О методологии институциональных исследований

Шаститко А.Е.
д. э. н., проф.
директор Центра исследований конкуренции
и экономического регулирования РАНХиГС
заведующий кафедрой конкурентной и промышленной политики
экономического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова

Экономические исследования институтов давно прошли фазу операционализации ключевых концепций, когда не только было предложено изменить «координатную сетку» в рамках предмета экономической теории, предполагающего вовлечение в исследования более широкого многообразия ситуаций экономического выбора (Коуз, 1993. С. 4), но и в рамках нее появилось множество результатов, которые либо по-новому позволяли осмыслить ранее исследовавшиеся объекты, либо открыли новые перспективные форматы и сферы исследований. Однако стал ли в связи с этим менее актуальным вопрос о том, как сделать экономическую теорию более практичной без утраты ею достаточной степени универсальности? По нашему мнению, эта задача по-прежнему актуальна, как и вопрос о том, что именно в современных исследованиях экономической организации с применением инструментария новой институциональной экономической теории можно было бы использовать для ее решения.

Цель данной статьи — наметить рамки исследования институциональных устройств с учетом двух типов несовершенства дискретных институциональных (структурных) альтернатив (ДИА). Иными словами, предлагается новое видение известного в рамках нового институционализма подхода — сравнительного анализа ДИА, — позволяющего «интернализировать» вопрос о различиях в неявных установках (допущениях) исследователей, дискутирующих на тему изъянов различных институциональных устройств организации экономических обменов (Шаститко, 2016). Фактически принятие данного подхода означает, что выбор институционального устройства для организации экономических обменов становится в явном виде и систематически вопросом позитивного экономического анализа, а не нормативных установок — явных или имплицитных.

На стыке направлений институциональных исследований

То, что институты имеют значение, и то, что они не бывают совершенными (за исключением разве что институтов на «классной доске», если вспомнить известную метафору Р. Коуза), уже нельзя отнести к числу новаций в экономической теории. Более того, и тезис о смешанных сигналах (Норт, 1997), которые поступают от институтов, определяющих стимулы участников экономических обменов в контексте задачи эффективного использования ресурсов, а также механизмы адаптации действующих лиц к изменяющимся обстоятельствам в качестве дополняющего принуждение механизма, обеспечивающего соблюдение правил в условиях их неполноты (Уильямсон, 1996; Williamson, 1996), тоже давно стали частью стандартного инструментария новой институциональной экономической теории (Эггертссон, 2001; Фуруботн, Рихтер, 2005).

Также вряд ли кто-то всерьез оспаривает тот факт, что институты разнообразны, но вместе с тем поддаются классификации и систематизации и, более того, с их помощью можно объяснять сравнительные результаты функционирования и развития экономик различных стран, даже апеллируя к понятиям, которые пока не стали общеупотребимыми¹.

Кроме того, стали очевидными взаимосвязи между координационными («эффективностными») и распределительными аспектами институтов (Knight, 1992; Шаститко, 2010), а также невозможность на практике достичь ситуации нулевых трансакционных издержек и обеспечить совершенство институтов. Все это позволяет системно (а не ad hoc) объяснить значение трансакционных издержек, исследование которых — с точки зрения не только уровня, но и структуры — позволяет раскрыть специфику той или иной формы экономической организации². Последний аспект особенно важен, поскольку позволяет предложить ответ на вопрос, почему так критически важен сравнительный анализ дискретных институциональных (структурных) альтернатив организации экономических обменов в разных сферах, начиная с домашнего хозяйства и заканчивая политическими рынками.

Действительно, уже более 30 лет назад — в 1985 г. — О. Уильямсон в работе «Экономические институты капитализма» сформулировал принцип «слабого отбора» (Уильямсон, 1996) в рамках операционализации фундаментальных идей Коуза о роли институтов, которые изложены в работах, посвященных природе фирмы (Коуз, 1993) в 1937 г. и проблеме социальных издержек (Коуз, 1993) в 1960 г. Стоит особо отметить, что указанный принцип связан не только с идеей несовершенства институтов, но и с правилами выбора механизмов управления трансакциями, в наибольшей степени отвечающими их — трансакций — свойствам (в классическом варианте — повторяемость, неопределенность, специфичность активов). Наибольшая степень соответствия свойств трансакций и механизмов управления ими находит отражение в возможности организовывать взаимодействие с наименьшими трансакционными издержками. Представленный подход позволял ухватить суть специфики исследований, хотя и открывал простор для критики со стороны коллег по цеху (см., например: North, Wallis, 1994).

После подведения в 1987 г. первых итогов операционализации концепций Коуза в сборнике, посвященном 50-летию статьи «Природа фирмы» (Уильямсон, Уинтер, 2001), институциональные исследования приобрели гораздо больший масштаб. И если в 1990-е годы появились обзорные работы, посвященные методам и результатам институциональной экономики (Эггертссон, 2001; Фуруботн, Рихтер, 2005), то в 2000-е годы была опубликована хрестоматия по новой институциональной экономической теории (Menard, Shirley, 2008), тогда как простой обзор масштабов и границ исследований с применением ее инструментария стал практически неподъемной задачей, по крайней мере силами отдельных исследователей — даже несмотря на существенное продвижение в технологии работы с опубликованными результатами и наличие хороших заделов в виде упомянутых ранее публикаций.

Мы не претендуем на системный анализ методологических аспектов институциональных исследований (см. также: Menard, 2001; Фуруботн, Рихтер, 2005), а лишь хотим заострить внимание на одном из них, имеющем, пожалуй, самое непосредственное отношение к нормативным выводам и рекомендациям относительно экономической политики. Вероятно, более внимательное отношение к рассматриваемому далее вопросу позволит прояснить непосредственные причины неудач проектируемых институциональных изменений, о которых говорил Коуз, отметив как-то, что существует множество способов поступать неправильно и совсем немного — правильно (Coase, 1999).

Один из принципов институциональных исследований прямо свидетельствует о необходимости сравнительного анализа ДИА: «Хотя экономическая теория трансакционных издержек иногда использует предельный анализ, как правило, обращение к этой теории подразумевает сравнительную институциональную оценку дискретных институциональных альтернатив (курсив мой. — А. Ш.), среди которых классическая рыночная контрактация расположена на одном полюсе, централизованная иерархическая организация — на другом, смешанные разновидности внутрифирменной и рыночной организации — в промежутке» (Уильямсон, 1996. С. 89). Это правило распространяется не только на теорию трансакционных издержек как одно из направлений новой институциональной экономической теории со своими особенностями исследований, включая взаимодополняемость стимулов и механизмов адаптации к изменяющимся обстоятельствам, а также объяснение форм экономической организации через призму различных комбинаций поведенческих предпосылок и характеристик ресурсов (Шаститко, 2013b). Дискреционные решения как в сфере экономической политики, так и в бизнесе принимаются именно в контексте выбора ДИА. Правда, стоит отметить, что если их действительно можно так интерпретировать, то отсюда вовсе не следует, что выбор из этих альтернатив наилучший из возможных (достижимых).

Однако даже если не принимать во внимание последний нюанс, роль институтов можно продемонстрировать и объяснить на основе критического отношения к «пигувианству» в экономической политике — безальтернативности реакции на выявленные институциональные изъяны (в первую очередь — рынка) и в экономической методоло-гии³. О пигувианстве в методологии, по сути, говорят Д. Асемоглу и Дж. Робинсон, обсуждая законы развития капитализма (Acemoglu, Robinson, 2015. P. 8). Однако в отличие от идей Коуза, объяснявшего особенность предложенного им подхода в сравнении с подходом Пигу в институциональной статике, упомянутые авторы продемонстрировали возможность применить данный принцип и к вопросам долгосрочной экономической динамики, предлагая, например, свою версию теории эндогенных технологических изменений.

Уже более 40 лет назад стало понятно (причем не на уровне обыденного сознания, а в рамках концептуальных рамок отдельных направлений экономической теории⁴), что в рыночной экономике существует множественность механизмов координации действий экономических субъектов, которая не сводится к механизму цен. И это не связано исключительно с тем, что фирму можно описать не только в терминах производственной функции (как это было, по мнению Уильямсона, в неоклассической теории вплоть до 1970-х годов). Представление внутрифирменной координации в рамках сравнительного анализа наряду с механизмом цен позволило поставить вопрос о сравнительных преимуществах и соответственно изъянах каждого из них, что кардинальным образом отличает данный подход также от исследований австрийской школы в экономической теории, в которых рыночная конкуренция сравнивается с возможностями использовать знания в централизованно управляемой, плановой экономической си-стеме⁵. И это несмотря на ряд попыток выйти за рамки исследования (Langlois, 2007; 2013; Sautet, 2000), которые привычно ассоциируются с механизмами рыночной конкуренции, порождающей новые возможности использования известных ресурсов и открывающей новые ресурсы, тем самым не просто приводя в движение экономическую систему, но развивая ее (Hayek, 2002).

Кроме того, выяснилось, что существуют многообразные гибридные формы институциональных соглашений и соответствующие им механизмы управления трансакциями (Menard, 2004; 2013), которые не только обеспечивают возможности коллективной адаптации к изменяющимся обстоятельствам (как в фирме — m своими правовыми основаниями в качестве одной из ДИА; Мастен, 2001), но и сохраняют сильные стимулы для претендентов на остаточный доход и для обладателей конечных прав (как в случае с механизмом цен; Харт, 2001), вместе с тем оказываясь сравнительно более уязвимыми в случае роста неопределенности, чем их структурные альтернативы (Williamson, 1996; Шаститко, 2010).

Однако остается непроработанной теоретическая проблема со вполне практическими приложениями: какие именно ДИА (с какими характеристиками — фактическими или потенциальными) сравниваются — в контексте эмпирических исследований и принимаемых бизнес-решений, а также мер экономической политики. Ведь по умолчанию предполагается, что и механизм цен, и гибриды, и фирмы как структурные альтернативы организации трансакций спроектированы таким образом, что они дают наилучший из достижимых (но не обязательно теоретически представимых) результатов. Если бы это было не так, то возникал бы вопрос, в какой мере отклонение фактического результата от возможного (и достижимого) имеет значение для вывода о сравнительном преимуществе определенного механизма управления трансакциями применительно к конкретным обстоятельствам места и времени. И именно эти — несовершенные, но наилучшие из доступных — результаты сравниваются друг с другом.

Различные аспекты сопоставления ДИА нашли отражение в концепциях рынка институтов и конкуренции институтов (Pejovich, 1996; Тамбовцев, 2001b). В частности, понимание результата конкуренции институтов в терминах победы одного из них сводится к следующему: данный институт получает массовое распространение в экономическом поведении и систематически используется в схожих экономических ситуациях подавляющим большинством хозяйствующих субъектов, тогда как другие институты оказываются вытеснены.

Однако акценты в указанных направлениях исследований были сделаны либо на объяснении способа институциональных изменений, либо на выборе структурной альтернативы организации экономического обмена с одним и тем же объектом в терминах замещения в общем виде, когда одна из ДИА оказывается лучше другой. В качестве примера можно привести концепцию Дж. Бьюкенена, указывающего на двойственность товаров — наличие наряду с привычными физическими, трансформационными характеристиками также и трансакционных, указывающих на институциональные характеристики отношений по поводу того или иного товара (Buchanan, 1994).

Однако ослабление указанной выше предпосылки дает основание перейти к исследованию несовершенства институтов (в первую очередь микроэкономических) второго уровня (Шаститко, 1998). Движение по институциональным границам обменов (или по границе институционального множества) — по аналогии с производственной функцией — концептуально нельзя путать с перемещением внутри институционального множества (по аналогии с производственным множеством). Проводя параллели с исследованиями рынка институтов и конкуренции институтов, следует отметить, что в принципе возможна ситуация, когда конкуренция между институтами происходит на институциональной границе обменов, но именно в этой плоскости мы обнаруживаем достаточно простые соотношения между рыночными изъянами и изъянами государства (регулирования) и демонстрируем основания «замещения на пределе» между двумя ДИА.

Предлагаемая постановка вопроса отчасти перекликается с тезисом о том, что если форма организации экономического обмена несовершенна, то данный вывод не является достаточным основанием для замещения ее другой ДИА. Об этом уже шла речь применительно к двум формам фундаментализма — регуляторного и либерального (рыночного) (Шаститко, 2013а). Но на этот раз мы предлагаем сосредоточиться на другом аспекте данного вопроса. Допустим, что возможен иной вариант той же самой ДИА (по сравнению со структурной альтернативой иного типа). В этом случае следует говорить не о выборе другой ДИА, а о настройке существующей⁶. Несмотря на сложности в эмпирических оценках такая постановка вопроса позволяет обогатить представления о компенсации институциональных изъянов (провалов) и объяснить в сравнительно простых терминах причины распространенности неэффективных институтов даже в свете критерия «второго наилучшего». Более того, в рамках представленного подхода более понятным становится характер дискуссий между представителями исследовательских направлений, которые, по сути, настаивают на движении в рамках одной ДИА (либертарианцы и дирижисты), а не на выстраивании сложных механизмов переключения между ДИА.

В частности, ограничение конкуренции, возникающее из-за присутствия на рынке одной компании, которая своими действиями оказывает влияние на общие условия обращения товаров, вполне можно представить как одну из форм сбоя механизма цен (например, в виде монопольно высокой цены). Однако из этого вовсе не следует, что существуют достаточные основания считать адекватной формой компенсации провала рынка появление государственного регулирования и вовсе необязательно апеллировать к привычной форме регулирования цен и тарифов. Вполне возможны и такие варианты, когда государство в лице профильного регулятора одобряет определенные правила взаимодействия компании с контрагентами, принимая во внимание — причем далеко не всегда в достаточной степени — особенности ее бизнеса и другие типы рисков антиконкурентного поведения (Радченко и др., 2013; Авдашева, Курдин, 2013; Радченко, Шаститко, 2013). Однако представленные альтернативы все равно остаются в рамках одной ДИА — режима организации трансакций с применением государственного регулирования в отличие, например, от практики выстраивания компаниями политики по соблюдению регуляторных требований антимонопольного законодательства на основе оценки рисков, которые связаны c особенностями ведения бизнеса на соответствующих рынках.

Последнее замечание важно потому, что, как говорил Дж. Стиглиц в своей Нобелевской лекции (Stiglitz, 2001), изъян можно не только компенсировать, заменив его другой структурной альтернативой, но и устранить. Или, выражаясь более точно с применением философской терминологии, «снять» (aufheben), заменив его более совершенной (но не идеальной) формой той же ДИА в рассматриваемом ряду. Применительно к представленному выше примеру это вполне мог быть набор действий, направленных на создание условий для входа на рынок новых участников, а также создание стимулов у крупных участников рынка для комплексной оценки своих антимонопольных рисков с последующей разработкой мер по недопущению антиконкурентных действий. Причем речь идет о таких мерах, которые не создавали бы проблем, подобных ухудшающему отбору посредством недобросовестного использования информации о скрытых от контрагентов, но вместе с тем важных характеристиках и действиях.

Представленный выше подход позволяет собрать воедино множество инструментов, которые хорошо известны исследователям, применяющим инструментарий новой институциональной экономической теории. Вместе с тем новая комбинация данных инструментов предоставляет возможность увидеть привычные объекты исследования в новом свете, а также более четко понять, где именно искать недостающее звено на стыке теории и практических решений. Речь идет не только об институциональных изъянах и их частных формах — изъянах рынка и провалах государства, но и о способах проектирования механизмов управления трансакциями — с применением элементов институционального проектирования (Тамбовцев, 2001a), включая оценку регулирующего воздействия (Крючкова, Шаститко, 2006; Шаститко, 2010) или без него.

Несовершенство институтов второго рода

В другой работе (Шаститко, 2014. С. 52) применительно к вопросам проектирования ДИА были отмечены важные для институционального подхода к исследованию экономической политики аспекты.

Во-первых, совершенных (идеальных) институтов не было, нет и не может быть. Соответственно тезисы о создании такого рода институтов фактически означают абстрагирование от различных аспектов проектируемых институтов, формирование своеобразной «систематической избирательной слепоты», когда внимание сосредоточивается на одном наборе аспектов в ущерб другим. Последнее означает, что в этом случае реальная структура трансакционных издержек, отражающая различное измерение экономических обменов, не имеет значения. Один из способов решения данной проблемы — обеспечить участие в обсуждении институционального проекта групп с разными интересами, позволяющее как минимум получить знание об ожидаемых эффектах, которые иначе были бы выявлены в лучшем случае постфактум.

Во-вторых, выбирать необходимо из доступных (и по определению несовершенных) альтернатив. Выполнение такого условия требует соблюдения предыдущего принципа, поскольку вопрос о доступности/ недоступности альтернативы тесно связан с оценкой структуры транс-акционных издержек. Фактически обсуждение последнего вопроса позволяет объяснить, каковы ДИА и как они устроены (с достаточной степенью детализации). Именно в этом вопросе может быть полезно обобщить собственный и чужой опыт — как позитивный, так и негативный, а также выяснить, какой из вариантов проектируемых институциональных изменений наиболее перспективен — прямой импорт институтов, трансплантация, выращивание (Полтерович, 2001; Кузьминов и др., 2005; Полищук, 2008) или какая-либо из комбинаций. Действительно, само по себе множество альтернатив для выбора в сфере практических решений — параметр не менее эндогенный, чем собственно результат выбора из имеющихся альтернатив.

В-третьих, необходимо учитывать/выявлять сравнительные преимущества и изъяны ДИА. Причем их выявление должно учитывать как свойства, не зависящие от среды, в которой эти альтернативы будут реализованы, так и свойства, чувствительные к контексту и потому рассматривающиеся обособленно. Например, защита прав интеллектуальной собственности в таких юрисдикциях, как ЕС и США, сопряжена с возможностями злоупотребления правом, которое приводит к ограничению конкуренции посредством создания патентных пулов, патентных засад и т. п. Выбранная ДИА в построении трансакций с использованием прав на результаты интеллектуальной деятельности в контексте поиска компромисса «защита прав интеллектуальной собственности — защита конкуренции» позволяет рассчитывать на больший позитивный эффект для общественного благосостояния, чем в случае отказа от патентной системы в целом или последовательного применения антимонопольных иммунитетов. Однако из сказанного не следует, что аналогичные ожидания имеют такие же основания в ситуации, когда обсуждается вопрос о полной и немедленной отмене антимонопольных иммунитетов в странах с развивающейся рыночной экономикой, к числу которых относится и Россия. Напомним, что этот вопрос по-прежнему считается одним из наиболее актуальных и обсуждаемых в современной повестке дня развития российского антитраста (см., например, Шаститко, 2013c).

В-четвертых, предлагаемый подход не только не исключает, но и предполагает поиск наилучшего из возможных вариантов реализации той или иной альтернативы. Отметим, что неотъемлемым элементом дизайна ДИА являются не только правила, но и механизмы, обеспечивающие их соблюдение (в части санкций и способов адаптации к изменяющимся обстоятельствам). В этой связи самостоятельным оказывается вопрос: каким именно образом можно будет понять, является ли тот или иной вариант лучшим, а не просто реализуемым с наибольшей вероятностью? Иными словами, вариант, максимизирующий общественное благосостояние, не обязательно является наиболее вероятным — например, потому, что критерий Калдора—Хикса—Зербе (Zerbe et al., 2006) в части компенсации влиятельным, но проигрывающим группам не срабатывает.

Представленный перечень не является набором правил прямого действия, так как требует ответа на общие вопросы: какая именно информация нужна для сопоставления ДИА — ex post и ex ante, кто участвует в ее сборе и анализе, каким образом происходит сопоставление ожидаемых результатов и как сравнивать ожидаемые результаты выбранного варианта с полученными?⁷ Наконец, какие нормативные выводы и действия следуют из полученных результатов? В этой связи качество результата, как предполагается, зависит от того, какие ответы даны на поставленные вопросы.

Добавление в привычный сравнительный анализ двух параметров для каждой ДИА — с высоким (H) и низким (L) качеством характеристик⁸ — позволяет представить четыре возможных варианта комбинаций для сравнения двух типов структурных альтернатив, например, с применением режима государственного регулирования и без него (то есть с опорой на механизм цен). Прежде чем разбирать данный вариант, отметим, что ситуация существенно сложнее, если учесть предложенный Уильямсоном подход, известный теперь как «расширенная контрактная схематика» (Williamson, 2002; Шаститко, 2010. С. 533-534), в котором наряду с механизмом цен и государственным регулированием представлены гибридные формы институциональных соглашений, а также экономическая фирма, механизм цен с некомпенсированным контрактным риском и государственное предприятие.

Одно из упрощающих допущений, используемых по умолчанию, состоит в том, что механизмы, препятствующие созданию высококачественных институциональных проектов, в одинаковой степени влияют на обе ДИА. По сути, такое допущение основано на простой идее: трансакционные издержки — это не только издержки использования механизма цен, как изначально предполагалось в статье Коуза «Природа фирмы», но также издержки, связанные с использованием любой ДИА для организации экономических обменов. В этом случае поставленный вопрос может быть сведен к двум ситуациям — 1.1 (стандартный случай, рассматриваемый в теории трансакционных издержек с применением эвристических моделей) или 2.2 (таб. 1). Несмотря на симметричность, эффекты варианта 2.2 по сравнению с 1.1 могут быть зафиксированы, например, в случае, если один и тот же набор ДИА в ситуации X дает систематически лучший результат, чем в Y, где X и Y — две страны или два сопоставимых рынка (две отрасли).

Таблица 1

Симметричное и асимметричное несовершенство институтов

Данный пункт важен в том смысле, что позволяет объяснить расхождения в результатах использования ресурсов для двух систем с единственным различием — качество применяемых ДИА. Причем если в ситуации 1.1 несовершенства ДИА1 (например, механизма цен) и ДИА2 (например, механизма цен, скорректированного государственным регулированием) подтверждаются фактом ненулевых трансакционных издержек и в этом смысле необходимы для проявления специфики ДИА в организации экономических обменов на границе институционального множества (лучшее из достижимого), то в ситуации 2.2 мы получаем симметричный случай, особенность которого — нарушение принципа слабого отбора по Уильямсону в контексте выбора между ДИА1 и ДИА2. Вне зависимости от выбора ДИА полученные результаты ее применения хуже, чем могли бы быть в пределах существующих возможностей, а не гипотетически.

Однако ситуация 2.2 не позволяет представить в полной мере многообразие несовершенств ДИА1 и ДИА2 второго рода⁹, поскольку общие условия проектирования институтов (в том числе накопленный опыт, а также распределение стимулов, навыков и умений проектировщиков) могут неодинаково влиять на их исходные характеристики. Поэтому необходимо также рассмотреть варианты 1.2 и 2.1. В случае 1.2 ДИА1 проектируется лучше, чем ДИА2, а в случае 2.1 — наоборот. Такая постановка вопроса важна потому, что презумпция нерегулирования может подталкивать к выводу о том, что участники рынка — частные компании — лучше спроектируют свои отношения самостоятельно, нежели прибегнут к помощи государства, так что корректирующие меры со стороны последнего не понадобятся — за некоторыми известными из экономической теории исключениями. Комбинация 2.1 указывает на то, что такое предположение (в случае невырожденности соответствующего множества) не всегда оправданно.

Покажем на простом примере, какое значение может иметь переход от одной пары к двум. Для этого нам понадобятся эвристические модели Уильямсона, с помощью которых предлагались объяснения перехода от одного механизма управления трансакциями к другому вследствие изменения того или иного ключевого параметра трансакции. Напомним, что в оригинальном подходе Уильямсона речь шла о повторяемости, неопределенности и специфичности ресурсов. В первой модели речь идет о выборе для организации трансакции ДИА — механизма управления трансакциями — на основе оценки степени специфичности актива и уровня неопределенности (рис. 2).

Пусть U — уровень неопределенности, K — уровень специфичности ресурсов; AB — демаркационная линия между ДИА «Рынок» и «Фирма» для достаточно высоких уровней неопределенности и относительно умеренных уровней специфичности активов; BK₁ — демаркационная линия между множеством трансакций, управляемых с помощью ДИА «Рынок» и «Гибрид» для умеренных уровней специфичности активов и сравнительно невысокого уровня неопределенности; BK₂ — демаркационная линия между множеством трансакций, управляемых с помощью ДИА «Гибрид» и «Фирма» для асимметричного случая проектирования двух ДИА, смещенного в пользу фирмы (иерархии); BK₃ — демаркационная линия между множеством трансакций, управляемых с помощью ДИА «Гибрид» и «Фирма» для симметричного случая проектирования двух ДИА. В целях упрощения предполагается, что асимметричность проектирования для высоких уровней неопределенности отсутствует, как и в случае выбора между гибридом и рынком (механизмом цен).

На рисунке 2 показано, как изменяются условия применения трех базовых структурных альтернатив управления трансакциями — механизма цен (рынка), гибрида и иерархии (фирмы) в зависимости от изменения степени специфичности ресурса и уровня неопределенности. Существует множество комбинаций неопределенности и степени специфичности ресурсов, которые приводят к выбору иерархического метода управления трансакциями ввиду более сильного негативного влияния ошибок в проектировании применительно к гибридам. В частности, точка X (K*; U*) соответствует такому уровню неопределенности и специфичности ресурса, что соблюдение принципа симметрии качества проектирования ДИА (варианты 1.1 и 2.2) обусловило бы выбор в пользу гибрида, но по факту была применена иерархическая форма организации трансакций, поскольку результаты ДИА «Фирма» относительно ДИА «Гибрид» лучше.

Отметим, что добавление даже одной структурной альтернативы, например использования гибридных форм институциональных соглашений с соответствующим набором достоверных обязательств, увеличивает количество рассматриваемых вариантов до 8, тогда как полностью «симметричных случаев» по-прежнему всего 2.

Использование в качестве иллюстрации одной из наиболее известных эвристических моделей Уильямсона позволяет показать, как выглядит проблема выбора ДИА, если фактический уровень трансакционных издержек, например в случае применения гибридного институционального соглашения, оказывается не только выше минимально возможного уровня в случае соблюдения соответствующих требований к проектированию договорных отношений, но и выше минимально возможного уровня трансакционных издержек в случае применения механизма цен для соответствующего уровня специфичности активов.

На рисунке 3 A₁ (K₄; G₄) — точка переключения рыночной формы координации на гибридное институциональное устройство; A₂ (K₂; G₂) — точка переключения гибридной формы координации на иерархическую (внутрифирменную). Многоточие в скобках указывает на то, что для каждой формы институционального соглашения существуют «сдвигающие параметры» (прочие факторы), которые изменяют уровень минимальных трансакционных издержек при любом возможном значении специфичности ресурсов; K' — фактический уровень специфичности ресурсов. A' — аналог Х-неэффективности по Лейбенстайну (Leibenstein, 1966), но который, как предполагается, возникает не обязательно только в условиях монополии (ограниченной конкуренции). Представленная на рисунке 3 иллюстрация показывает, к каким последствиям может привести разработка некачественных институциональных проектов как для случая механизма цен A'_m, так и гибрида A'_h. Однако разность, соответствующая расстоянию между A'_m и A'_h, может указывать на существование асимметрии в проектировании, если она не равна разности между минимумами трансакционных издержек для ДИА при заданном уровне специфичности ресурсов.

Таковы элементы теоретического подхода к объяснению несовершенства институтов второго рода. Однако интерес представляет не только вопрос, в чем проявляется несовершенство институтов второго рода, но и каковы основания его воспроизводства. В частности, не создает ли среда и эффекты обучения преимуществ для одних ДИА (статические и динамические) в ущерб другим типам ДИА? Ведь можно совершенствоваться, например, в регулировании, добиваясь определенных положительных результатов в развитии механизмов управления трансакциями с активным участием государства (регулятора), не развивая способностей и не создавая достаточных стимулов к самостоятельному проектированию участниками экономических обменов альтернативных типов ДИА.

Такое положение вещей вероятно в силу слабого развития механизмов институциональной конкуренции в той части, которая относится к их проектированию. Отметим, что это касается не только законов и не только отдельных типов договорных отношений, а всей совокупности элементов институционального обрамления экономических обменов (трансакций).

Примеры из хозяйственной практики и уроки для политики

Постановка вопроса о двух типах несовершенств ДИА позволяет сформулировать тезис: выбор из доступных вариантов ДИА, так же как и их ex post оценка предполагают не только применение общих принципов институционального анализа, но и знание существенных деталей исследуемой ситуации для получения выводов как в позитивном, так и в нормативном измерениях.

Первый пример относится к сфере отношений по поводу производства и реализации труб большого диаметра (ТБД) для инфраструктурных проектов ПАО «Газпром», в котором роль государства была изначально ключевой. Второй пример — выстраивание договорных отношений аренды с «валютной составляющей» в России в современных условиях, в которых роль государства изначально была минимальной, но, предположительно, большое значение имели обычаи делового оборота, обусловленные предшествующей историей выстраивания договорных отношений в России. Наконец, третий пример относится к выбору механизмов управления трансакциями между компаниями на высококонцентрированных рынках со значительными двусторонними издержками переключения, что иллюстрирует проблемы, возникшие в результате приватизации компаний в 1990-е годы.

Уроки «трубных дел» в России (2011-2015 гг.)

Примером, иллюстрирующим необходимость сопоставлять ДИА во взаимосвязи с их проектированием, является опыт создания в России подотрасли по производству ТБД для строительства магистральных газопроводов¹⁰. В середине 2000-х годов частные компании в обмен на обещание со стороны государства загрузить производственные мощности осуществили значительные инвестиции без прямой ресурсной поддержки со стороны государства, но в рамках создания эффекта наделенности ресурсами (в том числе ограничения для импорта в Россию ТБД). К 2010 г. в целом было завершено создание новой подотрасли в российской промышленности.

Вместе с тем позднее было возбуждено антимонопольное дело против производителей (так называемое «первое трубное дело» в 2011 г.), в рамках которого, по сути, проверялась гипотеза о разделе рынка¹¹. Затем после прекращения первого дела в начале 2013 г. за отсутствием факта нарушения антимонопольного законодательства расследовалось дело против трейдера и основного покупателя ТБД — ПАО «Газпром», для выполнения проектов которого и осуществлялись крупные закупки трубной продукции («второе трубное дело»)¹².

Отметим, что фактически в сфере организации торговли ТБД была применена схема, в рамках которой обещания государства обеспечить заказами производителей ТБД и ограничить импорт ТБД для строительства магистральных газопроводов были обменены на значительные частные инвестиции в производственные мощности. В свою очередь, обещания загрузить мощности (а их результативность можно проследить по уровню относительно производства другой продукции в период кризиса 2008-2009 гг.) были транслированы в графики поставок ТБД для инфраструктурных проектов ПАО «Газпром», отражающие объемы, спецификацию и время поставки. Однако именно эти графики и вызвали наиболее острые вопросы со стороны антимонопольного ведомства, поскольку если их вырвать из контекста, то полученные данные могли бы (и сначала так оно и было) интерпретироваться в терминах раздела рынка как способа его картелизации¹³.

Пример с торговлей ТБД демонстрирует не только наличие несовершенств ДИА второго рода, но и такие возможные источники их возникновения, которые связаны, например, с выбором временного интервала применения того или иного режима (особенно если речь идет об организации трансакций с применением инструментов государственного регулирования, в том числе и регулирования импортных пошлин и нетарифных ограничений импорта¹⁴), а также сравнение доступных альтернатив на предмет выявления их преимуществ и изъянов. Ведь чем более совершенен такого рода сравнительный анализ, тем больше шансов на то, что сравниваемые структурные альтернативы будут соответствовать варианту 1.1, а не 1.2 или 2.1. Действительно, спроектировать аукцион довольно просто (и вероятность ошибки небольшая), а вот обеспечить альтернативные наборы правил, в котором применяется более сложная схема взаимодействия с учетом взаимосвязей с другими элементами проекта помимо проведения конкурса (производство, включая контроль качества, логистика, сварка в плети, укладка, а также безаварийная эксплуатация и т. п.), значительно сложнее.

Во-первых, структурной альтернативой рыночной конкуренции с автономной адаптацией каждой из сторон к изменяющимся обстоятельствам выполнения договорных обязательств стала форма организации, которая напоминает индикативное планирование, но в некоторых элементах которой при желании можно разглядеть и признаки сговора.

Во-вторых, по результатам рассмотренного «первого трубного дела» нет оснований считать, что была выявлена достижимая (реалистичная), но более эффективная ДИА по сравнению с реализованной. В том числе в связи с тем, что открытым остался вопрос о роли комплексного поставщика (трейдера) в случае применения принципа «поставка точно в срок» (Голованова, Шаститко, 2016). К сожалению, в данной ситуации довольно сложно найти вариант, который можно было бы использовать в качестве эталона. Это тем более так, что подобных широкомасштабных проектов строительства газопроводов в мире больше нет.

Однако для других примеров, вероятно, полученные результаты сравнения доступных альтернатив могут стать элементом институциональной конкуренции, свойства которой таковы, что происходит отбор наилучшей из доступных проектируемых ДИА, а не тех, которые сложились спонтанно или под влиянием определенных групп интересов, безальтернативно.

Договоры аренды коммерческой недвижимости с «валютной составляющей цены»

Как показывает практика правоприменения, далеко не все риски, которые в одной системе отношений между участниками рынка однозначно признаются коммерческими и являются сферой исключительной компетенции и ответственности бизнеса (более широко — участников хозяйственного оборота), в другой системе тоже безоговорочно будут признаны таковыми, даже если формально утверждается обратное со ссылкой на существующие нормы законодательства.

В частности, речь идет о пункте 1 статьи 2 ГК РФ, согласно которому предпринимательская деятельность осуществляется на свой риск. С этой точки зрения, как отмечается в одном из решений арбитражного суда первой инстанции, вызвавшего широкий резонанс, риск изменения обстоятельств несет сторона договора¹⁵. Российская практика построения договорных отношений свидетельствует о широком распространении «валютной составляющей цены» в том смысле, что цена, уплачиваемая в рублях за продукт или услугу, закупаемую в рамках долгосрочного контракта, могла изменяться регулярно (например, ежемесячно) по причине привязки к цене, номинированной в валюте (таким образом получался рублевый эквивалент долларовой цены).

Один из свежих примеров российской хозяйственной практики — вопрос о пересмотре условий долгосрочных договоров аренды коммерческой недвижимости, обязательства по которым были номинированы в долларах (или евро), а точнее в рублевом эквиваленте определенной ставки оплаты в валюте. Естественно, при значительном падении обменного курса за ту же самую услугу или товар покупателю приходится платить существенно больше в рублях, тогда как покупатели, которые приобретают услугу сейчас, могут заплатить существенно меньше. Так и произошло в России во второй половине 2014—первой половине 2016 г., когда курс рубля к доллару снизился практически в 2 раза, а в отдельные периоды — более чем в 2,5 раза.

Вопрос заключается в том, какие действия могли и должны были совершить стороны на стадии заключения договора, чтобы в последующем — в период выполнения взятых обязательств — не возникало значительных потерь для одной из сторон. Очевидный ответ — выявление рисков (в нашем случае валютных) и поиск инструментов, которые позволят эти риски нивелировать. На это обстоятельство указал суд второй инстанции, отменивший приговор первой инстанции¹⁶. Однако если покупатель на стадии разработки условий и заключения долгосрочного договора (это важно, чтобы подчеркнуть наличие определенных препятствий выхода из договорных отношений) не предпринял достаточных усилий, то после наступления соответствующего события — резкого и долгосрочного падения обменного курса национальной валюты — возникают сильные стимулы к пересмотру условий договора или выходу из договорных отношений посредством обращения в суд. Отчасти это может быть связано с тем, что сами стороны на стадии разработки долгосрочного договора не определили, при каких условиях происходит расторжение и/или пересмотр договора.

В этом случае мы имеем признаки ошибочного решения со стороны участников хозяйственного оборота. Вместе с тем данное решение вполне объяснимо с учетом сигналов от ЦБ РФ, которые могли восприниматься участниками рынка как обещание держать колебания курса «в разумных пределах». Причем затем — тоже вполне ошибочно — данное решение может корректироваться мерами государственного вмешательства. Отметим, что хотя в упомянутом решении суда первой инстанции не нашлось достаточных оснований признать возможность расторгнуть договор аренды между ПАО «Вымпел-Коммуникации» (арендатор) и ПАО «Тизприбор» (арендодатель)¹⁷, в том числе ссылками на политику ЦБ РФ, тем не менее судом было указано на возможность установить приемлемую ставку арендной платы в рамках валютного коридора от 30 до 42 руб. за доллар.

Безусловно, окончательное решение по данному делу окажет значительное влияние на общие условия гражданско-правовых отношений с валютной составляющей, даже несмотря на то, что указанное решение не примет форму полноценного прецедента¹⁸. О вероятности движения по сценарию, согласно которому суд откажется принимать во внимание соотношение текущего уровня стоимости аренды помещений сопоставимого класса в рублях и уровня согласно условиям действующего договора, свидетельствует решение, принятое 29 марта 2016 г. Девятым арбитражным апелляционным судом.

Порочный круг ошибок, порождающих другие ошибки, дорого может обойтись. Что можно ему противопоставить? Как минимум извлечь уроки, хотя это и невероятно сложно, когда постоянно возникает соблазн простых и ситуативных решений. Каким образом формируются ожидания участников долгосрочных контрактов? Какая информация доступна, каким образом преподносится участникам хозяйственного оборота и используется ими? Применительно к приведенному примеру все эти вопросы, возможно, не стоило бы задавать, если следовать предпосылке о рациональных ожиданиях, но уже в нормативном плане.

Применительно к рассматриваемому нами вопросу феномен «валютной аренды» указывает на потенциал в объяснении экономической теорией характеристик ДИА в динамике с учетом факторов, влияющих на формирование ожиданий участников экономических обменов в частном секторе. Однако помимо ожиданий участников отношений в сфере аренды коммерческой недвижимости, которые формировались политикой денежных властей, фактор, имевший не меньшее, а, возможно, и более существенное значение — общепринятая практика, которая в определенной мере могла быть представлена в терминах обычаев делового оборота. Речь идет о степени распространенности в начале XXI в. привязки рублевой цены к фиксированной долларовой ставке наряду с очень ограниченным применением инструментов хеджирования валютных рисков.

Возможно, именно этот пример мог бы стать «полигоном» для обсуждения вопросов выбора ДИА организации добровольных экономических обменов в контексте характеристик институциональной среды, с одной стороны, и, с другой стороны, особенностей процесса принятия решений участниками рынка, которые в определенной мере зависимы от траектории предшествующего развития, характеризуются различной осведомленностью, подходами к интерпретации получаемых данных, а также аномалиями (с точки зрения теоретических представлений о рациональном выборе) в поведении, вполне рационально объяснимыми, например, в рамках поведенческой экономики.

Механизмы управления трансакциями на высококонцентрированных рынках с высокими двусторонними издержками переключения

Одна из особенностей российской экономики после приватизации 1990-х годов состоит в том, что множество рынков, попадающих в поле зрения антимонопольных органов, характеризуются такими отношениями взаимной зависимости покупателей и продавцов (условия, близкие по своим характеристикам к двусторонней монополии), которые выражаются в значительных двусторонних издержках переключения¹⁹. Это связано с тем, что множество технологически взаимосвязанных производственных площадок, функционировавших в советский период в рамках иерархической системы управления трансакциями, в результате приватизации оказались в ситуации, когда конечные права, обладатель которых, по сути, является собственником соответствующего актива, были специфицированы и стали принадлежать разным лицам. Отметим, что вопрос об устойчивости хозяйственных связей, который был особенно популярен у исследователей в 1990-е годы, когда происходила переналадка механизма функционирования экономики, представлен здесь в новом свете. Во-первых, речь идет, строго говоря, не об устойчивости отношений между компаниями как таковой (ведь она могла поддерживаться принудительно в рамках иерархической системы управления), а о способности самостоятельно адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам поддержания договорных отношений. Во-вторых, вопрос о применении норм антимонопольного принуждения как способа построения механизмов управления трансакциями в связи с возникновением хозяйственных споров между компаниями, которые по-прежнему оказываются запертыми в договорных отношениях, также недостаточно исследован, хотя проблема стала ясна довольно давно (Joskow, 2002).

Как было отмечено ранее, такая система указывает на необходимость подбора работоспособных гибридных механизмов управления трансакциями, если по каким-то причинам иерархический, но уже негосударственный механизм контроля оказывается недоступной ДИА. Однако такая постановка вопроса осложняется тем, что низкую адаптационную эффективность договорных отношений формально самостоятельных, но взаимозависимых компаний пытаются компенсировать участием антимонопольных органов в хозяйственных, по сути, спорах. Эта проблема стала известна как «пикалевский синдром» после известных событий 2009 г. (Шаститко, 2012). О проблемах обеспечения устойчивости договорных отношений (хозяйственных связей) в результате проведенной системной трансформации исследователи писали существенно раньше (Blanchard, Kremer, 1997), однако тогда их выводы не привлекли большого внимания.

Как известно из экономического анализа долгосрочных контрактов с высокой степенью специфичности ресурсов, вмешательство антимонопольного органа мало что может добавить в дело защиты конкуренции. И гораздо более серьезными оказываются перспективы превращения антитраста в экономическое регулирование — например, через согласование формульного ценообразования на продукт, которое является предметом соглашений между взаимозависимыми компаниями.

В задачу данного раздела не входит обсуждение конкретных примеров, хотя в их числе можно упомянуть, например, рынки карналлита, каменноугольного пека, этилена и т.п. Системно эта проблема высвечивает важный вызов и для экономической теории в целом. Если антимонопольный орган уже оказался вовлеченным во множество кейсов, связанных с урегулированием отношений (причем не всегда открыто конфликтных) взаимозависимых компаний на высококонцентрированных рынках, то означает ли это, что (а) это неправильно (см. зарубежный опыт), (б) такую практику надо немедленно прекратить и (в) предоставить компаниям самим решать спорные вопросы, в том числе в рамках обычных хозяйственных споров с обращением в суд? Иными словами, произвести импорт хорошо зарекомендовавших себя институтов, не обращая внимания на побочные эффекты такого рода политики.

Действительно, это одна из технически доступных ДИА. Однако такой подход указывает на неиспользованные возможности антимонопольного органа в защите и развитии конкуренции. Правда, в этом случае речь не идет о конкуренции, привычно определяемой в терминах количества участников рынка, возможностей появления новых игроков на рынке, а о стимулах, направленных на выявление неиспользованных возможностей известных и неизвестных ресурсов²⁰, в нашем случае — об открытии таких организационных ресурсов (дееспособных механизмов управления трансакциями), которые позволяли бы сторонам адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам (тем самым повысив адаптационную эффективность договорных отношений вне иерархически организованных трансакций). Ведь то, каковы пределы возможности гибрида в комбинировании сильных стимулов и коллективной адаптации применительно к каждой конкретной ситуации — вопрос открытый, пока не выявлены имеющие значение обстоятельства.

Институты могут и должны рассматриваться как несовершенные не столько в рамках сильной формы отбора — сравнения действующих институциональных устройств с идеальным (и в то же время недостижимым) эталоном, но и в рамках слабой формы отбора, когда сравниваются исключительно достижимые, реализуемые ДИА. Данный вывод важен для теории с практическими приложениями как для бизнеса, так и для субъектов экономической политики в системе государственного управления.

Реализуемые альтернативы могут замещать друг друга — и в этом проявляется институциональная конкуренция, но одновременно существует возможность изменить каждую из альтернатив в сторону улучшения их характеристик с точки зрения вопросов координации и разрешения распределительных конфликтов — ключевых аспектов институтов. Таким образом, сосуществуют сразу два измерения в системе координат для выбора ДИА.

При обсуждении изъянов того или иного институционального устройства недостаточно применять презумпцию сравнительных преимуществ другой ДИА, а необходимо исследовать обстоятельства, обусловившие полученные результаты, с одной стороны, и варианты действий, позволяющие улучшить свойства параметров исходной ДИА, — с другой.

Однако ответ на вопрос о том, следует ли в случае обнаружения изъянов институционального устройства (не в сравнении с недостижимым — и, как правило, плохо специфицированным — эталоном) предлагать переключиться на другой вариант ДИА или применить инструментарий усовершенствования действующей ДИА, предполагает не только знание конкретных обстоятельств и свойств множества структурируемых экономических обменов (трансакций), но и соотношения переговорной силы и интересов основных влиятельных групп. Такая постановка вопроса позволяет объяснить проблематичность результативного (по конечным эффектам) институционального проектирования, основанного на идее импортирования институтов.

Вне зависимости от того, в каком направлении будет происходить (преднамеренная) корректировка ДИА, такого рода институциональные изменения — независимо от их охвата (отдельный контракт или системообразующие правила, формирующие институциональную среду) — тесно связаны с компенсационными сделками. Такую постановку можно было бы признать слишком абстрактной, если бы не сложившиеся десятилетиями алгоритмы обсуждения актуальных проблем экономической политики, в которых эту развилку с завидной регулярностью не замечают. Актуальность данной проблемы применительно к российской практике управления договорными отношениями лишь усиливается наличием широкого класса ситуаций с неурегулированными вопросами адаптационной эффективности договорных отношений в существующих (к счастью) ограничениях на произвольный способ перераспределения конечных прав (и соответственно прав собственности). Вот почему вопрос о том, какой из возможных способов действий наиболее правилен, неизбежно дополняется вопросом о том, какой из наименее «неправильных» вариантов реализуем с наибольшей вероятностью.

¹ Cр., например, различение экстрактивных и инклюзивных экономических и политических институтов, помогающее объяснить, почему одни экономики процветают, а другим (на самом деле — в подавляющем большинстве случаев) не удается вырваться из порочного круга низкого уровня развития (Acemoglu, Robinson, 2012).

² Именно в условиях положительных трансакционных издержек снимается проблема инвариантности формы экономической организации по отношению к результатам экономических обменов (Шаститко, 2010).

³ Данный термин не является общеупотребимым и используется лишь для того, чтобы подчеркнуть выявленные параллели.

⁴ Строго говоря, вопрос о межфирменном и внутрифирменном взаимодействии рассматривался значительно раньше — в работах А. Смита (пример булавочной мануфактуры) (Смит, 2007), а также К. Маркса (например, в первом томе «Капитала», когда сравнивалось общественное разделение труда с организацией труда в рамках простой кооперации и особенно в рамках мануфактуры и фабрики) (Маркс, 1983). Однако в этом случае не удалось поместить данные механизмы в рамки одной системы координат для их сравнительного анализа в качестве ДИА методами, которые восприняты современными исследователями (хотя особенности разделения труда внутри организации и в обществе в целом все же были упорядочены по оси «сознательность—стихийность»).

⁵ Заметим, что такое видение контрастирует с подходом Коуза, который в своей статье «Природа фирмы» как раз пытался объяснить не только, почему существуют фирмы, но и чем ограничен их рост. По сути, второй вопрос — оборотная сторона оценки принципиальной возможности управлять экономикой в целом по образу и подобию управления отдельной фирмой.

⁶ Именно этот момент не был обозначен вовсе или если и отмечен, то вскользь.

⁷ Вполне возможен вариант «короткой памяти», когда полученные результаты уже никто не сравнивает с тем, что ожидалось.

⁸ Данные характеристики могут быть выявлены у эволюционно возникших форм, а также в результате проектирования — частичного (когда подмножество существенных характеристик институтов определяется без сопоставления вариантов, интуитивно) или всеобъемлющего.

⁹ Несовершенство первого рода, является коррелятом так называемой «слабой формы отбора» по Уильямсону: мы сравниваем только реально существующие (реализуемые) альтернативы. Но насколько сами эти альтернативы единственны с точки зрения эффективности (структуры трансакционных издержек)? Все достижимые варианты конкретной структурной альтернативы организации экономических обменов помимо наилучшего могут быть охарактеризованы в терминах несовершенства второго рода, чтобы в рамках одной задачи рассматривать не только компенсацию изъянов механизма координации (обычно говорят о рынке, или механизме цен), но и его устранение, а попросту говоря — совершенствование.

¹⁰ Опыт производства ТБД у российских предприятий был задолго до начала строительства проекта «Северный поток» в середине 2000-х годов. Однако все ТБД, пригодные для строительства магистральных газопроводов, импортировались.

¹¹ Запрещен пунктом 3 части 1 статьи 11 закона «О защите конкуренции», виновные могут быть подвернуты наказанию согласно нормам ст. 14.32 КоАП РФ и ст. 178 УК РФ.

¹² Подробно об истории вопроса, сути «первого антимонопольного дела», а также о результатах его рассмотрения см. в: Шаститко, Голованова, 2014; Shastitko et al., 2014.

¹³ Обсуждение данного вопроса было бы неполным, если не упомянуть дискуссию о роли трейдера на инфраструктурных проектах ПАО «Газпром» (Голованова, Шаститко, 2016).

¹⁴ В числе инструментов поддержки было не только ограничение импорта ТБД зарубежного производства методами тарифной защиты, но и применение технических требований.

¹⁵ См. http://kad.arbitr.ru/PdfDocument/a52e4c62-b90d-4a0e-a31a-df2b0a1b155f/A40-83845-2015_20160201_Reshenija%20i%20postanovlenija.pdf.

¹⁶ http://kad.arbitr.ru/PdfDocument/e51179e4-a51e-45b0-a06d-bb5742b278a1/A40-83845-2015_20160329_Postanovlenie%20apelljacionnoj%20instancii.pdf.

¹⁷ Согласно материалам дела, предварительный договор был заключен еще в 2006 г., тогда как краткосрочный договор — в марте 2007 г., а на его основе долгосрочный договор — в августе 2009 г. В этой связи один из открытых вопросов — сила инерции в договорных отношениях вообще и в рассматриваемом договоре в частности. Постановка данного вопроса правомерна хотя бы потому, что к моменту заключения долгосрочного договора в 2009 г. стало ясно, на каком зыбком основании формируются ожидания относительно будущего валютного курса.

¹⁸ Данное дело не окончено, и рассмотрение его в кассационной инстанции назначено на 24 августа 2016 г., а стороны выразили намерение заключить мировое соглашение.

¹⁹ Объяснению значения издержек переключения в выстраивании договорных отношений посвящена обширная литература, обсуждение которой не входит в задачу данной работы.

²⁰ Что соответствует подходу к исследованию конкуренции, которого придерживаются сторонники австрийской традиции в экономической теории.

Список литературы / References

Авдашева С., Курдин А. (2013). Задачи торговых политик частных компаний как инструмента регулирования и развития конкуренции: мировой опыт и попытка прогноза // Экономическая политика. № 5. С. 106 — 126. [Avdasheva S., Kurdin A. (2013). Trade policy objectives of private companies as a tool for regulation and competition: World experience and attempt to forecast. Ekonomicheskaya Politika, No. 5, pp. 106 — 126. (In Russian).]

Голованова С., Шаститко А. (2016). Посредник — не то, о чем вы подумали (уроки для экономической политики). // Экономическая политика. № 1. С. 43 — 60. [Golovanova S., Shastitko A. (2016). Intermediary is not what you thought about (Lessons for economic policy). Ekonomicheskaya Politika, No. 1, pp. 43 — 60. (In Russian).]

Коуз Р. (1993). Фирма, рынок и право. М.: Дело. [Coase R. (1993). The firm, the market and the law. Moscow: Delo. (In Russian).]

Крючкова П. В., Шаститко А. Е. (2006). Оценка регулирующего воздействия и модернизация системы государственного регулирования // Общественные науки и современность. № 4. C. 21 — 31. [Kryuchkova P. V., Shastitko А. E. (2006). Regulatory impact assessment and the modernization of the system of state regulation. Obshhestvennye Nauki i Sovremennost, No. 4, pp. 21—31. (In Russian).]

Кузьминов Я., Радаев В., Яковлев А., Ясин Е. (2005). Институты: от заимствования к выращиванию (опыт российских реформ и возможность культивирования институциональных изменений). // Вопросы экономики. № 5. С. 5—27. [Kouzminov Ya., Radaev V., Yakovlev A., Yasin E. (2005). Institutions: From import to raising (Lessons from the Russian reforms and opportunities for cultivation of institutional change). Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 5—27. (In Russian).]

Маркс К. (1983). Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. М.: Политиздат. [Marx K. (1983). Capital: Critique of political economy, Vol. 1. Moscow: Politizdat. (In Russian).]

Мастен С. (2001). Правовая основа фирмы // Природа фирмы / Под ред. О. Уильямсона, С. Уинтера. М.: Дело. С. 294—318. [Masten S. (2001). A legal basis for the firm. In: O. Williamson, S. Winter (eds.). The nature of the firm. Moscow: Delo, pp. 294—318. (In Russian).]

Норт Д. (1997). Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала». [North D. (1997). Institutions, institutional change and economic performance. Moscow: Fond ekonomi-cheskoj Knigi "Nachala". (In Russian).]

Полищук Л. (2008). Нецелевое использование институтов: причины и следствия // Вопросы экономики. № 8. C. 28 — 45. [Polishchuk L. (2008). Misuse of Institutions: Its Causes and Consequences. Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 28 — 45. (In Russian).]

Полтерович В. (2001). Трансплантации экономических институтов // Экономическая наука современной России. № 3. C. 24 — 50. [Polterovich V. (2001). Economic institutions transplantation. Ekonomicheskaya Nauka Sovremennoy Rossii, No. 3, pp. 24 — 50. (In Russian).]

Радченко Т. А., Авдашева С. Б., Курдин А. А., Шаститко А. Е. (2013). Практика и возможные последствия антимонопольной регламентации торговой политики частной компании. М.: МАКС Пресс. [Radchenko T. А., Аvdasheva S. B., Kurdin А. А., Shastitko А. E. (2013). The practice and possible consequences of the antitrust regulation of trade policies run by private companies. Moscow: МАІ0 Press. (In Russian).]

Радченко Т. А., Шаститко А. Е. (2013). Регламентация торговой политики частной компании: теория, практика и выводы для антитраста // Экономическая политика. № 5. С. 81 — 105. [Radchenko Т.А., Shastitko А.Е. (2013). Regulation of trade policy of a private company: theory, practice and implications for antitrust. Ekonomicheskaya Politika, No. 5, pp. 81 — 105. (In Russian).]

Смит А. (2007). Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо. [Smith A. (2007). The wealth of nations. Moscow: Eksmo. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (2001a). Принципы и методы экономического анализа нормативных актов // Экономический анализ нормативных актов / Под ред. В. Л. Тамбовцева. М.: ТЕИС. С. 4 — 85. [Tambovtsev V. L. (2001a). Principles and methods of economic analysis of regulations. In: V. L. Tambovtsev (ed.). Economic analysis of regulations. Moscow: TEIS, pp. 4 — 85. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (2001b). Институциональный рынок как механизм институциональных изменений // Общественные науки и современность. № 5. С. 25 — 38. [Tambovtsev V. L. (2001b). The institutional market as a mechanism for institutional changes. Obshchestvennye Nauki i Sovremennost, No. 5, pp. 25 — 38. (In Russian).]

Уильямсон О. (1996). Экономические институты капитализма. Фирмы, рынки, «отно-шенческая» контрактация. СПб.: Лениздат. [Williamson O. (1996). The economic institutions of capitalism: Firms, markets, relational contracting. St. Petersburg: Lenizdat. (In Russian).]

Уильямсон О., Уинтер С. (ред.). (2001). Природа фирмы. М.: Дело. [Williamson O., Winter S. (eds.). (2001). The nature of the firm. Moscow: Delo. (In Russian).]

Фуруботн Э., Рихтер Р. (2005). Институты и экономическая теория. Достижения новой институциональной экономической теории. СПб.: Издательский дом Санкт-Петербургского государственного университета. [Furubotn E., Richter R. (2005). Institutions and economic theory: The contribution of the new institutional economics. St Petersburg: St. Peterburg State University Publ. (In Russian).]

Харт О. Д. (2001). Неполные контракты и теория фирмы // Природа фирмы / Под ред. О. Уильямсона, С. Уинтера. М.: Дело. С. 206—236. [Hart O. D. (2001). Incomplete contracts and the theory of the firm. In: O. Williamson, S. Winter (eds.). The nature of the firm. Moscow: Delo, pp. 206—236. (In Russian).]

Шаститко А. Е. (1998). Неоинституциональный подход в экономическом анализе: постановка проблем // Фактор трансакционных издержек в теории и практике российских реформ: По материалам круглого стола экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова 24 апреля 1997 года / Под ред. В. Л. Тамбовцева. М.: ТЕИС. С. 123 — 152. [Shastitko А. E. (1998). Neoinstitutional approach in economic analysis: Challenges. In: V. L. Tambovtsev (ed.). Factor of transaction costs in theory and practice of Russian reforms: Roundtable discussion at Moscow State University 24/04/1997. Moscow: TEIS, pp. 123 — 152. (In Russian).]

Шаститко А. Е. (2010). Новая институциональная экономическая теория. 4-е изд. М.: ТЕИС. [Shastitko А.Е. (2010). The new institutional economics. 4^th ed. Moscow: TEIS. (In Russian).]

Шаститко А. (2012). Быть или не быть антитрасту в России? // Экономическая политика. № 3. С. 50 — 69. [Shastitko A. (2012). Antitrust in Russia: To be or not to be? Ekonomicheskaya Politika, No. 3, pp. 50 — 69. (In Russian).]

Шаститко А. Е. (2013а). Экономические эффекты ошибок в правоприменении и пра-воустановлении. М.: Дело. [Shastitko А. E. (2013a). Economic effects of errors in law enforcement and enactment. Moscow: Delo. (In Russian).]

Шаститко А. Е. (2013b). Методологический статус новой институциональной экономической теории // Журнал экономической теории. № 4. С. 36 — 47. [Shastitko A. E. (2013b). Methodological status of the New institutional economics. Zhurnal Ekonomicheskoy Teorii, No. 4, pp. 36 — 47. (In Russian).]

Шаститко А. (2013c). Надо ли защищать конкуренцию от интеллектуальной собственности? // Вопросы экономики. № 8. С. 60 — 82. [Shastitko A. (2013c). Is it worth to protect competition from intellectual property rights? Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 60 — 82. (In Russian).]

Шаститко А. (2014). Зачем конкурентная политика, если есть промышленная? // Экономическая политика. № 4. С. 42 — 59. [Shastitko А. (2014). Why do we need competition policy, if there is a commercial one? Ekonomicheskaya Politika, No. 4, pp. 42 — 59. (In Russian).]

Шаститко А., Голованова С. (2014). Вопросы конкуренции в закупках капиталоемкой продукции крупным потребителем (уроки одного антимонопольного дела). // Экономическая политика. № 1. С. 67—89. [Shastitko А., Golovanova S. (2014). Competition issues in the procurement of capital-largest consumer products (Lessons of antitrust case).] Ekonomicheskaya Politika, No. 1, pp. 67—89. (In Russian).]

Шаститко А. Е. (2016). Выбор дискретных институциональных альтернатив: что с чем сравниваем? // Общественные науки и современность. № 4. С. 134 — 145. [Shastitko A. E. (2016). Choosing between discrete institutional alternatives: what do we compare? Obshchestvennye Nauki i Sovremennost, No. 4, pp. 134 — 145.]

Эггертссон Т. (2001). Экономическое поведение и институты. М.: Дело. [Eggertsson T. (2001). Economic behavior and institutions. Moscow: Delo. (In Russian).]

Acemoglu D., Robinson J. (2012). Why nations fail: The origins of power, prosperity and poverty. N. Y.: Crown.

Acemoglu D., Robinson J. (2015). The rise and decline of general laws of capitalism. Journal of Economic Perspectives, Vol. 29, No. 1, pp. 3—28.

Blanchard O., Kremer M. (1997). Disorganization. Quarterly Journal of Economics, Vol. 112, No. 4, pp. 1091 — 1126.

Buchanan J. (1994). Choosing What to Choose. Journal of Institutional and Theoretical Economics, Vol. 150, No. 1, pp. 123 — 135.

Coase R. (1999). An interview with Ronald Coase. Newsletter of the International Society for New Institutional Economics, Vol. 2, No. 1, pp. 3 — 10.

Hayek F. A. (2002). Competition as a Discovery Procedure. Quarterly Journal of Austrian Economics, Vol. 5, No. 3, pp. 9—23.

Joskow P. (2002). Transaction cost economics, antitrust ruls, and remedies. Journal of Law, Economics and Organization, Vol. 18, No. 1, pp. 95 — 116

Knight J. (1992). Institutions and social conflict. Cambridge: Cambridge University Press.

Langlois R. N. (2007). The entrepreneurial theory of the firm and the theory of the entrepreneurial firm. Journal of Management Studies, Vol. 44, No. 7, pp. 1107—1124.

Langlois R. N. (2013). An Austrian theory of the firm: retrospect and prospect. Review of Austrian Economics, Vol. 26, No. 3, pp. 247—258

Leibenstein H. (1966). Allocative efficiency and X-efficiency. American Economic Review, Vol. 56, No. 3, pp. 392 — 415

Menard C. (2001). Methodological issues in the new institutional economics. Journal of Economic Methodology, Vol. 8, No. 1, pp. 85 — 92.

Menard C. (2004). The economics of hybrid organizations. Journal of Institutional and Theoretical Economics, Vol. 160, No. 3, pp. 1—32.

Menard C. (2013). Hybrid modes of organization. In: R. Gibbons, J. Roberts (eds.). The handbook of organizational economics. Princeton: Princeton University Press, pp. 1066 — 1108.

Menard C., Shirley M. (eds.). (2005). Handbook of new institutional economics. Berlin: Springer.

North D., Wallis J. (1994). Integration institutional change in economic history. A transaction cost approach. Journal of Institutional and Theoretical Economics, Vol. 150, No. 4, pp. 609 — 624.

Pejovich S. (1996). The market for institutions versus the strong hand of the state: The case of Eastern Europe. In: B. Dallago, L. Mittone (eds.). Economic institutions, markets and competition. Cheltenham: Edward Elgar, pp. 111 — 126.

Sautet F. (2000). An entrepreneurial theory of the firm. London: Routledge.

Shastitko A., Golovanova S., Avdasheva S. (2014). Investigation of collusion in procurement of one Russian large buyer. World Competition, Vol. 36, No. 2, pp. 235—247.

Stiglitz J. (2001). Information and the change in the paradigm in economics. Prize lecture. Available at http://nobelprize.org/nobel_prizes/economics/laureates/ 2001/stiglitz-lecture.pdf.

Williamson O. E. (1996). Mechanisms of governance. N. Y.: Oxford University Press.

Williamson O. (2002). The theory of the firm as governance structure: From choice to contract. Journal of Economic Perspectives, Vol. 16, No. 3, pp. 171 — 195

Zerbe R., Bauman Y., Finkle A. (2006). An aggregate measure for benefit-cost analysis. Ecological Economics, Vol. 58, No. 3, pp. 449 — 461.