Антиалкогольная политика России в последнем десятилетии: движение вспять

М. Г. Колосницына

С середины 2000-х годов в России активизировалась государственная политика борьбы с избыточным потреблением алкоголя. В частности, был введен минимальный порог цены на водку, существенно повышались акцизные налоги на спирт в составе алкогольных напитков, установлен обязательный запрет на розничную торговлю в ночные часы.

В исследованиях, выполненных на российских микроданных, подтверждена эффективность этих мер. С 2007 по 2017 г. потребление алкоголя российским населением действительно последовательно снижалось, что рассматривалось как успех государственной политики. Однако в последнее время официальная статистика отмечает ежегодный рост потребления алкогольных напитков: с 7,2 л чистого спирта в расчете на душу взрослого населения в 2017 г. до 7,7 л в 2021 г. Почему антиалкогольная политика, дизайн которой изначально полностью соответствовал лучшим международным практикам, не снижает потребление в последние годы? На основе данных Росстата, федерального и регионального законодательства проанализирована практика применения ценовых и ограничительных мер за последние десять лет. Рассчитаны акцизы и минимальные цены водки в реальном выражении, а также индексы соотношения цен алкогольных напитков и средней заработной платы. Показано, что реальные акцизы и цены на спиртные напитки снижались после 2014 г., делая их более доступными для потребителей. После 2017 г. не увеличивается число субъектов РФ, применяющих более жесткие временные ограничения торговли спиртным по сравнению с нормой федерального закона. Сегодня почти половина населения страны живет в регионах с максимально мягкими временными запретами, не ограничивающими физическую доступность спиртного. Сделан вывод о непоследовательности антиалкогольной политики в России. Формальное применение ценовых и ограничительных мер в последнем десятилетии не препятствовало росту потребления алкоголя.

Зачем нужна антиалкогольная политика?

В контексте рыночной экономики индивидуальный выбор потребителя диктуется его предпочтениями и бюджетным ограничением, которое зависит от дохода и цен на рыночные товары. Таким образом, выбор «пить или не пить», казалось бы, не должен ограничиваться государством, если предположить, что отдельный человек рационален и полностью информирован, в частности, о последствиях потребления алкоголя. Однако и рациональность потребителя, и его полная информированность, скорее, удобные абстракции, которые используют при построении микроэкономических моделей потребления, чем реальность. Как показано в классических работах Г. Беккера, Μ. Гроссмана и К. Мерфи, алкоголь — специфическое экономическое благо, которое называют аддиктивным (наряду с наркотиками и табаком; Becker, Murphy, 1988; Becker et al., 1994). (Потребление таких благ возрастает по мере формирования привычки, потребитель либо не задумывается об отложенных последствиях, либо верит, что всегда сможет отказаться от вредной привычки, если захочет.) Непосредственные эффекты избыточного потребления алкоголя хорошо известны и описаны в науке: это разрушение здоровья, начиная с заболеваний желудочно-кишечного тракта и сердечно-сосудистой системы, онкологических заболеваний и туберкулеза, и заканчивая алкогольными отравлениями, депрессивными состояниями и психозами. Сюда же относятся различные ненамеренные увечья, такие как падения, утопления, травмы (в том числе ДТП) и суициды, большинство которых совершается в состоянии опьянения (Babor et al., 2023). Каждый год от алкоголя в мире погибает больше людей, чем от ВИЧ, туберкулеза и малярии, вместе взятых (Marten et al., 2020). Выявлена прямая связь потребления алкоголя и смертности, которая отчетливо наблюдается в России (Денисова, 2010; Немцов, 2016; Коссова и др., 2017; Kuznetsova, 2020).

Но алкоголь опасен не только для самих потребителей. Он вызывает многочисленные отрицательные последствия для других людей, что в экономической теории называют негативными экстерналиями. Обширная литература на данных разных стран, в том числе России, доказывает связь потребления алкоголя и распространенности насилия и преступности в обществе, семейных и финансовых проблем, разводов и брошенных детей, а также частоты дорожно-транспортных происшествий, вандализма, аварий на производстве и в быту, пожаров (Babor et al., 2023). Нерациональность и неинформированность потребителей и главное — наличие негативных экстерналий для общества выступают вескими аргументами для государственного вмешательства. Во всех странах, где наблюдается значительное потребление алкоголя, правительства разрабатывают и применяют специальные меры на рынках алкогольной продукции (ВОЗ, 2013). Антиалкогольная политика, призванная сокращать потребление, а главное — злоупотребление спиртными напитками, борется как с прямыми последствиями алкоголя, так и с негативными экстерналиями, спасая человеческие жизни и благополучие общества в целом (Pridemore et al., 2008).

Меры антиалкогольной политики разнообразны и призваны, если говорить языком экономической теории, корректировать индивидуальный потребительский выбор за счет изменения предпочтений и/ или бюджетных ограничений, с которыми сталкивается потребитель. Предпочтения тех, у кого уже сложилась привычка к алкоголю, изменить сложно, поскольку речь идет об аддиктивном благе. Скорее всего, меры, нацеленные на формирование предпочтений, могут быть эффективны именно в отношении потенциальных потребителей — молодых людей, чьи вкусы еще не устоялись (Моуо, 2014). Действительно, оценки воздействия рекламы и запретов на потребление алкоголя оказываются противоречивыми (Nelson, 2010; Saffer 1996). Однако исследователи и эксперты во всем мире единодушны в том, что наиболее эффективны меры политики, которые формируют ограничения для потребителя. На первом месте по соотношению издержек и выгод — ценовые инструменты (WHO, 2020). Это прежде всего акцизные налоги на спиртные напитки, которые принято относить к «налогам на пороки» (sin taxes). Они не только сокращают потребление подорожавшего товара, но и приносят дополнительные доходы в бюджет. Другая мера — установление минимальной розничной цены алкогольных напитков. Этот инструмент также повышает общий уровень цен на спиртное и дополнительно выполняет «дисциплинирующую» функцию, не допуская на рынок самую дешевую низкокачественную продукцию. Ценовые меры по праву считаются наиболее рыночными инструментами политики, поскольку оставляют потребителю право выбора в рамках новых ограничений. Но возможно и прямое ограничение потребления другими способами. Среди них более или менее жесткие правила лицензирования производства и торговли алкоголем, то есть регулирование числа продавцов на рынке, а также запреты на торговлю спиртными напитками в определенные часы или дни, которые делают алкоголь менее доступным физически. К таким мерам относятся возрастные ограничения для покупателей алкоголя и политика в отношении водителей транспортных средств. Именно меры, ограничивающие потребление с помощью как налогов, так и запретов, признаны учеными и экспертами наиболее эффективными в арсенале инструментов антиалкогольной политики (Cook, Moore, 2002).

История новой антиалкогольной политики в России

В России, где высокий средний уровень потребления спиртного и так называемый «северный тип потребления» с преобладанием крепких напитков и характерными запоями, неоднократно предпринимались попытки борьбы с пьянством, более или менее удачные. Специалисты обращают внимание на тот факт, что впервые об акцизных налогах на алкоголь упоминается еще в середине XVI в., а государственная винная монополия была введена Петром I, после чего отменялась и вновь восстанавливалась (Немцов, 2009). «Сухой закон» Николая II большевики не смогли сохранить, однако в 1924 г. восстановили госмонополию на производство и торговлю спиртным, которая действовала до 1991 г. Последняя попытка борьбы с пьянством в СССР — знаменитая кампания Μ. С. Горбачева, которая привела к существенному сокращению потребления алкоголя и снижению сопутствующей смертности. Однако с началом рыночных реформ в России наблюдался быстрый рост продаж и потребления спиртных напитков и чистого алкоголя в расчете на душу населения. Так, если в 1991 г. продажи спиртных напитков на душу взрослого населения в пересчете на чистый спирт составляли 7 л, то уже в 1995 г. этот показатель составил 12,3 л¹. Этот тренд не удавалось переломить до середины 2000-х годов.

Историю так называемой «новой антиалкогольной политики» в современной России специалисты отсчитывают с середины 2000-х годов. Рынок алкоголя начали регулировать со стороны производства и продажи. В отсутствие государственной монополии в 2005 г. был значительно увеличен минимальный порог уставного капитала для производителей спиртных напитков и ужесточен порядок лицензирования для организаций, торгующих алкоголем. В 2006 г. началось введение системы ЕГАИС для обеспечения контроля производства и продажи спирта, алкогольных и спиртосодержащих напитков, были введены акцизные марки. Названные меры должны были, по крайней мере в краткосрочной перспективе, сократить объемы выпуска и продажи спиртных напитков. Для институционального оформления антиалкогольной политики в декабре 2008 г. была основана Федеральная служба по регулированию алкогольного рынка (Росалкогольрегулирование), призванная контролировать производство и оборот этилового спирта и алкогольной продукции². В 2009 г. была принята «Концепция реализации государственной политики по снижению масштабов злоупотребления алкогольной продукцией и профилактике алкоголизма среди населения Российской Федерации на период до 2020 года»³ (далее — Концепция антиалкогольной политики). Она содержала полный набор известных и хорошо зарекомендовавших себя во всем мире мер антиалкогольной политики, включая ценовые и налоговые, усиление регулирования алкогольного рынка с целью ограничить нелегальный оборот спиртных напитков. Подчеркивалась необходимость сокращения физической доступности алкоголя, информационного просвещения населения о вреде злоупотребления алкоголем, расширения сети специализированной медицинской помощи. Были обозначены и конкретные индикаторы: снижение уровня потребления алкогольной продукции на душу населения на 15% к 2012 г. и на 55% к 2020 г.

В последующие годы названные меры стали активно внедряться. К инструментам, регулирующим рыночное предложение, добавились меры, ограничивающие спрос на алкоголь. В частности, с 2009 г. увеличивались акцизные налоги на спирт в составе алкогольных напитков, в 2010 г. был введен минимальный порог на цену водки. В дальнейшем ставки акцизов и минимальная цена повышались, хотя и очень неравномерно. В 2011 г. был введен обязательный запрет на продажу алкогольных напитков в розничной торговле с 23 часов вечера до 8 часов утра, который действует в неизменном виде до сих пор. При этом субъектам РФ дано право увеличивать продолжительность этих ограничений, вплоть до полного запрета торговли в отдельные дни.

Экономические оценки результативности антиалкогольной политики

Влияние новой государственной политики на потребление алкоголя в России оценивалось в целом положительно, вплоть до последних лет (Khalturina, Korotaev, 2015; Nemtsov et al., 2019; Neufeld et al., 2021). Эксперты ВОЗ называли ее «историей успеха» (WHO, 2017). Действительно, все показатели потребления в стране снижались. Среднедушевые объемы потребления основных алкогольных напитков — водки и пива — сокращались вплоть до 2017 г. (рис. 1).

Соответственно, снижались и объемы чистого этанола на душу взрослого населения: если в 2003—2008 гг. один взрослый россиянин выпивал более И л чистого спирта в год, то к 2017 г. эта цифра радикально снизилась до 7,2 л⁴. Одновременно существенно изменялась структура потребляемого алкоголя: в 1993—1995 гг. более 80% спирта потреблялось в виде водки, в 2014—1015 гг. водка составляла только 40% и столько же приходилось на долю пива, еще 20% спирта потреблялось за счет «прочих напитков» (в основном это вина игристые, тихие и крепленые; рис. 2). Исследователи особенно отмечают этот тренд переключения, по крайней мере, части потребителей на более легкие напитки как позитивный (Радаев, Котельникова, 2016).

Такие перемены могли быть следствием различных изменений в экономике и обществе, в том числе трансформации вкусов и предпочтений потребителей. Исследования подтверждают наличие эффекта когорты: молодые поколения россиян, особенно рожденные после 1990 г., все чаще воздерживаются от спиртного или пьют меньше, чем прежние поколения, будучи в том же возрасте, предпочитая легкие напитки (Radaev et al., 2020; Kueng, Yakovlev, 2021). Кроме того, известно, что в годы макроэкономических шоков потребление «вредных» благ, как правило, падает — это относится и к алкоголю, и к табаку. В развитых странах в кризисные годы прекращение роста доходов потребителей и безработица парадоксальным образом оказываются полезными для общественного здоровья (Rhum, Black, 2002). Так, стагнация экономики, характерная для России после 2014 г., также могла внести свой вклад в сокращение потребления алкоголя.

Однако эффекты мер государственной политики подтверждались многими исследованиями. Прежде всего экономистов интересует, как потребление алкоголя реагирует на цены. В работе Ю. Андриенко и А. Немцова (Andrienko, Nemtsov 2005) на данных за 1994—2003 гг., еще до введения существенных акцизов, впервые выявлена значимая отрицательная эластичность потребления спиртного по цене: резкое снижение реальных цен алкоголя в начале 1990-х годов, вполне ожидаемо, привело к существенному росту объемов потребляемых спиртных напитков. В более поздних работах, напротив, авторы рассматривали только период значительного роста акцизных налогов и цен (2011—2014 гг.) и обнаруживали отрицательную эластичность потребления. Так, Е. Яковлев показывает значимую роль акцизных налогов в снижении вероятности злоупотребления алкоголем и сопутствующей смертности российских мужчин (Yakovlev, 2018), Μ. Колосницына и В. Суханова — влияние роста налогов и цен на сокращение подушевого объема потребляемой водки и этанола в целом для всего взрослого населения России (Kolosnitsyna, Sukhanova, 2023). Исследование, проведенное на данных за 2010—2013 гг., также подтвердило роль роста цен, и в частности — минимальной цены водки, в сокращении вероятности и объемов употребляемого алкоголя (Колосницына и др., 2015). Важно отметить, что рост цен на «официальный алкоголь», вопреки известному убеждению, практически не влияет на распространенность домашнего заменителя — самогона (Radaev, 2015). Есть, однако, исследования, основанные на длинных рядах данных о потреблении алкоголя в России. Так, Е. Горякин и соавторы, которые рассматривали период с 1994 по 2009 г., несмотря на детальный анализ в разрезе разных спиртных напитков, практически не обнаружили значимых связей между ценами и объемами потребления (Goryakin et al., 2015). По-видимому, такой результат определен именно включением в исследование периодов, неоднородных с точки зрения ценовой динамики.

Не столь популярными были оценки ограничительных мер антиалкогольной политики. Тем не менее есть свидетельства, что запреты на ночную продажу алкоголя в России, как и в других странах, где их применяют, сокращают как частоту и объемы потребления спиртного, так и внешние эффекты — криминальную активность, число дорожно-транспортных происшествий (Kolosnitsyna et al., 2014; Skorobogatov, 2016; Колосницына и др., 2016, 2018).

Как изменилась антиалкогольная политика в России после 2017 года?

Начиная с 2017 г., мы наблюдаем явный перелом в сложившихся за последние годы трендах потребления алкоголя (см. рис. 1, рис. 3). Очевидно, что ни когортные эффекты, ни макроэкономическая ситуация не могут объяснить подобную неблагоприятную динамику. Действительно, существенного роста реальных доходов населения, который обычно подстегивает потребление спиртного, в это время не отмечалось. Предпочтения молодых поколений россиян в отношении алкоголя вряд ли могли резко измениться. Тем не менее отчетливо видно, что снижение подушевого потребления алкогольных напитков в пересчете на чистый спирт, наблюдавшееся с 2005 г. и наиболее отчетливо — с 2012 по 2017 г., фактически остановилось. В 2018—2021 гг. нет дальнейшего сокращения, напротив, заметен медленный, но неуклонный рост этого показателя — до 7,7 л на душу (см. рис. 3).

И хотя некоторые аналитики трактуют увеличение потребления алкоголя как результат пандемии COVID-19⁵, на самом деле рост начался еще за два года до этого. Что касается влияния пандемии, то, по мнению специалистов, оно привело, скорее, к поляризации потребления: продолжала сокращаться доля пьющих спиртное хотя бы изредка и одновременно увеличивались объемы потребления среди много пьющих (Рощина, 2023; Немцов, Гридин, 2021). В Концепции антиалкогольной политики в качестве одной из целей указывалось сокращение подушевого потребления алкоголя на 55% к 2020 г. Этого не произошло: если в 2009 г. (год принятия Концепции) продажи алкоголя на душу составляли 10,9 л, то максимального снижения удалось достичь в 2017 г. — 7,2 л, таким образом, сокращение составило 34%. В дальнейшем наблюдается обратная динамика. В официальных оценках реализации целей Концепции сказано: «Индикатор был выполнен частично» (Салагай и др., 2021. С. 15).

Что происходило в эти годы с мерами антиалкогольной политики, которые ранее, по мнению многих исследователей, действовали наряду с прочими факторами в сторону сокращения потребления? Почему они не работали или оказались недостаточно эффективными? Рассмотрим ценовые меры и ограничения физической доступности алкоголя, а именно — запреты на ночную торговлю в розничной сети, эффективность которых неоднократно подтверждалась исследованиями.

Ценовые меры

Акцизные налоги на спирт и спиртосодержащую и алкогольную продукцию были введены в Российской Федерации в 1995 г., однако лишь с 2009 г. стали регулярно увеличиваться. В Налоговом кодексе РФ ежегодно закрепляются ставки акцизов на три предстоящих года. В соответствии с Концепцией антиалкогольной политики предполагалось ежегодное повышение ставок акциза темпами, равными темпам инфляции. Так оно и происходило до 2011 г., после чего до 2014 г. рост налога существенно ускорился: за три года акциз на спирт в составе алкогольных напитков крепостью выше 9% вырос с 211 руб. до 500 руб. за литр чистого спирта, то есть почти в 2,5 раза (в номинальном выражении). Именно в эти годы, как показывают исследования, возросшие цены на водку способствовали сокращению объемов потребления, запойного пьянства и связанной с ним мужской смертности (Yakovlev, 2018; Kolosnitsyna, Sukhanova, 2023). Однако затем было принято решение о замораживании акциза на уровне 500 руб., и лишь в 2017 г. налог был повышен на 23 руб., после чего снова заморожен до 2019 г. С 2014 г. акциз в реальном выражении только сокращался.

Номинальное повышение налога в 2020—2022 гг. не компенсировало инфляцию. На рисунке 4 показана динамика номинального и реального акцизов на спирт в составе алкогольной продукции крепостью свыше 9%. Акцизы в 2024 и 2025 гг. соответствуют предлагаемым Минфином изменениям в Налоговый кодекс РФ с индексацией на 5% в 2024 г. и на 4% в 2025 г.⁶ Акцизы пересчитаны в цены 2008 г. с использованием индекса потребительских цен. Для оценок реальных акцизов в 2023—2025 гг. использован прогноз инфляции Банка России (2023 г. — 6%, 2024 — 2025 гг. — 4%; Банк России, 2023). Даже при таком оптимистическом предположении налог в реальном выражении практически не увеличится в ближайшие годы. Если инфляция будет выше 4% в результате переноса валютного курса, то реальный налог снизится.

В РФ минимальная цена на водку была впервые установлена в 2010 г. на уровне 89 руб. за литр. С 2012 по 2014 г. она существенно повышалась (в 2014 г. дважды) и достигла 220 руб. за литр в номинальном выражении. Однако вследствие замораживания ставки акциза и роста теневого рынка алкоголя в 2015 г. минимальная цена водки была снижена до 185 руб. И несмотря на последующий незначительный рост в номинальном выражении скорректированная на индекс потребительских цен в 2023 г. минимальная цена на водку так и не вернулась на уровень 2013—2014 гг. (рис. 5).

В совокупности снижение реальных значений акцизных налогов и минимальной цены водки привели к тому, что водка стала более доступным товаром для потребителей. Есть простой способ продемонстрировать ценовую доступность алкогольного напитка: соотнести его номинальную цену и средние доходы жителей страны. В частности, этот метод используют эксперты ВОЗ: они рассчитывают так называемый ценовой индекс делением средней цены стандартного объема напитка (крепкий алкоголь, пиво, вино) на среднедушевой ВВП. Полученный показатель умножается на 10 000, получается безразмерный индекс, с помощью которого можно сравнивать ценовую политику разных стран в отношении различных спиртных напитков (WHO, 2018). Для оценок в отдельной стране в качестве показателя доходов вместо подушевого ВВП удобно использовать среднюю заработную плату в экономике. Для расчетов взяты данные Росстата о средней цене водки и пива и среднемесячной начисленной заработной плате в российской экономике в соответствующем году. Как видно из рисунка 6, в первые годы рыночных реформ в России доступность водки снизилась, однако затем очень быстро восстановилась и с начала 2000-х годов стала расти с увеличением доходов населения, а после 2009 г. с введением минимальной цены и существенного увеличения акцизов начала резко снижаться. Однако после 2014 г. тренд снова поменялся, и в 2022 г. водка была относительно дешевле (в терминах заработной платы), чем в 2009 г., до внедрения активных мер ценовой политики.

Похожие тренды наблюдаются в ценовой доступности пива — другого популярного напитка россиян, который в последние годы потребляется примерно в тех же объемах, что и водка (в пересчете на чистый спирт) (рис. 7). Здесь мы видим существенно более резкое снижение ценовой доступности в начале 1990-х годов, а затем — как и в случае с водкой —  ее рост вплоть до 2007 г. До 2015 г. пиво несколько дорожало относительно средней заработной платы, но с 2016 г. снова стало дешеветь. В 2021 г. оно было дешевле в реальном выражении, чем в 2007 г.

Важно отметить, как меняется во времени соотношение доступности водки и пива. Во многих странах, прежде всего в странах с так называемым «северным типом потребления», к которым относится Россия, в последние десятилетия достигнуты существенные успехи антиалкогольной политики. Их связывают не только с сокращением потребления спиртного, но и с изменением структуры потребляемых напитков: с переключением на легкие напитки вместо крепких. Таких изменений достигают в первую очередь за счет целенаправленной дифференцированной ценовой политики: акцизы и цены на крепкие спиртные напитки растут опережающими темпами по сравнению с акцизами и ценами на пиво и вино. На рисунках 6—7 видно, что в 1991 г. на среднюю зарплату в России можно было купить в 14 раз больше пива, чем водки, а в 2021 г. эта пропорция сократилась до 5 раз. Это означает, что ценовая доступность пива снизилась относительно водки.

Если учесть, что содержание чистого алкоголя в расчете на литр водки составляет 400 мл, а в расчете на литр пива — в среднем 50 мл, то оказывается, что спирт в составе водки существенно дешевле для потребителя. В таблице 1 показано, как соотносились цены 1 мл спирта в составе водки и пива до в 1991 г., в 2009 г., когда принимались наиболее действенные ценовые меры антиалкогольной политики, в 2014 г., после которого эти меры были фактически заморожены, и в 2021 г.

Таблица 1

Цена 1 мл спирта в составе водки и пива в 1991, 2009, 2014 и 2021 гг.

(руб., в ценах соответствующего года)

Источник: расчеты автора по данным Росстата.

Если в 1991 г. спирт в составе пива был почти вдвое дешевле, чем в составе водки, то в 2009 г. пропорция радикально меняется: теперь, наоборот, спирт в составе пива в 1,76 раза дороже. В Концепции антиалкогольной политики, среди прочих, предлагалась такая мера, как «осуществление политики ценообразования, обеспечивающей установление потребительских цен на алкогольную продукцию с учетом содержания в ней этилового спирта»⁷. Иными словами, в соответствии с Концепцией крепкие спиртные напитки должны были становиться относительно дороже слабоалкогольных. И действительно, в 2014 г. после неоднократного повышения акцизов и минимальной цены водки соотношение составило 1,28, однако к 2021 г. снова возросло до 1,48. Но этого не замечают авторы статьи, оценивающие степень реализации мер Концепции антиалкогольной политики: они считают названную меру эффективной, а задачу снижения доступности алкогольной продукции — достигнутой (Салагай и др., 2021). На самом деле, водка по-прежнему остается предпочтительным напитком для многих россиян — она доступнее пива при тех же доходах потребителей.

Ограничения времени продажи

Ограничения времени торговли спиртными напитками действовали в СССР, однако с 1991 г. в Российской Федерации были отменены. Долгие годы алкоголь оставался товаром, который можно было купить в любое время суток, что добавляло к ценовой физическую доступность. Затем регионы РФ получили право вводить запреты на продажу спиртного в определенные часы или дни. В 2010 г. 68 регионов воспользовались этим правом и установили запреты на ночную торговлю. Запреты были разными по продолжительности, например, на Чукотке алкоголь разрешалось продавать всего 8 часов в сутки, в Московской, Ивановской, Мурманской областях и в Северной Осетии — 10 часов, в Свердловской области можно было покупать спиртное в течение 17 часов, в Саратове — 18 часов, в Хакасии — в течение 19 часов в сутки. Десять регионов не вводили ограничения, здесь были магазины, по-прежнему торговавшие алкоголем 24 часа в сутки.

С июля 2011 г. на федеральном уровне был установлен единый по всей стране запрет на ночную торговлю алкогольными напитками —  с 23.00 до 8.00⁸. Поэтому с 2011 г. и впоследствии свобода регионов в определении режима торговли заключается в возможности ужесточать единые федеральные правила, увеличивая продолжительность запрета на торговлю ночью. Разные регионы пользуются этой возможностью более или менее активно либо не пользуются вовсе. На рисунке 8 видно, что в 2011 г. более половины регионов приняли установленную федеральную норму 15-часовой продолжительности продажи алкогольных напитков. Но с 2012 г. наблюдается позитивный тренд: постепенно число территорий, где действует обязательный минимальный запрет на торговлю ночью (9 часов), сокращается, все больше регионов устанавливают собственные правила, более жесткие по сравнению с законом. Однако с 2018 г. уже нет изменений. Ситуация фактически стабилизировалась, и 24 региона из года в год выполняют федеральное правило, но не вводят более продолжительных ограничений.

В этих регионах проживает почти половина населения страны, в их числе Москва и Московская область, Свердловская, Челябинская, Ростовская, Самарская, Кемеровская и Пермская области, Красноярский край. В частности, Москва, а позднее и Московская область перешли от жестких ограничений (10-часовой продолжительности разрешенной торговли в 2010—2011 гг.) к более мягким федеральным правилам. Как специальные исследования, проводившиеся на микроданных (Kolosnitsyna et al., 2014; Skorobogatov, 2016), так и макроданные о продажах алкогольных напитков в России подтверждают, что в регионах с более жесткими ограничениями торговли потребление чистого алкоголя на душу взрослого населения в среднем ниже. В таблице 2, в которой представлены средние показатели продажи алкогольных напитков в расчете на одного взрослого жителя региона в год (в пересчете на чистый спирт), показана эта зависимость.

Таблица 2

Среднедушевой объем продажи алкоголя по группам регионов с разной продолжительностью продажи, 2010—2021 гг.

Источник: построено автором по данным Росстата.

Регионы объединены в четыре группы, в зависимости от разрешенной продолжительности торговли алкоголем. Рассматривалась выборка из 78 регионов за 12 лет, с 2010 по 2021 г. (всего 936 наблюдений). Один регион мог попадать в отдельные годы в разные группы или оставаться в одной группе, если не изменял правила торговли спиртным. Последняя группа (от 16 до 24 ч) включает регионы, не имевшие ограничений торговли или имевшие самые мягкие ограничения в 2010 г. С 2011 г. самыми мягкими стали ограничения, предписанные законом — так называемая федеральная норма, или 15 ч торговли в сутки. Средний годовой объем продаж в группе регионов в расчете на душу взрослого населения рассчитывался как средневзвешенная величина с учетом численности взрослого населения регионов.

Из таблицы 2 видно, что в регионах, где алкогольными напитками торгуют 15 ч в сутки, средний объем продаж выше, чем в регионах, где политика временных ограничений более жесткая. До 2018 г. число регионов, имеющих относительно жесткие ограничения продаж, постоянно увеличивалось, что вносило свой вклад в общую динамику сокращения подушевого потребления алкоголя наряду с ценовыми мерами политики, а также другими факторами — демографическими и макроэкономическими. Поскольку после 2018 г. число регионов, применяющих относительно жесткие ограничения, не росло, временные запреты не способствовали дальнейшему сокращению продаж и потребления спиртных напитков.

Заключение

Начиная с середины 2000-х годов в России целенаправленно формировалась новая антиалкогольная политика, были приняты основополагающие законодательные документы, внедрялись меры, хорошо зарекомендовавшие себя в мировой практике, прежде всего ценовые и ограничительные. Эффективность этих мер высоко оценивалась специалистами. Вплоть до 2017 г. на макроуровне наблюдалось стабильное сокращение подушевых продаж как водки и пива, так и алкогольных напитков в пересчете на чистый спирт в целом. Одновременно происходило изменение структуры потребления: сокращалась доля водки и росла доля более легких напитков — пива и вин. Исследования на микроданных подтверждали влияние ценовых и ограничительных мер на сокращение индивидуального потребления спиртного.

После 2014 г. ценовые меры постепенно теряют свою эффективность. Формально акцизные налоги продолжают действовать, но неоднократное замораживание ставок и незначительное повышение номинальной ставки привели к тому, что реальные цены алкоголя сегодня ниже, чем в 2013—2014 гг. Это верно и в отношении такого инструмента, как минимальная цена водки. В результате водка и пиво в России сегодня более доступны для потребителей по цене, чем в начале 1990-х годов и в 2008—2009 гг., когда активные меры новой антиалкогольной политики только вводились. Запреты на торговлю спиртным ночью, вызывавшие сокращение потребления алкоголя в первые годы после их внедрения, по-прежнему действуют в регионах, где местные власти активно пользуются своим правом ужесточать ограничения. Однако значительное число регионов, где проживает почти половина населения страны, таким правом сознательно не пользуется, поэтому дальнейшего сокращения потребления здесь не происходит.

Можно сделать вывод о непоследовательности антиалкогольной политики в современной России. Меры, которые были заложены Концепцией антиалкогольной политики 2009 г., сегодня выполняются во многом формально, а в отдельные годы не выполняются вовсе (замораживание акциза и снижение номинальной минимальной цены водки). В результате мы наблюдаем очевидное движение вспять: индикаторы реализации Концепции антиалкогольного регулирования не достигнуты; вместо двукратного сокращения подушевого потребления чистого алкоголя, которое ставилось целью новой антиалкогольной политики к 2020 г., с 2017 г. происходит его рост.

Резервы для дальнейшего снижения потребления спиртного есть, и они хорошо известны: рост ставки акцизного налога должен действительно опережать инфляцию, это касается и минимальных цен. Акцизы должны быть сильно дифференцированы по напиткам в зависимости от их крепости, чтобы водка не оказывалась дешевле пива (в пересчете на чистый спирт), а была существенно дороже (Babor et al., 2023). Запрет на торговлю ночью тем эффективнее, чем раньше останавливаются продажи вечером, и регионы, где потребление алкоголя особенно высокое, должны более активно пользоваться своим правом продлевать запреты (Babor et al., 2023).

Противники как ценовых, так и временных ограничений часто указывают на возможность заместить «официальный» алкоголь нерегистрируемым, в том числе самогоном и домашним вином, а также суррогатами. Объемы нерегистрируемого потребления алкоголя в России, при всей сложности их оценок, действительно очень высокие (Немцов, 2009): суммарное потребление в разные годы примерно в полтора—два раза выше регистрируемого. Исследования влияния алкогольной политики на потребление отдельных видов нерегистрируемого спиртного, а также на суммарное потребление алкоголя показывают неоднозначные результаты (Radaev, 2015; Zasimova, Kolosnitsyna, 2020; Skorobogatov, 2021; Kolosnitsyna, Sukhanova, 2023). Поэтому необходимы более последовательные дополнительные меры со стороны государства по борьбе с теневыми рынками - выявление нелегальных производителей и продавцов, запрет на свободную торговлю определенными медицинскими субстанциями. Если ценовые и ограничительные меры реализуются параллельно с другими мерами регулирования алкогольных рынков, то роста нерегистрируемого потребления удается избежать (Neufeld et al., 2020, 2021). Проблема нерегистрируемого алкоголя признается специалистами во всем мире, что не мешает государствам внедрять все меры антиалкогольной политики в комплексе и добиваться значительных успехов.

¹ Расчеты автора на основе данных Росстата.

² Указ Президента РФ от 31 декабря 2008 г. № 1883 «Об образовании Федеральной службы по регулированию алкогольного рынка».

³ Распоряжение Правительства РФ от 30.12.2009 № 2128-р «О Концепции реализации государственной политики по снижению масштабов злоупотребления алкогольной продукцией и профилактике алкоголизма среди населения Российской Федерации на период до 2020 года».

⁴ Мы используем подход ВОЗ и рассчитываем значения подушевого потребления алкогольных напитков и чистого этанола на одного взрослого жителя страны, начиная с возраста 15 лет.

⁵ https: wciom.ru analytical-reviews analiticheskii-obzor alkogol-na-fone-pandemii

⁶ https: www.rbc.ru economics И 07 2023 64ad86fe9a7947201688c4ba?from=from main_6?utm_source=telegram&utm_medium=messenger

⁷ Распоряжение Правительства РФ от 30.12.2009 № 2128-р «О Концепции реализации государственной политики по снижению масштабов злоупотребления алкогольной продукцией и профилактике алкоголизма среди населения Российской Федерации на период до 2020 года».

⁸ Федеральный закон Российской Федерации от 18.07.2011 № 218-Φ3.

---

Список литературы / References

Банк России (2023). Доклад о денежно-кредитной политике. № 1. [Bank of Russia (2023). Monetary policy report, No. 1. (In Russian).]

BO3 (2013). Европейский план действий по сокращению вредного употребления алкоголя, 2012—2020 гг. Копенгаген: Всемирная организация здравоохранения, Европейское региональное бюро. [WHO (2013). European action plan to reduce the harmful use of alcohol 2012—2020. Copenhagen: World Health Organization, Regional Office for Europe.]

Денисова И. (2010). Потребление алкоголя в России: влияние на здоровье и смертность. Μ.: ЦЭФИР (Серия «Аналитические отчеты и разработки», № 31). [Denisova I. (2010). Alcohol consumption in Russia: Influence on health and mortality (Analytical Reports Series, No. 31). Moscow: CEFIR. (In Russian).]

Колосницына Μ. Г., Хоркина H. А., Волков А. Ю. (2016). Влияние мер алкогольной политики на динамику дорожно-транспортных происшествий в регионах России. Вопросы статистики. № 5. С. 50 — 62. [Kolosnitsyna Μ. G., Khorkina N. A., Volkov A. Y. (2016). Influence of alcohol policy on the dynamics of road accidents in Russian regions. Voprosy Statistiki, No. 5, pp. 50 — 62. (In Russian).] https: doi.org 10.34023 2313-6383-2016-0-5-50-62

Колосницына Μ. Г., Хоркина H. А., Волков А. Ю. (2018). Внешние эффекты потребления алкоголя: влияние мер антиалкогольной политики на преступность. Вопросы экономики. № 3. С. 130 — 152. [Kolosnitsyna Μ. G., Khorkina N. А., Volkov A. Y. (2018). Alcohol consumption externalities: An impact of alcohol policies on crime rates. Voprosy Ekonomiki, No. 3, pp. 130 — 152. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-3-130-152

Колосницына Μ. Г., Хоркина H. А., Доржиев X. Η. (2015). Влияние ценовых мер государственной антиалкогольной политики на потребление спиртных напитков в России. Экономическая политика. Т. 10, № 5. С. 171 — 190. [Kolosnitsyna Μ. G., Khorkina N. A., Dorzhiev К. (2015). Alcohol pricing policy in Russia: Influence on alcohol consumption. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 10, No. 5, pp. 171-190. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2015-5-07

Коссова T. В., Коссова E. В., Шелунцова Μ. A. (2017). Влияние потребления алкоголя на смертность и ожидаемую продолжительность жизни в регионах России. Экономическая политика. Т. 12, № 1. С. 58 — 83. [Kossova T. V., Kossova E. V., Shehmtsova Μ. А. (2017). Estimating the impact of alcohol consumption on mortality and life expectancy in Russian regions. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 12, No. 1, pp. 58 — 83. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2017-1-03

Немцов A. B. (2009). Алкогольная история России: Новейший период. Μ.: Либроком. [Nemtzov А. V. (2009). Alcoholic history of Russia. Modern period. Moscow: Librocom. (In Russian).]

Немцов А. В. (2016). Российская смертность в свете потребления алкоголя. Демографическое обозрение. Т. 2, № 4. С. 111 — 135. [Nemtzov А. V. (2016). Mortality in Russia in light of the alcohol consumption. Demographic Review, Vol. 2, No. 4, pp. 111 — 135. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 demreview. v2i4.1770

Немцов А. В., Гридин P. B. (2021). Потребление алкоголя во время эпидемии коронавируса в России. Общественное здоровье. Т. 1, №2. С. 28 — 47. [Nemtsov А. V., Gridin R. V. (2021). Alcohol consumption during the coronavirus epidemic in Russia. Public Health, Vol. 1, No. 2, pp. 28 — 47. (In Russian).] http: doi.org 10.21045 2782-1676-2021-1-2-28-49

Радаев В. В., Котельникова 3. В. (2016). Изменение структуры потребления алкоголя в контексте государственной алкогольной политики в России Экономическая политика. Т. И, № 5. С. 92 — 117. [Radaev V. V., Kotelnikova Z. V. (2016). Changes in alcohol consumption and governmental alcohol policy in Russia. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 11, No. 5, pp. 92 — 117. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2016-5-05

Рощина Я. Μ. (2023). Образ жизни россиян разного возраста во время второго года пандемии. Вестник Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ (РМЭЗ НИУ ВШЭ). Вып. 13. С. 94-124. [Roshchina Y. Μ. (2023). Age-related differences in lifestyle in the second year of the COVID-19 pandemic. Bulletin of the Russian Longitudinal Monitoring Survey of the NRU HSE (RLMS HSE), No. 13, pp. 94-124. (In Russian).] https: doi.org 10.19181 rlms-hse.2023.2

Салагай О. О., Сошкина К. В., Брюн Е. А., Кекелидзе 3. И., Клименко Т. В., Кобякова О. С., Халтурина Д. А., Зыков В. А. (2021). Научная оценка степени реализации госполитики по снижению масштабов злоупотребления алкогольной продукцией и профилактике алкоголизма среди населения Российской Федерации на период до 2020 года Общественное здоровье. Т. 1, № 2. С. 5—19. [Salagay О. О., Soshkina К. V., Brun Е. A., Kekelidze Z. L, Klimenko Т. V., Kobyakova О. S., Khalturina D. A., Zykov V. А. (2021). Scientific assessment of the degree of implementation of the state policy to reduce abuse of alcoholic products and prevent alcoholism among the population of the Russian Federation until 2020. Public Health, Vol. 1, No. 2, pp. 5-19. (In Russian).] https: doi.org 10.21045 2782-1676-2021-1-2-5-19

Andrienko Y, Nemtsov A. (2005). Estimation of individual demand for alcohol. Economics Education and Research Consortium Working Paper Series, No. 05 10.

Babor T., Casswell S., Graham K., Huckle T., Livingston Μ., Rehm J., Room R., Rossow I., Sornpaisarn B. (2023). Alcohol: No ordinary commodity. 3^rd ed. Oxford: Oxford University Press, https: doi.org 10.1093 oso 9780192844484.001.0001

Becker G. S., Grossman Μ., Murphy К. Μ. (1994). An empirical analysis of cigarette addiction. American Economic Review, Vol. 84, No. 3, pp. 396 — 418. https: www.jstor.org stable 2118059

Becker G. S., Murphy К. Μ. (1988). Theory of rational addiction. Journal of Political Economy, Vol. 96, No. 4, pp. 675—700. https: doi.org 10.1086 261558

Cook P. J., Moore Μ. J. (2002). The economics of alcohol abuse and alcohol-control policies. Health Affairs, Vol. 21, No. 2, pp. 120 — 133. https: doi.org 10.1377 hlthaff.21.2.120

Goryakin Y, Roberts B., McKee Μ. (2015). Price elasticities of alcohol demand: Evidence from Russia. European Journal of Health Economics, Vol. 16, No. 2, pp. 185 — 199. https: doi.org 10.1007 S10198-014-0565-9

Khalturina D., Korotaev A. (2015). Effects of specific alcohol control policy measures on alcohol-related mortality in Russia from 1998 to 2013. Alcohol and Alcoholism, Vol. 50, No. 5, pp. 588 — 601. https: doi.org 10.1093 alcalc agv042

Kolosnitsyna Μ., Sitdikov Μ., Khorkina N. (2014). Availability restrictions and alcohol consumption: A case of restricted hours of alcohol sales in Russian regions. International Journal of Alcohol and Drug Research, Vol. 3, No. 3, pp. 193—201. https: doi.org 10.7895 ijadr.v3i3.154

Kolosnitsyna Μ., Sukhanova V. (2023). Price elasticities revisited: The effect of price changes caused by taxation on the amount of alcohol consumed. Applied Econometrics, Vol. 69, pp. 28-47. https: doi.org 10.22394 1993-7601-2023-69-28-47

Kueng L., Yakovlev E. (2021). The long-run effects of a public policy on alcohol tastes and mortality. American Economic Journal: Economic Policy, Vol. 13, No. 1, pp. 294-328. https: doi.org 10.1257 pol.20180439

Kuznetsova P. O. (2020). Alcohol mortality in Russia: Assessment with representative survey data. Population and Economics, Vol. 4, No. 3, pp. 75 — 95. https: doi.org 10.3897 popecon.4.e51653

Marten R., Gayle G., Amul H., Casswell S. (2020). Alcohol: Global health’s blind spot. Lancet Global Health, Vol. 8, No. 3, pp. e329 —e330. https: doi.org 10.1016 S2214-109X(20)30008-5

Moyo L. (2014). Effects of alcohol advertisements and alcohol consumption amongst adolescents in selected high schools in the Eastern Cape, South Africa. Mediterranean Journal of Social Sciences, Vol. 5, No. 3, p. 1649. https: doi.org 10.5901 MJSS.2014.V5N23P1649

Nelson J. P. (2010). Alcohol advertising bans, consumption and control policies in seventeen OECD countries, 1975—2000. Applied Economics, Vol. 42, No. 10, pp. 803-823. https: doi.org 10.1080 00036840701720952

Nemtsov A., Neufeld Μ., Rehm J. (2019). Are trends in alcohol consumption and causespecific mortality in Russia between 1990 and 2017 the result of alcohol policy measures? Journal of Studies on Alcohol and Drugs, Vol. 80, No. 5, pp. 489 — 498. https: doi.org 10.15288 jsad.2019.80.489

Neufeld Μ., Bunova A., Gornyi B., Ferreira-Borges C., Gerber A., Khaltourina D., Yurasova E., Rehm J. (2020). Russia’s national concept to reduce alcohol abuse and alcohol-dependence in the population 2010—2020: Which policy targets have been achieved? International Journal of Environmental Research and Public Health, Vol. 17, No. 21, p. 8270. https: doi.org 10.3390 ijerphl7218270

Neufeld Μ., Bobrova A., Davletov K., Stelemekas Μ., Stoppel R., Ferreira-Borges C., Breda J., Rehm J. (2021). Alcohol control policies in Former Soviet Union countries: A narrative review of three decades of policy changes and their apparent effects. Drug and Alcohol Review, Vol. 40, No. 3, pp. 350 — 367. https: doi.org 10.1111 dar.13204

Pridemore W. A., Chamlin Μ. B., Kaylen Μ. T., Andreev E. (2008). The impact of a national alcohol policy on deaths due to transport accidents in Russia. Addiction, Vol. 108, No. 12, pp. 2112-2118. https: doi.org 10.1111 add.12311

Radaev V., Roshchina Y., Salnikova D. (2020). The decline in alcohol consumption in Russia from 2006 to 2017: Do birth cohorts matter? Alcohol and Alcoholism, Vol. 55, No. 3, pp. 323 — 335. https: doi.org 10.1093 alcalc agaa017

Radaev V. (2015). Impact of a new alcohol policy on homemade alcohol consumption and sales in Russia. Alcohol and Alcoholism, Vol. 50, No. 3, pp. 365 — 372. https: doi.org 10.1093 alcalc agv008

Rhum C. J., Black W. E. (2002). Does drinking really decrease in bad times? Journal of Health Economics, Vol. 21, No. 4, pp. 659 — 678. https: doi.org 10.1016 s0167-6296(02)00033-4

Saffer H. (1996). Studying the effects of alcohol advertising on consumption. Alcohol Health and Research World, Vol. 20, No. 4, pp. 266—272.

Skorobogatov A. (2016). The effect of closing hour restrictions on alcohol use and abuse in Russia. Journal of Institutional Studies, Vol. 8, No. 3, pp. 72 — 90. https: doi.org 10.17835 2076-6297.2016.8.3.072-090

Skorobogatov A. (2021). The effect of alcohol sales restrictions on alcohol poisoning mortality: Evidence from Russia. Health Economics, Vol. 30, No. 6, pp. 1417—1442. https: doi.org 10.1002 hec.4251

WHO (2017). World health statistics 2017: Monitoring health for the SDGs, Sustainable Development Goals. Geneva: World Health Organization.

WHO (2018). Policy in action: A tool for measuring alcohol policy implementation. Copenhagen: World Health Organization, Regional Office for Europe.

WHO (2020). Alcohol pricing in the WHO European region. Update report on the evidence and recommended policy actions. Copenhagen: World Health Organization, Regional Office for Europe.

Yakovlev E. (2018). Demand for alcohol consumption in Russia and its implication for mortality. American Economic Journal. Applied Economics, Vol. 10, No. 1, pp. 106 — 149. https: doi.org 10.1257 app.20130170

Zasimova L., Kolosnitsyna Μ. (2020). Exploring the relationship between drinking preferences and recorded and unrecorded alcohol consumption in Russian regions in 2010—2016. International Journal of Drug Policy, Vol. 82, article 102810. https: doi.org 10.1016 j.drugpo.2020.102810