Позитивное сотрудничество: факторы и механизмы эволюции

Полтерович В.М.
академик РАН
завлабораторией ЦЭМИ РАН
замдиректора Московской школы экономики МГУ имени М.В. Ломоносова

В недавней работе (Полтерович, 2015) содержатся аргументы, показывающие, что в процессе эволюции сфера действия механизмов насилия, встроенных в институты конкуренции и власти, сокращается за счет расширения сферы и значимости институтов сотрудничества. Отсюда следует, что предположения об эгоистической природе человека и конкуренции как главной движущей силе прогресса, лежащие в основе экономического мейнстрима и многих политологических конструкций, приводят к искаженным представлениям о важнейших тенденциях социально-экономического развития. В то же время исходная анархическая идея примата институтов сотрудничества над механизмами конкуренции и власти, казавшаяся чисто нормативной и более того — утопической, приобретает эмпирические основания. Способствуя развитию таких институтов, мы отнюдь не ломаем «естественный ход вещей», а, напротив, ускоряем его.

Такой взгляд на эволюцию общества и задачу его совершенствования составляет основу предложенной в указанной работе философии сотрудничества (коллаборативизма). В настоящей статье мы уточняем и развиваем ее идеи в нескольких направлениях. Прежде всего вводятся понятия позитивного (не направленного против третьих лиц) и негативного сотрудничества. Тезис о расширении сферы сотрудничества относится, конечно, к его позитивному варианту. В цитируемой работе этот факт был отмечен лишь мельком; он, однако, заслуживает более тщательного рассмотрения. При сопоставлении трансакционных издержек трех основных механизмов координации — конкуренции, власти и сотрудничества — более детально разработана тема морально-психологических издержек конкуренции и указаны предпосылки снижения относительных издержек сотрудничества.

Нормы гражданской культуры первоначально формировались внутри элиты и внедрялись в массовое сознание путем религиозных предписаний и насилия со стороны государства. Так, заповедь «не укради» во многих странах поддерживалась жестоким наказанием: вору отрубали руку. Однако в процессе эволюции роль насилия одновременно снижалась за счет двух процессов: изменения законодательства и интериоризации норм. Первый процесс детально рассмотрен в: Полтерович, 2015, на примерах эволюции законодательства о банкротстве и антимонопольного законодательства. Второму процессу посвящен специальный раздел настоящей статьи¹.

Особо подчеркнем, что тенденция к расширению сферы позитивного сотрудничества в полной мере проявилась лишь в XX в. в развитых странах, однако этот процесс не был монотонным. Вопрос о природе немонотонности представляется важным, ниже мы пытаемся продвинуться в его понимании, опираясь на различие понятий кооперативной эффективности (Cowen, Sutter, 1999) и коллаборативности; первое характеризует способность индивида к согласованию усилий с другими агентами, а второе — стремление к сотрудничеству. Кроме того, исследуется значение институтов позитивного сотрудничества в процессах догоняющего развития и выявляется одна из причин немонотонности — шоковый характер институциональных преобразований, присущий революциям и «радикальным» реформам. На примерах будет показано, что в этом случае естественно возникают механизмы негативного сотрудничества², которые приходится разрушать или перестраивать в процессе дальнейшего развития.

Философия сотрудничества не противоречит наблюдению, согласно которому в процессе общественной эволюции конкуренция играла и продолжает играть важную роль. Хорошо известно, что наиболее жесткая форма конкуренции — война — стала едва ли не важнейшим стимулом развития социально-экономических механизмов и технологий в докапиталистических обществах, да и в Новое время решающий импульс к изобретению и распространению информационных технологий сформировался, как известно, в рамках военных разработок. Еще во времена Канта война считалась «естественным состоянием» взаимоотношений между странами (Кант, 1994)³. Вплоть до середины 1970-х годов, когда Ф. Хайек и М. Фридмен получили свои Нобелевские премии, могло казаться, что конкуренция выступает естественным («спонтанным») порядком экономической и политической жизни. Сегодня есть все основания утверждать, что в развитых странах роль механизмов конкуренции снижается, и в этом смысле они столь же преходящи, как и механизмы войны.

Об основных понятиях: конкуренция, власть, сотрудничество

Понятие конкуренции, несмотря на его фундаментальность для экономической теории, не имеет общепринятого определения; разные авторы используют его в различных значениях (см., например: Metcalfe et al., 2002). Это не в меньшей степени относится и к понятиям власти и сотрудничества. Чтобы избежать путаницы, поясним, какой смысл мы вкладываем в эти понятия в данной работе.

Взаимодействие нескольких участников будем называть сотрудничеством (конкуренцией), если отказ от взаимодействия любого из них не выгоден (выгоден) каждому из остальных. Кроме того, предполагается, что сотрудничество осуществляется свободно, то есть отсутствует принуждение к нему одних участников со стороны других путем насилия. Механизмы власти, напротив, предполагают, что один участник или их группа обладают монополией на насилие над другими участниками, ограничивающее их выбор. Говоря о власти, мы будем иметь в виду главным образом власть государства.

Приведенные формулировки — не точные определения. В рамках формальной модели нам пришлось бы описать, что именно означает «отказ от взаимодействия», как могут меняться стратегии остальных участников при отказе одного из них, следует ли под принуждением путем насилия понимать изъятие собственности и т. п. При попытке их уточнить немедленно обнаруживается возможность существования разных вариантов. Данная статья базируется на аргументации, которая, как мы надеемся, не зависит от вариантов уточнения используемых понятий, оставляя тем самым более тонкую работу будущим исследователям.

Вместе с тем нам придется избегать соблазна использовать обыденную характеристику тех или иных механизмов. Например, спортивный турнир, вообще говоря, нельзя отнести ни к механизмам конкуренции, ни к механизмам сотрудничества, так как каждый игрок может быть заинтересован в участии одних партнеров и в исключении других.

Властные отношения и отношения подчинения не выступают для нас синонимами. Подчинение может быть добровольным и таким образом присутствовать в механизмах сотрудничества, причем не исключается иерархичность их структуры.

Сотрудничество характерно и для членов благотворительных организаций, и для участников мафиозных группировок. В связи с этим следует различать негативное и позитивное сотрудничество. В дальнейшем под негативным понимается сотрудничество, в рамках которого желаемый результат достигается за счет аутсайдеров. В противном случае будем считать сотрудничество позитивным⁴.

При анализе конкретных ситуаций эти формулировки также нуждаются в уточнении. Такая необходимость нередко возникает, например, в судебной практике при оценке соглашений (сговора) нескольких компаний. Мы и в этом случае ограничимся рассмотрением очевидных ситуаций.

Все три типа взаимодействия — конкуренция, власть и сотрудничество — относятся к механизмам координации. Можно предположить, что все механизмы координации выступают в том или ином смысле комбинацией этих трех базовых конструкций. Данный вопрос представляется интересным направлением будущих исследований⁵.

Конкуренция, власть и сотрудничество: источники издержек и выгод

Мы предполагаем, что в процессе эволюции преимущество получает механизм координации, который позволяет достигать общественных целей с меньшими материальными, социальными и морально-психологическими издержками⁶. Поэтому их сопоставление — необходимый этап нашего анализа. Укажем основные источники издержек экономической конкуренции⁷.

1. Успех одних фирм достигается за счет потерь конкурентов. Проекты неудачников оказываются нереализованными или бесполезными — ресурсы тратятся впустую. Наиболее явное проявление неэффективности — банкротство.
2. Конкуренция — взаимодействие на микроуровне; в отсутствие регулирования ее важные глобальные результаты не учитываются конкурентами и подчас оказываются разрушительными. Хорошо известный источник неэффективности конкуренции — неполный учет экстерналий.
3. Конкуренция локальна во времени. Из-за короткого планового горизонта решения агентов нередко неэффективны на длительном временном интервале.
4. Еще один эффект локальности конкурентных взаимодействий — образование «пузырей» на финансовых рынках и, как следствие, возникновение финансовых кризисов.
5. Конкурентная система неустойчива относительно формирования рыночной власти. Крупные фирмы обладают конкурентными преимуществами, поэтому «свободный» конкурентный рынок неизбежно трансформируется в ту или иную форму олигополии или даже монополии. Подтверждение этого тезиса — наличие органов антимонопольного регулирования во всех развитых странах.
6. Конкуренция нередко сопряжена с неадекватными трансакционными издержками — избыточной рекламой, законными и незаконными приемами получения информации о конкуренте, ценовыми войнами.
7. Конкуренция приводит к избыточному неравенству, порождающему социальные издержки. Неравенство лишь частично определяется способностями агента и интенсивностью прилагаемых усилий. Немалую роль играет случайный успех, его возможность создается обществом, которое тем самым в условиях полной свободы оказывается обделенным. Отсюда, в частности, возникает необходимость прогрессивного налогообложения — нерыночной, по сути, меры.
8. Особого рассмотрения заслуживают морально-психологические издержки конкуренции.

Здесь уместно сделать небольшое отступление. До сих пор на государственные решения в России и других странах оказывает существенное влияние идеология экономического либерализма. Анализ воззрений классиков этого направления (см.: Автономов, 2015, где представлен обзор взглядов Ф. Бастиа, Л. Мизеса, Ф. Хайека, В. Ойкена, М. Фридмена) показывает, что в основе этой идеологии лежат три тезиса:

• свободная конкуренция — наиболее эффективный механизм;
• конкуренция не противоречит фундаментальным принципам этики, поскольку совершенный рынок означает безличное соперничество, не порождающее враждебности к конкурентам (Фридмен);
• конкуренция — естественный («спонтанный», по Хайеку) порядок. Только она может обеспечить свободу индивида.

Первый тезис нашел отражение в экономической теории: речь идет о первой теореме всеобщего благосостояния, утверждающей, что конкурентное равновесие Парето-оптимально. Однако эта теорема, как и соответствующий тезис классиков либерализма, базируется на моделях, описывающих не процесс конкуренции, а лишь ее гипотетический результат, где она как таковая отсутствует. Ни одна из перечисленных выше статей издержек конкурентного равновесия в этих моделях не отражена. Между тем «экстерналии и провалы рынка являются не исключением, а правилом» (Стиглиц, 2011). По этой причине и в силу затратности процесса достижения равновесия, связанного с банкротствами и периодически порождающего кризисы, пренебречь этими издержками нельзя (Branch, 2002). Не случайно некоторые экономисты называют концепцию совершенной конкуренции утопическим капитализмом (Розанваллон, 2007⁸; Боулз, 2011).

Второй тезис также не соответствует наблюдениям. Поскольку реальная конкуренция порождает рыночную власть, конкуренты в противоположность гипотезе Фридмена знают друг друга. Нет оснований предполагать, что, стремясь победить соперника, они следуют золотому правилу нравственности⁹ или Десятой заповеди. Особенно явственно это проявляется в кризисные периоды. Имея в виду последний из них, Стиглиц пишет: «Как и в периоды многих предшествующих банковских кризисов, каждый эпизод нынешнего кризиса характеризуется отсутствием угрызений совести» (Стиглиц, 2011. С. 332).

«Свободная» конкуренция сопряжена с насилием — экономическим и даже физическим: в прошлом в ныне развитых странах предусматривалось тюремное заключение за банкротство и за ценовой сговор. В противоречии с третьим тезисом экономическая конкуренция, как и война, обеспечивает свободу лишь сильным. На это обратил внимание Ф. Найт, основатель чикагской школы — недавнего оплота экономического либерализма. Поясняя свое утверждение о том, что «конкурентная система... далеко не соответствует нашим высшим идеалам», он писал, что рынок — не благородная игра, поскольку не предусматривает гандикапов для слабых (Найт, 2009. С. 127—141). Как бы ни был «закален» предприниматель, действуя в таких условиях, он испытывает психологический дискомфорт.

Утверждение о том, что только конкуренция способна обеспечить свободу индивида, во многом основано на ее сравнении с альтернативой — централизованным государственным управлением. Но возможна и координация за счет сотрудничества при свободе выбора партнеров и правил взаимодействия. При этом конкуренция не запрещается, но, как будет показано ниже, она все в большей степени проигрывает сотрудничеству по уровню издержек.

Оба вида координации — сотрудничество и власть — предусматривают возможность сбора более полной информации, принятие решений на ее основе и объединение усилий для их реализации. Это дает возможность учитывать и использовать экстерналии, а также экономить на эффектах масштаба, например, при выявлении информации о спросе, организации снабжения и сбыта, создании инноваций, защите своих интересов. Кроме того, так обеспечивается более надежное страхование рисков, в частности, вследствие доступа к более дешевым кредитам и за счет механизмов перераспределения выигрыша, снижающих вероятность банкротства каждого агента.

В то же время координация в рамках институтов сотрудничества и власти не только требует затрат сама по себе, но и связана с разными типами оппортунистического поведения: искажением информации, коррупцией, эффектом безбилетника. Эти издержки снижаются при конкуренции. Кроме того, властная координация страдает от несовпадения интересов и целей управляющих и управляемых, что порождает высокие издержки принуждения.

Сотрудничество означает не отсутствие, а минимизацию власти, основанной на насилии. Сотрудничество предполагает свободу выбора партнеров и форм координации, при этом несовпадение интересов и целей преодолевается путем поиска компромиссных вариантов. Но механизмы достижения компромисса требуют затрат и могут оказаться неэффективными при низком уровне гражданской культуры и человеческого капитала.

Наконец, и это следует подчеркнуть особо, сотрудничество может быть направлено на извлечение выгоды за счет третьих лиц (например, монопольной прибыли), снижая тем самым общественное благосостояние. Ниже мы обсудим возникающие в связи с этим проблемы.

Предпосылки снижения относительных издержек сотрудничества

Некоторые тенденции, проявляющиеся в процессе социально-экономического развития, способствуют снижению относительных издержек сотрудничества. Мы ограничимся их перечислением и краткими комментариями.

Усложнение технологий ведет к усилению положительных эффектов координации, а совершенствование систем связи и информационных технологий — к уменьшению издержек координации, осуществляемой в рамках институтов сотрудничества и власти. Одновременно совершенствование техники влечет за собой увеличение издержек силового противостояния, стимулируя тем самым расширение сотрудничества в международных отношениях. Благодаря развитию компьютерных технологий возникают новые формы сотрудничества, например социальные интернет-сети.

Рост благосостояния способствует развитию социально-психологической структуры личности: укреплению норм честности и добросовестности (Anechiarico, Jacobs, 1996), повышению значимости будущего (увеличению планового горизонта; см.: Strulik, 2012), распространению альтруизма и космополитизма. Эти изменения уменьшают издержки сотрудничества, смягчают остроту проблемы безбилетника.

Рост человеческого капитала облегчает обучение сотрудничеству (Axelrod, 2006), развивает умение достигать компромисса.

Развитие социальных отношений ведет к росту доверия членов общества друг к другу (OECD, 2011), что существенно снижает издержки сотрудничества.

В процессе институционального развития формируются институты достижения компромисса, например парламентские комитеты, ассоциации бизнеса, другие институты гражданского общества.

Позитивное и негативное сотрудничество

Напомним, что мы называем негативным сотрудничество, в рамках которого желаемый результат достигается за счет аутсайдеров. Среди очевидных примеров — мафиозный клан, террористическая организация, картель, имеющий целью приобрести рыночную власть для повышения цен. В связи с этим возникает вопрос: всегда ли общество должно стремиться повысить способность к сотрудничеству? Т. Коуен и Д. Саттер дают на него отрицательный ответ и пишут: «Та же самая техника кооперирования, которая позволяет индивидам производить общественные блага, дает возможность некоторым из них объединяться и преследовать свои собственные интересы за счет других» (Cowen, Sutter, 1999. P. 162). Авторы вводят понятие кооперативной эффективности (cooperative efficacy), имея в виду способность людей объединяться и координировать свои действия во имя достижения общих целей. По их мнению, повышение кооперативной эффективности может нанести вред обществу, например увеличивая степень картелизации экономики или усиливая дискриминацию меньшинств в результате объединения представителей большинства населения. Повышение кооперативной эффективности членов общества облегчает достижение общественных целей правительством, но, как показывают примеры нацистских и коммунистических режимов, также расширяет возможности правящей элиты наживаться за счет общества. Кроме того, кооперативная эффективность может повысить вероятность успеха вооруженной оппозиции и тем самым привести к политической нестабильности. В статье утверждается, что «кооперативные общества», отстаивая примат коллективного над индивидуальным, часто демонстрируют меньшую предпринимательскую активность, низкую склонность к инновациям, меньшее разнообразие и больший конформизм (Cowen, Sutter, 1999. P. 164). Механизмы сотрудничества, как правило, производят как общественные блага, так и антиблага, в той или иной мере достигая своих целей за счет аутсайдеров. Поэтому задача не в том, чтобы увеличивать кооперативную эффективность, а в том, чтобы найти ее оптимальный уровень, когда предельные выгоды кооперации равняются ее предельным издержкам.

Указанная работа вызвала дискуссию (см.: Caplan, Stringham, 2003; Cowen, Sutter, 2005), обсуждение которой не входит в нашу задачу. В контексте предлагаемой здесь концепции приведенные выше аргументы порождают важный вопрос: способствует ли усиление роли сотрудничества повышению общественного благосостояния?

Ответ, данный в упомянутой статье Коуена и Саттера, не кажется убедительным по трем причинам. Во-первых, приведенные в ней примеры показывают лишь, что кооперативная эффективность может иметь одновременно как положительные, так и отрицательные последствия для общества, но не демонстрируют существование оптимального уровня кооперативной эффективности.

Во-вторых, кооперативная эффективность — не исчерпывающая характеристика сотрудничества, она отражает лишь умение координировать свои действия с действиями других индивидов для достижения заданной цели. Эта способность аналогична наблюдаемой в муравейнике, пчелином рое или стае обезьян. Человек обладает ею просто потому, что он общественное животное. По мере развития цивилизации кооперативность росла, поскольку была важнейшим условием выживания, предпосылкой обороноспособности и эффективности производства материальных благ. Однако наряду с умением кооперироваться важно стремление к сотрудничеству с достаточно обширным множеством индивидов. Это качество мы называем коллаборативностью и (по аналогии с радиусом доверия) будем говорить о радиусе коллаборативности. Он определяется не столько техническим уровнем общества, сколько массовой культурой. Ниже будет показано, что здесь возобладали тенденции, способствующие развитию позитивного сотрудничества.

В-третьих, необходимо различать (относительно) краткосрочные и долгосрочные эффекты. На отдельных этапах общественного развития технические способности к кооперации могут расти быстрее радиуса коллаборативности. Этому способствует неравномерный рост кооперативной эффективности. Сначала очередной сдвиг затрагивает относительно узкую группу лиц, элиту, а уже потом постепенно распространяется на остальные слои общества. Неравномерность уровней кооперативной эффективности создает предпосылки для извлечения элитой выгоды за счет остальных членов общества. Это обстоятельство и, конечно, жесткость социальных структур обусловливают ограничение радиуса коллаборативности и формирование механизмов негативного сотрудничества. Но общественная потребность в совершенствовании человеческого капитала способствует выравниванию уровней кооперативной эффективности и возникновению сообществ, противостоящих элите¹⁰; в результате усиливается роль конкуренции и/или власти. Однако потребность в сокращении высоких трансакционных издержек, характерных для этих механизмов, заставляет враждующие коалиции искать новые пути взаимодействия. Легализуется оппозиция, вооруженная борьба за власть заменяется парламентской; конкурирующие фирмы образуют альянсы для разработки и совместного продвижения новых продуктов; воевавшие в прошлом государства заключают договоры о сотрудничестве. Как следствие, увеличивается радиус коллаборативности и происходит очередное расширение сферы позитивного сотрудничества.

Подобный процесс не характерен для таких структур, как армия или полиция, опирающихся в основном на кооперативную эффективность. Еще один феномен, заслуживающий упоминания, — коллективистские сообщества, где господствующей элите удается «сплотить» участников, предотвращая в течение длительного (но ограниченного) периода развитие коллаборативности и формирование конкурирующих сообществ.

Таким образом, в долгосрочной перспективе происходит вытеснение негативного сотрудничества, в то время как роль позитивного сотрудничества растет. Подчеркнем, что приведенные выше рассуждения объясняют немонотонность этого процесса — феномен, который был продемонстрирован на фактическом материале в: Полтерович, 2015.

Эволюция морали и гражданской культуры

Решающую роль в становлении позитивного сотрудничества играет эволюция морали и гражданской культуры. Обратимся к наиболее важным в рассматриваемом контексте направлениям эволюции.

Интериоризация моральных норм

Системы морали, сложившиеся в рамках всех основных современных культур, опираются на уже упоминавшееся выше золотое правило нравственности. Из него, в частности, следует предписание честного, добросовестного поведения по отношению ко всем людям, независимо от их групповой принадлежности¹¹. Тем самым осуждается оппортунизм, порождающий проблему безбилетника и выступающий одним из основных препятствий для формирования механизмов сотрудничества.

Действующая в обществе норма может поддерживаться за счет организованного насилия, социального одобрения и осуждения или благодаря интериоризации (интернализации) норм. В последнем случае стимулом к следованию норме служит не внешнее воздействие, а оценка своего поведения самим индивидом. Поступая с собственной точки зрения неправильно, он чувствует неудовлетворенность или даже угрызения совести. Стремясь избежать таких чувств, он старается вести себя в соответствии с интериоризованной нормой.

Принуждение путем насилия требует значительных затрат, а социальное одобрение-осуждение не всегда эффективно. Интериоризация норм честности и добросовестности снижает издержки сотрудничества. Она обычно рассматривается как результат воспитания, воздействия культуры и общественной политики. Обзор работ на эту тему можно найти в: Kuczynski, Knafo, 2014, а некоторые примеры — в: Nyborg, 2003.

Возникает вопрос: становится ли по мере общественного развития процесс интериоризации норм, вытекающих из золотого правила, более массовым и более эффективным? Иными словами, охватывает ли он все большую долю людей и обеспечивает ли все более последовательное исполнение нормы отдельным индивидом?

Имеется ряд аргументов в пользу положительного ответа на этот вопрос. В частности, известно, что число убийств в Европе на 10 тыс. населения с XII в. убывало (Eisner, 2003). На более коротких промежутках времени уровень преступности, вообще говоря, менялся немонотонно, но в последние 20 лет в развитых странах он падает.

Косвенно подтверждает эту гипотезу отрицательная связь между частотой нарушения моральных норм и уровнем экономического развития, измеряемым величиной подушевого ВВП (или ВНП). Такая связь обнаруживается, в частности, при межстрановых сопоставлениях индексов коррупции, в экспериментах по оценке частоты нечестного поведения (Hugh-Jones, 2015), в отношении студентов к списыванию (Magnus et al., 2002). Трудность, однако, в том, что эволюция может быть вызвана изменением интенсивности внешнего принуждения, например усилением полицейского контроля и повышением качества работы следственных органов. Исследование динамики интериоризации норм в процессе общественного развития остается важной задачей.

Повышение значимости будущего

Есть основания предполагать, что повышение значимости будущего при принятии решений индивидами, снижая вес краткосрочной выгоды, способствует укреплению моральных норм и уменьшает вероятность оппортунистического поведения. Этот процесс тесно связан с усилением роли интегральной общественной оценки индивида — репутации — в его взаимодействиях с другими людьми. Распространенной мерой значимости будущего выступает норма дисконтирования, отражающая эквивалентность для индивида двух денежных сумм, полученных в последовательные моменты времени¹². Снижение нормы фактически означает увеличение индивидуального горизонта планирования. Известно, что горизонт планирования увеличивается с ростом богатства индивида (см., например: Strulik, 2012). Поэтому кажется весьма правдоподобным, что в процессе общественного развития типичный индивидуальный горизонт планирования увеличивался. Тем не менее это пока остается лишь гипотезой.

Рост культуры толерантности

Почти очевидно, что со временем число толерантных людей растет, и их толерантное отношение распространяется на все более широкий круг контрагентов. Хотелось бы, однако, иметь детальный анализ этого процесса. Насколько нам известно, к настоящему времени на данную тему есть лишь исторические исследования частного характера (см., например: Bikk, 2007).

Увеличение уровня доверия

Обзор обширной литературы по проблеме доверия содержится в: Белянин, Зинченко, 2010. Там же приведены данные (С. 16), демонстрирующие, что индекс доверия имеет тенденцию к увеличению с ростом подушевого ВВП страны, хотя имеются заметные исключения. Они частично объясняются, если характеризовать доверие не только интенсивностью, но и размером совокупности людей, с которыми реально взаимодействует индивид (см,: Delhey et al., 2011). Процесс изменения доверия, видимо, не был монотонным: в период урбанизации интенсивность доверия падала, а радиус доверия постепенно расширялся. Скорее всего, этому содействовало и распространение культуры толерантности. Для проверки этих гипотез необходимы дальнейшие исследования.

Распространение альтруизма

Наряду с ростом толерантности и доверия к существенному снижению издержек сотрудничества ведет распространение альтруизма. Механизмы его формирования рассмотрены в: Kurzban et al., 2015. Было бы важно совместить их с историческим контекстом.

Социальная ответственность бизнеса

Распространение представлений о том, что задача бизнеса не должна ограничиваться получением прибыли, что бизнес не является лишь частным делом собственника и менеджера и что «корпоративные лидеры несут ответственность за воздействие их корпораций на общество и природную среду» (D'Amato et al., 2009), отражает признание ущербности «свободной» конкуренции как базового принципа организации экономических взаимодействий. Осознание социальной ответственности стимулирует встраивание в механизм конкуренции механизмов сотрудничества с потребителями и другими фирмами. Обычно сотрудничающие фирмы получают конкурентные преимущества, которые в принципе могут иметь негативные последствия для других предприятий, а иногда, как ни парадоксально, и для общества в целом. Однако в последнем случае включается механизм, описанный выше: новый «альянс» встречает противодействие не только конкурентов, но и общественных сил. В результате он либо разрушается, либо модифицируется так, чтобы пополнить список своих членов и продемонстрировать обществу свою полезность.

Распространение космополитизма

Распространение космополитизма не только выступает основой расширения сотрудничества между странами, но и позитивно сказывается на возможностях сотрудничества внутри стран. В: Delanty, 2014, приведены качественные аргументы, показывающие, что идеи космополитизма становятся все более популярными. Было бы важно дополнить их количественными исследованиями.

Идеология сотрудничества и роль репутации

Распространение культуры толерантности, космополитизма и альтруизма, несомненно, препятствует формированию негативных и способствует становлению позитивных механизмов сотрудничества. Аналогичный эффект имеет и увеличение радиуса доверия. Интериоризация указанных норм снижает издержки позитивного сотрудничества. Повышение значимости будущего при принятии решений (увеличение индивидуального горизонта планирования, уменьшение нормы дисконтирования), усиливая роль репутации, способствует тем самым укреплению моральных норм и снижает вероятность оппортунистического поведения.

Некоторые закономерности эволюции

Подводя промежуточные итоги, опишем некоторые закономерности, характерные для эволюции изучаемых механизмов¹³. Как отмемалось во введении, эти закономерности в полной мере проявились лишь во второй половине XX в. в развитых странах.

A. Тенденция к ужесточению механизмов конкуренции и власти, характерная для начальных этапов их формирования, в процессе эволюции меняется на противоположную.

B. Смягчение конкуренции и власти во многом происходит за счет встраивания в эти механизмы институтов сотрудничества. При этом агенты руководствуются стремлением уменьшить издержки. Такое встраивание наблюдается, в частности, в процессах эволюции института банкротства (Tabb, 1995), антимонопольного законодательства и коокуренции¹⁴ (Brandenburger, Nalebuff, 1996), развития консенсусных политических систем (Lijphart, 2012) и совершенствования парламентских комитетов (Longley, Davidson, 1998), появления новых форм межгосударственного взаимодействия, таких как ООН и ЕС.

C. Сам процесс конкуренции стимулирует объединение акторов для повышения конкурентоспособности. Тем самым конкуренция переключается на уровень более крупных образований. Например, в экономической сфере — от небольших фирм к крупным корпорациям, к альянсам и международным объединениям. Однако и на новом уровне возникает потребность в сотрудничестве.

D. Появляются «смягченные» варианты механизмов конкуренции, такие как монополистическая конкуренция, институт теньюра, профсоюзы на рынке труда.

E. Государственная политика в развитых странах все больше способствует встраиванию позитивного сотрудничества в механизмы конкуренции (законодательство о банкротстве, антимонопольное законодательство, формирование кластеров, технопарков и технологических платформ), а также делегированию власти институтам гражданского общества, в частности бизнес-ассоциациям (Зудин, 2009) и профсоюзам (см., например: Ahlberg, Bruun, 2005).

F. Некоторые из указанных процессов могут происходить спонтанно, без осознания их самими участниками (они описываются, например, в теории коокуренции). Но важнейшей тенденцией выступает усиление стремления людей к сотрудничеству, не преследующему цели получить преимущества исключительно для участников коалиции. Это стремление в значительной мере проявляется в развитии институтов гражданского общества, в том числе международных.

G. Возрастание роли сотрудничества не означает полного исчезновения конкуренции. Скорее всего она сохранит свое значение как механизм повышения эффективности сотрудничества.

H. Аналогичным образом нынешние властные системы не исчезнут совсем, но на первый план выходит одна из двух главных функций власти — координация — при существенном снижении роли насилия.

І. В процессе развития соотношение между тремя основными типами координации — конкуренцией, властью и сотрудничеством — меняется немонотонно.

Позитивное и негативное сотрудничество в догоняющем развитии

Опыт стран экономического «чуда» показывает, что для успеха догоняющего развития необходимо построить институциональную траекторию, обеспечивающую постепенный переход к передовым технологиям и методам хозяйствования (Полтерович, 2007; 2016b). Элементы этой траектории — промежуточные институты — должны удовлетворять существующим ограничениям и, обеспечивая движение к намеченной цели, ослаблять их, создавать условия для следующего шага. К числу стандартных ограничений относятся такие особенности гражданской культуры, как низкий уровень обобщенного доверия, патернализм, пассивность, короткий плановый горизонт. Этим объясняется институциональная структура успешных стран, нацеленная одновременно и на развитие конкуренции, и на преодоление культурных ограничений путем постепенного формирования отношений сотрудничества между государством, бизнесом и обществом.

Необходимость тесного взаимодействия правительства и частного сектора при проведении экономической политики особенно подчеркивал Ч. Джонсон в своей теории «государства развития» (Johnson, 1982). На начальных этапах модернизации сотрудничество опиралось на патернализм и/или доверие малого радиуса с постепенным его увеличением. В этой связи следует упомянуть такие промежуточные институты, как систему пожизненного найма и систему главного банка в Японии и других восточно-азиатских странах (Wu, Yao, 2012), муниципальные предприятия в Китае, кибуцы в Израиле, строительно-сберегательные кассы после Второй мировой войны в Германии и Австрии (Полтерович, Старков, 2007). Согласно П. Массе, который создал во Франции исторически первую систему индикативного планирования, основным ее достоинством было формирование обстановки доверия и сотрудничества между государством, представителями бизнеса, профсоюзами. Успех реформы Л. Эрхарда в Западной Германии после Второй мировой войны объясняется в значительной степени активной перераспределительной социальной политикой государства, обеспечившей доверие и поддержку населения (Stolper, Roskamp, 1979).

До сих пор речь шла о ситуациях, когда реформатор выбирал промежуточные институты, адекватные культурным, институциональным и другим ограничениям, благодаря чему реформы оказывались успешными. Игнорирование ограничений приводит к неудаче. Революции и шоковые реформы, как правило, влекут за собой рост преступности, активизацию мафиозных группировок, формирование экономических, политических и экономических коалиций, нацеленных на перераспределение собственности и власти. Рассмотрим несколько примеров.

Шоковая либерализация предоставляет массе агентов права, которыми большинство не умеет или не хочет пользоваться. В условиях, когда относительно высоким уровнем коллаборативности обладают лишь немногие, невостребованные права становятся предметом купли-продажи или захвата, что ведет к злоупотреблениям. Именно это произошло в США в начале XIX в. в результате резкого ослабления избирательных цензов, а также в России в 1992 г. В обоих случаях покупка голосов группами интересов приводила к тому, что общество попадало в коррупционную ловушку. Другой пример — введение закона о банкротстве в России в июле 1992 г. В это время практически все фирмы были должны друг другу, так что никто не решался отстаивать свое право на возврат долгов. Но нашлись умельцы, которые перекупали долги с целью обанкротить относительно эффективные предприятия (Полтерович, 2007. С. 79-80, 226-230).

Шоковые реформы не способны обеспечить необходимую последовательность преобразований, что обычно ведет к их провалу. Приватизация в отсутствие налаженной налоговой системы и при слабой защите прав собственности породила рост теневой экономики и засилье мафиозных группировок в процессе российских реформ. Либерализация цен в отсутствие антимонопольного законодательства, формирование рынка гособлигаций, когда понятие конфликта интересов отсутствует в культуре и не имеет юридического оформления, не могли не сказаться отрицательно на российском переходе к рынку.

Во всех описанных ситуациях выгоду получали узкие группы интересов, способные к негативному сотрудничеству и не встречавшие сопротивления вследствие пассивности масс.

О программе дальнейших исследований

Для развития предлагаемой концепции надо использовать результаты и методы ряда дисциплин, таких как социальная психология, культурология, политология, теория права, экономическая и политическая история, институциональный анализ, теория реформ. При этом, как показывают уже проведенные исследования, необходимо задействовать широкий спектр инструментов, включая эконометрику, эволюционную теорию игр, экспериментальную экономику, теорию графов. Укажем некоторые темы, дальнейшая разработка которых важна для более глубокого обоснования намеченной выше системы взглядов.

1. Развитие институтов сотрудничества в экономике, политике и международном взаимодействии. Выше были упомянуты лишь некоторые примеры. Целесообразно рассмотреть эволюцию таких институтов, как альянсы, торговые союзы, государственно-частные партнерства, европейские технологические платформы и т. п., привлекая соответствующую теорию. Особенно важным представляется исследование динамики гражданского общества.
2. Количественная динамика издержек конкуренции, власти и сотрудничества. Приведенные выше аргументы носили качественный характер. Важная задача — научиться измерять издержки, чтобы проследить их изменение во времени.
3. Влияние развития лидерских качеств на эволюцию механизмов координации.
4. Измерение радиуса коллаборативности.
5. Динамика коокуренции, эволюция сетей сотрудничества. Один из важных вопросов — выявление условий, при которых граф сотрудничества содержит ровно одну устойчивую компоненту (все агенты прямо или косвенно сотрудничают друг с другом). Разработка этой темы требует привлечения методов теории графов и эволюционной теории игр.
6. Измерение радиуса и интенсивности доверия, их эволюция. Здесь, как и при разработке следующей темы, нужно искать методы, которые позволили бы опереться на исторические данные.
7. Эволюция соотношения эгоизм—альтруизм в обществе, норм толерантности и честности. Управление эволюцией институтов с целью ускорить их естественное развитие: стимулирование сотрудничества. Возникающие здесь проблемы близки к задачам, изучаемым теорией реформ.

Создатели концепции либерализма полагали, что «свободная» конкуренция выступает элементом «естественного порядка» точно так же, как во времена Канта естественным считалось состояние войны между странами. И война, и конкуренция способствовали общественному развитию. Однако современная цивилизация отвергла войну и как способ повышения благосостояния завоевателей, и как механизм разрешения межнациональных противоречий. Анализ эволюции общественных институтов показывает, что конкуренция и государство, как аппарат насилия, также теряют доминирующие позиции, уступая их механизмам сотрудничества.

Механизмы «свободной» конкуренции, как и механизмы насилия, диктуют поведение, противоречащее универсальным этическим нормам. Коллаборативизм стремится разрешить указанное противоречие. Как показывает анализ, эта философия не утопическая: она согласуется с тенденциями развития. Оказывается, что в процессе общественной эволюции формируются технологические, культурные и институциональные условия, обеспечивающие рост относительной эффективности сотрудничества.

Отсюда следуют два важных вывода, касающихся социально-экономической политики. Во-первых, важнейшая ее задача — поддерживать и развивать институты сотрудничества. Во-вторых, этот процесс не должен форсироваться путем насильственного разрушения институтов конкуренции и власти. Основные усилия должны быть направлены на снижение издержек сотрудничества и адекватное этому совершенствование институтов. Можно надеяться, что, в отличие от идеологий «рыночного фундаментализма» и этатизма, философия сотрудничества будет способствовать выработке эффективной политики, отвечающей общественным целям.

¹ Взаимовлияние институтов и культуры обсуждается в: Полтерович, 2016а, где имеются также ссылки на соответствующую литературу.

² Эта линия анализа — продолжение вышеуказанной работы.

³ Трактат впервые опубликован в 1795 г.

⁴ Такое различие весьма грубое. Неясно, например, к какому классу отнести альянс нескольких фирм, завышающих цены на продукцию и одновременно сотрудничающих при разработке новых технологий. Неясно также, можно ли считать позитивным сотрудничество в рамках религиозной секты, запрещающей своим членам участвовать в общественной жизни. В дальнейшем мы ограничимся рассмотрением случаев, где подобные вопросы не возникают. Отметим, однако, необходимость более детальной классификации механизмов сотрудничества.

⁵ Классификация и эволюция механизмов координации стали предметом доклада В. Е. Дементьева и Е. В. Устюжаниной «Эволюция форм организации бизнеса» на XI Симпозиуме по эволюционной экономике, проходившем 24—26 сентября 2015 г. в Пущино. Я благодарен авторам за замечания, побудившие меня уточнить содержание используемых мною понятий.

⁶ Конечно, не обязательно реализуется механизм с наименьшими издержками, возможно формирование институциональных ловушек (ИЛ). Однако чем больше общество теряет при этом, тем сильнее оно заинтересовано в демонтаже ИЛ, что сокращает длительность их существования (о механизмах выхода из ИЛ см.: Полтерович, 2007. Гл. 3).

⁷ Перечень источников издержек конкуренции заимствован из: Полтерович, 2015. С. 50—51, но тема морально-психологических издержек разработана здесь более детально.

⁸ Автор признателен О. И. Ананьину за эту ссылку.

⁹ «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Другие формулировки см. в: Гусейнов, 1972.

¹⁰ Видимо, важную роль в этом процессе играет распространение в обществе лидерских качеств (см.: Platow et al., 2016; King et al., 2009). Это интересная тема для дальнейшего йсследования.

¹¹ «Золотое правило в свернутом виде содержит этическую стратегию поведения, сформулированную ...в противовес нравственным устоям ...доцивилизационного (родоплеменного, кланового) строя жизни, который держался на двух фундаментальных принципах: а) изначальном, безусловном разделении людей на «своих» и «чужих»; 6) коллективной ответственности индивидов в пределах родовой общности. Золотое правило задает нравственную перспективу, в которой радикальным образом снимаются оба этих принципа. По контрасту с ними а) формулируется равенство людей независимо от какой бы то ни было их групповой принадлежности и б) утверждается принцип индивидуальной ответственности поведения» (Гусейнов, 1972).

¹² Точнее, функцию времени г, называют нормой дисконтирования агента, если для него сумма денежных средств т_п полученная в момент t, эквивалентна сумме т, /( 1 + г,), полученной в момент t- 1 (при отсутствии инфляции). Чем меньше норма, тем выше агент ценит будущие блага. При моделировании норму дисконта обычно считают положительной и часто - постоянной. В этом случае ценность отдаленных во времени благ приближается к нулю, поэтому уменьшение нормы фактически означает увеличение горизонта планирования. Отметим, что в англоязычной литературе, описывая отношение индивида к будущему, используют термин «patience» (терпеливость).

¹³ Более подробное обоснование тезисов А — Е см. в: Полтерович, 2015.

¹⁴ Перевод термина «coopetition» как «коокуренция» предложен в: Клейнер, 2003. Под коокуренцией понимают взаимодействие, в рамках которого осуществляются одновременно и конкуренция, и кооперация. Типичным проявлением коокуренции выступают контракты, заключаемые рыночными агентами (см. также: Плотинский, 2007).

Список литературы / References

Автономов В. (2015). На какие свойства человека может опереться экономический либерализм? // Вопросы экономики. № 8. С. 5—24. [Avtonomov V. (2015). Which human qualities can economic liberalism be based on? Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 5—24. (In Russian).]

Белянин А. В., Зинченко В. П. (2010). Доверие в экономике и общественной жизни. М.: Фонд «Либеральная миссия». [Belyanin А. V., Zinchenko V. Р. (2010). Trust in economy and social life. Moscow: Fundation "Liberal Mission". (In Russian).]

Боулз С. (2011). Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция. М.: Дело. [Bowles S. (2011). Microeconomics: Behavior, institutions, and evolution. Moscow: Delo. (In Russian).]

Гусейнов A. A. (1972). Золотое правило нравственности // Вестник МГУ. Сер. Философия. № 4. С. 53 — 63. [Guseinov А. А. (1972). The golden rule of morality. Vestnik MGU. Seria Philosophiya, No. 4, pp. 53 — 63. (In Russian).]

Зудин А. Ю. (2009). Ассоциации — бизнес — государство. Классические и современные формы отношений в странах Запада (Препринт WP1/2009/053). М.: ГУ—ВШЭ. [Zudin A. Yu. (2009). Associations—business—state. Classic and modern forms of relations in the Western countries (Preprint WP1/2009/053). M.: SU HSE. (In Russian).]

Кант И. (1994). К вечному миру. Философский проект // Кант И. Собрание сочинений в восьми томах. М.: Чоро. Т. 7. С. 5—56. [Kant I. (1994). То perpetual peace: A philosophical sketch. In: Kant I. Complete works in eight volumes. Moscow: Choro. Vol. 7, pp. 5—56. (In Russian).]

Клейнер Г. Б. (2003). Мезоэкономические проблемы российской экономики // Terra Economicus. Т. 1, № 2. С. 11 — 18. [Kleiner G. В. (2003). Meso-economic problems of the Russian economy. Terra Economicus, Vol. 1, No. 2, pp. 11 — 18. (In Russian).]

Найт Ф. X. (2009). Этика конкуренции. M.: Эком. [Knight F. Н. (2009). Ethics of competition. Moscow: Ekom. (In Russian).]

Плотинский Ю. (2007). Современные тенденции развития процессов кооперации и сотрудничества // Сообщества практики для инновационных компаний / Под ред. Ю. М. Плотинского. СПб.: RUSMECO. С. 11-36. [Plotinsky Yu. (2007). Modern trends in the development of cooperation and collaboration processes. In: Yu. M. Plotinsky (ed.). Communities of practice for innovative companies. St. Petersburg: RUSMECO, pp. 11-36. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2007). Элементы теории реформ. М.: Экономика. [Polterovich V. М. (2007). Elements of the theory of reforms. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2015). От социального либерализма — к философии сотрудничества // Общественные науки и современность. № 4. С. 41 — 64. [Polterovich V. М. (2015). From social liberalism towards the philosophy of collaboration. Obshchestvennye Nauki і Sovremennost, No. 4, pp. 41 — 64. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2016a). Институциональные реформы и гражданская культура. Доклад на XVII Апрельской международной научной конференции по проблемам развития экономики и общества НИУ ВШЭ. Москва, 19—22 апреля. [Polterovich V. М. (2016а). Institutional reforms and civic culture. Paper presented at XVII April International academic conference on economic and social development by NRU HSE. Moscow, April 19—22. (In Russian).] https://www.hse.ru/data/ 2016/06/21/1116116733/%d0%98%d0%bd%dl%81%dl%82%d0%b8%dl%82%dl %83%dl%86%d0%b8%d0%be%d0%bd%d0%b0%d0%bb%dl%8c%d0%bd%dl%8b%d 0%b5%20%dl%80%d0%b5%dl%84%d0%be%dl%80%d0%bc%dl%8b.pdf.

Полтерович В. M. (2016b). Институты догоняющего развития (к проекту новой модели экономического развития России) // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. Вып. 5 [в печати]. [Polterovich V. М. (2016b). Institutions of catching-up development (towards the project of a new model of economic development of Russia). Ekonomicheskie і Sotsialnye Peremeny: Fakty, Tendentsii, Prognos, Iss. 5 [forthcoming!.

Полтерович В. М., Старков О. Ю. (2007). Формирование ипотеки в догоняющих экономиках: проблема трансплантации. М.: Наука. [Polterovich V. М., Starkov О. Yu. (2007). Mortgage formation in catching-up economies. A problem of institutional transplantation. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Розанваллон П. (2007). Утопический капитализм. История идеи рынка. М.: НЛО. [Rosanvallon Р. (2007). Utopian capitalism. A history of the market idea. Moscow: NLO. (In Russian).]

Стиглиц Дж. (2011). Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса. М.: Эксмо. [Stiglitz J. (2011). Freefall: America, free markets, and the sinking of the world economy. Moscow: Eksmo. (In Russian).]

Ahlberg K., Bruun N. (2005). Sweden: Transition through collective bargaining. In: R. Blanpain (ed.). Collective bargaining and wages in comparative perspective. Germany, France, the Netherlands, Sweden and the United Kingdom. The Hague: Kluwer Law International.

Anechiarico F., Jacobs J. B. (1996). The pursuit of absolute integrity: How corruption control makes government ineffective. Chicago: University of Chicago Press.

Axelrod R. (2006). The evolution of cooperation. Revised ed. N. Y.: Basic Books.

Bikk A. (2007). Tolerance as value-neutrality in the seventeenth century Dutch Republic. N. Y.: The Nightingale-Bamford School.

Branch B. (2002). The costs of bankruptcy: A review. International Review of Financial Analysis, Vol. 11, No. 2, pp. 39—57.

Brandenburger A., Nalebuff B. (1996). Co-opetition. N.Y.: Broadway Business.

Caplan В., Stringham E. (2003). Networks, law, and the paradox of cooperation. Review of Austrian Economics, Vol. 16, No. 4, pp. 309—326.

Cowen Т., Sutter D. (1999). The cost of cooperation. Review of Austrian Economics, Vol. 12, No. 2, pp. 161-173.

Cowen Т., Sutter D. (2005). Conflict, cooperation and competition in anarchy. Review of Austrian Economics, Vol. 18, No. 1, pp. 109 — 115.

D'Amato A., Henderson S., Florence S. (2009). Corporate social responsibility and sustainable business. A guide to leadership tasks and functions. Center for Creative Leadership. Greensboro, NC: CCL Press.

Delanty G. (2014).The prospects of cosmopolitanism and the possibility of global justice. Journal of Sociology, Vol. 50, No. 2, pp. 213—228.

Delhey J., Newton K., Welzel Ch. (2011). How general is trust in "most people"? Solving the radius of trust problem. American Sociological Review, Vol. 76, No. 5, pp. 786-807.

Eisner M. (2003). Long-term historical trends in violent crime. In: M. Tonry (ed.). Crime and justice: A review of research. Chicago, IL: University of Chicago Press, Vol. 30, pp. 83-142.

Hugh-Jones D. (2015). Honesty and beliefs about honesty in 15 countries. Unpublished monuscript. https://www.uea.ac.uk/documents/3154295/7054672/Honesty* paper/41 fecf09-235e-45cl-afc2-b872ea0ac882.

Johnson Ch. (1982). MITI and the Japanese miracle: The growth of industrial policy, 1925-1975. Stanford, CA: Stanford University Press.

King A. J., Johnson D. D. P., Van Vugt M. (2009). The origins and evolution of leadership. Current Biology, Vol. 19, No. 19, pp. 911 — 916.

Kuczynski L., Knafo A. (2014). Innovation and continuity in socialization, internalization, and acculturation. In: M. Killen, J. G. Smetana (eds.). Handbook of moral development. 2^nd ed. N. Y.: Taylor and Francis Publishers, pp. 93 — 112.

Kurzban R., Burton-Chellew M. N.. West A. S. (2015). The evolution of altruism in humans. Annual Review of Psychology, Vol. 66, No. 1, pp. 575—599.

Lijphart A. (2012). Patterns of democracy. Government forms and performance in thirty-six countries. 2^nd ed. New Haven, CT: Yale University Press.

Longley L. D., Davidson R. H. (1998). Parliamentary committees: Changing perspective on changing institutions. In: L. D. Longley, R. H. Davidson (eds.). The new roles of parliamentary committees. London: F. Cass, pp. 1—20.

Magnus J. R., Polterovich V. M._f Danilov D. L., Savvateev A. V. (2002). Tolerance of cheating: An analysis across countries. Journal of Economic Education, Vol. 3, No. 2, pp. 125-135.

Metcalfe S., Ramlogan R., Uyarra E. (2002). Economic development and the competitive process. CRC Working Paper Series, No. 36.

Nyborg K. (2003). The impact of public policy on social and moral norms: Some examples. Journal of Consumer Policy, Vol. 26, No. 3, pp. 259—277.

Platow M. I., Haslam S. A., Reicher S. D. (2016). The social psychology of leadership. In: S. G. Harkins, K. D. Williams, J. Burger (eds.). Oxford handbook of social influence. N. Y.: Oxford University Press [forthcoming].

OECD (2011). Society at a glance 2011: OECD social indicators. Paris: OECD Publ.

Stolper W. F., Roskamp К. W. (1979). Planning a free economy: Germany 1945 — 1960. Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft, Vol. 135, No. 3, pp. 374—404.

Strulik H. (2012). Patience and prosperity. Journal of Economic Theory, Vol. 147, No. 1, pp. 336 — 352.

Tabb C. J. (1995). The history of the bankruptcy laws in the United States. ABI Law Review, Vol. 3, No. 5, pp. 5 — 51.

Wu X., Yao J. (2012). Understanding the rise and decline of the Japanese main bank system: The changing effects of bank rent extraction. Journal of Banking & Finance, Vol. 36, No. 1, pp. 36-50.