Нужен ли российской экономике человеческий капитал? Десять сомнений

Гимпельсон В.Е.
к.э.н.
директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ
профессор факультета экономических наук НИУ ВШЭ
старший научный сотрудник Института социологии РАН

Тема дня: человеческий капитал

В последние десятилетия экономическая наука пришла к признанию того, что в конечном счете процветание любого общества зависит от двух основных факторов: от того, что люди знают и умеют, и от того, как они взаимодействуют друг с другом. Другими словами, от накопленного человеческого капитала и качества действующих институтов. Если по многим другим вопросам экономисты придерживаются разных мнений, то здесь, похоже, сложился консенсус.

В современном глобальном мире те, кто обладает новейшими знаниями, умеет их производить и лучше других распоряжаться, получают гигантские экономические и политические преимущества. Умение эффективно использовать человеческий капитал не менее важно, чем его наличие, а неумение оборачивается большими потерями. Однако накопление человеческого капитала во многом зависит от спроса на него, а спрос — от структуры экономики и качества институтов. В неблагоприятной институциональной среде человеческий капитал не накапливается, а деградирует и растворяется. Эти два фактора тесно взаимодействуют: «хороший» человеческий капитал «обогащает» институты, а «плохие» институты разрушают человеческий капитал, приводя к его эрозии и вымыванию. Особенно плохо, когда человеческого капитала, согласно статистике, вроде бы «много», но при этом он работает «вполсилы», оставаясь по разным причинам не полностью востребованным.

Сутью экономической политики в России все чаще становится ожидание очередного «чуда», а не готовность и способность к последовательным и осмысленным действиям, направленным на повышение эффективности. В 1990-е годы мы ждали «чуда» от приватизации, но проводили ее крайне неудачно. В «тучные» 2000-е уже видели себя энергетической сверхдержавой, прозевав при этом основные технологические революции в мировой энергетике. После присоединения Крыма придумали «чудо импортозамещения», игнорируя, что в мировой экономической истории это понятие ассоциируется с чередой экономических провалов. Сейчас набирает популярность новая мантра: нас спасет человеческий капитал!

С тем, что роль знаний и умений в нашей стране должна возрастать, готовы, похоже, согласиться все. Но «чудеса» в экономике случаются только тогда, когда они основаны на трезвом расчете, разумной и последовательной политике и реальных действиях, причем не всегда популярных у избирателей.

Что означает упование на человеческий капитал как на спасительную соломинку? Он воплощен в людях, а они очень разные, со своими идеями и интересами, далеко не всегда совпадающими с представлениями властей. Сможем ли мы им воспользоваться в тяжелую минуту и как? Это зависит не столько от того, насколько мы статистически богаты тем, что экономисты называют человеческим капиталом, сколько от того, как действующие институты способствуют (или мешают) его эффективному использованию. Именно институты определяют условия ведения экономической деятельности, горизонт принятия решений основными участниками, стимулы и направления инвестирования, интенсивность и характер конкуренции и т. п.

Спрос на человеческий капитал

Проблему человеческого капитала часто сводят к возможным мерам по совершенствованию системы образования. Их, наверное, можно и нужно обсуждать, но это касается лишь одной стороны — предложения труда¹. Кроме того, у предложения есть своя инерция, определяемая не только экономическими интересами индивидов (получить образование, которое обещает экономическую отдачу) и учебных заведений (заработать на предоставлении образовательных услуг), но и социальными нормами. Не иметь образования уже давно стыдно, а не иметь высшего образования становится все более странным. Чем выше доля обладателей высшего образования в стране, тем больше потери тех, кто его не имеет. Его наличие превращается в социальную норму, которая во многом будет определять поведение людей.

Человеческий капитал дает отдачу, если максимально востребован рынком труда, то есть используется в полной мере, по назначению и эффективно. В примитивной ремесленной мастерской квалифицированному инженеру делать нечего. При этом часто то, что на первый взгляд кажется дефицитом предложения, оказывается ограничением на стороне спроса.

Мы часто слышим жалобы на то, что на рынке труда критически не хватает тех или иных специалистов или квалифицированных рабочих. Казалось бы, это проблема предложения и ее решение заключается в подготовке дополнительных кадров. Однако представим себе вполне реальную ситуацию: в экономике по тем или иным причинам сохраняется большое число малоэффективных (убыточных) фирм. Они могут казаться стратегически важными для государства, которое их искусственно поддерживает на плаву, или просто механизмы банкротства плохо работают, не расчищая рынок от «непохороненных мертвых» (по выражению Б. Кузнецова). Такие фирмы вынужденно платят пониженную заработную плату, а потому теряют самый квалифицированный персонал (ему проще найти высокооплачиваемую работу на рынке труда). Как следствие, они начинают громко заявлять о дефиците специалистов, которых не способны ни нанять, ни удержать, и уповают на помощь государства в обеспечении их «человеческим капиталом». Здесь первичная проблема в ограниченном спросе (неспособности платить конкурентную зарплату вследствие неэффективности), но она косвенно затрагивает определенные сегменты предложения, посылая ложные сигналы (Гимпельсон, Капелюшников, 2011; Gimpelson et al., 2010).

Другой пример связан с подготовкой и переподготовкой кадров, формирующих структуру предложения. Такое переобучение — дело дорогое, долгосрочное и непростое. Фирмы, испытывающие неуверенность в завтрашнем дне, сталкивающиеся с сокращением спроса на свою продукцию, ограничивающие инвестиции и не обновляющие технологии, не переобучают своих сотрудников, предпочитая находить им замену на рынке. Когда так ведут себя все или очень многие, важные компетенции, производимые на рабочих местах, не воспроизводятся. Высокая текучесть кадров — типичная черта российского рынка труда — еще больше обостряет проблему. Но в основе лежит также дефицит спроса на труд.

Политика в отношении человеческого капитала, полностью сфокусированная на стороне предложения и игнорирующая проблемы спроса, ошибочна. По крайней мере, она односторонняя, особенно в стране — лидере по охвату третичным образованием (высшим или средним специальным), то есть по предложению. Спрос на труд произволен и зависит от спроса на производимую этим трудом продукцию. Тот, в свою очередь, зависит от многих обстоятельств, включая институты, структуру экономики и рынок труда. При плохом бизнес-климате (институты!) не создаются новые фирмы, не расширяются действующие производства, не выпускается сложная продукция. В итоге примитивизируется структура экономики, не развиваются наукоемкие и высокотехнологичные виды деятельности, а в структуре спроса на труд доминируют простые исполнители средней и низкой квалификации.

Разрыв — когда много предложения, но мало спроса — ведет к тому, что страна — лидер по накопленному человеческому капиталу оказывается среди стран-аутсайдеров по производительности труда, то есть по показателю его использования. Это, к сожалению, случай России. По доле обладателей третичного образования среди занятых наша страна «впереди планеты всей», а по производительности труда мы занимаем место в числе далеко отставших. Это и означает неэффективное использование накопленных знаний и умений.

Кстати, одна из идей эндогенного роста заключается в том, что предложение качественного человеческого капитала стимулирует производство, предоставляя важный производительный ресурс. Другими словами, предложение квалифицированного труда рождает спрос на него, а он корректирует предложение. В итоге они бегут наперегонки (Goldin, Katz, 2010). Фирмы расширяют производство, для которого имеется в достаточном объеме такой ресурс, как человеческий капитал. Кроме того, знающие, умелые и предприимчивые люди создают новые виды бизнеса, которые используют эти умения и навыки. Но для этого нужны соответствующие институциональные условия. Хороший инженер и талантливый изобретатель вносят свой вклад в развитие страны, если их знания и умения востребованы и материализуются во вновь созданной стоимости. В противном случае и частная, и общественная отдача от их талантов невелика.

Каков же спрос на человеческий капитал в российской экономике и какова его структура? По нашему мнению, этот спрос не только недостаточный по объему (по отношению к имеющемуся предложению), но и непрерывно снижается, а его структура упрощается. Не претендуя на полноту, выделим десять свидетельств того, что спрос на квалифицированный труд в нашей стране сталкивается с серьезными ограничениями, во многом имеющими институциональную природу.

1. Особенности структуры занятости

В развитых странах за последние десятилетия доля работающих в промышленности сократилась до 10-12% всех занятых. Этот процесс поддерживается новыми технологиями, обеспечивающими рост производительности труда. Высвобождаемые работники перемещаются в сектор услуг, который быстро расширяется. Но услуги могут быть сложными, требующими высококвалифицированной рабочей силы, а могут быть простыми, для оказания которых особой квалификации не нужно.

В России важный структурный сдвиг в занятости в последнее время — рост доли торговли и гостинично-ресторанных услуг при сокращении занятости в обрабатывающих производствах. В 2000 г. в первом секторе работало около 15%, сейчас — около 21%, что на несколько процентных пунктов больше, чем в развитых странах. Торговля стала крупнейшим отраслевым работодателем, обогнав (еще в 2006-2007 гг.) обрабатывающие производства. Значительная часть занятости в ней малопроизводительная. В обрабатывающей промышленности в 2000 г. было занято около 20%, сейчас — менее 15%. Это означает сокращение спроса на промышленно-ориентированные компетенции и необходимость в навыках совершенно другого типа.

Хотя спрос на человеческий капитал создают все отрасли, но делают они это в разной степени и используют компетенции разного качества и состава и из-за особенностей доминирующих технологий, и из-за своего веса в общей занятости. Например, в таких видах деятельности, как микроэлектроника или фармацевтика, доля рабочих мест, требующих развитого человеческого капитала, велика, но доля самих этих отраслей в общей занятости крайне мала. В высокотехнологичных она составляет около 1%, если добавить среднетехнологичные, то получится около 4-5%. При этом ²/₃ всех занятых в стране имеют третичное образование.

В относительно высокотехнологичном секторе — производстве электрооборудования, электронного и оптического оборудования (на крупных и средних предприятиях) — в 2005 г. было занято около 780 тыс. списочных работников, а в середине 2016 г. — лишь около 630 тыс. Общее сокращение за 11 лет составило около 20%. Наоборот, в розничной торговле (без торговли автомобилями) сейчас занято 1,4 млн, а в 2005 г. — 584 тыс. (рост в 2,4 раза!). За этим стоит огромный сдвиг в структуре спроса на знания и навыки.

С чем связан тренд к упрощению структуры спроса на рабочую силу? Он имеет много причин, одна из них институциональная. Вход в сектор торговли для новых игроков и проще, и дешевле, а риски возможной экспроприации меньше. (Магазин закрыть можно, но экспроприировать и затем использовать основные активы рейдеру трудно. Промышленные активы, как мы знаем, могут работать и у новых собственников-рейдеров.) В технологически сложные и высокоприбыльные секторы независимым предпринимателям вход практически закрыт или сильно затруднен, а сама деятельность сопряжена с большим числом труднопрогнозируемых рисков, в том числе регуляторных.

2. Структура профессий

Изменение структуры экономики влияет на состав профессий — многие из них специфичны для своих отраслей. Разные профессии предполагают разное содержание человеческого капитала и по уровню образования, и по составу компетенций. Стандартным инструментом измерения профессиональной структуры выступает классификация видов занятий как профессий². При максимальном укрупнении мы имеем 9 профессиональных групп (не считая группы военных), а в максимально дробном виде — около 450 элементарных профессий. Об изменениях в структуре занятых по профессиям по всей экономике можно судить на основе данных Обследований населения по проблемам занятости (ОНПЗ), проводимых Росстатом.

Судя по структуре занятости по укрупненным группам, ситуация вроде бы хорошая: доля беловоротничковых групп (руководители и специалисты высшей квалификации) растет, а синеворотничковых, наоборот, снижается. Но на более детальном уровне возникают серьезные проблемы. Естественно предположить, что спрос на научно-технический человеческий капитал будет концентрироваться в определенных инженерных и естественно-научных профессиях, влияя на их долю в общей занятости.

Выделим профессии (на максимально дезагрегированном уровне — 4-й знак по ОКЗ), в которых работало более 1% всех занятых либо в 2015 г. (1% равен 723 тыс. человек), либо в 2000 г. (1% = 651 тыс.). Во-первых, почти половина совокупного (и реализованного) спроса на труд сосредоточена всего в 27 профессиях. При этом среди них нет ни одной, которая бы напрямую ассоциировалась с техническим прогрессом. Нет ни исследователей в области инженерных или естественных наук, ни инженеров-электронщиков, ни программистов. С большим отрывом по численности лидируют две группы: водители легковых автомобилей (чуть более 7% всей занятости) и продавцы магазинов и палаток (около 7%). Среди продавцов магазинов 14% имеют высшее образование, а 26% — среднее специальное. Кстати, такое же распределение по образованию и в профессиональной группе охранников, которая также считается низкоквалифицированной и насчитывает почти 1,3 млн человек. Итого там, где достаточно общего среднего образования, около 40% работников имеют третичное.

Теперь посмотрим на профессии с другой стороны: выделим те, что должны быть востребованы техническим прогрессом. Например, сколько у нас специалистов с высшим образованием в области естественных и инженерных наук? Эта очень укрупненная (агрегированная до 2-го знака ОКЗ) группа составляет 5,1% всех занятых, то есть по численности она заметно меньше (намного более дробных) групп продавцов или водителей легковых автомашин. В эту группу входят и специалисты по компьютерам (в основном программисты) разного рода (наше сравнительное преимущество!) — в совокупности они составляют около 1%.

Хотя приведенные цифры достаточно грубы для точных оценок, они дают представление о том, кто в массовом порядке нужен нашей экономике, а кто — не очень. Что ведет к расширению спроса на высококвалифицированный человеческий капитал? Создание новых рабочих мест и новых предприятий в технологически сложных отраслях.

3. Показатели создания рабочих мест

Один из очевидных индикаторов «созидательного разрушения» — показатели создания и ликвидации рабочих мест. Они отражают темп обновления — скорость замещения старых рабочих мест новыми. При таком обновлении меняется структура экономики, появляются новые профессии, требующие иных навыков и умений. Новые рабочие места создают спрос на новый человеческий капитал, особенно если они возникают в хай-теке, а не на конвейере или в супермаркете.

Развитые экономики имеют высокие показатели создания и ликвидации рабочих мест. Один из ведущих европейских экономистов П. Каюк говорит о правиле 15%: примерно столько новых рабочих мест создается в год, из которых около ²/₃ приходится на действующие и ¹/₃ — на вновь создаваемые предприятия (Cahuc, 2014). Показатели ликвидации сопоставимы, но чуть меньше. Догоняющие экономики должны иметь еще более высокие показатели. Во многих странах с переходной экономикой коэффициент создания составляет от 10 до 20%. В основе этих процессов — рождение новых и смерть старых фирм и предприятий, расширение и сжатие действующих. Для высоких темпов нужны ясные перспективы, стабильные и дружественные бизнесу правила и, конечно, значительные инвестиции. Этот процесс сопровождается созданием и активным использованием человеческого капитала, включая как когнитивные, так и некогнитивные его составляющие.

В последние годы в России темпы создания рабочих мест на действующих предприятиях составляют 4-5%, а темпы ликвидации — 5-6% (Гимпельсон и др., 2014). Новых предприятий также создается мало, и темп их рождения падает, то есть обновление идет медленно, рабочих мест в организациях становится меньше, а не больше³. При этом оборот рабочей силы остается значительным. Разность между оборотом рабочих мест и оборотом рабочей силы означает, что смена работы многими индивидами не сопровождается генерацией новой занятости. Если два работника двух фирм просто поменялись местами, то рабочих мест на них больше не стало. Такой процесс «подгонки» работников и рабочих мест крайне важен, но этим дело не должно ограничиваться. Избыточное «пересаживание» без создания новой занятости ведет не к накоплению, а к потере специфического фирменного и отраслевого человеческого капитала. Это создает сильные отрицательные стимулы к дальнейшим инвестициям в переобучение.

Создание — и особенно выживаемость — рабочих мест зависит от качества институтов и эффективности регулирования. Тут уместно вспомнить историю со сносом московских киосков. Она печальна не потерей высокотехнологичных предприятий (понятно, что они таковыми не были), а тем, что в очередной раз была подорвана вера в защищенность прав собственности: имевшиеся у владельцев документы были объявлены пустыми бумажками. Это и есть качество институтов, которое влияет на инвестиции, на накопление и использование человеческого капитала и в конечном счете на экономический рост.

4. Влияние неформальной занятости

Неформальная занятость присутствует в любой экономике. В одних ее доля не больше 5-10%, в других превышает 60-70%, но в большинстве случаев она располагается между этими полюсами. Чем институты лучше, тем она меньше. Это преимущественно простой, низкотехнологичный, некапиталоемкий и социально незащищенный труд, который особенно распространен в сельском хозяйстве, торговле, строительстве и услугах. Здесь спрос на человеческий капитал в виде высококачественного образования крайне ограничен.

Производительность труда в формальном и неформальном секторах может различаться в десятки раз. Удельный вес неформальности в экономике снижается в ходе экономического развития и совершенствования институтов.

Конечно, сфера неформальной занятости нуждается в умелых работниках, но это «компетенции» особого рода. Нужно уметь жить «в тени» и «но понятиям». Если до прихода в неформальность этих умений не было, то здесь они быстро приобретаются, влияя затем на последующую трудовую карьеру. Наоборот, многие из компетенций, приобретенных «на свету», обречены на отмирание за их ненадобностью.

По разным оценкам, основанным на данных Росстата, неформальная занятость в нашей стране в целом составляет от ¹/₅ до ¹/₃ рабочей силы. Ее доля продолжала расти и в «тучные», и в «тощие» годы. Почему? Потому что формальный сектор не создает рабочие места в нужном количестве, он их сокращает, а мизерное пособие по безработице при отсутствии других источников дохода подталкивает к поиску трудовых доходов там, где это возможно, то есть «в тени».

Государство пытается бороться с этим явлением, хорошо осознавая создаваемые им проблемы. Но принимаемые меры в виде дополнительного регулирования и ужесточения проверок часто хуже самой болезни — они еще больше сокращают спрос на труд в формальном секторе, вытесняя его «в тень». Значит, сжимается спрос и на человеческий капитал.

5. Предпринимательский человеческий капитал

В современной экономике особое значение имеет предпринимательство как инновационная деятельность. Из него вышли Microsoft, Google и Apple, космический корабль Dragon и электромобиль Tesla Э. Маска, сланцевая революция, юберизация и многое другое. Все эти примеры — история стартапов, выросших в очень крупные корпорации. Каждая из них — лидер не только по рыночной стоимости, но и по технологической инновационности и производительности труда. Секрет этого прост: индивиды, не ограниченные в своем творчестве и инициативе, способны на многое. Такие предприниматели придумывают новое, реализуют его в технологии, масштабируют на мировые рынки и обеспечивают себе лидерство на долгие годы. Тем временем у них возникают конкуренты, заставляющие всех бежать еще быстрее.

«Секрет» этого секрета — человеческий капитал, кстати далеко не всегда сверхобразованный в традиционном смысле (многие выдающиеся предприниматели не имеют университетского образования). Предпринимательский человеческий капитал, хотя и ценен сам по себе, также генерирует производный спрос на знания — инженерные и профессиональные. Их успешное сочетание обеспечивает технологические прорывы в новых областях. Такой человеческий капитал создает новые глобальные рынки и инновационные продукты, отличающиеся высокой долей добавленной стоимости, что вносит гигантский вклад в рост ВВП. Это подтверждается и феноменом Кремниевой долины. Без Э. Маска, Б. Гейтса, М. Цукерберга или С. Брина и им подобных совокупный спрос на инженеров, программистов и математиков был бы намного скромнее.

В России число предпринимателей, возможно, не такое маленькое. Но они в массе своей не вырастают из состояния начальной самозанятости или микробизнеса и остаются зажатыми в узких низкомаржинальных нишах. В этом скорее их беда, чем вина. Многие из тех, кто пошел по этому тернистому пути, познали всю прелесть нашего «правоприменения». Такой опыт наносит, к сожалению, сильный удар по предпринимательству и его человеческому потенциалу. В этой борьбе выживают не самые способные, а самые адаптивные. Затягивать удавку на шее предпринимательства можно и под мелодию о том, как государство его любит и ценит.

6. Воспроизводство человеческого капитала: переобучение на рабочих местах

Еще один информативный показатель спроса на квалифицированный труд — готовность фирм инвестировать в подготовку и переподготовку кадров. Создатель соответствующей теории лауреат Нобелевской премии по экономике Г. Беккер писал, что человеческий капитал существует в двух формах и создается двумя основными способами: общий — системой образования, специфический — фирмами, использующими его (Беккер, 2003). Именно их сочетание обеспечивает производительность знаний и умений. Но фирмы сами учат (или инвестируют в обучение), если им это очень нужно, в противном случае они пытаются переложить издержки на других. Их инвестиции в работников комплементарны по отношению к инвестициям в технологии. Без вторых наивно ждать первые. Таким образом, показатели производственного обучения и переобучения говорят о спросе на человеческий капитал и его накоплении в виде специфических компетенций.

В 2013 г. в нашей стране расходы организаций на профессиональное обучение составили 0,3% всех расходов на рабочую силу, и этот показатель стабилен на протяжении длительного времени⁴. Это равно расходам организаций на культурно-бытовое обслуживание — полезное, но для производительности труда не самое важное дело. В странах Евросоюза расходы на обучение работников достигают 3%, то есть на порядок больше.

Нежелание наших работодателей обучать и переобучать работников хорошо известно. Согласно данным Росстата, около 14% ежегодно проходят переобучение, но его значительная часть — краткосрочная и формально-имитационная. При этом доля переобучающихся в возрасте 50 лет и больше резко снижается⁵. Раз фирмы не учат — значит, им это не нужно.

Однако дело не в несознательности работодателей, а в институтах и стимулах, которые они порождают. Инвестиции в переобучение производны от инвестиций в новые технологии. Если нет спроса на последние, то нет и на комплементарный к ним человеческий капитал.

Если конкуренция слабая, технология старая, квалифицированных работников легко переманить у соседа, то не о чем беспокоиться.

7. Недоиспользование человеческого капитала: куда девать излишки?

Образование дает ожидаемую отдачу, если оно в полной мере востребовано в производстве. Представим ситуацию: человек занят на рабочем месте, на котором его знания и умения существенно превышают то, что от него требуется. Невостребованная разница не участвует в производстве новой стоимости, быстро обесценивается и теряет свою производительную ценность как для работника, так и для экономики в целом. В итоге работник производит меньше стоимости, чем мог бы, и получает меньшую заработную плату.

Наши исследования говорят о том, что в середине 2000-х годов доля выполнявших тогда работу, не требовавшую уровня образования, который у них был, составляла около ¹/₃ (Гимпельсон, Капелюшников, 2011). За прошедшее время доля обладателей высшего образования среди занятого населения возросла (примерно с 26 до 32%), а спрос на них, по-видимому, сократился. Значит, этот разрыв как минимум не уменьшился.

В обрабатывающих производствах (в 2012 г.) среди работников с высшим образованием 76% работали руководителями или специалистами, а в секторе торговли, гостиницах и ресторанах — около 55%. Это означает, что в первом случае меньше ¹/₄ имели избыточное образование (что не мало!), а во втором — почти половина!⁶ Аналогичная ситуация со средним профессиональным образованием. Тенденция к перераспределению работников из промышленности в торговлю продолжится, значит, масштаб несоответствия будет увеличиваться.

Могут возразить: наличие формального диплома не означает наличие соответствующего образования, а потому считать работу многих обладателей таких «корочек» на более простых рабочих местах недоиспользованием их знаний неверно. В этом случае таких «излишков» просто не существует. Здесь возникает несколько проблем. Во-первых, мы не можем статистически отличить «хороший» диплом единого государственного образца от «плохого». Во-вторых, это означает признание того, что подлинный запас человеческого капитала в нашей стране намного меньше его статистических оценок. Однако если такой «человеческий капитал» успешно переваривается рынком труда (см. показатели безработицы для лиц с высшим образованием), то и спрос на реальные — не фиктивные — знания и компетенции оказывается ограниченным.

8. Куда уходят таланты

Возможный подход к проблеме — проанализировать, кем хотят быть молодые люди. Если человеческий капитал в цене, то молодежь предъявит спрос на профессии ученых и инженеров, создающих новое. Если нет, то пойдут туда, где делится рента и легче получить свой «кусок», например в госслужащие, юристы или даже простые охранники. Другими словами, спрос будет на тех, кто «обслуживает», а не на тех, кто создает. Когда талантливый предприниматель становится офисным клерком или безликим чиновником-исполнителем, а потенциальный ученый или изобретатель — менеджером торгового зала, это означает потери человеческого капитала. Страна в целом становится беднее.

Как пишут Л. Полищук и Т. Натхов, «качество институтов (не вузов, а «правил игры» в экономике и обществе) накладывает отчетливый отпечаток на выбор специальности студентами высшей школы. Этот выбор отражает сравнительную оценку будущими специалистами общественно производительной деятельности и борьбы за ренту и во многом предопределяет способность общества получить экономическую отдачу на человеческий капитал». В итоге «падение интереса студентов к инновационным областям знаний отрицательно сказывается на темпах роста; ...подобные искажения в выборе поприща молодыми людьми, в свою очередь, обусловлены институциональным неблагополучием» (Натхов, Полищук, 2012. С. 49).

Еще одно измерение востребованности квалифицированного труда — миграционные потоки, включающие как эмиграцию, так и иммиграцию. Если эмиграция говорит о выталкивании работников в другие страны (одна из реакций на домашнюю невостребованность, а уровень зарплаты и есть мера востребованности), то иммиграция квалифицированных специалистов свидетельствует о притяжении. Сальдо такого движения — индикатор относительной привлекательности национальной экономики. У нас оно отрицательное. Но притяжения нет, потому что у нас спрос на другое. Творческие люди для власти всегда неудобны. Конкурентоспособный специалист требует не только зарплаты — ему нужна развитая экономическая и социальная среда с соответствующей экологией, современным здравоохранением, полноценным политическим участием, понятным пенсионным планом и, конечно, защищенными правами человека. Как пишет В. May (2016), «наш креативный класс сам построит пароход, сам все это оплатит и сам на нем уплывет. Он такой — „философский пароход" начала XXI века...».

9. Расходы на воспроизводство человеческого капитала

Значительная доля финансирования ключевых отраслей, определяющих человеческий капитал страны, — образования, науки, здравоохранения — поступает из бюджета. Бюджетные расходы определяются в ходе политического процесса. Если эти расходы малы, то, значит, политики не видят здесь первоочередных приоритетов, и государственного спроса нет. С одной стороны, эти виды деятельности «ответственны» за воспроизводство человеческого капитала, а с другой — сами выступают его активными потребителями, будучи работодателями для большого числа высококвалифицированных специалистов.

За 2006-2015 гг. расходы консолидированного бюджета на эти три вида деятельности возросли с 7,9 до 9,1% ВВП, при этом максимум был достигнут в 2009 г. (9,6%). Основная статья расходов здесь — образование, на которое в 2009 г. было направлено 4,6% ВВП, но затем его доля снизилась до 4-4,1%. Если оценить динамику расходов в реальном выражении (с учетом инфляции), то они сокращаются и в образовании (с 2013 г.), и в здравоохранении (с 2012 г.). Возможный вывод: расходы на человеческий капитал для российского государства не приоритетны. Здесь тоже действуют институты, но уже политические.

Наиболее требователен к количеству и качеству человеческого капитала сектор научных исследований. Спрос, генерируемый им, удобно оценивать в контексте международных сопоставлений. Начнем с величины внутренних затрат на исследования и разработки как доли в ВВП (2014 г.). В лидерах рейтинга — Израиль и Республика Корея, в которых такие расходы превышают 4% ВВП (соответственно 4,21 и 4,15%). В США они равны 2,73%, а в России — 1,19%. Впереди нас много стран, среди которых и Эстония, и Венгрия, и Португалия⁷.

Еще один информативный индикатор — численность исследователей в расчете на 10 тыс. занятых в экономике⁸. Здесь лидеры — Израиль (174 исследователя) и Финляндия (157). Наша страна в этом рейтинге на 31-м месте (66 исследователей). Впереди нас не только США (87 — 18-е место), но даже Греция (75 исследователей — 25-е место).

Значительная часть научных исследований и разработок инициируется бизнесом, которому они помогают в конкурентной борьбе. Нет конкуренции — нет и спроса, а разговор о конкуренции возвращает нас к институтам.

10. Связи и обман вместо знаний и умений?

Если в экономике востребовано и ценится образование как полученные знания и умения, а не в виде символических «корочек» диплома, то смысла в формальных, но пустых титулах мало. На этапе устройства на работу происходит тщательный отбор тех, кто реально знает и умеет, от тех, у кого «корочки» есть, а квалификации нет. В этом случае формальные сертификаты ничего не меняют и ничего не добавляют. Мало того, что их надо купить, то есть заплатить, велик риск обнаружения подлога, что чревато потерей репутации и связанными с этим издержками. Конечно, в противном случае такая бумажка становится полезным активом.

В связи с этим интересным показателем спроса на человеческий капитал служит деятельность сетевого сообщества «Диссернет», которое занято выявлением плагиата в кандидатских и докторских диссертациях⁹. В его архиве — сотни диссертаций по многим областям знаний. Большинство их «авторов» отлично устроены и не страдают от совершенного ими подлога: Возможно, руководители таких псевдоученых даже не имеют никаких содержательных претензий к этим «кандидатам-докторам». Значит, отсутствие реальной квалификации не ограничивает их профессиональную карьеру. Другими словами, спрос на человеческий капитал подменен спросом на диссеродельческие услуги.

Однако качество не списанных — оригинальных — диссертаций во многих областях знания не намного выше. Доля липовых вузовских дипломов, за которыми ничего нет, также критически велика. Но много ли мы знаем примеров того, что кого-то не взяли на работу или уволили только из-за того, что его знания недостаточны?

В рамках Международной программы социальных исследований (ISSP) в 2009 г. респондентам из 40 стран задавали вопрос, что необходимо для того, чтобы добиться успеха в жизни. Один из возможных ответов — «иметь хорошее образование». В России ответы «критически важно» и «очень важно» в сумме выбрали 68% респондентов. Это много, хотя и меньше, чем в среднем по выборке (73%). В целом индивиды во всех странах признают важность образования. Однако достаточно ли этого?

Респондентам также задавали вопрос о том, насколько важно давать взятки, чтобы добиться успеха в жизни. В Скандинавских странах ответы «критически важно» и «очень важно» отметили 1-2% респондентов. В США, Германии, Франции и Великобритании доля таких ответов составила 2-4%, а в России — почти %! Тот факт, что в некоторых странах (Украина, Венгрия и Китай) доля подобных ответов еще выше, служит слабым утешением. В этом обследовании около 30% россиян также отметили, что для успеха необходимы «хорошие политические связи», и 60% считали, что нужно «знать правильных людей». В среднем по выборке стран эти показатели составили соответственно 26 и 45%.

Таким образом, все признают необходимость образования для индивидуального продвижения по социальной лестнице, но соглашаются и с тем, что без необходимой «смазки» в виде связей или взяток оно не очень помогает. По сути, это и есть спрос не на человеческий, а на социальный капитал, который обеспечивает вертикальную социальную мобильность и жизненный успех. Даже если поверить в их комплиментарность, первый без второго недостаточен. Информация о карьерных успехах детей из высшей российской элиты подтверждает этот вывод.

О чем здесь идет речь? Об институтах, обеспечивающих отбор и продвижение индивидов на рынке труда с учетом их накопленных компетенций. Возможность устроиться на работу «по знакомству», за взятку, подсунув липовый диплом или списанную диссертацию, означает, что институты, ответственные за оценку реальных заслуг, не работают. Но это происходит, если конкуренция отсутствует или очень слабая, когда нет потребности в отборе действительно лучших. Слабость конкуренции — очевидный институциональный провал.

Список свидетельств ограниченного (или деформированного?) спроса на человеческий капитал можно продолжить. Выходит, что нашей экономике на деле он не очень-то и нужен. В таком случае мы будем терять создаваемый капитал разными способами: через имитацию деятельности, подавление творческой активности, подмену сложной работы простой, внешнюю или внутреннюю эмиграцию.

Институты? Институты!

Человеческий капитал работает, когда есть экономические агенты, которые знают, что с ним делать, как его эффективно использовать, поддерживать и наращивать. В итоге весь разговор о спросе на человеческий капитал — это в значительной мере разговор о ключевых институтах и их качестве. Создание рабочих мест и трансформация структуры экономики, обучение и переобучение, отбор и продвижение лучших, расходы на производство человеческого капитала, как и многие другие вопросы, обсуждавшиеся выше, упираются в институты. В их числе: обеспечение прав собственности, качество судебной системы, эффективность государственного регулирования, правила регулирования на рынке труда.

Предложение общего человеческого капитала, производимого системой образования, относительно независимо от качества институтов. Однако про спрос этого сказать нельзя. Государство способно поддерживать качество образования в некотором количестве учебных заведений, но массовый спрос на их выпускников оно обеспечить не в состоянии. Спрос на современные компетенции ограничен развивающимися секторами, например добывающими в ресурсно-ориентированной экономике. Однако в этих отраслях спрос на труд невелик. Так, во всех добывающих производствах в 2014 г. трудилось всего около 1 млн человек, или менее 1,5% всех занятых. При этом далеко не все эти работники — носители продвинутого человеческого капитала. Если нет инвестиций и инноваций по широкому набору видов деятельности, а также, как следствие, быстрого создания рабочих мест в технологически продвинутых секторах, то массового спроса на сложные компетенции не будет. А для инвестиций и инноваций необходима соответствующая институциональная среда.

Целый ряд более общих, но интересных вопросов ждет своих исследователей. Как архаизация политической и социальной жизни и поиск ориентиров в далеком прошлом для движения вперед влияют на спрос на человеческий капитал? Как страх власти за свое будущее, непредсказуемость политики, неожиданные превращения вчерашних друзей и партнеров во врагов сказываются на накоплении и использовании человеческого капитала? Короткий горизонт в принятии решений, нерешительность в проведении давно назревших реформ, отсутствие взаимного доверия между властью и бизнесом, доминирование силовиков и привнесенных ими методов в экономической политике, политические и регуляторные риски инвестирования внутри страны — надежная ли это почва для инвестиций в будущее? И нужен ли в таких условиях человеческий капитал, какой и сколько? И что делать с уже накопленным? Это интересные вопросы для раздумий о том, кого и как в XXI в. будет спасать наш человеческий капитал. А если не спасет?

¹ Детальный анализ предложения человеческого капитала (и через призму запаса, и через призму потоков) в 1990-2000-е годы представлен в работе Р. Капелюшникова в: Гимпельсон, Капелюшников, 2011. Гл. 1.

² В России используется Общероссийский классификатор занятий (ОКЗ), гармонизированный с Международной стандартной классификацией занятий и профессий (в версии ISCO-88) (см.: http://laborsta.ilo.org/applv8/data/isco88e.html).

³Труд и занятость 2015: Стат. сб. М.: Росстат. С. 18. Табл. 1.1. http: www.gks.ru bgd regl/b15_36/Main. htm.

⁴ Труд и занятость 2015. Табл. 8.2.

⁵ В итоге многие работники вступают в предпенсионный возраст с давно устаревшими знаниями, что резко осложняет их положение на рынке труда.

⁶ Расчеты автора по данным Росстата.

⁷ Индикаторы науки: 2016. Стат. сб. М.: НИУ ВШЭ, 2016. С. 253.

⁸ Там же. С. 270.

⁹ http://www.dissernet.org /.

Список литературы / References

Беккер Г. (2003). Человеческое поведение. Экономический подход. М.: Издат. дом ВШЭ. [Becker G. (2003). Human behavior. Economic approach. Moscow: HSE Publ. (In Russian).]

Гимпельсон В., Жихарева О., Капелюшников Р. (2014). Движение рабочих мест: что говорит российская статистика // Вопросы экономики. № 7. С. 93 — 126. [Gimpelson V., Zhihareva О., Kapeliushnikov R. (2014). Job turnover: What the Russian statistics tells us. Voprosy Ekonomiki, No. 7, pp. 93 — 126. (In Russian).]

Гимпельсон В. E., Капелюшников Р. И. (ред.) (2011). Российский работник: образование, профессия, квалификация. М.: Издат. дом ВШЭ. [Gimpelson V. Е., Kapeliushnikov R. I. (eds.) (2011). Russian worker: Education, occupation, skills. Moscow: HSE Publ. (In Russian).]

May B. (2016). «Философский пароход» XXI века // Economy Times. 4 мая. http:// economytimes.ru/starshiy-ekonomist/filosofskiy-parohod-xxi-veka. [Mau V. "Philosophie ship" of the XXI century. Economy Times. May 4. (In Russian).]

Натхов Т., Полищук Л. (2012). Инженеры или юристы? Институты и спрос на высшее образование // Вопросы экономики. № 10. С. 30 — 51. [Natkhov Т., Polishchuk L. (2012). Engineers or lawyers? Institutions and demand for higher education. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 30 — 51. (In Russian).]

Cahuc P. (2014). Search, flows, job creations and destructions. Labour Economics, Vol. 30, No. C, pp. 22-29.

Gimpelson V., Kapeliushnikov R., Lukiyanova A. (2010). Stuck between surplus and shortage: Demand for skills in Russian industry. Labour, Vol. 24, No. 3, pp. 311—332.

Goldin C., Katz L. (2010). The race between education and technology. Cambridge, MA: Harvard University Press.