Мировой экономический кризис и сценарии посткризисного развития: марксистский анализ

Мировые события последних месяцев показали, что экономические кризисы по-прежнему реальность капитализма. Это вновь актуализировало марксистскую теорию на Западе. И тем важнее, на наш взгляд, показать, какие именно элементы методологии и теории классического и современного марксизма помогают исследовать причины кризиса и наметить пути его преодоления.

Кризис-2008: некоторые факты

Претензии США на роль «метрополии» в новой глобальной «империи» небезосновательны: не случайно истоки мирового кризиса следует искать в американской экономике. На рубеже веков в США был предпринят ряд мер по дерегулированию финансового сектора. Параллельно с этим шло самопроизвольное развитие финансовых институтов, не контролируемых непосредственно ФРС.

Не имея на то реальных экономических оснований, мировой объем финансовых активов превысил к 2007 г. мировой ВВП в 10 раз. Этот процесс должен был когда-то закончиться, и он закончился. Крах ипотечного кредитования послужил спусковым крючком для последующих событий. Свертывание межбанковского кредитования вследствие резкого падения доверия в отношениях между финансовыми институтами, общее обострение проблем с кредитом, крах одного за другим нескольких крупнейших финансовых институтов вызвали бы обвал банкротств, если бы не триллионные вливания государств в экономики США и ЕС.

Если говорить предельно кратко, то кризис 2008 года — это: сокращение объемов и ужесточение условий кредитования; резкое падение капитализации компаний; резкое (хотя и неравномерное) падение фондовых индексов; рост бюджетных дефицитов; рецессия в производстве; падение занятости; снижение цен производителей и, наконец, сокращение потребительских расходов.

Россия не стала исключением. Резкое падение индексов фондового рынка, свертывание деятельности банков, массовые увольнения или сокращение рабочей недели — все это теперь присуще и нашей стране. Однако официально наличие кризиса в России было признано только в декабре 2008 г.¹, когда Минэкономразвития официально заявило о начале рецессии, хотя экономисты уже давно говорили как о многочисленных признаках спада, так и о «неточности» российской статистики.

Все основные параметры классического кризиса на первый взгляд налицо. Как и легко наблюдаемые отличия: кризис возник в финансовой сфере, с самого начала сопровождается мощными антикризисными регулирующими мерами государства и т. п. И все же: почему после более чем полувекового развития без значительных спадов мировая капиталистическая экономика вновь оказалась в условиях глубокого всестороннего кризиса!

Принципиальный ответ современного марксизма на этот вопрос относительно прост: капиталистическая социально-экономическая система, пройдя по спирали «отрицания отрицания», вернулась (в новом качестве) к тому состоянию, для которого были имманентны мощные внутренние кризисы. После падения советской системы и постепенно начавшегося демонтажа социальных ограничений и государственного регулирования мировая экономика стала постепенно возвращаться к состоянию, напоминающему эпоху классического монополистического капитализма конца XIX—начала XX в.

Когда были устранены многие антикризисные регуляторы (один из наиболее очевидных примеров — отмеченное выше нарастание дерегулирования в финансовой сфере), вновь актуализировались «классические» причины кризиса, характерные для «свободного» рынка (классического капитализма). Кроме того, сказались новые причины, в частности развитие виртуального фиктивного финансового капитала как господствующей в условиях современного рынка экономической силы. Рассмотрим эти причины по порядку, взяв за основу логику марксистской теории кризиса.

Глубинные предпосылки кризиса, или Почему бизнес начал требовать государственной поддержки

Сейчас уже мало кто вспоминает классическую марксистскую теорию кризисов. По Марксу, в условиях товарного производства и обмена как единого процесса воспроизводства пропорциональность, сбалансированность экономики устанавливаются не непосредственно, а только апостериори, задним числом, в результате стихийного столкновения товаров на рынке. Из этого вытекает некоторая абстрактная закономерность, выведенная Марксом 140 лет назад: чем глубже обособленность производителей (экономисты мейнстрима сказали бы: чем совершеннее конкуренция), тем больше потенциальные возможности кризиса. Наоборот, чем более точно и полно производство и обмен ориентированы на действительные общественные потребности, тем менее вероятен кризис перепроизводства. Поэтому вся совокупность мер антикризисного регулирования сводится к следующему: сделать так, чтобы производитель имел общественные, а не рыночные гарантии производства (гарантированные инвестиции, дешевые кредиты и т. п.) и реализации своей продукции (государственные закупки или «хотя бы» кредитование реализации).

Совсем недавно все это казалось анахронизмом, верхом старомодности. Однако в октябре 2008 г. глава ФРС США на весь мир заявил, что причина кризиса — в чрезмерном доверии к механизмам саморегулирования рынка. Гораздо важнее, однако, другое: чего жаждут в условиях кризиса представители капитала, бизнесмены-практики? Они требуют не отказа государства от какого бы то ни было регулирования, а вливания в экономику гигантских общественных ресурсов, чтобы, обеспечить себе выживание. Здоровый рефлекс капитала: бизнесмены США потребовали 700 млрд долл. (в декабре заговорили о гарантиях на более чем 2 трлн долл.), бизнесмены ЕС — 1,3 трлн долл., России — более 100 млрд долл. Иными словами, рыночный механизм саморегулирования не работает, нужны общественные регуляторы, гарантирующие априори общественную необходимость того, что производится, или того, чем спекулируют. И вот государства выкупают «плохие долги», чтобы защитить финансовых спекулянтов от разорения.

Финансовый кризис как экономический феномен

Возможность кризиса у Маркса — это возможность несовпадения актов купли и продажи, связанная с функцией денег как средства обращения, играющих роль знака всеобщего эквивалента. В отличие от количественной теории денег в марксистской теории деньги — товар, имеющий стоимость, а не просто некоторое количество знаков. С этим связаны причины возможного отрыва финансового сектора от реального, а также и то, почему этот отрыв приводит к образованию «пузырей». Последние не имеют в своей основе новой стоимости и потому не являются деньгами в точном смысле слова.

По сравнению с классическими положениями Маркса мир существенно изменился, и одно из таких фундаментальных изменений — формирование огромного финансового сектора. Последний термин, вообще говоря, не слишком строг, хотя и типичен для исследований на заданную выше тему. Далее мы будем говорить не столько о некотором секторе экономики, в котором ведутся финансовые операции, сколько о капитале, делающем вложения в финансовые трансакции и получающем от их осуществления некоторые прибыли или убытки. Этот финансовый капитал в последние десятилетия стал превращаться в относительно самостоятельное и самодостаточное явление. Более того, он стал расти темпами, существенно опережающими динамику капитала в сфере так называемого «реального производства» (статистически его обычно обозначают как нефинансовый сектор).

Если в 1980 г. мировые финансовые активы (акции, негосударственные долговые обязательства, государственные долговые обязательства, банковские вклады) были примерно равны мировому ВВП (12 трлн и 10 трлн долл. соответственно), то в 2007 г. первые превышали вторые в 3,5 раза: 195 трлн и 55 трлн долл. соответственно².

Таким образом, можно констатировать, что в мировой экономике появилась гигантская надстройка, в которой происходит относительно самостоятельное движение финансового капитала как обособившейся формы капитала вообще³. С одной стороны, капитал, занятый в сфере финансовых трансакций, обособлен в своем функционировании. И вплоть до кризиса-2008 эта сфера действительно казалась самодостаточной. Однако сегодня, в условиях кризиса, выясняется, что, с другой стороны, эта самостоятельность весьма относительна. Даже оставаясь на уровне исследования товара и денег, мы можем вслед за Марксом указать на то, что деньги (как посредник обмена, бумажный или виртуальный знак) не есть богатство вне системы производства товаров.

Деньги как средство обращения есть всего лишь знак стоимости, а стоимость есть овещненный в товаре общественно необходимый труд. Только эта стоимость может в дальнейшем распределяться и перераспределяться в любых других сферах экономики, в том числе в финансовом секторе, деятельность в котором сама по себе стоимости не создает⁴. Все богатство, «вращающееся» в финансовых сферах, с точки зрения марксистской теории есть не более чем перераспределение стоимости, созданной в реальном секторе. При этом современное производство характеризуется столь высокой производительностью труда, что созданного в нем стоимостного богатства хватает на всех, в частности и на занятых в финансовом секторе. Финансовый же капитал как таковой (за вычетом деятельности, повышающей эффективность реального сектора) создает лишь фиктивное богатство, крайне своеобразную ложную социальную стоимость.

Кризис резко меняет ситуацию: фиктивность создаваемого в финансовом секторе богатства начинает обнаруживаться с ужасающей быстротой. Вложения в финансовые активы и сами эти активы, выглядевшие очевидно общественно признанным богатством, превращаются в ничто. Фиктивные денежные ресурсы становятся тем, что они есть на самом деле — бумагой или виртуальной, существующей в воображении реальностью.

Перенакопление капитала и рост превратного сектора как первопричины кризиса-2008

С точки зрения автора «Капитала», кризис перепроизводства из потенциального становится реальным, когда возникает столько перенакопленного капитала (который не приносит среднюю прибыль или вообще не может быть прибыльно применен вследствие закона тенденции нормы прибыли к понижению⁶), что значительная часть предпринимателей оказывается на грани банкротства или банкротится.

Сказанное было и остается закономерностью для индустриального типа развития. Современные технологии, предполагающие приоритетное развитие человеческих качеств и творческого содержания труда, производство прежде всего знаний, а не машин и оборудования, изменяют динамику органического строения капитала и, следовательно, нормы прибыли.

Система же производственных отношений капитализма породила сложнейшую сеть превратных, иррациональных и фиктивных форм капитала, имеющего дело с созданием и присвоением ложной социальной стоимости. Все это, естественно, помещает проблему перенакопления капитала в принципиально новый контекст. Однако само по себе перенакопление капитала в его строгом Марксовом определении никуда не исчезло. Капитал, в силу как традиционных «старых», так и новых причин, связанных со специфическими закономерностями позднего капитализма, по-прежнему то и дело оказывается в положении перенакопленного. И тогда проявляются все те причины кризисов перепроизводства, о которых было сказано в «Капитале».

Материальная основа кризиса. До сих пор экономическая наука не располагает ни доказательными статистическими исследованиями, ни общепринятыми концепциями, описывающими циклы обновления основного капитала и смену технологических укладов в современную, переходную к «обществу знаний» эпоху. Однако хорошо известны факты приоритетного развития и последующего кризиса ряда значимых фирм в области НИОКР. Также хорошо известно, что к середине 2000-х годов стал завершаться переход к качественно новым производственным системам во всех основных секторах экономик развитых стран. В частности, к настоящему времени оказался близок к завершению процесс экстенсивной экспансии компьютерных технологий, Интернета и телекоммуникаций. Можно ли все это считать признаками материальной основы циклического кризиса?

Но в любом случае, если в прежние десятилетия циклические процессы сглаживались государственным регулированием, то новый век с его политикой дерегулирования привел к обострению проблемы цикличности обновления основного капитала в связи с волнами технологического развития.

Еще одним специфическим именно для последних десятилетий фактором усиления перенакопления капитала стало так называемое приоритетное развитие превратного сектора¹. Для позднего капитализма вообще и его неолиберальной фазы в особенности стал характерен перелив наиболее производительных ресурсов (человеческих, финансовых ит. п.) из сферы материального производства и того, что принято называть «человеческим развитием», в иные сферы. Это такие области, где не создается ни материальных благ, ни средств развития человеческих качеств: финансовые спекуляции и многообразные формы посреднической деятельности; «индустрия досуга» и в особенности отрасли масс-культуры; переразвитая сфера ВПК; гипертрофированная сфера бюрократического государственного и корпоративного управления.

Во всех этих сферах с точки зрения марксистской теории создаются лишь превратные формы (отсюда и название — «превратный сектор») богатства. Приоритетное развитие этого сектора стало следствием фундаментального (выходящего за масштабы циклического) перенакопления капитала в реальном секторе и (вследствие действия обратных связей) интенсифицировало это перенакопление. Уже много десятилетий назад капитал оказался ограничен своими собственными пределами развития. Он не мог далее эффективно применяться, принося хотя бы среднюю прибыль, в отраслях, содействующих прогрессу производительных сил, и выплеснулся в превратные сферы. Этот процесс, с одной стороны, открыл новые сферы экстенсивной экспансии капитала, а с другой — частично разрядил напряженность в реальном секторе. И хотя все последние десятилетия норма прибыли в отраслях превратного сектора, как правило, превышает ту, что характерна для реального (что подтверждается все большими инвестициями в эту сферу со стороны даже производственных компаний), последний продолжает развиваться.

С чего начался кризис в США? С проблем, испытываемых фирмами, осуществлявшими, по сути дела, спекулятивное ипотечное кредитование (как еще можно оценить кредитование очевидно некачественных заемщиков в надежде на конъюнктурный рост цен на недвижимость?). Что стало следующим шагом в развертывании кризиса? Банкротство финансовых корпораций. Что делается в течение последних месяцев правительством США («план Ольсена»)? Скупка «плохих долгов» (прежде всего, связанных с ипотечным кредитованием), то есть спасение экономики от лавинообразного процесса распространения перенакопленного капитала превратного сектора на все остальные сферы хозяйства.

Приоритетное развитие фиктивного финансового капитала как мультипликатор кризиса

Показав природу кредита как средства экстенсивной и интенсивной экспансии капитала, Маркс на основе этого исследования выводит образование акционерного капитала и, как следствие, появление фиктивного капитала, который «живет» исключительно как некоторый знак возможного получения прибыли и имеет свою стоимость только как производная нескольких параметров, весьма далеких от процесса создания стоимости. Это ожидаемые дивиденды, которые лишь косвенно зависят от успешности процесса извлечения прибыли фирмой, выпустившей акции, ставка процента (то есть параметры функционирования общественного ссудного капитала) и конъюнктура фондового рынка⁸. Все это параметры, непосредственно являющиеся субъективными, зависят прежде всего от случайных соотношений и поведения рыночных агентов. Здесь характерный для рынка вообще отрыв цены от стоимости как бы возводится в степень. Материальная основа — движение общественного абстрактного труда, стоимости -оказывается столь далека от непосредственного процесса «оценки» фиктивного капитала (величины капитализации), что играет уже незначительную роль. И только в период кризиса выясняется, что этот капитал фиктивен. И выясняется это в совершенно очевидной и брутальной форме — резком падении котировок акций, спаде на фондовом рынке и т. п.

Итак, в рамках логики Маркса то, что сегодня называется «капитализацией фирмы», есть косвенная оценка фиктивного капитала, находящегося в собственности того или иного лица (персоны или корпорации). И этот капитал фиктивен не в том смысле, что он нереален, а в том, что перед нами реальность особого рода. Такой капитал по своей природе количественно и качественно неопределенен. Он не может быть определен количественно, ибо в принципе неизвестно и не может быть даже приблизительно оценено, какова его действительная величина, то есть стоимость (выраженная, естественно, в денежном эквиваленте). Известна лишь постоянно изменяющаяся оценка, зависящая не от стоимости данного «товара» (товара-то как такового нет — есть лишь фиктивная производная от функционирующего капитала), а от производных второго, третьего и т. д. порядка факторов.

За время, прошедшее после написания «Капитала», фиктивный капитал существенно изменился. Но проблема не только и не столько в опережающем росте финансового сектора (типичная трактовка «отрыва» современными западными авторами), сколько в господстве финансового капитала над всей остальной сферой экономики.

Это господство, пройдя через период некоторых ограничений в середине XX в., ныне стало еще более значимым, изменив и фиктивный капитал. С одной стороны, как форма господствующего вида капитала, опирающегося на власть гигантских (распоряжающихся объемами общественного богатства, сравнимого с потенциалом средних государств) корпораций, сращенных к тому же с мощнейшими государствами мира, фиктивный капитал обрел гораздо большую устойчивость.

С другой стороны, он еще более оторвался от своей материальной основы, капитала тех сфер, где создается стоимость, стал виртуальным. Прежде чем дать его теоретическую характеристику, заметим, что на практике это превращение приняло вид явления, названного учеными США и Европы финансиализацией⁹.

Последняя характеризуется многими специфическими чертами, среди которых наиболее значимыми стали следующие. Во-первых, качественный и количественный сдвиг в пользу финансового сектора (растущие опережающими темпами объемы трансакций, более высокая норма прибыли, отток в эту сферу человеческих и иных ресурсов, образование новых институтов и т. п.). Во-вторых, едва ли не определяющее влияние этого сектора на всю систему аллокации ресурсов и координации (направления потоков инвестиций, принятие решений, структура цен во всей экономике определяются ныне во многом конъюнктурой финансового сектора). Кроме того, приоритетное развитие финансового капитала вызвало волну дерегулирования; финансовые спекуляции стали «регулятором»-субститутом государственного воздействия на экономику. В-третьих, существенно изменились отношения собственности (система прав собственности на постоянно «странствующий» фиктивный капитал — тема особого исследования) и распределения дохода. Наконец, вся система общественного воспроизводства приобрела многие специфические черты, среди которых резко возросшая зависимость этого процесса от случайных факторов, рисковость, нестабильность экономической системы, «шот-термизм» и т. п. — черты, давшие содержательные основания для того, чтобы назвать эту систему «казино-капитализм». В результате формировался особый тип человеческого поведения — ориентация на финансовые трансакции как главный способ жизнедеятельности. По мере развития финансиализации «homo finansus» становится едва ли не господствующим типом личности (причем это характерно не только для предпринимателей, но и для потребителей).

Как таковой фиктивный финансовый капитал отныне живет в виртуальной среде, оторван от любого материального носителя. Он постоянно движется, причем со столь высокой скоростью (миллиарды долларов сменяют своих собственников каждую секунду; триллионы — каждый день), что это существенно изменяет саму природу капитала.

Вследствие этого виртуальному финансовому капиталу свойственны постоянная смена субъекта собственности и размытость, диффузия прав собственности. Он утратил такие характерные особенности капитала, как управляемость, планомерность процесса внутренней жизнедеятельности капитала (управление фирмой для виртуального капитала заменяется игрой на биржах, где господствуют не собственники акций, а «рейн-меркеры»). Происходит относительное «выключение» этого капитала из процесса рыночного саморегулирования производства. Его величина, эффективность зависят в первую очередь не от качества продукции и издержек на ее производство, а от случайных факторов, от постоянно изменяющейся конъюнктуры рынков фиктивных бумаг. Он отрывается от реального процесса поиска наиболее эффективных решений производства товаров и услуг и превращается в относительно самодостаточный мир спекуляций. Этот капитал не имеет более некоторой локализации в пространстве и времени экономической жизни. Он, говоря языком Ж. Делеза и Ф. Гваттари, «детерриториализован», не имеет «прописки», «земли», к которой он был бы хоть как-то привязан. Как таковой он легко уходит из-под любого — национального и международного — государственного регулирования. И в то же время он оказывается виртуален двояко — с «технологической» точки зрения (живет в компьютерных сетях) и с точки зрения вероятности. Виртуальный финансовый капитал — это, возможно, деньги, а может быть, просто фикция. Денежные агрегаты (особенно на уровне МЗ), становясь чем-то производным от виртуального финансового капитала, перестают быть всеобщим эквивалентом и превращаются в особый рисковый капитал, «капитал-риск».

Безусловно, все сказанное выше — лишь одна сторона реального процесса общественного воспроизводства. Другая его сторона — «старые» функции финансового капитала, связанные с осуществлением кредитных операций, инвестиций и других средств развития производства товаров и услуг. Именно это противоречие двух сторон жизнедеятельности современного финансового капитала как «капитала-риска» и как средства развития системы общественного воспроизводства (ссудный капитал и т. п.) и проявляет себя особенно явно в период кризиса.

Виртуальный финансовый капитал, достигнув невероятных еще двадцать лет назад масштабов, превратился в своеобразный «черный ящик», живущий относительно независимо от системы общественного воспроизводства. Это именно «черный ящик»: изменения в его структуре и величине происходят столь быстро, он столь вездесущ, что познание его внутреннего строения, системы взаимодействий и т. п. представляет собой принципиально неразрешимую задачу. Известно лишь, что он некоторым образом (но не всегда) реагирует на некоторые внешние «раздражители» (регулирующие меры крупнейших государств и международных финансовых институтов). Теоретически и практически выверенной модели жизнедеятельности этого «ящика» нет. Как «черный ящик», он способен продолжать относительно стабильно функционировать, но может породить и финансовый кризис. Система непознаваема и нерегулируема.

Монетаристы до недавнего времени считали, что эта система способна развиваться на основе саморегулирования, и, как ныне уже всем очевидно, «несколько» ошиблись. Их оппоненты (в том числе — марксисты) с уверенностью утверждали лишь то, что этот кризис может разразиться в любой момент (но в том-то и дело, что «может» и что «в любой»: никто принципиально не скажет, когда именно и обязательно ли это произойдет; мы могли только утверждать и утверждали на протяжении последнего десятилетия, что скорее всего и в ближайшее время такой кризис может случиться).

Сценарии преодоления кризиса-2008 и посткризисная модель экономики

Марксистская теория государства, во-первых, фиксирует противоречие функций государства как «комитета по управлению делами буржуазии» (политический орган, реализующий интересы капитала как конкретно-всеобщего отношения буржуазной системы), с одной стороны, и органа обеспечения стабильного функционирования социума в целом — с другой¹⁰. Во-вторых, развиваясь на протяжении последних полутора веков, эта теория показала, что внутренние противоречия капиталистического способа производства обусловливают объективную необходимость включить в экономическую деятельность государство¹¹.

При этом марксисты четко зафиксировали противоречие между объективной необходимостью развития такого регулирования и незаинтересованностью в нем капитала (при «обычном», стабильном состоянии экономики). После падения СССР и резкого ослабления давления в сторону развития регулирования экономики со стороны социал-демократии и гражданского общества в 1990-е годы в большинстве стран Севера началось некоторое свертывание государственного регулирования, обусловленное, кроме того, развитием глобализации и транснационального капитала. Все больше надежд возлагалось на механизмы саморегулирования рынка, и так продолжалось вплоть до наших дней. Кризис заставил вспомнить о необходимости государственного регулирования всех — и сторонников неолиберализма, и их оппонентов. Все правительства мира предпринимают немыслимые ранее шаги по вытеснению рыночного саморегулирования прямым сознательным воздействием на экономику.

Этот консенсус скрывает, однако, глубокие противоречия между различными программами выхода из кризиса. А за ними скрыты противоречия экономических интересов различных социальных групп современного общества. И именно в марксизме эти противоречия анализируются в первую очередь.

В частности, нынешний кризис и программы по его преодолению показали, что нарастание государственного вмешательства в экономику не всегда отвечает интересам большинства граждан. Так, в последние месяцы триллионы долларов, выделяемые из средств, полученных от граждан, направляются правительствами США и ЕС (не забудем и о России) на поддержку прежде всего частных финансовых институтов, то есть именно тех экономических агентов, чья спекулятивная деятельность и чьи сверхвысокие доходы стали непосредственным спусковым крючком кризиса.

Анализ социальных интересов, лежащих в основе выработки программ выхода из кризиса, позволяет выделить две основные группы решений (против активизации государства в условиях кризиса не выступают даже крайне правые).

Первая: необходима поддержка финансового сектора экономики, чтобы обеспечить стабильность финансовой системы, что якобы отвечает интересам всех граждан страны (предотвращение обесценения вкладов, сохранение рабочих мест и т. п.). То, что для этого требуется поддержать собственников финансового капитала и возместить им потери от их неудачных спекуляций, — это вопрос «технический» и касается средств выхода из кризиса, а не социальных (а уж тем паче классовых) приоритетов. С точки зрения сторонников этого решения, другого выхода из кризиса просто нет. Они правы: сохраняя их правила игры, выйти из кризиса иначе, чем путем вливания «нового вина» (огромных ресурсов, полученных от налогоплательщиков) в «старые мехи» стоящих на грани банкротства финансовых корпораций, невозможно. Другое дело, что можно изменить правила игры.

Но это уже вторая группа решений. Такие решения предполагают более или менее радикальное изменение сложившейся финансовой системы, выход из кризиса за счет сокращения не только доходов, но и накопленных средств (прежде всего — собственности) всех тех, кто активно инвестировал в финансовые спекуляции на протяжении последних десятилетий. Если экономику последнего десятилетия справедливо называли «казино-капитализмом», то следует заметить: общество за проигрыш в финансовом казино никому ничего компенсировать не должно — таковы правила казино. Средства госбюджетов в рамках этого сценария пойдут не коммерческим банкам, а непосредственно на поддержку производства, общественных работ, решение социальных проблем, не опосредуясъ частными финансовыми институтами (интересами).

Наиболее радикальный путь (из тех, что возможны в рамках капиталистического способа производства) — социализация финансов. По сути дела — хирургическое вмешательство в финансовую сферу, удаление финансовых пузырей при сохранении общественно полезных функций финансовой системы. Эти шаги предполагают, в частности, национализацию крупнейших банковских институтов при гарантиях неприкосновенности вкладов и постепенной компенсации акционерам банков стоимости их акций в размере, который они имели в результате кризиса (ответственность за неудачные финансовые трансакции должен нести тот, кто их совершал, а не общество), принудительное слияние в несколько крупных структур и передача под общественно-государственный контроль средних и мелких банков и т. д. Что касается гарантий вкладов, то они могут и должны быть осуществлены в полном масштабе только для мелких и средних вложений, связанных с получением заработной платы, пенсионными сбережениями, ипотекой и т. п.

Чтобы поддержать производство материальных благ и услуг, могут использоваться давно предлагаемые РСПП (а также многими учеными, включая Р. Гринберга, С. Глазьева, авторов этого текста и других) механизмы прямого государственного кредитования и финансирования, жестко привязанного к реализации производственных программ. В России в первую очередь так называемые «национальные проекты» (они должны иметь на порядок большие масштабы, чем сейчас) и программы перехода на инновационный тип развития. Заметим также, что именно эта политика проводится в КНР, где более 500 трлн долл. решением Госсовета выделено на развитие инфраструктуры, сельского хозяйства, наукоемких отраслей, решение социальных, экологических и гуманитарных задач. Это решение принципиально отлично от решения, принятого в США, где, повторимся, 700 млрд долл. выделено на помощь частным финансовым институтам¹².

К числу важных предложений, выдвигаемых экспертами международных НПО и социальных движений (в их числе — такими учеными, как С. Амин, Э. Туссейн, П. Валь и др.), относятся открытость, гласность и прозрачность обсуждения и принятия решений по проблемам выработки, принятия и реализации антикризисных программ. При этом эксперты подчеркивают, что финансы — это дело профессионалов, но профессионалы могут иметь и имеют различные подходы к решению проблем. Эти различия связаны в том числе с тем, какие социальные силы в первую очередь проиграют от кризиса, в какой степени и т. п. В этих условиях гражданское сообщество должно знать и понимать, кто и какую цену заплатит за выход из кризиса, что, как и в чьих интересах (и за чей счет) будет сделано, кто и какую конкретно ответственность на себя принимает.

Возможны и более мягкие шаги, связанные исключительно с общественно-государственным контролем за финансовой сферой, ограничением спекулятивных финансовых операций и доходов от них и т. д. Все эти предложения не являются чем-то новым. Эксперты и интеллектуалы, принадлежащие к кругу противников неолиберальной, монетаристской политики и в России, и за ее пределами, уже давно и детально прописали эти альтернативы, более десяти лет назад показав, что финансовый кризис в условиях приоритетного развития фиктивного финансового капитала возможен в любой момент.

Говоря о сценариях посткризисного развития, мы можем констатировать: если баланс общественно-экономических сил не сложится в пользу большинства граждан, то выход из кризиса будет идти по сценарию усиления концентрации капитала и дальнейшего укрепления некоторых крупнейших финансовых институтов (кто-то из них, конечно же, проиграет) при резком ухудшении положения большей части предпринимателей в реальном секторе и существенном ухудшении качества жизни практически всех слоев наемных работников (в том числе занимавшего до кризиса явно привилегированное положение слоя «профессионалов»-финансистов). И этот сценарий пока что наиболее вероятен, судя по тому, какие меры по «оздоровлению» экономики предлагаются в программах правительств ведущих стран мира.

В случае реализации этого сценария мы можем прогнозировать появление новой модели капитализма — реверсивной даже по отношению к неолиберальной модели глобального капитализма начала XXI в. Это будет выход из тупика, в который в очередной раз уперся (и кризис тому свидетельство) глобальный капитал, но выход назад и в сторону. Конкретные черты этой посткризисной модели мы описывали еще до кризиса. Ныне они становятся все более рельефными.

В экономике на смену внешнему торжеству свободного глобального рынка придут имперский протекционизм и все более активное использование государствами-метрополиями и контролируемыми ими наднациональными институтами (типа ВТО, МВФ, НАТО или их преемников) различных рычагов того, что можно условно назвать в духе неоклассики «рыночной властью», для обеспечения своих экономических преимуществ. Отношения наемного труда и капитала будут характеризоваться дальнейшим ослаблением профсоюзов, растущей дифференциацией доходов внутри социального слоя наемных работников (все более уходящего от классического состояния однородного класса) при дивергенции его на узкий слой высокооплачиваемых «профессионалов» и большинство индустриального и доиндустриального пролетариата, а то и прекариата¹³. Концентрация капитала продол-

жится, равно как и развитие новых форм фиктивного, виртуального финансового капитала. (Можно, правда, прогнозировать его большую связанность с государством и еще меньшую прозрачность трансакций вкупе с развитием некоторых встроенных механизмов, смягчающих гипертрофию финансовых пузырей, чреватую кризисом.)

Для обеспечения такой экономической модели потребуется внутриполитическая модель, которая гарантирует пассивную реакцию наемных работников на перераспределение их доходов в пользу фиктивного финансового капитала, то есть авторитарно-манипулятивная политико-идеологическая система. Наиболее адекватным геополитическим обеспечением такой внутриполитической системы может стать проимперская стратегия, нацеленная на превращение определенного национального государства в центр активной внешней экспансии, что позволит снять многие внутренние напряжения. Обоснование эффективности этой линии становится все более заметным явлением в экспертном сообществе в России и за рубежом. Идеологически все это будет сопровождать мощная волна правого неоконсерватизма.

Потенциал альтернативных сценариев (скажем, новой глобальной экономической сети с «правилами игры», аналогичными тем, что сегодня есть в Норвегии или Венесуэле: приоритет социально-экологических целей, ограничение крупного бизнеса, социализация образования, здравоохранения, финансов) зависит от того, окажется ли достаточно мощным потенциал мирового гражданского общества и ряда государств, уже сейчас проводящих такую политику.

Впрочем, этот сценарий, на наш взгляд, маловероятен, хотя мы считаем важным оказывать ему всяческую поддержку. Хотя бы для того, чтобы обозначить идейно-теоретические альтернативы, а также побороться за компромисс или, по меньшей мере, соревнование в недалеком будущем двух предложенных выше крайних сценариев посткризисной эволюции и развития.

¹ См.: Рецессия как приговор. Двумя кварталами «спад» не ограничится / Прайм-тасс. 2008. 12 дек. (www.prime-tass.ru/news/show.asp?id=3023&ct=articles).

² См.: Harvard business Review — Россия. 2008. Окт. (www.hbr-russia.ru).

³ Развернутый анализ этой проблемы дан в работе: Левина И. К вопросу о соотношении финансового и реального секторов // Вопросы экономики. 2006. № 9.

⁴ Следует сделать одну важную оговорку: в некоторой степени финансовый сектор выполняет роль «управляющей подсистемы» макроэкономики, реализует те функции, которые марксизм еще в позапрошлом веке обозначил как «общественное счетоводство». Эти функции — как и всякий груд по управлению, обусловленный необходимостью обеспечить воспроизводство производительных сил (не капитала как особого производственного отношения), является производительным и создает стоимость. Но доля такого труда и созданной им стоимости в совокупных доходах финансового сектора весьма мала (условно ее можно приравнять к некоторой части ВВП в пропорции, которую примерно составляет управленческий труд в общем объеме трудозатрат на обычном предприятии реального сектора). В любом случае эта доля будет меньше мирового ВВП, тогда как финансовый капитал превышает его во много раз.

⁵ См.: В ноябре темп снижения капитализации российского рынка замедлился: рыночная стоимость акций снизилась на 63,51 млрд долл. (13,83%) / РосБизнесКонсалтинг (www. quote.ru/rbcl00/2008/11 /index shtml).

⁶ По мнению ряда зарубежных экономистов (Р. Бреннера, Ж. Дюмениля, Д. Леви и др.), тенденция нормы прибыли к понижению была реальностью на протяжении второй половины XX в., в частности в США с 1950-х до 1980 —1990-х годов примерно в 1,5-2 раза по разным секторам экономики (см.: Чибриков Г. Г. Норма прибыли: происходит ли ее понижение? // Вестник Моск. ун-та. 2008. № 4. (Сер. Экономика).

⁷ См.: Бузгалин А. В. По ту сторону «царства необходимости». M.: Экономическая демократия, 1998; Бузгалин А. В., Колганов А. И. Глобальный капитал. М.: УРСС, 2004 [2007].

⁸ Сегодня к этому следует добавить инсайдерскую информацию и другие параметры, позволяющие, например, «рейнмеркерам» (rain-makers — те, кто «делает погоду» на финансовых рынках, непосредственно управляя потоками активов) получать (в отличие от «обычных» акционеров) сверхприбыль; государственное регулирование; рыночную власть и другие формы нерыночного воздействия крупнейших корпораций и т. д.

¹⁰ Это противоречие имеет разные формы. В условиях относительной стабильности и прогресса системы, при усилении активности граждан, и прежде всего наемных работников, на первый план выходит последняя функция и государство эволюционирует в сторону большей социальной ответственности. В условиях кризиса же наиболее ярко проявляется его первая ипостась: государство начинает непосредственно проводить в жизнь интересы капитала. И только рост социальной активности граждан и/или угрозы самому существованию системы (как в случае Великой депрессии, развертывавшейся на фоне ускоренного развития в СССР) заставляет буржуазное государство идти на компромиссы.

¹¹ Причем приоритет в обосновании этого вывода принадлежит именно марксистам, а отнюдь не Кейнсу. Еще в самом начале XX в. эту закономерность обнаружили марксисты России, затем немецкие социал-демократы и многие другие. Позднее идея косвенного государственного регулирования товарно-капиталистического сектора уже на практике была реализована в период НЭПа в СССР — за десятилетие до Рузвельта и Кейнса. Теория и практика марксизма показали, что государство в условиях позднего капитализма выступает не только как «ночной сторож» (субъект, устанавливающий «правила игры» и обеспечивающий их стабильность, в частности гарантии прав собственности, устойчивость денежной системы и т. п.), но и как капитал особого рода (государственная собственность и государственное предпринимательство, государственные закупки и трансферты и т. п.) и субъект сознательного регулирования экономики, ограничивающий и корректирующий механизмы саморегулирования, характерные для рыночной системы.

¹² Сказанное — не только авторская позиция. Эксперты, работающие с международными НПО (в частности, международной сетью ATTAK, поставившей своей целью сокращение финансовых спекуляций еще в начале 1990-х годов) и социальными движениями (мировые сети «Интеллектуалы и художники за гуманизм», Всемирный форум альтернатив и др.) в течение последних месяцев не раз формулировали требования выйти из кризиса не за счет граждан. Материалы С. Глазьева, M. Делягина и др., а также более подробную информацию о проектах КНР и позиции экспертов см. на сайтах: www.alternativy.ru; www.rspp.ru.

¹³ Термин, который на русский язык, наверное, лучше всего перевести как «отверженные». Это те жители (преимущественно городские) в странах третьего и, отчасти, первого мира, а также России, кто исключен из сферы «легитимного» социально-экономического бытия. Их созидательный, позитивный потенциал прекрасно показан британским социологом Дж. Лестером на основе многомесячного встроенного наблюдения (см.: Философия хозяйства. 2008. № 6).