Основные тенденции и выводы

Хроника текущих экономических событий выглядит почти умиротворяющей, свидетельством чему служит исчезновение (пусть и временное) из словаря СМИ словосочетания «высокая волатильность». Однако речь не идет об отсутствии значимых событий, подтверждающих сложившиеся тренды либо закладывающих новые.

В их числе отказ большинства западных банков от участия в покупке российских еврооблигаций, вполне надежных и более чем доходных для нынешнего рынка, по настоятельной рекомендации администрации США и ЕС. Возможно, Минфин РФ и найдет, тем не менее, способ привлечь искомые 3 млрд долл. на покрытие дефицита бюджета. Однако ситуация демонстрирует: далее не имеет уже смысла называть санкции секторальными, в реальности санкции глобальны и, по сути, неформальны, предугадать рекомендации невозможно. Из чего следуют и практические выводы: в сценарные условия на ближайшие годы можно еще увереннее закладывать самые минималистские оценки внешних заимствований.

В свою очередь, это осложняет покрытие бюджетного дефицита и стимулирует, с одной стороны, к его сокращению, а совсем с другой, - к наращиванию эмиссионной активности в разнообразных ее проявлениях.Эта тема все более перемещается в центр дискуссий не только на экспертном, но и на государственном уровне, включая высший.

По замечанию президента РФ, ему теперь постоянно приходится выслушивать аргументы «за» и «против» увеличения эмиссионного финансирования экономики. Пока речь в основном о Фонде развития промышленности (предложение о многократном увеличении которого президент отклонил) и программе проектного финансирования. Против расширения последней выступают те ведомства, которые объясняют свое «против» низкой проработанностью проектов. Но все же главная причина, вероятнее всего, - опасения, что Банку России вскоре придется по сути напрямую и в растущих масштабах финансировать экономику. Тем более что именно такие требования, только на порядок более крупные, вкупе с фронтальным снижением налогов и массовой выдачей нерыночных кредитов, формулируются теперь на политическом уровне, в ходе предвыборной кампании. В результате те ведомства, которые предлагают расширить финансирование в сравнительно гомеопатических дозах, оказываются в положении буревестников гиперинфляции.

В уравнении «деньги-рост-инфляция-стагнация» многое можно поменять местами по своему вкусу, но в любом случае придется куда-то пристраивать само население. Которое страдает и от инфляции, и от стагнации, а уж от стагфляции тем более. Государство, которое за годы благоприятной конъюнктуры не приобрело опыта эффективной социальной политики, старается использовать по крайней мере те инструменты, которые есть под рукой. Например, повышая уровень минимальной зарплаты. Но эти инструменты из другой, ушедшей эпохи, малопригодны для целей социальной поддержки. Вмененная когда-то минимальной зарплате счетно-фискальная функция вначале привязала к ней размеры штрафов, а затем - и обязательные социальные выплаты самозанятых и индивидуальных предпринимателей. То есть миллионы предпринимателей и миллионы оштрафованных станут платить больше (в данном случае на 20%), а скольким людям и насколько станет лучше - ответить почти невозможно.

Однако куда болеепринципиальное открытие связано с тем, что люди начинают осознавать, а затем и утверждаться в мысли, что временные трудности оказались долговременными.

Исследования ИНСАП РАНХиГС показали, что в течение года (с февраля 2015 г. по февраль 2016 г.) практически вдвое сократилась доля ожидающих скорого улучшения экономического положения страны при удвоении доли тех, кто настраивается на дальнейшее и достаточно длительное ухудшение.

На свои ожидания люди в основном отвечают пассивными формами адаптации, прежде всего, сокращая потребление. Единственным заметным ответом в феврале 2016 г. (24% опрошенных), который можно квалифицировать как проявление активности, стало намерение вернуться к использованию личного подсобного хозяйства как источника дохода.

Надо признать, что и возможностей активного «антикризисного» поведения сегодня гораздо меньше, чем, например, в 1990-е. В тот период несбалансированность рынков, разница в структуре и уровне цен (в том числе внутренних и внешних) и другие дисбалансы открывали широкие возможности для роста неформальной занятости, неорганизованной торговли и т.д. Теперь таких возможностей несравненно меньше, малое же предпринимательство не выглядит той сферой, которая способна дать источники существования сколько-нибудь значимым социальным группам. Скорее, малый бизнес снижает свою активность, что хорошо видно и по данным корпоративного кредитования за 2015 г.

В целом объем выданных в минувшем году корпоративных рублевых кредитов снизился почти на 10% (кредитование в валюте рухнуло практически вдвое). Причем торможение произошло прежде всего в сфере малого бизнеса: если масштабы кредитования (в рублях) крупного бизнеса сократились за год на 5%, то мелких и средних предприятий - на 30%, а индивидуальные предприниматели взяли практически вдвое меньше кредитов, чем годом ранее.При этом именно у малого и среднего бизнеса доля просроченных кредитов за год почти удвоилась - до 15,4%. У крупных клиентов доля просроченных кредитов подросла незначительно, составив к началу 2016 г. 6,4% в рублях и3,7% в валюте. Лидируют по росту просроченной задолженности строительство и торговля, при этом они же быстрее всех сокращали свои долги перед банками, а новых кредитов брали меньше всех. Зато сельхозпредприятия брали кредитов больше, чем в 2014 г., а самыми активными заемщиками оказались нефтепереработка, пищевая промышленность и предприятия целлюлозно-бумажной отрасли.

Можно предполагать, что сжатие корпоративного кредитования произошло отчасти из-за ужесточения его условий. Тем не менее, судя по февральским опросам российских промышленных предприятий, регулярно проводимым экспертами ИЭП, доступность кредитов оценивается далеко не как самая важная проблема. Более того, в январе-феврале 2016 г. 50% предприятий промышленности оценивали ситуацию с доступностью кредитов как нормальную (т.е. даже несколько выше, чем летом 2015 г.). Это довольно высокий показатель в условиях, когда в дискуссиях все время воспроизводится тезис о низкой доступности кредитов как якобы главной проблеме в российской экономике.При этом, согласно тем же февральским опросам, производителей гораздо больше волнует низкий спрос.

На этом фоне парадоксальным образом предприятия планировали более активно повышать цены на свою продукцию. Возможно, такие планы появились в условиях происходившего в январе-феврале нового витка девальвации. Соответственно, производители, ожидая, что вслед за этим повысятся и темпы инфляции, стали готовиться к повышению собственных цен. Каким образом это возможно в условиях низкого спроса, который оценивается ими же как один из главных барьеров, понять нелегко. Остается предположить: мнение о том, что предприятия уже успешно адаптировались к новым условиям деятельности несколько преждевременно.

Между тем российская нефтяная промышленность пока не планирует повышать собственные цены, а их резкое падение (и, соответственно, падение доходов) компенсировала ростом добычи и физического объема продаж. В 2015 г. она вышла на самый высокий уровень добычи с 1990 г., а нефтяной экспорт (включая нефтепродукты) достиг исторического максимума. Доля чистого экспорта нефти и нефтепродуктов в производстве нефти превысила 77%. Этот исключительно высокий показатель, когда более трех четвертей всего нефтяного комплекса работает на экспорт, отчасти объясняется и снижением внутреннего потребления нефти в результате экономического спада. Более того, если российская нефтепереработка, наконец, станет более технологически продвинутой и глубина переработки достигнет со временем уровня развитых стран, то внутренняя потребность в нефти еще более понизится. Из меньшего количества сырья можно будет получать столько же, сколько и сегодня, моторного топлива, то есть главного продукта переработки.

Однако рекорды 2015 г. - это, видимо, максимум производственных возможностей российской нефтедобычи. Зрелые месторождения все более переходят в падающую стадию, новые нуждаются в дорогостоящей транспортной и производственной инфраструктуре, а огромные запасы, остающиеся в недрах из-за низкой степени извлечения, по-прежнему оказываются невостребованными. Коэффициент извлечения нефти в РФ сегодня (как, впрочем, и в советские времена) примерно в полтора раза ниже, чем в развитых странах. Это связано и с тактикой крупных нефтяных компаний, предпочитающих просто переходить на новые месторождения (малый и средний бизнес, более заинтересованный в эксплуатации небольших месторождений и низкодебитных скважин, в нефтяной отрасли чувствует себя едва ли не хуже, чем в других отраслях), и с нехваткой современных технологий. Последняя проблема стала лишь острее за последние два года после введения санкций на поставки в Россию оборудования для добычи в сложных условиях.

Ухудшение условий торговли происходит не только на основе санкций, но и просто в результате ухудшения отношений между странами. Одним из наглядных примеров стали проблемы в сфере автоперевозок между Россией - с одной стороны и Польшей и Украиной - с другой. Частичное прекращение грузоперевозок серьезно усложняло и удорожало экономические связи. Во-первых, происходило удорожание услуг по перевозке из-за смены маршрутов, во-вторых, падала выручка отправителей грузов, в-третьих, снижалась выручка самих перевозчиков. Причем, по подсчетам экспертов, польские и украинские перевозчики стали терять уже больше российских. Временная договоренность (до конца года), достигнутая в последние дни между Польшей и Россией, позволяет сократить подобные издержки. Однако сам факт их возникновения, причем уже вне «санкционных» рамок, говорит, скорее, о росте потенциальных рисков для экономических связей, чем об их снижении.