Современная экономическая теория запада

Чем отличается общее состояние современной экономической теории Запада от ее же состояния сорока-пятидесятилетней давности? В 1950 - 1960-е годы центральной фигурой западной экономической теории, без всякого сомнения, был один из создателей "неоклассического синтеза" Пол Самуэльсон(1). Сам он не без основания считал, что с его концепцией, синтезирующей маржиналистскую теорию в микроэкономике и кейнсианское учение в макроэкономике, согласны 90% экономистов западного мира(2). Наиболее влиятельный экономист новейшего этапа - М. Фридмен - уже не мог бы сказать о своей теории монетаризма нечто подобное. Перемены фиксируются и сегодня. Российский исследователь А. М. Либман завершает свой доклад, посвященный состоянию современной экономической науки, утверждением, что ее облик серьезно меняется (3) . Но вопрос - каким образом и в какую сторону? Определенно можно утверждать, что, несмотря на все попытки теоретиков мейнстрима учесть новейшие достижения альтернативных школ и создать более "плюралистичную" теорию, которая удовлетворила бы большинство западных экономистов, неустойчивость и широта разногласий за последние десятилетия в целом возросли. Не прекращаются споры за лидерство внутри самой неоклассической ортодоксии (например, между современными монетаристами и представителями "новой классической теории"); время от времени настоящие распри потрясают мейнстрим (вспомним об обвинениях в адрес неоклассиков со стороны основоположника неоинституционализма Р. Коуза). Все больше серьезных аргументов накапливается у последовательных противников неоклассического мейнстрима - на стороне теорий "экономической неортодоксии".

Указанные внутренние конфликты и неустойчивость настолько очевидны, что побуждают многих исследователей выступать с заявлениями о начале нового кризиса западной экономической теории. Аргументы "за" и "против" подобных заявлений нуждаются в специальном анализе.

В настоящий момент эта задача облегчается невиданным обилием отечественной и зарубежной литературы, в которой даются общие оценки западной экономической теории на рубеже XX и XXI вв. Укажем прежде всего на теоретический семинар о кризисе экономической науки, в котором участвовали видные отечественные специалисты В. С. Автономов, С. А. Афонцев, В. П. Гутник, Р. М. Энтов, Р. И. Капелюшников и др. В материалы семинара, проходившего в феврале 2002 г. под руководством В. А. Мартынова, включен также реферат статьи известного английского экономиста М. Блауга под заголовком "Тревожные процессы в современной экономической теории" (4) . Еще один обобщающий текст принадлежит У. Баумолю (5).

Кризис как форма развития теории

В публикациях самих представителей западной экономической теории и их отечественных комментаторов с почти правильной регулярностью (каждые 40 - 60 лет) вновь и вновь появляется тема "кризиса" западной, да и всей мировой экономической науки. Так, согласно общепризнанным оценкам, в 1870-х годах начался кризис классической школы А. Смита, Д. Рикардо и их эпигонов, порожденный в первую очередь неспособностью классических теорий стоимости и ценообразования адаптироваться к новому этапу в развитии капитализма (выдвижение на первый план проблемы экономической эффективности, оптимального сочетания затрат и результатов, учет наряду с производством кардинального влияния на ценностные пропорции со стороны потребителей и т. д.). Из кризиса 1870-1890-х годов западную экономическую мысль вывела маржиналистская революция, которая положила начало периоду господства неоклассики, чье направляющее лидерство длилось вплоть до начала Великой депрессии 1929-1933 гг. Маржиналисты фактически создали современную микроэкономику, однако в той сфере научного анализа, что теперь именуется макроэкономикой, их достижения были намного скромнее. Достаточно сказать, что большинство экономистов-неоклассиков разделяло так называемый закон рынков Сэя, постулировавший конечное равенство совокупного спроса и предложения. Соответственно в области экономической политики символом веры неоклассического направления стала небезызвестная французская максима "laissez-faire", которую Баумоль не без юмора трансформирует в энглизированную формулу "анархия плюс констебль".

Кризис неоклассического направления со всей очевидностью обнаружился в ходе Великой депрессии: приверженцы этого направления оказались не в состоянии дать сколько-нибудь убедительные ответы на вопросы, поставленные самой жизнью. Во-первых, почему возникла Великая депрессия(6); во-вторых, что необходимо предпринять, чтобы из нее выйти; в-третьих, что нужно делать для предотвращения хозяйственных катастроф, подобных той, какую мировой капитализм пережил на рубеже 1920 -1930-х годов?

Общепризнано, что из кризиса, вызванного Великой депрессией, западную экономическую теорию вывела кейнсианская революция. Именно Дж. М. Кейнс обнаружил внутри капитализма коварный механизм, порождающий депрессивное состояние, когда с ростом национального дохода неизменно уменьшается та его доля, что идет на совокупное потребление и, напротив, повышается доля совокупного сбережения. Поскольку же, согласно Кейнсу, между сбережением (актом пассивным) и инвестированием (действием активным) существует разрыв в пространстве и во времени, значительная часть сбережений не превращается в инвестиции и остается праздно лежать, так что совокупные расходы нации, как правило, оказываются меньше ее совокупных доходов. Это ведет к хроническому недостатку, или дефициту, эффективного спроса на рынке, недогрузке мощностей, массовой безработице, длительному и устойчивому товарному перепроизводству.

Наличие указанного механизма не означает, по Кейнсу, неизбежности депрессивного состояния. Последнее может быть предупреждено активными государственными мерами по поддержанию эффективного спроса средствами бюджетной, кредитной и налоговой политики. Рецепты для подобной политики по инициативе Кейнса разрабатывались в рамках принципиально нового раздела экономической теории, получившего наименование "макроэкономика"(7).

Как уже говорилось, кейнсианская революция не только вывела западную экономическую теорию из идейного тупика 1930-х годов, но и обеспечила теоретическую основу для послевоенного экономического подъема. Относительное хозяйственное и теоретическое благополучие было прервано в 1970-х - начале 1980-х годов, когда кризисное состояние охватило саму кейнсианскую доктрину.

Итак, за последние полтора столетия западная экономическая теория пережила по крайней мере три тяжелых идейных кризиса - три периода весьма болезненных состояний, в течение которых обнаруживалось явное несоответствие прежних концепций, учений, теорий реальным явлениям и тенденциям жизни. Однако всякий раз теоретический кризис содержал в себе момент драматических поисков нового и приводил к плодотворным прорывам, в том числе и в сфере высокой теории, к восстановлению относительного соответствия теории и практики(8).

Кризис, таким образом, есть форма обновления теории, но форма не единственная и, видимо, нежелательная. Гораздо предпочтительней выглядит механизм регулярного совершенствования экономической науки, построенный на систематических и постоянных "фундаментальных" и "улучшающих" инновациях(9). Данный механизм также несет с собой обновление теории, усиливает ее связь с практикой, однако не сопряжен с теми издержками морального и материального плана, которые неизбежно сопутствуют кризисной форме развития экономической науки.

Развернувшаяся в последние годы в зарубежной и отечественной литературе дискуссия на тему, существует ли кризис экономической теории, призвана, кроме всего прочего, ответить на вопрос: какая форма развития - кризисная или инновационно-регулярная - свойственна новейшему этапу развития экономической теории Запада? На этот вопрос участники дискуссии отвечают по-разному.

Западная экономическая наука в тисках формализма

Выслушаем сначала сторонников концепции "кризисного развития". Определить их общую позицию можно так: "Современное состояние мейнстрима вызывает все большее неудовлетворение многих видных экономистов Запада. Растущий формализм, бессодержательная математизация, отрыв... от практики, от потребностей экономической политики - все это рассматривается как отход от тех принципов развития экономической теории, которые были заложены такими крупнейшими ее представителями, как Рикардо, Маршалл, Шумпетер или Кейнс"(10).

Марк Блауг, утверждая, что экономическая наука находится в кризисе(11), приводит в подтверждение своего тезиса мнение главного редактора ведущего экономического журнала Великобритании "Economic Journal". Опираясь на десятилетний опыт своей издательской деятельности, редактор оценивает преобладающий тип статей, которые регулярно приходят в журнал: "Создается впечатление, что многое из присланного написано вовсе не для того, чтобы расширить экономические познания... Много экономистов, как мне кажется, играют в "журнальную игру", то есть создают вариации на темы не глубокие и не интересные... Нередко представляется, что та или иная модель конструируется просто для того, чтобы получить в результате стилизованный факт, уже известный автору... Создать модель, дающую желаемый результат, - это тест на умственные способности автора, но вовсе не на значимость его теории"(12).

Согласно специальному исследованию, в 1982 - 1986 гг. 42% статей в английском "Economic Journal" и 52% статей в "American Economic Review" - ведущих мировых журналах в области экономической теории - не содержали никакой информации о фактах, будь то в виде статистических данных или ссылок на какие-либо экономические реалии(13).

Кроме того, по мнению сторонников "гипотезы кризиса"(14), формализм экономической теории тесно связан с тем, что мейнстрим впал в мелкотемье, для него более не характерны фундаментальные прорывы и открытия, возрастает число работ, посвященных незначительным уточнениям уже существующих моделей, опирающихся на высоко формализованный математический аппарат при минимальной корреляции с действительностью(15).

Неудивительно, что экономическая теория, наделенная подобными характеристиками, вызывает протест среди тех, кто вынужден ее изучать. Широкий международный резонанс получило, в частности, выступление студентов Ecole Normale Superieure в Париже, прямо направленное против формализма в изучении экономической теории. Наряду с этим, как отмечает Блауг, опросы студентов элитных американских университетов показали вопиющее отсутствие интереса среди молодых экономистов к проблемам экономической теории или литературе по экономической теории. В докладах, представленных специальными комиссиями в США, резко критикуется характер экономических исследований и обучения студентов в вузах, так как в них вновь и вновь обнаруживается приверженность все той же формальной технике анализа в ущерб изучению реально существующих проблем(16).

Конечно, формализм и мелкотемье стали характерны для современной экономической теории не только в последние годы и даже не в последние десятилетия. "Формалистическая революция" началась, по мнению некоторых методологов, в США в 1950-е годы. Главной ее причиной считается взрывной рост количества самих экономистов и их публикаций (число последних удваивалось каждые 14 лет).

Блауг обращает внимание на сложившийся механизм материального поощрения, который также способствует возрастанию формализма внутри экономике. Конечный его вывод таков: "Этот механизм требует публикаций в престижных журналах, чтобы получить работу в престижных институтах, где ежегодная зарплата примерно в 2 раза выше, чем зарабатывают в "Сибири" (то есть в периферийных вузах США. - А. X.)"(17). Таким образом, Блауг пишет о механизме роста формалистических тенденций, хотя сам этот механизм трактуется, на наш взгляд, несколько узко(18).

Зараженность современной западной экономике формализмом признают практически все специалисты, высказавшиеся по данной теме, - как сторонники "гипотезы кризиса", так и ее противники. Однако, по мнению последних, растущий формализм многих (даже большинства) исследований еще не означает отсутствия у современной западной теории творческого потенциала для продвижения вперед. Позиция противников "гипотезы кризиса" заключается в том, что в роли фундаментальных новаторов выступают одни группы экономистов, а в роли носителей формализма - другие, пусть более многочисленные.

Один из участников дискуссии - А. В. Белянин замечает, что даже беглый просмотр подшивки почти любого экономического журнала за последние годы может оставить устойчивое впечатление, что публикуются исключительно усердные формалисты, работы которых не слишком много добавляют к нашему знанию о том, как устроен мир. Однако, по мнению Белянина, "сообщество экономистов, как и любое другое профессиональное сообщество, устроено по принципу "пирамиды". Все множество людей, занимающихся каким-либо делом, делится на несколько мастеров высочайшего класса", ряд очень хороших профессионалов, более широкий слой добротных "ремесленников", и массу "простых мастеровых и подмастерьев, среди которых нередко попадаются откровенные халтурщики. Экономисты - такое же человеческое сообщество, как, скажем, сапожники или портные..."(19).

Но если сами экономисты, как статусная группа, имеют те же черты, что и сапожники (портные), почему тогда Фридмен одаривал своими консультационными услугами исключительно правых и консервативных деятелей типа генералов Сухарто, Пиночета, "железной леди" Тэтчер и др.? И почему К. Гэлбрейт "обувал" и "обшивал" во время президентских гонок одних лишь левых либералов - Дж. Кеннеди и Мак Говерна? Не потому ли, что экономическая теория, как общественная наука, имеет все же специфическую социальную направленность, которая отличает ее от сапожного и швейного дела?

Но главное состоит в ином: если бы драматизм ситуации заключался лишь в том, что формализм, мелкотемье, уход от реальных проблем жизни были свойственны рядовым экономистам, тогда как лидеры - мастера и гроссмейстеры - продолжали бы двигать экономическую теорию вперед, если бы, повторим, дело обстояло таким образом, разве появились бы на свет алармистские статьи столь разных ученых, коими, несомненно, являются Блауг и Полтерович? Разве существовал бы повод для написания трактатов по поводу "тревожных процессов" в современной экономической теории?

Конечно, позиция Белянина тоже имеет право на существование. Тем более что прошло совсем немного времени с того момента, когда "мастеровые" и "подмастерья" нашего российского экономического цеха начали дружно жечь то, чему они поклонялись долгие годы, и поклоняться тому, что раньше сжигали. И все же, с нашей точки зрения, здоровый скептицизм предпочтительней восторженной привязанности, ибо с его помощью познается многое из того, о чем восторгающийся никогда не узнает.

Все ли благополучно на верхних этажах "пирамиды"?

Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим дополнительные аргументы, выдвинутые сторонниками "гипотезы кризиса". Примером неблагополучия современной "высокой теории" Блауг считает, в частности, те изменения в микроэкономике, которые связаны с жесткой формализацией теории общего равновесия.

Согласно Блаугу, "если вообще можно обозначить дату начала болезни, то это 1954 год, когда была опубликована статья нобелевских лауреатов Кеннета Эрроу и Жерара Дебре. Эта статья знаменует собой начало того, что затем стало раковым заболеванием (курсив наш. - Л. X.) самой сердцевины микроэкономики". Далее Блауг поясняет, что "статья Эрроу-Дебре содержит строгое доказательство существования равновесия на множестве рынков... в условиях децентрализованной экономики - концепция, которую Леон Вальрас сформулировал 80 лет назад, но не смог убедительно обосновать. Их доказательство... требовало целого ряда допущений, которые явно противоречили экономической реальности, к примеру, что существуют фордвардные рынки для каждого товара для всех будущих периодов и для всех возможных обстоятельств и что никто не хранит деньги в качестве сокровища в течение более чем одного периода. Но и при этом Эрроу и Дебре не смогли доказать устойчивость подобного равновесия, в том смысле, что оно действительно достижимо, с какой бы позиции его ни рассматривать. Короче говоря, доказательство Эрроу-Дебре имело дело скорее с математической логикой, нежели с экономикой". "К несчастью, - замечает далее М. Блауг, - эта статья вскоре стала образчиком того, к чему должен стремиться современный экономист"(20). Отсюда явствует, что вовсе не только "рядовые подмастерья" выступают инициаторами формалистических концепций.

Как подчеркивает Блауг, "совершенная конкуренция - в высшей степени ошибочная концепция. Она концентрирует внимание на том, что представляет собой уже достигнутое равновесие, в то время как реальная проблема - это процесс движения к равновесию. Короче говоря, конкуренция - это феномен нарушения равновесия, то есть феномен неравновесия"(21).

В. М. Полтерович усматривает наличие кризиса современной западной теории, кроме всего прочего, в накоплении элегантных по форме, но негативных по содержанию теоретических моделей, например "теоремы о невозможности" Эрроу в теории общественного выбора или теоремы Зонненштайна-Мантела-Дебре о неоднозначности равновесных состояний для заданного вектора цен.

Блауг также использует очередную теорему о невозможности для критики современной микротеории: "Хорошо известная теорема Липси-Ланкастера утверждает, что, если экономика не находится в состоянии оптимума (first-best), скажем, из-за наличия налогов или тарифов, нет никаких способов отличить ситуацию "третью после лучшей" от "второй после лучшей" и невозможно сказать, каков будет результат сдвига от одной ситуации к другой - приблизит ли он к оптимуму или, наоборот, отдалит. Эта теорема широко признана во всех учебниках, и тем не менее ничего не предпринято, чтобы избавиться, наконец, от представления о том, что совершенная конкуренция - это идеальное состояние, которое как-то объясняет царящую вокруг нас несовершенную конкуренцию"(22).

В статье Блауга, таким образом, речь идет о критике наиболее распространенных концепций современной микроэкономики, которые занимают центральное место в публикациях не только рядовых экономистов, но и признанных мэтров западной экономике. Вред формалистических искажений Блауг усматривает в том, что новому поколению экономистов внушаются воззрения, весьма далекие от реальности. Кроме того, господство формалистических теорий препятствует распространению новых, свежих взглядов на исследуемый предмет(23).

Наряду с теориями общего равновесия и совершенной конкуренции особую роль в формализации экономического анализа играет сегодня теория игр. В этом пункте критика Блауга становится более сдержанной(24). Зато при подведении итогов и описании общих "достижений" современной микротеории его оценки наполняются едким сарказмом: "Вдумайтесь только в следующие типичные допущения: абсолютно непогрешимые, вездесущие, долгоживущие, одинаковые потребители; нулевые трансакционные издержки; полный набор рынков, готовых удовлетворить спрос в любое время и при любых мыслимых условиях; никаких сделок при неравновесных ценах; бесконечно большая скорость корректировки цен и количеств; никакой радикальной, не поддающейся оценке неопределенности в реальном времени, - только риск, исчисляемый в вероятностных величинах и логическом времени; исключительно линейно однородные производственные функции; никакого технического прогресса, воплощающегося в капитальных инвестициях, и т. д. и т. п. - все это не просто нереалистичные, но и лишенные здравого смысла допущения. И тем не менее именно они имеют решающее значение для основополагающих экономических теорий"(25).

Весьма определенно и резко Блауг оценивает последние новации в сфере макроэкономики, которая, с его точки зрения, также стала жертвой формализма. Исходная и основная мишень для критики Блауга в сфере макротеории - это новая классическая макроэкономика с ее концепцией "рациональных ожиданий". Очевидно, что предпосылка рациональности экономических агентов нереалистична с самого начала. "Если бы так было в действительности, то отсюда следовало бы, что денежно-кредитная и бюджетная политика могли бы влиять на такие реальные переменные, как выпуск и занятость, только в течение одного мгновения. Поскольку, как только такие виды политики объявлены, они почти сразу же будут инвертированы в ценовые ожидания рациональных агентов"(26). Однако свидетельства того, что выпуск и занятость поддаются влиянию денежно-кредитной и бюджетной политики, что в краткосрочном плане существует выбор между инфляцией и безработицей, настолько многочисленны, что даже лидеры новой классической школы Р. Лукас и Т. Сарджент вынуждены были использовать доктрину рациональных ожиданий в ее слабой версии(27).

Блауг не обходит стороной и современное изобретение новой классической макроэкономики - теорию реального бизнес-цикла. Суть ее в том, что экономический цикл может быть вызван случайными потрясениями (шоками) экономической системы. На сегодняшний день в теории бизнес-цикла господствующее положение заняла идея Э. Прескотта и Ф. Кюдланда о возникновении шоков со стороны предложения в форме случайных изменений в технологии(28).

Эта новейшая концепция деловых циклов критикуется Блаугом по нескольким направлениям. Во-первых, здесь вновь подразумевается, что агенты являются "отчаянными максимизаторами" и формируют свои ожидания рационально. Во-вторых, Прескотт и Кюдланд предполагают, что рынки расчищаются непрерывно и потому даже временные состояния рыночного неравновесия исключаются из модели. В-третьих, в методологии эконометрического тестирования данной модели "отсутствует даже та дисциплина, которую требовали старые эконометрические методы". И, наконец, поскольку в рамках обсуждаемой модели изменения в технологии (или новые маркетинговые приемы) представляются чисто случайными, теоретики реального бизнес-цикла "до сих пор не представили убедительного объяснения, почему экономика поворачивает вниз не случайно, а периодически"(29).

Подводя итоги высказываниям Блауга о современном состоянии западной экономической теории, отметим, что они в общем и целом сводятся к нескольким выводам: "экономическая теория больна", она сплошь и рядом вырождается в формалистику, "интеллектуальную игру ради игры" и "утомительную схоластику"; подобный диагноз касается обоих основных разделов современной экономике - как микро-, так и макротеории(30). Неблагополучие, кроме того, наблюдается во всех структурных частях указанных теорий: методологических установках(31), собственно экономических концепциях (объясняющий аспект), а также в практических рекомендациях (вроде рекомендаций новых классиков о бесполезности всякой экономической политики государства). "Тревожные процессы в современной экономической теории" имеют непосредственное отношение к публикациям многих видных представителей современной экономике, включая тех, кто отмечен Нобелевской премией (Эрроу, Дебре, Фридмен, Лукас).

Оптимизм с привкусом скептицизма

Последний историко-экономический материал, который мы будем анализировать, представлен статьей крупнейшего американского экономиста У. Баумоля "Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию".

Если для Блауга точкой отсчета служит классическая статья Эрроу и Дебре 1954 г., то Баумоль ставит вопрос шире: в его задачу входит историко-экономическая оценка всего XX столетия, а именно выделение тех новаций, что внесли в мировую экономическую мысль теоретики, создавшие свои работы после знаменитых "Принципов экономической теории" А. Маршалла.

Прямой полемики между Баумолем и Блаугом в опубликованных материалах нет. Тем не менее, как бы возражая Блаугу, Баумоль пишет: "В определенной степени справедлив упрек, что математические методы чрезмерно унифицируют обучение наших студентов. Однако встречающееся обвинение в адрес этих методов в том, что они превращают теорию в чистую абстракцию, лишают ее всякой связи с реальностью и практической применимости - явная неправда"(32).

Главное же различие проявляется в том, что историческое эссе Баумоля, по крайней мере с внешней стороны, характеризуется сдержанным оптимизмом. Здесь не встретишь откровенно алармистских конструкций, характерных для статьи Блауга. Тем не менее в содержании их текстов поразительно много общего, с той лишь разницей, что Баумоль "не крушит и не свергает идолов, казалось бы, уже навечно приросших к своим пьедесталам, - он аккуратно и уважительно снимает их и с массой комплиментов отодвигает в сторону"(33).

В составленный Баумолем краткий список наиболее выдающихся ученых XX в. входят следующие, по его выражению, "традиционные фигуранты": И. Фишер, К. Викселль, Т. Веблен, А. Пигу, Дж. М. Кейнс, Дж. Хикс, П. Самуэльсон, Т. Купманс, М. Фридмен, Дж. Нейман и О. Моргенштерн, Дж. Тобин, К. Эрроу, Р. Солоу. С точки зрения Баумоля, именно эти имена связаны с крупными достижениями в некоторых областях экономической науки. В их перечень, согласно Баумолю, входят макроэкономика, включающая современный анализ роста, теория ценности, основы которой были пересмотрены Самуэльсоном и Хиксом, теория игр, теория общего рыночного равновесия и ее приложение к теории международной торговли и теории благосостояния.

Дополнение к списку "традиционных фигурантов" и принадлежащих им инноваций, по Баумолю, выглядит так: анализ проблем общественного выбора Эрроу и его теорема о невозможности, вклад Тобина в теорию денег, исследование корпоративных финансов Ф. Модильяни, его и Фридмена гипотеза о перманентном доходе, разработка Лукасом теории рациональных ожиданий, новая формулировка неоклассической теории денег, предложенная Т. Рыбежинским и Д. Патинкиным, и т. д. Сюда же следует поместить англо-итальянские модели П. Сраффы, Д. Робинсон, Н. Калдора, Л. Пазинетти, теорию субоптимальности Я. Винера, К. Ланкастера и Р. Липси, исследование категорий "модального рынка", отношений "принципал - агент", информационных издержек; работы институционалистов после Веблена, а также такие известные имена, как Г Беккер, О. Уильямсон, М. Спенс, У. Викри и, наконец, новые направления исследований: экономическая теория окружающей среды, теория экономического поведения, право и экономическая теория, экономическая теория культуры... (34) Перечень "традиционных фигурантов" может быть, таким образом, существенно расширен.

Но и после анализа расширенного списка Баумоль приходит к парадоксальному выводу: "...в общем отнюдь не эти работы наиболее заметно расширили наши познания по сравнению с книгами Маршалла". И далее: "Наибольший научный интерес по сравнению с началом века можно обнаружить не в теоретических новациях, а в развитии эмпирических исследований и применении теоретических концепций к решению конкретных практических задач"(35).

Сказано более чем определенно. Получается, что в течение всего XX в. научное сообщество выделяло и поощряло совсем не те направления, которые обеспечили экономический науке максимальный прогресс. И хотя Баумоль не указывает прямо на Нобелевский комитет, но, как справедливо отмечает его комментатор, в составленный им список второстепенных (для научного прогресса) работ "попало большинство тех, которые за последнюю треть века отмечены нобелевскими премиями"(36).

В этом пункте позиции Баумоля и Блауга в общем совпадают: оказывается, Нобелевская премия по экономике еще не является индульгенцией от греха идейной периферийности, не является она и надежным свидетельством прогресса в экономической науке.

Но по какой причине в условиях академической свободы и рыночной конкуренции в научном мире возобладали не те направления, которые в действительности были самыми важными? Согласно Баумолю, одна из причин - консерватизм научного сообщества, и особенно той его части, что занята в сфере высшего экономического образования: темы и материал подбираются здесь таким образом, чтобы не нарушать сложившихся традиций преподавания экономике. "Поэтому в учебниках далеко не всегда внимание концентрируется на тех проблемах, изучение которых принесло бы студентам наибольшую пользу"(37). Очевидно также воздействие монополизма определенных групп ученых на процесс преподавания и научных исследований.

В целом же, как справедливо замечает Ю. Ольсевич, под пером американского профессора ситуация становится похожей на ту, что обрисовал Т. Кун в известной книге "Структура научных революций". Ольсевич особо подчеркивает, что "хотя Баумоль не говорит ни о каком "кризисе научной парадигмы", он дает ясно понять, что смещение критериев и оценок внутри научного сообщества сыграло роковую роль в том, что экономическая наука не сумела ни предвидеть, ни правильно объяснить основной феномен второй половины XX в. - беспрецедентно быстрый и почти непрерывный экономический рост группы промышленно развитых стран"(38).

И в самом деле, вот что пишет Баумоль о макроэкономике - главном новшестве мейнстрима в XX в., если судить по содержанию университетских учебников. Обе основные идеи макроэкономики: рассмотрение экономики в целом и агрегирование - в отдельности уже существовали в экономической теории раньше: первая - со времен Адама Смита, вторая - примерно с того же времени, в рамках классической теории распределения, объединившей все виды затрат в три категории - земля, труд, капитал. "Следовательно, - заключает Баумоль, - не каждая из двух названных черт по отдельности, а их сочетание открыло новое поле исследований, и это сочетание - порождение XX в."(39)

Баумоль утверждает, что макроэкономика оправдала возложенные на нее ожидания, "предложив экономистам и политикам... анализ и объяснение процессов, какими они совершенно не располагали раньше". (Речь здесь идет, прежде всего, о рекомендациях, правда нередко противоречивых, относительно государственных мер в области борьбы с безработицей и инфляцией.) Однако, как пишет Баумоль, "именно метод сверхупрощения, который сделал реальными такие успехи макроэкономики, требует наивысшей осторожности, когда речь идет о том, чтобы полагаться на ее выводы и использовать их на практике" (40) .

Затем в историко-экономическом очерке Баумоля следуют разделы, посвященные микроэкономике (вопросам теории ценности, благосостояния, общего рыночного равновесия, несовершенной конкуренции и теории игр). Здесь применяется все тот же метод изложения - комплиментарный по форме и критический по существу(41).

Приведем суммарную характеристику оценок американского экономиста, как она представлена в инициированной его анализом статье Ольсевича: "Итак, К. Эрроу и Ж. Дебре строго доказали, что совершенная конкуренция при соответствующих условиях способна обеспечить максимум статической эффективности. К сожалению, столь же убедительно доказано, что совершенной конкуренции вообще не существует, а вместо "соответствующих условий" правилом являются "несоответствующие" условия, порождающие "провалы" рынка, которые не могут быть компенсированы государством из-за "провалов" последнего. К тому же статическая эффективность "вообще не имеет первостепенного значения для реального экономического благосостояния общества"(42). Причем рынок, как он представлен в теории, не только не эффективная, но и крайне неустойчивая система, не позволяющая надежно прогнозировать ее поведение (как это явствует из аналитической проверки системы общего рыночного равновесия и теории игр)"(43).

Таков если не портрет, то хотя бы силуэт рыночного механизма, представленный в пионерных работах ведущих ученых XX столетия. Как справедливо указывает Ольсевич, рынок с такими характеристиками в общем совместим с картиной западной экономики в период между двумя мировыми войнами, с ее кратким подъемом, тяжелой депрессией и значительной стагнацией. Но в приложении к рынку второй половины XX в. с высокоэффективным и устойчивым ростом такая микроэкономическая рыночная теория представляет собой нечто похожее на еще один акт драмы о Принце Датском, где отсутствует главный персонаж по имени Гамлет.

Что делать? Ответы Баумоля и Блауга

Прежде чем отвечать на этот вопрос в позитивном плане, Блауг предпочитает дать ответ на другой вопрос: чего делать не следует?

По его мнению, самый опасный и бесплодный путь - это тот, на который толкают научное сообщество представители нак называемого "постмодернизма". Возникновение последнего, по его словам, возможно, является самым тревожным симптомом растущего пустого формализма в современной экономике. Блауг пишет: "Постмодернизм в экономической теории... всегда начинается с насмешек над научными претензиями экономической науки, его сторонники выливают ушат холодной воды на тех, кто верит в объективность экономической системы, "существующей вне нас", по отношению к которой мы можем оценивать объяснительную способность экономических теорий, издеваются над идеей, согласно которой экономисты могут точно предрекать экономические события, и отрицают существование какой-либо основы для выбора среди конкурирующих экономических теорий, за исключением личного предпочтения...". И далее: "...растущая частота, с которой подобные взгляды выдвигаются экономистами, является самым тревожным признаком того, что экономисты могут окончательно отказаться от всех усилий в практической области, поскольку гораздо легче и безопаснее заниматься экономикой в виде схоластического времяпрепровождения"(44).

Методологии "постмодернизма", то есть современной разновидности агностицизма, Блауг противопоставляет "научный реализм". С его точки зрения, "научные реалисты" в конечном счете оценивают теории с точки зрения их соответствия наблюдаемым фактам и данным "в мире, существующем вне нас". С позиции "научного реализма" об экономических гипотезах "можно судить по их логической цельности, способности объяснять и обобщать реальные процессы, по их плодотворности и, в конечном счете, их способности предсказывать". Экономисты, как подчеркивает Блауг, озабочены прогнозной способностью своих теорий, "потому что это конечный тест того, верны ли наши теории, реально ли они отражают работу экономической системы независимо от наших желаний и интеллектуальных предпочтений" (45) .

Симптоматично, что в качестве примера для подражания Блауг выделяет помимо прочих работы И. Шумпетера, противопоставлявшего "динамическую эффективность" (стимулирующую инновационный процесс) "статической эффективности" (исключающей последний). Среди подающих надежды, самых плодотворных направлений в экономической теории Блауг называет также последние явления в развитии эволюционной экономики, в частности те из них, что представлены в книгах Р. Нельсона и С. Уинтера "Эволюционная теория экономических изменений" (1982), Н. Розенберга "Внутри черного ящика" (1984), а также в серии публикаций Р. Липси о техническом прогрессе и экономическом росте. Следовательно, заболевание экономической теории - формализм - не носит всеобщего характера, не все пути в лабиринте ведут в тупик.

В очерке Баумоля позитивных выводов намного больше. Центральный тезис его статьи заключается в том, что максимального успеха экономическая наука достигла там, где сложилось своеобразное menage a trois - "тройственный союз" экономической теории, эмпирического анализа и прикладных исследований (46).

Согласно Баумолю, в течение XX в. произошел подлинный переворот в технике сбора и анализа статистического материала (47). На базе исследования данных возникла принципиально новая, не существовавшая ранее отрасль экономического анализа - эконометрика (48).

Величайшим и, видимо, самым крупным достижением экономической науки в XX в. Баумоль провозглашает модель "затраты - выпуск" В. Леонтьева. В этом случае тройственный союз нашел наиболее последовательное и яркое выражение.

Согласно Баумолю, модель Леонтьева венчает собой ряд теоретических разработок в той области, которую у нас принято было именовать абстрактной теорией реализации или теорией воспроизводства. Здесь труды Леонтьева как бы завершают теоретическую цепочку исследований от Ф. Кенэ к К. Марксу и Л. Борткевичу. (Последний был даже научным руководителем В. Леонтьева после его переезда в Берлин.) Но наряду с чисто теоретическим содержанием модель "затраты - выпуск" являет собой универсальное практическое орудие для решения прикладных задач с помощью эмпирически добытой информации.

Баумоль напоминает также, что в XX в. произошел переворот в прикладном использовании макроэкономики(49). И хотя он отмечает, что сегодня в отношении способностей макроэкономического регулирования имеется "гораздо больше скептицизма", накопившийся научный материал дает основу для лучшего видения макроэкономической ситуации(50).

В своем отношении к прикладной макроэкономике Баумоль достаточно сдержан и скептичен, в то время как наиболее выдающиеся заслуги микроэкономической науки перед экономической политикой подаются им безо всяких оговорок.

Согласно его оценкам, первый в XX в. прорыв в сфере прикладной микроэкономики произошел в 1927 г. благодаря открытию Ф. Рамсеем правила, регулирующего ценообразование у фирмы, обладающей контролем над рынком. В 1976 г. Р. Виллиг опубликовал формулу эффективной цены доступа (арендной платы) к производственным мощностям, часть которых находится в монопольной собственности. "Правило ценообразования Рамсея" получило затем широкое применение в практике судов и регулирующих органов при принятии решений по антимонопольной ценовой политике и в сфере налогообложения. Формула Виллига систематически применялась при установлении тарифов на пользование электросетями, телефонными сетями, трубопроводами, железными дорогами и т. д.(51)

Наконец, в области рынков ценных бумаг крупный успех прикладных исследований был подготовлен в ходе развития теории оптимального инвестиционного портфеля. Свидетельством тому служит работа Ф. Блэка и М. Шоулза по реальным опционам (1973), значимая не только для финансовой науки, но и для других областей экономических знаний.

Что заставило экономистов обратиться к прикладным аспектам экономической науки, основываясь на более строгой теории и на анализе информации? При ответе на данный вопрос Баумоль напоминает, что акцент на прикладных задачах - отнюдь не детище XX в.: Смит, Рикардо и их современники изучали экономические проблемы вовсе не из "праздного любопытства". Свою собственную точку зрения Баумоль формулирует с крайней осторожностью, мотивируя это недостатком данных и необходимых теоретических разработок: "Что действительно нового дал XX век, так это новую основу для прикладного анализа в экономике. Подобному пути развития трудно найти какое-либо общее объяснение... Но стоит отметить, что в ряде случаев это стало реакцией на спрос извне" (курсив наш. - А. X.)(52).

Именно внешний спрос, то есть практические потребности руководителей фирм, особенно крупных корпораций, а также со стороны профсоюзов, судебной практики, обусловил мощный импульс, способствовавший прогрессу прикладных исследований, инициаторы которых обратились к общей экономической теории, с одной стороны, и к сбору и анализу эмпирического материала - с другой. Подобный тройственный союз существенно изменил взаимоотношения теоретических конструкций и эмпирических разработок. Последние призваны были не просто иллюстрировать теорию, а выступать способом ее проверки и базой дальнейшего развития.

Очевидна оппозиционность Баумоля теориям "постмодернизма", как они описаны Блаугом. Позиция Баумоля содержит недвусмысленный ответ современным неокантианцам - К. Попперу, Ф. Хайеку, Дж. Соросу и др., - негативно трактующим саму возможность создания реалистичной обобщающей экономической теории. Ольсевич справедливо отмечает, что современные неокантианцы (или "постмодернисты") упустили из виду мощное развитие связующего звена - эмпирических исследований, способных в перспективе постепенно "привести теорию в принципиальное соответствие с реальной жизнью"(53).

Итак, согласно Баумолю, абстрактная экономическая теория утрачивает самодовлеющее значение. Но несмотря на это, потребность в ней не ослабевает, а усиливается. И все это - благодаря стремительному развитию прикладных разработок и сбору эмпирических данных.

Современная экономическая наука: кризис или расцвет?

Дискуссия в мировой и отечественной литературе о современном состоянии западной экономической теории отражает противоречивое состояние самого предмета дискуссии. Конечно, экономическая наука в целом и экономическая теория как ее фундаментальная часть развиваются весьма быстро. С другой стороны, накапливаются неопровержимые свидетельства неспособности этой науки представить убедительный ответ на вопросы динамично развивающегося мира. Чтобы вынести свой вердикт по обсуждаемому вопросу, попытаемся еще раз сформулировать "теоретические претензии", которые накопило к современной экономической теории (и прежде всего к мейнстриму) мировое научное сообщество.

Исходные предпосылки мейнстрима критиковались неоднократно, и мы не будем подробно рассматривать эту общеизвестную критику. Нетрудно видеть также, что несостоятельность исходных предпосылок характерна не только для неоклассической, но и для неоинституцио - нальной традиции (в духе Коуза, Беккера, Быокенена), а также в значительной степени для "неоклассического синтеза" (Хикс, Самуэльсон). Иными словами, несостоятельна аксиоматика не только неоклассической составляющей монетаризма, но и "примыкающих" к нему теорий, то есть того же мейнстрима, но в широком смысле слова.

Обратим теперь внимание на собственно неоклассическую теорию, в первую очередь на маржиналистскую микроэкономику, без которой современный мейнстрим попросту немыслим. О небезупречности микротеории маржинализма свидетельствует целый ряд аргументов, накопленных противниками неоклассического направления в ходе так называемой "войны двух Кембриджей". Ведущие теоретики посткейнсианства (Дж. Робинсон, П. Сраффа) подвергли логической критике оба основополагающих постулата неоклассической микротеории - о том, что доходы производственных факторов и их распределение можно вывести из условий их предложения, их "производительности", и о том, что между соотношением производственных факторов и их доходов существует однозначная зависимость: росту фондовооруженности обязательно соответствует снижение прибыли по отношению к зарплате и наоборот(54).

Как показали в работах 1950 - начала 1970-х годов Робинсон и Сраффа, первый постулат заводит лидеров неоклассики в порочный круг: теория распределения доходов по предельному продукту (то есть краеугольный камень маржинализма) предполагает возможность предварительного установления пропорции между факторами производства, которая зависит от их цен, тогда как сама цена включает прибыль и заработную плату, то есть доходы определяются доходами (55).

Что же касается второго маржиналистского постулата - об однозначной связи между капиталовооруженностью и соотношением между прибылью и заработной платой (эта связь, согласно неоклассической микротеории, имеет как прямой, так и обратный характер), - то данный постулат исходит из представления о капитале как однородной массе, то есть сумме активов с одинаковыми сроками ввода, периодом обращения, нормой прибыли и т. д. Только такой гомогенный "желеобразный" капитал может быть подвергнут процедуре перманентных замещений в рамках многократно меняющегося соотношения факторных цен. Но, как показал Сраффа (рассмотрев эффект "переключения технологии"), на разных стадиях производства соотношение применяемых масс труда и капитала изменчиво. Понижение цены фактора не обязательно ведет к повышению его доли в производстве. Снижение нормы прибыли, к примеру, может вызвать к жизни более капиталоемкую технологию, но может породить и менее капиталоемкие методы производства.

Некоторые авторы справедливо полагают, что отказ от предположения об однородности капитала и открытие "эффекта переключения технологии" доказывают несостоятельность неоклассической теории распределения. В самом деле, если капиталовооруженность и норма прибыли не связаны между собой жесткой зависимостью, тогда невозможно доказать наличие подобной же зависимости между предельными продуктами факторов и их ценами (56) .

Как мы уже имели случай убедиться, серьезные претензии у научного сообщества имеются и по отношению к неоклассической макроэкономике. Суть этих претензий подытожил в Нобелевской лекции Дж. Акерлоф. Напомним, что, по его мнению, "новая классическая макроэкономика", или "общеравновесная модель", как она представлена в трудах Фридмена, Лукаса и их единомышленников, "сталкивалась с большими трудностями при оценке по крайней мере шести макроэкономических феноменов": 1) существование вынужденной безработицы; 2) влияние кредитно-денежной политики на выпуск продукции и занятость; 3) отсутствие ускорения дефляции при высоком уровне безработицы; 4) широкая распространенность недонакопления пенсионных фондов; 5) исключительная неустойчивость курсов акций по сравнению с их реальной доходностью; 6) устойчивое наличие саморазрушающегося люмпен-пролетариата(57). Список претензий к неоклассическому мейнстриму может быть продолжен(58). Но и без того ясно, что эти претензии носят всеобъемлющий, комплексный характер.

Добавим к этому критику, которая в последние годы раздается по адресу ультра либеральной практической программы "Вашингтонского консенсуса". Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что пишущие на данную тему (Стиглиц, Норт и фактически Фридмен - в своих последних интервью) признают, что эта программа, выдержанная в духе неоклассической ортодоксии, оказалась контрпродуктивной для большинства стран, в которых применялась. И более того, в выигрыше оказались страны, которые действовали, игнорируя подсказки из Вашингтона.

Получается, что зияющие пробелы характерны и для исходной аксиоматики, и для самой теории (микро - и макроэкономики), и для практических рекомендаций мейнстрима. Иными словами, диагноз кризиса современной западной теории не является произвольным.

Вместе с тем, как справедливо указывается в научной литературе, "кризис теории наступает не тогда, когда накапливаются факты, ей противоречащие. Это необходимое, но не достаточное условие. Кризис наступает тогда, когда эти факты выстраиваются в альтернативную конкурирующую гипотезу"(59). В самом деле, кризис неоклассической теории в 1930-е годы стал общепризнанным после того, как была разработана относительно целостная кейнсианская альтернатива; кризис ортодоксального кейнсианства сопровождался воцарением сформировавшейся системы монетаризма, а затем и новой классической теории. Но современную неоклассику и мейнстрим в широком смысле заменить пока нечем. Посткейнсианцы, эволюционисты и иные критики исходных установок мейнстрима, отвергая неоклассическую модель, не в силах противопоставить ей убедительную альтернативу. Альтернативные разработки неортодоксальных течений и школ в сфере микро - или макротеории пока что касаются, по сути своей, лишь отдельных частностей и не складываются в научную систему(60).

Добавим также, что доказательство наличия кризиса западной экономической теории нельзя искать в сфере одной лишь теории. Кризис всегда имеет земные корни. Так, для кризиса неоклассики 1930-х годов такой земной причиной явились события Великой депрессии, которые явно застали врасплох всю теоретическую мысль Запада. Реальной подоплекой кризиса кейнсианства в 1970-е годы оказались общее ухудшение хозяйственной конъюнктуры в ведущих капиталистических странах, высокая безработица, невиданное ранее явление стагфляции, мировые энергетический, сырьевой и прочие структурные кризисы капитализма и т. д.

Сегодняшнее положение ведущих стран капитализма отнюдь не беспроблемно. Но до бытовавшего в более ранние кризисные периоды общего ухудшения экономической ситуации здесь все еще очень далеко. Складывается впечатление, что в отличие, например, от эпохи 1970 - начала 1980-х годов наиболее развитые страны мира научились жить в условиях высоких цен на энергоносители, сдерживать инфляцию, безработицу, стимулировать медленный, но неуклонный рост экономической эффективности и общего благосостояния. Даже недавние региональные экономические кризисы (латиноамериканский, азиатский, российский дефолт и т. д.) поразили в основном периферию капиталистического мира. Эти локальные кризисы в какой-то мере позволили ведущим странам укрепить свои позиции за счет временно ослабевших конкурентов.

В стране-лидере современного капиталистического мира - США - стабилизационные тенденции, несмотря на все препятстевия и издержки, проявляются особенно рельефно. Успешно эксплуатируя выработанную исторически национальную либерально-рыночную модель, американские корпорации упрочивают лидерство во многих отраслях и регионах мира, на ведущих направлениях научно-технического прогресса. Но поскольку США являются также основным центром эманации экономических доктрин, трудно считать их экономическое положение общим фоном "теоретического кризиса".

Наш общий вердикт таков: кризис западной экономической теории созрел, но еще не наступил. Для действительного развертывания кризиса недостает ряда важнейших предпосылок - и в области самой теории (разработка комплексной и убедительной альтернативы современному мейнстриму), и в области реальной жизни. Скажем иначе: однозначного ответа на вопрос, существует ли кризис современной западной экономической теории, в настоящий момент дать невозможно. Одни сегменты экономической теории действительно испытывают нечто похожее на кризис (формализм, мелкотемье), другие развиваются весьма успешно, особенно в тех областях, где сложился тройственный союз абстрактной (высокой) теории, эмпирических изысканий и прикладных разработок.

И все же, если сравнить современную ситуацию с ситуацией в экономической науке 20-летней давности, напрашивается вывод о нарастании алармистских оценок со стороны некоторых ведущих западных и российских ученых. Видимо, если использовать перестроечную терминологию, в западной теории имеет место ситуация предкризиса.

Предкризисное состояние развертывается на фоне нестабильной экономической конъюнктуры. Однако, повторим еще раз, по степени драматизма ситуация пока еще далеко не равноценна положению ведущих экономических держав после циклического кризиса 1973-1975 гг. и нефтяного шока 1978 г. Еще меньше экономическая ситуация начала нового столетия напоминает Великую депрессию 1930-х годов, так как развертывается на фоне непрекращающегося технологического переворота и мировой военно-политической гегемонии США.

В поисках причин современного теоретического кризиса в России не следует искать основных виновных где-то за рубежом, кивать на ошибки "Вашингтонского консенсуса" и т. д. Даже с учетом того, что либеральные экономисты Запада сознательно или неосознанно (в данном случае это все равно) выполнили задачу по снижению экономического потенциала России и надолго исключили нашу страну из числа ведущих конкурентов стран мира(61). Теоретический кризис российской экономической мысли должен быть излечен прежде всего национальными средствами. Но это требует иной государственной идеологии, иной структуры частного бизнеса, иных моделей финансирования науки(62).

Сказанное не означает, что новейший опыт западной экономической науки не имеет для нас серьезного значения. Этот опыт, во-первых, показывает, какие теории, несмотря на их мощное математическое оснащение, обладают ограниченным познавательным потенциалом. Во-вторых, он демонстрирует наиболее перспективные общие направления поисков. Наконец, и это, видимо, главное, новейшая история экономики и экономических теорий Запада свидетельствует о том, что фундаментальный успех выпадает на долю тех стран, которые смогли сформировать, поддержать и развить у себя механизм социально-экономических и технологических инноваций. Нельзя не согласиться с теми зарубежными и отечественными учеными, которые считают разработку динамической теории инноваций главным ключом к успеху экономической науки в XXI в.

Современная экономическая теория: взгляд "с высоты птичьего полета"

Обрисовав и оценив ситуацию, сложившуюся в современном мейнстриме, мы хотели бы в завершение поместить неоклассику в контекст других направлений современной экономической науки и представить классификацию основных школ и направлений новейшего этапа развития экономической теории.

В новейшей истории экономических учений необходимо четко различать научные программы, характеризующиеся лишь общей, пусть даже новаторской, постановкой вопросов и отдельными оригинальными выводами, научные школы, предстающие в виде устоявшегося единства собственной методологии, самой теории и практической программы, и, наконец, научные направления, объединяющие несколько научных школ или состоящие из одной-единственной, но влиятельной школы.

Опираясь на опыт подготовки пятитомного издания "Мировая экономическая мысль"(63) и учитывая данные новейших публикаций, попробуем предложить собственное видение эволюции новейшей истории экономической теории Запада, оформленное в виде схемы (см. рис.).

Общий замысел предложенных таблиц состоит в попытке связать теоретическое содержание основных течений и школ западной экономической теории с социально-политической практикой, как это было принято во многих публикациях отечественных ученых. Теоретические "потоки" в экономических учениях Запада расположены на каждом из рисунков слева направо (то есть снизу вверх) - от левого революционализма (Э. Мандель) к ультралиберализму Ф. Хайека, Л. Мизеса и их последователей. Таблица включает: левый фланг (западный марксизм и леворадикальную критику капитализма); левоцентристские течения (социал-демократические экономические теории, традиционный институционализм, эволюционизм, французский дирижизм и регуляционизм, неортодоксальную теорию благосостояния А. Сена и др.);

центристские концепции (в основном теорию "социального рыночного хозяйства", представляющую идейное ядро современного германского неолиберализма, а также экономические воззрения многочисленных последователей Дж. М. Кейнса); праволиберальный фланг, представленный в основном современной неоклассикой и ультралиберализмом неоавстрийской школы.

Относительным новшеством является включение в общую схему весьма широкого "институционально-эволюционного направления"(64). Кроме современных последователей вебленовского институционализма и французского дирижизма, институционально-эволюционный комплекс включает школу французского регуляционизма Р. Буайе, левоцентристскую теорию благосостояния А. Сена, имеющую много последователей, а также разновидности современного эволюционизма: неошумпетерианство (Р. Нельсон, С. Уинтер), исторический неоинституционализм (Д. Норт, Р. Фогель), "qwerty-номику" П. Дэвида и Б. Артура.

Основанием для занесения всех этих теорий и школ в единое течение служит наличие у них сходной методологии - с акцентом на изменчивость, подвижность частных экономических структур в отдельности и всего народного хозяйства как целого; использование близкого категориального аппарата с особым вниманием к социальным институтам; вербальное (а не математическое) моделирование экономических ситуаций; общее критическое, доходящее порой до откровенно негативного, отношение к неоклассическому мейнстриму, умеренно реформаторская практическая экономическая программа.

Отметим, что схемы на рисунках построены на противопоставлении теоретико-экономического мейнстрима антимейнстриму или, следуя удачному выражению А. М. Либмана, - "экономической неортодоксии". Мейнстрим при этом не ограничивается современным неоклассическим направлением, а включает также некогда конкурировавшие с неоклассикой, а ныне ассимилировавшиеся с ней (в той или иной степени) школы: неоклассический синтез (П. Самуэльсон, Дж. Тобин), неоинституционализм (Р. Коуз, О. Уильямсон, Г. Беккер), поведенческую экономическую теорию (Г. Саймон и др.), неоавстрийскую школу. Родовым признаком всех школ и направлений мейнстрима является индивидуалистическая методология (учение об "экономическом человеке"), общая теория маржинализма, прежде всего концепция максимизации выгод рациональным индивидом, выраженное в той или иной степени стремление к оправданию status quo (в отношении к капитализму как к системе), консервативная правоцентристская либо ультралиберальная экономическая программа.

Данная статья представляет собой сокращенную версию доклада на семинаре ИЭ РАН "Теоретическая экономика".

1 Как указывает М. Блауг, многочисленные поклонники без колебаний называют послевоенный период истории экономической пауки "эпохой Самуэльсона".

2 См.: Самуэльсон П. Экономика. М.: Прогресс, 1964. С. 5.

3 См.: Либман А. М. Экономическая теория и социальные науки об экономике: некоторые направления развития. М.: ИЭ РАН, 2007. С. 34. См. также: Либман А. Современная экономическая теория: основные тенденции // Вопросы экономики. 2007. N 3. С. 36 - 54.

4 Статья Блауга была впервые опубликована в 1998 г. в журнале Challenge; реферат подготовлен И. М. Осадчeй. (См.: Блауг М. Тревожные процессы в современной экономической теории // К вопросу о так называемом "кризисе" экономической науки: материалы теоретического семинара ИМЭМО / Рук. В. А. Мартынов. М.: ИМЭМО РАН, 2002.)

5 Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию // Вопросы экономики. 2001. N 2. С. 73 - 107; см. также: Ольсeвич Ю. "Неортодоксальный взгляд" У. Баумоля на достижения экономической теории в XX веке и ее задачи // Вопросы экономики. 2001. N 12. С. 18-31.

6 Закон рынков Сэя отрицал саму возможность длительного крупномасштабного перепроизводства.

7 Баумоль пишет, что "началом серьезных исследований в этой области (макроэкономики. - A. X.) можно считать революционную работу К. Викселля "Процент и цены", завершенную в 1898 г. (Баумоль У. Указ. соч. С. 75). Но одно дело - начать макроэкономические исследования и совсем другое - создать новый относительно целостный раздел макроэкономической теории. Заслуга по созданию последнего, безусловно, принадлежит Кейнсу и его сторонникам.

8 Блауг пишет, что за последние несколько лет па Западе появилась целая серия публикаций примерно с такими названиями, как "Упадок экономической теории", "Кризис теории", "Конец экономической теории" и даже "Смерть экономической теории" (Блауг М. Указ. соч. С. 56). Отметим, что в этих названиях речь идет о существенно разных феноменах: кризис теории не есть ее упадок, вернее, не только упадок или такой упадок, который готовит предпосылки последующего очищения и возрождения. И уж тем более кризис теории не является ее "концом" или "смертью", поскольку в кризисе, как показывает история, всегда содержится момент пусть болезненного, но кардинального обновления.

9 Деление новшеств в экономической науке на "фундаментальные" (новые теории, методологические подходы, инструменты анализа данных) и "улучшающие" (уточнение существующих теорий, совершенствование базовых моделей и аналитических инструментов) предложено С. А. Афонцевым (см.: Афонцев С. А. [Выступление] // К вопросу о так называемом "кризисе" экономической науки. С. 9).

10 Блауг М. Указ. соч. С. 55.

11 Там же. С. 56.

12 Там же.

13 Для сравнения: аналогичный вывод можно было сделать только о 18% статей по политологии, 12% статей по физике, 1% статей по социологии в соответствующих профессиональных журналах (Автономов В. С. К вопросу о так называемых "кризисах" экономической теории // К вопросу о так называемом "кризисе" экономической науки. С. 5).

14 В их число наряду с Блаугом входят известные российские экономисты В. М. Полтерович, О. И. Ананьин и др.

15 См., например: Полтерович В. М. Кризис экономической теории // Экономическая наука современной России. 1998. N 1. С. 46 - 66.

16 См.: К вопросу о так называемом "кризисе" экономической науки. С. 7, 31, 56.

17 Блауг М. Указ. соч. С. 65.

18 Альтернативная точка зрения косвенным образом отражена в следующем отрывке из доклада Автономова: "...в периоды острых общественных потрясений недовольство проявляют и сами студенты, всегда склонные к левым взглядам и обвиняющие своих профессоров в том, что последние, засоряя им головы абстрактной техникой анализа, тем самым отвлекают внимание от социальной несправедливости и защищают статус-кво" (К вопросу о так называемом "кризисе" экономической науки. С. 7).

19 Белянин А. В. А был ли кризис? // К вопросу о так называемом "кризисе" экономической пауки. С. 33.

20 Блауг М. Указ. соч. С. 57.

21 Там же. С. 58-59.

22 Блауг М. Указ. соч. С. 59.

23 В качестве негативного последствия засилья формализма Блауг ссылается па историю публикаций, выходящих за пределы "господствующей моды". Широко известную ныне статью Дж. Акерлофа "Рынок лимонов" рецензенты возвращали три раза, и она была опубликована только через четыре года после представления в редакцию; статью Б. Артура "Компьютерные технологии, возрастающая отдача и их фиксация историческими событиями" также возвращали три раза и приняли только после того, как она была переписана 14 раз, при этом весь процесс публикации занял шесть лет. (Там же. С. 65.)

24 Приведем типичное его высказывание по дайной теме: "Главное достижение теории игр состояло в том, что она показала нам бесчисленные сложности т. и. рациональности, напомнив тем самым, что обычная предпосылка рационального поведения вопиющим образом не подходит для выявления скрытой структуры информации и процесса познания, от которых на самом деле зависит установление рыночного равновесия. В этом состоит теоретический прогресс, хотя он вовсе не означает эмпирического прогресса, помогающего нам понять, как на самом деле работает экономическая система". (Там же. С. 61.)

25 Там же. С. 62.

26 Блауг М. Указ. соч. С. 62.

27 Там же. С. 62-63.

28 Там же. С. 63.

29 Там же.

30 Внутри этих разделов негативные процессы отхода теории от реальности охватили центральные концепции - теорию общего равновесия, экономическую теорию благосостояния, модели, основанные па применении теории игр (современная микроэкономика), а также учение о "естественной норме безработицы", "рациональных ожиданиях", реальных бизнес-циклах (монетаризм и новая классическая макроэкономика).

31 Здесь нельзя не упомянуть о критике Блаугом фридменовской методологии "позитивной экономической теории". Он пишет: "Далее если признать, что принятые предпосылки ис обязательно должны точно отражать действительность, Фридмен мог бы настоять па том, чтобы они хотя бы не противоречили здравому смыслу и поддавались уточнению без смертельной угрозы для создаваемой на их основе модели. В итоге обычно принимаемые экономистами предпосылки напоминают старинную шутку: "Предположим, что у нас есть консервный ключ", говорит выброшенный на необитаемый остров экономист, видя перед собой кучу валяющихся на берегу консервных банок" (Блауг М. Указ. соч. С. 61).

32 Баумоль У. Указ. соч. С. 92.

33 Ольсевич Ю. Указ. соч. С. 18.

34 Баумоль У. Указ. соч. С. 79-80.

35 Там же. С. 80.

36 См. подробнее: Ольсевич Ю. Указ. соч. С. 19.

37 Баумоль У. Указ. соч. С. 79.

38 Ольсевич Ю. Указ. соч. С. 20.

39 Баумоль У. Указ. соч. С. 81.

40 Там же.

41 Типичным для данных разделов является следующий вывод Баумоля: "Как и в теории общего равновесия, выводы теории игр, которые являются общими, не дают нам таких заключений относительно олигонолистического поведения, которые обладали бы универсальной значимостью; скорее эти общие выводы теории игр указывают нам на тс предпосылки, которые не могут (выделено автором. - А. X.) быть приняты в качестве универсально значимых" (Там же. С. 91).

42 Баумоль У. Указ. соч. С. 86.

43 См.: Ольсевич Ю. Указ. соч. С. 22.

44 Блауг М. Указ. соч. С. 66.

45 Там же. С. 66-67.

46 Там же. С. 97.

47 Там же. С. 93.

48 На этой основе (с привлечением богатой статистики) были изучены, например, проблема роста производительности и гипотеза о сближении уровней производительности ведущих национальных экономик. Что же касается приложения статистики и строгих методов ее анализа к экономической истории, то здесь новый "брачный союз" вызвал к жизни клиометрику (Р. Фогель и др.).

49 В США вскоре после Второй мировой войны был учрежден Совет экономических консультантов при президенте. Совет следовал кейнсианским рекомендациям, и "в течение некоторого времени они, как представлялось, обеспечивали макроэкономическое регулирование, дававшее замечательно точные и предсказуемые результаты" (Баумоль У. Указ. соч. С. 101).

50 Там же.

51 См. подробнее: Там же. С. 103.

52 Баумоль У. Указ. соч. С. 98.

53 Ольсевич. Ю. Указ. соч. С. 25.

54 См. подробнее: Осадчая PL М. Консерватизм против реформизма. М.: Мысль, 1984. С. 125-126.

55 См.: Отмахов П. Л. Современная американская политэкономия. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991. С. 66-67.

56 См.: Осадчая И. М. Указ. соч. С. 125-126.

57 См.: Мировая экономическая мысль. Т. V, кн. 2. С. 446 - 447.

58 Российский академик В. М. Полтерович в статье с характерным названием "Кризис экономической теории" (1998) выделяет следующие признаки указанного кризиса: 1. Теория социального выбора получила в качестве основного результата невозможность рационального согласования интересов. 2. В теории экономической динамики доказано, что модель оптимизации дисконтированной суммы полезностей при соответствующем выборе функций полезности и значений дисконта может генерировать любые траектории, удовлетворяющие технологическим ограничениям, а следовательно, непригодна для конкретных рекомендаций в области экономической политики. 3. В теории рыночного равновесия обнаружилась необозримая множественность равновесных состояний. 4. В теории финансирования корпораций и дефицита госбюджета основная теорема Модильяни-Миллера утверждает эквивалентность обоих способов финансирования: путем эмиссии акций и путем привлечения заемных средств (для корпорации), путем повышения налогов и путем продажи па открытом рынке облигаций (для государства). Однако в реальности такой эквивалентности не наблюдается, и выбор конкретного метода финансирования обусловлен множеством дополнительных обстоятельств. 5. Монетарная теория обнаружила свою неустойчивость относительно малых вариаций постулатов, и вопрос о нейтральности денег повисает в воздухе. (Цит. по: Мировая экономическая мысль. Т. V, кн. 1. С. 34).

59 См. Ольсевич Ю. Я. О психогенетических и психосоциальных основах экономического поведения // Montenegrin Journal of Economics. 2007. N 6. P. 13.

60 Примером "частичной альтернативы" неоклассике может служить теория поощрительной заработной платы и вынужденной безработицы Акерлофа. По его мнению, "такие факторы, как трудовая мораль, справедливость, инсайдерство или асимметричность информации, дают работодателям существенные основания платить работникам больше, чем минимальную сумму, способную привлечь их. Такая поощрительная оплата выше очищающей рынок труда, поэтому рабочие места рационируются, и некоторые работники не могут получить их. Именно такие работники и находятся без работы вынужденно" (Мировая экономическая мысль. Т. V, кн. 2. С. 450 - 451). Акерлоф, как видим, не оспаривает неоклассического тезиса о том, что равновесный уровень заработной платы определяется предельной производительностью труда. Он выступает с концепцией отклонения пены труда от равновесного уровня (в марксистской терминологии устойчивое отклонение цены от стоимости). Для теоретиков "нового кейнсианства" (информационной экономики) - Аксрлофа, Стиглица и др. - не свойственны поиски радикальной альтернативы современному маржинализму, что, по нашему мнению, снижает уровень их критики в адрес неоклассической ортодоксии и означает шаг назад в сравнении с посткейнсианскими теоретиками 1950 - 1960-х годов (Робинсон, Сраффа).

61 Дж. Стиглиц, в частности, пишет: "Многие в России (да и в других странах) уверены в том, что провалы политики реформ не случайны: ошибки были преднамеренными, направленными на разграбление России, чтобы устранить се как угрозу на неопределенное будущее. Это конспирологическая гипотеза, как мне кажется, наделяет людей из МВФ и министерства финансов США как значительно большей злонамеренностью, так и мудростью, чем, я думаю, они на самом деле располагают" (Стиглиц Дж. Ю. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Мысль, 2003. С. 206-207). С подобным уточнением следует, видимо, согласиться.

62 Вопрос о современном состоянии и перспективах отечественной экономической мысли требует специального исследования, и автор надеется осуществить его в будущем.

63 См.: Мировая экономическая мысль. Сквозь призму веков: В 5 т. / Сопред. редкол. Г. Г. Фетисов, А.Г. Худокормов. Т. IV: Век глобальных трансформаций / Отв. ред. Ю. Я. Ольсевич. М.: Мысль, 2004. С. 16-17.

64 Данный термин предложен проф. Н. А. Макашевой (см.: Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса / Редкол.: Я.И. Кузьминов и др. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2006. С. 7).