Новая жизнь старых идей

А. А. Мальцев
А. Г. Худокормов

(О книге X. Д. Курца «Краткая история экономической мысли»)

В последние годы историки экономической мысли оказались в достаточно необычной ситуации. Очень точно ее суть уловили П. Ветке и его соавторы: «Количество пишущих [о прошлом экономической науки] людей выросло, но число прислушивающихся к ним экономистов уменьшилось» (Boettke et al, 2014. Р. 543; здесь и далее, если не указано иное, перевод наш. — А. М., А. X.). В последние годы сетования на повсеместную утрату интереса к изучению истории экономической мысли (ИЭМ) стали едва ли не общим местом. Особенно часто эксперты сожалеют о потере ценности ИЭМ в глазах молодых экономистов, якобы видящих в этом предмете лишь досадную помеху, отвлекающую от изучения более прогрессивных в техническом плане и полезных для будущего трудоустройства дисциплин.

Однако даже сторонники подобных минорных воззрений едва ли могут пожаловаться на нехватку новых трудов по ИЭМ. Скажем, в России, которую пока трудно отнести к числу стран — лидеров в этой сфере, в 2015—2020 гг. на eLibrary появилось свыше 100 работ, так или иначе затрагивающих различные аспекты истории и методологии экономической науки¹. На фоне такого изобилия литературы выход в свет русского издания небольшой, насчитывающей чуть более 300 страниц книги профессора университета Граца (Австрия) X. Д. Курца «Краткая история экономической мысли» (Курц, 2020) кажется рядовым событием. Чем же эта монография может быть интересна российским читателям, которых в последние годы регулярно радуют переводами работ других авторитетных зарубежных историков экономической мысли?^{1 2} Есть ли в ней какое-то методологическое и композиционное своеобразие, позволяющее надеяться на то, что для этой книги найдется место на переполненных книжных полках?

Возможные причины непопулярности работ по ИЭМ

Прежде чем перейти к рассмотрению специфики этой книги, позволим себе высказать непопулярную мысль. В сегодняшнем невысоком статусе ИЭМ отчасти виноваты сами историки экономической мысли. Или, если быть точнее, используемые ими формы реконструкции прошлого экономической науки, которые часто вызывают у неподготовленного читателя желание отложить в сторону подобные произведения.

Безусловно, выбор исследовательского стиля — прерогатива самих ученых, вовсе не обязанных заниматься развлечением дилетантов. Однако в таком случае причины не самой высокой популярности ИЭМ, по-видимому, следует искать не только в «антиинтеллектуализме [современных] студентов (и их родителей)» (Thorton, 2017. Р. 116). Как деликатно заметил О. Ашенфельтер, далеко не все историки экономической мысли умеют заинтересовать читателей, из-за чего они, «скажем прямо, считают экономистов [прошлого] немногим более полезными, чем дантистов и, возможно, более скучными» (Ashenfelter, 2012. Р. 97). При этом сохранению непривлекательного образа ИЭМ в качестве пыльного чулана, наполненного малополезной интеллектуальной рухлядью, в немалой степени «способствуют» некоторые методологические привычки участников историко-экономического сообщества. Не претендуя на составление исчерпывающего списка, выделим те из них, которые, на наш взгляд, не очень хорошо согласуются с задачей популяризации ИЭМ.

Несмотря на то что такой великий протагонист рациональных реконструкций (РР), как М. Блауг, отрекся от пропагандируемой им традиции излагать экономические теории прошлого на языке математических символов и греческих букв, данная историографическая техника по-прежнему достаточно высоко котируется у современных историков экономической мысли. 

Разумеется, в самих РР, предполагающих рассмотрение концепций минувших десятилетий с высоты сегодняшних знаний, нет ничего предосудительного. «Как мы можем забыть или даже сделать вид, что забыли современную экономическую науку, когда мы читаем Карла Маркса?», — задавался справедливым вопросом Блауг (Blaug, 2001. Р. 151). Но проблема с РР, с нашей точки зрения, коренится не столько в методологических изъянах, сколько в их несоответствии интеллектуальным запросам начала XXI в. Это проявляется в следующих аспектах.

Во-первых, если в эпоху своего расцвета в 1960-е годы РР хорошо укладывались в общую позитивистскую атмосферу с характерным для нее видением развития науки как неуклонного перехода от ошибочных идей прошлого к истинным современным теориям, то к концу XX в. им на смену пришли другие представления (Мальцев, 2016). Теперь специалисты все чаще подчеркивают, что «„истинные" и „ложные" научные теории должны рассматриваться одинаково, поскольку все они порождены социальными факторами или условиями» (Kuntz, 2012. Р. 885). Во-вторых, необходимо учитывать, что сторонники РР, облачая концепции прошлого в изысканные математические одежды, надеются, что благодаря новому «костюму» старые экономические идеи попадут в поле зрения современных ученых, которые, устранив их слабые стороны, смогут сконструировать более совершенные новые теории (Marcuzzo et al., 2020. Р. 5). Однако в нынешних реалиях атеоретического дрейфа мейнстрима (Капелюшников, 2018; Backhouse, Cherrier, 2017) разработка экономической теории, вероятно, выглядит не очень перспективным направлением исследований для молодых экономистов, «заинтригованных новым эмпиризмом и испытывающих отторжение к... высокой теории» (Matthews, 2019). Поэтому едва ли можно надеяться, что работы, выполненные в технике РР и изображающие труды «предшествующих авторов в качестве источника вдохновения для помощи современным исследователям в решении теоретических вопросов» (Tubaro, 2010. Р. 3; курсив наш. — А. М., А. X.), пробудят горячий интерес этой категории читателей. В свою очередь, попытки выразить идеи А. Смита или Т. Мальтуса в виде системы уравнений не вызывают энтузиазма у представителей других социальных наук и экономистов-гетеродоксов, нередко ищущих в ИЭМ убежище от технической рутины.

Впрочем, изучение ИЭМ в рамках альтернативных РР историографических направлений тоже не всегда хорошо согласуется с задачей популяризации этой дисциплины. Скажем, растущая популярность рассмотрения ИЭМ в русле подходов (Ананьин, 2018), ориентированных на изучение механизмов создания и распространения экономических идей, на первый взгляд, обладает колоссальными достоинствами. Бережное отношение к деталям, внимательное изучение социальных реалий, в которых рождались экономические концепции прошлого, в сочетании с твердой убежденностью в том, что теории прошлого нельзя классифицировать в терминах «плохие» или «хорошие», руководствуясь лишь их хронологической близостью к современности, выгодно отличает подобную историографию от работ, в которых ИЭМ представлена как неуклонный переход из тьмы невежества к свету истинного знания (Мальцев, 2016). Вместе с тем подобный взгляд на историю экономической мысли несвободен от недостатков. Такое видение ИЭМ, как отмечает В. Браун, «делает историю дисциплины более фрагментированной... широкую историческую панораму вытесняет изучение исторических фрагментов» (Brown, 1993. Р. 78). Кроме того, повышенное внимание к контексту возникновения тех или иных теорий приводит к переносу акцента с изучения содержания экономических идей как таковых на исследование институциональных условий и дискурсивных практик, окружавших ученых прошлого. Не растворится ли такая ИЭМ, в названии которой прилагательное «экономическая» носит все более рудиментарный характер, в постоянно расширяющие свои предметные границы science studies и будет ли она интересна экономистам — вопрос открытый.

Не меньше споров вызывает смещение интереса участников профессионального сообщества от изучения интеллектуального наследия великих экономистов прошлого к исследованию изменений в экономической науке второй половины XX в. С одной стороны, эту тенденцию всячески приветствуют, поскольку оцифровка архивов в сочетании с развитием количественных методов открывает перед историками экономической мысли, специализирующимися на недавних страницах ИЭМ, новые исследовательские горизонты, способные привлечь в эту предметную область специалистов, которых не воодушевляет перспектива заниматься воскрешением давно неактуальных теорий (подробнее см.: Мальцев, 2020). С другой, как иронично намекает Ветке, лавка старьевщика может оказаться пещерой Алладина, идеи А. Смита — интереснее идей В. Смита, а классики политической экономии — отнюдь не менее сведущими, чем А. Алчиан, Р. Коуз и Дж. Бьюкенен (Boettke, 2019). Кроме того, по мнению некоторых экспертов, сужение хронологических рамок исследований таит в себе риск не только забвения великих имен прошлого, но и потери историками экономической мысли одной из своих наиболее привлекательных профессиональных черт — широкой эрудиции.

Еще одним способом, позволяющим снискать работе по ИЭМ широкую известность — правда, скорее всего, в узких кругах, — выступает рассмотрение этой истории через призму какой-то ярко окрашенной системы представлений. Конечно, «пристрастный» (скажем, австрийский, марксистский, «староинституциональный» или посткейнсианский) взгляд на ИЭМ может позволить по-новому взглянуть на творчество отдельных экономистов прошлого и помочь переосмыслить многие события в истории экономической науки. Тем не менее, как справедливо заметил У. Сэмюэлс, подобная историография, обладая некоторыми положительными чертами, все-таки остается идеологизированной «попыткой подкрепить определенное представление о мироустройстве» (Samuels, 1998. Р. 75). Поэтому вряд ли можно рассчитывать на то, что такая идеологически ангажированная история мысли может обрести популярность за пределами круга почитателей того или иного мировоззрения.

Разумеется, список теоретических и методологических вызовов, с которыми можно столкнуться при написании работы по ИЭМ для широкой публики, на этом не исчерпывается. Однако даже рассмотренных выше проблем достаточно для того, чтобы сформулировать некоторые соображения о том, каким требованиям должна отвечать книга по ИЭМ, претендующая на завоевание популярности не только среди узкой группы знатоков, но и у неискушенных читателей.

Во-первых, судя по всему, авторам работ по ИЭМ, намеревающимся популяризировать эту дисциплину, скорее всего, не следует излишне сильно демонстрировать свои симпатии и антипатии к тем или иным экономикотеоретическим течениям. Во-вторых, в книге по ИЭМ должен присутствовать баланс между рассмотрением прошлого и современного этапа развития экономической науки. Едва ли найдется много желающих долго вникать в нюансы споров схоластов о справедливой цене или искать в Артхашастре зачатки проблемы риска и неопределенности. Впрочем, попытки сфокусироваться лишь на анализе достижений экономистов послевоенной эпохи также могут навлечь упреки в стремлении свести богатую историю экономической мысли к обзору литературы, предваряющей обычную статью. Наконец, в-третьих, одна из главных составляющих читательского успеха труда по ИЭМ — способность его автора пройти между Сциллой изложения истории в русле РР и Харибдой описания одной лишь событийной канвы, окаймлявшей теории ушедших эпох: нужна «какая-то комбинация исторических и рациональных реконструкций» (Davis, 2013. Р. 52).

Отталкиваясь от этих замечаний, попробуем проверить, насколько им соответствует рецензируемая книга, предназначенная, как следует из ее предисловия, для «любой аудитории» (Курц, 2020. С. 13), но перед этим выделим некоторые особенности историографического стиля автора.

Особенности авторского стиля Курца

Как мы уже писали выше, чрезмерно пристрастный взгляд историка экономической мысли на ИЭМ может отпугнуть некоторых читателей. Вместе с тем нужно признать, что, по-видимому, все специалисты так или иначе пропускают анализируемые концепции прошлого через фильтр определенных установок. Именно в результате подобного «просеивания» складывается определенный аналитический стиль, способный многое рассказать о его обладателе. Что же отличает исследовательский почерк профессора Курца? Может ли он помочь решению задачи популяризации ИЭМ?

Первая бросающаяся в глаза отличительная черта рецензируемой монографии — не самая обычная галерея персонажей. Страницы книги пестрят именами неортодоксальных экономистов. Наряду с традиционным иконостасом авторитетов, включающим Смита, Д. Рикардо, Дж. С. Милля и Дж. М. Кейнса, в ней находится место для П. Сраффы, Л. фон Мизеса, Э. Хайманна, О. Нейрата, М. Калецкого и других неканонических фигур. Отдельная глава книги посвящена творчеству такого «некатегоризируемого» (Dahms, 1995. Р. 1) ученого, как Й. Шумпетер. С теплотой Курц отзывается и о К. Марксе, отмечая, что «ни один другой экономист-философ не оказал такого же мощного влияния на мышление людей» (Курц, 2020. С. 97).

Перечислять имена экономистов, встречающихся в книге Курца, можно еще долго, но и так очевидно, что перед нами работа ученого, не чуждого гетеродоксии. Казалось бы, в этом нет ничего необычного, поскольку в последние годы, как отмечают специалисты, историки экономической мысли и гетеродоксальные экономисты все теснее смыкают свои ряды для совместной борьбы с якобы угрожающим существованию их предметных областей «голым (и безобразным) Императором [мейнстримом экономической теории]» (Roncaglia, D’Ippoliti, 2016. Р. 34). Исходя из этого, кто-то может подумать, что рецензируемая работа представляет собой своеобразный катехизис немейнстримной ИЭМ, в котором родоначальники «основного русла» представлены лжепророками, по чьей вине экономическая наука сбилась с истинного пути, а нынешние продолжатели их дела изображены в карикатурном образе жрецов ложного культа, распространяющих опасные заблуждения.

К счастью, Курц совсем не похож на других гетеродоксов, которым, по тактичному замечанию современных методологов, часто недостает знаний о текущем состоянии мейнстрима и не хватает дипломатичности для выстраивания диалога со своими коллегами из «основного русла» (подробнее см.: Thornton, 2015 Р. 17). Автор демонстрирует прекрасную осведомленность о ситуации в различных областях современной экономической науки и в завершающей главе книги предлагает читателям отправиться в путешествие по «избранным област[ям] экономической теории, в которых произошел существенный сдвиг после середины XX в.» (Курц, 2020. С. 268). При этом Курц не разделяет встречающееся среди историков экономической мысли представление, будто мейнстрим находится в кризисе, лучшие дни экономической науки остались в прошлом, а мейнстримные экономисты живут во «мраке своих собственных рассуждений», порожденных «рассмотрением реальности через искажающую призму формальных моделей» (Skidelsky, 2019. Р. XII).

Напротив, ученый подчеркивает, что одна из главных целей его книги — «проиллюстрировать тот факт, что предмет экономической науки жив и здоров» (Курц, 2020. С. 268). Для ее достижения автор призывает не предаваться бесплодной ностальгии по экономическим идеям прошлых эпох. Вместо этого Курц сравнивает историю экономической науки с вечно растущим древом знаний, на котором кажущиеся отмершими ветви то и дело начинают давать новые побеги (Курц, 2020. С. 18 — 19). Естественно, эти ростки «очень прочно уходят корнями в идеи и концепции, сформулированные давным-давно» (Курц, 2020. С. 268). В таком контексте вполне закономерной видится и другая миссия книги — разуверить читателей в «наивной мысли о том, что привилегия ныне живущих экономистов — формулировать только верные идеи» (Курц, 2020. С. 301).

Здесь следует также заметить, что Курц вслед за Смитом считает главным источником новых знаний рекомбинацию элементов старых идей (Kurz, 2012. Р. 107). Отсюда вытекает задача максимально непредвзято рассматривать ИЭМ. Иначе существует риск того, что современные экономисты вовремя не найдут на полках истории запылившийся концептуальный бриллиант. К сожалению, не все специалисты могут обойтись без деления (пусть и завуалированного) экономических воззрений на «плохие» и «хорошие». «Направление таких дискуссий [об ИЭМ и различиях в экономических теориях] обычно идет по линии рассуждений о том, какая... теория истинная, а какая ложная» (Dow, 2009. Р. 48).

Насколько хорошо Курц избегает подобных оценочных суждений? На наш взгляд, ему вполне успешно удается бороться с соблазном навесить отрицательный ярлык на какую-нибудь теорию прошлого и сохранять доброжелательный тон повествования на протяжении всей книги. Чтобы лучше понять, почему мы ставим это в заслугу ученому, следует напомнить, что Курц — один из крупнейших современных пост-сраффианцев (King, 2013), который, вероятно, должен быть солидарен со своим кумиром во многих оценках. Скажем, в скептическом отношении к творчеству Маршалла и представителей австрийской школы. Конечно, Курц не отказывает себе в удовольствии отметить восторженную реакцию некоторых видных экономистов на предпринятую Сраффой критику маржинализма в 1920 — 1930-е годы (Курц, 2020. С. 150 — 151). Но он не стремится упиваться лишь красотой критических аргументов итальянского экономиста, а использует их в качестве своеобразного пролога к следующим главам монографии (Курц, 2020. С. 152). Столь же беспристрастный взгляд Курц сохраняет и при анализе взглядов противников Сраффы из австрийского лагеря, а один из главных критиков великого итальянца — П. Самуэльсон — удостоился не только отдельного (весьма комплиментарного) раздела (Курц, 2020. С. 254—260), но и специальной благодарности в предисловии.

Великодушие автора к интеллектуальным оппонентам дополняется его тонким умением найти баланс между сухим изложением лишь аналитической составляющей рассматриваемых теорий и избыточно детальным описанием контекста, в котором возникли эти концепции. Так, прочитав главу о Марксе, читатели смогут освежить знания о содержании теории прибавочной стоимости, насладиться элегантностью трактовки марксистских рассуждений о простом и расширенном воспроизводстве, а также узнать, какое влияние на умонастроения основоположников марксизма оказала стремительная индустриализация США во второй половине XIX в. (Курц, 2020. С. 82—101). Хотя в других главах Курц все-таки делает акцент на рассмотрении теоретической сути экономических воззрений прошлых лет, отметим, что его историографический стиль в сочетании с легкостью, с которой он распутывает самые сложные хитросплетения аналитических конструкций, заставляют дочитать книгу до конца.

Чтобы не лишать будущих читателей удовольствия самостоятельного чтения, мы не будем пересказывать содержание, а сосредоточимся на анализе основных моментов этой книги.

Главные герои Курца

В оглавлении читатели не увидят ничего, что заставило бы предпочесть эту книгу многим другим монографиям по ИЭМ. Перед их взором откроется достаточно стандартная историографическая панорама из двенадцати глав, охватывающая основные вехи развития ИЭМ, начиная с античности и заканчивая открытиями конца XX в. Критически настроенные читатели могут даже заподозрить профессора Курца в верхоглядстве, ведь «охватить все то, что произошло в экономической мысли до конца XX в.» (Курц, 2020. С. 17) на 312 страницах текста попросту невозможно. Впрочем, Курц не ставит перед собой задачу превзойти по глубине и широте исторического охвата авторов толстых фолиантов по ИЭМ. Его цель гораздо менее амбициозна, но ничуть не менее сложна. Курц хочет ознакомить читателей с важнейшими экономическими идеями минувших лет в максимально доступной форме, а также продемонстрировать «их применимость на практике, в экономической политике» (Курц, 2020. С. 21).

Такая постановка вопроса, очевидно, требует, чтобы автор не злоупотреблял оценкой открытий мастеров прошлого с высоты знаний современной экономической теории, по возможности обходился без сложных объяснений и не забывал помещать анализируемые концепции в соответствующий им исторический контекст. Удалось ли экономисту справиться с этими задачами и какие идеи из сокровищницы мировой экономической мысли кажутся ему наиболее значимыми?

Знакомство читателей с основными вехами развития ИЭМ Курц начинает с изложения воззрений Платона и Аристотеля. Пожалуй, наиболее любопытной особенностью этого краткого рассказа (Курц, 2020. С. 26 — 31) выступают параллели, которые проводит Курц между рассуждениями древнегреческих философов и современными экономическими концепциями. Подчеркнем, что здесь речь идет не об искусственном осовременивании размышлений древних мыслителей, а о стремлении продемонстрировать несостоятельность представлений, будто древние люди были недостаточно умны, а заслуживающие внимания идеи в области экономики начали появляться в лучшем случае в конце XVIII в. Так, Курц утверждает, что «почти синонимом» аристотелевского «естественного способа обогащения» является «термин satisficing, введенный Гербертом Саймоном», а принципы социальной солидарности, за которые сейчас ратует Дж. Стиглиц, мало отличаются от идеи Аристотеля о необходимости воспроизводства рынком социального статуса участников обмена (Курц, 2020. С. 29, 31). Анализируя воззрения схоластов и меркантилистов, Курц не устает напоминать, что понять логику их экономического мышления невозможно без учета особенностей хозяйственных укладов, в рамках которых возникли эти учения.

Без отсылки к историческому контексту не обходится и вторая глава, в которой рассматривается специфика развития «„классической" экономической науки, возникшей в период Просвещения в Европе» (Курц, 2020. С. 40). Но эту главу в большей степени отличает не столько анализ деталей хозяйственной жизни, сколько последовательное раскрытие восьми базовых свойств, типичных, с точки зрения Курца, для «классического экономического мышления». За ограниченностью места мы не будем вдаваться в детали этих характеристик. Кроме того, на наш взгляд, этот обзор задумывался Курцем как своеобразная прелюдия к основному действию — критике многочисленных клише, сложившихся в отношении представителей классической школы.

В частности, из этой главы можно узнать, что Смит не был поборником «минимального государства», а «невидимую руку» приводит в движение отнюдь не только эгоистическое поведение людей (Курц, 2020. С. 58, 66). Рикардо предстает экономистом, верящим в прогресс и возможность «улучшить судьбу человечества» (Курц, 2020. С. 73). В довершение ко всему, как станет известно из четвертой главы, в противовес мнению многих Курц утверждает, что трудовую теорию ценности «на самом деле не поддерживал никто из классических авторов» (Курц, 2020. С. 124).

Критика клише продолжается и в третьей главе работы, посвященной Марксу и продолжателям его идей. В этом разделе Маркс лишен ореола гения, открывшего принципиально новую страницу в истории экономической науки. Но Курц далек и от того, чтобы солидаризироваться со снисходительной оценкой Самуэльсона: «С точки зрения чистой экономической теории Карла Маркса можно считать мелким пост-рикардианцем» (цит. по: Harcourt, 2012. Р. 85). Вместо этого Курц изображает Маркса-экономиста блестящим ученым, чьи идеи не всегда выдерживали проверку временем. К концу параграфа Курц окончательно расколдовывает Маркса, превращая его из покрывшейся патиной статуи в тонко рефлексирующего гуманиста, который, вероятно, счел бы «невыносимым свое превращение в некое подобие святого» и обрушился бы с гневной критикой на результаты социалистических экспериментов XX в. (Курц, 2020. С. 98).

Живыми людьми, а не надмирными умами выглядят и персонажи следующих двух глав книги, посвященных различным аспектам появления маржинализма и творчества завершающей фигуры маржиналистской революции — Маршалла. Например, благодаря умению Курца говорить просто о сложном, Вальрас из экономиста, написавшего, по словам Блауга, одну из самых трудных книг за всю историю экономической науки (Blaug, 1996. Р. 528), становится автором вполне доступных для понимания идей, к тому же не лишенных недостатков (Курц, 2020. С. 133 — 140). Вероятно, многим понравится, как изображен Маршалл, пытающийся — пусть и не всегда успешно — взять все лучшее из классической политической экономии и маржинализма (Курц, 2020. С. 141 — 152). Не меньше положительных чувств вызывает и страдавший от отсутствия признания при жизни немецкий протомаржиналист Г. Госсен, ставший, по мнению Курца, одним из провозвестников экономики счастья (Курц, 2020. С. 120).

Отметим, что гораздо более редкими героями обзорных трудов по ИЭМ остаются участники «Великого спора о системах», развернувшегося в 1920 — 1930-е годы. Хотя, по-видимому, симпатии Курца в шестой главе находятся на стороне сторонников рыночного социализма, ни Мизес, ни Хайек не выглядят пустыми фантазерами, живущими в иллюзорном мире свободного рыночного капитализма. Они представлены честными учеными, которые непоколебимо верили в свои идеалы и последовательно отстаивали мысль о том, что «экономическая и политическая свобода связаны теснейшим образом» (Курц, 2020. С. 175). Так или иначе, с точки зрения Курца, ставить точку в споре о достоинствах, недостатках капитализма и социализма еще рано. Более того, как считает автор, экономический кризис 2007—2009 гг. «поставил перед нами новые вопросы об условиях, необходимых для существования более стабильного и справедливого мира» и, таким образом, запустил новый виток старой дискуссии о «способ[ах] скорректировать и усмирить» капитализм (Курц, 2020. С. 177).

Подобные рассуждения, за которыми, очевидно, просматривается скептическое отношение Курца к идеям об имманентно присущей свободному рынку эффективности, во многом объясняют, почему в следующей главе «Краткой истории...» рассматриваются «разнообразные попытки разных школ осмыслить какие-то иные рыночные формы, кроме совершенной конкуренции» (Курц, 2020. С. 179). Нетрудно догадаться, что автор-сраффианец обязательно упомянет здесь знаменитую статью Сраффы 1926 г., названную «вестником развития теории монополистической конкуренции» (Курц, 2020. С. 184). Гораздо реже к авторам, развивающим труды по монополистической и несовершенной конкуренции, причисляют Дж. Нэша и последователей Г. Саймона (Курц, 2020. С. 189 — 190).

Впрочем, нешаблонность мышления часто отличает почитателей таланта Шумпетера, к числу которых, без сомнения, относится Курц³. В книге только две главы, целиком посвященные рассказу о творчестве одного экономиста: восьмая глава посвящена Шумпетеру и девятая — Кейнсу. Однако если Кейнс для Курца остается лишь хорошим интерпретатором, не открывшим ничего принципиально нового и не совсем заслуженно (пусть и невольно) заслонившим собой Калецкого, то Шумпетер выступает подлинным новатором. «Многие идеи, содержащиеся в его [Кейнса] magnum opus, сами по себе не новы, но по-новому скомбинированы» (Курц, 2020. С. 206). Совсем иначе характеризуется Шумпетер. Прежде всего, австрийский ученый предстает настоящим революционером, разрушающим вальрасианский мир, населенный «скучны[ми] людьми равновесия» (Курц, 2020. С. 193). Шумпетер прославляет храбрых предпринимателей, не сгибающихся перед препятствиями и преодолевающих их при помощи своих творческих способностей и силы духа. Кульминацией становится превращение Шумпетера в пророка рыночной динамики и творческой мистерии, чья известность вышла далеко за пределы экономической науки (Курц, 2020. С. 202—203).

Такое толкование творчества Шумпетера со всей очевидностью указывает на небезразличие Курца к идеям цикличности и нестабильности экономики. Неудивительно, что в десятой главе, раскрывающей реакцию представителей различных направлений экономической мысли на учение Кейнса, Курц особый акцент делает на проблемах цикла и тренда. Любопытен его подход к видению Самуэльсоном мультипликатора и акселератора как модели, идущей вразрез с маршаллианской традицией «непрерывности, принятой в значительной части экономического анализа» (Курц, 2020. С. 228).

Очевидно, что Курцу по душе посткейнсианские рассуждения о внутренней нестабильности экономики и отсутствии в ней точки покоя (Курц, 2020. С. 235—238). При этом в параграфе отсутствуют какие-либо намеки на противопоставление «хороших» посткейнсианцев и «плохих» неокейнсианцев. Курц не только не делает этого, но и пытается, напомнив о достаточно положительной реакции Кейнса на формализацию его идей Хиксом, смыть с последних нанесенное Дж. Робинсон клеймо «ублюдочных кейнсианцев» (Курц, 2020. С. 235). В частности, он старается отыскать точки пересечения между двумя лагерями последователей учения Кейнса, подозревающих друг друга в ереси. Например, из анализа интерпретации кривой Филлипса Самуэльсоном и Солоу вытекает, что в этой интерпретации содержатся посткейнсианские нотки, а именно вывод о том, что «в конечном счете деньги не нейтральны» (Курц, 2020. С. 240).

Этот примирительный тон сохраняется и при обсуждении монетаризма и новой классической экономики. Хотя Курц сомневается в оправданности нормативных выводов сторонников этих учений, но саму суть их идей передает максимально объективно. В отличие от других экономистов Курц не злорадствует по поводу того, как Великая рецессия опровергла бравурные заявления Р. Лукаса о решении экономической наукой проблемы предотвращения социально-экономических депрессий. Вместо этого он лишь тактично ставит под сомнение реалистичность моделей новых классиков, в которых отсутствуют социальные конфликты, люди обладают даром совершенного предвидения, а в неудовлетворительной работе экономики виновато исключительно государство (Курц, 2020. С. 244—247).

Хорошо замаскированный скепсис в отношении предпосылок об устойчивости рыночных систем проявляется и в одиннадцатой главе, где Курц сосредоточил свое внимание на анализе теорий общего равновесия и благосостояния. Это особенно ярко проявляется в оценке вклада в экономическую науку К. Эрроу. С одной стороны, Курц не без удовольствия цитирует М. Хеллвига, назвавшего предложенный Эрроу и Ж. Дебре вариант теории общего равновесия «провалившейся исследовательской программой» (Курц, 2020. С. 264). С другой — он всецело на стороне Эрроу, пишущего о «неопределенности, неполной и асимметричной информации, а также угрозе морального риска» (Курц, 2020. С. 266). Не вызывает у Курца отторжения и представление А. Сеном homo economicus в виде «рационального дурака» (Курц, 2020. С. 267—268)⁴.

Но каким же все-таки видится автору завтрашний день экономической науки? К сожалению, из заключительной двенадцатой главы понять его контуры сложно. Курц остается верен своему стилю и избегает каких-либо резких суждений, а также не делает опрометчивых прогнозов. Тем не менее концепции, рассматриваемые в этой главе, позволяют сделать определенные предположения о его видении перспектив экономической теории.

Судя по всему, Курцу хотелось бы, чтобы в экономических исследованиях усиливалась роль поведенческих и экспериментальных начал, позволяющих более реалистично прорисовать поведение человека. Большие надежды автор связывает и с эндогенной теорией экономического роста, а также с попытками рассматривать экономическое развитие в «духе Кейнса и Калецкого» (Курц, 2020. С. 284—286). По мысли ученого, эти подходы могут развеять иллюзии относительно существования единственно верного типа экономической политики, «который всегда и везде оказывает желательное воздействие» (Курц, 2020. С. 287). Растущее число финансовых пузырей должно привести к замене гипотезы эффективных рынков более совершенными моделями (Курц, 2020. С. 299).

Отдельные «зацепки» по поводу того, каким Курцу мыслится экономическая теория недалекого будущего, разбросаны по многим разделам книги. Так, обсуждая итоги знаменитого Methodenstreit^s, Курц приходит к примечательному выводу: сторонники Шмоллера в наши дни взяли реванш благодаря увлечению современных экономистов статистикой и эконометрикой. С точки зрения Курца, активное использование экономистами эконометрики «можно считать возрождением историзма в новом обличье». В подобных количественных исследованиях «экономическая теория больше не служит подспорьем для эконометрики... наоборот, это эконометрика указывает экономическому анализу на существующие зависимости между некоторыми из экономических величин» (Курц, 2020. С. 133).

Подобная оценка использования эконометрики указывает на еще одну важную задачу, которую на протяжении всей книги подспудно преследует автор. Вторя Шумпетеру, Курц пытается показать читателям, что, по сути, новые концепции и подходы — это старые знакомые, которые приходят на бал в причудливых маскарадных костюмах. Поэтому человек, знающий историю экономической мысли, будет лучше подготовлен к приходу возможных гостей.

Хорошим подспорьем при подготовке к их визиту, на наш взгляд, станет «Краткая история...», в которой читателей не развлекают остроумием критики учений прошлого и не пытаются агитировать в пользу своего видения ИЭМ. Курц дает значительно больше: учит ориентироваться в богатстве экономических идей прошлого и, как следствие, распознавать за меняющейся формой их мало подверженное изменениям содержание. Другими словами, он учит тому, что экономические идеи никогда не умирают, а, переодеваясь в современные одеяния, рано или поздно обретают новую жизнь.

В заключение еще раз заметим, что историко-экономическая одиссея профессора Курца, бесспорно, удалась. Он успешно обходит основные методологические ловушки, в которые нередко попадают авторы, пытающиеся написать популярную книгу об ИЭМ. Природная деликатность в сочетании с уважением к альтернативной позиции, скорее всего, не позволяют даже критикам упрекнуть ученого в недомолвках и превратном толковании рассматриваемых теорий. Короче говоря, путешествовать вместе с Курцем по страницам ИЭМ и интересно, и приятно. При этом такое путешествие будет полезно не только новичкам, но и уже состоявшимся специалистам, для которых «Краткая история...» может стать своеобразным кратким справочником, позволяющим оперативно освежить в памяти отдельные историографические сюжеты.

Но означает ли сказанное, что книга лишена недостатков? Конечно, это не так. Немного переиначив И. А. Некрасова, главный из них можно выразить следующим образом: в этой книге мыслям просторно, а словам тесно. Например, идеи нового институционализма явно заслуживают большего, нежели один большой абзац (Курц, 2020. С. 298—299). Если для американцев Курц специально адаптировал свою книгу, меньше рассказывая в ней «о темах, интересных только немецкоязычному читателю» (Курц, 2020. С. 14), то российские читатели лишены такой привилегии. Что, скажем, помешало такому блестящему знатоку марксизма и экономической мысли 1920-х годов, как Курц, сделать хотя бы две врезки в соответствующие разделы о вкладе авторов, связанных с Россией?

Наконец, автор не поясняет, откуда берутся экономические идеи. Без ответа на этот вопрос иногда кажется, что они лишь молчаливые свидетели, сменяющие друг друга в калейдоскопе перемен социально-экономической жизни. Явно не повредило бы в ряде случаев (например, в главе про маржиналистскую революцию) раскрыть интеллектуальный контекст, в котором возникали анализируемые концепции.

Высказывать пожелания относительно того, что нам хотелось бы увидеть в книге, можно и дальше. Однако после гипотетического удовлетворения Курцем этих чаяний книга вряд ли сможет называться «Краткой историей». Велика вероятность, что, увеличившись вширь, она оттолкнет читателей. Кроме того, превращение небольшой книги в громоздкий том чревато рассеиванием их внимания на многочисленные (пусть и весьма красочные) историографические детали. Таким образом, книга перестанет выполнять функцию нити Ариадны, позволяющей не заблудиться в лабиринтах ИЭМ.

Итоговую оценку успешности выполнения «Краткой историей...» роли лоцмана по экономической историографии, безусловно, должны дать читатели. От себя добавим лишь следующее. Перефразируя слова знаменитой рецензии Самуэльсона на «Общую теорию...» Кейнса (Samuelson, 1946. Р. 190), возьмем на себя смелость предположить, что человек, купивший эту книгу, положившись на репутацию автора, точно не пожалеет о потраченных деньгах. Ведь он получит бесценный доступ в противоречивый, но удивительно интересный мир истории экономической науки.

¹ https: www.elibrary.ru keyword_items.asp?id=4406123&show_option=l

² См., например: Ронкалья, 2018; Сандмо, 2019.

³ Более того, Курц основал Центр Шумпетера в Граце.

⁴ Подробнее о взглядах Сена см., например: Худокормов, 2011. С. 281 — 320.

⁵ О плодотворности попыток использовать увеличительное стекло этого старого методологического спора для интерпретации проблем развития современной экономической науки подробнее см., например: Boldyrev, 2019.

Список литературы References

Ананьин О. И. (2018). Метаморфозы теоретической экономики: от Ричарда Кантильона до Ричарда Талера. Экономическая теория: триумф или кризис? Под ред. А. П. Заостровцева. СПб.: МЦСЭИ «Леонтьевский центр». С. 231—252. [Ananyin О. I. (2018). Metamorphoses of theoretical economics: From Richard Cantillon to Richard Thaler. In: A. P. Zaostrovtsev (edj. Economic theory: Triumph or crisis? St. Petersburg: Leontief Centre, pp. 231—252. (In Russian).]

Капелюшников P. И. (2018). О современном состоянии экономической науки: полусоциологические наблюдения. Вопросы экономики. № 5. С. 110 — 128. [Kapeliushnikov R. I. (2018). On current state of economics: Subjective semi-sociological observations. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 110 — 128. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-5-110-128

Курц X. Д. (2020). Краткая история экономической мысли. М.: Изд-во Института Гайдара. [Kurz И. D. (2020). Economic thought: A brief history. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]

Мальцев A. A. (2016). Методологический ландшафт истории экономических учений: новые историографические альтернативы и возможности Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. № 1. С. 44 — 63. [Maltsev А. А. (2016). Methodological landscape of the history of economic thought: New historiographical alternatives and possibilities. The Moscow University Herald. Series 6. Economics, No. 1, pp. 44 — 63. (In Russian).] https: doi.org 10.38050 01300105201613

Мальцев А. А. (2020). Проблемы и перспективы развития истории экономической мысли: взгляд российских и зарубежных ученых Вопросы экономики. № 9. С. 94 — 119. [Maltsev А. А. (2020). Whither history of economic thought: A perspective from Russian and international scholars. Voprosy Ekonomiki, No. 9, pp. 94 — 119. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2020-9-94-119

Ронкалья A. (2018). Богатство идей: история экономической мысли. М.: Издательство Института Гайдара. [Roncaglia А. (2018). The wealth of ideas: A history of economic thought. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]

Сандмо A. (2019). Экономика: история идей. M.: Издательство Института Гайдара. [Sandmo А. (2019). Economics evolving: A history of economic thought. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]

Худокормов А. Г. (2011). Экономическая теория: Новейшие течения Запада. М.: Инфра-М. [Khudokormov A. G. (2011). Economic theory: Current trends in the West. Moscow: Infra-M. (In Russian).]

Ashenfelter O. (2012). Economic history or history of economics? A review essay on Sylvia Nasar’s grand pursuit: The story of economic genius. Journal of Economic Literature, Vol. 50, No. 1, pp. 96 — 102. https: doi.org 10.1257 jel.50.1.96

Backhouse R. E., Cherrier B. (2017). The age of the applied economist: The transformation of economics since the 1970s. History of Political Economy, Vol. 49 (Supplement), pp. 1 — 33. https: doi.org 10.1215 00182702-4166239

Blaug M. (1996). Economic theory in retrospect. Cambridge: Cambridge University Press. Blaug M. (2001). No history of ideas, please, we’re economists. Journal of Economic Perspectives, Vol. 15, No. 1, pp. 145 — 164. https: doi.org 10.1257 jep.15.1.145

Boettke P. (2019). Forgotten or neglected classics in economics that modern students should be reading. Econolib.org, December 5. https: www.econlib.org forgotten-or-neglected-classics-in-economics-that-modern-students-should-be-reading

Boettke P. J., Coyne C. J., Leeson P. T. (2014). Earw(h)ig: I can’t hear you because your ideas are old. Cambridge Journal of Economics, Vol. 38, No. 3, pp. 531 — 544. https: doi.org 10.1093 cje bes075

Boldyrev I. (2019). New wine into old wineskins? Methodenstreit, agency, and structure in the philosophy of experimental economics. In: T. ICawagoe, H. Takizawa (eds.). Diversity of experimental methods in economics. Singapore: Springer Nature, pp. 177-183. https: doi.org 10.1007 978-981-13-6065-7_9

Brown V. (1993). Decanonizing discourses: Textual analysis and the history of economic thought. In: R. E. Backhouse, T. Dudley-Evans, W. Henderson (eds.). Economics and language. New York: Routledge, pp. 64 — 85.

Dahms H. F. (1995). From creative action to the social rationalization of the economy: Joseph A. Schumpeter’s social theory. Sociological Theory, Vol. 13, No. 1, pp. 1 — 13. https: doi.org 10.2307 202001

Davis J. B. (2013). Mark Blaug on the historiography of economics. Erasmus Journal for Philosophy and Economics, Vol. 6, No. 3, pp. 44 — 63. https: doi.org 10.4337 9781783471232.00019

Dow S. (2009). History of thought, methodology, and pluralism. In: J. Reardon (ed.). The handbook of pluralist economics education. Abingdon and New York: Routledge, pp. 43 — 55.

Harcourt G. C. (2012). Paul Samuelson on Karl Marx: Were the sacrificed games of tennis worth it? In: G. C. Harcourt (ed.). The making of a post-Keynesian economist: Cambridge harvest. New York: Palgrave Macmillan, pp. 84 — 99.

King J. E. (2013). Post-ICeynesians and others. In: F. S. Lee, M. Lavoie (eds.). In defense of post-Keynesian and heterodox economics: Responses to their critics. Abingdon and New York: Routledge, pp. 1 — 18.

Kuntz M. (2012). The postmodern assault on science. If all truths are equal, who cares what science has to say? EMBO Reports, Vol. 13, No. 10, pp. 886 — 889. https: doi.org 10.1038 embor.2012.130

Kurz H. (2012). Innovation, knowledge and growth: Adam Smith, Schumpeter and the Moderns. Abingdonand New York: Routledge, https: doi.org 10.4324 9780203156834

Marcuzzo M. C., Deleplace G., Paesani P. (2020). Introduction. In: M. C. Marcuzzo, G. Deleplace, P. Paesani (eds.). New perspectives on political economy and its history. Cham: Palgrave Macmillan, pp. 1—21. https: doi.org 10.1007 978-3-030-42925-6_l

Matthews D. (2019). The radical plan to change how Harvard teaches economics, Vox.com, May 22. https: www.vox.com the-highlight 2019 5 14 18520783 harvard-economics-chetty

Roncaglia A., D’Ippoliti C. (2016). Heterodox economics and the history of economic thought. In: T.-E. Jo, Z. Todorova (eds.). Advancing the frontiers of heterodox economics essays in honor of Frederic S. Lee. Abingdon and New York: Routledge, pp. 21 — 39.

Samuels W. J. (1998). Murray Rothbard’s Austrian perspective on the history of economic thought. Critical Review, Vol. 12, No. 1—2, pp. 71—76. https: doi.org 10.1080 08913819808443485

Samuelson P. (1946). Lord Keynes and the general theory. Econometrica, Vol. 14, No. 3, pp. 187-200. https: doi.org 10.2307 1905770

Skidelsky R. (2019). Foreword. In: T. Gabellini, S. Gasperin, A. Moneta (eds.). Economic crisis and economic thought: Alternative theoretical perspectives. Abingdon and New York: Routledge, pp. XII-XIV.

Thornton T. (2015). The changing face of mainstream economics? Journal of Australian Political Economy, No. 75, pp. 11—26.

Thornton T. (2017). From economics to political economy: The problems, promises and solutions of pluralist economics. Abingdon: Routledge, https: doi.org 10.4324 9781315678740

Tubaro P. (2010). History of economic thought. In: R. C. Free (ed.). 21^st century economics: A reference handbook. Thousand Oakes: Sage Publications, Vol. 1, pp. 3-11. https: doi.org 10.4135 9781412979290.nl