Социальное развитие современной России: тенденции, риски, перспективы

Авраамова E.M.
Титов В.H.

Концептуальные подходы к исследованию социального развития

Результаты международных сопоставлений, характеризующих качественные стороны социально-экономического развития различных обществ, свидетельствуют о сохраняющихся значительных разрывах между экономически развитыми странами (ОЭСР) и странами с развивающейся экономикой¹. Так, согласно оценкам международного исследовательского проекта «The Social Progress Imperative», по Индексу социального развития (The Social Progress Index), измеряющему достижения стран с точки зрения общественного благополучия и социального прогресса, можно видеть, что практически все экономически развитые страны входят в число лидеров. Данные по Индексу человеческого развития (Human Development Index), который используется в рамках специальной серии докладов Программы развития Организации Объединенных Наций (ПРООН) (UN, 2016), также фиксируют наличие тесной связи между социальным и экономическим развитием различных групп стран.

Результаты международных исследований и оценок свидетельствуют о наличии устойчивой связи между уровнем социального развития общества и состоянием экономики, которое характеризуют различные качественные и количественные показатели. Поэтому возникает вопрос: благодаря каким факторам достигнут социально-экономический прогресс одних обществ и что послужило причиной явного отставания других?

Методологические подходы к объяснению факторов, причин и условий, повлиявших на процессы и динамику социально-экономического развития, существенно различаются в зависимости от дисциплинарной специфики. Так, в рамках «экономики развития» (development economics) проблема рассматривается с помощью модели «экономического человека», способного рационально ставить практические цели и выбирать оптимальные варианты их реализации. Экономическое развитие анализируется на основе построения экономико-математических моделей, которые включают различные переменные, позволяющие установить отношения зависимости: продуктивность сельского хозяйства и рост населения; наличие капитала для инвестиций и уровень дохода населения, обусловливающий размеры рынка; уровень сбережений и инвестиционная активность; дифференциация по доходам и уровень экономического роста и т. и. (Нуреев, 2015).

Методологическим основанием социологии выступает представление о том, что социальное действие в большей мере определяется не столько соображениями рационального расчета выгод и издержек, сколько влиянием социальных норм, верований, убеждений, которые индивид усваивает в процессе социализации в определенном социальном контексте на протяжении своей жизни. Человеческие действия и мотивы поведения производны от положения в социальной структуре общества.

Традиционное различие между социологической и экономической науками связано с размежеванием методологического холизма, признающего доминирующую роль социальных структур и институтов, и методологического индивидуализма, делающего акцент на первенстве индивида, рационально максимизирующего функцию полезности и свободного от давления социальных структур, культуры и институтов. Если институциональные и социокультурные факторы развития подробно изучены в литературе (см.: Аджемоглу, Робинсон, 2016; Аузан, Келимбетов, 2012; Де Сото, 2004; Инглхарт, Вельцель, 2011; Харрисон, Хантингтон, 2002; Плискевич, 2013а; 2013b; Greif, 1994), то вопрос о влиянии ресурсной обеспеченности социальных акторов на процессы и динамику социального развития во многом остается нерешенным.

Несмотря на актуальность предмета исследования и обращение к нему ряда отечественных и зарубежных специалистов, есть немало лакун, обусловленных недостатками имеющихся методологических подходов. Это не позволяет выявить и объяснить закономерности, отражающие тенденции и перспективы социального развития в современной России.

Социальное развитие — широкое и многомерное понятие, его вряд ли можно рассмотреть в рамках одной статьи. Мы, используя ресурсный подход, остановимся на некоторых ключевых характеристиках социальной динамики. Они включают описание:

• ресурсов развития благосостояния населения, измеряемых через показатели материально-имущественной и жилищной обеспеченности;
• социальных ресурсов развития, характеризующих уровень образования населения и реализацию образовательного ресурса в сфере занятости, а также особенности накопления и использования социальных связей.

Затем мы перейдем к интегральной оценке ресурсной обеспеченности различных групп населения.

Важной результирующей социального развития выступает формирование сбалансированной социальной структуры, поэтому мы рассматриваем тенденции развития российского среднего класса. В этой связи остановимся на барьерах социального развития, которые мешают слоям и группам, обладающим высоким ресурсным потенциалом, превратиться в полноценный средний класс. Также важно выяснить, какие усилия, направленные на сохранение и / или повышение своего благосостояния, предпринимают слои и группы населения, располагающие различным объемом ресурсного потенциала. Мы опирались на данные исследования «Перспективы и барьеры социального развития», проведенного ИНСАП РАНХиГС в 2017 г., в ходе которого методом анкетирования по репрезентативной для взрослого населения России выборке были опрошены 3000 респондентов.

Ресурсы развития благосостояния

В рамках исследования индикаторами благосостояния считались имеющиеся в распоряжении населения материальные активы. К ним были отнесены: текущие доходы; сбережения; жилищная обеспеченность с учетом второго жилья; имущественная обеспеченность. Масштабы неравенства населения определены с помощью интегрального индекса, учитывающего все материальные активы домохозяйств: доходы, сбережения, жилье и имущество. В соответствии с результатами расчетов высокий уровень благосостояния имели 4% населения; уровень выше среднего — 18; средний уровень — 34; уровень ниже среднего — 32; низкий уровень благосостояния — 12% населения.

Уровень жизни россиян характеризуется депривациями, которые они вынуждены испытывать в результате нехватки финансовых средств. Наиболее жесткие ограничения при удовлетворении базовых потребностей в еде и одежде испытывают 14 — 19% населения. Одно из наиболее характерных проявлений депривации связано с невозможностью получить качественную медицинскую помощь.

Наличие сбережений характеризует «запас прочности», имеющийся у россиян, который можно использовать для преодоления непредвиденных трудных жизненных ситуаций. Возможность делать сбережения имеют только 1/3 всех домохозяйств. Более благоприятные условия в этом плане у супружеских пар без детей, а также многопоколенных домохозяйств с полной семьей среднего поколения. Наименьшие шансы обладать таким «запасом прочности» у неполных семей. Среди домохозяйств с низким уровнем благосостояния менее 10% имеют возможность делать сбережения, со средним уровнем — 50%, а среди высокообеспеченных эта возможность есть у подавляющего большинства.

Результаты исследования позволяют говорить о выраженном неравенстве в имущественном положении россиян. Прежде всего имущественная обеспеченность различается в разных типах населенных пунктов. В наибольшей степени товарами длительного пользования обеспечены жители крупных городов: именно здесь начинается освоение их новых видов. Новые потребительские стандарты из крупных городов постепенно «перетекают» в другие типы поселений, но степень их распространения при этом падает.

Важным аспектом благосостояния выступает жилищная обеспеченность. Наиболее типичная жилищная ситуация — наличие у домохозяйства отдельной квартиры или дома/части дома, в то время как другие варианты обеспеченности жильем распространены в значительно меньшей степени. В 83% случаев жилье находится в собственности (во многом результат его приватизации). Наличие второго жилья в собственности не характерно для типичного российского домохозяйства: у ²/₃ его нет.

Социальные ресурсы развития

К основным относятся социальные ресурсы, которые выступают структурными элементами человеческого капитала: образование, занятость, социальный капитал.

Образование. Анализ имеющейся социологической информации свидетельствует о том, что в младшей возрастной когорте наиболее высока доля имеющих общее образование (52%), а в остальных возрастных группах доля получивших образование только в рамках школьной программы находится в пределах 20%. Доля получивших начальное или среднее профессиональное образование наиболее высокая в группе старше 50 лет и составляет около 60%. Доля получивших высшее образование наиболее высока в группе от 25 до 39 лет (в пределах 50%).

Практически равное число россиян посчитали уровень полученного ими профессионального образования высоким и средним. Негативно оценили качество образования лишь 6% респондентов. Чем старше были опрошенные, тем выше они оценивали качество полученного образования. Наиболее критические оценки давали респонденты в возрасте до 29 лет.

Уровень образования влияет на наличие работы. Так, респонденты, получившие образование в рамках средней школы (общее образование), причисляли себя к занятым в 41% случаев. Среди тех, кто окончил учреждения начального или среднего профессионального образования, эта доля возрастает до 49%, а те, кто имеет неоконченное высшее, одно или более высших образований или ученую степень, заявляют о наличии работы в 59% случаев.

Уровень образования влияет на профессионально-квалификационные группы, в которые входят занятые. Среди имеющих высшее образование каждый десятый — руководитель организации или ее подразделения. Среди людей с начальным или средним профессиональным образованием эта доля вдвое меньше, а среди получивших общее образование — всего 4%. Среди не имеющих высшего образования в два раза больше технических служащих, рядовых работников торговли и бытового обслуживания. Доля квалифицированных рабочих в три раза выше среди людей с начальным и средним профессиональным образованием и в четыре — среди людей с общим.

Получившие образование в рамках средней школы имеют дополнительную занятость в 45% случаев. Среди респондентов с начальным или средним профессиональным образованием подрабатывают 43%. Ниже всего эта доля среди людей с высшим образованием (включая неоконченное высшее и наличие ученой степени) — 40%.

Занятость. К работающим себя причислили 54% опрошенных, еще 33% отметили, что находятся на пенсии, практически каждый десятый респондент заявил, что в настоящее время занимается домашним хозяйством или ухаживает за кем-то из взрослых членов семьи. Почти такая же доля отвечавших на вопрос отнесла себя к безработным или ищущим работу. Учились на момент опроса 5% респондентов, а еще 4% находились в отпуске по уходу за ребенком.

Наличие работы напрямую связано с возрастом. Так, если в младшей возрастной когорте (до 20 лет) к работающим себя причислили 27%, то в возрасте 20—24 лет — свыше 60, а в группе 25 — 49 лет — более 70%. В сельской местности эта доля ниже, чем в городах, — соответственно 45 и 53%. Среди мужчин доля определивших себя как работающих выше, чем среди женщин, — 59 против 45%.

Социологические данные свидетельствуют о том, что 2/3 работающих россиян заняты в формальном секторе, а еще 1/3 — в неформальном. Наибольшую долю занятых в неформальном секторе составляет молодежь.

Дополнительную занятость в виде разовых или регулярных подработок имеют 42% респондентов. Доля наемных работников, имеющих дополнительную занятость, гораздо ниже, чем самостоятельно занятых (соответственно 40 и 56%). Респонденты молодого возраста гораздо чаще имеют дополнительную работу. Так, подрабатывает половина опрошенных моложе 25 лет, а в возрастной когорте 25 — 34 года эта доля снижается до 45%. В возрастных группах от 35 до 64 лет доля имеющих дополнительную работу или подработки варьирует незначительно и составляет около 40%. В старшей возрастной когорте дополнительную занятость имеет только каждый третий.

В разрезе профессионально-квалификационных групп доминируют специалисты среднего уровня квалификации (23%) и квалифицированные рабочие (18%), доля руководителей организаций наименьшая (7%). В то же время шансы потерять работу как высокие оценивают подсобные рабочие и рабочие с низким уровнем квалификации, а как относительно низкие — специалисты высшего уровня квалификации и руководители организаций.

Более 7₃ россиян искали работу в последние годы. В основном это делалось через объявления в газетах и Интернете (65%) или обращение к друзьям и знакомым (53%). Гораздо менее популярны рассылки резюме напрямую на предприятия (28%), обращение в государственные службы занятости (23%) и агентства по трудоустройству (11%).

Социальный капитал. Роль этого структурного элемента ресурсной обеспеченности в развитии человеческого капитала возрастает, но одновременно он остается наименее изученным. В первоначальном определении социальный капитал представлен ресурсом исключительно групповым, при дальнейшем развитии идеи Дж. Коулман его позиционирует в качестве общественного блага, однако источником называет отдельных участников социума, добивающихся при этом личной выгоды (Коулман, 2001). В структуре социального капитала выделяют три элемента: социальные нормы, социальные связи и доверие. В рамках нашего исследования особое внимание уделено формированию и использованию социальных связей.

На основании анализа социологической информации можно заключить, что у подавляющего большинства респондентов (77%) есть доступ к проверенным учителям и врачам через социальные контакты. Однако настоящие связи, открывающие путь к получению перспективной работы или продвижению по карьерной лестнице, имеют только 43% тех, кто в принципе рассчитывал получить помощь от своего окружения в случае необходимости. Наконец, только каждому четвертому россиянину доступны дефицитные связи, позволяющие решать личные проблемы с помощью должностных лиц, а также занимать крупные суммы денег.

О том, что социальные связи выступают важным инструментом адаптации, говорит тот факт, что за время последнего социально-экономического кризиса за помощью к своему окружению обратились около половины (49%) тех, кто предполагал такую возможность (41% взрослого населения). Лишь каждый десятый из обратившихся не получил эту помощь.

Доля населения с высоким уровнем развития социального капитала во всех возрастных группах составляет %. Впрочем, с возрастом потенциал социальных связей населения имеет тенденцию к сокращению. Он выше у жителей мегаполисов и крупных городов, у имеющих высшее профессиональное образование, у руководителей высшего и среднего звена. Доля индивидов с высоким потенциалом социальных связей в наибольшей степени зависит от их социально-экономического статуса и размера дохода. Именно в слоях населения с высоким социально-экономическим статусом наиболее сильна мотивация поддерживать и наращивать этот ресурс, поскольку именно здесь он с высокой вероятностью приносит дополнительную ренту.

Ресурсный потенциал российского населения

Применительно к цели нашего исследования оценка ресурсного потенциала в первую очередь характеризовала адаптационные возможности индивида в случае снижения уровня благосостояния. В качестве монетарных и немонетарных адаптационных ресурсов рассматривались: текущие доходы и сбережения; недвижимость в виде второго жилья; уровень образования и профессиональный статус; социальный капитал.

Мы построили субшкалы, количественно характеризующие имеющиеся ресурсы. Для построения интегрального индекса полученные показатели были суммированы с одинаковыми весами, так как не было причин считать ту или иную компоненту более значимой. Полученная шкала была укрупнена до трех групп:

• низкий ресурсный потенциал — 39,2%;
• средний ресурсный потенциал — 40,4%;
• высокий ресурсный потенциал — 20,4%.

С точки зрения гендерного состава полученные группы заметно различались: в группе с низким адаптационным потенциалом 40% мужчин, а в самой благополучной в этом отношении группе мужчин и женщин практически поровну.

Среди населения с низким адаптационным потенциалом средний возраст составляет 49,2 года (медианный — 50 лет), в группе со средним потенциалом — 45,3 года (медианный — 44 года), с высоким — 41,6 года (медианный — 39 лет). Среди населения старше 60 лет свыше половины характеризуются низким адаптационным потенциалом. В то же время доля населения с высоким адаптационным потенциалом максимальная в возрастной когорте 36 — 40 лет, достигая почти 1/3 ее состава.

Треть населения с низким и чуть больше 1/4 (27%) россиян со средним адаптационным потенциалом проживают в сельской местности. Лица с высоким адаптационным потенциалом чаще встречаются в городах-миллионниках.

Большинство (67%) представителей группы с высоким адаптационным потенциалом имеют высшее образование (27% населения в целом). При этом в группе с низким адаптационным потенциалом большинство (45%) получили среднее профессиональное образование, а 1/3 обучались только в школе. По мере роста уровня образования доля населения с низким адаптационным потенциалом существенно сокращается; своеобразным «порогом» выступает среднее профессиональное образование, поскольку среди лиц без профессионального и с начальным профессиональным образованием низкий адаптационный потенциал — норма для подавляющего большинства. В итоге для лиц без профессионального образования закрыты многие пути адаптации к изменениям.

Почти 3/4 (74%) населения с высоким адаптационным потенциалом имеют работу, среди населения со средним адаптационным потенциалом таких более половины (56%), с низким — меньшинство (39%). Половина лиц без постоянной занятости не только не имеют «запаса прочности», помогающего пережить временные трудности, но и не смогли найти работу из-за ограниченности квалификационного и социального ресурсов.

Интегральный индекс показал прямую связь с фактическим изменением положения индивидов в период 2014—2016 гг. Анализ субъективных оценок динамики материального положения свидетельствует о том, что за годы кризиса у большинства россиян (68%) с высоким адаптационным потенциалом материальное положение по крайней мере не ухудшилось, а почти у 1/3 даже в некоторой степени улучшилось. При этом почти у половины населения с низким адаптационным потенциалом за эти годы оно ухудшилось, и только каждый десятый отметил какое-то улучшение.

Социальная стратификация

Концентрация социальных ресурсов в определенных группах населения рассматривается как условие социальной динамики, то есть возможностей восхождения ее представителей по статусной лестнице, и в конечном счете расширения российского среднего класса (Авраамова, 1998). Анализ мирового опыта показал, что как при росте, так и при стагнации национальной экономики доля представителей среднего класса может снижаться (Пикетти, 2015). Однако механизмы этого снижения коренным образом различаются: если сокращению среднего класса при росте экономики сопутствует увеличение численности наиболее обеспеченных слоев, то в случае стагнации экономики средний класс сокращается, и его представители перетекают в наименее обеспеченные слои. После острой фазы кризиса в России (2014—2016 гг.) выросла численность бедного населения и снизилась доля среднего класса при сохранении доли высокообеспеченных слоев.

Динамика идентификационных характеристик среднего класса в годовом измерении показывает, что, во-первых, уровень материального положения, выраженный субъективными оценками, незначительно, но вырос, что позволило увеличить численность среднего класса по этому критерию; во-вторых, повысилась субъективная оценка социального положения (в большей степени, чем материального статуса), что также определяет перспективы расширения среднего класса; в-третьих, наиболее дефицитным признаком выступает социально-профессиональный статус (Авраамова, Малева, 2014), и в 2017 г. этот признак стал еще более дефицитным. В целом можно сделать вывод, что именно ситуация в сфере труда и занятости по-прежнему тормозит восстановление численности среднего класса после острой фазы кризиса.

В 2017 г. общество разделилось на, с одной стороны, нижние слои и дальнюю периферию среднего класса, более половины представителей которых считают, что их материальное положение ухудшилось, а с другой — на ядро и ближнюю периферию среднего класса, чье положение, по самооценке, либо улучшилось, либо не изменилось. Из этих данных можно заключить, что если для первых экономический кризис продолжается, то для вторых он закончился или приближается к завершению.

Согласно мировой тенденции, верхушка среднего класса медленно, но верно отдаляется от остальных сегментов, оставляя все меньше «точек входа» для нового пополнения. Последовательная принадлежность нескольких поколений домохозяйств к наиболее обеспеченной части среднего класса сформировала устойчивые черты: структура семьи и отношения между ее членами, образование, стиль жизни, география расселения. Все эти отличия связаны друг с другом и могут взаимно усиливаться, приводя к постоянному увеличению разрыва с основной частью среднего класса.

Согласно результатам наших исследований, Россия идет в русле названных тенденций. Так, социологические данные показывают, что высшее образование рассматривается не только и не столько как общественное благо, сколько как инструментальная ценность, средство достижения более высоких социальных позиций. Представление о ценности образования проявляется, например, в том, какое значение придают качеству обучения детей: обучение в «хорошей» школе абсолютное большинство родителей воспринимают как необходимое условие перспективного старта образовательных траекторий. Уровень материальной обеспеченности родителей влияет на выбор школы: чем он выше, тем вероятнее, что дети будут учиться в привилегированной школе, но эта зависимость не слишком значима. Более тесная связь прослеживается между образовательным уровнем родителей и выбором школы. Так, если мать и отец имеют высшее образование, то ребенок с большей вероятностью будет посещать школу с углубленным изучением предметов. На нижних ступенях статусной лестницы повышается вероятность того, что дети учатся в обычной, а не в привилегированной школе.

В числе факторов доступности качественного образования на первое место молодые люди ставят способности, но не считают их единственным необходимым ресурсом. На второе место, правда с большим отрывом, ставят материальные возможности семьи оплатить обучение, а на третье, и здесь отрыв очень небольшой, — проживание в мегаполисах, где в целом уровень образования выше. Связи родителей также играют существенную роль в получении качественного образования, и этот фактор занимает заметное место, но все же уступает значению способностей. То же можно сказать об интерпретации факторов получения качественного образования респондентами из различных социальных слоев: чем выше самооценка общественного положения, тем больше значение способностей.

Наши исследования показывают, что при неравенстве стартовых позиций общественные устремления родителей направлены на их преодоление, и это определяет предпосылки роста численности среднего класса. Вместе с тем нереализованность амбиций части профессионально образованной молодежи, не получившей доступа к социальным лифтам, выступает фактором, работающим в противоположном направлении.

У относящихся к разным стратификационным группам различаются представления о том, что помогает реализовать свои возможности. Мнение о значении высокого уровня образования и профессионализма разделяют все, а готовность воспринимать и осваивать новое в гораздо большей степени выражают представители ядра и ближней периферии среднего класса. Так, если о необходимости осваивать инновации говорит каждый третий представитель ядра среднего класса, то в нижних слоях так считает лишь каждый десятый.

О возможности получить новое, более востребованное в настоящее время образование высказались положительно более половины опрошенных. В то же время о таких возможностях, как открыть собственное дело, найти новую работу, делать крупные покупки или сбережения, респонденты говорят осторожно: менее половины опрошенных оценили эти возможности положительно. При этом оценки представителей разных стратификационных групп сильно различаются. Более 60% представителей ядра и ближней периферии среднего класса считают, что сейчас хорошее время для получения образования, но среди представителей ядра таких заметно больше. В то же время среди нижних слоев к такому выводу приходит значительно меньшая доля респондентов — 24,7%.

Развитие среднего класса в России соответствует общемировым трендам, но имеет свою специфику. Его размывание в последние годы связано с отсутствием заметного экономического роста, повлекшего снижение доходов, когда дальняя периферия среднего класса вынужденно смыкается с нижними слоями. Однако средний класс не растет не потому, что сокращаются доходы, а потому что ситуация в сфере занятости блокирует приход специалистов, подготовленных системой профессионального образования, в эффективно развивающиеся, но узкие сегменты рынка труда. Вместе с тем население пытается последовательно использовать профессиональное образование высокого уровня как инструмент расширенного статусного воспроизводства, компенсируя неравенство стартовых условий различной природы.

Барьеры социального развития

Наиболее значимым риском снижения уровня благосостояния выступает потеря рабочего места. Он заметно выше для занятых неквалифицированным трудом, а также рабочих (эти категории составляют значительную долю в группе малообеспеченных). Кроме того, доля малообеспеченных выше среди занятых на предприятиях с неустойчивым экономическим положением.

Квалификационный ресурс — синтетический показатель, интегрирующий уровень профессионального образования и наличие дополнительного образования по профессии. Таким образом, он служит индикатором индивидуальной конкурентоспособности. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что наличие подобного ресурса повышает вероятность не только попасть в группу средне- и высокообеспеченных, но и сохранить достигнутый уровень благосостояния в период экономической нестабильности.

Обладатели развитого квалификационного ресурса составляют наибольшую долю представителей российского среднего класса.

Последний идентифицирован здесь на основании трех признаков: уровня материального положения, социально-профессионального статуса (статус руководителя различного уровня либо специалиста на должности, требующей высшего образования), а также самоидентификации со средним или выше среднего общественным положением. Выяснилось, что социально-профессиональный статус, как отмечалось выше, — наиболее дефицитный признак для включения в средний класс, то есть существующая структура экономики в определенном смысле сдерживает его расширение. Так, признаком среднего класса, характерным для наибольшей по численности группы респондентов (63%), выступает субъективная оценка общественного положения; признак «уровень материального положения» относится к меньшей по численности группе (49%); по признаку социально-профессионального статуса к среднему классу причислены 32% респондентов.

Представители среднего класса несут меньшие экономические потери, чем нижние слои, но примерно в той же степени ощущают угрозы и риски снижения уровня благосостояния. Это, в частности, выразилось в сокращении ими потребления товаров и услуг. Если для нижних слоев экономия расходов вынужденная, то для представителей среднего класса сокращение потребления при одновременном росте сбережений выступает адаптационной стратегией в ситуации макроэкономической неопределенности.

Если слои ниже среднего и нижние в профессиональном отношении имеют ряд сходных черт, то средний класс, напротив, отличается большим разнообразием профессиональных характеристик. Его представители прежде всего дифференцированы по признаку материальной обеспеченности в зависимости от сферы занятости. В наибольшей степени сохранению или повышению уровня благосостояния способствует работа в следующих секторах: государственное управление, финансы, силовые структуры. В то же время занятость в социальной сфере (образование, здравоохранение, наука) повышает риск снижения его уровня.

Адаптационное поведение

С развитием экономического кризиса в 2014—2016 гг. основная масса населения снизила потребительскую активность, сократив потребление всех групп товаров и услуг. Одновременно активизировалась роль личного подсобного хозяйства. Эти две стратегии можно отнести к пассивным формам адаптации, не требующим использования социальных ресурсов. Данные за 2017 г. показали, что стали ярче проявляться активные формы адаптации: а) финансовые стратегии, включающие различные элементы кредитно-финансового и сберегательного поведения; б) трудовые стратегии, предусматривающие множественную занятость, разовые или регулярные подработки; в) вложения в человеческий капитал, предполагающие инвестирование в здоровье и образование. Обращение к различным видам адаптационных стратегий различается по образовательным и возрастным груп

пам населения. Так, к финансовым и трудовым стратегиям в большей степени обращаются имеющие высшее профессиональное образование. Для представителей молодежной генерации типичны использование финансовых стратегий и развитие человеческого капитала, а для средних возрастов — использование трудовых стратегий.

Выявлены барьеры при реализации различных адаптационных стратегий. К ним относятся:

• относительно низкая вовлеченность населения в процессы непрерывного профессионального образования, что обусловлено спецификой структуры российской экономики — в ней ограничено и не растет количество рабочих мест, требующих непрерывного совершенствования квалификации;
• преграды институционального характера на пути организации и ведения малого предпринимательства;
• финансовые ограничения, связанные с невозможностью инвестировать в развитие человеческого капитала.

Активные формы адаптационного поведения, реализованные в 2017 г., позволили соответствующей группе населения быстрее восстановить снизившийся в период острой фазы кризиса уровень личного и семейного благосостояния. Было установлено, что наибольшая доля не пострадавших от негативных явлений в экономике сосредоточена в группе, многие представители которой выбрали активное адаптационное поведение. Но не все ее представители смогли полностью перейти на траекторию развития. Для групп населения, не располагающих значимыми ресурсами развития, реализованные формы адаптации носят преимущественно пассивный характер и в большей степени направлены на выживание, а не на развитие.

Выводы

В отсутствие выраженного роста экономики сохраняется небольшая доля социальных групп населения, обладающих высоким ресурсным потенциалом. Хотя в настоящее время незначительно увеличивается численность групп, которые можно выделить на основании признаков самоидентификации и оценки уровня материального благополучия в качестве представителей среднего класса, динамика трансформации социальной структуры общества не соответствует ожиданиям быстрого и существенного увеличения его доли в России.

Одним из важнейших ограничителей динамичного развития среднего класса, ориентированного на активные формы экономического поведения, выступает структура рынка труда, определяемая характером структуры экономики. В настоящее время рынок труда посылает слабые сигналы о росте спроса со стороны работодателей на квалифицированных специалистов в высокотехнологичных отраслях экономики. В подобных условиях продолжает быть привлекательной для населения с точки зрения сохранения и укрепления благосостояния занятость в сферах государственного управления, финансов и силовых структур.

Медленный рост удельного веса специальностей, востребованных современной инновационной экономикой, выступает одним из важнейших барьеров на пути интенсивного социального развития. Именно ситуация в сфере труда и занятости тормозит восстановление численности среднего класса после острой фазы кризиса.

Полученные результаты свидетельствуют о том, что одним из приоритетов социальной политики должно стать увеличение доли среднего класса в социальной структуре общества. Здесь важна дифференцированная политика: в отношении граждан и/или домохозяйств, не располагающих ресурсами развития и не имеющих возможностей для накопления человеческого капитала, формы и объемы социальной защиты нужно расширить. Переход к адресному принципу оказания социальной помощи предполагает включение в число адресатов не только бедных, но и находящихся в зоне высоких рисков снижения уровня благосостояния. Одновременно меры социальной политики должны обеспечивать доступ к ресурсам развития — образованию, занятости и медицинским услугам. Приоритетен рост человеческого капитала: надо стимулировать индивидов и домохозяйства накапливать соответствующие ресурсы развития, а также преодолевать структурные ограничения, препятствующие этому.

¹ Индекс социального прогресса (The Social Progress Index). http://www.socialprogressindex. com/; Глобальный рейтинг экономик по показателю валового национального дохода на душу населения, http://www.worldbank.org/; Индекс процветания Института Legatum (The Legatum Prosperity Index), http://www.prosperity.com/; Индекс человеческого развития (Human Development Index), http://hdr.undp.org/

Список литературы/ References

Авраамова Е. (1998). К проблеме формирования среднего класса в России // Вопросы экономики. № 7. С. 78 — 87. [Avraamova Е. (1998). On the problem of forming the middle class in Russia. Voprosy Ekonomiki, No. 7, pp. 78 — 87. (In Russian).]

Авраамова E. M., Малева T. M. (2014). Эволюция российского среднего класса: миссии и методология // Общественные науки и современность. №4. С. 5 — 17. [Avraamova Е. М., Maleva Т. М. (2014). Evolution of the Russian middle class: Missions and methodology. Obshchestvennye Nauki і Sovremennost, No. 4, pp. 5 — 17. (In Russian).]

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. A. (2016). Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: ACT. [Acemoglu D., Robinson J. A. (2016). Why nations fail. The origins of power, prosperity, and poverty. Moscow: AST. (In Russian).]

Аузан А., Келимбетов К. (2012). Социокультурная формула экономической модернизации // Вопросы экономики. № 5. С. 37 — 44. [Auzan A., Kelimbetov К. (2012). Socio-cultural formula for economic modernization. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 37—44. (In Russian).]

Де Сото Э. (2004) Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: Олимп-Бизнес. [De Soto Н. (2004). The mystery of capital. Why capitalism triumphs in the West and fails everywhere else. Moscow: Olimp-Biznes. (In Russian).]

Инглхарт P., Вельцель К. (2011). Модернизация, культурные изменения и демократия: последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство. [Inglehart R., Welzel С. (2011). Modernization, cultural change, and democracy. The human development sequence. Moscow: Novoe Izdatelstvo. (In Russian).]

Коулман Дж. (2001) Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. № 3. С. 120 — 139. [Coleman J. (2001). Social capital: A multifaceted perspective. Obshchestvennye Nauki і Sovremennost, No. 3, pp. 120 — 139. (In Russian).]

Нуреев P. M. (2015). Экономика развития: модели становления рыночной экономики: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма; ИНФРА-М. [Nureev R. М. (2015). Development economics: Models of market economy formation. Moscow: Norma; INFRA-M. (In Russian).]

Пикетти Т. (2015). Капитал в XXI веке. М.: Ад Маргинем Пресс. [Piketti Т. (2015). Capital in the twenty-first century. Moscow: Ad Marginem Press. (In Russian).]

Плискевич H. M. (2013a). Возможности трансформации в России и концепция Норта—Уоллиса—Вайнгаста. Статья 1: Срывы модернизации: вчера и сегодня // Общественные науки и современность. № 5. С. 37—50. [Pliskevich N. М. (2013а). Opportunities for transformation in Russia and the concept of North-Wallis—Weingast. Article 1: Disruptions of modernization: Yesterday and today. Obshchestvennye Nauki і Sovremennost, No. 5, pp. 37—50. (In Russian).]

Плискевич H. M. (2013b). Возможности трансформации в России и концепция Норта—Уоллиса—Вайнгаста. Статья 2: Пороговые условия перехода для общества // Общественные науки и современность. № 6. С. 45 — 60. [Pliskevich N. М. (2013b). Opportunities for transformation in Russia and the concept of North-Wallis—Weingast. Article 2: Threshold conditions of transition for the society. Obshchestvennye Nauki і Sovremennost, No. 6, pp. 45 — 60. (In Russian).]

Харрисон Л., Хантингтон С. (ред.) (2002). Культура имеет значение. М.: Московская школа политических исследований. [Harrison L., Huntington S. (eds.) (2002). Culture matters: How values shape human progress. Moscow: Moskovskaya Shkola Politicheskikh Issledovaniy. (In Russian).]

Greif A. (1994). Cultural beliefs and the organization of society: A historical and theoretical reflection on collectivist and individualist societies. Journal of Political Economy, Vol. 102, No. 5, pp. 912 — 950.

UN (2016). Human development report 2016. Human development for everyone. New York: United Nations Development Programme.