Фискальное стимулирование и российские бюджетные фонды

Буклемишев О.В.
к. э. н., доцент экономического факультета
МГУ имени М.В. Ломоносова (Москва)

---

Со вступлением в 2013 г. российской экономики в полосу стагнации сложились принципиально новые условия для формирования бюджетной политики. Во-первых, резервы дальнейшего роста бюджетных доходов исчерпаны. Поскольку цены на нефть находятся на уровне, близком к историческим максимумам, а ее добыча, достигнув рекордной отметки¹, вряд ли будет существенно расти в дальнейшем, увеличить нефтегазовые поступления крайне сложно. Кроме того, согласно выводам экспертов МВФ (IMF, 2013а), хотя фискальная нагрузка в России на фоне государств с сопоставимым уровнем социально-экономического развития не столь высока (примерно 35% от ВВП), возможности для повышения налогов серьезно ограничены. Россия примерно так же близка к теоретическому пределу увеличения налогового бремени, как и развитые страны Западной Европы, собирающие в виде налогов свыше 40% ВВП (Франция, Бельгия и др.)².

Во-вторых, фискальные власти вынуждены теперь обеспечивать выполнение заявленных расходных обязательств и сбалансированность бюджетов в условиях сокращения налоговых поступлений в реальном выражении (номинальные налоговые доходы консолидированного бюджета в январе—августе 2013 г. выросли по сравнению с соответствующим периодом предыдущего года на 0,6 п. п., федерального — на 1,1 п. п.) и ухудшения их структуры за счет увеличения доли нефтегазовых доходов. В опубликованном в июне 2013 г. Бюджетном послании Президента РФ констатировалось, что «основанная на высоких темпах экономического развития и растущих ценах на ресурсы модель постоянного роста бюджетных расходов к настоящему моменту исчерпала свои возможности»³, и в качестве приоритетной была поставлена задача обеспечить долгосрочную устойчивость бюджетной системы. Указывалось, что данная задача должна решаться путем сокращения расходов федерального бюджета как доли ВВП.

Наконец, несмотря на взятый курс на постепенное сокращение доли госрасходов в ВВП, через российскую фискальную систему ежегодно перераспределяется более 36% валового продукта страны (в том числе около 20% — на федеральном уровне), поэтому бюджетная политика остается, без преувеличения, важнейшим механизмом государственного воздействия на экономику. В связи с этим в настоящее время объективно все сильнее звучат требования активизировать меры по фискальному стимулированию экономического роста. Последовательное ухудшение экономических показателей в течение года и необходимость решать инфраструктурные и другие острые проблемы неизбежно приводят к возобновлению дискуссии о целесообразности и возможностях «расходного» стимулирования российской экономики за счет смягчения текущих бюджетных ограничений.

Теория и практика «расходного» стимулирования

Вопрос о целесообразности стимулирования экономики за счет фискальных механизмов имеет долгую историю и в текущих дискуссиях по различным аспектам экономической политики стал едва ли не центральным в глобальном масштабе (Krugman, Layard, 2012). Несмотря на ряд аргументов против подобных мер, приводимых авторитетными исследователями (см., например: Вагго, Redlick, 2011), большинство ученых в посткризисную эпоху все больше склоняются к мнению о пользе такого стимулирования, в первую очередь в форме государственных инвестиций в человеческий капитал и инфраструктуру. Действительно, достигнутые во многих развитых странах пределы снижения инструментальных процентных ставок центробанков, а также сохраняющиеся кредитные ограничения автоматически увеличивают продуктивность каждой дополнительной денежной единицы, направленной в экономику по бюджетным каналам (IMF, 2013b).

Тем не менее многие необходимые для эффективного фискального стимулирования условия в России отсутствуют. Экономика далека от дефляционной ловушки, возможности смягчения монетарной политики за счет снижения процентных ставок ЦБ РФ не исчерпаны; говорить о «кредитном параличе» (credit crunch) тоже не приходится. Кроме того, в общем случае расходные мультипликаторы (отношение дополнительного прироста ВВП к индуцировавшим его бюджетным ассигнованиям) краткосрочны. Соответствующие эффекты ограничиваются действием ряда факторов: возможным вытеснением государственными вложениями частных инвестиций; потенциальными угрозами для долгосрочной бюджетно-долговой сбалансированности; степенью оперативности принятия расходных решений; временным характером стимулирования и необходимостью постепенно его сокращать, а также открытостью экономики.

Последнее обстоятельство может быть особенно весомым: стимулирующий эффект дополнительных государственных расходов в случае высокой зависимости от инвестиционного или потребительского импорта в значительной степени достается не национальной экономике, а ее внешнеторговым партнерам. В этом смысле не самая благоприятная ситуация для бюджетных инвестиций в России в последние годы только ухудшилась: по оценкам ЦМАКП⁴, внутреннее производство машин и оборудования еще не восстановилось по сравнению с докризисным уровнем, а их импорт уже превысил соответствующие докризисные показатели более чем на 65%.

Добавим, что, по имеющимся оценкам, каждый процентный пункт ухудшения бюджетного равновесия сопряжен с потерей текущего сальдо платежного баланса на уровне 0,2 — 0,7% п. п. ВВП. Причем значение этого сальдо по итогам III квартала 2013 г. составило всего 1,1 млрд долл. (что меньше, чем на пике глобального кризиса, когда цена на нефть была в 1,5 раза ниже) (см. рис. 1). Существенное ухудшение бюджетного баланса может резко ослабить устойчивость внешнеэкономической позиции России (Гурвич, Прилепский, 2013).

Не следует забывать и о крайне низком качестве принятия и исполнения решений в российском государственном секторе, а также о коррупции, что заметно уменьшает ожидаемый мультипликативный эффект бюджетных расходов. Так, при прочих равных условиях, коррупция увеличивает объем государственных инвестиций, но снижает их эффективность, кроме того, сокращает необходимые расходы на текущий ремонт и обслуживание уже существующих объектов инфраструктуры, что в конечном счете ведет к их деградации (Tanzi, Davoodi, 1997). Не случайно реализация масштабных инфраструктурных проектов последних лет (олимпийский комплекс в Сочи, кампус Дальневосточного федерального университета, федеральная трасса «Амур» и пр.) сопровождалась значительным превышением изначально предусмотренной сметы и приводила к созданию объектов, общественная значимость которых, по меньшей мере, не бесспорна. Учитывая это, а также высокие эксплуатационные издержки, расходные мультипликаторы указанных проектов на среднесрочном временном горизонте могут оказаться отрицательными.

В условиях дефицита бюджетных ресурсов для стимулирования экономического роста финансовые чиновники заговорили о «бюджетном маневре», оптимизации структуры расходов. Новый подход был воплощен в проекте закона о федеральном бюджете на 2014 г. и плановый период 2015—2016 гг., который правительство внесло в Госдуму РФ.

Бюджетные расходы можно условно разделить на четыре укрупненные категории: силовой блок (оборона и безопасность), общегосударственные вопросы (функционирование органов власти и обслуживание долга), экономика, социально-культурный блок. Очевидно, что первые две категории обеспечивают существование самого государства (с точки зрения экономического роста эти расходы, как правило, малопродуктивны), а максимальный стимулирующий эффект возможен за счет финансирования двух последних категорий расходов. Мы представили накопленные темпы роста расходов в проектировках нового бюджетного закона по сравнению с действующим (по четырем указанным категориям) с помощью лепестковой диаграммы (см. рис. 2).

На графике за точку отсчета приняты пропорции указанных четырех категорий расходов в действующем законе о бюджете на 2013 г. (единичный квадрат в центре). Диаграмма наглядно иллюстрирует суть осуществляемого «бюджетного маневра»: в результате изменения расходных пропорций к 2016 г. мы получаем заметно растянутый по «административно-силовой» горизонтали ромб, тогда как социально-экономические ассигнования в относительном выражении сокращаются.

Возможны различные интерпретации подобной динамики. Так, в исследовании П. Мауро показано, что при высоком уровне коррупции снижается доля государственных ассигнований на образование и здравоохранение и увеличивается доля военных расходов (Маиго, 1998). Кроме того, в той же работе говорится о влиянии коррупции на закрытость бюджета, что также имеет место в России: к 2016 г. доля засекреченных расходов вырастет с нынешних 11% почти до 1/4 совокупных ассигнований российского федерального бюджета; укрупнение целевых статей расходов дополнительно снижает его прозрачность⁵.

Но какими бы ни были мотивы правительственного «бюджетного маневра», его содержание (сокращение финансирования социально-экономических проектов в пользу увеличения относительной доли расходов на государственно-силовую составляющую при поддержании общей бюджетной сбалансированности) носит отчетливо дестимулирую-щий характер. Такой «маневр» бюджетной политики категорически противопоказан при замедлении экономического роста.

В подобных условиях целесообразность «расходного» стимулирования может вызвать сомнения даже у сторонников государственного вмешательства в экономику. Не случайно в рейтинге глобальной конкурентоспособности Всемирного экономического форума по показателю «Расточительность государственных расходов» Россия получила крайне низкие оценки и занимает 99-е место в мире, что значительно ниже интегрального странового показателя (64-е место) (World Economic Forum, 2013). Другими словами, без серьезных институциональных преобразований в России рассчитывать на высокую эффективность «расходного» стимулирования в ближайшей перспективе скорее всего не приходится.

Бюджетное правило и потенциальные ресурсные источники

В настоящее время долгосрочная сбалансированность федерального бюджета гарантируется так называемым бюджетным правилом, которое, среди прочего, ограничивает расчетный размер дефицита бюджета — не более 1% ВВП. Таким образом, в условиях падения бюджетных доходов расходы также должны сокращаться. В связи с этим сторонники фискального стимулирования российской экономики настаивают на корректировке, приостановке действия или даже полной отмене бюджетного правила (см., в частности: Глазьев, 2013).

Поскольку в последние годы общая бюджетная конструкция неоднократно менялась, любое смягчение действующего бюджетного правила будет означать, что в стране нет никакой фискальной стратегии, а все решения в данной области носят сугубо конъюнктурный характер. Это само по себе может сыграть крайне негативную роль с точки зрения поддержания репутации нашего государства как заемщика, причем в период, когда для исполнения бюджета будет, по всей видимости, требоваться бесперебойный доступ к рынкам капитала.

Таким образом, для аргументированного отказа от бюджетного правила в его нынешнем виде как минимум необходимо, чтобы ожидаемые выгоды компенсировали данные издержки. Кроме того, нужно будет найти источники финансирования дефицита бюджета (дополнительных расходов). В качестве таковых, в частности, могут выступать государственные заимствования и поступления от приватизации.

В настоящее время отношение государственного долга к ВВП в России по международным меркам незначительно (чуть более 10% ВВП). В соответствии с проектом закона о федеральном бюджете на 2014 г. и плановый период 2015—2016 гг. к концу данного периода чистые государственные заимствования на внутреннем рынке должны постепенно увеличиться в 1,7 раза по сравнению с текущим уровнем (435 — 440 млрд руб., или 0,6% ВВП). По мнению Минфина России, более быстрое наращивание внутренних займов приведет к повышению процентных ставок и отразится на стоимости долга. В свою очередь, емкость внешнего рынка позволяет практически безболезненно увеличивать чистое внешнее заимствование примерно на 100 млрд руб. в год. Но не следует забывать, что рост объемов долга, скажем, до 20% ВВП даже при нынешних, относительно низких процентных ставках удвоит расходы на его обслуживание — они превысят 1,2% ВВП.

Таким образом, рост государственных заимствований теоретически выступает потенциальным источником наращивания бюджетных расходов, но пользоваться этим ресурсом можно только постепенно, поскольку резкий прирост займов способен вызвать ряд негативных последствий (увеличение абсолютных и относительных издержек по обслуживанию долга, повышение процентных ставок на внутреннем рынке, вытеснение частных инвестиций и т. п.). Принимая решение о привлечении новых займов, надо помнить, что госдолг может увеличиваться и помимо воли государственных органов — например, в случае вынужденного гарантирования тех или иных операций частного сектора (как это уже фактически происходит с компенсациями по кредитам, выданным на создание убыточных олимпийских объектов)⁶.

Потенциальным источником наращивания бюджетных расходов также служит продажа государственного имущества. В 2012 г. правительство разработало и утвердило амбициозную программу приватизации: предполагалось привлечь в бюджет в 2012 г. 300 млрд руб., в 2013 г. — 380 млрд, а в 2014 г. — 475 млрд руб.

В частности, государство рассчитывало полностью реализовать свои пакеты акций в ВТБ, «Совкомфлоте», «Росагролизинге», «РусГидро», «Интер РАО», «Зарубеж-нефти», аэропорте Шереметьево, Россельхозбанке, АЛРОСА. Планировалось продать по 25% минус 1 акцию РЖД и «Транснефти», по 50% минус 1 акцию Объединенной судостроительной и Объединенной авиастроительной корпораций. В 2012—2014 гг. совокупный объем поступлений должен был составить 1 трлн, а в 2014—2017 гг. — свыше 6 трлн руб.

Однако уже летом 2013 г. в разработанном Минфином проекте основных направлений бюджетной политики на 2014—2016 гг.⁷ признавалось, что фактические доходы от продажи государственного имущества существенно снизятся. Согласно предварительным расчетам, в бюджет в 2013—2016 гг. может поступить на 1,3 трлн руб. меньше, чем запланировано. Причинами этого могут быть не только плохая конъюнктура рынков, но и целенаправленные действия государственных органов и менеджмента самих компаний по исключению объектов из плана приватизации, сознательному затягиванию сроков продажи и применению особых приватизационных схем⁸. В результате бюджет остается без доходов от реализации госпакетов (не случайно данная тема не затронута в Бюджетном послании). Таким образом, в сфере приватизации скорее нужно говорить о поиске средств для замещения выпадающих доходов, а не о самостоятельном источнике ресурсов для финансирования дополнительных государственных расходов.

Приверженцы увеличения расходов федерального бюджета в первую очередь рассчитывают на средства бюджетных фондов — Резервного и Фонда национального благосостояния (ФНБ). Рассмотрим этот потенциальный источник фискального стимулирования.

Уроки функционирования российских бюджетных фондов

Общий подход к бюджетной политике последнего десятилетия был основан на идее «частичного сбережения сырьевых доходов в периоды интенсивной разработки недр и высоких цен на сырье и использования сбережений при сокращении добычи или падении цен» (Кудрин, 2006. С. 5). Помимо повышения равномерности и поддержания стабильного уровня использования государственных средств данный подход (при инвестировании бюджетных сбережений в иностранные активы) также позволяет обеспечивать монетарную устойчивость. Его центральным элементом стало создание суверенных фондов — сначала Стабилизационного фонда в 2004 г., который в 2008 г. был разделен на Резервный фонд и ФНБ.

На 1 ноября 2013 г. совокупный объем средств этих фондов составлял 5,6 трлн руб., или 8,5% ВВП (4,2 и 4,3% соответственно). Отметим, что после кризиса прирост средств Резервного фонда, непосредственно предназначенного для финансирования дефицита бюджета, фактически остановился (см. рис. 3). Более того, в соответствии с бюджетными проектировками значимое пополнение фонда в ближайшие годы не планируется, в лучшем случае его размер будет поддерживаться примерно на том же уровне по отношению к ВВП.

В свою очередь, ФНБ, который в соответствии с бюджетным правилом формируется по остаточному принципу после наполнения Резервного фонда до величины 7% от ВВП, в ближайшие годы тем более не будет расти. В свете кризиса, переживаемого национальной пенсионной системой, нынешнего размера ФНБ явно недостаточно для обеспечения ее долгосрочной сбалансированности. Тем не менее было объявлено о переходе к осуществлению за счет средств ФНБ неокупаемых (с финансовой точки зрения) инфраструктурных проектов на сумму до 40% его совокупного объема (или примерно на 1,1 трлн руб.). В частности, речь идет о финансировании реконструкции железнодорожных магистралей посредством покупки привилегированных акций ОАО «Российские железные дороги». Тот факт, что по состоянию на ноябрь 2013 г. на 170 млрд руб. нераспределенного остатка ФНБ, доступного для инфраструктурных инвестиций, претендовали проекты общей стоимостью свыше 1,5 трлн руб.⁹, свидетельствует о том, что в ближайшем будущем расходование средств Фонда скорее возрастет, чем сократится.

Таким образом, дальнейшее значимое накопление бюджетных фондов на обозримом горизонте практически исключено, а нынешних их ресурсов недостаточно для решения изначально поставленных перед ними задач. Использование бюджетных фондов для финансирования неокупаемых проектов не только приведет к быстрому исчерпанию их средств (соответствующие денежные ресурсы покидают бюджетную систему без конкретных сроков, обязательств и механизмов их возврата), но и поставит под сомнение состоятельность бюджетной идеологии последнего десятилетия, основанной на накоплении резервов за счет конъюнктурных сверхдоходов от экспорта углеводородного сырья.

Действительно, наряду с несомненными макроэкономическими преимуществами, данная идеология изначально имела ряд существенных недостатков.

1. Сбережение бюджетных средств на фоне острых нерешенных проблем национальной экономики и социального сектора можно считать субоптимальным выбором с точки зрения общественных межвременных предпочтений. Так, было показано, что степень дисконтирования будущих бюджетных благ гражданами достаточно высока, причем подобное дисконтирование основано не столько на временных предпочтениях, сколько на неопределенности, в том числе относительно способности государства рационально использовать ресурсы (Jacobs, Matthews, 2008). В нашем случае как раз налицо отказ государства от удовлетворения текущих потребностей общества (в том числе в инвестиционной сфере) в пользу сбережения доходов в целях укрепления финансовой стабильности в неопределенном будущем на фоне значительного недоверия к рациональности принятия решений в госсекторе.

2. Принято высоко оценивать роль российских суверенных фондов в период глобального финансового кризиса. Тем не менее, как показал опыт, наличие бюджетных резервов может лишь на короткое время способствовать решению фискальных проблем¹⁰. Несмотря на довольно быстрое восстановление нефтяных цен, для купирования кризиса и его последствий российскому правительству в 2008—2011 гг. пришлось кардинально изменить законодательно закрепленный механизм формирования и использования резервных фондов и потратить свыше 100 млрд долл. из их средств. Кроме того, доступность резервов может создавать иллюзию защищенности, а их расходование позволяет откладывать или полностью отменять проведение болезненных структурных преобразований, необходимых для полноценного выхода из кризиса (эффект «морального риска», moral hazard).

3. Инвестирование в низкодоходные иностранные активы на фоне устойчивого укрепления рубля (см. рис. 4) приводит к абсолютной эрозии стоимости бюджетных сбережений. Данный эффект стал особенно очевидным после глобального финансового кризиса в условиях проводимой ведущими странами политики снижения процентных ставок (см. табл.). Кроме того, поскольку Россия продолжает заимствовать на внешних рынках, дифференциал ставок по этим займам и инвестирования средств бюджетных фондов (так называемый суверенный спред) представляет собой дополнительные чистые потери (в пределах 1—3 п. п.).

4. Доступность свободных ресурсов в бюджетной системе создает перманентное политическое давление в пользу их расходования, которое время от времени усиливается. В условиях демократического политического цикла долгосрочная устойчивость механизмов сбережения в общественном секторе весьма уязвима (см.: Buchanan, Wagner, 1977). Не случайно ресурсные стабилизационные фонды, как правило, существуют либо в демократиях с высоким уровнем экономического развития и качества государственных институтов (Норвегия, американский штат Аляска), либо, что встречается гораздо чаще, — в авторитарных государствах с фактически несменяемой властью (Венесуэла, Кувейт, Оман и др.) (см.: Aizenman, Glick, 2008. P. 10).

Таблица

Доходность к погашению 10-летних гособлигаций ведущих стран (% годовых, по состоянию на 8 ноября 2013 г.)
Страна	Доходность
Великобритания	2,76
Германия	1,76
США	2,75
Франция	2,22
Япония	0,58
Источник: Bloomberg.

 

---

Несмотря на теоретическую «реабилитацию» в последние годы инструментария фискального стимулирования, целесообразность проведения дискреционной расходной политики в условиях российской экономики вызывает серьезные сомнения. Ее параметры и институциональные характеристики в настоящее время таковы, что эффективность любых подобных мер не будет высокой.

Более того, правительство в проекте закона о федеральном бюджете на 2014 г. и плановый период 2015—2016 гг. фактически отказалось от стимулирующей бюджетной политики: тенденции, предусмотренные в запланированном изменении структуры расходов, с точки зрения экономического роста контрпродуктивны. Можно констатировать, что при экономической стагнации, ведущей к недостаточности доходов; постоянном повышении объема уже принятых на себя государством или заявленных к исполнению бюджетных обязательств; несбалансированности пенсионной системы и региональных бюджетов, а также ограниченной емкости рынков внутренних и внешних заимствований ресурсный потенциал стимулирующего увеличения расходов также весьма невелик (см.: Акиндинова и др., 2013).

Темпы реконструкции существующей и создания новой инфраструктуры в России заметно отстают от потребностей экономики, что сдерживает экономический рост и повышение благосостояния граждан. Несмотря на значительный приток сверхдоходов от экспорта углеводородного сырья в казну, из-за низкого качества российских государственных институтов не удалось создать эффективные механизмы отбора и реализации общественно значимых проектов за счет средств налогоплательщиков. В этих условиях идеология инвестирования конъюнктурных доходов в надежные иностранные активы, на которой была основана

бюджетная политика последнего десятилетия, ведет к уменьшению реальной стоимости этих средств и фактически лишь выполняет задачу их защиты от немедленного неэффективного расходования, в том числе на сомнительные цели. Предстоящее «распечатывание» ФНБ для финансирования неокупаемых инфраструктурных проектов свидетельствует о кризисе данной бюджетной идеологии и необходимости ее пересмотра.

Если «расходное» стимулирование экономики контрпродуктивно, а сбережение государством конъюнктурных доходов приводит к их неизбежному обесценению из-за размещения в низкодоходные долговые обязательства развитых государств, не спасает от кризисов и с каждым днем увеличивает соблазны бесполезно (с общественной точки зрения) потратить накопленные фонды, то из этой логической ловушки есть только один выход. Проводя политику ограничения бюджетных расходов, особенно в их административно-силовой части, в случае образования бюджетного профицита вместо его неэффективного инвестирования от имени государства нужно возвращать деньги тем, кому они изначально принадлежали, то есть налогоплательщикам. Механизм возврата налогов (tax rebate) хорошо известен в мировой практике¹¹, и можно выбрать такие его формы, чтобы обеспечить максимальный стимулирующий эффект (например, возврат уплаченного НДФЛ наименее обеспеченным категориям населения или федеральной части налога на прибыль компаниям, инвестирующим в обновление производства). Данная мера не более инфляционна, чём уже запущенный процесс расходования средств бюджетных фондов. В любом случае при необходимости соответствующие инфляционные последствия могут быть погашены за счет стандартных мер монетарной политики.

Возврат налогов должен позитивно сказаться на темпах экономического роста, поскольку мультипликаторы частных расходов заведомо выше соответствующих государственных. Будучи по своему эффекту эквивалентной снижению налогов (считается, что налоговые мультипликаторы, как правило, не меньше расходных; см.: Fischer, 2012), данная мера имеет ряд сравнительных преимуществ. Изменение ставок налогов требует реализации определенных законодательных процедур, занимает много времени и может ex post оказаться избыточным, тогда как решение о структуре и объеме стимулирующего пакета по возврату налогов правительство в состоянии оперативно принимать каждый год в рамках своих полномочий в зависимости от исполнения бюджета.

---

¹ РБК. 2013. 21 ноября.

² В подтверждение этого вывода Минфин России объявил — практически одновременно с появлением публикации МВФ - об очередном переносе на 2015 г. полноформатного вступления в действие единого налога на недвижимость физических лиц.

³ http://kremlin.ru/acts/18332.

⁴ www.forecast.ru/_ARCHIVE/Analitics/PROM/2013/INV-2013-09-vl.pdf.

⁵ www.vedomosti.ru/finance/news/ 17428831/rossiya-pryachet-byudzhet.

⁶ www.gazeta.ru/business/2013/06/13/5379113.shtml.

⁷ http://minfin.ru/ru/budget/policy/index.php.

⁸ http://www.gazeta.ru/business/2013/07/02/5409385.shtml.

⁹ http://kommersant.ru/doc/2337956.

¹⁰ Гораздо более надежным ресурсом можно считать доверие рынков к экономической политике государств, что позволяет в отсутствие бюджетных накоплений наращивать внутренние заимствования и проводить монетарную политику «количественного смягчения».

¹¹ В частности, этот механизм был применен в отношении подоходного налога администрацией Дж. Буша в 2008 г. в качестве главной составляющей пакета антикризисных мер. В 2013 г. в Сингапуре ввели в действие сроком на три года 30-процентный возврат налога всем компаниям — плательщикам налога на корпоративный доход.

---

Список литературы

Акиндинова Я, Кондратов Я, Чернявский А. (2013). Фискальное стимулирование российской экономики и бюджетная устойчивость // Вопросы экономики. № 10. С. 90 — 108. [AkindinovaN., Kondrashev N., Cherniavsky А. (2013). Russia's Fiscal Stimulus and Fiscal Sustainability // Voprosy Ekonomiki. No 10. P. 90 — 108.]

Глазьев С. (2013). О целях, проблемах и мерах государственной политики развития и интеграции // Евразийская интеграция: экономика, право, политика. № 13. [Glaziev S. (2013). On Goals, Problems and Measures of Public Policy of Development and Integration // Evraziiskaya Integratsiya: Ekonomika, Pravo, Politika. No 13.]

Гурвич E., Прилепский И. (2013). Как обеспечить внешнюю устойчивость российской экономики // Вопросы экономики. № 9. С. 4—39. [Gurvich Е., Prilepskiy I. (2013). How to Secure External Sustainability of the Russian Economy // Voprosy Ekonomiki. No 9. P. 4-39.]

Кудрин A. (2006). Механизмы формирования ненефтегазового баланса бюджета России // Вопросы экономики. Nb 8. С. 4 — 16. [Kudrin А. (2006). The Mechanisms of Forming of Russia's Non-Oil-and-Gas Budget Balance // Voprosy Ekonomiki. No 8. P. 4-16.]

Aizenman J., Glick R. (2008). Sovereign Wealth Funds: Stylized Facts about their Determinants and Governance // NBER Working Paper. No 14562.

Barro R. J., Redlick Ch. J. (2011). Macroeconomic Effects from Government Purchases and Taxes // The Quarterly Journal of Economics. Vol. 126. P. 51 — 102.

Buchanan J. M., Wagner R. E. (1977). Democracy in Deficit: The Political Legacy of Lord Keynes // The Collected Works of James M. Buchanan. Vol. 8. Indianapolis, IN: Liberty Fund.

Fischer S. (2012). Fiscal Policy and the Great Recession / Bank of Israel. April 19.

IMF (2013a). Fiscal Monitor. October.

IMF (2013b). Reassessing the Role and Modalities of Fiscal Policy in Advanced Economies //IMF Policy Paper. September 17.

Jacobs A. M., Matthews S. J. (2008). Does Timing Matter? Intertemporal Policy Choice and the Mass Public / Paper prepared for the Annual Meeting of the Midwest Political Science Association, April 3-6, Chicago.

Krugman P., Layard R. (2012). A Manifesto for Economic Sense. June 27. www. manifestoforeconomicsense.org.

Mauro P. (1998). Corruption and the Composition of Government Expenditure // Journal of Public Economics. Vol. 9. P. 263—279.

Tanzi V., Davoodi H. (1997). Corruption, Public Investment and Growth // IMF Working Paper. No 97/139.

World Economic Forum (2013). The Global Competitiveness Report, 2013—2014.