Российский рынок труда: парадоксы посткризисного развития

В 2012 г. Россия вступила в необычный для нее период последовательно затухающих темпов экономического роста: с 5,1% в последнем квартале 2011 г. (по отношению к аналогичному периоду предыдущего года) они упали до 2% в последнем квартале 2013 г., опустившись до еще более низких значений в первые два квартала 2014 г. По сравнению с периодами сверхактивного роста, глубокого кризисного падения и энергичного посткризисного восстановления, через которые российская экономика прошла в 2000-е годы, анемичная ситуация с практически нулевыми темпами роста предстает как уникальная и не до конца понятная . Экономисты и политики описывают ее по-разному: как «стагнацию», «стагфляцию», «еще не кризис», «отсутствие как кризиса, так и развития» и т. д.

Ситуация в экономике естественным образом проецируется на рынок труда. Осенью 2013 г. вполне оправданными выглядели как намерения правительства отказаться «от политики сохранения занятости населения любой ценой» (премьер-министр Д. Медведев), так и предостережения о «возможном ухудшении ситуации с безработицей» (министр экономического развития А. Улюкаев) и даже о «возможном кризисе на рынке труда» (вице-премьер О. Голодец).

Однако до сих пор реальное поведение российского рынка труда мало соответствовало пессимистическим ожиданиям и прогнозам: несмотря на постепенное угасание темпов экономического роста, безработица продолжала удерживаться на рекордно низкой отметке (5-5,5%). Складывается впечатление, что резкого ухудшения положения дел в экономике рынок труда фактически «не заметил». Возможно, поэтому в начале 2014 г. характер публичных заявлений изменился: «Мы [правительство] держим ситуацию под серьезным контролем, но пока признаков роста безработицы явных нет» (О. Голодец); «ситуация с безработицей у нас — самая спокойная среди современных, развитых экономик» (Д. Медведев); безработица хотя и может возрасти, но до «незначительного, комфортного для страны уровня» (А. Улюкаев).

Отсутствие видимой реакции со стороны рынка труда выглядело настолько парадоксально, что в первой половине 2013 г. это спровоцировало заочную полемику между экспертами Всемирного банка и официальными представителями российских экономических ведомств. Первые усматривали в устойчиво низкой безработице однозначное свидетельство перегрева российской экономики, предполагающего, что она функционирует на границе потенциального выпуска или даже ее перешагнула. Вторые с этим не соглашались и, ссылаясь на индикаторы, не относящиеся к рынку труда, доказывали, что фактический ВВП находится на уровне явно ниже потенциального. Из этих расхождений в диагнозе вытекали очень разные практические рецепты: первый подход означал, что меры макроэкономической политики уже бессильны стимулировать экономический рост и в новых условиях упор надо делать на структурные реформы; второй предполагал, что такие меры вполне способны подстегнуть рост, поскольку главной проблемой по-прежнему остается недостаточный совокупный спрос.

Каковы же текущее состояние и перспективы российского рынка труда на самом деле? В настоящей работе, основываясь на официальных данных Росстата, мы анализируем динамику ключевых индикаторов рынка труда: экономической активности, занятости и безработицы; найма, выбытия и вакансий. Своеобразие текущей ситуации обусловлено тем, что на краткосрочные конъюнктурные колебания наложилось действие долгосрочных структурных сдвигов. Для выявления долговременных трендов мы сравниваем докризисный и посткризисный периоды, а анализ краткосрочных эффектов строим преимущественно на данных за 2012 и 2013 гг. В условиях, когда рост экономики практически сошел на нет, рынок труда должен был искать пути адаптации к новой реальности.

Предложение труда: на пороге негативной динамики

В настоящее время российская экономика вплотную подошла к порогу резкого сокращения предложения труда, связанного со вступлением страны в длительную демографическую яму. Это сокращение носит характер долговременного тренда и в предстоящие годы будет оказывать огромное влияние на все стороны экономической жизни страны.

Парадокс текущей ситуации в том, что хотя численность трудоспособного населения (все лица в возрасте 16-54/59 лет) уже начала достаточно быстро сокращаться, экономика этого реально еще не почувствовала, поскольку численность экономически активного населения (занятые плюс безработные в возрасте 15-72 года) продолжает оставаться на чрезвычайно высоком по историческим меркам уровне. Связано это с особенностями механизма смены поколений на рынке труда.

Так, численность экономически активного населения (измеряет фактическую величину предложения труда) достигла максимума в 2011 г. (75,8 млн человек). И хотя в 2012 и 2013 гг. она несколько сократилась (на 100 тыс. и 150 тыс. человек соответственно), но продолжала, тем не менее, оставаться в зоне высоких значений. Как видно на рисунке 1, с точки зрения предложения рабочей силы ситуация на российском рынке труда никогда не была такой благоприятной, как в 2008-2013 гг.

Однако динамика численности населения в трудоспособном возрасте оказывается иной. Своего пика этот показатель достиг в 2006 г. — 90,1 млн человек, а затем стал монотонно снижаться (примерно на 0,5 млн человек ежегодно). В результате к 2013 г. кумулятивные потери в численности трудоспособного населения составили внушительную величину — 3,4 млн человек, или около 4% в относительном выражении¹. В ближайшие годы, как ожидается, эта убыль будет только нарастать, достигая 1-1,2 млн человек в год.

Отмеченное расхождение в трендах объясняется тем, что динамика экономически активного населения следует за динамикой трудоспособного населения с лагом (запаздыванием) в несколько лет. Когда пенсионного возраста достигают большие по численности когорты (превышающие по размеру молодые «входящие» когорты), трудоспособное население начинает уменьшаться. Но поскольку значительная часть таких «молодых» пенсионеров предпочитает оставаться на рынке труда, численность экономически активного населения какое-то время продолжает оставаться высокой. Однако когда через 5-6 лет сегодняшние «молодые» пенсионеры «постареют» и начнут массово уходить с рынка труда, это неизбежно повлечет резкое падение показателей экономической активности и занятости. Тогда эффект от сократившегося предложения труда проявится в полной мере с серьезными негативными последствиями для экономического развития страны. Таким образом, относительно благополучная ситуация с предложением труда, наблюдавшаяся в последние годы, временная и должна измениться уже в ближайшем будущем. Это создаст шок предложения на рынке труда.

Представление о силе этого предстоящего шока дают оценки ожидаемой динамики численности экономически активного населения, рассчитанные нами на основе альтернативных вариантов демографического прогноза Росстата² (рис. 2). Исходя из высокого варианта демографического прогноза, к 2031 г. следует ожидать сокращения рабочей силы на 6,2 млн человек, исходя из среднего — на 7,5 млн, исходя из низкого — на 9 млн человек. Столь низкая численность экономически активного населения наблюдалась на российском рынке труда лишь в 1998-1999 гг. (Малева и др., 2002). Причем во все варианты демографического прогноза Росстата заложены весьма оптимистические (возможно, сверхоптимистические) представления о будущем миграционном притоке. Без его учета численность экономически активного населения может сократиться на 11,5 млн человек — до 64 млн. Отсюда следует, что миграционный приток должен, как предполагается, компенсировать как минимум треть ожидаемых потерь от естественной убыли населения. С одной стороны, ожидания столь масштабной миграции представляются малореалистичными. С другой — эти оценки показывают, какое огромное значение для функционирования российского рынка труда в предстоящие годы будет иметь импорт рабочей силы из-за рубежа.

Хотя экономическая активность российской молодежи поддерживается на достаточно невысоком уровне, связано это с тем, что подавляющее большинство молодых людей стремятся получать высшее образование (подробнее об этом ниже). Более того, естественно ожидать, что со временем это стремление будет только усиливаться, так что экономическая активность молодежных групп, скорее всего, будет снижаться и дальше. Российские женщины, по международным стандартам, уже демонстрируют исключительно высокий уровень экономической активности (даже среди женщин в возрасте 20-49 лет с детьми до 18 лет он достигает 80%!)³. Как следствие, шансы на его дальнейшее повышение крайне невелики. То же можно сказать и о третьей группе — российских пенсионерах. Казалось бы, их экономическую активность можно было бы подстегнуть, повысив официальный возраст выхода на пенсию, который, по международным меркам, остается чрезвычайно низким. Однако, по нашим оценкам, даже его резкое повышение (например, до средних показателей стран — членов ОЭСР) могло бы дополнительно вывести на рынок труда не более 1 млн человек.

Так, у российских женщин в возрасте 55-59 лет уровень экономической активности на 8 п. п. отстает от среднего значения аналогичного показателя в странах ОЭСР (OECD, 2013). Если бы повышение планки пенсионного возраста смогло ликвидировать этот разрыв, то это добавило бы к численности рабочей силы примерно 460 тыс. человек. Аналогичное «подтягивание» уровня экономической активности в группе 60-64 года до среднего показателя по ОЭСР дало бы прибавку 240 тыс. у мужчин (потребовался бы прирост на 18 п. п.) и 160 тыс. у женщин (потребовался бы прирост на 13 п. п.). Суммарная величина возможного приращения составила бы, таким образом, около 1 млн человек.

Исчерпанность всех внутренних резервов во многом связана с тем, что на протяжении большей части 2000-х годов уровень экономической активности российского населения непрерывно рос (рис. 3). Исторического максимума он достиг в 2012 г. — 68,7%. Его повышение объяснялось как улучшением возрастной структуры предложения труда (увеличением доли лиц активных возрастов 25-50 лет, экономическая активность которых наивысшая), так и быстрым экономическим ростом, который повышал шансы на трудоустройство и подталкивал многих экономически неактивных лиц к выходу на рынок труда. Все это позволило в значительной мере компенсировать негативное влияние на предложение труда сокращения численности населения в трудоспособном возрасте, о котором говорилось выше.

Таблица 1

Структура населения 15-72 года по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг. (в %)

Как показывают данные таблицы 2, в 2008-2013 гг. экономическая активность росла практически во всех немолодежных и непенсионных группах. Наиболее сильный прирост отмечался среди лиц предпенсионного и раннего пенсионного (для женщин) возрастов — 50-54 и 55-59 лет. Это не должно удивлять, поскольку изначально они отличались значительно более низкими уровнями экономической активности, чем менее пожилые группы: одно дело наращивать экономическую активность с исходной планки 85-90% и совсем другое — 65-80%. Ясно, что в последнем случае возможности для реагирования значительно шире.

Динамика уровня экономической активности по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг. (в %)*

* При более точном определении границ предпенсионного и пенсионного возрастов прирост уровня экономической активности составит: для «предпенсионеров» (мужчины 50-59/ женщины 50-54 года) — +1,7 п.п., для «молодых» пенсионеров (мужчины 60-64/женщины 55-64 года) — -3,5 п. п.

Одной из главных причин повышения экономической активности среди лиц зрелого возраста стало, по-видимому, заметное улучшение их образовательных характеристик. В таблице 3 приведены данные о распределении пятилетних возрастных когорт по группам с третичным (высшим), вторичным (средним профессиональным, начальным профессиональным или полным средним) и первичным (общим средним и ниже) образованием в 2008 и 2012 гг. Из них видно, что в посткризисный период доля лиц с вузовскими дипломами заметно возросла во всех немолодежных и непенсионных группах (в ряде случаев — на 6-8 п.п.!). Но, как известно, чем выше образование, тем сильнее склонность к участию в рабочей силе⁶. В результате положительные сдвиги в образовательной структуре экономически активного населения — от менее образованных работников к более образованным — должны были вызвать повышение уровней экономической активности в соответствующих возрастных группах.

Структура экономически активного населения по возрасту и образованию, 2008 и 2012 гг. (в %)

В то же время участие пенсионеров в рабочей силе в посткризисный период не только не выросло, но, напротив, снизилось, причем достаточно сильно: в группе 60-64 года — на 3,2 п. п., а в группе 65 лет и старше — на 0,4 п. п. (табл. 2). Иными словами, российские пенсионеры стали менее охотно, чем раньше, выходить на рынок труда в поисках оплачиваемой деятельности. Не исключено, что это могло быть связано с ускоренным ростом относительного размера пенсий.

Еще сильнее сократилось участие в рабочей силе среди молодежи (группы 15-19 лет и 20-24 года). У этого сокращения есть простое и очевидное объяснение: оно стало зеркальным отражением возросшей образовательной активности молодежных групп. В таблице 4 приведены оценки изменения уровня экономической активности и коэффициентов охвата обучением (в дневных учебных заведениях) для пятилетних возрастных групп по данным ОНПЗ. Как можно видеть, у молодых людей уровень экономической активности за 2008-2012 гг. снизился на 5-6 п. п., но это снижение было более чем компенсировано приростом их образовательной активности — на 7-8 п. п., что в первую очередь связано с экспансией высшего образования. И поскольку получение высшего образования уже стало в России социальной нормой, практически невероятно, чтобы в будущем молодежь начала отказываться от вузовских дипломов ради более раннего выхода на рынок труда.

Изменение уровня экономической и образовательной активности российского населения по пятилетним возрастным группам, 2008-2012 гг. (в %)

Занятость: остановка роста

Если численность экономически активного населения характеризует совокупное предложение труда, то численность занятых — совокупный спрос на труд⁷. В российской статистике существует два основных источника данных об общей численности занятых⁸. Во-первых, это выборочные Обследования населения по проблемам занятости (ОНПЗ), проводимые Росстатом с 1992 г. Во-вторых, оценки по методологии баланса трудовых ресурсов (БТР), которые представляют собой свод данных из нескольких источников (ОНПЗ, отчетности предприятий, данных ФМС и т. д.).

У каждого из этих источников есть свои преимущества и недостатки. Важно учитывать, что они охватывают не во всем совпадающие сегменты рынка труда (например, ОНПЗ отражают численность всей, а БТР — только гражданской рабочей силы; ОНПЗ не учитывают временных трудовых мигрантов, а БТР их учитывают; и т. д.). В результате между показателями, строящимися на их основе, могут наблюдаться достаточно серьезные расхождения. Альтернативные оценки изменения численности занятых в российской экономике в 2000-2013 гг. представлены на рисунке 4.

Согласно ОНПЗ, общая численность занятых в 2000-е годы неуклонно росла и в 2008 г. достигла 71 млн человек. В 2009 г. вследствие кризиса она снизилась до 69,4 млн, то есть примерно на 1,6 млн человек. Это означает, что при падении ВВП почти на 8% занятость уменьшилась на 2,2% и, следовательно, эластичность занятости по выпуску оказалась равна 0,28 (рис. 5), — это вполне сопоставимо с тем, что наблюдалось при гораздо более сильном падении ВВП в 1990-е годы (Капелюшников, 2009). В 2011 г. численность занятых, как и ВВП, фактически вернулась на докризисный уровень. Рост занятости продолжился и в 2012 г., когда она достигла рекордного уровня — 71,5 млн человек. Однако в 2013 г. на фоне замедления темпов экономического роста она начала снижаться (падение к концу года по сравнению с концом 2012 г. составило почти 0,5 млн человек).

Общая численность занятых, рассчитываемая на основе БТР, также росла в 2000-е годы и также сократилась в 2009 г. вследствие кризиса (рис. 4). Однако в этом случае кризисное сокращение составило 1,5%, так что эластичность занятости по выпуску оказывается еще ниже — примерно 0,19. После кризиса общая занятость по БТР тоже росла, но более низкими темпами, чем по ОНПЗ. Причем, согласно этим оценкам, полного восстановления до докризисных значений так и не произошло (на максимальном уровне — 68,5 млн человек — занятость по БТР находилась в 2008 г.). В 2013 г. занятость по БТР, как и по ОНПЗ, стала снижаться.

В целом, как видно на рисунке 4, оценки по БТР несколько сглаживают колебания общей занятости по сравнению с оценками по ОНПЗ.

Отметим, что со временем разрыв между ними постепенно увеличивался, но общая динамика, которая вырисовывается из этих оценок, оказывается сходной. Так, в докризисный период оба показателя практически монотонно росли, причем почти одинаковыми среднегодовыми темпами — примерно на 1% по ОНПЗ и на 0,75% по БТР. После кризисного провала в 2009 г. они вновь синхронно пошли вверх, но если занятость по ОНПЗ росла практически так же быстро, как и раньше (примерно на 1% в год), то занятость по БТР стала повышаться намного медленнее (примерно на 0,25% в год). Наконец, для 2013 г. оба показателя фиксируют полную остановку роста общей занятости, что может иметь далеко идущие последствия для будущего российской экономики. Действительно, если в 2000-е годы расширение занятости добавляло примерно 0,5 п. п. к ежегодному темпу прироста ВВП, то к настоящему времени вклад этого фактора в экономический рост стал нулевым.

Что можно сказать об ожидаемой динамике российской занятости в долгосрочной и краткосрочной перспективе?

Начнем с того, что рост занятости в докризисный и посткризисный периоды протекал в принципиально разных условиях: в первом случае — на фоне растущей, во втором — на фоне стагнирующей численности экономически активного населения. Это означает, что в докризисный период он мог происходить за счет как прироста численности экономически активного населения, так и перетока рабочей силы из безработицы в занятость, тогда как в посткризисный — только за счет второго механизма. Однако по мере снижения безработицы возможности для дальнейшего действия «перераспределительного» механизма сужались и к 2013 г. (по данным как ОНПЗ, так и БТР) оказались практически исчерпанными. Это предполагает, что в долгосрочной перспективе российской экономике предстоит функционировать в принципиально иной ситуации — с неизменной или даже падающей занятостью. Как следствие, вклад динамики занятости в рост ВВП из нулевого, как сейчас, станет, по-видимому, отрицательным.

Наши оценки ожидаемой динамики занятости, построенные на основе альтернативных вариантов демографического прогноза Росстата, подтверждают этот вывод (рис. 6). При реализации высокого варианта прогноза численность занятых сократится к 2031 г. по сравнению с исходным 2012 г. на 6 млн человек, среднего — на 7 млн, низкого — на 8 млн человек. Наконец, если предположить, что миграционный прирост будет нулевым, то в этом случае занятых станет меньше на 11 млн человек. Иными словами, в 2012-2031 гг. занятость может снизиться на 8-15%, так что кумулятивный отрицательный вклад ее падения в прирост ВВП может составить порядка 5-8 п. п.

Если говорить о краткосрочных перспективах, то, как показывают сезонно скорректированные оценки (по данным ОНПЗ), представленные на рисунках 7-8, в начале 2013 г. численность занятых еще продолжала слабо повышаться, а примерно с середины года началось ее снижение. К концу года сокращение по сравнению с концом предыдущего года составило порядка 0,6 млн человек, что эквивалентно падению уровня занятости примерно на 0,6 п. п.

Это могло произойти под действием как демографических факторов, так и ухудшения экономической обстановки. По нашим оценкам, наблюдавшееся в 2013 г. сокращение численности занятых примерно в равной степени было обусловлено снижением экономической активности и ростом безработицы. В любом случае можно уже говорить, что российская экономика вступила на путь убывающей занятости. Небольшое повышение возможно при заметном улучшении ситуации в экономике, но оно практически наверняка окажется временным и быстропреходящим.

Замедление, а затем и обнуление темпов прироста занятости спровоцировали серьезные изменения в ее структуре. Данные о возрастной структуре занятого населения показывают, что после 2008 г. российская занятость, во-первых, стала менее «молодежной», во-вторых, в ее составе уменьшилось присутствие «старшей» пенсионной группы (65 лет и старше) (табл. 5). В то же время доля «молодых» пенсионеров (60-64 года) увеличилась. Все эти сдвиги способствовали поддержанию общей численности занятых на более высокой отметке: если бы возрастная структура занятого населения оставалась такой же, как в докризисный период, то на российском рынке труда сейчас наблюдалась бы не относительная стабильность занятости, а ее быстрое снижение.

Структура занятого населения 15-72 года по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг (в %)

Таблица 6

Динамика уровня занятости по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг. (в %)*

* См. примечание к таблице 2.

Безработица: «дрейф» естественной нормы?

Уровень безработицы показывает, в какой мере экономика недоиспользует трудовые ресурсы и насколько предложение труда превышает спрос на него⁹. В российской практике используются два показателя: общей безработицы, которая рассчитывается в соответствии с критериями Международной организации труда (МОТ), и регистрируемой, которая включает лиц, официально зарегистрированных в качестве безработных в службе занятости.

На рисунке 9 представлена динамика общей и регистрируемой безработицы в 2000-2013 гг. Хорошо известной особенностью российского рынка труда является то, что общая безработица в несколько раз превосходит регистрируемую (Капелюшников, 2002). Среди основных причин этого — относительно низкий размер пособий по безработице, выплачиваемых при постановке на учет в службе занятости, и невысокая эффективность помощи в поиске работы. И поскольку количество зарегистрированных в службе занятости безработных зависит не только от объективной ситуации на рынке труда, но и от объема выделенного финансирования и применяемых административных процедур, общая безработица оказывается гораздо более надежным индикатором состояния рынка труда, чем регистрируемая.

Поведение безработицы в посткризисный период выглядит трудно объяснимым: как ей удавалось удерживаться на той же (или даже более низкой) отметке, на которой она находилась на пике экономического бума в середине 2008 г.? Следует ли рассматривать это как свидетельство перегрева российской экономики, как полагали эксперты Всемирного банка? Но в условиях непрерывно затухающих темпов экономического роста, казалось бы, больше оснований говорить об угрозе кризиса, чем об угрозе перегрева. Однако если экономика находится в состоянии полустагнации, то как объяснить рекордно низкую безработицу? Более того: почему не видно ее явной реакции на ухудшение дел в экономике? Почему затухание темпов роста не привело к ее резкому скачку? И каковы причины видимого «благополучия» на рынке труда? Ответы на эти вопросы далеко не очевидны.

Как показывает наш анализ, главной причиной достижения рекордно низких показателей безработицы в 2011-2013 гг. стал «дрейф» ее естественной нормы¹⁰. Произошло это в результате уже упоминавшихся позитивных сдвигов в структуре российской рабочей силы: удельный вес групп с высоким риском безработицы (молодежи, малообразованных и т. д.) заметно снизился, а групп с низким риском безработицы (зрелого возраста, с высоким образованием и т. д.) — заметно возрос.

На наш взгляд, примерным аналогом состояния «полной занятости» для России можно было бы считать усредненную ситуацию, возникшую на рынке труда в 2008 г., когда явный перегрев экономики в первой половине года был компенсирован начавшимся кризисом во второй половине. Приняв это предположение, можно оценить, насколько выше была бы сейчас безработица при отсутствии положительных сдвигов в половозрастной и образовательной структуре рабочей силы. Из наших расчетов следует, что в 2008-2012 гг. величина «дрейфа» составила примерно 0,7 п. п.¹¹. Иными словами, если бы распределение экономически активного населения по полу, возрасту, образованию и т. д. оставалось таким же, как в 2008 г., то уровень безработицы составил бы в 2012 г. не 5,5%, а 6,2%. По-видимому, это заниженная оценка, поскольку из-за отсутствия необходимых данных мы не имели возможности включить в расчет 2013 г. Скорее всего за этот год дополнительный «дрейф» мог составить еще 0,1-0,2 п. п. (для сравнения: в предыдущем 2012 г. прибавка составила около 0,2 п. п.). Следует добавить, что в 2011 г. Росстат несколько изменил методику подсчета численности занятых и безработных (корректировка была произведена за счет лиц, выращивающих сельскохозяйственную продукцию в своих подсобных хозяйствах), что могло привести к снижению оценок уровня безработицы на 0,1-0,2 п. п.

Таким образом, если бы социально-демографическая структура экономически активного населения продолжала оставаться в настоящее время такой же, как в 2008 г., а Росстат продолжал использовать при обработке данных ОНПЗ прежнюю методику, то текущий уровень безработицы был бы выше фактически наблюдаемого примерно на 1 п. п. и составлял бы сейчас не менее 6,5%. Эту цифру (1 п. п.) можно принять в качестве минимальной оценки уже произошедшего «дрейфа» естественной нормы безработицы. С его учетом текущая ситуация на российском рынке труда хотя и продолжает выглядеть, по историческим меркам, сравнительно благоприятной, но все же не «сверхблагополучной», как на первый взгляд.

Существует альтернативное объяснение, связывающее низкую текущую безработицу с увеличением доли «отчаявшихся» работников: если многие безработные после длительных безуспешных поисков работы решают их прекратить и переходят в состояние экономической неактивности, то это также способно вести к снижению безработицы. (Примерно по такому сценарию после кризиса 2007-2009 гг. развивалась ситуация на рынке труда США.) Однако это предположение не соответствует реальности. Как свидетельствует прошлый опыт, в российских условиях показатели безработицы и «отчаявшихся» работников практически всегда двигались параллельно, а не в противо-фазе (Малева и др., 2002). В таблице 7 относительные показатели для «отчаявшихся» работников приведены в двух вариантах — по отношению к численности экономически активного населения и по отношению к общей численности населения соответствующих возрастов. Для всех групп мы видим сходную динамику — почти монотонное, от года к году, сокращение доли «отчаявшихся» работников. Так, в группе 15-19 лет она снизилась за 2008-2012 гг. с 6,1 до 2,9%, а в группе 20-24 года — с 1,3 до 0,7%. (Если использовать в знаменателе общую численность населения, то динамика будет выглядеть так: в первом случае — снижение с 1 до 0,3%, во втором — с 0,8 до 0,4%.) Хотя и не так резко, уровень «отчаявшихся» работников снизился и во всех других возрастных группах. Никогда раньше в России он не был таким низким, как в 2012 г. (данные за 2013 г. пока не доступны).

Динамика показателей «отчаявшихся» работников по пятилетним возрастным группам, 2008-2012 гг. (в %)

** По отношению к общей численности населения.

Не находит подтверждения и предположение о полном отсутствии реакции безработицы на затухание темпов экономического роста.

Первые ее признаки были отмечены в середине 2013 г., когда вместо обычного сезонного падения, типичного для летних месяцев, уровень общей безработицы оставался неизменным, а затем начал постепенно сдвигаться вверх. В результате к концу 2013 г. он уже вырос до 5,6%, что на 0,5 п. п. выше, чем в последнем месяце 2012 г.

Более точную картину изменений в показателях общей безработицы можно получить с помощью сезонно скорректированных оценок (рис. 10). Из них следует, что исторического минимума общая безработица достигла в конце 2012 г.; в первой половине 2013 г. она немного выросла — до 5,1-5,3%, а во второй увеличилась еще больше — до 5,5-5,7%. По меркам российского рынка труда прирост на 0,5 п. п. является весьма ощутимым: напомним, что в кризисном 2009 г. при падении ВВП почти на 8 п. п. безработица увеличилась лишь на 2 п. п. (Сейчас при замедлении темпов роста на 2-2,5 п. п. ее прирост составил 0,5 п. п.)

Действительно важное отличие состоит в том, что если на кризисные потрясения 2008-2009 гг. безработица отреагировала практически мгновенно, то ее реакция на нынешнее сползание экономики в состояние стагнации проявилась с определенным (примерно полугодовым) лагом. Таким образом, в данном случае речь идет не об отсутствии какой бы то ни было реакции со стороны показателей безработицы на негативные процессы в экономике, а об отложенном характере этой реакции. Такое запаздывание могло быть вызвано несколькими причинами. Во-первых, общей неопределенностью ситуации: предприятия могли надеяться, что ухудшение будет кратковременным, и не сразу приступили к пересмотру своей стратегии на рынке труда. Во-вторых, их реакция на падение производства и на замедление его роста может различаться: если в первом случае от них могут требоваться немедленные действия, то во втором ставка может делаться на постепенную подстройку, растянутую во времени. В любом случае мы вправе утверждать, что с середины 2013 г. «загадочности» в поведении российской безработицы заметно поубавилось: пусть с определенным лагом во времени, но на ухудшение ситуации в экономике она отреагировала предсказуемым образом, причем по меркам российского рынка труда достаточно активно.

Изменения в возрастной структуре безработицы (табл. 8) носили ожидаемый характер. Наиболее сильный провал фиксируется для самой младшей группы «тинэйджеров» (-3,3 п. п.). Помимо них в общем пуле безработных стало относительно меньше лиц 40-летнего возраста (-1,1/-1,6 п. п.), а также «старых» пенсионеров (-0,2 п. п.). Представительство всех остальных групп возросло. Все эти изменения были обусловлены действием демографических факторов.

Структура безработных по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг. (в %)

Динамика уровня безработицы по пятилетним возрастным группам, 2008-2013 гг. (в %)

Но здесь необходимо учитывать несколько обстоятельств. Во-первых, поскольку от шока, вызванного кризисом 2008-2009 гг., молодежные группы пострадали сильнее, чем все остальные, для возращения к докризисным показателям безработицы им также требовалось больше времени, и этот процесс еще не полностью завершен. Во-вторых, в случае молодежи возможен эффект негативного отбора: поскольку все больше молодых людей с лучшими способностями решают продолжать учебу, на рынке труда остаются работники с худшими способностями, сильнее подверженные риску безработицы. В-третьих, молодежная безработица может расти за счет попыток студентов сочетать учебу с временными подработками (у лиц с незаконченным высшим образованием безработица в среднем выше, чем у большинства других образовательных групп). В-четвертых, необходимо отметить важный сдвиг, произошедший в 2013 г.: если среди молодежи безработица в течение этого года продолжала снижаться, то практически во всех остальных группах она или росла, или оставалась на прежних уровнях.

Наем и выбытие: посткризисное замедление

Российский рынок труда всегда отличался очень высокими показателями оборота рабочей силы (Малева и др., 2002). Динамика годовых коэффициентов найма и выбытия работников для всей экономики и промышленности показана на рисунках 11-12. (Отметим, что в российской статистике данные об обороте рабочей силы собираются только по крупным и средним предприятиям.)

В докризисный период показатели найма и выбытия росли, причем как в абсолютном, так и в относительном выражении (Капелюшников, 2009). Если в 2000 г. коэффициент найма составлял 26,9% (от списочной численности персонала), то в 2007 г. — 31%; коэффициент выбытия соответственно 27,8 и 31,3%. При этом выбытие всегда несколько превышало наем, что предполагало постепенное сокращение занятости в сегменте крупных и средних предприятий. Иными словами, динамика найма и выбытия свидетельствует о практически монотонном снижении занятости в корпоративном секторе российской экономики. И поскольку ее сжатие происходило на фоне увеличения общей занятости, следствием этого стал активный переток рабочей силы из корпоративного (формального) сектора в некорпоративный (неформальный).

Что касается вынужденных увольнений (по инициативе работодателей), то в условиях российского рынка труда они всегда поддерживались на ничтожно низком уровне — 1-1,5%. Адаптация через массовые увольнения никогда не играла на нем большой роли, что, впрочем, не исключает использования предприятиями таких угроз для получения определенных льгот (об этом, в частности, свидетельствуют значительные расхождения между планируемыми и фактически осуществляемыми увольнениями).

В переходном (от бума к кризису) 2008 г. наем рабочей силы немного замедлился, а выбытие, напротив, ускорилось. Однако в 2009 г. наблюдалась парадоксальная ситуация: как видно на рисунке 11, в разгар экономического кризиса коэффициент выбытия по сравнению с 2008 г. не только не увеличился, но даже несколько снизился (Gimpelson, Kapeliushnikov, 2011)! В результате весь «сброс» занятости в кризисном 2009 г. был полностью осуществлен за счет замораживания найма. Действительно, в этом году он сократился по сравнению с 2008 г. почти на 4,5 п. п. — с 30,4 до 26,0%, что означало фактическое возвращение на уровень 2000 г. Еще более глубокий провал в показателях найма — почти на 7 п. п. — наблюдался в промышленности (рис. 12).

Такой выбор предприятий — сокращение занятости не через активизацию увольнений, а через замедление найма — можно объяснить высокими издержками, связанными с проведением вынужденных увольнений. Эти издержки определяются требованиями Трудового кодекса РФ, но могут увеличиваться сверх этого, например, в результате неформального давления на предприятия со стороны региональных администраций. Кроме того, антикризисная программа дополнительных мер по снижению напряженности на рынке труда, действовавшая в 2009-2011 гг., могла еще больше усилить стимулы к сохранению занятости и отказу от увольнений. И хотя коэффициент вынужденных увольнений в 2009 г. также немного вырос (до 2,2%), очевидно, что основным механизмом кризисного «сброса» занятости выступали добровольные увольнения при полузамороженном найме.

В посткризисный период показатели найма начали восстанавливаться, но так и не смогли вернуться к докризисным значениям. Это же можно сказать о показателях выбытия, которые также закрепились на уровне ниже докризисных отметок. В результате российский рынок труда перешел в режим функционирования с более низким валовым оборотом рабочей силы (сумма найма и увольнений) — 55-58% вместо 60-62%. Еще сильнее интенсивность движения рабочей силы снизилась в промышленности — с 64-65% до 57-58%. Возможная причина — постепенное «старение» российской рабочей силы. (Известно, что самые высокие показатели текучести демонстрируют молодые работники, лишь недавно вышедшие на рынок труда.) Не исключено, однако, что, наученные опытом кризиса 2008-2009 гг., российские предприятия стали осторожнее относиться к найму новых работников и тщательнее осуществлять их подбор.

Что происходило с движением рабочей силы в 2013 г.? Данные как по всей экономике, так и по промышленности показывают, что в I квартале года наем превысил выбытие на 0,6%, иными словами, крупные и средние российские предприятия наращивали занятость. Однако со II квартала 2013 г. выбытие вновь стало опережать наем, что естественно связать с постепенным ухудшением экономической ситуации. Общие потери рабочих мест по итогам года составили 0,5% от списочной численности персонала и были примерно такими же, как в 2012 г. Но поскольку они были сконцентрированы в трех последних кварталах 2013 г., можно утверждать, что на вход экономики в состояние стагнации показатели движения рабочей силы отреагировали пусть и с запозданием, но относительно небольшим.

Вакансии: на историческом максимуме

Рост (сокращение) занятости обычно выступает следствием роста (сокращения) спроса на труд в ответ на изменение экономической конъюнктуры. В периоды экономического роста предприятия увеличивают занятость, расширяя при этом пул своих вакансий, а в периоды кризиса ее уменьшают, сокращая при этом и вакантные рабочие места. Таким образом, количество вакансий служит дополнительным показателем спроса на труд. К сожалению, в отличие от других стран, где показатели вакансий наряду с показателями безработицы являются ключевыми при анализе ситуации на рынке труда, в России статистика вакансий редко попадает в поле зрения исследователей.

О массиве вакансий на российском рынке труда можно судить на основе двух альтернативных источников — статистики службы занятости и отчетности предприятий (Капелюшников, 2009). В первом случае это показатель потребности в работниках, заявленной в службу занятости, во втором — показатель количества вакантных рабочих мест, зафиксированных в отчетах предприятий. Оба имеют свои преимущества и недостатки. Если первый, в отличие от второго, смещен в сторону менее квалифицированных и оплачиваемых рабочих мест, то второй, в отличие от первого, может включать чисто номинальные вакансии, не отражающие реального спроса на рабочую силу. Кроме того, второй показатель охватывает крупные и средние предприятия (только по ним собираются данные о вакансиях), а первый может не давать точного представления о вакансиях на данный момент, так как они могут продолжать числиться в банке данных Государственной службы занятости (ГСЗ) даже после их заполнения. В связи с этим целесообразно анализировать оба индикатора.

Динамика уровня вакансий по данным ГСЗ (рассчитывается аналогично уровню безработицы по отношению к численности экономически активного населения) представлена на рисунке 13. Значения этого показателя колебались в достаточно узком диапазоне 0,5-2,7%. В траектории его изменения можно выделить несколько этапов: ускоренный рост в начальный постдефолтный период (с исходного уровня 0,5% до более чем 1,5%); стагнация в 2002-2006 гг.; скачок в период бума 2007-2008 гг. (до 2,1%); резкое падение в период кризиса (менее 1%); активный рост в посткризисный период (до 2-2,5%). Исторического пика уровень вакансий по данным ГСЗ достиг в середине 2013 г. — 2,7%, после чего начал быстро снижаться. (Примечательно, что примерно та же точка перелома обнаруживается у показателей экономической активности и безработицы.) Но даже после этого снижения он все равно сохранялся на очень высокой отметке по меркам российского рынка труда (1,8% в конце 2013 г., что примерно соответствует показателям середины 2008 г.).

Анализ динамики уровня вакансий в банке данных ГСЗ убеждает, что во многих случаях этот показатель реагировал не на объективные изменения, происходившие на рынке труда, а на изменения в объеме финансирования ГСЗ и используемых ею правилах учета. В этом смысле он предстает как достаточно «зашумленный». Более информативен показатель уровня вакансий по отчетности предприятий (рассчитывается ежеквартально по отношению к списочной численности их персонала). Его динамика для всей экономики и промышленности представлена на рисунке 14.

Траектория изменения уровня вакансий по отчетности предприятий во многом повторяет аналогичную траекторию для вакансий в банке данных ГСЗ: рост в ранний постдефолтный период (примерно в два раза — с 0,9% в 1999 г. до 1,7% в 2001 г.); стагнация в 2002-2005 гг.; переход на новый уровень с достижением локального пика 2,7% в 2005-2008 гг.; провал в кризисные годы; новый подъем в 2011-2013 гг. Удивительно, но абсолютного максимума он достиг в III квартале 2013 г., когда вышел на отметку 3,2%. Это исторический рекорд, показывающий, с какими серьезными трудностями сталкиваются сейчас многие российские предприятия при подборе персонала. Вместе с тем нельзя не отметить, что в промышленности уровень вакансий так и не достиг максимума, датируемого серединой 2008 г., хотя вплотную к нему приблизился. Это позволяет предположить, что «разбухание» пула вакансий, наблюдавшееся в последние годы, генерировалось не только и не столько частным сектором, сколько отраслями бюджетной сферы.

Поддержание высоких (даже растущих!) показателей вакансий в условиях полустагнирующей экономики — парадокс, не имеющий очевидного объяснения. Возможно, это означает, что в одних сегментах экономики спрос на труд уже начал активно снижаться, но в других продолжал расти. Возможно также, что предприятия настолько привыкли к найму определенных категорий рабочей силы, где сейчас наблюдается дефицит предложения, что результатом этого могло стать увеличение среднего времени, которое им приходится затрачивать на заполнение одной вакансии. Активизация «охоты» за такими (предположительно, более производительными) работниками могла привести к тому, что, несмотря на сокращение общего спроса на труд, предприятия все равно вынуждены держать открытыми большее, чем раньше, число вакансий.

Только в последнем квартале 2013 г. вакансии по отчетности предприятий, наконец, стали сокращаться, хотя и продолжали удерживаться на очень высокой отметке (3,0%), близкой к историческому максимуму. Как можно видеть, на ухудшение положение дел в экономике показатели вакансий отреагировали намного позднее других индикаторов рынка труда.

Результаты нашего анализа показывают, что в настоящее время российский рынок труда находится в состоянии неустойчивого равновесия. Уникальность текущего момента состоит в том, что в 2013 г. российская экономика перешла в режим затухающих темпов роста.

На первый взгляд рынок труда никак не отреагировал на «вползание» экономики в состояние стагнации. Экономическая активность и занятость населения в 2012-2013 гг. находились вблизи своих исторических максимумов, а безработица — на историческом минимуме. Бьет все рекорды и уровень вакансий на предприятиях. Хотя данные о найме и выбытии указывают на сокращение валового оборота рабочей силы, заметного роста увольнений не наблюдалось.

Однако более детальный анализ показывает, что реакция со стороны рынка труда, хотя и отложенная во времени, все-таки имела место. Во второй половине 2013 г. снизилась экономическая активность, началось сокращение занятости, возросла безработица. Конец года был отмечен ощутимым снижением показателей вакансий.

Ситуация на рынке труда серьезно осложнялась тем, что стагнация в экономике переплелась с действием ряда долгосрочных факторов.

Исчерпание внутренних источников поддержания численности занятого населения. Резервы роста экономической активности, как и снижения безработицы, отсутствуют. Это означает, что поддерживать темпы экономического роста станет сложнее из-за прогнозируемого сокращения рабочей силы. При этом наибольшее сокращение коснется молодежных когорт, играющих особую роль в модернизации экономики. И если стагнация в экономике продлится, то на рынке труда может возникнуть ситуация, когда сокращение спроса на труд будет происходить на фоне сокращения предложения труда. В таких условиях безработица может оставаться на устойчиво низком уровне, так что ее оценки будут давать искаженное представление о реальном положении дел на рынке труда.

«Дрейф» естественной нормы безработицы в сторону снижения. Существующий низкий уровень безработицы во многом достигнут за счет благоприятных изменений в структуре рабочей силы (ее возрастно-образовательном составе). По нашим оценкам, естественная норма безработицы сместилась вниз из коридора значений 6-7% в докризисный период в коридор значений 5-6% в настоящее время.

Отставание показателей найма от показателей выбытия в корпоративном секторе. На протяжении всего периода 2000-2013 гг. это вело к снижению занятости в нем. Отдельные эпизоды с обратным соотношением между этими показателями были кратковременными и в целом не меняли картины. Поскольку сжатие корпоративной занятости сопровождалось увеличением общей занятости, то следствием этого стал активный переток рабочей силы в некорпоративный (неформальный) сектор.

Тем не менее пока основные индикаторы рынка труда выглядят достаточно благополучно. Их дальнейшая динамика будет зависеть от развития ситуации в экономике. Нет сомнений, что на возобновление экономического роста рынок труда отреагирует позитивно. Но если стагнация продолжится или начнет перерастать в полноценный кризис, то негативная динамика проявится даже в показателях, которые до сих пор не реагировали или почти не реагировали на обострение экономических проблем.

На фоне внешне благоприятных показателей состояния рынка труда в последнее время становятся все более очевидными структурные диспропорции, в том числе обусловленные демографическими и институциональными факторами. Так, в долгосрочной перспективе экономическую активность и занятость будут сильно ограничивать негативные демографические тенденции. Следствием этого может стать замедление ежегодных темпов экономического роста примерно на 0,5 п. п. При сохранении базовых институциональных параметров российской экономики эти диспропорции скорее всего будут углубляться и накапливаться.

¹ Наибольший вклад в это сокращение внесло уменьшение численности молодежных когорт — 15-19 лет (на 2 млн человек) и 20-24 года (на 0,9 млн). Суммарная убыль составила около 3 млн человек, что было обусловлено спадом рождаемости в конце 1980-х - начале 1990-х годов. Другим, практически столь же важным, источником сокращения стала убыль населения в возрасте 40-49 лет. За 2008-2012 гг. его численность уменьшилась на 2,5 млн человек, что было почти эквивалентно сжатию трудоспособного населения в молодежных возрастах.

² Демографический ежегодник. М.: Росстат, 2013.

³ Кроме того, стимулирование участия женщин в рабочей силе чревато дальнейшим сокращением и без того низкого уровня рождаемости.

⁴ Еще одним источником пополнения занятости, помимо повышения экономической активности населения, могло бы стать «втягивание» в нее безработных. Но, по международным меркам, безработица в России и так уже весьма низкая и в последние годы колеблется вокруг отметки 5,5% (подробнее см. ниже). Для сравнения: в США уровень безработицы, соответствующий состоянию полной занятости, оценивается в 6,5%. Значит, больших надежд на переход значительной массы людей из состояния безработицы в состояние занятости возлагать не следует: по объективным причинам это практически нереализуемо.

⁵ Иногда говорят, что компенсировать предстоящую убыль трудовых ресурсов можно за счет превращения неформальной занятости (она, согласно имеющимся оценкам, в России достаточно внушительная — порядка 20 — 25%) в формальную. Этот вопрос, однако, не имеет прямого отношения к теме экономической активности. Здесь не учитывается, что российской статистикой неформальные работники квалифицируются как занятые. Иными словами, оценки занятости и экономической активности, основанные на обследованиях Росстата, включают неформальных работников и строятся с их учетом. Поэтому перераспределение занятости из неформального сектора в формальный могло бы изменить ее структуру, но никак не сказалось бы на ее общей величине. (Пока, кстати сказать, все происходит наоборот: формальных работников на российском рынке труда с каждым годом становится все меньше, а неформальных - все больше.)

⁶ Скажем, в 2012 г. уровень экономической активности среди лиц с высшим образованием составлял 85%, средним и начальным профессиональным 78, полным средним 55, основным общим и ниже - лишь 30%.

⁷ Точнее совокупный спрос на труд характеризуется суммой числа занятых и числа незаполненных вакансий. Динамика последних рассматривается ниже.

⁸ Подробнее см.: Малева и др., 2002. Гл. 2.

⁹ Чаще всего повышение уровня безработицы вызывается сокращением спроса на труд и поэтому обычно воспринимается как негативный сигнал. Однако оно может быть также следствием увеличения предложения труда (например, за счет выхода на рынок труда из состояния экономической неактивности дополнительных граждан), что само по себе не является негативным сигналом. В то же время снижение уровня безработицы может не быть позитивным сигналом, если оно связано с уходом «отчаявшихся» безработных с рынка труда.

¹⁰ Естественная норма безработицы — гипотетический уровень, соответствующий состоянию полной занятости, при котором безработица вызвана исключительно неполнотой информации о возможностях трудоустройства, издержками смены места работы и другими несовершенствами рынка труда и прямо не связана с колебаниями спроса на труд (Blanchard, Katz, 1996).

¹¹ Если брать за точку отсчета не 2008 г., а 2006 г., то величина «дрейфа* возрастет до 0,9 п. п.

Список литературы

Капелюшников Р. И. (2002). Общая и регистрируемая безработица: в чем причины разрыва? // Препринт WP3/2002/03. М.: ГУ ВШЭ (Серия WP3 4Проблемы рынка труда»). [Kapeliushnikov R. I. (2002). General and Registered Unemployment: What Are Causes of the Gap? // Working Paper WP3/2002/03. Moscow: HSE Publ.]

Капелюшников P. И. (2009). Конец российской модели рынка труда? // Препринт WP3/2009/06. М.: ГУ ВШЭ (Серия WP3 «Проблемы рынка труда*). [Kapeliushnikov R. I. (2009). The End of the Russian Model of the Labor Market // Working Paper WP3/2009/06. Moscow: HSE Publ.J

Малева Т. M. и др. (ред.) (2002). Обзор занятости в России. 1991-2000 гг. М.: ТЕИС. [Maleva Т. М. et al. (eds.) (2002). Employment Outlook for Russia. 1991-2000. Moscow: TEIS.]

Blanchard O., Katz L. (1996). What We Know and Do not Know about the Natural Rate of Unemployment // NBER Working Papers. No 5822.

Gimpelson V., Kapeliushnikov R. (2011). Labor Market Adjustment: Is Russia Different? // IZA Discussion Papers. No 5588.

OECD (2013). OECD Employment Outlook. Paris: OECD.