Ревизия неорикардианской теории ценности и распределения

В нашем сознании термин "неорикардианство" прочно связан с именем П. Сраффы (1898 - 1983), но если спросить, с чем, в свою очередь, ассоциируется имя Сраффы, то вместо однозначного ответа мы получим довольно неопределенный набор образов. Большая часть этих представлений содержится в предисловии к русскоязычному изданию его трудов (1). Хотя авторы предисловия и стремились прояснить ситуацию, тем не менее их рассуждения обнаруживают явный диссонанс исторического и теоретического. Утверждение о том, что "если подход Сраффы никоим образом не подразумевает закона Сэя, то становится очевидным, что его система совместима с теорией Кейнса", помещает теорию Сраффы в аморфную среду посткейнсианства. Далее, если обратиться к методу, то можно узнать, что "книга Сраффы предлагает вернуться к взглядам классических экономистов, и в этом смысле можно говорить о его теории как о неорикардианстве"; что "теорию Пьеро Сраффы можно считать главным образом теорией общего равновесия"; что "способ построения стандартной системы основан на уравнениях типа „затраты-выпуск" известной модели В. Леонтьева" (2).

И в то же время авторы предостерегают от интерпретации взглядов Сраффы и классиков в маржиналистском духе. Между тем сраффианские построения без специального анализа представляются здесь в образах теорий Д. Рикардо, Л. Вальраса, В. Леонтьева - экономистов, которые как раз довольно непротиворечиво занимают свое место в мейнстриме (3). В итоге существенно облегчается задача тех историков, которые заняты классификацией материала; достигается это, однако, ценой утраты теоретического потенциала. Вписывать теорию Сраффы в прокрустово ложе уже существующих и, казалось бы, знакомых нам имен и традиций означает разлагать целое на сумму частей без обратной процедуры синтеза, которая сохраняла бы это целое.

Если обратиться к эпохе, предшествующей началу 1990-х годов, то можно найти в целом более реалистичное понимание сраффианской теории. С одной стороны, это было связано с восприятием результатов дискуссии "двух Кембриджей" на российской почве, то есть в свете специфического отношения теорий Сраффы и Маркса (И. М. Осадчая), с другой - был поставлен вопрос об актуальности для развития самого марксизма исследования методологических основ его неорикардианской ревизии (А. Ю. Чепуренко). На этом пути, предполагающем смещение интереса в сторону истории метода, в качестве "предтечи" зрелой стадии неорикардианства рассматривался уже не только Сраффа, но и Л. фон Борткевич (4). Таким образом, два указанных движения мысли в свете инициированных произведением Сраффы теоретических споров по проблеме капитала, с одной стороны, и по программе возрождения политико-экономической традиции в терминах физиократического "чистого продукта" - с другой, были обозначены. Оба они, однако, в конечном счете замыкались у нас на Маркса, в силу чего более важный на тот момент "спор двух Кембриджей" имел не прямое, а лишь косвенное значение: сраффианская школа воспринималась не иначе как дополнительный объект "критики немарксистских теорий".

Коренное изменение ситуации в начале 1990-х годов, связанное с утратой марксизмом монополии в науке и даже вытеснением его за пределы "нормальной науки" (по Т. Куну), заставляет по-новому поставить вопрос о значении для нас идей П. Сраффы. Если признать, что учение Сраффы целиком сводится к марксизму, то оно, пользуясь амбивалентным гегелевским термином, и "идет ко дну" (zu Grunde geht) вместе с ним. Однако, с другой стороны, было бы неправомерно стараться удержаться на поверхности, хватаясь за утопающего как за соломинку или пытаться воспользоваться его тяжелым положением (5). Из этой дилеммы нет другого выхода, кроме как признать одновременно самостоятельность подхода Сраффы и первичную, "базисную" ценность, которую по-прежнему несет в себе теория Маркса в российских условиях.

Эта ценность сегодня нуждается в восстановлении; на первом этапе для сохранения ее "первичности" достаточно простого описания, предполагающего соприкосновение с реальностью. Реальность изменилась; и марксисты должны признать это, трансформировав если не саму теорию, то хотя бы свой подход. Однако недавнюю попытку осуществить такое признание нельзя счесть удовлетворительной, опять же в силу рассогласования исторического и теоретического.

Историческое помогает осуществить восстановление; за спиной Маркса стоит Д. Рикардо. Если признать связь "Рикардо-Маркс" существенной, то изменившееся отношение к Марксу будет означать вместе с тем и изменение отношения к Рикардо и его наследию. Этого изменения не видно потому, что Маркс признается тождественным всей классической политэкономии и продолжает рассматриваться в качестве ее вершины. Но наука постоянно находилась в процессе исторического становления; он, собственно, и образует традицию политической экономии, представляющую собой последовательный ряд, ведущий от У. Петти и Р. Кантильона к Ф. Кенэ, к А. Смиту и т. д. На этом пути находится и переход от Рикардо к Марксу, осуществленный самим Марксом; однако на первый взгляд этот переход кажется лишь результатом угасшего поступательного процесса. Со своей стороны, современному наблюдателю очевидно несоответствие реальности и значения Марксовой теории в ней, хотя последняя по-прежнему признается вершиной классической традиции.

Эту антиномию, оба тезиса которой являются истинными, неоклассическое экономическое мировоззрение разрешает путем простого разведения их по разные стороны; по-своему верны оба, но суть в том, что в общем не верен ни один, так как оба имеют отношение только к прошлому, к истории. Так часто повторяемое утверждение о том, что время монополии на всеобщую истину ушло, резко контрастирует не только с таким отношением неоклассики к истории, но и со скрытым в ее недрах притязанием на обладание монопольным правом как на истину, так и на историю.

Пусть движению от Маркса к Рикардо будет сопутствовать встречное традиционное движение от Рикардо к Марксу. Что приобретет последнее по сравнению с тем, что было раньше? Оно будет означать, в качестве первого пункта, отказ от марксизма как единственной точки отсчета в классической политэкономии; во-вторых, прозрачность, то есть оправданность движения от Маркса к Рикардо, ибо оно потеряет в этом процессе свою марксистскую специфику и поможет по-новому открыть Рикардо. В-третьих, путь от Рикардо к Марксу в итоге становится неоднозначным и допускает - кроме варианта окончательного решения всех вопросов в учении Маркса - еще ряд тупиков, окольных путей, а также альтернативные решения тех же самых проблем (6).

На этом пути неорикардианская теория получает новый импульс. Однако мы связываем его не с повторением вслед за Сраффой программы интерпретации классического наследия в терминах "чистого" или "прибавочного продукта" (в связи с этим в западной науке уже с 1970-х годов наметилась тенденция к канонизации Сраффы как новой "вершины" классики), а прежде всего с возрождением отечественной политико-экономической традиции и обнаружением ее идейного родства с вехами творческого пути самого Сраффы. При ближайшем рассмотрении оказывается, что такому анализу способствует как раз исследование формы и условий выполнения экономистами указанных выше трех пунктов.

Российская аналитическая традиция

Действительно, преобладание среди рассматриваемых имен, связанных с Рикардо, авторов российского происхождения указывает на тот самый "пантеон, который сделал бы честь любой экономической мысли, если бы такой пантеон существовал" (7). Начало было положено М. И. Туган-Барановским, который выдвинул идею синтетической экономической теории (8). Он мыслил ее в форме "органического синтеза трудовой теории ценности и теории предельной полезности", считая, что "теория предельной полезности не только не составляет опровержения взглядов Рикардо или Карла Маркса, но, наоборот, эта теория, правильно понятая, составляет неожиданное подтверждение учения о ценности названных экономистов" (9).

Учитывая результаты маржиналистской революции, можно сказать, что Туган-Барановским были выполнены пункты 1-2: пытаясь построить новую и адекватную теорию, он возвращается к классическому наследию, не делая пока различия между Рикардо и Марксом, но с самого начала не обожествляя Маркса, а, по его же собственным словам, "отыскивая свой собственный путь".

В своих "Периодических промышленных кризисах" (1894) Туган-Барановский развил Марксовы схемы общественного воспроизводства и строго на этой основе (об этом часто забывают!) создал собственную теорию кризисов. В процессе реализации пункта 3, означающего конструирование теории, Туган-Барановский, во-первых, усматривает противоречие между II и III томами "Капитала" Маркса (то есть между схемами общественного воспроизводства и теорией рынка), так что "его [Маркса] знаменитые схемы остались без своего логического завершения, как бы совершенно инородным телом в стройной системе марксизма" (10). Во-вторых, он возвращается к Рикардо как к последователю теории рынка Сэя (считавшего, что "общественный спрос создается самим предложением, производство само создает себе рынок" (11) ), но вершиной в теории накопления капитала в конечном счете все равно считает марксистскую теорию (12). В-третьих, однако, он преодолевает ее в своей теории кризисов, обосновывающей периодичность, а не фатальность их появления при капитализме, уточняя учение Маркса и навлекая на себя критику со стороны ортодоксально мыслящих марксистов (К. Каутского, Г. Кунова, К. Шмидта, Р. Люксембург).

Следующий наш экономист с мировым именем, В. К. Дмитриев, полагал, что в идее "органического синтеза" намечается "... программа построения законченной теории ценности (на реалистичной основе), в которой должны были найти себе место обе теории, как... взаимно дополняющие друг друга части, являющиеся результатами изучения одного и того же явления ценности с различных точек зрения" (13). На этом, однако, сходство с Туган-Барановским заканчивается.

Дмитриев полностью отверг реализацию Туган-Барановским пункта 3. Предложенный последним вариант "синтеза" не удовлетворил Дмитриева (14). Позже подвергается критике и содержательная основа "синтеза": формула Туган-Барановского о пропорциональности предельных полезностей благ трудовым ценностям не дает и не может дать синтеза субъективной и объективной теории ценности, так как имеет в своей основе субъективную теорию исключительно для изолированного, натурального хозяйства и, по существу, повторяет законы Госсена (15). Кроме того, Дмитриев оспаривает теорию кризисов Туган-Барановского, закладывая основы для "построения правильной теории промышленных кризисов" (16), которая должна быть основана на "правильной теории конкуренции в связи с учением об издержках производства как о конечном регуляторе ценности" и на деле значительно осложняется влиянием денежного обращения (17). Наконец, раскритикованная Туган-Барановским вслед за Марксом "догма Смита" как "первое учение о капитале" сознательно кладется Дмитриевым в основу своего собственного исследования, а имя Кенэ и его "Экономическая таблица" отсутствуют не только в теоретическом очерке I, но и в историческом очерке III.

Теперь дорога для выполнения пунктов 1-2 была расчищена, и Дмитриев реализует их в следующей формуле: "Падение трудовой теории [Маркса. - 77. П.К.] делало почти неизбежным принятие "субъективной" теории ценности, становившейся в таком случае необходимым дополнением теории издержек производства (в рикардовском смысле), к которой естественно возвращалась теоретическая экономия, отказавшись от признания исключительного значения за одним из факторов производства" (18). "Падение" теории Маркса означает выполнение пункта 1. В связанном с ним пункте 2 реализуется основная черта подхода Дмитриева - обращение к домарксовой политической экономии. Намечен и переход к пункту 3: это теория издержек производства "смито-рикардовского направления", которая признается первичной по отношению к маржиналистской теории. Теперь речь идет уже не о "догме", а о "положении Смита", которое демонстрирует сознательный выбор ученого в пользу определенной исследовательской традиции. Реализация этого метода находится в тексте очерка I (1898).

Две взаимосвязанных мысли Дмитриева обусловили развитие теории издержек производства. Во-первых, выражение ценности как суммы затрат капиталиста-производителя было вслед за Дж. Стюартом изначально сведено к проблеме определения цен или меновых ценностей посредством нахождения неизвестных переменных в уравнении цены товара. Во-вторых, I глава "Начал..." Рикардо была последовательно истолкована как теория издержек производства. Общим принципом стал новаторски примененный Дмитриевым математический метод.

Первая мысль выражала стремление освободить теорию издержек производства от внутренней противоречивости, от пресловутой "тавтологии цен". К тому времени она имела на Западе традицию, более значительную и богатую, чем собственно марксистский вариант трудовой теории, и находилась в центре споров крупнейших представителей экономической науки после Рикардо. Помимо весьма популярного в России Дж. С. Милля ее - практически "сданную в архив" - критиковали (не считая исторической школы) все главные теоретические направления.

Маркс считал, что согласно теории издержек производства "цена труда определяет самое себя", и упрекал эту теорию за то, что в ней нет никакого объяснения ценам, что она представляет собой порочный круг, из которого нет выхода. В этом же духе выстроена и критика со стороны австрийской школы: О. Бем-Баверк во втором томе "Позитивной теории капитала" указывал на то, что здесь цены определяются через цены, то есть налицо логическая ошибка idem per idem (19).

Математическая школа подвергала теорию издержек критике с формальной стороны, через формулу Р = S + J + F (20); по мнению Вальраса, британская школа уходит от решения проблемы определения цены, так как определяет Р через /, а J в то же время - через Р. Джевонс критиковал теорию издержек производства в качестве метода определения цен с позиций своей известной цепочки: "Издержки производства определяют предложение. Предложение определяет последнюю степень полезности. Последняя степень полезности определяет ценность" (21). Издержки производства приравнивались им к трудовым затратам, рассматриваемым с субъективной стороны как ощущения усталости; но количество труда и интенсивность трудовых затрат взаимно зависят от предельной полезности получаемых товаров. Поэтому объективность теории издержек производства в определении цен, по его мнению, исчезает вообще.

В итоге А. Маршалл в своих "Принципах..." (1890) поддержал возражения Вальраса (22), подчеркивая в разных местах свою лояльность Рикардо; в то же время в приложении / ("Теория ценности Рикардо") он отмечал, что "принцип теории издержек производства и принцип „конечной полезности"...являются составными частями одного всеобщего закона спроса и предложения" (23). Возражения Вальраса, с одной стороны, и Маршалла - с другой, в теории ценности сводились, таким образом, к критике рикардианской теории прибыли.

Ответ Дмитриева Марксу и австрийской школе заключался в использовании математического метода; уже в самом начале очерка "Теория ценности Рикардо (опыт точного анализа)" он составил систему уравнений для определения полных затрат труда на производство товара, то есть разрешил проблему вычисления трудовых издержек производства при наличии капитала (24). Тем самым он наметил принцип разрешения "порочного круга" через систему одновременных линейных уравнений, в которой определяются цены всех товаров, зависящие друг от друга в качестве переменных.

Ответ Вальрасу (и Джевонсу с Маршаллом) потребовал от Дмитриева второго шага; но здесь его ждала дилемма внутри теории Рикардо.

Она была удачно выражена Н. Н. Шапошниковым: "Рикардо в первой главе своих „Начал..." исходит из предположения, что цена слагается из доходов; увеличение отдельных доходов, увеличение заработной платы или прибыли, если оно не оказывает одинакового действия на все товары, непременно должно отразиться на их ценах. С другой стороны, исследуя закон величины прибыли, он рассматривает прибыль как вычет из цены и утверждает, что прибыль может увеличиться только за счет заработной платы... Для критики постоянно являлось загадочным и непонятным, как можно согласовать эти два утверждения; как, признавая, что увеличение прибыли увеличивает цену, можно в то же время утверждать, что увеличение прибыли возможно только за счет заработной платы" (25).

Дмитриевское решение состояло в последовательном определении нормы прибыли; в связи с чем он, предполагая, что уровень реальной заработной платы задан, отрицал важность влияния на цены распределения между заработной платой и прибылью (26). Дмитриев составил систему уравнений для определения цен. Чтобы она имела однозначное решение, потребовалось дополнительное уравнение для товара-измерителя ценности и уравнение для "продукта потребления рабочих" (хлеба), из которого норма прибыли определяется непосредственно (27). Затем он рассматривает и случай, когда продуктов потребления несколько. Оказывается, что - при господстве "железного закона заработной платы" - система все равно разрешима относительно нормы прибыли, но теперь последняя для своего определения требует уже всех остальных уравнений. "Итак, мы можем установить, что высота уровня прибыли r определяется издержками производства продуктов потребления рабочих" (28). Это и была теорема Дмитриева.

Обобщая полученный Рикардо результат, Дмитриев показал, что "исходя из анализа Рикардо... происхождение промышленной прибыли не стоит ни в какой „особенной" связи с человеческим трудом, употребленным в производстве" (29). Последующее развитие теории позволило ему распространить анализ "дальше современных форм производства" и все равно прийти к выводу, что "меновая пропорция продуктов [как в начале исследования! - П. К.] будет определяться исключительно количеством труда, употребленного на их производство, независимо от времени, протекшего от момента затраты труда до получения готового продукта" (30).

Современники, уже имевшие возможность убедиться в отсутствии противоречий в теории издержек производства, обнаружили, что она, более того, не противоречит и теории предельной полезности, а, наоборот, дополняет ее. Однако этот "органический синтез" был не только самоценной конструкцией, демонстрирующей совместимость двух теорий - - он был еще и экономической теорией, давшей ряд положительных результатов. Их можно суммировать следующим образом: было осуществлено доказательство зависимости цены товара не только от производственных условий, но и от условий спроса (31), а также была показана сравнительная (по отношению к монополии) неэффективность "неограниченной свободной конкуренции" с точки зрения народного хозяйства в целом (32).

Последний из результатов обозначил общую критику Дмитриевым взглядов классической школы относительно совершенной конкуренции: конкуренция трактуется ими как независимое от хозяйственного расчета ее участников явление, "стихийно" ведущее к снижению цен до их минимально возможного значения. Причем, по мнению Дмитриева, взгляды на конкуренцию "экономистов-диалектиков" и экономистов-математиков (33) совпадают. Он критикует теорию конкуренции О. Курно и строит свою собственную теорию конкуренции (очерк II). Незамеченным, однако, осталось главное - критика позиции Рикардо, позже сравниваемая с "самым большим ударом по рикардианской теории определения цены" (34).

Этот результат по крайней мере до 1970-х годов продолжал оставаться "новым и очень актуальным вкладом в область, где исследование зашло в тупик", - даже после "сраффианской революции" 1926 г. и связанной с ней традиции Дж. Робинсон-Э. Чемберлина: исследование "неограниченной, но и не столь уж совершенной" конкуренции не укладывалось ни в привычные неоклассические рамки анализа, ни в сраффианскую апологию классической школы. Тем не менее из-за отсутствия внимания к такому исследованию сохранялось и упрочивалось мнение о том, что Дмитриев продолжал оставаться, как говорил П. Струве, "логически и математически проверенным и продуманным Рикардо".

Что касается первого результата, то, если не углубляться в его сущность, можно увидеть, что он аналогичен действию "креста Маршалла" или принципу частичного равновесия, превращенному Маршаллом еще в 1890 г. в предмет микроэкономического анализа и положенному в основу неоклассики (35). В период создания "Очерков" (1894/95 - 1897) Дмитриев скорее всего ничего не знал о теории Маршалла. Не сохранилось прямых свидетельств о его отношении к ней и в последующие годы. При различии интеллектуальных традиций, в которых работали оба - Дмитриев преимущественно в германоязычной и итальянской, а Маршалл в англоязычной, - а также разности методологических позиций и общих устремлений, оба были экономистами-математиками и имели точки соприкосновения (например, в лице Курно и Тюнена). Крайне поучителен в этой связи творческий путь Н. Н. Шапошникова.

Шапошников, твердо считая, что "в подтверждение своих взглядов Дмитриев не мог бы сослаться на авторитет Маркса, но зато он мог бы назвать иное еще более крупное имя [Рикардо]" (36) (выполнение пункта 1), уже в 1905 г. сделал попытку разработать другой вариант интерпретации I главы "Начал..." Рикардо (реализация пункта 2); он утверждал, что реальная заработная плата может быть функцией цены предметов потребления рабочих, поэтому Дмитриев, стоящий на точке зрения "железного закона заработной платы", совершает здесь неоднозначный шаг (37). Он высказал мнение, что именно "железный закон" позволил Дмитриеву свести издержки производства к элементам, от цены независимым; однако вскоре он изменил свою позицию, чем, по его словам, был обязан работам Борткевича и личным беседам с ним и Дмитриевым.

Тем не менее идея продуктивной взаимосвязи теорий ценности и распределения (выполнение пункта 3) не покидала Шапошникова. В 1906 г., опережая Борткевича, он подвергает систематической критике теорию прибыли Бем-Баверка (38), а в 1909 г., считая путь "органического синтеза" наиболее перспективным и отмечая как свершившийся факт прогрессивное направление "Дмитриева и Маршалла" в теории ценности, делает вывод: "Теория распределения [осталась] не затронутой таким [синтетическим] движением" (39) Неудивительно поэтому, что его "Теория ценности и распределения" (1912) в той ее части, которая посвящена теории ценности, демонстрирует поучительный творческий тупик: он не добавляет к теории ничего нового, а в своих построениях повсюду ссылается на Дмитриева и Маршалла. Однако это в любом случае не связано с поверхностным толкованием теории Дмитриева (40): мы знаем Шапошникова как одного из самых проницательных историков мысли и в то же время как экономиста, работающего на переднем крае теории.

Однако компромисс Шапошникова в теории ценности, при всем его преимуществе в исторической плоскости, выглядел явной тенденцией к ослаблению позиций, на которых стоял "органический синтез" Дмитриева. Этот вывод можно сделать, сравнивая его работу 1912 г. с Дмитриевскими "Критическими исследованиями о потреблении алкоголя в России" (1911), в которых Дмитриев продолжал возражать против "упрощенного закона спроса и предложения". Шапошников фактически показал, сколь зыбким было различие между метафизической программой "органического синтеза" Дмитриева и ориентированным на решение конкретных задач маршаллианским принципом, который к тому времени уже набирал силу (41).

Другое ответвление той же линии развития рикардианской аргументации Дмитриева ведет к отечественному экономисту и статистику В. И. Борткевичу, перебравшемуся в Берлин еще в 1901 г., но сохранявшему тесные связи с российской экономической мыслью.

Пункт 1, связанный с трактовкой Маркса как одного из классиков политической экономии, был для Борткевича задан: это продолжающиеся в западной литературе дискуссии о пресловутом противоречии между I и III томами "Капитала". Вариант постановки проблемы Бем-Баверком (1897) (42) Борткевича явно не устраивал. В своей статье 1906 г. он подверг критике ключевое положение теории капитала и процента Бем-Баверка - принцип окольности методов производства. С помощью этого принципа, по мнению Борткевича, невозможно определить процент на капитал, так как исследователь, исходя из заданных технических условий производства, бездоказательно предполагает в качестве критерия определения ценности длительность производственного процесса, начинающегося первым; поэтому без знания отношений меновых ценностей товаров в разные моменты времени доказательство положительной величины процента в целом неудовлетворительно (43).

Сближаясь с Рикардо (пункт 2), Борткевич увидел в "Очерках" Дмитриева, с которыми познакомился еще в 1905 г., два перспективных момента: образец применения математического метода и развитие теории ценности на основе подхода Рикардо. С особой тщательностью он применил их к актуальному предмету - - проверке корректности Марксовой теории; результатом стала серия из трех статей 1906 - 1907 гг. по исчислению ценности и цены в системе Маркса (44).

В первой статье Борткевич ставил себе задачей "дать критический обзор мнений, которые выражались представителями различных научных направлений о Марксовой конструкции капиталистического ценообразования и распределения доходов в целом"" (45). Особо он остановился на взглядах Туган-Барановского и показал, что его аргументация по поводу теории ценности Маркса в "Теоретических основах марксизма" (1905) отличается от Марксовой и осуществляется в духе синтеза его собственной интерпретации идей Маркса и положений теории предельной полезности.

Главным моментом такой "ультра-ревизионистской" интерпретации для Борткевича являются развитые Туган-Барановским Марксовы схемы воспроизводства; их анализ интересует Борткевича не в аспекте закона снижающейся нормы прибыли, и даже не из-за метода, которым Туган-Барановский получал ценности из цен (предпосылка о равных органических строениях капиталов во всех трех отраслях производства упрощала дело), а вследствие того способа, при помощи которого он на основе своих схем "приходит к отклонению учения Маркса по вопросу об источнике происхождения прибыли на капитал" (46). Туган-Барановский полагал, что он доказал независимость нормы прибыли от строения совокупного общественного капитала, то есть от его распределения на постоянный и переменный; но тогда, принимая во внимание Марксову теорию прибавочной стоимости, последний не мог бы рассматриваться в качестве единственного источника прибыли. Он приходит к тому, что постоянный капитал является таким же источником прибыли, как и переменный, так что теория прибыли Маркса рушится, а "вульгарная экономия", трактующая один совокупный капитал источником прибыли, оказывается верной. Борткевич резюмирует: "Аргументация Туган-Барановского ошибочна, так как в действительности им совершенно не показано отсутствие связи между нормой прибыли и строением капитала" (47).

Критическая работа, проделанная Борткевичем в первой статье, открыла ему путь к собственным построениям; как он сам признавал, "алгебраическое разрешение проблемы цены... взято в основном из труда В. К. Дмитриева. Я только кое-что упростил в его изложении и, кроме того, путем введения в рассмотрение того, как цена постоянного капитала постепенно входит в цену продукта, освободил его от ограничивающего предположения, что постоянный капитал в течение производственного процесса расходуется целиком" (48). От Маркса с его разделением капитала на постоянный и переменный он возвращается к Рикардо и к фактору времени (продолжительности процессов производства), который включает в себя это разделение.

Здесь Борткевич ставит математическую школу во главе с Л. Вальрасом выше Маркса и даже выше аналитического метода Рикардо, который "не всегда ясно чувствовал, что в проблеме естественной ценности различные элементы управляют друг другом взаимно, а не последовательно -через длинную цепь причинных связей" (49). Он видит будущее как раз в этом новом подходе, превосходящем старую "причинно-следственную" точку зрения; эта его позиция нашла свое отражение и через 20 лет, во время руководства математической частью диссертации В. Леонтьева (50).

Конструктивная часть исследования Борткевича (пункт 3) была связана с обратным поворотом от Рикардо к Марксу; однако это требовало нового прочтения Рикардо, так как "сам Дмитриев полностью отказывается от того, чтобы связывать свою систему уравнений со схемой Маркса" (51). Напротив, Борткевич, полагая, что Дмитриевская конструкция находится всецело в русле Марксовой постановки проблемы, интерпретирует Рикардо следующим образом: его внимание в учении о ценности в первую очередь направлено на динамику цены, которая формируется под влиянием изменяющейся нормы прибыли. Он пишет: "Вопрос об отклонении цен от ценностей уходит у него на задний план. Ведь постановка принципа исчисления цены на место исчисления ценности оказывается в рикардовском изложении... только частным случаем повышения нормы прибыли, которая при этом возрастает от нуля до какой-либо положительной величины" (52). Таким образом, он вводит в теоретическое рассмотрение обратную зависимость между уровнем заработной платы и нормой прибыли, вступая на путь интерпретации теории Рикардо как теории распределения (следуя изложению Рикардо в отделах IV и V первой главы "Начал...") и отходя от точки зрения, ранее высказанной Дмитриевым в "Очерках".

Далее он переводит эту зависимость на язык теории Маркса, соотносит систему Рикардо с Марксовым различением ценности и цены и, наконец, соединяет одно с другим при условии первенства политико-экономического метода Рикардо над методом Маркса. Эта задача решается им в третьей статье, посвященной Марксовой теории прибыли. Здесь выделяются два положения, на которых Борткевич акцентирует внимание. Во-первых, при рассмотрении связи между изменением прибыли и динамикой цен нужно, по его мнению, исходить не из одного товара, как это делает Маркс, а из комплекса товаров, образующих реальную заработную плату, и тогда, следуя результату Дмитриева, норма прибыли определяется из структуры капиталов и трудовых затрат исключительно в отраслях, производящих предметы потребления рабочих (53). Во-вторых, расчет капиталистов в условиях стоимостных (т. I) и ценовых (т. III) отношений кардинально различен, ибо их разделяет "мир конкуренции", что является определяющим для понимания единой нормы прибыли.

Борткевич, однако, не строит новую теорию конкуренции, стремясь сгладить "противоречие" I и III томов "Капитала"; наоборот, он усиливает его, замечая, что в Марксовом выражении для нормы прибыли его предпосылка о постоянной норме прибавочной стоимости не согласуется с его же положением о росте производственных отношений, эквивалентном росту производительности труда на всех ступенях производственного процесса (54). Отсюда, по мнению Борткевича, следует ошибка Маркса при доказательстве своего закона тенденции нормы прибыли к понижению; она состоит в том, что он "не учел математической связи между производительностью труда и нормой прибавочной стоимости"; рост производительности труда, наоборот, приводит к повышению нормы прибыли, но при условии, что он имеет место в отраслях, в которых производятся товары, входящие в состав реальной заработной платы.

Итак, Борткевич пишет: "У Маркса исчисление цены скорее является необходимым следствием того факта, что прибыль на капитал как таковая существует и выражает известную тенденцию к выравниванию [прибылей в отдельных отраслях производства]" (55). Таким образом, Борткевич усматривает ошибочность Марксовой конструкции нормы прибыли не в том, что она вообще основывается на понятиях стоимости и прибавочной стоимости (56), а в математически неправильно установленной связи ее с этими заданными величинами.

Сказанного достаточно, чтобы понять, в чем состоит главный результат Борткевича: не отрицая в целом Марксовой теории, он поставил проблему корректного (формализованного) перехода от одной ее части к другой. До тех пор, пока не будет найдена процедура такого перехода, нельзя будет говорить о состоятельности теоретической системы Маркса (57). Борткевич осознавал, что нашел срединный конструктивный путь между уничтожающей критикой Маркса и полным отсутствием такой критики, но без Рикардо (и Дмитриева) он не сумел бы этого добиться.

"Проблему трансформации", выраженную таким абстрактным образом, никогда позже не связывали бы с именем Борткевича, если бы он остановился на полпути. Практически сразу же в специальной статье он дал образец такого рода процедуры перехода от стоимостей к ценам производства, взяв в качестве предмета рассмотрения Марксов метод из III тома "Капитала" и его схемы общественного воспроизводства в обработке Туган-Барановского (58).

На числовом примере Туган-Барановского Борткевич показывает расхождение в цифрах, полученных двумя методами пересчета ценностей в цены - Марксовым и своим собственным (59), и подвергает критике формулу Маркса для нормы прибыли, а значит - и закон тенденции ее к понижению, показывая, что "той простой связи между [нормой прибыли] и [органическим строением общественного капитала], которой оперирует Маркс, вовсе не существует" (60), поскольку строение капитала в отраслях, производящих предметы роскоши, не влияет на определение нормы прибыли. Заканчивая статью, Борткевич более строго повторяет свой главный критический аргумент в отношении рассуждений Туган-Барановского: по причине варьирования Туган-Барановским нормы прибавочной стоимости в своих примерах "доказательство независимости органического строения капитала от нормы прибыли ему не удалось" (61).

Прямых свидетельств реакции Дмитриева на построения Борткевича не сохранилось. Однако особенно поразительными в контексте всей политико-экономической традиции выглядят следующие два завещания ученого XX веку: во-первых, важность построения правильной теории конкуренции (62), актуальная и для работ Борткевича, не создавшего новой теории, а исходившего, в конечном счете, из идей британских классиков, и, во-вторых, дальнейшая работа по освоению трудов Рикардо, а именно полному изданию его эпистолярного наследия (63). Удивительно, что решение именно этих двух задач во многом определило путь П. Сраффы.

П. Сраффа и его связь с российской традицией

Если рассматривать творчество Сраффы только сквозь призму опубликованных им произведений, то оно сравнительно легко укладывается в предложенную выше схему: статьи 1925 - 1926 гг. вместе с окончательным выводом на симпозиуме 1930 г. по проблеме возрастающей отдачи (в полемике с Робертсоном), что "от теории ценности Маршалла следует отказаться" (64), реализуют пункт 1. Пункт 2 раскрывается в "Предисловии" к "Началам..." (1951), предлагающем новую интерпретацию рикардианского наследия. Пункт 3 явлен в "Производстве товаров..." (1960) (65).

Тем не менее между датами публикаций наблюдаются настолько большие промежутки времени, что возникает необходимость обратиться к архивам (66). Все три периода особенной творческой активности Сраффы (1927-1931, 1940-1945, 1955-1959 гг.), когда он не был вплотную занят Рикардо, образуют вместе единое целое, материализовавшееся в его основном труде.

В первый период в мышлении Сраффы доминируют три главных идейных направления" (67).

1. Направление, относящееся к истории экономической мысли, с главным тезисом о том, что между маржиналистской теорией и традицией классической политэкономии лежит "бездонная пропасть" непонимания и что маржиналистская теория есть искажение классической традиции. Сраффа утверждает, что проблема не в различии теорий и не в их противопоставлении, а в том, что попытка Маршалла перебросить мост от классики к неоклассике для сохранения непрерывности традиции поверхностна и идет не в том направлении. Поэтому нужен возврат к верной теории.
2. Критическое направление, связанное с критикой господствующей экономической теории после маржиналистской революции. Его целью является поиск ошибок в аксиоматике.
3. Конструктивное направление, мыслимое как синтез первых двух. В его рамках делается попытка возвратиться к исходной точке, после которой началось искажение. Оно разрабатывается в двух аспектах: во-первых, классическая традиция очищается от всех непоследовательностей и трудностей, о которые споткнулись сами ее творцы и Маркс, и, во-вторых, разрабатывается собственная теория.

Именно это третье направление, вызывающее сегодня наибольшие трудности в интерпретации, можно считать пунктом 1 нашей схемы. Указанных трудностей во многом можно избежать, если учесть две характерные особенности: это возвратное движение Сраффы является двухступенчатым (Маршалл - Маркс - Петти-Кенэ), о чем с некоторых пор стало известно, и имеет отношение к российской традиции (Шапошников, Дмитриев). В таком случае его логику можно представить следующим образом.

Сначала выступает второе направление; наиболее полно оно реализуется в статье 1926 г. Здесь объектами критики являются Маршалл и его теория ценности; но сама эта критика ведется в русле маршаллианского "частичного равновесия" (68). Об этом свидетельствуют не только терминология, характерная для Сраффы в тот период и сосредоточенная на логике "равновесия", но и ключевой фрагмент, показывающий, что Сраффа интерпретирует классиков в терминах кривых спроса и предложения и последовательно мыслит их построения в области "конкурентной стоимости" не иначе как в духе теории постоянной отдачи. Сраффа - что не удивительно - начинает, таким образом, с места, занимаемого в отечественной традиции Н. Н. Шапошниковым.

В концепции свободной конкуренции Сраффа видит проблему. Выход, временно найденный им в вальрасианской теории общего равновесия, тут же ставится под сомнение, так как "сложность [ее]...исключает ее плодотворность, по крайней мере при текущем состоянии наших знаний, не позволяющем применить даже намного более простые схемы к изучению реальных условий" (69). Отсюда следует отказ от теории свободной конкуренции и поворот в противоположном направлении, а именно к монополии.

В очерке II Дмитриев, однако, использует идеи Курно относительно постоянных издержек уже для критики теории конкуренции Рикардо (и разработки своей собственной). Это делается в русле идеи "органического синтеза". Сраффа идет обратным, по отношению к Дмитриеву, путем: для него "органический синтез" Маршалла является исходным пунктом; он смотрит на классическое наследие сквозь призму готового аппарата спроса-предложения, то есть видит в принципе постоянства издержек единственный вариант совместимости конкурентной стоимости с принципом частичного равновесия.

Такое положение дел, хотя оно и демонстрирует сближение позиций, не могло, как свидетельствуют документы, надолго устроить Сраффу. Он, однако, не создает, как Дмитриев, новую теорию конкуренции. Решающим моментом оказывается его движение в направлении радикального отказа от маршаллианского принципа частичного равновесия.

В 1927 г. в мышлении Сраффы происходят революционные изменения, гораздо более значимые по своему масштабу и влиянию на его дальнейшие построения, чем идеи в теории конкуренции 1925 - 1926 гг. (73) В течение нескольких недель Сраффа открывает для себя новый мир - классическую теорию, освобожденную от метода частичного равновесия: "...что для этого требуется, так это идти... от Маршалла к Марксу, от отрицательной полезности к материальным издержкам". Главную цель этого движения он видит в том, чтобы "переформулировать Маркса в современных терминах, путем замены его метафизики и терминологии гегелевского типа нашей собственной современной метафизикой и терминологией" (74). Однако, несмотря на симпатии к Марксу и его политическим взглядам (которые возникли под влиянием А. Грамши), Сраффа видел тогда его роль в истории экономической мысли в том, что Маркс лишь приспособил теорию издержек производства Рикардо к нуждам рабочего класса благодаря новому пониманию категории труда. Но для Сраффы того периода труд - метафизическое понятие, от которого теория объективистского типа должна быть освобождена.

В конечном счете Сраффа возвращается к У. Петти - первому автору из ряда классиков, у которого прослеживается (по контрасту с маршаллианскими "субъективными реальными издержками") понятие "реальных физических издержек" как средства поддержания труда, необходимого для прямого и косвенного производства товара. Таким образом, он встает на точку зрения теории издержек производства, максимально сближаясь с позицией очерка I Дмитриева; но между ними все равно остается расстояние, обусловленное различием в развиваемых методах: положению Смита в "Очерках" Дмитриева соответствует "Экономическая таблица" Кенэ в "Книге" Сраффы, первые черновые наброски которой (с системами уравнений, связывающих произведенный продукт и средства его производства (75)) относятся к октябрю-ноябрю 1927 г. Такова реализация пункта 1 нашей исходной схемы.

Конструирование системы у Сраффы происходило аналогично логике исследования Дмитриева: интерпретация "Начал..." Рикардо (пункт 2) в силу масштаба движения от Маркса к истокам экономической мысли давалась позже начала самого процесса конструирования (пункт 3). Он начинает с формулировки своих первых уравнений (то есть без производства прибавочного продукта, или, по его терминологии, "излишка"). Позже они составят предмет главы I "Производства товаров...".

Если понять метафизическую программу Сраффы как стремление к интеграции наследия классической экономической мысли в свою систему, то работа над изданием наследия Рикардо, начавшаяся с 1930 г., окажется не подвернувшимся случаем и не перерывом в собственных исследованиях, а закономерным и логичным шагом, основанном на прочном фундаменте воззрений Петти и Кенэ. Уже в 1930-е годы Сраффа открывает и использует в своих построениях интерпретацию теории Рикардо, основанную на не сформулированном в его текстах принципе "зерновой модели". Этот принцип позволял определять норму прибыли независимо от стандарта ценности, и далее Сраффа распространил его на общий случай "макрокосма" товаров (76). Последующее обращение к "эффекту Рикардо" и его сраффианское истолкование привели - вопреки традиционной точке зрения Холландера-Маршалла-Кеннана - к подтверждению неизменной позиции Рикардо относительно трудовой теории (77), причем важную роль здесь сыграло найденное в 1943 г. письмо Рикардо к Дж. Миллю (ср. прогноз Дмитриева 1908 г.). "Эффект Рикардо" тем не менее оставлял проблему основного капитала, и Сраффа, последовательно конструирующий свою систему (пункт 3), в конце 1930-х годов приходит к Марксу, а с января 1943 г., на решающем этапе развития своей собственной системы, - к Борткевичу (78).

Во второй период своего творчества Сраффа убедился в правильности "открытия Маркса" в русле своего собственного подхода (79) на основе "зерновой модели" и осознал, что Маркс по ряду моментов продвинулся дальше Рикардо в разработке теории прибавочного продукта. Речь шла об ошибочном отождествлении Рикардо нормы прибыли с нормой прибавочной стоимости (как следовало из рукописей

Маркса 1861 - 1863 гг.) и о плодотворном введении Марксом понятий постоянного капитала, не разлагаемого целиком на сумму заработных плат, и органического строения общественного капитала (80).

Главные результаты чтения Сраффой работ Борткевича состояли в следующем. Во-первых, он не проявил интереса к предложенной Борткевичем формальной процедуре трансформации стоимостей в цены производства. Во-вторых, Сраффа согласился с критикой Борткевичем теории прибыли и процента Бем-Баверка, постоянно ссылаясь на так называемую "максиму Борткевича" - утверждение, что процент на капитал может быть определен только через заданную систему технических условий производства (81). В-третьих, Сраффа выступил против критики Борткевичем теории Маркса и выявил слабости метода Борткевича, отметив поверхностность его аргументации относительно ошибочности закона тенденции нормы прибыли к понижению.

Явно выраженное желание Борткевича решить проблему, поставленную, по его мнению, самим же Марксом (для этого Борткевич и возвращается к Рикардо), только усилило критическое отношение со стороны Сраффы. Он обнаружил главный изъян метода Борткевича - предпосылку об использовании формулы редукции капитала к труду посредством конечного числа шагов. Цитируя утверждение Борткевича о том, что анализ ценности отдельного продукта следует вести "до той точки, когда мы достигнем постоянного капитала, непосредственно являющегося продуктом исключительно труда", Сраффа отмечает: "Это та же самая грубая ошибка, что и у Бем-Баверка!", и далее пишет: "Кроме того, он наблюдает только производство отдельного товара: ему не удается увидеть, что для общественного капитала понятие его органического строения имеет наиболее важный (конструктивный) аспект - и если гипотеза о ценности [то есть принцип "зерновой модели". - П. К.] работает, это понятие является единственным, в чем она нуждается".

В итоге Сраффа берет под защиту закон тенденции и находит, что в главе об анализе внутренних противоречий этого закона (т. III, гл. 15 II) содержится "идея максимальной нормы прибыли [R], соответствующей нулевой заработной плате, [которая] была предложена Марксом через случайный намек о возможности падения нормы прибыли, „даже если рабочие могли бы жить воздухом"" (82). Таким образом был обозначен важный § 22 "Производства товаров...".

В заметке от 29.08.1946 г. следует объяснение: "Идея снижающейся нормы прибыли основана на: 1) существовании максимальной нормы прибыли; 2) ее тождественности с орг[аническим] стр[оением] кап[итала]; 3) тенденции орг[анического] стр[оения] кап[итала] снижаться по мере накопления [капитала] и, таким образом, тенденции максимальной нормы прибыли к понижению. См. у Маркса о том, что „если бы рабочие жили воздухом"". И далее там же следует важное прибавление: "Те, кто отрицает [закон] тенденции, не осознают существования максимальной] нормы прибыли: все это из-за их убеждения (по линии аргументации Бем-Баверка), что "в конечном счете", то есть за конечное число шагов, блага производятся исключительно трудом. Это принял на веру даже Борткевич... Говоря кратко: снижающаяся норма прибыли основана на: а) существовании максимальной нормы прибыли, б) тенденции [ее] к понижению по мере роста накопления [капитала]. Вследствие этого, однако, существенная часть заработной платы может сокращаться, но она все равно не в состоянии компенсировать [падение] ее [нормы прибыли]. Те, кто возражают против этого, всегда говорят: достаточное снижение заработной платы может компенсировать любое снижение нормы прибыли (Борткевич, Джоан Робинсон [1942])".

Далее он переводит идею роста органического строения общественного капитала по Марксу на язык "эффекта Рикардо". Это означает, что перед нами эффект простого накопления капитала без технического прогресса (при текущем состоянии технологий) (83). Так, различив в теории Маркса случай простого накопления капитала и случай технического прогресса (последний, по его мнению, вовсе не нашел отражения в III томе "Капитала" и законе тенденции нормы прибыли к понижению), Сраффа подготовил почву для III части "Производства товаров...", связанной с "переключением технологий" и инициировавшей впоследствии дискуссию "двух Кембриджей".

И последний момент, демонстрирующий близость позиции Сраффы к Марксу: "Маркс, с одной стороны, (1) принимает заработную плату как заданную (в качестве ассортимента) [и выраженную] в товарах, для существования рабочих, а с другой стороны, (2) полагает массу прибыли в качестве заданной пропорции продукта труда. Две точки зрения несовместимы и вынуждены вести к противоречиям. Но Б[орткевич] хочет разрешить противоречие путем приведения (2) в согласие с (1). Напротив, правильное решение состоит в приведении (1) в соответствие с (2). Для точки зрения (1) в качестве отправного пункта имеет смысл рассматривать только „потребительный" (fodder-and-fuel) аспект заработной платы; но он все еще просмолен товарным фетишизмом. Необходимо выявить в заработной плате аспект „прибавочного продукта"; и это делается путем рассмотрения ее как w, или как доли „прибавочного продукта". Таким образом, (1) приводится в соответствие с (2); и вывод о том, что для [определения] нормы прибыли нужно принять во внимание весь капитал, становится верным". Более того, "нужен аналогичный шаг в отношении „авансированного" постоянного капитала, чтобы отделить его от его фетишистского характера, машин (и т. д.) и рассматривать его замещение в качестве доли совокупного продукта" (84).

Согласно ряду свидетельств, после знакомства с "Экономическими очерками" в 1960-х годах Сраффа передал право именоваться "первым неорикардианцем" Дмитриеву (85). Предшествующее изложение проясняет, почему это было сделано: Дмитриев предложил первую "не вульгарную" интерпретацию теории Рикардо (преимущественно главы I "О ценности"), в которой содержался выход как из "тавтологии цен" в критикуемой теории издержек производства, так и из противоречий, приписываемых самой теории Рикардо, обсуждение которой переходило, таким образом, на новый уровень. Этот результат Дмитриева был сложением показательных "частностей", таких, как адекватный математический аппарат, формулировка ранней версии "зерновой модели", осторожное отношение к трудовой теории ценности применительно к концепциям Рикардо и Маркса, критика подхода Бем-Баверка при формулировке системы для вычисления полных затрат труда, понимание роли теории конкуренции в построении теории ценности. Через все эти пункты, как мы видели, прошел и сам Сраффа на пути к "Производству товаров...".

Однако это движение обнаружило и свою оборотную сторону. Последовательная сраффианская критика принципа частичного равновесия Маршалла (к которому в теории ценности был близок Шапошников), затем подхода Борткевича, воспроизведшего "принцип окольности" Бем-Баверка и одновременно вступившего на путь традиционной интерпретации Рикардо в духе теории распределения (86), а также схем воспроизводства Туган-Барановского, ставит под сомнение теоретическое значение построений, осуществленных плеядой российских экономистов.

И тем не менее все сказанное подводит к мысли о более полной реализации потенциала выявленной аналитической традиции, некогда существовавшей в России. Это значит, что теперь, после Сраффы, для воспроизводства самой идеи воспроизводства необходимо совершить очередной круг, состоящий из обрисованных выше пунктов 1-3 и заключающий в своем существе возврат к "старым российским экономистам". На этом пути две вещи наполняют нас надеждой, чем продолжительнее и глубже мы думаем о них: теория "органического синтеза" Дмитриева, которая допускает неоднозначное толкование и, с некоторых пор, критически-конструктивные построения Г. фон Харазова (1877-1931), в работах которого также можно наблюдать искомые три пункта и который по праву должен занять свое место в ряду "Туган-Барановский-Дмитриев-Шапошников-Борткевич".

(1) Сраффа П. Производство товаров посредством товаров: Прелюдия к критике экономической теории. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 1999 [1960].

(2)Там же. С. 10-19.

(3) Такая трактовка идей Сраффы на российской почве, игнорирующая воспроизводственный подход, вероятно, ведет свое происхождение от работы М. Блауга "Экономическая мысль в ретроспективе", в которой как раз решается самая легкая задача: Блауг стремится представить сраффиапский способ изложения как "полностью вальрасианский" (Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело, 1994. С. 126). Неудивительно, что это решение ему вообще не удастся.

(4) Было справедливо отмечено, что количественная версия "противоречия" между I и III томами "Капитала" в отличие от качественной (О. Бем-Баверк) у нас практически неизвестна. См.: Чепуренко А. Ю. Идейная борьба вокруг "Капитала" сегодня. М.: Политиздат, 1988. С. 37.

(5) Ценность такого выгодного положения была бы только относительной. Впрочем, те представители современного марксизма, которые считают, что с марксизмом все в порядке, могут подобным восприятием уничтожить даже эту ценность; примером может служить игнорирование результатов спора "двух Кембриджей", связанных с критикой неоклассической теории капитала, в теперешних условиях распространения неоклассики в России.

(6) Тот факт, что здесь речь не идет об игнорировании теории Маркса, доказывается последующим изложением. Не умаляется, как можно видеть, и ключевое значение Маркса для воспроизводственной традиции. Если взглянуть, например, на работы В. Леонтьева по первому межотраслевому балансу (1925), принципу хозяйства как кругооборота (1928), балансу для экономики США за 1919 г. (1936) и по экономической теории Маркса (1938), то видно, что в них он также выходит за рамки односторонней трактовки Маркса как непререкаемого авторитета. Это же относится к многочисленным идеям отечественных экономистов 1910 -1920-х годов, поднявшихся па уровень мировой пауки: А. В. Чаянова, Г. А. Фельдмана, Н. Д. Кондратьева, В. А. Базарова и др., в частности А. А. Богданова в "Тектологии".

(7) Курц X., Салъвадори Н. Теория производства: долгосрочный анализ. М.: Финансы и статистика, 2004. С. 431. Тем более, что "вклад ученых русского происхождения в развитие этой теории [производства как кругооборота и прибавочного продукта] основывается на критике исследований Маркса". (Там же.)

(8) Туган-Барановский М. И. Учение о предельной полезности хозяйственных благ как причине их ценности // Юридический вестник. СПб., 1890. Т. 6, кн. 2, N 10.

(9) Там же. С. 228. Более того, он полагал, что "всякая теория ценности, которая не будет принимать в расчет этих обоих элементов, непременно окажется односторонней". (Там же. С. 215.)

(10) Туган-Барановский М. И. Избранное: Периодические промышленные кризисы. М.: Наука, РОССПЭН, 1997. С. 250.11) Там же. С. 227. Примечателен интерес Туган-Барановского к изданию писем Рикардо к Мальтусу (1887) при оценке теории рынка последнего (с. 23G), а также характеристика "полной победы Рикардо"; это свидетельствует о его серьезном отношении к наследию Рикардо, несмотря на установленную несколькими страницами рапсе ошибочность рикардианской теории. В тексте можно встретить и рассуждения о последствиях "эффекта Рикардо" - когда "все рабочие вплоть до одного будут замещены машинами" - для народного хозяйства и целом (с. 264-265, также с. 257-258). Вывод Тугай-Барановского о том, что если "рабочий класс исчезнет, это нисколько не затруднит реализации продуктов капиталистической промышленности", ближе Рикардо, чем Марксу.

(12) Туган-Барановский М. И. Избранное. С. 241.

(13) Дмитриев В. К. А. А. Мануйлов: Понятие ценности но учению экономистов классической школы [Рец. на кн.] // Русское экономическое обозрение. 1901. N 7. С. 142.

(14) Дмитриев В. К. Экономические очерки. М.: ГУ-ВШЭ, 2001. С. 60. Критика была направлена как на математический способ достижения результата, так и на принцип исследования.

(15) Дмитриев В. К. Новый русский трактат по теории политической экономии (Туган-Барановский М. И. Основы политической экономии. СПб., 1909) [Рец. па кн.], // Русская мысль. 1909. N 11. С. 118 - 119. Дмитриев считал, что возможность синтеза открывается только и случае, если субъективная теория будет субъективной теорией меновой ценности. С ним солидаризировался В. Я. Железной, отмечавший, что "желание синтеза было очень сильно в русской литературе", однако "легкое разрешение противоречия между теорией предельной полезности и теорией объективной меновой ценности Туган-Барановским не встретило в ней сочувствия" (Железное В. Я. Россия, // Русские историки экономической мысли России: В. В. Святловский, М. И. Туган-Барановский, В. Я. Железной. М.: Наука, 2003 [1927]. С. 285).

(16) Дмитриев В. К, Экономические очерки. С. 234.

(17) Там же. С. 242.

(18) Дмитриев В. К. Теория ценности (обзор литературы на русском языке) [1908] // Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 477.

(19) Этот же упрек еще раньше выдвигался им при рассмотрении вопроса об определении уровня прибыли в теории Д. Рикардо (Bohm-Bawcrk E. von. Gcschichtc mid Kritik tier Kapitalzins-Thcoricn. Innsbruck: Wagncr'schc Universitats-Buchhandlung, 1884. Bd. I. S. 101 - 111).

(20) Где Р - цепа товара, 5 - ставка заработной платы, / - процент па капитал, равный всей прибыли, F - рента; S, по мнению Вальраса, можно определить самостоятельно из классической теории заработной платы; F по теории Рикардо - если говорить о процессе образования цепы - равна нулю.

(21) Jevons W. S. The Theory of Political Economy. L.: Macmillan and Co., 1924 [1871]. P. 165.

(22) "Цена продукта равна издержкам производства той его части, произведенной на пределе, на котором действуют такие неблагоприятные условия, при каких рента не возникает. Издержки производства этой части можно исчислить, не попадая в порочный круг, тогда как исчисление издержек производства других его частей приводит в этот круг" (Маршалл А. Принципы экономической пауки. М.: Прогресс, 1993. Т. 2. С. 198 - 199).

(23) Маршалл А. Принципы экономической пауки. Т. III. С. 282.

(24) Этому принципу вычисления, как и полученному результату, с конца 1950-х годов было суждено стать основным мерилом ценности Дмитриевской теории (в связи с воссозданием отечественной экономико-математической школы и развитием межотраслевого моделирования по примеру В. Леонтьева).

(25) Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 504 - сообщение, посвященное памяти Дмитриева [1914].

(26) "Главная заслуга Рикардо не в этом, а в установлении законов, определяющих абсолютную высоту прибыли" (Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 76).

(27) "Заслуга Рикардо состоит в том, что он первый указал, что между уравнениями производства есть одно такое, которое дает нам возможность непосредственно (т.е. не прибегая к помощи остальных уравнений) определить величину [нормы прибыли] r" (Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 78).

(28) Там же. С. 80.

(29) Там же. С. 85.

(30) Там же. С. 94.

(31) Там же. Очерк I. С. 51 - конец гл. III очерка П. С. 194.

(32) Там же. Гл. IV. С.198-200.

(33) Среди которых были Л. Вальрас, Р. Ауспиц, Р. Либси, В. Лаупгардт.

(34) Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 524 - предисловие Д. М. Нути к английскому изданию "Очерков".

(35) Методологически Маршалл как бы возражал Дмитриеву: "...функция анализа и дедукции в экономической науке состоит не в создании нескольких длинных цепей логических рассуждений, а в правильном создании многих коротких цепочек и отдельных соединительных звеньев" (Маршалл А. Принципы экономической пауки. Т. III. С. 212; ср. эти же его упреки в адрес Рикардо: там же. С. 277-278). Более того, под теорией он понимал "не совокупность конкретных истин, а мотор, предназначенный для того, чтобы открывать такие истины" (Marshall A. The present position of economics [1885] // A. C. Pigon (cd.) Memorials of Alfred Marshall. NY.: Kcllcy & Millman, 1956. P. 159).

(36) Дмитриев В. К. Экономические очерки. С. 504.

(37) Шапошников Н. Н. Свободная конкуренция и цена товаров // Русское экономическое обозрение. 1905. N 2.

(38) Шапошников Н. Н. Теория ценности Бем-Баверка. (Приложение к журналу "Вестник права". М., 1906. N IV.)

(39) Шапошников Н. Н. Основы политической экономии М.И. Туган-Барановскогр [Рец. на кн.] // Критическое обозрение. М., 1909. Вып. V. С. 49.

(40) Из самых современных исследований наследия Дмитриева следует вывод, что пс преодолена главная трудность в интерпретации первого очерка и "Очерков" в целом: "Едва ли возможно решить, содержат ли они в себе сущность неорикардианской системы распределения или находятся на пути к неоклассической теории" (Schcfold В. V. К. Dmitricv: Em russischcr Neoricardianer // Schriften cles Vereins fur Sozialpolitik. N. F., Bd. 115. Berlin: Dunckcr & Humblot, 1992. S. 110).

(41) Шапошников Н. Н. Теория ценности и распределения. М.: Тип. торг, дома "Мысль", 1912. Гл. I-II.

(42) Впрочем, есть мнение, что еще до него Э. Берцштейн, К. Каутский и К. Шмидт поняли: Марксова теория прибыли и цепы производства опровергает Марксову теорию стоимости (Чепурепко А. Ю. Идейная борьба вокруг "Капитала" сегодня. С. 204-205). Бем-Баверку ответил стоявший тогда на марксистских позициях Р. Гильффдинг (1904).

(43) Bortkiewicz L. von. Der Kardinalfehler der Bohm-Bawcrkschcn Zinsthcoric // Schmollcrs Jahrbuch. 1906. Bd. 30. S. 958. И хотя критика Борткевича повлекла за собой аргументированный ответ X. Освальта (Oswalt H. Zur Zinsthcoric. I: Zuschrift // Schmollcrs Jahrbuch. 1907. Bd. 31. S. 1281 - 1288), он остался на своей позиции, подчеркнув, что полученный им результат сводится к краткой формуле: для определения ценности товаров надо принимать во внимание только фактические, а не потенциальные методы производства (Bortkiczvicz L. von. Zur Zinstheoric. II: Entgcgmmg // Schmollers Jahrbuch. 1907. Bd. 31. S. 1296-1297, 1299).

(44) Bortkiewicz L. von. Wcrtrechnung und Preisrechnung im Marxschcn System // Archiv fur Sozia(альфа)wisscnschaft und Sozialpolitik. Tubingen, 1906. Bd. XXIII. Heft 1; 1907. Bd. XXV. Heft 1, 2.

(45) Bortkiewicz L. Op. cit. 1906. S. 34 - 35. Он без видимого труда подверг критике существующие интерпретации "противоречия" в трудах Т. Масарика, Э. Лаигс, Э. Гюнтера, К. Диля (комментатора трудов Рикардо), В. Лсксиса, Э. фон Бем-Баверка, Ж. Коморжинского, В. Зомбарта, Г. Зиммсля, А. Коппеля и Р. Гильфердинга.

(46)Ibid. S. 48-49.

(47) Ibid. S. 49.

(48) Bortkiewicz L. Op. cit. 1907. Heft 1. S. 34-35.

(49) Ibid. S. 37.

(50) См. его высказывание о тексте статьи Леонтьева "Хозяйство как кругооборот", представленной декану Берлинского университета в качестве диссертации па соискание PhD (осень 1927), как о, вис всякого сомнения, удовлетворительной, по содержащей "очень сомнительные конструкции" (Леонтьев В. В. Документы. Воспоминания. Статьи. СПб.: Гуманистика, 2006. С. 114).

(51) Bortkiewicz L. von. Op. cit. 1907. Hct't 1. S. 35.

(52) Ibid. S. 43.

(53) Bortkiewicz L. von. Op. cit. 1907. Heft 2. S. 445.

(54) Или, как показывает Борткевич, во всех отраслях производства (Ibid. S. 465).

(55) Ibid. S. 475.

(56)Как считал, например, П. Б. Струве. (См.: Струве П. Б. Основная антиномия трудовой теории ценности // Жизнь. 1900. Кн. 2.)

(57) Причем, как было подмечено Борткевичем, последний аспект заботил апологетов-марксистов меньше всего (Bortkicwicz L. von. Wertrechming und Preisrechnung im Marxschcn System. 1907. Heft 2. S. 476-477).

(58)Bortkicwicz L. von. Zur Berichtigung der grundlegendcn thcorctischen Konstruktion von Marx im drittcn Band des "Kapital" // Jahrbucher fur Nationalokonomic und Statistik. 1907. Bd. 34. S. 319 - 335. Он снова апеллирует к "Теоретическим основам марксизма" (1905), отмечая, что схемы Туган-Барановского представляют исключение из правила некритического отношения к методу Маркса в III томе "Капитала" (S. 319). Интересно, что позже, уже в Суздальский период, при построении своей теоретической системы именно к этой книге Туган-Барановского будет проявлять настоятельный интерес Н. Д. Кондратьев (Кондратьев Н. Д. Суздальские письма. М.: Экономика, 2004. С. 82, 94 и др., также с. 776-798 [1923]).

(59)Bortkicwicz L. von. Zur Bcrichtigung tier grundlcgcndcn thcorctischcn Konstruktion von Marx. S. 323 - 324. На этот факт в нашей литературе указывалось (см.: Чепуренко А. Ю. Идейная борьба вокруг "Капитала" сегодня. С. 39 - 44).

(60) Ibicl. S. 334.

(61) Ibid. S. 335.

(62) "Из пробелов [в книге Туган-Барановского] па первом месте следует, по нашему мнению, поставить совершенное отсутствие анализа явления конкуренции. О той важной роли, какую играет принцип свободной конкуренции во всех построениях теоретической экономии, вряд ли надо распространяться... Вряд ли можно признать правильным полное игнорирование вопроса такой большой важности..." (Дмитриев В. К. Новый русский трактат. 1909. С. 104 - 105).

(63) "Письма Рикардо имеют настолько важное значение для правильного понимания его взглядов, что никакая выборка не будет все-таки в состоянии удовлетворить читателя, стремящегося к объективному и возможно полному уяснению взглядов Рикардо..." (Дмитриев В. К. Давид Рикардо. Собрание сочинений. Т. I: Начала политической экономии и податного обложения // Критическое обозрение. 1908. Вып. IV. С. 55 - 56).

(64) Sraffa P. Increasing Returns and the Representative Firm: A Criticism and "Rejoinder" // Economic Journal. 1930. Vol. 40. March. P. 93.

(65)Конечно, вместо Маркса в пункте 1 рассматривается Маршалл, по условия, в которых молодой человек, приехавший в Кембридж - "маршаллианскую Мекку" - в сентябре 1927 г. (по приглашению Дж. М. Кейнса), в кратчайшие сроки сумел выдвинуться в первые ряды интеллектуалов, вполне сглаживают это различие.

(66) Каталог документов Сраффы (Trinity College Wren Library) включает: личные и семейные документы (А), документы, относящиеся к его академической деятельности (В), эпистолярное наследие (С), заметки, лекции, публикации (D, соответственно D1, D2, D3), дневники (Е), воспоминания коллег (F), публикации других (G), библиографический материал (Н), материалы, исключенные из опубликованных книг (I), разнос (J). Ссылки на цитируемый архивный материал - из коллекций С и D по данным каталога Трипиити-колледжа или же по собственной пагинации Барадуэя - Гарсиьяни - не приводятся по соображениям экономии места и облегчения восприятия текста. Их можно найти в предисловии к готовящемуся к печати изданию: Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения. Избранное. М.: Эксмо, 2007.

(67)Pasinctti L. L. Continuity and Change in Picro Sraffa's Thought - An Archival Excursus // T. Cozzi, R. Marchionatti (cds.). Piero Sraffa's Political Economy: A Centennial Estimate. L., N.Y.: Routlcdgc, 2001. P. 139-156.

(68) Garegnani P. On a turning point in Sraffa's theoretical and interpretative position in the late 1920s // European Journal History of Economic Thought. 2005. Vol. 12, N 3. P. 454-457. Позже Дж. Робинсон и Э. Чемберлин доведут ее в 1933 г. до логического конца.

(69) Сраффа П. Производство товаров... С. 145.

(70) Где F (X) - общий чистый доход (отрасли); X - объем общего потенциального предложения. "Это уравнение даст нам в наиболее общей форме условия равновесия в области производства (потенциального предложения) при любом числе конкурирующих предпринимателей" (Дмитриев В. К. Экономические очерки. Очерк П. С. 176).

(71) Сраффа П. Указ. соч. С. 149 - 150; ср.: Sraffa P. Laws of Returns under competitive conditions // Economic Journal. 1926. Vol 36, N 144. P. 545.

(72) "Как только эта эластичность увеличивается, конкуренция начинает становиться чувствительнее и неизменно делается более значительной, в то время как эластичность растет. Это происходит до бесконечной эластичности спроса на продукт отдельного предприятия, соответствующей состоянию совершенной конкуренции" (Сраффа П. Указ. соч. С. 150).

(73)Ср.: Самуэльсон П. Монополистическая конкуренция - революция в теории // Теория фирмы. Вып. 2. / Под ред. В. М. Гальперина. СПб.: Экономическая школа, 1995.

(74) Цит. по: DC Vivo G. Produzione di merci a mezzo di mcrci: note sul percorso intcllcttualc di Sraffa // Contributions to Political Economy / M. Pivctti (cd.). Napoli: Carocci, 2000. Vol. 22. P. 7.

(75) К необходимости построения теории в терминах системы уравнений он приходит, что показательно, после признанных неудачными попыток осуществить процедуру редукции реальных издержек к "стандарту ценности" для определения цепы отдельного товара (из-за непреодолимости проблемы "порочного круга"). Аналогичную процедуру в то же время пытался осуществить Леонтьев, и он также вернулся к точке зрения кругооборота, реализуемого "Таблицей" Кепэ (Леонтьев В. В. Документы, воспоминания. Статьи. С. 104 - 106). Можно сравнить разрешение проблемы "порочного круга" Дмитриевым и идею Самуэльсона о "воспроизводственном залпе" - одновременном открытии метода "затраты-выпуск" В. Леонтьевым, П. Сраффой и Дж. фон Нейманом в конце 1920-х годов.Там же. С. 111.)

(76) Sraffa P. Introduction // P. Sraffa (cd.) The Works and Correspondence of David Ricardo. Cambridge: Cambridge University Press, 1951. Vol. I. P. XXXI-XXXII. (Русский перевод: Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения // Рикардо Д. Избранное. М.: Эксмо, 2007.)

(77) Из письма М. Добба Т. Прагеру от 23.12.1950 г.: "Сраффианское издание сочинений и эпистолярного наследия Рикардо (над которым, как вы, наверное, знаете, он работаете 1930 г. и к которому я присоединился в 1948 г., чтобы помочь ему закончить работу), я рад сообщить, близится к концу...Я думаю, мы окончательно установили... что изложение трудовой теории Рикардо не испытывало „ослабления" с течением времени: что фактически в конце своей жизни он достиг точки зрения, близкой к Марксу, так что настоящая линия происхождения [теории] ведет, конечно, от Рикардо к Марксу, а не от Рикардо к теории издержек производства в духе Милля и от него к Маршаллу, о чем говорит буржуазная традиция" (цит. по: Pollitt В. Н. Clearing the Path for "Production of Commodities by Means of Commodities" / Bharadwaj K., Schcfold B. (eds). Essays on Picro Sraffa. L.: Unwin Hyman, 1990. P. 524).

(78) Gehrke C., Kurz H. Sraffa on von Bortkicwicz: Reconstructing the Classical Theory of Value and Distribution // History of Political Economy. 2006. Vol. 38. P. 94-95.79) Ему соответствуют § 1 - 5, 8, 10-21 "Производства товаров...".

(80)Тем не менее Сраффа подметил в текстах Маркса колебания между двумя трактовками заработной платы - реальной заработной платы, состоящей из набора товаров, и так называемой пропорциональной заработной платы, то есть доли прибавочного продукта общества. По его мнению, они стали источником порождения путаницы и неверных толкований (Gehrke С., Kurz Н. Sraffa on von Bortkicwicz. P. 110 - 111).

(81) Причем Сраффа до такой степени считал, что это совпадает с его собственными взглядами (против маржиналистских теорий капитала), что, написав в январе 1958 г. фрагмент "Заметки на полях [книги]", содержащий ссылки на две указанные выше работы Борткевича 1906 г. и цитаты из них, первоначально хотел даже включить его в предисловие к "Производству товаров..." (Gehrke С., Kurz H. Sraffa on von Bortkicwicz. P. 140 - 141).

(82) Сраффа П. Производство товаров... Прил. D. §3. С. 135. Также - "в более общем случае" - благодаря настойчивому отрицанию Марксом "догмы Смита". См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. 1. М.: Политиздат, 1961. Гл. 15. С. 271.

(83) "Машины и труд находятся в постоянной конкуренции и часто первые могут по находить применения до тех пор, пока труд [поминальная заработная плата] не возрастет [в ценности] (The Works and Correspondence of David Ricardo. 1951. Vol. I. P. 395). Эффект, по мнению Сраффы, предполагает внедрение не совершенно новых, а уже существующих, но не участвовавших ранее в производстве машин.

(84) Фактологическим подтверждением является и фрагмент, написанный Сраффон в момент "аналитического триумфа" (речь идет о получении "стандартной системы" и январе 1944 г., практически сразу после написания комментариев к работам Борткевича): "То, что Маркс знал все это, демонстрируется применением (иначе противоречивым) "простого правила" и редукции стоимостей к ценам и s [излишка] к r [прибыли], хотя в другом месте - отрицанием того, что орг[аническое] стр[оспис] потребительских] благ и средств производства] является одним и тем же. Противоположные нестыковки у. Туган-Б[арановского] и Борткевича".

(85) "Сраффа обладал единственным экземпляром русского оригинала в западном мире" (Desai M. The Transformation Problem // Journal of Economic Surveys. 1988. Vol. 2, N 4. P. 312).

(86) Он принял мысль об обратной зависимости между заработной платой и прибылью, по, как оказалось, не развил ее до конца. В этой связи показательно молчание Дмитриева относительно указанных работ Борткевича.