Возвращение расколотой цивилизации

Ал. А. Мальцев
Ан. А. Мальцев

(О книге В. Л. Иноземцева «Экономика без догм. Как США создают новый экономический порядок»)

Пандемия COVID-19 и последовавший за ней «Великий локдаун» дали повод многим исследователям говорить о том, что коронакризис разделил историю человечества на две эпохи: до и после пандемии. С самых высоких трибун стали раздаваться заявления, будто бы после победы над коронавирусом в мировой экономике кардинально изменится расклад сил. Диапазон оценок посткоронавирусной конфигурации глобального хозяйства чрезвычайно широк, а контуры его будущего специалисты рисуют по-разному. Тем не менее особенно громко звучат голоса тех, кто видит в COVID-19 угрозу возможностям США и их лидерству (Norrlof, 2020), а также усматривает в коронакризисе сигнал, знаменующий наступление эры китайской гегемонии (Ekman, 2020).

О пандемии как лакмусовой бумажке, вскрывшей ряд проблем ведущих стран Запада, начали писать даже ученые, которых трудно заподозрить в синофилии, обвинить в алармизме и плохом понимании сути происходящих в мировом хозяйстве социально-экономических изменений. Так, П. Кругман, рассуждая о проблемах, вызванных в Соединенных Штатах COVID-19, задается вопросом о том, остаются ли США развитой страной (Krugman, 2020). Б. Миланович возлагает вину за «разгром» Запада в сражении с ковидом на ценностные установки его населения. В частности, на «культуру нетерпения», ставшую, по мнению экономиста, не только источником неспособности западных государств эффективно бороться с пандемией, но и едва ли не главной причиной финансиализации, нежелания их жителей сберегать и ряда других социально-экономических «недугов», подрывающих конкурентоспособность данных экономик (Milanovic, 2020). П. Ромер усматривает в успехах азиатских стран в борьбе с коронавирусом свидетельство достижения Китаем паритета с Западом в отдельных сферах инновационной деятельности (подробнее см.: Yeung, 2021).

Однако, на наш взгляд, важнее обратить внимание на другой момент. В условиях очередного всплеска популярности декадентского нарратива о закате США и ЕС могут быть восприняты неоднозначно рассуждения о том, что изъяны в работе их экономик (безудержная эмиссия, разрастание правительственных обязательств, рост имущественного неравенства, гипертрофия финансового сектора и пр.) выступают не причинами для беспокойства, а проявлениями социально-экономического триумфа этих стран. Безусловно, проще сразу отмахнуться от подобных тезисов как от плода воспаленного воображения обскурантистов, отрицающих очевидные факты и страдающих тяжелой формой интеллектуальной близорукости. Гораздо сложнее попытаться понять их логику.

С нашей точки зрения, ознакомиться с особенностями взглядов приверженцев подобных нешаблонных идей позволяет монография известного российского экономиста В. Л. Иноземцева «Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок» (Иноземцев, 2021). Как легко догадаться из ее названия, ученый явно не разделяет мнение Дж. Стиглица (Stiglitz, 2015) и ряда других крупных экспертов, будто бы XXI в. будет «китайским столетием». На чем же Иноземцев строит свою аргументацию?

Непростое сорокалетие

Наверное, одной из наиболее ярких черт научного творчества Иноземцева выступает глубокое погружение любого анализируемого им явления в исторический контекст. Поэтому неудивительно, что анализ одной из центральных проблем «Экономики без догм» — особенностей современной финансовой системы, обеспечивающей «Соединенным Штатам, государствам — участникам зоны евро, Великобритании и Швейцарии невиданные возможности стимулирования их экономик» и видящейся автору этой книги важнейшим источником непреодолимого в обозримой перспективе разделения современной мировой экономики на два лагеря — стран с «неограниченными богатствами» и государств «постепенного отставания» (Иноземцев, 2021. С. 198, 200), — начинается издалека. По мнению автора, истоки этого раскола следует искать прежде всего на обломках Бреттон-Вудской системы (БВС), крах которой он воспринимает отнюдь не концом или, по меньшей мере, началом конца американской экономической и монетарной гегемонии (Eichengreen, 2021), а зарей эпохи новой финансовой реальности, возглавляемой западным миром, оформление контуров которой заняло почти 40 лет — с конца 1960-х по середину 2000-х годов.

Но что же в таком случае отличало мировую экономику постбреттон-вудских десятилетий? Памятуя о капитальных работах Иноземцева (см., например: Иноземцев, 1999), посвященных специфике функционирования постиндустриального общества, можно ожидать интерпретацию данной эпохи в терминах перехода от индустриализма к постиндустриализму. Однако если эта теоретическая рамка и встречается в первой главе «Экономики без догм», то только в качестве небольшого штриха на ее полях. Вместо этого Иноземцев делится с читателями иными наблюдениями, подчеркивающими «поистине революционный характер этого [1980-х годов] десятилетия, которое запустило механизм беспрецедентного перераспределения богатства и влияния в глобальном масштабе» (Иноземцев, 2021. С. 31).

Во-первых, в отличие от некоторых авторов¹, усматривающих в кризисе БВС признак упадка Запада, российский экономист, напротив, видит в нем начало поиска западными государствами «новой экономической системы, в рамках которой появятся новые источники богатства, сложатся новые пропорции воспроизводства и возникнут новые принципы регулирования» (Иноземцев, 2021. С. 50). Во-вторых, деструкция БВС мыслится ученому не прощанием с эпохой мира и гармонии (Cato, 2009), а процессом освобождения американской экономики от смирительной рубашки сильного доллара и излечения от дефицитофобии.

Анализу причин, почему эти добродетели превратились в вериги, сдерживающие поступательное развитие хозяйственной системы США, посвящено множество работ². В этом отношении цифры, которые Иноземцев приводит для иллюстрации положительных последствий демонтажа БВС для Соединенных Штатов, едва ли могут претендовать на большую новизну. Любопытнее выглядят его объяснения преждевременности некрологов эпохе доминирования доллара и бесплодности мрачных прогнозов, сулящих экономике США бесчисленные проблемы из-за утраты привязки их валюты к золоту. Экономист связывает посрамление скептиков главным образом с удачным стечением обстоятельств, когда разрушение БВС совпало с началом стремительной экспортоориентированной индустриализации стран Восточной Азии, вызвавшей к началу 2000-х годов сырьевой бум, резко обогативший страны периферии. В этих условиях США превратились в «крупнейшего потребителя импортных промышленных товаров в мире» (Иноземцев, 2021. С. 34), а развивающийся мир, пытаясь защититься от возможных социально-экономических неурядиц, начал инвестировать вырученные от экспорта в страны ОЭСР средства в покупку американских казначейских облигаций. В результате к началу XXI в. Америка обрела «гигантские возможности рефинансирования», не имея при этом де-факто «ни внешнего долга, ни внешней торговли, так как делала заимствования и покупала товары за собственную валюту», а страны с формирующимся рынком «оставались зависимы от западного мира, хотя и не осознавали этого» (Иноземцев, 2021. С. 35).

Читатели могут задаться справедливым вопросом: так ли нешаблонны идеи Иноземцева, как их хотят представить авторы настоящей статьи? При беглом взгляде на эти тезисы может действительно показаться, будто российский экономист лишь ретранслирует давно известные истины. Скажем, близкие соображения в отношении необоснованности опасений по поводу увеличения государственного долга США неоднократно высказывал Кругман. «Из-за того, что [государственный] долг — это деньги, которые мы должны себе, он напрямую не делает экономику [США] беднее (а его выплата не делает нас богаче)», — писал нобелевский лауреат в 2015 г. (Krugman, 2015; перевод наш. — Ал. М., Ан. М.). Б. Бернанке еще в 2007 г. указывал на то, что во второй половине 1990-х — начале 2000-х годов страны с формирующимся рынком превратились из чистых заемщиков в чистых кредиторов, начав выплачивать свои международные долги и приобретать активы индустриальных государств, поэтому внешние дисбалансы (счета текущих операций) в значительной степени — рыночный феномен, и в случае дефицита США отражают привлекательность как экономики США в целом, так и глубины, ликвидности и правовых гарантий ее рынков капитала (Bernanke, 2007). По мнению профессора Университета Джонса Хопкинса Хо-Фунг Хунга, огромные азиатские инвестиции в низкодоходные американские казначейские облигации являлись своеобразной данью, превращающей азиатские сбережения в американскую потребительскую мощь и продлевающей процветание Америки (Hung, 2016. Р. 125).

Но означает ли это, что Иноземцев лишь воспроизводит некоторые элементы становящейся все более популярной современной денежной теории, постулирующей, что пока страна является суверенным эмитентом валюты и не привязывает ее курс к валюте другого государства, то никаких ограничений на государственные расходы не существует (Globerman, 2021)? На наш взгляд, автор рецензируемой работы обогащает эти идеи важным соображением историко-социологического толка. По его мысли, несмотря на то что в 1970 — 2000-е годы процесс трансформации экономики США в сторону готовности «допускать невиданные ранее бюджетные и торговые дисбалансы» шел полным ходом, их элиты находились в плену старых догм «финансовой предсказуемости и стабильности» (Иноземцев, 2021. С. 50, 52). Правящие круги Соединенных Штатов и других развитых стран до конца не осознавали, какой фантастический по своей мощи экономический инструмент оказался в их руках. Примечательно и то, что создание в 1970 — 2000-е годы новой финансовой системы Иноземцев оценивает настолько высоко, что, по сути, сдвигает окончание хобсбаумовского «короткого» XX в. с 1991 г. (Hobsbawm, 1994) на 2008 — 2009 гг., события которых покончили с финансовой «закомплексованностью», царящей в сознании западного истеблишмента, и открыли новую страницу в истории мировой экономики (Иноземцев, 2021. С. 52).

Эпоха финансового раскрепощения

Катализатором мейнстримизации идей, позволяющих демонтировать вековечные представления, обязующие государство «ограничи[вать] расходы вслед за доходами» (Иноземцев, 2021. С. 59), как следует из второй главы «Экономики без догм», стал кризис 2008 — 2009 гг. Именно Великая рецессия выступила триггером мировоззренческого сдвига, материализовавшегося в беспрецедентных правительственных программах помощи, принятых властями развитых стран для вызволения их экономик из тисков финансово-экономических неурядиц. «В период Великой рецессии, — утверждает Иноземцев, — как монетарные власти, так и правительство впервые в истории в мирное время применили столь масштабные меры поддержки экономики, обеспеченные исключительно за счет наращивания государственного долга и кредитной накачки отдельных отраслей и секторов» (Иноземцев, 2021. С. 62).

Некоторые читатели, вероятно, увидят в данной цитате лишь очередной повод усомниться в оригинальности идей российского экономиста. Дочитав вторую главу «Экономики без догм» только до середины, им будет трудно возразить, поскольку большинство представленных в начале раздела проявлений разрыва с «традиционной финансовой политикой» (Иноземцев, 2021. С. 75), возникших в 2000 — 2010-е годы, едва ли покажутся новыми. Скажем, в теоретическом плане роль количественного смягчения в борьбе с Великой рецессией и пандемией COVID-19 гораздо глубже раскрыта в работах Э. Симса и Ц. С. By (Sims, Wu, 2020), а призывы не поддаваться страхам инфляции и роста долговой нагрузки из-за рекордных бюджетных вливаний в исполнении Стиглица (Stiglitz, 2010, 2020) выглядят, пожалуй, более завораживающими. Кто-то вообще вслед за К. Рогоффом отнесется к количественному смягчению как к «хлипкому и сомнительному инструменту» (Rogoff, 2015) и будет продолжать восхищаться тонкой критикой А. Алесины (Alesina, 2012) безоглядного повышения государственных расходов для преодоления последствий кризисных явлений. Однако мы сосредоточимся на рассмотрении предложенного Иноземцевым объяснения того, что сделало возможным само применение крупнейшими странами Запада этих приемов экономической политики в 2010-е годы.

Ответ Иноземцева на этот вопрос занимает несколько глав. Сначала он предлагает рассмотреть в появлении нестандартного макроэкономического инструментария роль отрицательных процентных ставок, ставших, по его мнению, «самым важным событием 2010-х годов в сфере экономики и финансов» (Иноземцев, 2021. С. 78). Опуская детали любопытного экскурса в историю этого феномена³, перейдем к принципиально важной, с нашей точки зрения, гипотезе Иноземцева: основной эффект отрицательных процентных ставок состоит в том, что «в случае широкого распространения подобной практики возникает пока еще довольно иллюзорная, но в будущем способная стать реальной возможность снижения государственного долга в ходе новых заимствований» (Иноземцев, 2021. С. 82). Отсюда, заключает исследователь, «в наиболее успешных экономиках, и прежде всего в США, наращивание государственного долга с целью поддержки экономики может стремительно увеличивать национальное богатство» (Иноземцев, 2021. С. 93).

Как считает Иноземцев, первой проверкой работоспособности этой нарушающей привычную экономическую логику схемы стала пандемия COVID-19. В подтверждение ученый приводит ряд цифр. Например, если за 2020 г. объем государственного долга США возрос на 4,6 трлн долл., то общая капитализация их фондового рынка — на 6,55 трлн, а активы американских домохозяйств — практически на 8 трлн долл. В сложнейший «ковидный» 2020-й год на обслуживание своих долговых обязательств США направляли 7,8% бюджетных расходов, а в 1999 — 2000 гг., когда бюджет верстался с профицитом, — 11,0 — 11,2% (Иноземцев, 2021. С. 94 — 95). В итоге, как полагает Иноземцев, в развитых странах сформировалась финансовая система, способная «преодолеть экономический кризис любого масштаба» и имеющая «иммунитет к внешним шокам» (Иноземцев, 2021. С. 96).

Конечно, к таким соображениям можно относиться по-разному. Скажем, на фоне рекордного роста цен в США и ЕС в 2021 — начале 2022 г. кому-то более обоснованными покажутся не смелые заявления автора «Экономики без догм» об обретении экономиками наиболее развитых стран резистентности к монетарной форме инфляции (Иноземцев, 2021. С. 96), а предостережения Р. Барро, призывающего денежные власти Соединенных Штатов к более консервативной политике (Barro, 2021). Найдется немало несогласных и с осторожными прогнозами Иноземцева о превращении уже в ближайшие годы традиционных бюджетных ограничений в достояние истории (Иноземцев, 2021. С. 99).

На наш взгляд, зацикливание на обсуждении (не)справедливости соображений Иноземцева о современной финансовой системе может отвлечь внимание от главного посыла рецензируемой книги. По сути, умозаключения ученого о специфике состояния глобальных финансов служат ступенями своеобразной лестницы, по которой автор рассматриваемой книги подводит читателей к важнейшей мысли: на смену идиллическим представлениям 1990-х годов о скором наступлении всемирной экономической конвергенции в 2010-е годы пришла эпоха дивергенции, характеризующаяся все более контрастными различиями в социально-экономическом устройстве разных стран.

В условиях нового «великого расхождения» одним из важнейших видимых критериев отнесения к государствам условного центра и условной периферии становится именно финансовая сфера. Упрощая идею Иноземцева, можно сказать, что водораздел между авангардом и арьергардом глобального хозяйства теперь пролегает по отношению к бюджетному дефициту и государственному долгу. Лидеры мировой экономики XXI в., к числу которых экономист относит прежде всего США и страны еврозоны, успешно преодолели, казалось бы, извечные дефицитно-долговые «страхи», а такие государства, как КНР и РФ, все еще находятся в плену отживших свой век макроэкономических фобий и поэтому едва ли смогут выстроить в обозримой перспективе «альтернативную Западу хозяйственную систему» (Иноземцев, 2021. С. 194).

В первом приближении подобные заявления наводят на мысль, будто российский специалист лишь дополняет взгляды известной проповедницы современной денежной теории С. Келтон, изложенные в ее нашумевшей книге «Миф дефицита: современная монетарная теория и рождение народной экономики» (Kelton, 2020), рассуждениями о влиянии опробованных в 2010-е годы властями ведущих западных стран новшеств в области экономической политики на расклад сил в глобальной экономике. Однако Иноземцев идет гораздо дальше американской исследовательницы, которая шокирует мейнстримную общественность утверждениями об оздоравливающем влиянии на экономику растущего дефицита государственного бюджета (Despain, 2020). Из «Экономики без догм» следует, что макроэкономические метаморфозы, произошедшие в ведущих странах Запада в 2020 г., не были случайной аберрацией, порожденной форс-мажорными обстоятельствами Великого карантина, а стали следствием глубинных изменений «технологической и воспроизводственной парадигм», произошедших в США и ЕС в 1970 — 2010-е годы (Иноземцев, 2021. С. 131).

Но чем же США и крупнейшие государства Старого Света заслужили такую кажущуюся иррациональной и шаткой систему финансов? Объяснение того, почему она возникла в ведущих странах ОЭСР и как это влияет на расклад сил в глобальной экономике XXI в., Иноземцев дает в третьей и четвертой главах своей монографии.

Материально-технологические истоки финансовой революции

Иноземцев настойчиво повторяет тезис о том, что финансы не существуют отдельно от остальной экономики и всегда отражают особенности ее реального сектора. В третьей главе «Экономики без догм» ученый последовательно раскрывает эту мысль, показывая, как трансформация хозяйственного ландшафта ведущих стран Запада сделала возможной «финансовую революцию» 2010-х годов (Иноземцев, 2021. С. 101).

Прежде всего, по его мнению, формированию новой финансовой реальности способствовало появление отраслей, производящих товары и услуги по постоянно снижающимся ценам, а иногда и без взимания с потребителей какой-либо платы. В подтверждение этой, казалось бы, курьезной тенденции Иноземцев приводит немало примеров. Так, в конце 2000-х годов разработка начального процессора компании Intel обошлась в сумму, превышающую 3 млрд долл., а массовое производство этого устройства обходится менее чем в 4 долл, за ед. (Иноземцев, 2021. С. 111). Не менее рельефно данная тенденция проявляется в телекоммуникационной отрасли. Скажем, в конце 1990-х годов электронный почтовый ящик на сервисе Hotmail емкостью 100 мегабайт ежегодно обходился пользователям в 99 долл., а с начала 2000-х годов емкость почтовых аккаунтов возросла до 1 терабайта, но их использование стало практически бесплатным (Иноземцев, 2021. С. 117).

Правда, если быстро просматривать «Экономику без догм», то трактовка природы данного явления может показаться неоригинальной, поскольку Иноземцев связывает ее прежде всего с переходом от индустриальной экономики к постиндустриальной. Однако он предлагает весьма необычное объяснение этой «анормальности». По мнению ученого, индустриальный и постиндустриальный типы хозяйственных систем резко различаются издержками воспроизводства. «Основой индустриального воспроизводства, -пишет экономист, — являлось создание очередной единицы товара, потребительские свойства которой были схожи либо идентичны предшествующей (ее можно считать оригиналом), причем издержки производства отличались не слишком значительно». Совсем иная ситуация наблюдается в постиндустриальной экономике: «Издержки на производство оригинала» теперь становятся «несопоставимыми с ценой производства продукта, применявшегося потребителем» (Иноземцев, 2021. С. 111). Еще заметнее масштаб перемен при анализе институционально-правовых последствий перехода к знаниеемкому укладу. Если в «старой» экономике «объектом купли-продажи становится собственно товар», то в «новой — право на его... использование» (Иноземцев, 2021. С. 113).

Внимательные читатели, конечно, могут задаться справедливым вопросом: какое отношение все эти перемены имеют к «финансовой революции»? По мнению Иноземцева, самое непосредственное. В частности, сдвиги в системе воспроизводства приводят к пока еще не до конца осмысленным большинством экспертов изменениям в понимании богатства. Дело в том, что сравнительно недавно одним из главных критериев благополучия общества был рост стоимости принадлежащих его гражданам и резидентам активов. Сейчас для наиболее развитых стран, по-видимому, мерилом успеха может считаться обратный тренд — в направлении «непосредственного удешевления части производимых товаров и услуг (вплоть до их полностью бесплатного предложения)». Данная тенденция, как считает экономист, противоречит привычным взглядам на ссудный процент, согласно которым «в перспективе товар, скорее всего, будет стоить дороже, чем сегодня» (Иноземцев, 2021. С. 119). Именно поэтому нулевые и отрицательные процентные ставки представляются ученому не временной мерой в ходе борьбы с последствиями коронакризиса, а проявлением глубоких структурных сдвигов в экономиках наиболее развитых стран, свидетельствующих об их колоссальных достижениях в развитии человеческого капитала и о технологическом превосходстве.

В этом отношении Иноземцев, несомненно, отличается от такого гуру макроэкономики, как Л. Саммерс, который видит в отрицательных процентных ставках, растущих дефицитах бюджета и наращивании государственного долга пусть и полезный, но, скорее всего, вынужденный набор инструментов, призванный вытащить государства ОЭСР из оков «вековой стагнации» (Rachel, Summers, 2019. Р. 44). Вместе с тем автор «Экономики без догм» невольно примыкает к ряду представителей сегодняшнего мейнстрима (Barsky, Easton, 2021; Mian et al., 2020), связывающих многие проблемы промышленно развитого мира с феноменом так называемого переизбытка сбережений. Но в своем анализе Иноземцев идет гораздо дальше.

По мнению ученого, настало время переосмыслить саму роль потребления в экономике. С превращением человека из говорящего придатка индустриальной машины, для которой расходы на функционирование этой антропоморфной «детали» выступают лишь издержками, в создателя ключевого ресурса современности — нового знания — исчезла сама граница «между конечным потреблением и накоплением/ инвестициями» (Иноземцев, 2021. С. 124). Скажем, можно ли считать чистым потреблением приобретение человеком компьютера, покупку в интернете музыки или подписки на платные телеканалы? Иноземцев отвечает на этот вопрос отрицательно, поскольку эти покупки могут быть использованы для создания интеллектуальных продуктов, следовательно, такое «потребление может рассматриваться как инвестиция в самого себя» (Иноземцев, 2021. С. 124). Более того, применяя удачный термин Э. Хекшера, можно сказать, что, по Иноземцеву, XXI в. для наиболее развитых стран будет веком окончательного преодоления «страха товара» (Carabelli, Cedrini, 2014). Теперь, как полагает экономист, «чем более благополучной... будет страна, тем ниже окажется в ней доля накопления и тем больше ее граждане будут направлять средств на личное потребление» (Иноземцев, 2021. С. 125). Причем такая трансформация приведет к переоценке роли денег. С точки зрения Иноземцева, скоро мы станем свидетелями постепенного отмирания двух некогда важнейших их функций: меры стоимости и средства накопления. Вместо этого деньги в наиболее успешных экономиках выступят «инструмент[ом] стимулирования хозяйственной активности, вознаграждения инициативности и креативности» (Иноземцев, 2021. С. 131).

Последнее обстоятельство высвечивает две новые линии разлома в мировой экономике. Первая из них — рост неравенства в развитых странах, ставший особенно заметным в 2000 — 2010-е годы. Однако Иноземцев не только не склонен по примеру Т. Пикетти бить в набат и объявлять крестовый поход против богачей⁴, но и считает разрыв в уровнях дохода в странах ОЭСР вполне справедливым. «В эпоху, — поясняет свою позицию ученый, — когда более всего ценятся знания или уникальные способности, лишенные их люди объективно утрачивают само основание требовать повышения доходов, которое существовало у них в индустриальном обществе, где важнейшим производственным ресурсом был именно унифицированный труд» (Иноземцев, 2021. С. 133).

Еще более немейнстримную позицию Иноземцев занимает в отношении перспектив сокращения разрыва в уровнях дохода между развитыми и развивающимися странами (вторая линия разлома). Если специалисты по экономике развития пишут о превращении гипотезы ловушки среднего дохода в анахронизм и начале новой эры конвергенции, связанной с ускорением экономического роста в развивающемся мире (Patel et al., 2021), то автор «Экономики без догм» пророчит мировой экономике небывалую дивергенцию. Одну группу стран будут составлять экономики, базирующиеся на исчерпывающей свой потенциал индустрии и экспорте все дешевеющего из-за развития альтернативных источников энергии сырья, другую — государства, хозяйственные системы которых выстроены вокруг генерирования новых знаний и дополнительно усилены «качественно изменившейся финансовой системой» (Иноземцев, 2021. С. 137).

Но так ли непреодолим этот раскол? Смогут ли развивающиеся страны в обозримой перспективе догнать или хотя бы сократить отставание от лидеров? Ответить на эти вопросы Иноземцев пытается в двух заключительных главах книги.

Великая дивергенция 2.0?

По большому счету, «Экономику без догм» можно назвать своеобразной отповедью сторонникам множащихся «концепций», предрекающих скорый «дефолт США», «закат американского доллара» и пр. Легко заметить, что приверженцы подобных воззрений увязывают кажущийся им неизбежным «крах Запада» прежде всего с хрупкостью и ненадежностью их экономик, якобы погрязших в финансиализации и способных лишь к надуванию финансовых пузырей и созданию разных дефицитов. Иноземцев берет на себя не просто непопулярную роль защитника, а глашатая триумфа современной системы финансов и проповедника оптимизма в отношении безопасности различных дисбалансов, возникающих в экономиках развитых стран. Более того, он видит в них один из залогов сохранения Западом лидерства в глобальной экономике. Какие же аргументы экономист приводит в пользу своей позиции?

1. Во-первых, Иноземцев использует концепцию «потребителя последней инстанции» главного экономиста HSBC С. Кинга для доказательства противоположного тезиса. Если британский специалист полагает, что экономике США все сложнее⁵ выполнять функцию «гигантской губки», впитывающей излишки товаров и услуг, производимых остальным миром (см.: Foroohar, 2014), то российский исследователь, напротив, преисполнен оптимизма в отношении абсорбирующей способности американской хозяйственной системы. Так, Иноземцев считает дефицит торгового баланса США благом, поскольку он позволяет американцам «импортировать дефляцию» — экономить «значительные средства домохозяйств и дает возможность расти ценам на те товары и услуги, которые производятся и потребляются локально». Кроме того, накопление в странах, экспортирующих в США, американских долларов ведет к обесценению американской валюты, тем самым повышая конкурентоспособность американских товаров на внешних рынках (Иноземцев, 2021. С. 150).
2. Во-вторых, он воспринимает фондовый рынок, нередко изображаемый как ярчайшее проявление греховного «казино-капитализма» (Brundenius, 2020. Р. 3 — 4), едва ли не волшебным инструментом, позволяющим «приручить» деловой цикл. Экономист полагает, что во второй половине XX в. фондовый рынок обрел функцию стабилизатора всей экономической системы, «аннигили[рующего] спекулятив[ные] финансовый] ресурс[ы], которые в случае его отсутствия направлялись бы в экономику, вызывая ее перегрев и последующий резкий спад». Кроме того, по мере преодоления кризисов восстанавливающиеся фондовые рынки вселяют в потребителей уверенность в завтрашнем дне и укрепляют их желание сохранять и увеличивать свои расходы (Иноземцев, 2021. С. 152).

Из изложенного напрашивается следующий вывод: США (и во многом Европа и Япония) к концу 2010-х годов создали удивительно устойчивую экономику-«неваляшку», легко возвращающуюся в состояние равновесия после различных шоков с помощью встроенной в ее основание новой финансовой системы. Ее работа плохо вписывается в привычную для индустриального мира экономическую логику и теперь больше напоминает перевернутый вверх дном мир, где казавшиеся незыблемо правильными представления серьезно затрудняют осмысление текущего состояния и путей дальнейшего развития экономики. К числу таких преград Иноземцев относит «старую» систему макроэкономических индикаторов и ее сердцевину — показатель ВВП, не способный в должной мере отразить ни «производство товаров, реализуемых на безвозмездной основе», ни результаты работы банковского сектора, все чаще использующего отрицательные процентные ставки и тем самым формально сокращающего ВВП (Иноземцев, 2021. С. 157).

Можно подумать, что Иноземцев разделяет выводы комиссии Стиглица— Сена—Фитусси по совершенствованию системы макроэкономических измерений и стремится выстроить систему оценки экономической деятельности вокруг показателей качества жизни и учета экологических рисков (Stiglitz et al., 2009). Однако и здесь российский экономист идет против течения. По его мнению, «единственным репрезентативным показателем, описывающим современную экономику, является валовое внутреннее богатство (Gross domestic wealth), или ВВБ, отражающее рыночную оценку всех активов, которыми обладают хозяйствующие субъекты, за вычетом общей суммы их обязательств» (Иноземцев, 2021. С. 158).

Не будучи специалистами в области статистики, мы не можем квалифицированно рассуждать о достоинствах, недостатках предлагаемого Иноземцевым показателя. Однако отметим, что, судя по всему, ВВБ выгодно подчеркивает достоинства экономик, не боящихся смелых финансовых экспериментов. Для доказательства этого тезиса Иноземцев приводит следующий пример. В условиях Великого карантина диагностика состояния экономики США при помощи «традиционных» показателей, естественно, обнаружит целый ряд проблем: «падение ВВП и вдобавок к нему резкое увеличение государственного долга». Совсем иначе ситуация выглядит при использовании ВВБ. Теперь, уверяет экономист, «увеличение госдолга вопло[щается] в росте национального богатства через повышение стоимости активов — причем... может оказаться, что ни общее благосостояние общества, ни качество жизни людей не снизилось, и рост богатства продолжится после выхода из ограничительных мер» (Иноземцев, 2021. С. 159).

Не вдаваясь в дальнейшее обсуждение нюансов использования ВВБ, заметим, что пересчет показателей социально-экономического развития «по Иноземцеву», по-видимому, действительно позволит иначе взглянуть на хозяйственный ландшафт мировой экономики. Его авангард, состоящий из триады пионеров финансовых инноваций (США, Европы и Японии), как прогнозирует экономист в пятой главе своей книги, получит огромный гандикап перед финансовыми «консерваторами» из числа остальных стран. Фактически, как считает Иноземцев, можно говорить не о разделении мира по линии постиндустриальные лидеры — индустриальные аутсайдеры (тем более что развитые страны небезуспешно преодолевают тренд к деиндустриализации), а о расколе «на пространства, в которых действуют новая и традиционная финансовые системы» (Иноземцев, 2021. С. 192).

Еще одна неприятность для государств, не входящих в число лидеров глобального хозяйства XXI в., кроется в том, что перед ними захлопывается окно возможностей догнать их. Если в прежние времена они могли сократить отставание от государств центра мировой экономики, экспортируя в них трудоинтенсивные товары и сырье, то сейчас сдвиги в финансовой и технологической сферах ведут к «,,окукливани[ю]“ экономических сверхдержав». Поэтому страны Запада, по мнению Иноземцева, отныне «будут гораздо более независимы от периферийных стран» (Иноземцев, 2021. С. 187) и в конечном счете «смогут обходиться без „колониальных" товаров и услуг» (Иноземцев, 2021. С. 192).

Находятся ли развивающиеся страны в патовой ситуации? Может ли что-то помочь им заскочить в стремительно удаляющийся поезд современности? Автор «Экономики без догм» оставляет эти вопросы без ответа и позволяет читателям самим подумать о дальнейшем развитии событий. Тем не менее в названии книги скрывается подсказка. По-видимому, корень проблемы отчасти заключается в прочности старых экономических догм, заставляющих власти стран периферии прилежно следовать догматам макроэкономической стабильности, фетишизировать принципы бюджетной сбалансированности и с маниакальным упорством накапливать валютные резервы. Иноземцев справедливо подчеркивает, что «современная финансовая система развитых стран... рожден[а] потребностями экономического развития и основан[а] на фундаментальных технологических трендах» (Иноземцев, 2021. С. 199), но сбрасывать со счетов значение идей для экономического развития явно не стоит. Не хотелось бы заканчивать статью избитой цитатой, но знаменитые слова Дж. М. Кейнса о том, что «люди практики... обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого» (Кейнс, 2002. С. 350), судя по всему, актуальны и для объяснения причин очередного увеличения разрыва между развитыми и развивающимися странами.

Заключение, или О чем же все-таки «Экономика без догм»?

В чем же заключается главный посыл рассматриваемой книги? Нет сомнений, что каждый читатель ответит на этот вопрос по-своему. Однако, на наш взгляд, данная монография посвящена не столько обсуждению важнейших особенностей новой финансовой реальности, сколько демонстрации тщетности надежд на успешность догоняющего развития в XXI в. Хотя эта идея для самого Иноземцева не нова — ей он посвятил не одну свою книгу⁶, в каждом новом произведении придавая новые грани осмыслению этой сложной проблемы.

В «Экономике без догм» такой гранью стал рассказ о том, как США и их союзники обрели «„финансовую ядерную бомбу“, ставящую их в совершенно особое положение по отношению к любым другим игрокам» (Иноземцев, 2021. С. 9). Эта нетривиальная идея, с нашей точки зрения, важна хотя бы потому, что она разбавляет резко сузившуюся палитру интерпретации успехов стран Запада, в которой сейчас доминируют объяснения, связывающие их лишь с «хорошими» институтами и «правильной» культурой. В эпоху, когда в общественных науках правят бал «паниституционалисты» (Капелюшников, 2019), Иноземцев совсем не стремится маскировать свой марксистский бэкграунд и не забывает напоминать о материальных предпосылках новых явлений в жизни общества. Такой неконформизм представляется хорошим интеллектуальным антидотом против как откровенно обскурантистских идей вроде краха доллара, так и небезынтересных, но отдающих фатализмом концепций, объясняющих социально-экономические (не)успехи стран при помощи институтов, детерминированных незыблемыми вещами, например климат, наличие природных ресурсов и культурная традиция (Chang, 2007).

Но не пишем ли мы панегирик Иноземцеву? Есть ли в книге этого экономиста слабые места? Безусловно! Скажем, в работе не хватает таблиц/несложных графиков, которые позволили бы визуализировать и сделать более легкими для восприятия многочисленные цифровые выкладки. Наверное, логичнее было бы разместить пятую главу, раскрывающую важнейшие вехи становления новой финансовой системы, где-то в начале книги. Думается, что многим читателям было бы интересно ознакомиться с соображениями Иноземцева относительно места и перспектив России в постковидном мире. Этот список пожеланий можно продолжать, но данная книга написана в начале Великого карантина, и ее автор пытался прежде всего привлечь внимание аудитории к глубоким сдвигам, которые высветила пандемия в экономиках ведущих стран.

Конечно, можно обвинить ученого в пире во время чумы. О каких положительных моментах в развитии глобальной экономики можно говорить, пока схватка с коронакризисом не окончена? Но Иноземцев точно не доктор Панглосс и его нельзя обвинять в беспочвенном оптимизме. Российский экономист больше напоминает не вольтеровского героя, а другого доктора —  Бернарда де Мандевиля. Как и английский философ, Иноземцев своей новой книгой возмущает спокойствие общественности и смело высказывает мысли, о которых другие если и догадываются, то не спешат произносить вслух и неохотно доверяют их бумаге.

Поэтому, хотя делать прогнозы дело неблагодарное (особенно сейчас), можно предположить, что «Экономику без догм» будут воспринимать неоднозначно. Но как бы люди ни относились к идеям, высказанным в этой книге, они точно не оставят никого равнодушными. Ее способность провоцировать дискуссию трудно переоценить, поскольку это может привлечь внимание к изучению сложных и еще не до конца понятных процессов, разворачивающихся на наших глазах в современной мировой экономике.

¹ Подробнее см., например: Latif, 2007; Seabrooke, 2001.

² Подробнее см., например: Bordo, 2017.

³ Подробнее см., например: Ковалев, 2019.

⁴ Подробнее см., например: Мальцев, Мальцева, 2018.

⁵ Подробнее см.: Giles, 2010.

⁶ Подробнее см., например: Иноземцев, 2000, 2019.

Список литературы / References

Иноземцев В. Л. (1999). Расколотая цивилизация: Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М.: Academia-Наука. [Inozemtsev V. L. (1999). Civilization split: The available prerequisites and likely consequences of the post-economic revolution. Moscow: Academia-Nauka. (In Russian).]

Иноземцев В. Л. (2000). Пределы «догоняющего» развития. М.: Экономика. [Inozemtsev V. L. (2000). The limits of “catching up" development. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Иноземцев В. Л. (2019). Несовременная страна: Россия в мире XXI века. М.: Альпина Паблишер. [Inozemtsev V. L. (2019). Non-modern country: Russia in the XXI century world. Moscow: Alpina Publisher. (In Russian).]

Иноземцев В. Л. (2021). Экономика без догм. Как США создают новый экономический порядок. М.: Альпина Паблишер. [Inozemtsev V. L. (2021). Economy without dogmas: How the US is creating a new economic order. Moscow: Alpina Publisher. (In Russian).]

Капелюшников P. И. (2019). Contra панинституционализм. Часть I Вопросы экономики. № 7. С. 119 — 146. [Kapeliushnikov R. I. (2019). Contra Paninstitutionalism. Part I. Voprosy Ekonomiki, No. 7, pp. 119 — 146. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2019-7-119-146

Кейнс Дж. M. (2002). Общая теория занятости, процента и денег. М.: Гелиос АРВ. [Keynes J. М. (2002). The general theory of employment, interest and money. Moscow: Gelios ARV. (In Russian).]

Ковалев A. B. (2019). Отрицательные ставки процента: неудавшийся эксперимент или долгосрочный тренд? Банкаускі веснік. № 6. С. 14—21. [Kovalev А. V. (2019). Negative interest rates: Failed experiment or a long-run trend? Bankauski Vesnik, No. 6, pp. 14—21. (In Russian).]

Мальцев А. А., Мальцева В. A. (2018). Возвращение мрачной науки? Размышления о книге Т. Пикетти «Капитал в XXI веке» и будущем мировой экономики. Вестник международных организаций. Т. 1, № 1. С. 204—219. [Maltsev А. А., Maltseva V. А. (2018). Dismal science is back? Review of Thomas Piketty’s “Capital in the 21st century”. International Organisations Research Journal, Vol. 13, No. 1, pp. 204-219. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 1996-7845-2018-01-12

Alesina A. (2012). Fiscal policy after the Great Recession. Atlantic Economic Journal, Vol. 40, No. 4, pp. 429-435. https: doi.org 10.1007 sll293-012-9337-z

Barro J. (2021). Pulling up the inflation anchor. Project Syndicate, February 25. https: www.project-syndicate.org commentary inflation-threat-us-fed-ignoring-long-term-inflation-expectations-by-robert-j-barro-2021-02

Barsky R., Easton M. (2021). The global saving glut and the fall in U.S. real interest rates: A 15-year retrospective. Economic Perspectives, No. 1. https: doi.org 10.21033 ep-2021-1

Bernanke B. S. (2007). Global imbalances: Recent developments and prospects (Speech No. 317). Board of Governance of the Federal Reserve System.

Bordo M. D. (2017). The operation and demise of the Bretton Woods system: 1958 to 1971. NBER Working Paper, No. 23189. https: doi.org 10.3386 w23189

Brundenius C. (2020). Introduction. In: C. Brundenius (ed.). Reflections on socialism in the twenty-first century facing market liberalism, rising inequalities and the environmental imperative. Cham: Springer, pp. 1 — 16. https: doi.org 10.1007 978-3-030-33920-3

Carabelli A., Cedrini M. (2014). Not beautiful, not just, not virtuous; and it doesn’t deliver the goods. Capitalism and “fear of goods” in Keynes’s thought. CESMEP Working Paper, No. 5 2014.

Cato M.S. (2009). Green economics: An introduction to theory, policy and practice. London: Earthscan.

Chang H.-J. (2007). Understanding the relationship between institutions and economic development — Some key theoretical issues. In: H.-J. Chang (ed.). Institutional change and economic development. New York: United Nations University Press, pp. 17—35.

Despain Н. (2020). Book review: The deficit myth: Modern monetary theory and the birth of the people’s economy by Stephanie Kelton. LSE blogs, June 22. https: blogs. lse.ac.uk Isereviewofbooks 2020 06 22 book-review-the-deficit-myth-modern-monetary-theory-and-the-birth-of-the-peoples-economy-by-stephanie-kelton

Eichengreen B. (2021). The big float. Project Syndicate, June 11. https: www.project-syndicate, org onpoint nixon-shock-bretton-woods-collapse-fifty-years-later-by-barry-eichengreen-2 021-06

Ekman A. (2020). How COVID-19 boosts China’s power. ID4D, September 9. https: ideas4development.org en china-power-covid-19

Foroohar R. (2014). Globalization in reverse. Time, March 27. https: time.com 39880 globalization-in-reverse

Giles C. (2010). World economy: After the crisis comes the hangover. Financial Times, January 26. https: amp.ft.com content 9548d87e-0945-lldf-ba88-00144feabdc0

Globerman S. (2021). A primer on modern monetary theory. Vancouver: Fraser Institute. Hobsbawm E. (1994). Age of extremes: The short twentieth century 1914 —1991. London: Abacus.

Hung H.-F. (2016). The China boom: Why China will not rule the world. New York: Columbia University Press.

Kelton S. (2020). The deficit myth: Modern monetary theory and the birth of the people’s economy. New York: Public Affairs.

Krugman P. (2015). Nobody understands debt. New York Times, February 9. https: www. nytimes.com 2015 02 09 opinion paul-krugman-nobody-understands-debt.html

Krugman P. (2020). How America lost the war on Covid-19. New York Times, July 6. https: www.nytimes.com 2020 07 06 opinion covid-19-trump.html

Latif A.-U. I. (2007). Between rising powers. China, Singapore and India. Singapore: ISEAS.

Mian A. R., Straub L., Sufi A. (2020). The saving glut of the rich. NBER Working Paper, No. 26941. https: doi.org 10.3386 w26941

Milanovic B. (2020). Impatience: A deep cause of Western failure in handling the pandemic? Global Policy, December 15. https: www.globalpolicyjournal.com blog 15 12 2020 impatience-deep-cause-western-failure-handling-pandemic

Norrlof C. (2020). Is COVID-19 the end of US hegemony? Public bads, leadership, failures and monetary hegemony. International Affairs, Vol. 96, No. 5, pp. 1281 — 1303. https: doi.org 10.1093 ia iiaal34

Patel D., Sandefur J., Subramanian A. (2021). The new era of unconditional convergence. Journal of Development Economics, Vol. 152, pp. 1 — 18. https: doi.org 10.1016 j.jdeveco.2021.102687

Rachel L., Summers L. (2019). On falling neutral real rates, fiscal policy, and the risk of secular stagnation. BPEA Conference Drafts, March 7—8.

Rogoff K. (2015). Was quantitative easing best way to boost US economy? Boston Globe, March 1. https: scholar.harvard.edu files rogoff files was_quantita-tive_easing_best.pdf

Seabrooke L. (2001). US power in international finance. The victory of dividends. New York: Palgrave.

Sims E. R., Wu J. C. (2020). Wall Street vs. Main Street QE. NBER Working Paper, No. 27295. https: doi.org 10.3386 w27295

Stiglitz J. (2010). The dangers of deficit reduction. The Economists Voice, Vol. 7, No. 1, pp. 1 — 3. https: doi.org 10.2202 1553-3832.1741

Stiglitz J. (2020). The economy of tomorrow: Recovering and restructuring after COVID-19. New York: The Roosevelt Institute.

Stiglitz J. E. (2015). The Chinese century. Vanity Fair, January, https: archive. vanityfair.com article 2015 1 the-chinese-century

Stiglitz J. E., Sen A., Fitoussi J.-P. (2009). Report by the Commission on the Measurement of Economic Performance and Social Progress, https: ec.europa.eu eurostat documents 8131721 8131772 Stiglitz-Sen-Fitoussi-Commission-report.pdf

Yeung K. (2021). China’s coronavirus success shows it has caught up with West in some areas of innovation, Nobel laureate Paul Romer says. Yahoo News, January 18. https: sg.news.yahoo.com china-coronavirus-success-shows-caught-121016392.html