Российский крупный бизнес в условиях глобального кризиса

Крупный бизнес под ударами кризиса

После почти десятилетнего периода быстрого роста в 2008 — 2009 гг. российская экономика столкнулась с более глубоким кризисом, чем большинство развитых стран и ведущих стран с развивающейся экономикой. Российский крупный бизнес, который выступал одним из ключевых «движителей» докризисного роста и сам в полной мере пользовался его плодами (Яковлев, 2006; Паппэ, Галухина, 2009), первым почувствовал на себе удары кризиса. Факторы, способствовавшие экономическому подъему в докризисный период, с ухудшением экономической конъюнктуры стали работать «в обратном направлении», подрывая экономические позиции ведущих российских компаний.

Одним из двух главных факторов, ответственных за трансмиссию внешних кризисных импульсов в российскую экономику, было резкое падение цен на сырьевые экспортные товары. Учитывая, что более 60% совокупного российского экспорта в 2005—2008 гг. приходилось на топливно-энергетические товары, динамика цен на нефть имела ключевое значение как для отечественных нефтегазовых компаний, так и для российской экономики в целом. После достижения пика 137,6 долл./барр. в июле 2008 г. котировки нефти сорта Urals упали до 34,2 долл./барр. в январе 2009 г. и лишь в мае 2009 г. смогли преодолеть рубеж 50 долл./барр.

Не менее важным фактором трансмиссии кризиса стало значительное бремя краткосрочных долговых обязательств российского бизнеса, номинированных в иностранной валюте. На протяжении 2004—2007 гг. российские компании, в первую очередь крупные и крупнейшие, активно прибегали к внешним заимствованиям. Суммарный годовой объем средств, привлеченных из-за рубежа благодаря выпуску еврооблигаций и синдицированным кредитам, за этот период вырос почти в 4 раза — с 23,2 млрд до 92,2 млрд долл. При этом компании финансового сектора ориентировались в первую очередь на рынок еврооблигаций (67,5% заемных средств), а реального сектора — на коммерческие кредиты (93,3% заемных средств)¹. С учетом перманентного дефицита «длинных» денег в российской экономике эти ресурсы имели критическое значение для финансирования проектов развития бизнеса и технологической модернизации (в частности, благодаря им была успешно осуществлена модернизация отечественной черной металлургии), а для компаний финансового сектора служили источниками средств, направляемых на расширение кредитования российских заемщиков. Коллапс на сырьевых и финансовых рынках лишил крупные российские компании наиболее значимых источников доходов и инвестиционных ресурсов.

Масштаб проблем, с которыми столкнулась отечественная экономика, привел к резкой перемене настроений — от надежд на то, что Россия останется «спокойной гаванью» в кризисном мире, до опасений катастрофически глубокого экономического спада и массовых банкротств российских компаний. Первое из этих опасений во многом подтвердилось: экономический спад в России в 2009 г. оказался самым глубоким среди всех стран «большой двадцатки», докризисный уровень ВВП российская экономика сумела достичь лишь к 2012 г., а многим регионам преодолеть последствия спада так и не удалось². В то же время российский крупный бизнес пережил кризис существенно лучше, чем ожидалось. Он не только сумел избежать массовых банкротств, но и смог продолжить зарубежную инвестиционную экспансию, совершенствование структур корпоративного управления и переход от модели «одна фирма — один хозяин» к более гибкой модели «альянса совладельцев» (Паппэ, Антоненко, 2011; Долгопятова, 2012; Kuznetsov, 2013). Ослабления позиций крупных компаний в национальной экономике также не произошло. Что же определяет столь высокий уровень их антикризисной устойчивости?

В докризисные годы крупные российские компании успешно наращивали объем продаж и рыночную капитализацию. Ведущие нефтегазовые, металлургические, финансовые и телекоммуникационные компании уверенно продвигались вверх в международных корпоративных рейтингах. С 2005 по 2008 г. российское представительство в рейтинге крупнейших компаний мира Financial Times (FT Global 500) выросло с 4 до 13, а их суммарная капитализация достигла 819,5 млрд долл. (см. табл. 1). Это был апогей укрепления международных позиций российского бизнеса: если на фондовых рынках экономически развитых стран уже начали проявляться первые признаки пессимизма инвесторов, то интерес к развивающимся финансовым рынкам продолжал оставаться высоким, подталкивая вверх котировки акций отечественных бизнес-гигантов. Именно тогда «Газпром» достиг наивысших позиций в рейтинге FT-500, заняв четвертое место с капитализацией почти 300 млрд долл. и пропустив вперед только Exxon Mobil (452,5 млрд долл.), PetroChina (424 млрд) и General Electric (369,6 млрд долл.).

Разразившийся кризис радикально изменил ситуацию. К концу 2008 г. совокупная капитализация российского рынка сократилась в 5 раз. В октябре 2008 г. капитализация всех российских нефтяных компаний вместе с крупнейшим независимым производителем газа — компанией «НОВАТЭК» — оказалась меньше, чем рыночная стоимость одной бразильской нефтяной компании Petrobraz³. Стоимость крупнейшей российской компании «Газпром» с мая по октябрь 2008 г. упала почти в 6 раз — с 399 млрд до 69 млрд долл.⁴ В результате величина дивидендов, выплачиваемых некоторыми компаниями, оказалась непропорционально велика по отношению к стоимости их акций. В частности, для обыкновенных акций компании МТС это отношение в конце октября 2008 г. превышало 20%, а для привилегированных акций «Сургутнефтегаза» приближалось к 30%⁵. Хотя столь резкое падение капитализации, очевидно, не отражало фундаментальных факторов стоимости российских компаний, из-за остроты проблем с ликвидностью и высокого уровня их долговой нагрузки в сочетании с массированным оттоком капитала с развивающихся рынков в целом показатели капитализации длительное время оставались на низком уровне.

Таблица 1

Позиции (ранги) российских компаний в рейтинге FT Global 500, 2005—2012 гг. (на 31 марта)

Примечания.

Символ «-» означает, что рассматриваемая компания не входила в рейтинг FT-500 за соответствующий год.

* Компания РАО «ЕЭС России» прекратила деятельность 30 июня 2008 г. в результате реорганизации.

Источник: FT Global 500. www.ft.com.

Вызванное кризисом резкое падение капитализации привело к тому, что в марте 2009 г. в списке FT Global 500 осталось лишь шесть российских компаний, причем две из них — Сбербанк и «Норильский никель» — опустились вниз более чем на 280 позиций. В 2010 г. ситуация существенно улучшилась. Пять компаний, «выпавших» из списка в 2009 г., вернулись в него, в результате представительство российских компаний возросло до 11⁶. Наибольший прирост капитализации продемонстрировал Сбербанк: переместившись с 374-го места на 86-е, он показал второй результат в списке по показателю «вертикальной мобильности». Другой контролируемый государством банк, ВТБ (не попавший в список FT Global 500 в 2009 г.), также показал высокую «вертикальную мобильность», шагнув с 247-го на 89-е место в списке крупнейших компаний Европы и вернувшись в список FT Global 500. Причиной столь впечатляющей динамики в обоих случаях был доступ к значительным бюджетным ресурсам, обусловленный ключевой ролью данных финансовых институтов в антикризисной политике российского правительства. Среди частных компаний наибольшего успеха достиг «Норильский никель», улучшивший свой рейтинг в 2010 г. на 223 позиции.

В 2010 — начале 2011 г. укрепление позиций российских компаний в международных рейтингах продолжилось. Исключение составили компании телекоммуникационного сектора — МТС и «ВымпелКом», вообще не попавшие в список FT Global 500; рейтинги остальных девяти компаний, присутствовавших в списке 2010 г., к марту 2011 г. выросли. Обострение кризисных процессов в мировой экономике в 2011 г. привело к тому, что вслед за телекоммуникационными компаниями к марту 2012 г. список FT Global 500 покинули две российские металлургические компании (НЛМК и «Северсталь»); рейтинги еще шести компаний заметно снизились. Параллельно в 2010-2011 гг. в списке появились два российских «новичка» — «Газпром нефть» и «Уралкалий». В обоих случаях их возвышение было связано со стратегическими решениями российского правительства, открывшими путь для экспансии структур «Газпрома» в нефтяную отрасль, с одной стороны, и в административном порядке форсировавшими слияние компаний «Уралкалий» и «Сильвинит» — с другой.

Резко усилил свои позиции «НОВАТЭК», постепенно «размывающий» доминирование «Газпрома» в газовой отрасли страны. В 2010 г. капитализация «НОВАТЭКа» возросла более чем вдвое (с 19,9 млрд до 40,4 млрд долл.), а в 2011 г. он оказался одной из трех российских компаний в списке FT Global 500 (наряду с «Газпром нефтью» и «Уралкалием»), капитализация которых не только не сократилась, но и возросла. Другая компания, которая традиционно ассоциируется с бизнес-интересами политических элит страны, — «Сургутнефтегаз» — также сохранила свои позиции в списке FT Global 500 при незначительном снижении капитализации (с 43,4 млрд до 40,4 млрд долл.). Если учесть, что еще четыре компании (в том числе три крупнейшие), фигурирующие в списке за 2012 г., напрямую контролируются государством, очевидны масштабы влияния политических элит на крупнейшие российские компании. В этом отношении ситуация мало изменилась по сравнению с докризисным периодом (ср. Lee, 2008). Лишь рейтинги компаний «ЛУКойл» и «Норильский никель» можно рассматривать как результат преимущественного действия факторов, связанных с качеством частно предпринимательских бизнес-решений.

Не менее показателен отраслевой состав лидеров российского бизнеса. Как говорилось выше, в 2008—2012 гг. телекоммуникационные и металлургические компании выбыли из списка FT Global 500. В результате к 2012 г. в нем осталось шесть нефтегазовых компаний, две финансовые и по одному представителю металлургической и химической отраслей. Для более детального изучения отраслевой структуры российского крупного бизнеса необходимо обратиться к показателям совокупной выручки компаний. Международные рейтинги, построенные с использованием показателей капитализации, включают только инкорпорированные компании, акции которых обращаются на открытом рынке. Как следствие, они не позволяют адекватно учитывать позиции крупнейших компаний, полностью находящихся в государственной собственности (включая такие гиганты, как РЖД, «Транснефть», «Росэнергоатом» и т. д.), частных компаний, акции которых не котируются на открытом рынке («СИБУР Холдинг», «Еврохим»), а также дочерних структур зарубежных компаний («Ашан», «Метро», «Фольксваген Груп Рус»). Рейтинги компаний, составленные на основе показателей объема продаж, лишены этих ограничений. В таблице 2 представлены данные по отраслевой принадлежности 100 крупнейших компаний, входивших в списки Рейтингового агентства «Эксперт» в 2008 и 2012 гг.

Таблица 2

Отраслевая принадлежность крупнейших российских компаний

Источник: Рейтинг «Эксперт-400» за 2008 и 2012 гг. www.expert.ru.

Из приведенных в таблице 2 данных следует, что, несмотря на кризисные процессы в российской экономике, совокупный объем продаж 100 ведущих компаний страны за период 2007—2011 гг. увеличился на 79,1%. Максимальный прирост продаж (почти на 190%) наблюдался в секторе строительства, промышленности строительных материалов и операций с недвижимостью, причем столь внушительный результат был достигнут благодаря успехам 2011 г. (еще в 2010 г. в списке 100 ведущих компаний фигурировали только 3 представителя соответствующего сектора с объемом продаж 271,0 млрд руб.). Более чем в два раза выросли продажи ведущих компаний оптовой и розничной торговли, а также электроэнергетики. В группу отраслей с наименьшими (менее 50% за 4 года) темпами роста продаж крупнейших компаний вошли: пищевая и табачная промышленность; черная и цветная металлургия; телекоммуникации, связь и информационные технологии, а также банковский и страховой секторы. Скромные показатели последнего объясняются замедлением темпов роста в 2011 г., когда наблюдалось обострение мирового финансового кризиса; в результате доля компаний данного сектора в общем объеме продаж 100 крупнейших компаний упала до 6,2% (в 2010 г. она составляла 7,5%). Напротив, проблемы в металлургическом и телекоммуникационном секторах сохранялись на протяжении всего рассматриваемого периода. Таким образом, динамика продаж подтверждает тенденции, отмеченные при анализе сравнительных позиций компаний по показателям капитализации⁷.

Примечательно, что укрепление позиций компаний машиностроительного и аграрного секторов, отмечаемое с 2010 г. как признак позитивных качественных изменений в структуре крупного бизнеса (Желобанов и др., 2011; Кабалинский, 2012), не отразилось на отраслевой структуре 100 крупнейших компаний страны. Единственным по-настоящему позитивным изменением в этой структуре можно назвать уверенный (на 1,2 п. п.) рост доли компаний, представляющих оптовую и розничную торговлю. Если укрепление позиций частных компаний данного сектора (прежде всего крупных сетевых ритейлеров) отражает их вклад в модернизацию потребительского рынка России, то рост доли электроэнергетических компаний происходил на фоне сохранения жесткого государственного контроля и торможения структурных реформ. В свою очередь, рывок компаний строительного сектора был обусловлен частичным восстановлением рынка недвижимости и государственными инфраструктурными заказами, а не ростом эффективности сектора. В целом, за исключением падения доли металлургии на 3,6 п. п., для отраслевой структуры продаж 100 крупнейших российских компаний в 2007-2011 гг. была характерна высокая стабильность.

Несмотря на ухудшение конъюнктуры в 2011 г., лишь пять компаний из списка 100 крупнейших имели чистый убыток⁸. Но даже в период острого кризиса убыточность крайне редко означала реальный риск банкротства. Большинство экспертов с самого начала кризиса считали, что правительство сделает все, чтобы смягчить последствия кризиса для компаний, которые «слишком велики, чтобы обанкротиться». В какой степени на результаты, продемонстрированные крупным бизнесом в последние годы, повлияли меры антикризисной политики правительства?

Роль антикризисной политики

Анализ экономических последствий проводившейся в России антикризисной политики показывает, что максимальный позитивный эффект дали экстренные меры, реализованные в конце 2008 — начале 2009 г., а предпринятые позднее шаги были гораздо менее последовательными и скорее создавали стимулы для консервации неэффективных структурных характеристик экономики, чем способствовали ее модернизации (Афонцев и др., 2009; Афонцев, 2011). Этот вывод полностью справедлив и в отношении решений, направленных на поддержку флагманов отечественного бизнеса. В числе мер, принятых в первые месяцы после начала кризиса, две были особенно позитивными для крупных российских компаний.

Во-первых, отложенная девальвация российского рубля позволила бизнес-субъектам в IV квартале 2008 г. погашать валютную задолженность по благоприятному валютному курсу. Несмотря на резкую критику со стороны многих экспертов и политиков, ЦБ РФ последовательно сдерживал темпы девальвации рубля путем валютных интервенций, в результате чего международные резервы России за сентябрь—декабрь 2008 г. сократились на 26,8%.

Благодаря активным интервенциям номинальный валютный курс в среднем за IV квартал 2008 г. составил 27,25 руб./долл., что лишь на 12,4% выше, чем в III квартале. С января 2009 г. обесценение рубля резко ускорилось и достигло своего пика в феврале, когда среднемесячный показатель валютного курса вышел на уровень 35,76 руб./долл. Если принимать февральский показатель за «целевой ориентир» коррекции валютного курса, то можно констатировать, что политика «плавной девальвации» снизила почти на 73 рублевые издержки обслуживания валютной задолженности российских компаний в IV квартале 2008 г.⁹

Во-вторых, массированные кредиты ЦБ РФ и крупнейших банков, находящихся в государственной собственности, оказали значительную помощь российским компаниям финансового и реального секторов в конце 2008 — начале 2009 г., когда они были вынуждены погашать долговые обязательства, не имея доступа к рыночным источникам кредитования. Хотя Банк России воздерживался от прямых мер денежной эмиссии¹⁰, он использовал широкий спектр инструментов поддержки ликвидности.

В частности, с октября 2008 г. он приступил к выдаче беззалоговых кредитов, доступ к которым имели российские банки с долгосрочным кредитным рейтингом В — и выше (по шкале Fitch Ratings и Standard & Poor's) либо В3 (по шкале Moody's Investor Service). На первом аукционе (20 октября 2008 г.) 80 банков получили кредиты на общую сумму 383 млрд руб. Совокупный объем выданных кредитов достиг максимального значения в середине февраля 2009 г., превысив 1,920 трлн руб., после чего стал неуклонно снижаться и к сентябрю 2009 г. уменьшился в четыре раза, а к концу ноября 2010 г. задолженность банков по беззалоговым кредитам была почти полностью погашена¹¹. Данная программа не только оказала существенное позитивное влияние на устойчивость банковских институтов, но и не была сопряжена с нагрузкой на финансовые ресурсы государства. Напротив, ЦБ РФ получил более 200 млрд руб. дохода по процентным платежам на предоставленные средства, при этом объем невозвращенных кредитов составил менее 50 млрд руб.

Российское правительство использовало собственные ресурсы для снабжения экономики кредитными средствами. Главными институтами, через которые они предоставлялись, были Внешэкономбанк (имеющий статус государственной корпорации), Сбербанк, Банк ВТБ и Россельхозбанк. В отличие от ресурсов, предоставляемых ЦБ РФ, кредиты этих институтов были ориентированы прежде всего на поддержку реального сектора. К середине марта 2009 г., в период наиболее острой фазы кризиса, так называемым «системообразующим» предприятиям (среди которых фигурировали как государственные, так и частные компании из списка «Эксперт-100») по этой линии было предоставлено кредитов на сумму свыше 2 млрд руб.

Одна из ключевых целей данной программы заключалась в том, чтобы позволить крупным российским компаниям реструктурировать свои долговые обязательства и не допустить перехода пакетов акций, заложенных в обеспечение внешних займов, в собственность зарубежных кредиторов. Использованные при этом ресурсы были значительными.

В частности, Внешэкономбанк предоставил кредиты на сумму 4,5 млрд долл. «Русалу», 1,8 млрд — Группе «Евраз», 1,5 млрд долл. — компании «Алтимо» (один из двух крупнейших акционеров «ВымпелКома» и «МегаФона»), 750 млн долл. — «Газпром нефти», 262 млн — группе ПИК и 230 млн долл. — «Ситрониксу» (высокотехнологичной компании, входящей в структуру АФК «Система»)¹².

Хотя предоставление кредитных ресурсов с целью не допустить переход активов в руки иностранных кредиторов в рассматриваемый период нередко подвергалось критике как форма государственного протекционизма, такую критику трудно признать конструктивной. Зарубежные кредиторы российских компаний сами испытывали финансовые трудности, при этом сталкиваясь с нетривиальной задачей управлять разнородными активами, уже перешедшими к ним в качестве залога по непогашенным кредитам. В этих условиях трудно было ожидать, что эффективное управление российскими активами могло входить в число их приоритетов. В случае перехода крупных пакетов акций российских компаний в руки зарубежных кредиторов был велик риск сбоев в управлении соответствующими компаниями именно тогда, когда было необходимо оперативно разрабатывать и реа-лизовывать корпоративные антикризисные программы. Что не менее важно, напрасными оказались опасения массового огосударствления активов в результате их перехода под контроль государственных банков. С одной стороны, получившие кредиты крупные компании в большинстве случаев добросовестно их погашали. С другой стороны, активы, которые все же перешли в собственность банков в качестве залога по непогашенным кредитам, были столь значительными и разнородными, что потребовалось разработать целенаправленные стратегии их продажи¹³. В результате угроза массированного огосударствления российского бизнеса посредством выделения кредитных средств контролируемыми государством банками на практике не реализовалась.

Отложенная девальвация и кредитные инъекции оказались весьма действенными инструментами предотвращения банкротств крупных компаний и реструктуризации их задолженности. Во многом благодаря этим мерам корпоративные лидеры российской экономики (за исключением сектора недвижимости, где главным неудачником стала сверхамбициозная «Миракс Труп») успешно преодолели долговые проблемы, с которыми они столкнулись в первые месяцы после начала кризиса. Однако дальнейшие антикризисные меры, принятые российским правительством, в плане поддержки бизнеса были существенно менее эффективными. В отличие от большинства правительств стран «большой двадцатки», российское правительство практически не использовало меры поддержки частного спроса¹⁴. Основной акцент в антикризисной политике был сделан на предотвращении увольнений (в том числе с использованием административных мер) и сохранении социальной стабильности, а не на повышении эффективности и конкурентоспособности бизнес-сектора. По мере приближения выборов 2011/2012 гг. этот акцент становился все более выраженным, а после выборов стал доминирующим мотивом действий правительства на фоне угасания интереса к прежде модной тематике экономической модернизации (Афонцев, 2012а). В таких условиях крупные компании были вынуждены самостоятельно, не рассчитывая на помощь государства, а часто вопреки растущему административному и фискальному давлению, разрабатывать и претворять в жизнь стратегии повышения конкурентоспособности, центральным элементом которых была интернационализация бизнеса. В конце 2012 — начале 2013 г. вопрос о соотношении коммерческих стратегий и государственной политики в определении будущего российского крупного бизнеса вновь обострился.

Слишком много государства?

Принципиальное значение с точки зрения развития российского крупного бизнеса в следующие 3 — 5 лет будут иметь две группы факторов. Первая из них связана с темпами выхода мировой экономики из текущего кризиса, вторая — с государственной политикой в отношении ведущих отечественных компаний и реализуемых ими бизнес-стратегий. Если первая группа факторов определяет общие условия функционирования бизнес-субъектов (доступ к внешним рынкам и источникам финансирования, включая возможности проведения IPO и SPO), то вторая оказывает дифференцированное воздействие на конкретные компании, функционирующие в конкретных отраслях. Наиболее важные факторы здесь — уровень государственного участия в собственности, степень государственного влияния на решения бизнес-субъектов и активность государственной поддержки рыночно ориентированных бизнес-стратегий. В последние годы по всем этим направлениям сформировались ярко выраженные сценарные развилки, имеющие принципиальное значение для будущего развития российского крупного бизнеса.

В сфере государственного участия в собственности во второй половине 2012 г. резко обострилось противоречие между стратегией выхода государства из хозяйственных активов, сформулированной еще в последние годы президентства Д. А. Медведева, и фактической линией на консолидацию энергетических активов в руках государства, которая традиционно ассоциируется с именем И. И. Сечина, назначенного в мае 2012 г. на пост президента компании «Роснефть».

В соответствии с программой приватизации на период 2011—2013 гг., утвержденной правительством 27 ноября 2010 г., была намечена продажа значительных пакетов акций компаний «Роснефть», «РусГидро», «ФСК ЕЭС», «Совкомфлот», Сбербанк, Банк ВТБ, «Российские железные дороги»¹⁵. Летом 2011 г. в правительстве активно обсуждалась возможность реализации еще более амбициозных проектов приватизации, однако ухудшение конъюнктуры на фондовых рынках привело к фактическому замораживанию соответствующих планов. Непосредственно после вступления в должность Президента РФ В. В. Путин своим указом от 7 мая 2012 г. № 596 «О долгосрочной государственной экономической политике» поставил перед правительством ряд принципиальных задач в сфере управления государственными активами и приватизации. Во-первых, завершить до 2016 г. выход государства из капитала компаний несырьевого сектора, не относящихся к субъектам естественных монополий и организациям оборонного комплекса. Во-вторых, внести в нормативно-правовые акты изменения, направленные на ограничение приобретения акций и долей хозяйственных обществ компаниями с государственным участием, в которых Российская Федерация владеет более 50% акций, государственными унитарными предприятиями, а также организациями, контролируемыми этими компаниями и предприятиями. В-третьих, компании с государственным участием, в которых Российская Федерация владеет более 50% акций, должны разработать и реализовать программы отчуждения непрофильных активов.

Успешная продажа в сентябре 2012 г. 7,58% акций Сбербанка за 5,208 млрд долл. наглядно продемонстрировала готовность правительства следовать данным курсом, особенно когда это обещает существенное пополнение бюджетных доходов. Согласно утвержденному 25 октября 2012 г. графику, на 2013 г. намечена продажа пакетов акций ряда крупнейших компаний, включая «Роснефть», Банк ВТБ, «Алроса» и «Совкомфлот». При этом были даны недвусмысленные сигналы о недопустимости приобретения приватизируемых активов государственными компаниями, а также попыток последних заблокировать сделки (как стремилась сделать «Роснефть» в отношении продажи компании «СГ-Транс» структурам АФК «Система»).

Но приходится констатировать, что, за немногими исключениями, государство не готово расставаться с реальным контролем над активами крупнейших компаний и использует продажу их акций либо как фискальный инструмент (как в случае упомянутой приватизации пакета акций Сбербанка), либо как способ привлечь стратегического зарубежного партнера, сотрудничество с которым призвано еще больше укрепить позиции государственных компаний. Наиболее последовательно вторая стратегия реализуется в нефтегазовом секторе, контроль над которым остается одним из ключевых приоритетов российского руководства с начала 2000-х годов.

В октябре 2012 г. был сделан новый шаг на пути усиления этого контроля, связанный с поглощением «Роснефтью» компании ТНК-BP. В результате сделки государство становится крупнейшим собственником в российском нефтяном секторе, а сама «Роснефть» — крупнейшей в мире государственной нефтяной компанией по объему добычи (4,6 млн барр. нефтяного эквивалента в сутки), контролирующей 37% добычи нефти и 31% нефтеперерабатывающих мощностей в России, производящей 6,1% ВВП страны и обеспечивающей 20,1% доходов бюджета. Тот факт, что по условиям сделки 19,75% акций «Роснефти» переходит к компании BP (прежнего собственника 50% акций компании ТНК-BP), не меняет общей ситуации: государство продолжает экспансию в нефтегазовом комплексе.

Данное обстоятельство придает дополнительную остроту проблеме влияния государства на решения бизнес-субъектов. Расширение контроля государства над нефтегазовым сектором ведет к нарастанию риска принятия нерыночных решений. О характере этих рисков позволяет судить пересмотр инвестиционной программы «Газпрома», направленный на резкое ускорение реализации Восточной газовой программы, которая предполагает наращивание экспорта газа в страны АТР. При этом только на разработку Чаяндинского месторождения в Якутии и строительство газопровода до Владивостока планируется потратить в общей сложности 1,2 трлн руб. Учитывая высокие издержки добычи и отсутствие соглашения о цене поставок российского газа в Китай, эксперты крайне скептически оценивают коммерческие перспективы этих проектов. Фактически инвестиционная программа «Газпрома» станет инструментом выполнения поставленной руководством страны политической цели, связанной с превращением АТР в главный рынок сбыта российского газа, при этом убедительное экономическое обоснование данной цели в настоящее время отсутствует¹⁶. Если аналогичный подход будет применен к «Роснефти» как крупнейшей нефтедобывающей компании страны, то перспективы развития российской нефтяной отрасли станут вызывать серьезные опасения, хотя присутствие компании BP в числе собственников может служить фактором, отчасти смягчающим этот риск.

Аналогичную роль может играть формирование стратегических альянсов с ведущими зарубежными компаниями в сфере освоения арктического шельфа. В первой половине 2012 г. базовые подходы российского правительства к вопросам освоения нефтегазовых месторождений на арктическом шельфе были пересмотрены. Еще в 2010 г. Министерство природных ресурсов обнародовало оценки, согласно которым освоение перспективных шельфовых месторождений с опорой исключительно на ресурсы государственных компаний «Роснефть» и «Газпром» займет порядка 165 лет¹⁷. Новый подход, основу которого составляют развернутая система налоговых льгот и допуск на шельф частных добывающих компаний через обмен активами, уже дал первые плоды: «Роснефть» заключила стратегические соглашения с американской ExxonMobil, норвежской Statoil и итальянской ENI, а также выставила инвестиционные предложения ряду других иностранных и российских компаний.

На фоне первых институциональных успехов нового подхода показателен окончательный крах проекта освоения Штокмановского газоконденсатного месторождения международным консорциумом, в который входили российский «Газпром», норвежская Statoil и французская Total¹⁸. Штокмановский проект оставался реликтом прежнего подхода к освоению шельфа; в частности, на него не предполагалось распространять новые налоговые льготы (на чем настаивали иностранные участники консорциума с учетом высоких издержек реализации проекта). В этих условиях вполне вероятен переход «Газпрома» (вслед за «Роснефтью») на новые принципы взаимодействия с компаниями-партнерами.

Но «переформатирование» взаимоотношений между крупнейшими российскими нефтегазовыми компаниями и международными компаниями-инвесторами было бы преждевременно интерпретировать как признак изменения модели отношений государства и бизнеса в России. Во-первых, нет однозначности даже применительно к шельфовым проектам. Несмотря на активизировавшиеся в начале 2013 г. дискуссии по вопросу о возможности прямого доступа на шельф негосударственных компаний, государство все еще рассматривает их в лучшем случае как младших партнеров «Газпрома» и «Роснефти». Во-вторых, по-прежнему велик риск прямого вмешательства государства в принятие решений, касающихся структуры компаний и состава их собственников (одним из наиболее ярких примеров такого вмешательства стало объединение компаний «Уралкалий» и «Сильвинит» в 2010 г.). Наконец, в-третьих, в отношениях государства и бизнеса продолжает доминировать сформировавшаяся в 2000-е годы модель, в рамках которой за эвфемизмом «государственно-частное партнерство» скрывается право государства вмешиваться в процессы принятия стратегических решений и перекладывать на частный бизнес государственные функции (в первую очередь социальные и инфраструктурные), на выполнение которых у правительства не хватает средств или компетенций. Демонтаж этой системы представляет собой одну из наиболее настоятельных, но и наиболее политически сложных задач на ближайшие годы, от решения которых зависит качество инвестиционного климата в стране.

На смену принуждению бизнеса к выполнению не свойственных ему функций (либо к осуществлению не приносящей прибыль деятельности) должна прийти целенаправленная поддержка рыночно ориентированных бизнес-стратегий. Ключевую роль в укреплении глобальных позиций крупных российских компаний в среднесрочной перспективе будут играть тесно взаимосвязанные стратегии интернационализации и повышения конкурентоспособности. Интернационализация продолжала оставаться одним из ключевых приоритетов российского крупного бизнеса даже в условиях кризиса (Кузнецов, 2012). Курс на инвестиционную экспансию и размещение акций за рубежом в последние годы был одинаково характерен как для частных, так и для государственных российских компаний. Их руководство усвоило важнейший принцип современной мировой экономики: «Глобализируйся или стагнируй».

В сфере реализации стратегии повышения конкурентоспособности картина принципиально иная. Если частные компании в последние годы продолжали, хотя и не столь высокими темпами, как до кризиса, наращивать потенциал конкурентоспособности (Kuznetsov et al., 2011; Голикова и др., 2012), то ситуация в государственных компаниях гораздо менее благополучная. Показателем остроты проблемы стала развернувшаяся в 2011—2012 гг. дискуссия о необходимости «принуждения к инновациям». В рыночных условиях инновации выступают ключевым фактором повышения конкурентоспособности на международных рынках. В российских же условиях сам факт обсуждения такого вопроса свидетельствует о том, что осуществление инноваций не рассматривается менеджерами государственных компаний в качестве перспективной стратегии развития.

Это, в свою очередь, отражает как искаженную систему стимулов для принятия управленческих решений в соответствующих компаниях, так и общую ситуацию в экономике, где в условиях высокой неопределенности и отсутствия надежных источников «длинных» денег эксплуатация природных ресурсов и монопольного статуса на рынках (а при возможности — и лоббирование государственных преференций) выглядит гораздо привлекательнее, чем реализация высокозатратных и рискованных инновационных проектов. Путь к интенсификации инновационной активности связан не с созданием новых механизмов государственного принуждения, а с переводом государственных компаний на рыночные рельсы через акционирование и приватизацию, оздоровление финансовой системы и снижение инфляции для повышения доступности долгосрочного кредита, а также создание финансовых и фискальных стимулов для реализации инновационных проектов как государственными, так и частными компаниями.

Кроме того, следует отметить, что стратегии интернационализации и повышения конкурентоспособности бизнеса в современной экономике представляют две стороны одного целого. Завоевать прочные позиции на мировом рынке нереально без приобретения зарубежных активов и компетенций, а успешная зарубежная экспансия невозможна без наличия прочного инновационного потенциала. В этих условиях настоятельно требуются меры государственной поддержки, направленной на защиту интересов российских компаний за рубежом. Присоединение к ВТО открывает новые возможности в данной сфере (в частности, в области защиты прав интеллектуальной собственности российских компаний). Региональные инициативы российского правительства (связанные в первую очередь с созданием Единого экономического пространства, подготовкой нового Соглашения с ЕС и интенсификацией российского участия в механизмах Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества) также должны в приоритетном порядке учитывать интересы российских компаний, осуществляющих внешние инвестиции и формирующих стратегические альянсы с зарубежными партнерами¹⁹. Объективный учет бизнес-интересов российских компаний и решительные шаги по переводу государственного бизнеса на рыночные рельсы способны сделать для экономики существенно больше, чем сохранение неравноправного «государственно-частного партнерства» и попытки прямого государственного влияния на принятие бизнес-решений.

¹ См.: Григорьев и др., 2009. С. 43. При этом на финансовые компании пришлось 89,5% совокупного выпуска еврооблигаций бизнес-сектора, а на компании реального сектора — 77,3% совокупного объема привлеченных кредитов.

² В частности, к середине 2012 г. 30 из 83 субъектов РФ не смогли восстановить докризисный уровень промышленного производства; в конце 2012 г. таких регионов было 13 (см.: Зубаревич, 2012; 2013).

³ Фондовая аномалия // Ведомости. 2008. 8 окт.

⁴ FT Global 500. Market Values and Prices at 31 March 2008. www.ft.com; Рейтинг «Эксперт-400», 2009. www.raexpert.ru/ratings/expert400/2009/part3/.

⁵ Данные Рейтингового агентства «Эксперт».

⁶ Особый случай представляет компания РАО «ЕЭС России», которая занимала 185-е место в рейтинге FT Global 500 за 2008 г. и прекратила деятельность 30 июня 2008 г. в результате реструктуризации. Шесть из образованных на ее основе компаний с совокупной капитализацией 50,3 млрд долл. фигурировали в списке 500 крупнейших компаний Европы за 2010 г., значительно усилив свои позиции по сравнению с 2009 г. (см.: FT Europe 500 2010; www.ft.com).

⁷ При этом существенный отпечаток на характер взаимосвязи между динамикой продаж и ростом капитализации компаний накладывают особенности отраслевого регулирования. В частности, отставание увеличения капитализации нефтегазовых компаний от темпов роста их продаж в 2011—2012 гг. в значительной мере объяснялось резким повышением налоговой нагрузки (Эдер, Филимонова, 2012), что было обусловлено, в свою очередь, стремлением правительства максимально использовать нефтегазовые доходы для финансирования расходов в предвыборный период.

⁸ Еще для 11 компаний сведения о прибыли отсутствуют.

⁹ Если в качестве «целевого ориентира» принимать средний показатель валютного курса за I квартал 2009 г., экономия все равно оказывается значительной — почти 25%.

¹⁰ Денежная база с 1 августа 2008 по 1 января 2009 г. выросла лишь на 5,6%, а денежная масса — агрегат М2 — за тот же период сократилась на 5,0% (www.cbr.ru).

¹¹ Игнатьев, 2009; Российские банки расплатились с ЦБ по беззалоговым кредитам // Lenta.ru. 2010. 25 ноября. http://lenta.ru/news/2010/ll/25/zalog/_Printed.htm.

¹² Ведомости. 2010. 28 мая.

¹³ Банки начинают тотальную распродажу // Интерфакс. 2010. 4 марта, www.interfax.ru business/txt.asp?id=l 26350.

¹⁴ Единственная целевая программа подобного рода — программа утилизации автомобилей возрастом свыше 10 лет, начатая в марте 2010 г., — была сформулирована так, чтобы ее основным бенефициаром оказался «АвтоВАЗ», причем максимальный рост спроса наблюдался в сегменте морально устаревших моделей ВАЗ 2105 и ВАЗ 2107.

¹⁵ Распоряжение Правительства РФ от 27.11.2010 г. № 2102-р «Об утверждении прогнозного плана (программы) приватизации федерального имущества и основных направлений приватизации федерального имущества на 2011—2013 годы».

¹⁶ Закономерным следствием стало падение капитализации «Газпрома»: к середине февраля 2013 г. в годовом выражении она снизилась почти на 30% (Ведомости. 2013. 13 февр.).

¹⁷ Росбизнесконсалтинг. 2010. 30 марта, http://top.rbc.ru/economics/30/03/2010/ 386660.shtml.

¹⁸ Шельф не оправдывает средства // Коммерсантъ. 2012. 30 авг.

¹⁹ В частности, на фоне прогресса, достигнутого в сфере создания единых механизмов регулирования внешней торговли России, Белоруссии и Казахстана, успехи в деле гармонизации инвестиционных правил очень скромные. С учетом этого особое внимание следует уделить созданию правовой базы, направленной на либерализацию и усиление защиты взаимных инвестиций стран ЕЭП (Афонцев, 2012b).

Список литературы

Афонцев С, Иванова Н., Королев И. (ред.) (2009). Международный опыт антикризисной политики: уроки для России. М.: ИМЭМО РАН. [Afontsev S., IvanovaN., Korolev I. (eds.) (2009). International Anti-Crisis Policy Experience: Lessons for Russia. Moscow: IMEMO RAN.]

Афонцев С. (2011). Между кризисом и выборами: дилеммы экономической политики России // Год планеты: ежегодник / ИМЭМО РАН. М.: Наука. С. 190—204. [Afontsev S. (2011). Between Crisis and Elections: Russian Economic Policy Dilemmas // God Planety: Yearbook / IMEMO RAN. Moscow: Nauka. P. 190-204.]

Афонцев С. (2012a). Российская экономика: рост неопределенности вместо экономического роста // Год планеты: ежегодник / ИМЭМО РАН. М.: Наука. С. 151 — 162. [Afontsev S. (2012а). Russian Economy: Growth of Uncertainty, not Economic Growth // God Planety: Yearbook. Moscow: Nauka. P. 151 — 162.]

Афонцев С. (2012b). От Таможенного союза к Единому экономическому пространству: возможности и риски // ЭКО. № 6. С. 94 — 112. [Afontsev S. (2012b). From the Customs Union to the Common Economic Space: Opportunities and Risks // ECO. No 6. P. 94-112.]

Голикова В., Гончар К., Кузнецов Б. (2012). Влияние глобализации на поведение российских промышленных предприятий // Материалы XII Международной научной конференции по проблемам развития экономики и общества. М.: НИУ ВШЭ. Т. 4. С. 21-30. [Golikova V., Gonchar К., Kuznetsov В. (2012). Impact of Globalization on Activities of Russian Industrial Enterprises // Proceedings of the XII International Academic Conference on Economic and Social Development. Moscow: HSE Publishing House. Vol. 4. P. 21-30.]

Григорьев Л., Салихов M., Кондратьев С. (2009). Старт рецессии в России: 2008 — 2009 гг. // Стратегии социально-экономического развития России: влияние кризиса / Под ред. И. Юргенса. М.: Институт современного развития. Ч. 1. С. 34 — 55. [Grigoriev L., Salikhov М., Kondratiev S. (2009). Recession Starts in Russia: 2008—2009 // Strategies for Social and Economic Development in Russia: The Impact of the Crisis / I. Yurgens (ed.). Moscow: Institute of Contemporary Development. Vol. 1. P. 34-55.]

Долгопятова Т. (2012). Корпоративные конфликты и риски доминирующих собственников // Журнал Новой экономической ассоциации. № 1. С. 158 — 160. [Dolgopyatova Т. (2012). Corporate Conflicts and Risks for Dominant Owners // Journal of New Economic Association. No 1. P. 158 — 160.]

Игнатьев С. M. (2009). Выступление Председателя Банка России С. М. Игнатьева в Государственной думе РФ 16 сентября 2009 г. // Деньги и кредит. № 10. С. 3 — 4. [Ignatiev S. М. (2009). Statement by the Chairman of the Bank of Russia S. M. Ignatiev in the State Duma of the Russian Federation, September 16, 2009 // Dengi i Kredit. No 10. P. 3-4.]

Желобанов Д., Жердев Ф., Кабалинский Д. (2011). Темп в обмен на качество // Эксперт. № 39. С. 104-108. [Zhelobanov D., Zherdev F., Kabalinsky D. (2011). Growth Rates in Exchange for Quality // Expert. No 39. P. 104 — 108.]

Зубаревич H. (2012). Первое полугодие 2012 г.: стагнация или медленный рост? // Мониторинг кризиса и посткризисного развития регионов России. Вып. 22 / Независимый институт социальной политики. [Zubarevich N. (2012). First Half of 2012: Stagnation or Slow Growth? // Monitor of Crisis and Post-Crisis Development of Russian Regions. Issue 22 / Independent Institute for Social Policy.]

Зубаревич H. (2013). Итоги 2012 г.: рост экономики замедляется, потребление растет, безработица минимальна // Мониторинг кризиса и посткризисного развития регионов России. Вып. 23 / Независимый институт социальной политики. [Zubarevich N. (2013). Results of the Year 2012: Decelerating Economic Growth, Growing Consumption, Minimal Unemployment // Monitor of Crisis and Post-Crisis Development of Russian Regions. Issue 23 / Independent Institute for Social Policy.]

Кабалинский Д. (2012). Тенденции крупного бизнеса: союз потребителя и инвестора // Эксперт. № 39. С. 128-132. [Kabalinsky D. (2012). Trends in Big Business Development: Union of Consumer and Investor // Expert. No 39. P. 128 — 132.]

Кузнецов A. (2012). Транснациональные компании стран БРИКС // МЭиМО. 2012. № 3. С. 3-11. [Kuznetsov А. (2012). Multinationals from the BRICS Countries // World Economy and International Relations. No 3. P. 3 — 11.]

Паппэ Я., Антоненко H. (2011). О новых конфигурациях собственников в российском крупном бизнесе // Вопросы экономики. № 6. С. 123 — 137. [Рарре Ya., Antonenko N. (2011). On New Configurations of Owners of Russian Big Business // Voprosy Ekonomiki. No 6. P. 123 — 137.]

Паппэ Я., Галухина Я. (2009). Российский крупный бизнес: первые 15 лет. М.: Издательский дом ВШЭ. [Рарре Ya., Galukhina Ya. Russian Big Business: First 15 Years. Moscow: HSE Publishing House.]

ЭдерЛ., Филимонова И. (2012). Экономика нефтегазового сектора России // Вопросы экономики. № 10. С. 76 — 91. [Eder L., Filimonova I. (2012). The Financial Significance of the Oil and Gas Sector for the Russian Economy // Voprosy Ekonomiki. No 10. P. 76-91.]

Яковлев A. (2006). Агенты модернизации. M.: Издательский дом ВШЭ. [Yakovlev А. (2006). Agents of Modernization. Moscow: HSE Publishing House.]

Kuznetsov A. (2013). Global Expansion of Russian Multinationals after the Crisis: Results of 2011. Moscow: IMEMO RAN.

Kuznetsov В., Dolgopyatova Т., Golikova V., Gonchar K., Yakovlev A., Yasin Y. (2011). Russian Manufacturing Revisited: Industrial Enterprises at the Start of the Crisis // Post-Soviet Affairs. Vol. 27. No 4. P. 366-386.

Lee S. J. (2008). Are Oligarchs Dead? The State and Big Business in Russia // Journal of Slavic Studies - KASS. Vol. 23, No 4. P. 351-375.