Экономика » Анализ » Направления и перспективы развития политико-экономических исследований (часть №2)

Направления и перспективы развития политико-экономических исследований (часть №2)

Проблемы взаимовлияния экономических и политических процессов можно считать одним из ключевых предметов исследования в науках об обществе. После почти столетия "раздельной эволюции" экономической и политической науки в настоящее время моделирование взаимодействия экономики и политики вновь оказывается в центре внимания большого числа направлений и школ как в экономической теории, так и в политологии и других социальных науках. Под политико-экономическими исследованиями в данном случае понимаются, во-первых, работы, в которых политические процессы являются эндогенными с точки зрения структуры модели, и, во-вторых, работы, в которых экономические методы применяются для анализа политических процессов. Настоящая статья представляет собой аналитический обзор некоторых таких подходов.

Сравнительная и международная политическая экономия

Как было показано в предыдущем разделе, процессы интеграции и междисциплинарного синтеза происходят не только в экономической, но и в политической науке. Однако формальная политология, при всей ее значимости, лишь частично является субъектом развития междисциплинарных исследований в политологии. В принципе политическая экономия как интеграция экономических процессов в исследования политологов сегодня представляет собой важный раздел политической науки. Мы рассмотрим лишь два направления политико-экономических исследований, институционально являющихся частью политологии: сравнительную и международную политическую экономию (СПЭ и МПЭ).

МПЭ представляет собой раздел теории международных отношений, в котором исследуются их экономические аспекты. В первую очередь представители МПЭ интересуются вопросами либерализации и протекционизма, воздействия политических факторов на процессы экономической глобализации, функционирования международных экономических организаций. Иногда используется термин "глобальная политическая экономия" - в основном его применяют представители марксистских школ. Таким образом, в отличие от новой политэкономии, объединенной в первую очередь методом, МПЭ объединена предметом исследований. МПЭ (прежде всего, в ее американской версии) является уникальной дисциплиной, в рамках которой представители внешнеполитического реализма, либерализма и марксизма, сторонники теории рационального выбора и социального конструктивизма могут достаточно свободно дискутировать между собой (подчеркнем, что сама история теории международных отношений в США связана с "великими дебатами"). В то же время МПЭ в большей степени, чем остальные дисциплины, развивается не под влиянием внутренней логики, а учитывая изменения в мировой политике, наблюдаемые учеными. Для экономистов, впрочем, работы, выполненные в рамках МПЭ, во многом остаются terra incognita (36) .

Можно выделить целый ряд теорий, исторически являвшихся частью МПЭ. Во-первых, к МПЭ относится большое количество исследований, так или иначе вытекающих из возникшей в 1970-х годах в Латинской Америке теории зависимости, согласно которой экономическое развитие государства является не столько продуктом его внутренней эволюции, сколько результатом того или иного положения, занимаемого страной в системе международных отношений. В предельном виде отказом от "контейнерного"57 взгляда на государство (когда все аспекты социальных отношений исследуются, прежде всего, в рамках государства как основной аналитической единицы) является миро-системный подход, в котором предлагается использовать другие единицы анализа: миро-система (минисистема, миро-экономика и миро-империя). Однако миро-системный подход шире МПЭ, в частности, за счет широкого исторического охвата, "погружающегося" в прошлое на тысячелетия (38). Во-вторых, большое влияние на МПЭ оказали различные теории гегемониалыюй стабильности. Основная идея данного подхода - представление о существовании лидера-гегемона (или группы лидеров), "поддерживающих" либеральный мировой порядок. В-третьих, МПЭ уделяет большое внимание функционированию "международных режимов" (39) - систем институтов на глобальном уровне. К МПЭ принято относить исследования, связанные с экономическими основами войн и конфликтов, проблемами международного сотрудничества, а также с глобальным управлением (global governance).

В настоящее время влиятельным аналитическим инструментом МПЭ является концепция "политики открытой экономики" (Open Economy Politics - ОЕР) (40) Исследование формирования политических рамок международных экономических отношений включает три элемента: изучение позиций акторов, то есть корпоративных игроков, с точки зрения их позиционирования в мировой экономике относительно тех или иных мер экономической политики; изучение институтов политики, в которых оформляются позиции акторов; изучение переговоров между государствами в отношении данных мер экономической политики с учетом влияния акторов, артикулирующих свою позицию через институты. Противовесом сближающейся с неоклассической теорией ОЕР является "неортодоксальная МПЭ", или "глобальная политическая экономия", в основном опирающаяся на марксистские традиции. Однако противоречий между этими двумя направлениями в исследовании международных политико-экономических проблем куда меньше, чем между экономистами мейнстрима и неортодоксальных школ (41) .

СПЭ включает в себя, прежде всего, исследования, направленные на сопоставление существующих в различных государствах политико-экономических систем. Наибольшее внимание в рамках СПЭ, насколько можно судить, уделялось так называемому анализу "вариантов капитализма". Данный подход рассматривает различные национальные альтернативы организации экономической системы и их взаимосвязи с политическими режимами, а также сравнительные институциональные преимущества различных национальных систем. Как следует из самого названия, речь идет о сопоставлении политико-экономических систем различных стран с рыночной экономикой. Конечно, в СПЭ большое внимание уделяется фактору глобализации. Однако для данного направления интерес представляет не столько процесс глобализации как взаимодействия множества игроков, сколько каналы его воздействия на национальные политико-экономические системы с учетом их специфических особенностей, причем подчеркивается, что специфический характер институциональных систем отдельных государств сохраняется и в глобальную эпоху (42) .

Роль фактора власти в экономике

До сих пор основным из рассмотренных нами методов "наведения мостов" между политическими и экономическими проблемами являлось включение в анализ в явном виде процессов, которые традиционно составляют предмет политических исследований (или изучение последних с помощью экономического инструментария). Однако вполне можно представить себе и альтернативный подход: не дополнять экономические модели политическими процессами, а рассматривать экономические процессы как политические. Суть идеи состоит в том, что игроки, традиционно относимые к экономическим, на самом деле во многих случаях в своих действиях следуют логике и выполняют функции, свойственные политическим игрокам. В этом случае только "политико-экономический" подход оказывается способным порождать сколь бы то ни было корректные утверждения относительно поведения экономических игроков в принципе, а предметом анализа должна являться не экономическая или политическая, а политико-экономическая система.

Попытки описания экономических процессов как политических связаны с многочисленными попытками сформировать в качестве альтернативы существующей экономической теории теорию экономической власти, основанную, впрочем, на довольно специфическом: понимании "политического" - на представлении о политике как системе властных отношений и борьбы за власть. В принципе экономисты мейнстрима всегда избегали термина "власть", опасаясь его предельной расплывчатости и неопределенности. В какой-то степени укоренилось лишь понятие рыночной власти (market power) в теории отраслевых рынков и переговорной власти (bargaining power) в теории игр. Однако проблема экономической власти остается одной из основных тем неортодоксальной экономической теории, активно критикующей мейнстрим за отказ от учета данного параметра экономической жизни.

В неортодоксальной традиции существует несколько конкурирующих подходов к понятию "экономическая власть" и его характеристикам. Прежде всего, фактор власти является ключевым в радикальной политической экономил (основанной на марксистской традиции)" и в некоторых направлениях экономической социологии (44), а также в традиционном ("старом") институционализме (45). В числе основных концепций власти в экономике можно назвать работы П. Бардхана, Дж. К. Гэлбрейта, Дж. Дози, В. Ойкена, Ф. Перру, Я. Такаты и В. Штютцеля. Можно сказать, что в неортодоксальной экономике подавляющее большинство школ (кроме, разве что, отрицающей экономическую власть неоавстрийской) создавали собственные концепции власти в экономике и политического анализа рынков. Теория власти играет важную роль в МШУ (46) .

Опыт последних лет показывает, что все больше концепций неортодоксальной экономической теории проникает в мейнстрим за счет активного использования математических методов и теории рационального выбора. В отношении исследований власти данный процесс проявляется в меньшей степени; однако в последнее время он становится все более значимым. В какой-то степени возвращением вопросов власти в мейнстрим теории можно считать исследования механизмов принуждения при совершении сделок сторон с конфликтующими интересами (contested exchange) (47) и иерархий, то есть, собственно говоря, значительную часть неоинституционалыюй литературы (хотя сами неоинституционалисты крайне скептически относились к термину "власть"). Сегодня интеграция концепции власти связана, прежде всего, с теориями конфликта и анархии: в них экономические агенты сталкиваются с альтернативой инвестиций в производство или в насилие. Власть в данном случае понимается как вероятность выигрыша в возможном конфликте (48). Другие исследования рассматривают свойства общего равновесия в основанных на власти экономиках(49) или властных отношений в корпоративных иерархиях(50).

Все больше внимания уделяется механизмам формирования властных отношений в экономике. Здесь можно выделить две перспективы: доминирующее в современных исследованиях мейнстрима представление о власти и иерархии как результате обмена, в рамках которого один рациональный игрок "уступает" другому полномочия по принятию решений, и предложенную Г. Акерлофом модель, предполагающую формирование власти как результата небольших уступок, "близоруких" агентов, в итоге ведущих к возникновению нежелательного для них первоначально подчиненного положения(51).

В любом случае можно надеяться, что модели экономики власти в обозримой перспективе смогут стать стандартной частью политико-экономических исследований.

Нормативные аспекты политико-экономических исследований

Если с точки зрения позитивной экономической теории интеграция политических процессов в существующие модели однозначно является преимуществом, то для нормативной теории, а в еще большей степени - для консультирования политико-экономические исследования представляют собой серьезный вызов. Действительно, традиционно главным объектом рекомендаций экономистов (и более абстрактных, формулирующихся теоретиками, и прикладных, в рамках политического консультирования) являлось государство. Политико-экономические модели ставят такой подход под сомнение, поскольку сама суть их в эндогенизации действий государства; если государственная политика определяется исходя из параметров модели, она никак не может использоваться для улучшения этих параметров. Формулируя упрощенно: невозможно добиться снижения коррупции, консультируя заинтересованных в мздоимстве чиновников!

Конечно, в экономической науке сформировалось несколько подходов к решению этой проблемы (для политологов она в принципе не является новой, поскольку "эндогенность государства" лежит в самой основе их дисциплины и, естественно, не вызывает таких дискуссий). Упрощенно можно говорить о четырех направлениях. Первое из них вообще отрицает возможность консультирования на основе политико-экономических моделей. Нормативные рекомендации могут формулироваться, но при этом исследователь должен четко осознавать, что не существует никаких возможностей реально воплотить их в жизнь, поскольку поведение политиков целиком и полностью определяется их собственными интересами и политическим процессом. Соответственно главной задачей науки становится позитивный анализ политико-экономических явлений. В чистом виде число приверженцев данной позиции, однако, невелико, что связано с особым восприятием "миссии" научных исследований в сообществе ученых.

Второй подход предполагает своеобразное ограничение эндогенности политики. Иначе говоря, для целей консультирования строится своеобразная "ограниченная" модель, в которой определенный уровень политических решений (как правило, тот, на который в явном или косвенном виде направлен нормативный запрос) выступает в качестве экзогенного фактора. "Ограничитель" устанавливается не в соответствии с теоретическими или эмпирическими выводами, а исходя из конкретной ситуации. Собственно в научных исследованиях провести грань достаточно сложно, и она остается во многом предметом вкусовых предпочтений конкретного исследователя; в прикладном консультировании она четко задана получателем работы. Возвращаясь к приведенному примеру: экономист может консультировать министра по вопросам снижения коррупции в его ведомстве, предполагая, что министр действительно в этом заинтересован (и тем самым сознательно исключая из своего анализа тот факт, что сам министр может быть эндогенизировап в модели и, возможно, является важным получателем коррупционного дохода). Наверное, именно данный подход сейчас доминирует среди тех ученых, которые занимаются политико-экономическими исследованиями. В последнее время данное представление о консультировании с учетом политико-экономических моделей получило название "нормативного поворота" в теории общественного выбора (52) .

Однако если вспомнить, что ограничение эндогенизации носило искусственный характер, то с неизбежностью встает вопрос: а можно ли при помощи подобного консультирования добиться каких бы то ни было эффективных результатов? К тому же нельзя забывать один из важнейших выводов австрийской экономической школы: реальными проблемами "воплощения" тех или иных экономических идей являются как раз не концептуальная разработка оптимальных механизмов, а технические аспекты их воплощения в жизнь. Поэтому сознательное исключение некоторых аспектов из анализа может привести к полной нереализуемости модели, или, что еще хуже, к реализации с серьезными искажениями, на деле ухудшающими ситуацию. Ведь, согласно выражению Д. Кинга, наука нужна чиновнику, как пьянице - фонарный столб: не для освещения, а для поддержки. Иначе говоря, исследователь должен быть готов к тому, что его рекомендации будут искажены до неузнаваемости, и к соответствующему ущербу для своей репутации. К тому же ограничение эндогенизации является, по-видимому, основой для постоянной критики со стороны политиков в адрес исследователей-консультантов, "не желающих" учитывать "реалии политического момента". Ведь эти реалии и являются тем, что было сознательно "отсечено" для целей консультирования! Не случайно некоторые попытки конструирования новой политической экономии ориентируются именно на поиск оптимального политического выбора с учетом заданных ресурсов (53) .

Третий подход в полной мере эндогенизирует политические действия, но смещает сам фокус консультирования: в соответствии с популярной в Германии формулой, происходит переход от консультирования политиков (Politikerberatung) к консультированию широких общественных групп по вопросам политики (Politikberatung). Иначе говоря, главным получателем консультации экономиста становится общество, его граждане, а задачи консультирования напрямую переплетаются с задачами просвещения (54).

Скорее всего наибольший интерес данный подход вызывает в связи с постоянно растущим материалом эмпирических свидетельств в пользу того, что современная экономическая теория воздействует на реальный мир не столько за счет "рационального" усвоения ее рекомендаций, сколько за счет формирования культуры и определенных общественных представлений. В связи с этим Ариэль Рубинштейн иронически замечает: "Как и хорошая волшебная сказка, хорошая [экономическая. - А. Л.] модель может оказать огромное влияние на реальный мир не за счет консультирования или прогнозирования будущего, а за счет воздействия на культуру" (55). В промышленно развитых странах такие модели, как "стратегическая торговая политика" (из области международной экономики) или "ядерное сдерживание" и "демократический мир" (из области теории международных отношений и формальной политологии) (56), являются яркими примерами теоретических концепций, получивших "плоть и кровь" и ставших реальным фактором развития политико-экономических процессов.

Конечно, и такая реакция на вызов политико-экономического моделирования не лишена недостатков. Прежде всего, она требует от исследователя активного участия в неисследовательской просветительской работе или даже в политической деятельности. Между тем специализация на политике или на публицистике требует наличия соответствующих сравнительных преимуществ. Конечно, есть примеры талантливых ученых, являвшихся блестящими публицистами и активными общественными деятелями. Но в принципе совпадение сравнительных преимуществ не является обязательным - скорее речь идет об исключении. А в этом случае исследователь, получивший значимые результаты, окажется, скорее всего, не способен к их распространению, тот же, кто специализируется на популяризации, не сумеет получить значимых результатов. Соответственно необходимым становится создание "цепочки" передачи информации от ученых к широким кругам общества, однако здесь могут возникнуть проблемы искажения и упрощения выводов.

Согласно четвертому подходу, экономисты - это, прежде всего, консультанты государственных органов, однако для продвижения тех или иных рекомендаций экономист должен сам стратегически структурировать свою консультационную деятельность. Иначе говоря, консультанты должны сами исходить из того, что реакция политиков будет искажена их интересами и стимулами и соответственно изменять содержание своих консультаций для достижения собственных целей. Например, для консультанта может оказаться целесообразным выступать в качестве "алармиста", сознательно завышая масштабы угрозы, чтобы заставить политического игрока принять целесообразное решение.

Проблема, впрочем, состоит в том, что "эндогенизировать" в рамках модели можно не только действия политиков, но и действия консультантов. Собственно говоря, на сегодняшний день уже существует литература в области "политической экономии консультирования", где поведение консультантов определяется множеством целей, в том числе и поиском ренты. То же сознательное завышение угроз может являться инструментом получения дополнительного финансирования исследований. Не говоря уже о том, что в реальности экономист, очевидно, сам не является полностью беспристрастным, во многих случаях руководствуясь своими идеологическими воззрениями.

Традиционно консультирование в экономической теории рассматривается как априори эффективный процесс (в отличие от "дескриптивных" подходов к анализ)' консультирования, свойственных другим наукам) (57), однако сегодня ситуация меняется. Классическим примером исследований, рассматривающих подобные проблемы экспертизы в наиболее абстрактной форме, являются так называемые модели "болтовни" (cheap talk). Данные исследования в традиции дизайна механизмов рассматривают ситуацию, когда эксперты должны информировать лицо, принимающее решение, о реальном "состоянии мира". При этом эксперты стремятся исказить информацию в соответствии с собственными предпочтениями. Предполагается, что коммуникация не вызывает дополнительных издержек. Существует множество механизмов, позволяющих в такой ситуации лицу, принимающему решение, максимизировать поток информации от экспертов (58). Проблема, однако, состоит и в том, что консультирование в реальной политике нередко приводит к недостаточным или избыточным инвестициям в производство информации, в конечном счете снижающим действенность политической системы (59) .

Если учесть, что "экономика экономики" моделирует развитие самой экономической науки с помощью инструментария рационального выбора, причем во многом по аналогии с политико-экономическими моделями, представление о "эндогенном" характере поведения консультантов можно считать достаточно разумным. Важно то, что если политик сам предполагает, что консультант ведет себя стратегически, это изменит его реакцию на "советы", сведя на нет эффекты стратегического поведения, но, возможно, причинив непоправимый вред репутации консультанта.


В настоящее время новая политическая экономия является динамично развивающейся, успешной областью исследований. Те времена, когда политологи и экономисты стремились четко "разделять" предмет своих исследований, однозначно ушли в прошлое. Это является отражением реальности, где четкое разделение политических и экономических процессов невозможно и нецелесообразно. Можно говорить как минимум о двух ключевых научных направлениях. Новая политическая экономия представляет собой пример эффективной интеграции экономистов и политологов на общей методологической основе - теории рационального выбора. Международная политическая экономия, хотя и является институционально частью политической науки и в некоторой степени учитывается экономистами, оказалась популярной в другом отношении, представляя собой уникальный пример открытой дискуссии между сторонниками различных методологических подходов, не ведущей к фрагментации и расколу дисциплины.

В то же время в развитии политико-экономических исследований все еще существуют определенные проблемы. Во-первых, несмотря на все успехи новой политэкономии, продолжают существовать две "междисциплинарности" - политологическая и экономическая. Первая интегрирована во вторую лишь частично. В результате многие важные и интересные концепции оказываются вне поля зрения экономистов. Политологи более открыты для использования экономических методов, но это, увы, не исключает проблем искажения информации при заимствовании теоретических концепций.

Во-вторых, успех новой политэкономии и МПЭ является во многом американским явлением. На Европейском континенте распространение рационального выбора и математических методов наталкивается на скепсис политологического сообщества. МПЭ также в большей степени фрагментирована и в меньшей степени открыта для дискуссий представителей различных методологий, предпочитающих создавать собственные "крепости" в рамках общей дисциплины.


(36) Основным журналом МПЭ принято считать "International Organization".

(37) Термин был введен в: Beck U. Was ist Globalisierung? Frankfurt 'Main: Surkamp Vcrlag, 1997.

(38) См.: Chase-Dunn C, Grimes P. World-System Analysis // Annual Review of Sociology. 1995. Vol. 21. P. 387-417: Chase-Dunn C, Hall Т.О. Comparing World-Systems: Concepts and Working Hypotheses //' Social Forces. 1993. Vol. 71, No 4. P. 851-886.

(39) См.: Hasendever A., Mayer P., Rittberger V. Interests, Power, Knowledge: The Study of International Regimes //' Mcrson International Studies Review. 1996. Vol. 40, No 2. P. 177 228.

(40) Lake D. International Political Economy: A Maturing Interdisciplinc The Oxford Handbook of Political Economy / B. Wcingast, D. Wittman (eds.). NT. Y.: Oxford University Press, 2006; Frieden ,/., Martin L.L. International Political Economy: Global and Domestic Interactions // Katznclson I., Milner H.V. (cds.): Political Science: State of the Discipline. N.Y.; L.: W. W. Norton, 2002, Milner H. V. The Political Economy of International Trade / / Annual Review of Political Science. 1999. Vol. 2. P. 91-114.

(41) Bieling H.-J. Internationale Politischc Okonomic: Einc Einfulming. Wiesbaden: VS Vcrlag, 2007.

(42) Jones E. Idiosyncrasy and Integration: Suggestions from Comparative Political Economy Journal of European Public Policy. 2003. Vol. 10, No 1. P. 140-158.

(43) Palermo G. The Ontology of Economic Power in Capitalism: Mainstream Economics and Marx //' Cambridge Journal of Economics. 2007. Vol. 31, No 4. P. 539 - 561; De Aneglis M. Social Individuals, Economic Institutions and Socio-Economic Change / Mimco. 2000.

(44) Bosch R. Exposing the Concept of Power / Mimco. 2003.

(45) He случайно вопрос власти неоднократно поднимался и работах, опубликованных в ведущем журнале представителей старого институционализма - "Journal of Economic Issues". См.: Klein P.A. Confronting Power in Economics: A Pragmatic Evaluation // Journal of Economic Issues. 1980. Vol. 14, No 4. P. 871-896; Peterson W.C. Power and Economic Performance Journal of Economic Issues. 1980. Vol. 14, No 4. P. 827 - 869; Klein P. A. Power and Economic Performance: The Institutionalist View // Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21, No 3. P. 1341 -1377; Palermo G. Economic Power and the Eirm in New Institutional Economics: Two Conflicting Paradigms // Journal of Economic Issues. 2000. Vol. 34, No 3. P. 573 - 601.

(46) См., например: Burnett M., Duvall R. Power in International Politics International Organization. 2005. Vol. 59, No 1. P. 39-75; Strange S. The Study of International Political Economy // Theorien intcrnationalcr Politik. Wicn / U. Lchrnkuhl (Hrsg.). Mtinchen: Oldcnbourg, 2001.

(47) Bowles S., Gintis H. The Revenge of Homo Economicus: Contested Exchange and the Revival of Political Economy // Journal of Economic Perspectives. 1993. Vol. 7, No 2. P. 83- 102

(48) Garfinkel M.R., Skaperdas S. Economics of Conflict: An Overview //' Handbook of Defense Economics. Vol. 2 / T. Sandier, K. Hartley (cds.). N.Y.; Oxford: Elscvier, North Holland, 2007.

(49) Piccione M., Rubinstein A. Equilibrium in the Jungle // Economic Journal. 2007. Vol. 117, No 522. P. 883-896.

(50) Rajan R.G., Zingales L. Power in the Theory of the Firm // Quarterly Journal of Economics. 1998. Vol. 113, No 2. P. 387-423.

(51) Akerlof G.A. Procrastination and Obedience // American Economic Review. 1991. Vol. 81. No 2. P. 1-19.

(52) Brains S. J. The Normative Turn in Public Choice // Public Choice. 2006. Vol. 127. No 3-4. P. 245-250.

(53) I lchmann W. F., Uphoff W. T. The Political Economy of Change. Berkley: University of California Press, 1971.

(54) См.: Pitlik II. Politikberatung tier Offcntlichkeit? // Perspcktivcn der Wirtschaftspolitik. 2001. Jg. 2. Heft 1. S. 61-73.

(55) Rubinstein A. Dilemmas of an Economic Theorist // Economctrica. 2006. Vol. 74. No 4. P. 882.

(56) Frieden J.A., Lake D.A. International Relations as a Social Science: Rigor and Relevance // Annals of the American Academy of Political and Social Sciences. 2005. Vol. 600, No 1. P. 136-156.

(57) Зобнин А. Политические консультации "международно-политическом дискурсе Международные процессы. 2007. Т. 5, N 2.

(58) См., например: Farrell ]., Rabin M. Cheap Talk //' Journal of Economic Perspectives. 1996. Vol. 10, No3. P. 103-118.

(59) Mause K., Heine K. Politikberatung als informationsokonomischcs Problem / Mimeo. 2002.