Стабильность и изменчивость российского экономического дискурса

А. Н. Олейник

В экономических науках, как и в других дисциплинах, для профессиональной коммуникации используется особый язык. Под дискурсом понимается рассматриваемая в контексте коммуникация или, выражая ту же мысль иначе, погруженная в жизнь письменная и устная речь (Meyer, 2001; Ачилова, 2009; Евтушина, Ковальская, 2014). Анализ дискурса предполагает рассмотрение мысли не только в непосредственном контексте предложения, статьи или книги, но и в более широком контексте событий и деятельности, которые обусловили ее формулирование. Экономический дискурс представляет собой систему правил, регулирующих производство и применение ключевых экономических категорий (Каз, 2003).

Многочисленные примеры анализа дискурса можно найти в работах М. Фуко. Так, Фуко исследовал сексуальность через призму дискурса о сексуальности: техник «говорения» о сексуальности, которые были распространены в различные периоды времени и в различных обществах, начиная с античной Греции. Он показывает, что термин «сексуальность» появился относительно недавно, в Европе начала XIX в. (Foucault, 1976, 1984). В другом исследовании Фуко анализирует изменения в государственном управлении при переходе от традиционного к современному укладу (Foucault, 2007). Основное внимание при этом он уделяет таким терминам, как суверенитет, территория и безопасность, помогающим ему выявить страновые и временные особенности техник власти.

Попытки привлечь внимание представителей экономической науки к анализу дискурса предпринимаются начиная с 1980-х годов (Amariglio, 1988; Samuels, 1990). С тех пор были опубликованы ряд исследований, в которых обсуждается эволюция ключевых для экономической науки понятий: торг и переговоры (Brown, 1994), ресурсная рента (Wolloch, 2020), потребление (Withington, 2020), протекционизм (Gambles, 1999), моральный риск (Leaver, 2015), социальный капитал (Smith, Kulynych, 2002), теорема Коуза (Medema, 2011, 2014) и др.

Анализ экономического дискурса отличается от истории экономической мысли. В обоих случаях изучается эволюция идей. Однако если в истории экономической мысли основное внимание уделяется эпистемологическим и гносеологическим аспектам экономического знания (теории и методологии), то в анализе экономического дискурса акцент делается на том, в каких терминах осмысляются экономические процессы и коммуницируется экономическое знание (на языке в контексте).

Ситуация с анализом экономического дискурса на русском языке имеет ряд особенностей. Во-первых, в странах бывшего СССР интерес к анализу именно экономического дискурса возник позднее, чем на Западе. Первые упоминания экономического дискурса в изданных на русском языке книгах и опубликованных на русском научных статьях относятся к концу 1990-х годов (рис. 1).

Во-вторых, рыночные реформы 1990-х годов обусловили всплеск интереса к анализу экономического дискурса. Относительное число научных публикаций на русском языке, в метаданных (название, аннотация, ключевые слова) которых упоминается экономический дискурс, начиная со второй половины 2000-х годов даже превысило соответствующий показатель для англоязычных статей, индексированных в Web of Science. При этом вклад исследователей из России и Украины в анализ экономического дискурса заметен в этой базе академических публикаций. По «индексу экономического дискурса»¹ Украина (6,9) и Россия (6,7) входят в первую десятку.

В-третьих, анализом экономического дискурса в постсоветском случае интересуются прежде всего лингвисты, а на Западе наибольшую заинтересованность в таком анализе проявляют сами экономисты. В метаданных, проиндексированных в русскоязычной базе академических публикаций eLibrary, 80% всех публикаций с упоминанием экономического дискурса было напечатано на страницах журналов в области языкознания и только 6,4% — на страницах экономических журналов. Например, в журнале «Вопросы экономики» (далее — ВЭ) экономический дискурс упоминается только в двух публикациях из 2694 (0,07%) проиндексированных в eLibrary (Каз, 2003; Григорьев, 2017). В базе преимущественно англоязычных академических публикаций Web of Science картина противоположная: 24% статей с упоминанием экономического дискурса в метаданных появилось на страницах экономических изданий, 15% —  изданий по лингвистике и литературе. В результате основной акцент в анализе экономического дискурса в постсоветском случае делается не на ключевых понятиях (концептах или категориях) и их эволюции, а на особенностях синтаксиса и фразеологии текстов на экономические темы.

Наше исследование нацелено на анализ экономических категорий в научных статьях, опубликованных в ВЭ за последние 33 года. При его проведении ставилась задача выявить особенности российского экономического дискурса в зависимости от периода времени (плановая экономика, перестройка, реформы 1990-х годов, экономический рост 2000-х годов, кризис 2008 г. и экономическая стагнация середины 2010-х годов). Еще одна исследовательская задача заключается в сравнении двух видов экономического дискурса — научного и повседневного. Экономический дискурс не ограничивается страницами учебников или специализированных изданий. К нему относят и коммуникации в академических кулуарах, и публикации в СМИ на экономические темы, и ориентированные на массового читателя книги. Научный и повседневный дискурсы имеют свои особенности (Amariglio, 1988; Евтушина, Ковальская, 2014). Иными словами, в статье сделана попытка проанализировать российский экономический дискурс в зависимости от временного, странового и коммуникационного контекстов.

Источники информации и методология анализа

Для анализа экономического дискурса использовались четыре корпуса текстов: индексированные в Google Books книги; отдельные монографии и учебники, которые были изданы в советский период (1950 — 1985 гг.); все статьи, опубликованные в 1989 — 2021 гг. на страницах журнала «Вопросы экономики»; все статьи, опубликованные в журнале «American Economic Review» (AER) в 2019 — 2021 гг.

Первый корпус (книги) позволяет выносить суждения о повседневном экономическом дискурсе, а второй (монографии и учебники) и третий (журнальные публикации) — о научном экономическом дискурсе. Интерфейс Google Books Ngram Viewer позволяет анализировать порядка 5% всех когда-либо опубликованных книг на английском, французском, немецком, испанском, итальянском, русском, китайском языках и иврите (Michel et al., 2011). Доступность для анализа книг как на европейских (английский, французский), так и на русском языке создает предпосылки для выявления особенностей национального экономического дискурса посредством сравнительного анализа. К ограничениям Google Books относят отсутствие четко сформулированных критериев подбора книг и неравномерность покрытия по годам². В частности, точная доля научных монографий в общем числе проиндексированных источников не раскрывается и не исключено, что она изменяется в зависимости от языка публикации.

Второй корпус включает 17 изданий, опубликованных в 1950 —  1970-е и в первой половине 1980-х годов (Афанасьев, 1985; Румянцев, 1985; Мызникова, 1983; Румянцев, 1972 — 1980; Румянцев, 1982; Цаголов, 1968; Цаголов, 1973 — 1974; Цаголов, 1981; Ильин, Рабинович, 1973; Бретель, 1966; Кронрод, 1966; Козлов, 1965; Островитянов, 1954). Монографии и учебники общим объемов более 4 млн слов использовались для оценки научного экономического дискурса в плановой экономике. Для этих же целей метод контент-анализа применен к содержанию трех томов «Капитала» К. Маркса (1951 — 1952) общим объемом 0,9 млн слов: марксизм служил основанием советской экономической науки.

Публикации в ВЭ общим объемом более 24 млн слов образуют третий корпус. Они послужили источником информации о научном экономическом дискурсе в постсоветский период. Этот журнал постоянно находится во главе рейтинга Science Index по тематике «Экономика. Экономические науки»³, а также индексируется в международных базах научных данных Web of Science и Scopus⁴. По сравнению с другими журналами, выбор ВЭ в качестве источника информации о российском экономическом дискурсе имеет ряд преимуществ. Среди других экономических журналов во главе рейтинга Science Index по тематике «Экономика. Экономические науки» только ВЭ, «Мировая экономика и международные отношения» и «Вестник Санкт-Петербургского Университета. Экономика» издавались на протяжении всего рассматриваемого периода. ВЭ публикует статьи как теоретические и методологические, так и по вопросам экономической политики⁵, что позволяет анализировать все составляющие научного экономического дискурса и проводить сравнения с такими «широкоформатными» англоязычными периодическими изданиями, как AER⁶. Предыдущие исследования показывают, что исключение экономической политики из анализа публикаций российских экономистов существенно искажает получаемую картину (Libman, Zweynert, 2014).

Хотя на данном этапе задача всестороннего сопоставления научного экономического дискурса в России и на Западе не ставилась, использование четвертого корпуса — статей, опубликованных в 2019 — 2021 гг. в AER общим объемом 6,3 млн слов, — позволило уточнить некоторые выводы и наметить направления для дальнейших исследований⁷. Данные по AER были сопоставлены с данными по ВЭ за 2014 — 2021 гг. (5,6 млн слов). Средний объем номеров AER существенно превышает аналогичный показатель для ВЭ (175 тыс. слов против 62 тыс. слов), что и объясняет ограничение анализа в случае AER тремя годами.

Так как были проанализированы тексты всех без исключения опубликованных в ВЭ и AER статей, то и в случае книг, и в случае научных публикаций речь идет о больших данных. От обычных данных большие данные отличают объем, скорость изменения и разнообразие (Berman, 2013. Р. XX).

При работе с текстовыми данными используется контент-анализ в различных формах: количественный, качественный и смешанный. Экономические тексты не исключение (Олейник, 2021; Oleinik, 2022). В основе чисто количественных методов анализа текстов лежит совместная встречаемость слов. Тематическое моделирование служит одним примером чисто количественного подхода к анализу дискурса (Indukaev, 2020; DiMaggio et al., 2013), дистрибутивно-статистический анализ — другим (Каз, 2003).

Смешанные методы предполагают создание словаря и последующий анализ корпуса текстов с его использованием в автоматическом режиме.

Чисто количественный подход представляется малопригодным для решения сформулированных выше задач. При таком подходе ключевые концепты теряются среди массы менее важных терминов и выражений, а интерпретация выявляемых тем в любом случае осуществляется исследователем субъективно, ведь ограничения на количество тем (кластеров слов) и на их интерпретацию отсутствуют.

Использование словаря также имеет недостатки. Существует риск пропустить термин или выражение при составлении. Для минимизации такого риска предпочтительно вовлекать в создание словаря нескольких хорошо знакомых с предметной областью экспертов и вручную кодировать выборки текстов на предварительном этапе (Oleinik, 2015). Ручное кодирование позволяет максимально привязать словарь именно к тем терминам и выражениям, которые встречаются в конкретном корпусе текстов. В данном случае словарь составлен усилиями одного эксперта, а ручное кодирование корпуса текстов невозможно ввиду технических ограничений. Оцифрованные в Google Book книги недоступны в полном объеме.

На первом этапе был создан длинный список концептов, который и послужил основой словаря. В длинный список попали наиболее часто встречающиеся в третьем корпусе текстов слова и добавленные к ним на основе экспертных суждений категории. Длинный список состоит из 76 слов и словосочетаний:

• базовые экономические категории (производство, потребление, инвестиции, сбережения, рынок, конкуренция, монополия, фирма, цена, деньги, инфляция, предприятие, бизнес, профсоюз, рынок труда, безработица, собственность, планирование, регулирование, ВВП, рост, развитие, рациональность, политическая экономия, физиократы);
• основные ресурсы (труд, капитал, кредит, природная/ ресурсная рента, золото, нефть);
• отрасли экономики (промышленность, банковский сектор, сельское хозяйство, строительство, информационные технологии, интернет);
• ключевые для экономической теории и экономической политики в рассматриваемый период персоналии (А. Смит, К. Маркс, Дж. М. Кейнс, Ф. Хайек, М. Тэтчер, Р. Рейган, А. Пиночет)⁸;
• термины, позволяющие судить о направленности международных экономических отношений (США, МВФ, ЕС, Китай, Украина, мировая экономика, империя, национальная экономика);
• активно обсуждавшиеся российскими экономистами в последние 30 лет понятия (либерализм, социализм, общественный договор, эффект колеи, новая институциональная экономика, мир-система, коррупция, административные барьеры, поиск ренты, захват регуляторов, ресурсное проклятие, модернизация, ипотека);
• категории, имеющие универсальное значение (эволюция, революция, государство, система, теория, методология, экономист, социолог, политолог, православие).

К примеру, концепт общественного договора привлек повышенное внимание западных экономистов в контексте круглых столов между властями Польской Народной Республики и представителями профсоюза «Солидарность» в конце 1980-х годов (Elster, 1996). Российские экономисты активно обсуждали концепт общественного договора позднее, в 2000-е годы. Отличия между предприятием и фирмой находились в центре внимания в 1990-е годы в связи с перестройкой хозяйственных связей и принципов корпоративного управления (Айке, Ритерман, 1994; Долгопятова, 1996). Приватизация и популярность новой институциональной экономики обусловили интерес экономистов к вопросам собственности. Этот интерес был особенно интенсивен в 1990-х годах (Старк, 1996).

Созданный таким образом словарь позволил классифицировать 0,13% слов в книгах, изданных на русском, 0,47% — на английском, 0,34% — на французском языках. В журнальных публикациях с помощью этого словаря удалось классифицировать на порядок большую долю всех слов, 3,65%. Доля классифицированных слов в научных текстах в зависимости от рассматриваемого периода такова: 6,64% в советский период (1950 — 1985 гг.), 4,43% — в период поздней перестройки (1989 — 1991 гг.), 4,04% — в период рыночных реформ 1990-х годов (1992 — 1998 гг.), 3,6% — в период роста 2000-х годов, 3,51% — в период кризиса 2008 г. и 2,87% — в период экономической стагнации середины 2010-х годов (см. таблицу). Дополнительным обоснованием используемой периодизации можно считать динамику российского ВВП: чередование кризисов и периодов роста совпадает с использованной периодизацией (рис. 9).

Таблица

Относительная частотность и ранг наиболее часто упоминаемых в публикациях категорий, 1950 — 2021 гг. (в %)

Примечание. Ранг указан в квадратных скобках.

Источник: составлено автором.

На втором этапе для каждой категории с помощью специализированных компьютерных программ QDA Miner и WordStat подсчитывалась ее частота по всему корпусу, как ожидаемая частота F_e. Затем рассчитывалась частота этой категории отдельно для каждого периода (1950 — 1985, 1989 — 1991, 1992 — 1998, 1999 — 2008, 2009 — 2013 и 2014 — 2021) и для каждого языка (русский, английский и французский) F_t. В качестве оценки использована разность (F_t — F_e) деленная на стандартное отклонение (корень из дисперсии) (Шалак, 2004). Эта величина известна как d Коэна (Cohen’s d), используемая для измерения величины эффекта. Величина d от 0,2 до 0,79 свидетельствует о среднем эффекте, от 0,8 и выше — о значительном (Warner, 2013).

На третьем этапе длинный список был преобразован в короткий список. В короткий список из 20 категорий были включены позиции, по которым величина d Коэна приближается к 0,2 хотя бы в одном исследуемом периоде или в публикациях на хотя бы на одном включенном в выборку языке. В короткий список попали категории, отвечающие двум критериям: высокая частота упоминания в корпусах текстов (распространенность) и различная частотность в рассматриваемые периоды (изменчивость). Короткий список включает следующие слова и выражения (в порядке убывания их частотности в третьем корпусе текстов): развитие, предприятие, рынок, рост, труд, капитал, система, производство, кредит, теория, промышленность, цена, инфляция, нефть, США, бизнес, деньги, регулирование, конкуренция, Маркс.

Элементы стабильности в российском экономическом дискурсе

Категории с высокой распространенностью, но относительно низкой изменчивостью указывают на элементы стабильности в российском экономическом дискурсе. Таких элементов оказалось достаточно много: треть из 30 наиболее распространенных категорий из длинного списка не попали в короткий (рис. 2).

Центральная роль государства (12-я категория по общей частоте встречаемости на страницах ВЭ) является одной из констант российского экономического дискурса. Хотя в 2010-е годы наблюдалось некоторое сокращение упоминаний государства в научных статьях, величина соответствующего эффекта не превысила 0,05. Частое упоминание государства помогает интерпретировать константа «регулирование» (23-я категория). Консенсус относительно необходимости регулирования экономической деятельности, в том числе государственного, в постсоветский период не претерпел существенных изменений (d Коэна < 0,02).

Внимание к инвестициям (10-я категория) оставалось высоким как в советский, так и в постсоветский периоды (d Коэна < 0,03). В плановой экономике существовал инвестиционный голод в результате внутренней тенденции к расширению (Корнай, 1990). В постсоветской экономике отток капитала стал одной из причин сохранения проблем инвестиционного процесса. По данным ЦБ РФ, приток капитала в российскую экономику наблюдался только в 2006 и 2007 гг.⁹

Смена парадигм

В постсоветский период непрерывно увеличивалось разнообразие научного экономического дискурса. В советский период даже ограниченное число включенных в словарь категорий позволило классифицировать около 7% текстового объема. К началу 2020-х годов этот показатель сократился более чем в два раза, до менее 3% текстового объема.

В научных публикациях советского периода и особенно в «Капитале» наблюдается распределение Ципфа (Zipf): частотность встречаемости слова в тексте обратно пропорциональна его месту в ранжированном в порядке убывания по частоте списке всех слов. Таким образом, частотность наиболее часто встречающегося слова примерно в 2 раза превышает частотность второго по частоте встречаемости слова, в 3 раза —  третьего и т. д. Например, частотность слова «капитал» на страницах «Капитала» (4,95%) в два с лишним раза превышает частотность слов «производство» (1,87%) и «труд» (1,85%) и в четыре с лишним раза превышает частотность упоминания денег (1,02%). Наиболее часто употребляемые в тексте слова составляют основную часть его объема (Berman, 2013; Таршис, 2013). Со временем распределение частотности слов становится более равномерным (рис. 3), что указывает на непрерывное расширение и обогащение языка российских ученых-экономистов. Так, частотность четырех наиболее часто употребляемых категорий в 2014 — 2021 гг. на порядок ниже: «рост» 0,27%, «развитие» 0,2%, «рынок» 0,18% и «капитал» 0,15% (см. таблицу).

Аналогичная ситуация и с AER, хотя наиболее часто встречающиеся на страницах этого журнала слова иные. Большая их часть отсутствует даже в длинном списке, составленном для третьего корпуса, ввиду их относительной редкости на страницах ВЭ: «эффект» (0,33%), «модель» (0,29%), «процент» (0,26%) и «оценка» (estimate, 0,26%). И лишь затем идут «фирма» (0,25%) и «цена» (0,24%). В общей сложности созданный словарь позволил классифицировать 1,4% встречающихся на страницах AER слов (на страницах ВЭ в тот же период в два раза больше, см. таблицу). Ни один из концептов не доминирует в той же степени, как «капитал» в марксизме, хотя четыре наиболее часто упоминаемые на страницах AER категории указывают на превалирование математического моделирования как основы неоклассической экономической теории (Lawson, 2013).

Непрерывная диверсификация экономического языка в постсоветский период отражает расширение плюрализма в экономической науке. Советская экономическая наука носила парадигмальный характер, будучи производной от марксистской политической экономии. Согласно определению Т. Куна, научная парадигма представляет собой «совокупность убеждений, которые можно рассматривать как само собой разумеющиеся» (Kuhn, 1972. Р. 88). Дискурс парадигмальной науки отличает активное использование достаточно небольшого числа «само собой разумеющихся» понятий, с помощью которых описываются разнообразные явления. Для марксизма к числу таких понятий можно отнести капитал, труд, производство, товар и деньги.

Отход от марксистской парадигмы в российской экономической науке пока не привел к формированию сопоставимого по своей устойчивости консенсуса на основе использования математического моделирования как языка научной коммуникации. Продолжается процесс диверсификации экономического языка, в связи с чем можно согласиться с предположением Л. Григорьева (2017) о существовании по меньшей мере двух дискурсов в российской экономической науке: первый производен от неоклассической парадигмы, являющейся альтернативой марксизму, а второй посвящен поиску адекватного языка для описания российской экономики.

В 1990-е годы были ожидания, что институциональная экономика станет основой новой парадигмы в российской экономической теории. Язык институционального анализа представлялся достаточно гибким и универсальным для описания российских реалий в категориях, понятных в том числе и экономистам неоклассической ориентации. Относительная частотность использования институциональных категорий на страницах ВЭ резко возросла во второй половине 1990-х и в начале 2000-х годов (рис. 4). Однако общеупотребимыми они не стали. Хотя эти термины показывают высокую изменчивость, их общая распространенность остается низкой: трансакционные издержки занимают 50-ю позицию по частоте встречаемости, институциональная экономика — 60-ю и т. д. Всплеск интереса к категориям институционального анализа сменился спадом в 2010-е годы. Мониторинг последующих изменений в языке экономистов позволит отслеживать относительную распространенность неоклассического, марксистского и иных дискурсов в российской экономической науке.

Изменения в российском экономическом дискурсе

В коротком списке категорий, которые широко распространены и изменчивы, обращает на себя внимание динамика марксистских категорий. Капитал, труд и производство часто упоминались на страницах научных публикаций советского периода, а в постсоветский период их относительная частотность резко сократилась (рис. 5). Такая динамика подтверждает вывод об отказе от марксистской парадигмы как основы российского экономического дискурса.

Если сосредоточиться на постсоветском периоде, то оказывается, что популярность трудовой теории стоимости сошла на нет к концу 1990-х годов (рис. 6). Относительная частотность категорий «труд» и «производство» в последующие годы значительно ниже значений в периоды перестройки и рыночных реформ. Аналогичная динамика характерна для категории «предприятие». В период поздней перестройки реформа предприятия находилась в центре дискуссий экономистов, а в 1990-е годы значительное внимание уделялось перестройке хозяйственных связей и принципов корпоративного управления. В настоящее время термин «предприятие» используется для анализа экономических организаций значительно реже, уступив место «фирме» (см. рис. 2).

Изменения относительной частотности категории «собственность» носят сходный характер. Идея развития арендных отношений была популярной в период перестройки. Массовая приватизация обусловила сохранение интереса к вопросам собственности в 1990-е годы. А в последующие периоды эта тематика переместилась на периферию научных дискуссий.

Научный и повседневный дискурсы

Для сравнения научного и повседневного экономического дискурса была рассчитана относительная частотность категорий из словаря с использованием корпуса Google Books. Только несколько из включенных в словарь категорий чаще встречаются в опубликованных на русском языке книгах, чем в книгах на европейских языках: «деньги», «Украина», «политолог», «экономист», «природная/ресурсная рента» и «административная рента», однако изменения во всех шести случаях малы (d Коэна <0,01). Такой результат свидетельствует об относительно слабом влиянии экономической тематики на российский повседневный дискурс (с поправкой на отмеченные выше ограничения первого корпуса). Англоязычный повседневный дискурс имеет более явно выраженную «экономическую» составляющую.

В изданных на английском языке книгах особенно часто встречаются ссылки на США и упоминания слова «система» (рис. 7). Последнее может указывать на более системный характер повседневного дискурса в этом случае. «Труд» значительно чаще упоминается в книгах на французском языке. Возможное объяснение заключается в факте традиционно широкой поддержки левых движений во Франции.

Использованный методологический подход позволяет сопоставлять научный и повседневный экономический дискурс. Для этого необходимо рассчитать ожидаемую частоту (F_e) с помощью корпуса Google Books, а наблюдаемую частоту (F_t) — с помощью корпуса ВЭ (рис. 8). Изменения при таком дизайне указывают на особенности научного экономического дискурса, если принять повседневный экономический дискурс за точку отсчета.

Сравнение научного и повседневного экономического дискурса в России позволяет сделать несколько выводов. Во-первых, в большинстве случаев относительная частотность включенных в словарь категорий выше в научном дискурсе. Исключений несколько: упоминания природной/ресурсной ренты и поиска ренты в 1989 — 1991 гг., интернета и мир-системы в 1989 — 1998 гг., эффекта колеи в 1992 — 1998 гг., православия в 2014 — 2019 гг., однако величина эффекта изменений очень мала (d Коэна < 0,01).

Во-вторых, категории трудовой теории стоимости отличает наибольший эффект изменений (см. рис. 8). Трудовая теория стоимости, а также вопросы реформирования предприятий слабо связаны с повседневным дискурсом в постсоветский период. Эти темы значительно активнее обсуждались на страницах ВЭ.

В-третьих, категории развития и роста представляются оторванными от повседневного дискурса. Лозунг достижения душевого производства ВВП на уровне Португалии или Испании конца 1990-х годов, провозглашенный в 1999 г. (Путин, 1999) и впоследствии конкретизированный как задача удвоения ВВП в 2003 — 2014 гг., с этой точки зрения нашел более живой отклик со стороны экономистов, а не обычных граждан.

Категории роста и развития находятся в числе наиболее часто упоминаемых на страницах ВЭ (1-я и 4-я по этому критерию соответственно, см. таблицу). Примечательно постепенное перемещение внимания с «развития» на «рост»: к 2021 г. категория «рост» вытеснила категорию «развитие» на второй план, став наиболее часто используемой российскими экономистами. В литературе можно найти предположение, что популярность категории «развитие» объяснима активно проводимой в период пребывания Д. Медведева на постах президента и председателя правительство РФ кампании по модернизации экономики (Indukaev, 2020). Отслеживание относительной частотности обеих категорий на протяжении всего рассматриваемого периода не подтверждает данную гипотезу: тема развития была популярнее темы роста и в советский период, и в постсоветский период вплоть до 2013 г. (см. таблицу, рис. 11), хотя Медведев публиковал свои статьи позднее (Медведев, 2015, 2016, 2018).

Развитие и рост в экономическом смысле почти синонимы, однако первая категория имеет институциональное и структурное измерение в дополнение к чисто количественному, выраженному в темпах роста ВВП (Rutherford, 2013; Bannock et al., 2004). Тот факт, что российские экономисты перенесли акцент с развития на рост, может свидетельствовать об их понимании прогресса преимущественно в количественных терминах, прежде всего как увеличения объемов ВВП и темпов его роста. Как именно обеспечивается данный результат — с этой точки зрения относительно менее важно.

Сравнение динамики относительной частотности категорий «рост» и «рост ВВП» на страницах ВЭ подтверждает, что под ростом понимается прежде всего позитивная динамика ВВП (рис. 9). Кроме того, до глобального кризиса 2009 г. изменение относительной частотности этих категорий происходило преимущественно синхронно с изменением российского ВВП.

В случае книг связь между упоминанием роста/ роста ВВП и собственно ростом ВВП выражена менее явно. Синхронизация упоминаний роста и роста ВВП произошла только в 2010-х годах. При этом изменение частотности этих категорий слабо связано с динамикой ВВП.

Для проверки предложенной интерпретации концептов роста и развития мы сравнили их относительную частотность на страницах ВЭ и AER (рис. 10). Именно категории роста и развития оказываются отличительными маркерами российского экономического дискурса, если ограничиться созданным словарем¹⁰. Хотя обе категории упоминаются чаще в публикациях в ВЭ, величина эффекта выше в случае роста. Таким образом, именно повышенное внимание к росту отличает сегодняшний дискурс российских экономистов.

В отличие от научного дискурса, в повседневном дискурсе идея развития остается намного популярнее идеи роста (см. рис. 11). Примечательно, что в английском и французском повседневных дискурсах ситуация противоположна: growth (croissance) на страницах книг встречается в 1989 — 2019 гг. чаще, чем development (developpement), при этом частотность обеих категорий на европейских языках снижается.

Для подведения итогов вернемся к исследовательским вопросам. Проведенный сравнительный анализ позволяет выявить следующие изменения в российском экономическом дискурсе в постсоветский период. Научный экономический дискурс стал более плюралистичным, о чем свидетельствует постоянное расширение словаря экономистов. Парадигма, производная от марксистской политической экономии, осталась в прошлом, а вопрос о новой парадигме не закрыт, если судить по публикациям в ВЭ. Российская экономическая наука в этом смысле остается «неортодоксальной» и плюралистичной, что отличает ее от экономической науки на Западе, где превалируют неоклассический мейнстрим и соответствующий ему язык математического моделирования. Продолжение сравнительного контент-анализа публикаций в ВЭ и AER представляется перспективным направлением для дальнейших исследований, как и продолжение мониторинга публикаций в российских экономических изданиях, в том числе и на региональном уровне. Последнее позволило бы уточнить различия между «центром» и «периферией» (Libman, Zweynert, 2014).

Другой значимый результат касается постепенного смещения акцента в публикациях российских экономистов с развития на рост. Не исключено, что преимущественно количественная и экспансионистская трактовка прогресса лежит в основе тенденций на национальном и геополитическом уровне, которые примут более явные формы в ближайшем будущем.

Повседневный дискурс в российском случае менее приспособлен для обсуждения экономических проблем и представляется относительно более оторванным от научного экономического дискурса, хотя этот вывод требует дополнительной проверки ввиду ограничений первого корпуса. Использованный словарь позволил классифицировать в 3,6 раза меньше слов в книгах на русском языке, чем в англоязычных книгах, и в 2,6 раза меньше, чем в книгах на французском языке. В ориентированных на массового читателя книгах категории, позволяющие разобраться в вопросах экономики, занимают скорее периферийное место. Соответственно, практические последствия замещения идеи развития идеей роста на обыденном уровне могут не осознаваться.

¹ Доля всех публикаций, в метаданных которых упоминается экономический дискурс, подготовленных представителями той или иной страны, разделенная на долю всех проиндексированных в Web of Science публикаций в области общественных наук, приходящуюся на эту страну.

² На момент подготовки статьи были доступны данные по книгам, опубликованным с 1800 по 2019 г.

³ В 2008 — 2019-х гг. на первом месте, в 2020 г. — на втором (https: www.elibrary.ru titles_compare.asp?rubriccode=060000&ratingyear=2020&sortorder=0&order=0&titleid=7715& pagenum=l).

⁴ По величине ранга Scimago в 2019 — 2020 гг. он находится во втором квартиле периодических изданий в области экономики и эконометрики.

⁵ Согласно описанию, это «теоретический и научно-практический журнал общеэкономического содержания».

⁶ По величине ранга Scimago в 1999 — 2020 гг. AER находится в первом квартиле периодических изданий в области экономики и эконометрики.

⁷ Пожелание добавить к сравнению публикации в AER было высказано одним из рецензентов.

⁸ Смит, Кейнс и Маркс (в этом порядке) относятся к числу наиболее часто упоминаемых имен экономистов в текстах авторефератов диссертаций на соискание ученой степени кандидата экономических наук, защищенных в период с осени 2007 г. по декабрь 2010 г. (Libman, Zweynert, 2014).

⁹ ЦБ РФ. Финансовые операции частного сектора (по данным платежного баланса РФ), https: www.cbr.ru VFS statistics credit_statistics bop outflow.xlsx

¹⁰ Рост и развитие остаются ключевыми маркерами и после добавления в словарь таких категорий, как «модель» и «равновесие». Однако задача подробного сравнения российского и западного научного дискурса выходит за рамки настоящей статьи.

Список литературы / References

Айке Б., Ритерман Р. (1994). От предприятия к фирме: заметки по теории предприятия переходного типа. Вопросы экономики. № 8. С. 31 — 39. [Ickes В., Riterman R. (1994). From the enterprise to the firm: Notes on the theory of enterprise in transition. Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 31 — 39. (In Russian).]

Ачилова E. H. (2009). Экономический дискурс как разновидность институционального: квалификация и структура. Культурная жизнь Юга России. № 3. С. 94 — 96. [Achilova Е. N. (2009). Economic discourse as a variety of institutional discourse: Typology and structure. Kulturnaya Zhizn Yuga Rossii, No. 3, pp. 94 — 96. (In Russian).]

Афанасьев В. С. (1985). Этапы развития буржуазной политической экономии: Очерк теории. 2-е изд. М.: Экономика. [Afanasiev V. S. (1985). Evolution of capitalist political economy. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Бретель Э. A. (1966). Политическая экономия капитализма. M.: Международные отношения. [Bregel Е. А. (1966). Political economy of capitalism. Moscow: Mezhdunarodnye Otnosheniya. (In Russian).]

Евтушина T. А., Ковальская H. A. (2014). Экономический дискурс как объект лингвистического исследования. Вестник Челябинского Государственного Университета. № 6. С. 42 — 46. [Evtushina Т. A., Kovalskaya N. А. (2014). Economic discourse as a subject of linguistic inquiry. Vestnik Chelyabinskogo Gosudarstvennogo Universiteta, No. 6, pp. 42 — 46. (In Russian).]

Григорьев Л. (2017). Два дискурса в российской экономической науке. Вопросы экономики. № 9. С. 135 — 157. [Grigoryev L. (2017). Two discourses in Russian economic sciences. Voprosy Ekonomiki, No. 9, pp. 135 — 157. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2017-9-135-158

Долгопятова T. (1996). Переходная модель поведения российских промышленных предприятий (по данным эмпирических исследований 1991 — 1995 гг.). Вопросы экономики. № И. С. 119 — 130. [Dolgopyatova Т. (1996). A transitionary model of behavior of Russian industrial enterprises. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 119 — 130. (In Russian).]

Ильин M. А., Рабинович M. A. (1973). Политическая экономия капитализма в вопросах и ответах. 3-є изд. М.: Политиздат. [Пуп М. A., Rabinovich М. А. (1973). Political economy of capitalism in questions and answers. Moscow: Politizdat. (In Russian).]

Каз M. (2003). Дискурс и развитие экономического знания. Вопросы экономики. № 12. С. 81 — 94. [Kaz М. (2003). Discourse and development of economic knowledge. Voprosy Ekonomiki, No. 12, pp. 81—94. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2003-12-81-94

Козлов Г. A. (1965). О ленинском этапе политической экономии социализма. История экономических учений. М.: Мысль. С. 261 — 347. [Kozlov G. А. (1965). On Leninist stage in political economy of socialism. In: History of economic thought. Moscow: Mysl, pp. 261 — 347. (In Russian).]

Корнай Я. (1990). Дефицит. M.: Наука. [Kornai J. (1990). Economics of shortage. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Кронрод Я. A. (1966). Законы политической экономии социализма: очерки, методологии, теории. М.: Мысль. [Kronrod Y. А. (1966). Laws of political economy of socialism: Essays, methodologies, theories. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Маркс К. (1951 — 1952). Капитал: Критика политической экономии: в 3-х т. М.: Государственное издательство политической литературы. [Marx К. (1951 — 1952). Capital: A critique of political economy. In 3 vols. Moscow: Gosudarstvennoe Izdatelstvo Politicheskoi Literatury. (In Russian).]

Медведев Д. A. (2015). Новая реальность: Россия и глобальные вызовы. Вопросы экономики. № 10. С. 5 — 29. [Medvedev D. А. (2015). A new reality: Russia and global challenges. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 5 — 29. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2015-10-5-29

Медведев Д. A. (2016). Социально-экономическое развитие России: Обретение новой динамики. Вопросы экономики. № 10. С. 5 — 30. [Medvedev D. А. (2016). Social and economic development of Russia: Finding new dynamics. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 5 — 30. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2016-10-5-30

Медведев Д. A. (2018). Россия-2024: Стратегия социально-экономического развития. Вопросы экономики. № 10. С. 5 — 28. [Medvedev D. А. (2018). Russia-2024: The strategy of social and economic development. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 5-28. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-10-5-28

Мызникова Г. M. (1983). Критика буржуазных теорий политической экономии социализма. М.: Экономика. [Myznikova G. М. (1983). A critique of capitalist theories of political economy of socialism. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Олейник A. H. (2021). Применение контент-анализа в экономических науках: обзор текущего состояния дел и перспектив. Вопросы экономики. №4. С. 79 — 95. [Oleinik А. N. (2021). Content analysis in economic sciences: An overview of the current and perspective uses. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 79 — 95. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2021-4-79-95

Островитянов К. В. (ред.) (1954). Политическая экономия. М.: Издательство политической литературы. [Ostrovityanov К. V. (ed.) (1954). Political economy. Moscow: Izdatelstvo Politicheskoi Literatury. (In Russian).]

Путин В. (1999). Россия на рубеже тысячелетий Независимая газета. 30 декабря. [Putin V. (1999). Russia on the threshold of the millennium. Nezavisimaya Gazeta, December 30. (In Russian).] https: www.ng.ru politics 1999-12-30 4_millenium.html

Румянцев A. M. (ред.) (1972 — 1980). Экономическая энциклопедия. Политическая экономия: в 4-х т. М.: Советская энциклопедия. [Rumyantsev А. М. (ed.) (1972 — 1980). Economic encyclopedia. Political economy. In 4 vols. Moscow: Sovetsakaya Entsiklopediya. (In Russian).]

Румянцев A. M. (ред.) (1982). Политическая экономия: Капиталистический способ производства: Учебник. 5-е изд. М.: Издательство политической литературы. [Rumyantsev А. М. (ed.) (1982). Political economy: Capitalist mode of production: A textbook. Moscow: Izdatelstvo Politicheskoi Literatury. (In Russian).]

Румянцев A. M. (ред.) (1985). Политическая экономия: Учебник для неэкономических вузов. М.: Издательство политической литературы. [Rumyantsev А. М. (ed.) (1985). Political economy: A textbook for non-economists. Moscow: Izdatelstvo Politicheskoi Literatury. (In Russian).]

Старк Д. (1996). Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма. Вопросы экономики. № 6. С. 4 — 24. [Stark D. (1996). Recombined property and the birth of East European capitalism. Voprosy Ekonomiki, No. 6, pp. 4 — 24. (In Russian).]

Таршис E. Я. (2013). Контент-анализ: принципы методологии. Построение теоретической базы. Онтология, аналитика и феноменология текста. Программы исследования. М.: URSS. [Tarshis Е. Y. (2013). Content analysis: Methodological principles. Moscow: URSS (In Russian).]

Шалак В. И. (2004). Контент-анализ. Приложения в области: политологии, психологии, социологии, культурологии, экономики, рекламы. М.: Омега-Л. [Shalak V. I. (2004). Content analysis and its applications. Moscow: Omega-L. (In Russian).]

Цаголов Н. А. (ред.) (1968). Метод «Капитала» и вопросы политической экономии социализма. М.: Издательство Московского университета. [Tsagolov N. A. (ed.) (1968). Methodology of “Capital” and issues in political economy of capitalism. Moscow: Izdatelstvo Moskovskogo Universiteta. (In Russian).]

Цаголов H. А. (ред.) (1973 — 1974). Курс политической экономии: в 2-х т. 3-є изд. М.: Экономика. [Tsagolov N. A. (ed.) (1973 — 1974). Lectures on political economy. In 2 vols. 3^rd ed. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Цаголов H. А. (ред.) (1981). Ленинская теория империализма и актуальные проблемы политической экономии. М.: Издательство Московского университета. [Tsagolov N. A. (ed.) (1981). Leninist theory of imperialism and actual problems of political economy. Moscow: Izdatelstvo Moscovskogo Universiteta. (In Russian).]

Amariglio J. L. (1988). The body, economic discourse, and power: An economist’s introduction to Foucault. History of Political Economy, Vol. 20, No. 4, pp. 583 — 613. https: doi.org 10.1215 00182702-20-4-583

Bannock G., Baxter R. E., Davis E. (2004). Economic development. In: The Penguin dictionary of economics. 7^th ed. London; New York: Penguin Books.

Berman J. J. (2013). Principles of big data: Preparing, sharing, and analyzing complex information. Waltham, MA: Morgan Kaufmann.

Brown V. (1994). Higgling: The language of markets in economic discourse. In: N. De Marchi, M. S. Morgan (eds.). Higgling: Transactors and their markets in the history of economics (Annual supplement to volume 26 “History of political economy”). Durham; London: Duke University Press, pp. 66 — 93.

DiMaggio P., Nag M., Biei D. (2013). Exploiting affinities between topic modeling and the sociological perspective on culture: Application to newspaper coverage of U.S. government arts funding. Poetics, Vol. 41, No. 6, pp. 570 — 606. https: doi.org 10.1016 j.poetic.2013.08.004

Elster J. (1996). Introduction. In: J. Elster (ed.). The roundtable talks and the breakdown of communism, pp. 1 — 20. Chicago: The University of Chicago Press.

Foucault M. (1976). Histoire de la sexualite. Vol. 1. La volonte de savoir. Paris: Editions Gallimard.

Foucault M. (1984). Histoire de la sexualite. Vol. 2. L’usage des plaisirs. Paris: Editions Gallimard.

Foucault M. (2007). Security, territory, population. Lectures at the College de France, 1977 — 1978. Basingstoke; New York: Palgrave Macmillan.

Gambles A. (1999). Protection and politics: Conservative economic discourse, 1815 — 1852. Woodbridge; Rochester, NY: The Boydell Press.

Indukaev A. (2020). Studying ideational change in Russian politics with topic models and word embeddings. In: D. Gritsenko, M. Wijermars, M. Kopotev (eds.). The Palgrave handbook of digital Russia studies. Cham: Palgrave Macmillan, pp. 443-464. https: doi.org 10.1007 978-3-030-42855-6_25

Kuhn T. S. (1972). Scientific paradigms. In: B. Barnes (ed.). Sociology of science: Selected readings. Harmondsworth: Penguin, pp. 80 — 104.

Lawson T. (2013). What is this “school” called neoclassical economics? Cambridge Journal of Economics, Vol. 37, No. 5, pp. 947—983. https: doi.org 10.1093 cje bet027

Leaver A. (2015). Fuzzy knowledge: An historical exploration of moral hazard and its variability. Economy & Society, Vol. 44, No. 1, pp. 91 — 109. https: doi.org 10.1080 03085147.2014.909988

Libman A., Zweynert J. (2014). Ceremonial science: The state of Russian economics seen through the lens of the work of 'doctor of science’ candidates. Economic Systems, Vol. 38, No. 3, pp. 360-378. https: doi.org 10.1016 j.ecosys.2013.11.001

Medema S. G. (2011). HES presidential address: The Coase theorem lessons for the study of the history of economic thought. Journal of the History of Economic Thought, Vol. 33, No. 1, pp. 1-18. https: doi.org 10.1017 S105383721000060X

Medema S. G. (2014). 1966 and all that: Codification, consolidation, creep, and controversy in the early history of the Coase theorem. Journal of the History of Economic Thought, Vol. 36, No. 3, pp. 271 — 303. https: doi.org 10.1017 S1053837214000340

Meyer М. (2001). Between theory, method, and politics: Positioning of the approaches to CDA. In: R. Wodak, M. Meyer (eds.). Methods of critical discourse analysis. London: Sage, pp. 14 — 31.

Michel J.-B., Shen Y. K., Aiden A. P., Veres A., Gray M. K., The Google Books Team, Pickett J. P., Hoiberg D., Clancy D., Norvig P., Orwant J., Pinker S., Nowak M. A., Lieberman A. E. (2011). Quantitative analysis of culture using millions of digitized books. Science, Vol. 331, No. 6041, pp. 176 — 182. https: doi.org 10.1126 science.1199644

Oleinik A. (2015). The language of power: A content analysis of presidential addresses in North America and the Former Soviet Union, 1993—2012. International Journal of the Sociology of Language, No. 236. pp. 181 — 204. https: doi.org 10.1515 ijsl-2015-0026

Oleinik A. (2022). Content analysis as a method for heterodox economics. Journal of Economic Issues, Vol. 56, No. 1, pp. 259 — 280. https: doi.org 10.1080 00213624. 2022.2025730

Rutherford D. (2013). Development. In: Routledge dictionary of economics. 3^rd ed. London: Routledge.

Samuels W. J. (ed.) (1990). Economics and discourse: An analysis of the language of economists. Boston: Kluwer Academic Publishers.

Smith S. S., Kulynych J. (2002). It may be social, but why is it capital? The social construction of social capital and the politics of language. Politics & Society, Vol. 30, No. 1, pp. 149-186. https: doi.org 10.1177 0032329202030001006

Warner R. (2013). Applied statistics: From bivariate through multivariate techniques. 2^nd ed. Thousand Oaks: Sage.

Withington P. (2020). Intoxicants and the invention of “consumption.” Economic History Review, Vol. 73, No. 2, pp. 384 — 408. https: doi.org 10.1111 ehr.12936

Wolloch N. (2020). Adam Smith and the concept of natural capital. Ecosystem Services, Vol. 43, article 101097. https: doi.org 10.1016 j.ecoser.2020.101097