Великая перестройка мировой экономики

(О книге А. А. Акаева «От эпохи Великой дивергенции к эпохе Великой конвергенции»)

Аскар Акаевич Акаев — иностранный член Российской академии наук — последние годы плодотворно занимается исследованием и прогнозированием динамики мирового хозяйства. Рассматриваемая монография посвящена изучению актуальной проблемы выдвижения на передовые позиции в мировой экономике крупных быстроразвивающихся стран, в первую очередь Китая и Индии, и сопутствующих модификаций динамики мирового экономического развития.

Изменение соотношения сил в мировом хозяйстве

В течение уже трети века (два последних десятилетия ХХ в. и 2000-2014 гг.) крупные развивающиеся страны намного опережают развитые по темпам экономического роста. Как отмечает А. Акаев, процесс изменения соотношения сил особенно интенсивно протекает в XXI в. (Акаев, 2015. С. 160-162). По своей экономической мощи (ВВП по ППС) крупные развивающиеся страны приблизились к показателям больших передовых стран. По данным МВФ, ВВП Китая по ППС превысил ВВП США в 2014 г., достигнув соответственно 17,6 трлн долл. против 17,4 трлн. «Большая семерка» развивающихся стран (в составе Бразилии, России, Индии, Китая, Мексики, Индонезии и Турции) превосходила в 2014 г. «большую семерку» развитых стран по экономической мощи на 3,4 трлн долл.: ВВП первой по ППС достиг 38,1 трлн долл. против 34,7 трлн второй (IMF, 2015).

Таким образом, остальной мир начал преодолевать отставание от передовых стран. Успехи последних были особенно впечатляющими после промышленной революции в Великобритании на протяжении большей части XIX и XX вв. К середине текущего столетия Китай по размеру ВВП на душу населения может выйти на уровень США 2000 г., а Индия достигнет среднего на 2000 г. показателя западноевропейских стран. По экономической мощи развивающиеся страны превзойдут развитые экономики примерно в два раза (Клинов, 2010. С. 103). По оценке Акаева, ВВП стран БРИКС, на которые ныне приходится около половины населения и ВВП развивающегося мира, к 2050 г. примерно в 1,5 раза превысит ВВП развитого мира. Тогда же экономики БРИКС перейдут «в разряд среднедоходных развитых стран» (Акаев, 2015. С. 220).

Автор монографии, ссылаясь на ретроспективные оценки А. Мэдисона (Maddison, 2010), отмечает, что в доиндустриальную эпоху, до 1750 г., центр мирового производства находился в Восточной Азии (Акаев, 2015. С. 10). Тогда на Китай и Индию приходилось более половины мирового ВВП, а совокупный ВВП пяти европейских стран — Великобритании, Франции, Германии, России и Италии — почти вдвое уступал ВВП Китая. Доход на душу населения последнего был в 1,5 раза ниже среднего дохода названных европейских стран, но Китай в 3 раза превосходил их по численности населения и благодаря этому — по экономической мощи.

В доиндустриальную эпоху рост национальных экономик во всем мире носил преимущественно экстенсивный характер, то есть мало отличался от динамики численности населения. Понадобилось 450 лет, на протяжении которых ВВП на душу населения Китая оставался неизменным, чтобы к 1750 г. он отстал по этому показателю от стран Западной Европы в 1,5 раза.

После промышленной революции в Великобритании с 1820 г. индустриализация, характеризующаяся преимущественно интенсивным типом развития экономики, распространяется и на другие ныне передовые страны. Тогда рост ВВП на душу населения стал опережать динамику численности населения в экономиках Западной Европы, а также в странах, основанных переселенцами из европейских стран: США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Это и положило начало, по словам автора, Великой дивергенции, отрыву Запада от Востока по уровню экономического развития и экономической мощи. С 1820 по 2003 г. ВВП на душу населения в развитых странах увеличился в 20 раз, а в остальном мире — в 7 раз (Акаев, 2015. С. 159).

Фактически процесс интенсивной дивергенции начался раньше, чем в 1820 г. Тогда доля Запада в мировом ВВП составляла 28% при доле в численности населения 17% (Акаев, 2015. С. 159). Это значит, что к 1820 г. благодаря промышленной революции европейские страны, преимущественно за счет Великобритании, более чем в 1,6 раза превзошли остальной мир по уровню экономического развития. Доход на душу населения Великобритании в 1820 г. в 2,8 раза превысил показатель Китая. Таким образом, начало интенсивной дивергенции следует связывать с ускорением развития производительных сил примерно с 1750 г.

Раньше процесс дивергенции носил вялотекущий характер. За восемь столетий, с 1000 г. до начала XVIII в., реальный доход на душу населения увеличился на Западе в 2,8 раза, а в остальном мире — на ¹/₄ (Акаев, 2015. С. 159). В следующие два столетия душевой доход на Западе вырос в 20 раз. Это означает почти 30-кратное повышение среднегодовых темпов прироста (СГТП) душевого дохода развитых стран после промышленной революции по сравнению с доиндустриальной эпохой. Завершился процесс дивергенции к началу 1970-х годов, когда доля развитых стран в мировом производстве товаров и услуг достигла 60% (Акаев, 2015. С. 160).

Моделирование экономического роста

Монография Акаева состоит из трех частей: первая посвящена современным математическим моделям экономического роста, вторая — переходу от Великой дивергенции к Великой конвергенции, третья — перспективам развития мировой экономики до середины текущего столетия.

В первой части автор рассматривает три волны развития теории экономического роста. Первая волна связана с моделью Харрода—Домара (Harrod, 1939; Domar, 1946). В ней устанавливалась функциональная связь между динамикой инвестиций и темпами роста ВВП. Эта модель, по мнению автора, послужила основой развития кейнсианской теории экономического роста.

Вторая волна характеризуется динамизацией производственной функции Кобба—Дугласа (Cobb, Douglas, 1928) в работе Р. Солоу (Solow, 1956). За это достижение он получил Нобелевскую премию по экономике. Модель Солоу позволила выделить роль НТП в качестве экзогенного фактора экономического роста. Она, как отмечает автор, определила развитие неоклассической теории экономического роста. Вторая волна не означает отказ от достижений первой, поскольку и НТП, и динамика инвестиций влияют на темпы экономического роста. Согласно расчетам Совета экономических консультантов (СЭК, Council of Economic Advisers) при Президенте США, первое место в обеспечении роста производительности труда в США после Второй мировой войны принадлежит НТП в широкой трактовке, включающей также прогресс в организации производства, или совокупной производительности факторов (СПФ), а второе — росту капиталовооруженности труда (ERP, 2015. P. 207).

Третья волна определяется разработкой моделей экономического роста, в которых НТП представлен в качестве эндогенного фактора. Акаев связывает начало этого направления с работами профессора Стэнфордского университета П. Ромера (Romer, 1986) и лауреата Нобелевской премии по экономике Р. Лукаса (Lucas, 1988). Следует, однако, отдать приоритет разработчикам современной концепции больших циклов, или длинных волн экономического развития. В их работах статистически доказано, что ритм развития НТП обусловлен циклическим характером динамики экономического развития. Чередование периодов преобладания накопления и расходования потенциала передовой техники соответствует последовательности нисходящей и восходящей волн большого цикла. Это следует из динамических рядов крупных изобретений и нововведений (см.: Mensch, 1979; Clark et al., 1984; Duijn, 1984). Длинные волны в динамике производительности труда США во второй половине ХХ и начале ХХ! в. выявил профессор Гарвардского университета Д. Йоргенсон (Jorgenson et al., 2008. P. 6).

Н.Д. Кондратьев, именем которого называют большие циклы экономической конъюнктуры, или длинные волны экономического развития, в 1926 г. писал, что факт применения лишь в эпоху промышленной революции конца XVIII в. научно-технических изобретений XVII — начала XVIII в. опровергает гипотезу о случайном и привходящем характере изменений техники. Кондратьев настаивал на эндогенном характере НТП, вытекающем из логики развития экономической конъюнктуры: ее ухудшение стимулирует поиск новых направлений техники, а использование новых достижений способствует преодолению застоя в экономике. «Самое развитие техники, — писал он, — включено в ритмический процесс развития больших циклов» (Кондратьев, 2002. С. 383).

Согласно расчетам СЭК, основное различие между восходящей и нисходящей волнами большого цикла связано с изменением вклада СПФ. В 1949-1973 гг. СГТП производительности труда составил 2,9%, из них 1,9 п. п. пришлось на СПФ. В 1974 — 1995 гг. СГТП производительности труда снизился до 1,5%, в том числе доля СПФ — до 0,4 п. п. Вклад капиталовооруженности труда сократился в минимальной степени в период нисходящей волны по сравнению с восходящей — до 0,8 п. п. против 0,9 — и переместился на первое место в обеспечении роста производительности труда в период нисходящей волны. Третье место в расчетах СЭК заняло повышение качества рабочей силы. Вклад этого фактора в СГТП производительности труда повысился до 0,3 п. п. в 1974-1995 гг. по сравнению с 0,2 п. п. в 1949-1973 гг. (ERP, 2015. P. 207).

Фактически следует говорить о трех источниках роста производительности труда:

• СПФ: НТП, который не материализован ни в труде, ни в капитале, но отражает прогресс циклического характера в использовании этих факторов;
• качество капитала: НТП, материализованный в основном капитале, которым вооружен труд;
• качество труда: НТП, материализованный в человеческом капитале.

Моделирование экономического роста можно разбить на ряд составляющих, отражающих закономерности:

1. роста численности населения;
2. динамики НТП, связанной с ростом производительности труда страны — лидера НТП;
3. динамики производительности труда остальных стран, рост которых соответствует траектории догоняющего или отстающего развития.

Динамика производительности труда в стране-лидере в наибольшей степени зависит от НТП в мировом масштабе, следовательно, производительность лидера лучше всего отражает мировую динамику НТП. Рост производительности труда догоняющей страны связан с сокращением разрыва между национальным уровнем производительности и уровнем, соответствующим мировым достижениям НТП. В данном случае производительность труда растет быстрее НТП. Изменение производительности отстающих экономик приводит к увеличению разрыва между национальным и мировым уровнями.

Моделирование роста численности населения как основы экстенсивного экономического роста представляет относительно простую задачу в силу инерционности демографических процессов, взаимосвязи динамики смертности и рождаемости. Важно, что на смену умеренному повышению темпов прироста численности населения, начавшемуся в XVIII в. и продолжавшемуся до середины ХХ в., пришло их резкое повышение, а в конце ХХ в. возникла тенденция к их снижению, называемая демографическим переходом.

Расчеты динамики численности населения на базе модели профессора С. П. Капицы (Капица, 2008), выполненные Акаевым, показали, что модель «прекрасно аппроксимирует рост численности населения Земли на всем протяжении человеческой цивилизации» (Акаев, 2015. С. 21). Параметры модели Капицы таковы, что темпы прироста этой численности изменяются в зависимости от достигнутой численности населения мира. Сначала они повышаются, а после достижения определенного порога снижаются. «Прогнозные расчеты глобальной демографической динамики до середины XXI века с хорошей точностью могут быть выполнены по формуле Капицы», — утверждает Акаев (Акаев, 2015. С. 21, 176-177). К сказанному можно добавить, что статистическая служба ООН прогнозирует рост численности населения мира до середины XXII в., но воздерживается от долгосрочного прогнозирования роста ВВП на душу населения.

Возможны различные сценарии роста численности населения. Статистическая служба ООН рассматривает три: базовый, максимальный и минимальный. К 2050 г., согласно базовому сценарию, численность населения мира достигнет 9,6 млрд; согласно максимальному — приблизится к 10,9 млрд. По минимальному варианту численность населения достигнет 8,3 млрд, затем проявится тенденция к ее снижению (UN, 2013. P. XVI).

Максимальный сценарий наименее вероятен. Он практически игнорирует уже обозначившуюся тенденцию к замедлению темпов роста населения. Наиболее вероятен минимальный сценарий: мировой коэффициент фертильности опустится с 2,53 в 2005-2010 гг. до 1,74 в 2045-2050 гг. (UN, 2013. P. XVIII), что существенно ниже отметки 2,1, обеспечивающей простое воспроизводство населения. Возможен и промежуточный вариант между базовым и минимальным сценариями. Приведенная в монографии авторская оценка численности населения мира — 9,8 млрд человек (Акаев, 2015. С. 224) — соответствует промежуточному варианту между максимальным и базовым сценариями ООН и исключает возможность более интенсивного снижения темпов роста численности населения.

Причины, по которым минимальный сценарий представляется наиболее вероятным, имеют исторические корни. Рождаемость снижается вслед за снижением смертности. В период умеренного повышения темпов роста населения этот процесс происходил в основном за счет стран Запада, где достижения в области здравоохранения носили постепенный характер и рождаемость никогда намного не превышала смертность. После Второй мировой войны, благодаря мерам по борьбе с инфекционными заболеваниями и голодом, в развивающихся странах смертность резко снизилась, а рождаемость стала сокращаться лишь спустя четверть века. Коэффициент фертильности в 1950-2000 гг. в развивающихся странах снизился с 6,1 до 2,9, а в мире в целом — с 5 до 2,65.

Можно предположить, что под влиянием глобализации и урбанизации ускорится адаптация рождаемости к снижению смертности. Рост расходов на воспитание и образование детей и условия жизни в городе диктуют необходимость ограничить количество детей в семье. Это подтверждает низкий коэффициент фертильности в развитых странах: 1,66 в 2005-2010 гг. (UN, 2013. P. XVIII).

За ускорением роста численности населения последовала промышленная революция в Великобритании, обусловившая повышение СГТП производительности труда. Можно выдвинуть гипотезу: вслед за замедлением роста численности населения мира обозначится вековая тенденция замедления темпов НТП и соответственно темпов прироста ВВП на душу населения.

Профессор Парижской школы экономики Т. Пикети утверждает, что СГТП мирового ВВП на душу населения в 2012-2030 гг. достигнет максимума на уровне примерно 2,5%. Затем до конца текущего столетия будет наблюдаться тенденция к снижению этого показателя до 1,25% в 2070-2100 гг. К 2050 г. остальной мир, за некоторыми исключениями, по мнению Пикети, сравняется с передовыми странами по ВВП на душу населения (Piketty, 2014. P. 100).

Важнейшей детерминантой экономического роста Акаев считает «темп прироста численности населения» (Акаев, 2015. С. 225). Этот постулат требует обсуждения. Безусловно, существует довольно тесная связь в долгосрочной перспективе между динамикой численности населения и экстенсивной составляющей экономического роста ввиду зависимости численности рабочей силы от динамики всего населения. Что касается его интенсивной составляющей, то в западноевропейских странах ускорение роста численности населения в XVIII в. отражало повышение уровня жизни, что стало предпосылкой активизации изобретательской деятельности, а затем — и промышленной революции. В наше время, о чем убедительно пишет автор, успехи в области интенсификации роста зависят от экономической политики, в частности от поддержки развития науки, образования, здравоохранения, а также содействия созданию и модернизации транспортной и энергетической инфраструктуры.

Акаев придерживается концепции ускорения НТП и моделирует такую возможность в связи с увеличением расходов на научные исследования и разработки (НИР), а также вложений в человеческий капитал (Акаев, 2015. С. 30-31, 33, 54-57). Автор использует советский акроним НИОКР вместо ИиР (R&D) или НИР. В советском термине выделяется только один вид разработок — конструкторский, с которым связано создание новых видов продукции. Между тем в передовых странах не меньшее значение придают разработке технологии производства, снижению затрат ресурсов на единицу продукции.

Значительное место в монографии уделено рассмотрению энергетической модели экономического роста и экологически ориентированной стратегии развития. Автор сосредоточил внимание на возможности повысить эффективность энергопотребления и снизить потребление невозобновляемых источников энергии на душу населения, а также увеличить долю возобновляемых энергоресурсов в энергетическом балансе. Согласно его расчетам, доля затрат на потребление углеводородных энергоносителей не превысит 5% мирового ВВП на протяжении всего XXI в. (Акаев, 2015. С. 122-123, 150-151). История последних десятилетий показала, что превышение указанного порога в результате роста цен на энергоносители существенно тормозит мировое экономическое развитие.

НТП и большие циклы (волны) экономического развития

Вопрос о том, наблюдалось ли ускорение НТП в ХХ в., имеет принципиальное значение для прогнозирования глобального экономического роста в нынешнем столетии и, в частности, использования для этого концепции длинных волн экономического развития. Представляется, что для оценки интенсивности НТП не нужно опираться на показатели динамики мирового ВВП, поскольку его интенсивная составляющая включает эффект догоняющего или отстающего развития отдельных стран. Наиболее адекватное представление о динамике мирового НТП можно получить на базе СГТП ВВП на душу населения или производительности труда лидера НТП — в ХХ в. это были США и, возможно, они им останутся в первой половине текущего столетия.

Расчеты показывают, что в США превышение темпов роста ВВП на душу населения во второй половине ХХ в. по сравнению с первой не выходит за пределы возможной ошибки измерения. Согласно оценке экспертов Национального бюро экономических исследований (НБЭИ), СГТП ВВП на душу населения США в ХХ в. составлял 1,95%. В 1951-1995 гг. он приблизился к 2,2%. Оценка за вторую половину столетия получена из расчета 2,50% в 1951-1973 гг. и 1,82% в 1974-1995 гг. (Fernald, Jones, 2014. P. 2-3). По оценке Банка Франции, СГТП ВВП на душу населения США в 1891-2013 гг. составил 2,1% (Bergeaud et al., 2015. P. 60). Это говорит о возможных вариантах оценок и масштабе ошибок измерения.

Оценки динамики производительности труда за 1949-1973 и 1974-1995 гг., выполненные СЭК (см. выше), дают усредненный результат за 1949-1995 гг. чуть больше 2,2%, то есть подтверждают близость показателей динамики ВВП на душу населения и производительности труда в длительной перспективе, охватывающей весь большой цикл, включая восходящую и нисходящую волны.

По другим данным, преимущество в динамике ВВП на душу населения во второй половине ХХ в. связано не с динамикой НТП, а с более высокой нормой участия трудоспособного населения в хозяйственной деятельности. СГТП производительности труда в расчете на одного занятого в 1901-1950 и 1951-1995 гг. равнялся 1,7%. Более высокий показатель СГТП ВВП на душу населения во втором периоде обусловлен тем, что динамика числа занятых более чем на 0,3 п. п. опережала СГТП численности населения. В то же время СГТП производительности труда в расчете на человеко-час составил в 1951-1995 гг. 2,0 против 2,4% в 1901-1950 гг. (ERP, 2015. P. 385; Клинов, 1992. С. 28-29).

Более высокий СГТП ВВП на душу населения во второй половине ХХ в. мог быть обусловлен и тем, что в данном показателе не отражается эффект увеличения свободного времени благодаря НТП. Сокращение продолжительности рабочего дня до 8 часов было самым популярным требованием профсоюзов индустриальных стран в начале ХХ в. В первой половине прошлого столетия эффект увеличения свободного времени был на 0,4 п. п. больше, чем во второй, из-за более интенсивного сокращения продолжительности рабочего времени в расчете на одного занятого. С учетом этого получаем равенство СГТП НТП в первой и второй половинах ХХ в.

Обострение конкуренции со стороны крупных быстроразвивающихся стран негативно отразилось на динамике ВВП США, следовательно, и на СГТП производительности труда. В еще большей степени это затормозило динамику экономик еврозоны и Японии. В результате активизируется поиск новых направлений НТП, что обычно происходит на нисходящей волне большого цикла.

В монографии Акаева дана иная интерпретация границ большого цикла второй половины ХХ в. Расхождение связано в основном с определением продолжительности нисходящей волны. У Акаева она соответствует длительности одного среднесрочного цикла К. Жюгляра и завершается в 1982 г. Общая продолжительность четвертого большого цикла, включая восходящую и нисходящую волны, по версии автора, 36 лет, что намного отличается от средней длительности предыдущих циклов — примерно полвека. Пятый цикл, по Акаеву, также будет длиться 36 лет — до 2018 г. Шестой цикл завершится в 2050 г., его продолжительность составит 32 года (Акаев, 2015. С. 85).

Дж. Шумпетер писал о стилизованных фактах, в соответствии с которыми в цикле Кондратьева укладывается шесть циклов Жюгляра — по три среднесрочных цикла на каждую волну большого цикла. Дело в том, что из-за колебаний продолжительности цикла Жюгляра в пределах 7-11 лет (Schumpeter, 1939. P. 211) может меняться продолжительность большого цикла и его восходящей и нисходящей волн.

Л.Е. Гринин и А. В. Коротаев предприняли попытку рассчитать типичную продолжительность цикла Жюгляра. Они исходили из того, что в цикле классического типа можно выделить четыре фазы, каждая подразделяется на две или три стадии. Ученые пришли к выводу, что типичный цикл может продолжаться 9 лет (Гринин, Коротаев, 2014. С. 19-20). Это соответствует стилизованному факту колебаний продолжительности цикла Жюгляра в пределах от 7 до 11 лет. Конечно, в силу разного рода случайных или трудно предсказуемых чрезвычайных событий, например структурных или системных кризисов, циклы могут отклоняться от типовой картины.

Можно привести примеры циклов, длительность которых вполне соответствует стилизованным фактам. В США, по оценкам НБЭИ, продолжительность циклов от пика до пика составляла: около 8 лет (93 месяца) в период с августа 1929 по май 1937 г.; около 9,7 (116 месяцев) с апреля 1960 по декабрь 1969 г.; ровно 9 лет с июля 1981 по июль 1990 г.; немного меньше 11 (128 месяцев) с июля 1990 по март 2001 г. и около 7 лет (81 месяц) с марта 2001 по декабрь 2007 г. (NBER, 2010).

Критикуя концепцию укороченного большого цикла, которой придерживается Акаев, отметим, что влияние НТП на продолжительность циклических колебаний не так однозначно, как может показаться, если исходить из представления, что чем выше темп технического прогресса, тем быстрее идет процесс морального износа основного капитала, составляющего материальную базу циклического развития. На практике под воздействием информационно-коммуникационной техники (ИКТ) в последней четверти ХХ в. улучшилось управление товарно-материальными запасами, и циклы Д. Китчина (2-5 лет) ныне реже прерывают развитие цикла Жюгляра. До Второй мировой войны в США средняя продолжительность среднесрочного цикла составляла примерно 4 года, сейчас она в большей степени соответствует стилизованному факту длительности циклов Жюгляра (7-11 лет).

Начало отсчета с 1980-х годов нового, пятого по счету, большого цикла со времен промышленной революции в Великобритании может быть связано с определенным улучшением экономической конъюнктуры по сравнению со второй половиной 1970-х годов. Оно было достигнуто за счет преодоления энергетического кризиса в развитых странах благодаря внедрению энергосберегающей техники, увеличению поставок энергии из альтернативных источников и снижению цен на нефть.

Однако в 1990-е годы тенденция к снижению СГТП ВВП на душу населения, начавшаяся в середине 1970-х, продолжилась в западноевропейских странах и Японии, что соответствовало фазе депрессии большого цикла. В США снижение СГТП закончилось в первой половине 1990-х годов. Это подтверждает среднесрочный характер улучшения конъюнктуры в 1980-е годы, что лишь модифицировало развитие нисходящей волны большого цикла.

Представление о раннем прекращении нисходящей волны большого цикла могло быть также связано с интенсивным распространением с 1977 г. персональных компьютеров, а затем и других продуктов микроэлектроники, что позволило говорить о появлении нового, пятого технологического уклада. Этому аргументу Акаева и других сторонников концепции укорачивания большого цикла можно противопоставить так называемый «парадокс Солоу». В конце 1980-х годов он писал, что «век компьютера можно наблюдать повсюду, но не в статистике производительности» (Solow, 1987. P. 36). По сути, Солоу имел в виду младенческую фазу жизненного цикла новой системы техники, обычно наблюдаемую на нисходящей волне большого цикла экономической конъюнктуры, когда эта техника быстро совершенствуется и осваивается, но еще не оказывает заметного влияния на макроэкономическую динамику.

Фаза интенсивного роста жизненного цикла новой системы техники, а вместе с тем — и восходящая волна пятого большого цикла, судя по динамике производительности труда и ВВП на душу населения США, начались во второй половине 1990-х годов. К этому времени были решены многие задачи младенческой фазы развития новой техники: расширились функции и стремительно улучшались характеристики информационных и коммуникационных устройств, произошло их многократное удешевление. Фаза интенсивного роста ИКТ ознаменовалась автоматизацией рутинных производственных процессов практически во всех сферах хозяйства, а также глобальным развитием Интернета, что и привело к повышению СГТП СПФ с 1996 г.

Подчеркнем, что деловые циклы — от промышленной революции в Великобритании и до конца ХХ в. — были характерны для экономик передовых стран. На циклы XXI в. все больше влияют динамика крупных быстроразвивающихся стран, а также глобальные структурные кризисы, сопутствующие изменениям в соотношении сил в мировом хозяйстве. Все эти явления отражают, по нашему мнению, начало Великой конвергенции.

Перспективы Великой конвергенции

В третьей, заключительной части монографии автор сосредоточился на проблемах, решить которые необходимо для завершения процесса Великой конвергенции в XXI в. Отметим, что траектория догоняющего развития определяется степенью отставания среднего уровня производительности в развивающейся стране от передового уровня, связанного с использованием новой техники, а также от способности страны ее осваивать. Для поддержания высокой нормы вложений в основной капитал требуется благоприятный инвестиционный климат. По мнению Акаева, норма свыше 25% ВВП обеспечивает устойчиво высокие темпы роста (Акаев, 2015. С. 237).

Догоняющая страна в большей степени зависит от заимствования мировых достижений НТП, чем лидер. Поэтому на первое место в развивающихся экономиках выходят вложения в основной капитал, в котором материализуются инновации. Снижение нормы вложений означает замедление роста и вероятность перехода с траектории догоняющего на траекторию отстающего развития.

Главное преимущество в плане обеспечения экономического роста в Китае и Индии — огромные ресурсы дешевой рабочей силы, годовой приток которой из сел в города исчисляется десятками миллионов трудоспособного населения. Создание новых рабочих мест потребовало увеличить норму вложений в основной капитал в Китае с 29,5% в 1980-е годы до 47,3% в 2013 г. В Индии она возросла с 20,1 до 29,7%. В Японии в период догоняющего развития норма превышала 33%, а сейчас она опустилась до 21,7%. В США за тот же период показатель снизился с 20,4 до 19,4%. В России доля вложений в основной капитал в ВВП в 2013 г. равнялась 21,5%¹.

Акаев отмечает, что развивающимся странам, вышедшим на средний уровень доходов на душу населения 10-15 тыс. долл., очень трудно их удвоить, чтобы перейти в категорию развитых стран. Это так называемая «ловушка средних доходов». В ХХ в. лишь пяти странам удалось решить эту задачу: Японии, Южной Корее, Тайваню, Гонконгу и Сингапуру (Акаев, 2015. С. 238). Объяснение феномена такой «ловушки» автор связывает с необходимостью глубоких структурных преобразований, поскольку из-за роста зарплаты работников традиционные отрасли становятся неконкурентоспособными (Акаев, 2015. С. 239). С этой проблемой уже сталкивается Китай, который начал переход «в группу стран со средними доходами. Примерно через 10-15 лет тот же процесс начнется в Индии» (Акаев, 2015. С. 237).

Согласно оценкам, представленным в монографии, Китай имеет все предпосылки перейти в категорию развитых стран. К концу первого десятилетия XXI в. он вышел на второе место в мире по объему расходов на НИР и по численности ученых и инженерно-технических работников, занятых в этой сфере. По доле вложений в человеческий капитал в ВВП, приближающейся к 16%, Китай сравнялся с США, Францией и Финляндией. Лидерство удерживает Швеция (18%). Показатели Индии и России (6-7%) ненамного превышают уровень Камеруна (Акаев, 2015. С. 281-282).

Отставание Индии от Китая во многом обусловлено тем, что основная масса населения необразованная. К 2020 г. планируется достичь 100-процентного охвата населения образованием, иначе не решить проблемы обеспечения работой 30 млн безработных и создания еще 200 млн рабочих мест в несельскохозяйственной сфере ввиду интенсивного процесса урбанизации (Акаев, 2015. С. 265).

Проблемы, свойственные Индии, присущи и другим крупным развивающимся странам, особенно азиатским, таким как Индонезия, Пакистан, Бангладеш. Перспективы конвергенции зависят от того, как будут решаться проблемы экономического развития в крупнейших по численности населения развивающихся странах.

Отдельная глава монографии посвящена группе БРИКС как «локомотиву» развивающегося мира. Пока такую роль выполняет в основном Китай, который превратился в «фабрику мира». Отсутствие многих видов собственных природных ресурсов побуждает его вкладывать капитал в странах, располагающих богатыми месторождениями полезных ископаемых. Прямые инвестиции из Китая, как отмечает автор, «в значительной мере содействовали повышению темпов роста в ряде стран Африки». На долю Китая, Индии и Бразилии приходится от 30 до 60% иностранных инвестиций в наименее развитые страны (Акаев, 2015. С. 282, 283).

Существенное внимание уделено в монографии роли ИКТ в повышении конкурентоспособности как развитых, так и развивающихся стран. «С помощью ИКТ развитые страны стремятся обеспечить высокий уровень автоматизации и оптимизации производственных процессов, снизить энерго-и материалоемкость производства. Развивающиеся страны могут обеспечить с помощью ИКТ доступность качественного образования, ускорение использования накопленных в развитых странах технологических знаний и организационных достижений» (Акаев, 2015. С. 285).

Когда автор использует в тексте термин «технология», он подразумевает научно-технические достижения. Это слово стало вытеснять в русском языке термин «техника». Между тем последний термин — более широкое понятие, чем «технология». Техника включает и то, что производится, и то, как производится. Технология — способ производства и эксплуатации. Английский термин technology на самом деле соответствует русскому слову «техника», а значение русского слова «технология» передает английское слово technique. В английском языке также различают product & process innovations как две ветви научно-технического прогресса.

В новой монографии Акаева представлен комплексный анализ долгосрочных проблем мирового экономического развития, в том числе связанных с управлением им, включая формирование мирового правительства, созданием условий для появления новой техники и возникновения новой экономики и новой цивилизации. В данной статье мы поставили цель осветить наиболее актуальные проблемы, от решения которых зависит совершенствование прогнозов мирового экономического развития в первой половине нынешнего столетия.

Статья подготовлена на основе исследования, выполненного в рамках гранта
РГНФ № 14-02-00330 «Кризисы и прогнозы в свете теории длинных волн».

¹ World Development Indicators Database, 2015 / World Bank.

Список литературы

Акаев А.А. (2015). От эпохи Великой дивергенции к эпохе Великой конвергенции. Математическое моделирование и прогнозирование долгосрочного технологического и экономического развития мировой динамики. М.: Ленанд. [Akaev A. A. (2015). From the epoch of Great divergence to the epoch of Great convergence. Mathematical modeling and forecasting of long-term technological and economic development of world dynamics. Moscow: Lenand. (In Russian).]

Гринин Л. Е., Коротаев А. В. (2014). Взаимосвязь длинных и среднесрочных циклов (кондратьевских волн и жюгляровских циклов) // Кондратьевские волны: длинные и среднесрочные циклы. Волгоград: Учитель. C. 15-73. [Grinin L. E., Korotaev A. V. (2014). Interrelation of long and medium-term cycles (Kondratieff waves and Juglar cycles). In: Kondratieff waves: Long and medium-terms cycles. Volgograd: Uchitel Publ., pp. 15-73. (In Russian).]

Капица С. П. (2008). Очерк теории роста человечества. Демографическая революция и информационное общество. М.: Ленанд. [Kapitsa S. P. (2008). An essay on the theory of mankind growth. Demographic revolution and information society. Moscow: Lenand. (In Russian).]

Клинов В. Г. (1992). Большие циклы конъюнктуры мирового хозяйства. Проблемы анализа и прогнозирования. М.: ВНИИПИ. [Klinov V. G. (1992). Long cycles of the world economy. Problems of analysis and forecasting. Moscow: VNIIPI. (In Russian).]

Клинов В. Г. (2010). Прогнозирование долгосрочных тенденций развития мирового хозяйства. М.: Магистр. [Klinov V. G. (2010). Long-term trends of the world economy forecasting. Moscow: Magistr. (In Russian).]

Кондратьев Н. Д. (2002). Большие циклы экономической конъюнктуры // Кондратьев Н. Д. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения. М.: Экономика. C. 341-400. [Kondratieff N. D. (2002). Long cycles of the world economy. In: N. D. Kondratieff. Long cycles of the world economy and a theory of prediction. Moscow: Ekonomika, pp. 341-400. (In Russian).]

Bergeaud A., Cette G., Lecat R. (2015). GDP per capita in advanced countries over the 20^th century. Banque de France Working Papers, No. 549.

Clark J., Freeman C., Soete L. (1984). Long wave inventions and innovations. In: C. Freeman (ed.). Long waves in the world economy. London: Pinter, pp. 63-67.

Cobb C. W., Douglas P. H. (1928). A theory of production. American Economic Review, Vol. 18, No. 1, pp. 139-185.

Domar E. D. (1946). Capital expansion, rate of growth and employment. Econometrica, Vol. 14, pp. 137—147.

Duijn van J. J. (1984). Fluctuations in innovations over time. In: C. Freeman (ed.). Long waves in the world economy. London: Pinter, pp. 19—30.

ERP (2015). Economic report of the president. Washington: US GPO.

Fernald J. G., Jones C. I. (2014). The future of U.S. economic growth. NBER Working Papers, No. 19830.

Harrod R. (1939). An essay in dynamic theory. Economic Journal, Vol. 49, No. 193, pp. 14—33.

IMF (2015). World Economic Outlook Database. Washington, DC: International Monetary Fund, April.

Jorgenson D. W., Mun S. H., Stiroh K. J. (2008). A retrospective look at the U.S. productivity resurgence. Journal of Economic Perspectives, Vol. 22, No. 1, pp. 3—24.

Lucas R. E. (1988). On the mechanics of economic development. Journal of Monetary Economics, Vol. 22, No. 1, pp. 3 — 42.

Maddison A. (2010). World population, GDP and per capita GDP, A.D. 1—2003. http://www.ggdc.net/maddison/maddison-project/home.htm.

Mensch G. O. (1979). Stalemate in technology. Innovations overcome depression. Cambridge: Balinger.

NBER (2010). US Business Cycle Expansions and Contractions. Cambridge, MA: NBER's Business Cycle Dating Committee. http://www.nber.org/cycles/cyclesmain.html.

Piketty T. (2014). Capital in the twenty first century. Cambridge, MA; London: Belknap Press of Harvard University Press.

Romer P. M. (1986). Increasing returns and long run growth. Journal of Political Economy, Vol. 94, No. 5, pp. 1002 — 1037.

Schumpeter J. A. (1939). Business cycles. A theoretical, historical and statistical analysis of the capitalist process. N. Y.; Toronto; London: McGraw-Hill.

Solow R. (1956). Contribution to the theory of economic growth. Quarterly Journal of Economics, Vol. 70, No. 1, pp. 65-94.

Solow R. (1987). We'd better watch out. New York Times Book Review, July 12.

UN (2013). World population prospects. The 2012 revision: Key findings and advance tables. N. Y.: United Nations.