СООТНОШЕНИЕ ВНУТРЕННИХ И ВНЕШНИХ УСЛОВИЙ РАЗВИТИЯ

Наряду с системным, для России остро стоит еще один исключительной значимости вопрос - о соотношении внутренних и внешних условий хозяйствования. От принципиально правильного решения данного вопроса существенным образом зависит то, на каких собственно началах следует базировать стратегию государственного регулирования экономики, и соответственно -промышленную политику как способ этапной конкретизации и реализации намеченного пути развития. Только на основе предварительного, точного и отчетливого определения того, какие из условий принимаются за первичные, а какие за вторичные, возможно достижение полной ясности относительно исходного пункта: что чему подчинено - внешние условия внутренним, или наоборот? Речь идет о выборе, фундаментальном для общества и государства, поскольку он должен предшествовать выработке основополагающих решений в области социально-экономического развития страны.

Несмотря на тирады о приверженности демократии и демократических ценностей, реформаторы с самого начала умалчивают, в пользу каких именно условий хозяйствования расставлены приоритеты проводимой ими политики реформ. На самом деле, разумеется, совершенно определенный выбор был сделан, и страна долго уже, свыше полутора десятилетий несет бремя его последствий, однако гласно и прямо социальное большинство о нем не проинформировано.

Истина и так видна, но реформаторы явно опасаются признать ее. Им трудно огласить простую и объективную правду о том, что судьбу России затеянные реформы подчиняют иностранному капиталу, поскольку ставят внешние условия хозяйствования выше внутренних. Легковесное кредо реформаторов вмещается в формулу, высмеянную еще сатириками 1920-х гг.: "Запад нам поможет". Тем не менее, несмотря на зримые последствия "помощи", до сих пор не погасли и тлеют угли множества ложных иллюзий, по-прежнему внушаемых массовому сознанию.И ныне искусственно поддерживаются упования на чудодейственный будто бы поток иностранных инвестиций, способных возвести Россию вровень со США по производительности труда и уровню жизни. Усиленно подогреваются целевые ожидания, связанные со вступлением в ВТО, как будто формальное присоединение к сей организации может превратить сырьевую экономику в высокотехнологичную. Сохраняется негласный выбор, сделанный на рубеже 1980-1990-х гг., и соответствующие ему основы политики, всецело зависимой от иностранного капитала, прежде всего - долларового.

Теперь едва ли есть необходимость в том, чтобы убеждать кого бы то ни было в тяжкой зависимости пореформенной российской экономики от внешнего рынка и транснациональных корпораций. Накопленная за период реформ критическая масса неоспоримых фактов и доводов оказалась более чем достаточной, чтобы произвести переворот уже не только в научном, но и общественном сознании в целом. Реальная картина все быстрее очищается от наносных и вульгарно идеологических наслоений. Неизжитых иллюзий еще хватает, однако участь их в сущности предрешена.

Одинаковы ли "условия глобализации"? В последнее десятилетие с подачи идеологов "Вашингтонского консенсуса" спешно сконструировано новое оправдание приоритета внешнего над внутренним - со ссылкой на глобализацию, интерпретируемую как феномен такой невиданной ранее взаимозависимости стран и народов, при которой границы между национальным и интернациональным стираются до неразличимых. Замысел вашингтонских архитекторов однополярного мирового порядка очевиден: раз всемирное хозяйство обрело признаки единого, то в его рамках исчезает подразделение на внешнее и внутреннее, вследствие чего снимается и вопрос о соотношении между ними. Обогащенные очередной заокеанской подсказкой, реформаторы стали транслировать заимствованную аргументацию с шаблонной присказкой - "в условиях глобализации".

Однако апологетическая конструкция, сооруженная для идейного подкрепления глобальной власти американского капитала, состоит из призрачных элементов и являет собой просто фантом беспомощной идеологической демагогии. Стремление распространить концепцию "равенства возможностей" на все мировое хозяйство подчинено в действительности попытке отвлечь от свойственной капитализму неравномерности глобального развития, особенно резко возросшей после того, как перестал существовать Советский Союз.

Разные страны мира и прежде находились в неравных условиях, на различных стадиях формационного движения, однако биполярное мироустройство помогало поддерживать и прогрессивные тенденции, заключенные преимущественно в расширении индустриализованной фазы прогресса человечества, а также в формировании международной кооперации и интеграции труда в сфере действия противоборствующих общественно-экономических систем. Роль СССР в новейшей истории человеческой цивилизации, ныне часто недооцениваемая или даже бездумно принижаемая, в действительности была весьма значительной, особенно своим беспримерным вкладом в индустриализацию многих стран планеты. В их числе нельзя не упомянуть Китай и Индию, которые благодаря заложенной ранее материально-технической и системной базе вырываются в настоящее время на ведущие позиции и, по оценкам экспертов, в недалекой перспективе могут оказаться движущими силами роста всей мировой экономики.

В отличие от США, "помощь" которых никогда не подчинялась развитию производительных сил слаборазвитых стран, Советский Союз оказывал особое содействие формированию в первую очередь электроэнергетического сектора и обрабатывающей промышленности. Именно СССР являлся активным поборником международного технологического обмена, предоставляя нуждающимся странам передовые для своего времени станки, машины, агрегаты, оборудование, строительные механизмы, транспортную технику, электронику, средства связи и т. д.

Как показывают статистически зафиксированные факты, вплоть до "саботажа перестройкой", т. е. до 1985 г. СССР в кооперации с другими странами-членами СЭВ (Совета экономической взаимопомощи) действовал как крупнейший индустриально-технологический донор мировой экономики. Сообща указанные страны производили тогда больше машин и электроники, чем импортировали и потребляли (табл. 1).

Согласно сведениям, приведенным в таблице, страны Центральной и Восточной Европы, которые и составляли ядро СЭВ, еще в 1980-1984 гг. лидировали по количественному выпуску машинно-технической продукции и средств электроники, заметно опережая другие развитые страны. Если учесть, что положительный баланс складывался с учетом внешней торговли и технической помощи слаборазвитым странам, общий уровень ее качества также соответствовал конкурентоспособному, хотя острота потребности в структурной и технологической модернизации сказывалась в то время уже довольно ощутимо. Продукция нефтехимии, включая фармацевтику, машины и оборудование, электронная техника, прочие изделия обрабатывающей индустрии (включая продукцию ВПК) - по всем этим позициям страны СЭВ не уступали развитым и находились среди развитых. Такова была картина за год до начала "перестройки" и последующих реформ.

В 2001 г. удельный вес стран Центральной и Восточной Европы в мировом экспорте химической продукции составил 3, 18%, машин - 3, 48 и электроники - 2, 49%, против, соответственно, 80, 61, 83, 48 и 58, 14% по группе развитых стран. Более высокие показатели и в приростном, и в абсолютном выражении обеспечивают ныне даже страны Южной Америки, еще недавно бывшие наименее развитыми индустриально: доля в экспорте машин - 4, 61 и электроники - 5, 64%, при среднегодовых темпах прироста того и другого - 15 и 18, 4%.

Сопоставляя ряды обеих таблиц (1 и 2), можно прийти к выводу, что для стран Центральной и Восточной Европы, и в особенности для бывших советских республик, события периода 1985-2001 гг. перечеркнули прежде завоеванные достижения. Самый глубокий провал пришелся на машиностроительный комплекс, в котором интегрируются все современные наукоемкие, цифровые технологии. Спад существенно повлиял на усредненные темпы роста экспорта за 1980-2001 г., и по машиностроению они оказались самыми низкими в мире, ниже даже, чем по группе наименее развитых стран (3, 8 против 7, 3%). Одни из самых низких они и в сфере электроники (9, 6%).

Надо иметь в виду агрегированный характер анализируемых данных, сведенных вместе для стран, которые с 1990-1991 гг. уже несоединимы. Неправомерно теперь включать Россию в одну группу с Польшей, Чехией, Словакией, Венгрией, где принятая в середине 1990-х гг. промышленная политика позволила на протяжении 1998-2001 гг. обеспечить динамичное развитие именно секторов высоких технологий. Если исключить поименованные страны, то статистика для России оказалась бы намного тревожнее. Истинный масштаб отсталости на главном направлении больше того, какой прослеживается по агрегированным данным. Соответственно и усилия, необходимые для того, чтобы добиться перелома, должны быть куда более серьезными, сфокусированными и энергичными, чем обычно. По сути, требуется мобилизация всего научно-технического и промышленного потенциала страны, концентрация всех наличных ресурсов, а также громадный и всеобщий трудовой подъем, сравнимый с массовыми трудовым энтузиазмом в годы первых пятилеток.

Сплочение общества ради решения задачи технотронной модернизации и высокотехнологичного качества роста - вот единственное, чем Россия может сохранить свою историческую перспективу.

В связи с актуальностью хотелось бы особо отметить следующее многозначительное обстоятельство: вопреки широко тиражируемым реляциям, "условия глобализации", или так называемого однополярного мира, привели на практике не к ускорению, а существенному торможению и ухудшению качества экономического роста в масштабе планеты.

Как выясняется, разрушение СССР и свертывание процессов целенаправленной индустриализации ряда стран нанесло ощутимый удар по условиям развития всего мирового хозяйства. Вместо опережения, темпы роста стали снижаться до уровня годового прироста населения Земли, в связи с чем раскручивается новый цикл обострения объективно глобальных проблем: ресурсной, продовольственной, экологической, питьевой, демографической, эпидемической и т. д. Крайне негативно повлиял также экономический спад в бывших советских республиках, обусловленный дезинтеграцией и деиндустриализацией. Промышленный прогресс сменился здесь регрессом, вследствие чего былой позитивный вклад в подъем мирового хозяйства сошел на нет. Пореформенная Россия и сама не развивает сейчас процессы неоиндустриализации, и не содействует, увы, планетарному их распространению.

Кроме того, место внешнеэкономической политики СССР и СЭВ заняли с 1990-х гг. программы МВФ и Всемирного банка, подчиненные исключительно осуществлению требований "Вашингтонского консенсуса" (фактически консенсуса "большой семерки" относительно мирового господства США), а они не предусматривают ни создания и модернизации обрабатывающей индустрии, ни подъема производительных сил на основе реальной передачи наукоемких технологий. Международный технологический обмен замкнут ныне целиком в рамках транснациональных корпораций, которые если и размещают в своих зарубежных филиалах высокотехнологичные производства, то только фрагментарные и оборудованные морально устарелыми комплексами и линиями, без подразделений и центров НИР и НИОКР.

Если оценивать в контексте экономического роста, к лучшему или худшему изменились мирохозяйственные условия после того, как не стало Советского Союза, то можно использовать критерий, общепринятый в нынешних международных сопоставлениях - среднегодовые темпы прироста ВВП мировой экономики на душу населения (в неизменных ценах). В соответствии с названным критерием, динамика в период 1961-2003 гг. складывалась следующим образом: на протяжении 1960-х гг. - около 3, 4% в год, 1970-х - 2, 1, 1980-х -1, 3, 1990-х - 1% (см. график 1).

Как видим, с точки зрения экономического роста мирохозяйственные условия, установленные после разрушения СССР, стали существенно хуже. Даже высокие темпы роста, удерживаемые Китаем, Индией и рядом стран ЕС, оказались не в состоянии компенсировать "выбытие" советской экономики. У КНР по машинно-технической продукции и промышленной электронике складывается ныне почти чистый баланс: внутреннее потребление равно объемам собственного производства и импорта. Следовательно, КНР не может заместить СССР в качестве технологического донора, по крайней мере - в ближайшие годы. То же самое можно сказать и об Индии. Обе страны целиком сфокусированы сейчас на развитии своих производительных сил.

Теперь те времена остались в прошлом, а расстояние между крайними границами диапазона глобальной неравномерности увеличилось за период 1960-2000 гг. более чем в 2 раза. В частности, если на душу населения 20 беднейших стран в 1960-1962 гг. приходилось 212 долл. ВВП в год, то в 2000-2002 гг. -лишь 267 долл.; в 20 наиболее развитых державах, соответственно, 11417 долл. в 1960-1962 гг. и 32339 долл. в 2000-2002 гг. (см. график 2).

Исходя из приведенных величин, можно подсчитать, насколько изменился разрыв между ведущими и замыкающими странами. В 1960-1962 гг. он был 54-кратным, а в 2000-2002 гг. стал более чем 120-кратным. Столь высокий уровень неравномерности социально-экономического развития едва ли может свидетельствовать в пользу утверждений о происходящем будто бы выравнивании мирохозяйственных условий.

Аналогичный вывод вытекает при применении других, более качественных и содержательных критериев.

Во-первых, все современные страны подразделяются в зависимости от стадии развития капитализма: в передовых господствует высший, государственнокорпоративный капитализм, основанный на "экономике корпораций"; в отсталых, напротив, доминируют отношения низшего капитализма, еще домонополистического, а в некоторых регионах - даже мануфактурного. Высший капитализм главенствует над низшим и экономически покоряет его, ибо несопоставимо сильнее по концентрации и массе применяемого промышленного и финансового капитала.

В-третьих, все страны подразделяются ныне на индустриально-сырьевые и индустриально-технологические. Отсталые способны к применению машинной добычи сырьевых ресурсов, но не имеют производства самих машин. Передовые же обладают поставленным производством машин, притом оно все более и более автоматизируется, обретает черты и свойства технотронного, когда человек управляет рабочими машинами с помощью электронных машин и роботов. Высокие, наукоемкие, цифровые технологии означают не что иное, как технологии технотронного уровня, с интеграцией всей единичной ячейки современных производительных сил: работник - ЭВМ - средства производства.

В-четвертых, индустриально-сырьевые страны обладают лишь дезинтегрированным воспроизводством, лишенным замкнутых циклов производства наукоемкой продукции, между тем как индустриально-технологические имеют вертикально-интегрированное строение хозяйства, воплощенное в секторе многоотраслевых корпораций, специализированных на выпуске конкурентоспособной продукции конечного спроса.

Сырьевые страны в принципе неспособны составить конкуренцию высокотехнологичным. Без интеграционных технологий и вертикальной интеграции невозможно эффективно перерабатывать добываемое сырье и превращать его в готовую продукцию с высокой долей добавленной стоимости на единицу веса. Количественно низшая граница для конкурентоспособной продукции оценивается, по нашим расчетам, следующим соотношением -1 долл./1 г, или "1 на 1".

Данному соотношению отвечают, к примеру, продукция авиастроения, микропроцессорной промышленности, космической и оптико-волоконной связи, устройства цифрового телевидения, изделия фармацевтики, роботизированная техника и т. д. Но оно совершенно невыполнимо для какого-либо сырьевого производства. К примеру, для 1 барреля сырой нефти при цене 55 долл. и издержках в размере 5 долл. получается соотношение, в 3180 раз меньшее, чем граничное "1 на 1" для конкурентоспособности.

Установленное соотношение "1 на 1" исчерпывающе объясняет, почему положение той или иной страны в международном разделении труда определяется наличием у нее наукоемких технологий, а не сырья. Если 1 гражданский авиалайнер эквивалентен по стоимости 1 млн. т нефти, то нефтяная страна неизбежно будет в зависимости от авиационной. И, между прочим, в настоящее время США (объявлением эмбарго на поставку запасных частей к воздушным судам Ирана) нажимают именно на авиационный рычаг зависимости, понуждая к свертыванию иранской атомной программы и нацеливаясь на захват - прямой или экономический - обильных иранских нефтяных запасов.

Итак, с точки зрения рассмотренных критериев совершенно очевидно, что условия однополярной глобализации не стирают различий между низшим и высшим капитализмом, между странами-кредиторами и странами-должниками, между индустриально-сырьевыми и индустриально-технологическими странами. Более того, они закрепляют имеющиеся различия и до предела обостряют неравномерность социально-экономического развития разных частей и регионов планеты.

Отмеченные условия, если отрешиться от иллюзий и апологетических мифов, сотканы из жестоких противоречий, столь же антагонистических по своему характеру, как и сама капиталистическая формация. На одном их полюсе находятся страны-эксплуататоры, а на другом - эксплуатируемые. Было бы преждевременным считать, будто мировое хозяйство стало ближе к единому. Несмотря на действие объективной тенденции обобществления и международной интеграции, господствующие капиталистические отношения продолжают воспроизводить реакционные противоположности: империализм - с одной стороны, и неоколонии - с другой.

Гегемония "империализма доллара". На мирохозяйственные процессы особое воздействие оказывает еще и такой значимый фактор, как глобальная экспансия американского капитала, устремленного к мировому господству. В оценке природы и направленности данного фактора недопустимы ошибки и заблуждения. Благодаря практике, истина прояснилась уже целиком и полностью: американский капитал, следующий давнему имперскому правилу "разделяй и властвуй", сеет в мире не прогресс, но реакцию, отсталость и дезинтеграцию.

Вместе с исчезновением СССР проведение индустриальной стратегии содействия развитию отсталым странам прекратилось ныне абсолютно. КНР не в состоянии компенсировать утраченного, а США придерживаются противоположной стратегии: эксплуатации остального мира посредством "империализма доллара".

Соответственно тому, США выстроили монетарный механизм, на основе которого обменивают реальные товарные ресурсы на фиктивный долларовый капитал, размещаемый в акции американских корпорации и облигации американского казначейства. Формально при таком обмене накапливается внешняя задолженность, и она действительно велика, поскольку измеряется в триллионах. Но если посмотреть, в чем номинирован огромный внешний долг США, то выявляется одна исключительная особенность, также опровергающая миф об одинаковости "условий глобализации".

Так, внешний долг России целиком номинирован в иностранной валюте: долларах, евро и т. д. Чтобы выплачивать его и обслуживать (платить проценты), стране приходится вывозить за рубеж реальные материальные ценности и товарные ресурсы, аккумулировать валютный фонд и из него производить погашение. У США, напротив, внешняя задолженность номинирована главным образом в долларах (табл. 3).

Тем самым США извлекают тройную выгоду: превращают внутреннюю инфляцию в международную; обеспечивают себе очередной чистый товарный кредит, выжимаемый из стран, обремененных долларовой задолженностью; поддерживают покупательную способность американского доллара за счет неамериканских товарных ресурсов. В 2004 г., например, одна только Россия предоставила загранице чистый товарный кредит в сумме 100 млрд. долл., или 19% годового ВВП. Фактически США должны сами себе. Их внешний долг является в сущности фиктивным, ирреальным.

Имперская политика глобальной экспансии американского капитала оправдывается теперь вашингтонскими стратегами почти в открытую. Об индустриальном и социальном прогрессе остального мира нет даже речи. К чему он, рассуждают идеологи "Вашингтонского консенсуса", если США являются единственной сверхдержавой, и их мировое господство предполагает власть доллара; причем ссылки в качестве уместной будто бы аналогии прямо делаются на времена датской, испанской и британской империй, когда в мире доминировала валюта владычествовавшей империи (1). Логика, здесь выраженная, примечательна не столько заключительным утверждением, сколько исходными посылками, упрятанными в подтексте. Первая посылка, едва скрываемая, подразумевает США как мировую империю современности; вторая -приравнивает доллар к имперской валюте, т. е. к орудию, целенаправленно используемому империей ради укрепления и расширения своего господства.

Ничего нового в подобного рода воззрениях нет. В американской печати давно используется общеупотребительный и всем понятный эвфемизм, специально изобретенный для благозвучного именования воинствующих сторонников американской империи - "неоконсерваторы" (neocons). А изредка мелькают даже статьи или колонки, где вещи откровенно называются своими именами: "США переживают трудное время, поскольку учатся тому, как обращаться со своей властью над колониями, как сочетать коллегиальность [институты ООН - прим, авт.] и принуждение, как сохранять плоды империализма без обнаружения империалистической природы"(2).

Апологеты "Вашингтонского консенсуса" часто изображают США наподобие тягового локомотива, который приводит в движение все хозяйство планеты. Но факты неумолимы и говорят об обратном: США берут от мировой экономики больше, чем дают ей. За период 1982-2003 гг. чистый товарный кредит, извлеченный американским империализмом из остального мира в обмен на фиктивный долларовый капитал, составил, по нашим расчетам, 4, 295 трлн. долл.(3) Международные инвестиции вкладываются исключительно ради усиления финансовой, технологической, информационной и политической зависимости сырьевых стран либо с целью укрепления позиций американских ТНК в хозяйственных секторах развитых стран. Короче говоря, в условиях однополюсной глобализации США видят лишь свою одностороннюю выгоду и добиваются ее в ущерб прогрессу всего мира, в том числе - России.

Практика наглядно демонстрирует, насколько разнятся в действительности "условия глобализации". Для США они служат условиями эксплуатации остального мира, или условиями сохранения, упрочения и воспроизводства "империализма доллара"; для России же они выступают условиями подчинения внутренней экономики и политики диктату доллара и американских ТНК. В США рубль даже гипотетически не может быть средством финансово-кредитного обращения или сбережения, тогда как в российской банковской системе доллар занял доминирующее положение и в пассивах, и в активах. В США за рубли немыслимо приобрести ни клочка какой-либо собственности, между тем как в России за доллары продается любая собственность, вплоть до стратегически значимой. Товарная масса, выпускаемая в США, ни в малейшей степени не поддерживает покупательную способность рубля; российские же товарные ресурсы - и материально-производственного, и потребительского назначения -вовлекаются в первичный и вторичный долларовый оборот, вследствие чего становятся опорой доллара. У США моновалютная денежная система, а у России - мультивалютная. Приведенный перечень легко продолжить.

Таким образом, в действительности не существует абстрактных либо всеобщих условий хозяйствования, одних и тех же для всех стран мира. Пресловутые условия однополюсной глобализации для США - это одно, а для России и других стран - абсолютно другое, полярно противоположное.

Какие хозяйственные условия нужны России? На наш взгляд, пришло время основательно задуматься над давно напрашивающимся вопросом: чего бы стоили все проведенные российские реформы, если бы Россия вынуждена была, подобно большинству развитых стран, не продавать, а покупать энергоносители по мировым ценам? Тогда нефть и газ приносили бы не доходы, а требовали миллиардных и притом валютных издержек, в объеме около 125-150 млрд. долл. ежегодно, что составляет примерно 48-52% товарной стоимости ВВП за 2004 г. О каких тогда "успехах реформ" говорили бы реформаторы? На какие внешние условия ориентировались? За счет чего добивались бы "удвоения ВВП" и наполняли бюджет?

При вычете сырьевых доходов за энергоносители, черные и цветные металлы, древесину абсолютное банкротство реформаторов оказалось бы неприкрытым и очевидным для каждого. Но от того, что оно скрывается благодаря сырьевому росту и экспортной выручке, по существу ничего не меняется. Форма бессильна подменить содержание. Банкротство есть банкротство безотносительно к тому, насколько оно скрыто или видимо.

Политика реформ несостоятельна, ибо противостоит индустриально-технологическому развитию производительных сил страны, вертикальной интеграции предприятий и комплексов, созданию замкнутых технологических цепочек полного цикла производства конкурентоспособной продукции конечного спроса, повышению покупательной способности социального большинства. Несостоятельность заложена в самой ее природе, изначально, потому как внутренние условия хозяйствования ставятся ею в зависимость от внешних.

Надо сказать, реформаторы слишком идеалистически оценивали возможности внешнего рынка, уповая на конкуренцию как побудитель к эффективности и научно-техническому прогрессу. В действительности же на внешнем рынке нельзя приобрести ничего, в чем насущно нуждается Россия для быстрого экономического подъема.

На рынке можно купить конкурентоспособный товар, но там не продается ни макроэкономическая конкурентоспособность, ни вертикальная интеграция экономики, ни высокотехнологичные цепочки полного цикла, ни организация производства по принципу "точно вовремя", ни почасовая система оплаты и управления производительностью труда, ни высший уровень качества и эффективности, ни неоиндустриализация, ни "экономика корпораций", ни передовая система государственного регулирования и планирования народного хозяйства, ни социально-ориентированная модель социально-экономического развития.

Перечисленные условия, настоятельно необходимые нашей стране, не являются товаром и предметом купли-продажи. Не на рынке и не рынком они обеспечиваются. Их устанавливает и поддерживает внутренняя экономическая система общества, если только она прогрессивным образом решает ключевые вопросы, начиная с вопроса собственности и кончая формами интеграции труда, промышленного капитала и управления.

Проиллюстрируем предметно, какова практическая значимость передовой, интегрированной макроэкономической системы, способной проводить организационно-экономическое объединение добывающего и обрабатывающего секторов промышленности с целью эффективного производства наукоемкой продукции конечного спроса.

Давно, еще со времен первой фазы индустриализации, примечательной электрификацией, установлен факт закономерной зависимости между экономическим ростом и электровооруженностью труда. В настоящее время, с появлением множества энергосберегающих технологий, тесная взаимозависимость остается тем не менее в силе и отчетливо проявляется при регрессионном анализе (график 3).

Согласно полученному уравнению регрессии, отраженному на графике, электровооруженность обусловливает 72, 44% совокупной величины среднегодового дохода на душу населения различных стран мира. Чем больше производство электроэнергии в расчете на 1 человека, тем выше его покупательная способность. Отсюда понятно то пристальное внимание, с каким многие державы, особенно развитые, относятся к сектору электроэнергетики, его эффективности и устойчивости. Он базируется на интегрированной собственности, в форме чаще всего национализированной либо государственно-корпоративной. В США, где в энергетическом секторе проводились эксперименты с либерализацией и свободным рынком, точку поставил "калифорнийский кризис" и масштабный сбой электроснабжения в 2003 г. Сейчас, по отчетам, удельный вес частного производства электроэнергии в США не превышает 2, 3% общего объема, а сетевое хозяйство страны спешно централизуется и модернизируется в соответствии с требованиями единого управления.

Указанный разрыв, в бытность СССР немыслимый, характеризует реакционность и отсталость экономической системы, основанной на денационализации и дезинтеграции. Текущая покупательная способность населения СНГ могла бы быть многократно больше даже при существующих производительных силах, если бы экономическая система обладала свойствами прогрессивной (вертикально интегрированной и социально ориентированной), поддеживала полноценное функционирование обрабатывающей промышленности, изготовление продукции с высокой долей добавленной стоимости.

Бремя реформ, возложенное на народы бывших советских республик и измеряемое потерями времени, доходов и ресурсов развития, на деле гораздо тяжелее, чем изображают реформаторы. В частности, для России годовые издержки в 2001 г. исчислялись величиной, эквивалентной 1, 86 трлн. долл.разность между потенциальным и фактическим значением среднедушевого ВВП, умноженная на численность населения). И это отнюдь не полная годовая сумма социальных издержек проводимых реформ.

Чтобы кардинально изменить положение к лучшему, необходимо начать с исходного пункта экономической стратегии государства и промышленной политики - с восстановления примата внутренних условий хозяйствования, причем таких, которые в полном объеме соответствуют объективным законам и требованиям высшей - государственно-корпоративной и национализированной - формы собственности и организации индустриально-технологического воспроизводства современности.