Экономическое образование как зеркало внутридисциплинарного дискурса |
Статьи - Анализ | |||
А. Е. Шаститко Обсуждаются варианты модернизации высшего экономического образования в России, в том числе предложенные в публикациях А. Аузана, А. Мальцева и А. Курдина (Вопросы экономики. 2023. № 10) и А. Бузгалина, А. Колганова (Вопросы экономики. 2023. № 11). Сформулированы вопросы для уточнения позиций и дальнейшей дискуссии. Предлагается рассматривать модернизацию экономического образования через призму структурных альтернатив построения внутридисциплинарного дискурса, а также спроса на экспертные знания, основанные на прикладных научных исследованиях, со стороны бизнеса и государства. Особое внимание уделено значению гетеродоксальных экономических теорий, а также описанию образа желаемого будущего экономического образования. Сформулированы принципы его построения: достаточный концептуальный плюрализм; настройка фильтров для поддержания стандартов качества исследований и навигации по дисциплинарной области; формирование исследовательских коалиций; реструктуризация учебных планов в контексте «наведения мостов» между исследовательскими программами. Постановка проблемыНа страницах журнала «Вопросы экономики» развернулась дискуссия между коллегами по экономическому факультету МГУ имени Μ. В. Ломоносова. В ней продолжается обсуждение комплекса вопросов, связанных с перспективами развития российского высшего экономического образования в новых условиях, а также разрабатываются другие вопросы: как образование отражает характеристики складывающегося в России внутридисциплинарного дискурса, как знания (особенно в области экономической теории), полученные в результате фундаментальных и прикладных исследований, могут содействовать повышению качества принимаемых решений за пределами академического сообщества — в бизнесе и госуправлении — в том числе на основе подготовки и переподготовки кадров. Мы рассмотрим вопросы, оставшиеся за пределами внимания в публикациях уважаемых коллег (Аузан и др., 2023; Бузгалин, Колганов, 2023), обозначим «картину мира» в сфере экономической науки, а также предложим видение путей развития высшего экономического образования в России. Начнем с того, что есть идеи, с которыми трудно, если вообще есть смысл, спорить. Они формируют то, что можно считать зоной консенсуса. Действительно, разве плохо, чтобы экономическое образование соответствовало реалиям, требованиям времени? Что плохого в том, чтобы современные экономисты владели релевантной техникой анализа, хорошо знали экономику страны, в которой живут, и осознавали, что сама экономическая наука концептуально разнородна? Да и вообще, разносторонне подготовленный экономист — это хорошо (особенно если не задаваться вопросом, сколько такая подготовка стоит и кому она нужна). На наш взгляд, чтобы развернувшаяся дискуссия имела шанс на результативность в смысле приращения знания, корректировки там, где это возможно, и «картин мира» исследователей не только в пределах экономической науки, но и в сфере принятия управленческих решений, важно не замалчивать вопросы, которые должны стать предметом обсуждения. Разумеется, мы не претендуем на представление их исчерпывающего перечня. Вместе с тем, опираясь на позиции, сформулированные в упомянутых выше статьях, опубликованных в журнале «Вопросы экономики» в 2023 г., а также на обсуждение связанных с ними вопросов в экономической литературе, мы предлагаем свой вариант повестки.
В обсуждении некоторых из обозначенных вопросов (на все не хватит формата одной статьи) мы будем комментировать (в том числе и критиковать) позиции коллег, а также предлагать собственные варианты ответов. Причем мы исходим из следующих принципиальных положений:
Об устройстве внутридисциплинарного дискурса: реальное vs. желаемоеВ методологии науки есть разные мнения относительно того, как развивается или как может развиваться та или иная область научного знания1. Однако применительно к экономической науке наиболее популярны две позиции: последовательная смена парадигм (Кун, 2003) и одновременное сосуществование нескольких научно-исследовательских программ (Лакатос, 1995). В статье Бузгалина и Колганова (2023. С. 145) приоритет отдан первому варианту. Именно в его рамках авторы объясняют смену парадигм в зависимости от изменения общественных отношений, внешних условий воспроизводства научного экономического знания. Вместе с тем стоит обратить внимание, что в статье используется термин доминирование, который на самом деле указывает на не единственный вариант теоретического осмысления социально-экономических процессов, пусть даже в условиях сильной асимметрии влиятельности как внутри научного сообщества, так и за его пределами. Этот пункт принципиально важен, поскольку означает, что Бузгалин и Колганов (2023) все же придерживаются следующей позиции: не работая в рамках доминирующего направления исследований, экономист может оставаться в пределах данной предметной, дисциплинарной области2. И с таким мнением, на наш взгляд, нужно согласиться. Однако в этом случае мы должны признать и другое: вне зависимости от соотношения сил и влияния на неакадемическую сферу, экономическая наука (точнее — экономическая теория) развивается в режиме сосуществующих, а часто и взаимодействующих научно-исследовательских программ3. Хотя в некоторых публикациях по методологии экономической теории проводится разделение между позитивными и нормативными аспектами плюралистичности (Lari, 2021), в данной работе мы исходим из того, что плюрализм (разнообразие) — естественное состояние экономической науки. Как показано в: Тутов, Шаститко, 2021, такое сосуществование может приобретать разные формы:
В любом случае концептуальное разнообразие (подчеркнем данный тезис еще раз) — факт существования экономической науки как особой сферы общественных отношений (естественно, с точностью до наличия/отсутствия внешних шоков), которое, как справедливо отмечают Аузан и др. (2023. С. 5, 16, 21), должно найти отражение и в системе современного экономического образования. Разумеется, как будет показано далее, не любое разнообразие благотворно сказывается на развитии экономической науки4. Однако любой ли формат организации внутридисциплинарного дискурса способствует воплощению заявленного авторами упомянутой статьи принципа? На наш взгляд, в полной мере можно говорить об оптимистических прогнозах только в рамках варианта «г» — критическое и вместе с тем позитивное взаимодействие (но без синтеза). Почему? Если в научном сообществе не налажен позитивный обмен идеями, обогащающий каждую из конкурирующих научно-исследовательских программ, если экономисты из разных научно-исследовательских программ не замечают друг друга или оперируют карикатурными образами оппонентов, то вряд ли возможно построение работоспособного учебного плана на экономических факультетах, нацеленного на выпуск разносторонне подготовленных экономистов. Причина банальна — необходимо преодолеть высокий профессиональный языковой барьер, когда в лучшем случае участники дискуссии могут ответить, что сказал оппонент, но, как правило, затрудняются сказать, о чем речь. Так часто бывает, когда гетеродокса льну ю экономику противопоставляют ортодоксальной, а последнюю представляют в формате популярных учебников по экономической теории, микро- и макроэкономике. В конечном счете нерешенные проблемы преодоления семантических и прагматических фильтров (Кобринский и др., 1982), с одной стороны, и прямолинейная попытка внедрения или расширения концептуального разнообразия без создания соответствующих условий — с другой, могут привести к мешанине в головах студентов и в конечном счете к обесцениванию экономического знания, а также спровоцированному такой мешаниной падению спроса на экономистов. Подчеркнем, что в данном случае, обсуждая вариант «г» организации внутридисциплинарного дискурса, ни о каком синтезе теорий как системном и предсказуемом результате5 речь не идет. Если использовать образ, то это, скорее, обучение перемещению «по мостам» между разными направлениями экономической мысли как способ осмысления возможностей, ограничений направления, в котором экономист работает, а также приращения знания посредством развития данного направления. Однако, как несложно предположить, прежде чем передвигаться по «мостам», они должны быть наведены. Это актуально и в случае конкуренции, альтернативности исследовательских подходов, но особенно — когда они дополняют друг друга (подробнее см.: Lari, 2021). Наоборот, если на страницах экономических научных журналов идет живая дискуссия между представителями разных направлений научных исследований, то даже в отсутствие признанных решающих экспериментов по И. Лакатосу6 в университетской аудитории будет гораздо легче сопоставлять научные позиции и находить общий язык и добывать новое знание на фронтире (Лакатос, 1995). Иными словами, важным побочным результатом (но, разумеется, не самоцелью) позитивного внутридисциплинарного дискурса оказывается и большая восприимчивость альтернативных экономических теорий в аудитории. Разумеется, речь не идет о том, чтобы все студенты, получающие экономическое образование, в полной мере приобретали соответствующие навыки7. Это актуально в первую очередь для тех, кто после завершения обучения в аспирантуре будет исследовать и преподавать. А что нужно для «наведения мостов»? Мы здесь не рассматриваем вопрос о мотивации участников внутридисциплинарного дискурса, а лишь указываем на факторы, которые помогли бы облегчить такую операцию. Ключевой момент — адекватность воспроизведения смыслов. Исследователи в области методологии экономической науки обращают внимание на то, что для продвижения в этом вопросе необходимо сделать не так уж много:
Разумеется, возникает вопрос: а есть ли спрос на такой вариант развития дискурса и если есть, то что для его удовлетворения необходимо помимо соответствующим образом организованного образовательного процесса, о котором пишут коллеги (Аузан и др., 2023; Бузгалин, Колганов, 2023)? Во-первых, характер спроса во многом зависит от более общей рамки: взаимодействия науки и политики. Готовы ли политики признать, что «однорукий экономист» — хотя и удобное подспорье в принятии быстрых решений, но все же его услуга с высокой вероятностью может иметь признаки медвежьей. Причина — в отсутствии востребованности глубокого знания предмета на стыке дисциплинарных областей (часто это экономика, право и соответствующая область техники в широком смысле) и в избегании психологического дискомфорта от информации о возможных побочных эффектах. Ведь известно, что когнитивный диссонанс может быть устранен и даже не допущен довольно простым способом: отсутствием в общественном обороте фактов, которые нарушают желаемую/ожидаемую «картину мира». Главное — не задумываться о последствиях. Данная проблема была подробно разобрана в рамках сопоставления функционализма (коузианства) и двух видов фундаментализма — регуляторного (пигувианство) и либерального (рыночного) (Шаститко, Павлова, 2022; Шаститко, Ионкина, 2023). Во-вторых, уровень научной дискуссии во многом зависит от того, насколько хорошо экономисты, придерживающиеся разных подходов к исследованию общественных отношений, понимают (пусть даже и не принимают) теорию оппонента. Соответственно, есть ли спрос на обсуждение не карикатурных, а реальных (пусть даже с некоторыми упрощениями) образов теорий — это фактически вопрос о том, готовы ли сами исследователи включиться в научную дискуссию без всяких скидок на «издержки перевода», а не набрасываться на нарисованные ими самими шаржи и карикатуры оппонентов (Мальцев, 2018)? Поясним на примере. Бузгалин и Колганов (2023. С. 149—150) называют неоавстрийскую8 школу в экономической науке одним из направлений гетеродоксии. Причем это направление, по мнению авторов статьи, отождествляется с «неолиберальным крылом мейнстрима»9, за одним исключением — отношением к формальным методам исследования (математике). Мы не спорим, что неоавстрийцы — гетеродоксы, и не оспариваем их специфическое отношение к формальным методам, но нас не устраивает, как авторы дальше обращаются с данным направлением экономической мысли в части поиска ответа на вопрос о желательном образе экономического образования. На наш взгляд, чтобы избежать «смещенности в оценках» неоавстрийского направления в экономических исследованиях, а также их роли в позиционировании на множестве гетеродоксальных исследований, необходимо признать, как минимум, следующие позиции. 1. Именно австрийским экономистам принадлежит идея о принципиальной несостоятельности централизованного планирования (калькуляционный аргумент). Еще в начале 1920-х годов Л. фон Мизес фактически вступил в заочную полемику с В. И. Лениным относительно возможности экономического расчета при социализме (Мизес, 2016). Эта идея получила развитие в работах Ф. Хайека, посвященных использованию знания в обществе (Hayek, 1937, 1945). Чем хуже организованы создание и передача значимого знания в обществе, тем бледнее перспективы экономического развития. Видимо, аргументы неоавстрийцев были настолько чувствительными, что их работы до начала второй половины 1980-х годов были в спецхранилищах советских библиотек, хотя учебники по экономической теории (например, учебник П. Самуэльсона, а также книги по математической экономике) были доступны широкому читателю10. Любопытно также, что именно этот аспект разработок неоавстрийской школы был воспринят О. Уильямсоном (1996) — ярким представителем нового институционализма, основателем экономической теории трансакционных издержек и сторонником позитивного варианта взаимодействия между научно-исследовательскими программами (по крайней мере, судя по его комментариям относительно источников разрабатываемой им теории)11. 2. Именно представителю неоавстрийской школы в экономической науке — Хайеку — не составило большого труда объяснить феномен одного из «черных лебедей», поставивший в тупик многих экономистов, работавших с кривой Филлипса, — стагфляцию середины 1970-х годов в развитых странах. И объяснение это, по сути, базируется на идеях, которые обсуждались неоавстрийскими экономистами несколькими десятилетиями раньше (калькуляционный аргумент). Увлечение идеей повышения занятости, объемов выпуска посредством мягкой денежной политики приводило не просто к росту инфляции (об этом было известно), но и к непредсказуемому изменению структуры цен как на потребительские, так и на капитальные товары. Соответственно, возникшие у предпринимателей затруднения использовать систему относительных цен привели и к ухудшению результатов использования доступных ресурсов12. Примерно в то же время государство было названо в качестве генератора делового цикла (Хайек, 1991а, 1991b, 1992). 3. Именно в рамках неоавстрийской школы получила развитие теория предпринимательства, в которой исследователи разбирают функционал этой важнейшей фигуры в экономическом развитии. Специально отметим: ни в одном из известных и широко применяемых учебников по микроэкономике (как и по теории организации рынков) фигуры предпринимателя нет13. И раз уж мы заговорили о различиях в исследовательских подходах, надо обратить на это внимание! А также на то, что подходы к объяснению индивидуального поведения и выбора в неоклассике и в рамках неоавстрийского подхода, несмотря на кажущуюся синонимичность, драматически различаются. В противном случае нельзя понять несовместимость позиций рыночноцентричных теорий по поводу ключевой концепции — равновесия на рынке, а также несовместимости позиций в отношении конкуренции. Напомним, что в учебниковой версии микроэкономической части неоклассики до сих пор точкой отсчета в анализе различных структур рынка выступает совершенная конкуренция (в первую очередь учебниках по микроэкономике вводного и промежуточного уровня), а с позиции многих неоавстрийцев совершенная конкуренция — противоречие в определении: либо совершенная, либо конкуренция14, но никак не вместе. 4. Объяснение оснований и поддержка антимонопольной политики как способа поддержания условий конкуренции на товарных рынках — обычное дело для мейнстрима, а для неоавстрийской школы идея об отмене антитраста как источника ограничений конкуренции не была экзотикой (Armentano, 1999; Boudreaux, Di Lorenzo, 1990; Di Lorenzo, 1993)15. Чтобы понять, где и как проходит линия разлома, важно иметь правильную карту «территории оппонентов». Почему для авторов статьи (Бузгалин, Колганов, 2023), отстаивающих правильность гетеродоксального подхода в экономической науке и далее — в экономической политике, такими неудобными попутчиками оказались экономисты неоавстрийского толка? Это связано не только с применяемым принципом методологического индивидуализма, по которому, кстати говоря, они не вполне совпадают с ортодоксальными неоклассиками, для которых фирма — производственная функция16. В большей степени это связано с жесткостью позиции неоавстрийцев в отношении способов координации экономической деятельности, «рыночноцентричности», по выражению наших коллег. Мы не будем опровергать данный постулат, а лишь отметим, что экономисты этого направления работают над собой и сравнительно недавно появились публикации, связанные с неоавстрийской теорией фирмы, в рамках которой, как известно, действуют другие механизмы принятия решений, хотя и опирающиеся на функционирующие рядом рынки (Klein, 2010). Кстати, в данной работе можно найти интересные сочетания экономической теории трансакционных издержек как направления в рамках нового институционализма и неоавстрийской школы. Кто такие гетеродоксы и как они помогают сделать нашу жизнь лучше?Первый вопрос, который возникает после объявления принципа концептуального разнообразия в современном экономическом образовании, — как быть с гетеродоксальными течениями? Но для ответа на него, как оказывается, необходимо понимать, что такое гетеродоксия в современной экономической науке. Что нужно, чтобы быть гетеродоксом? Какие преимущества есть у гетеродоксального экономиста по сравнению с работающим в рамках мейнстрима и насколько они однозначны? Все ли гетеродоксальные экономические теории равны? Разумеется, список вопросов можно продолжать. На наш взгляд, важной отправной точкой в обсуждении проблематики гетеродоксальных теорий российскими экономистами стала работа А. Мальцева (2018), в которой предпринята попытка систематизировать представления о современной гетеродоксии, обозначить ее соотношение с мейнстримом, объяснить состояние гетеродоксии в российском академическом сообществе экономистов, а также дать прогнозные оценки будущего гетеродоксальной экономической науки. Мы не видим оснований для спора о принадлежности к гетеродокса льным направлениям посткейнсианцев, неоавстрийцев, современных традиционных институционалистов и сторонников радикальной политической экономии (Мальцев, 2017, 2018)17. Более того, с большинством характеристик гетеродокса л ьности, перечисленных в данных работах, мы согласны. Вместе с тем по умолчанию получается, что новая институциональная экономическая теория оказывается неотъемлемой частью обновленного (неортодоксального) мейнстрима. Важно помнить, что сама новая институциональная экономическая теория чрезвычайно разнородна (Фуруботн, Рихтер, 2005; Эггертссон, 2001; Шаститко, 2010). Причем даже в таком фундаментальном вопросе, как рабочая модель человека (а также модель принятия индивидуальных решений), есть серьезные расхождения, не говоря уже о фокусировке на разнопорядковых проблемах18. Некоторые направления институциональных исследований ориентированы на применение предпосылки о полной рациональности, а другие, в частности экономическая теория трансакционных издержек, построены на систематическом применении предпосылки об ограниченной рациональности (Уильямсон, 1993, 1996). И ограниченная рациональность не рассматривается как специальный, особый случай полной рациональности в условиях ограниченных когнитивных возможностей человека. Следствием таких различий оказывается и разный ответ на вопрос о роли и функционале институтов. В одном случае для объяснения институтов обсуждается настройка стимулов посредством спецификации и защиты прав собственности, установления правил, включая контракты, а в другом — в том числе механизмы адаптации к изменяющимся обстоятельствам в условиях структурной (радикальной) неопределенности (возникновения непредвиденных событий), пусть даже ценой серьезного ущерба для возможностей формализации применяемых моделей. Вот почему именно в рамках экономической теории трансакционных издержек впервые была предпринята попытка операционализации концепции неполных контрактов, работоспособность которых зависела не только от того, как были настроены стимулы их участников, включая штрафные санкции за нарушение согласованных условий, но и от механизмов коллективной адаптации к изменяющимся обстоятельствам осуществления трансакций, прекращение которых могло привести к потерям всех заинтересованных сторон. Из сказанного выше не следует, что гетеродоксию сложно описать. Для этого понадобится больше оттенков в представлении актуальной картины современной экономической науки. Можно сказать, что это запрос специалистам в области методологии, социологии экономической науки. Помимо того, что гетеродоксы не принимают такие приемы исследования, как инструментальная рациональность19, весьма сдержанно относятся к исследованию отношений между людьми в терминах экономического равновесия, не говоря уже о критериях оптимальности по Парето или Калдору—Хиксу (отсюда прохладное отношение к применению методов математического анализа), но более трепетно относятся к исторической составляющей и к своим классикам, чем исследователи, которые работают в русле основного течения. Однако не менее важно, что степень разнообразия гетеродоксальных экономистов в подходах, даже несмотря на определенную, относительную маргинальность, гораздо шире, чем в мейнстриме. В частности, старые институционалисты считают методологический холизм приемлемым методом исследования социально-экономических явлений, а представители неоавстрийского направления — последовательные (даже более последовательные, чем сторонники неоклассического подхода) методологические индивидуалисты. И даже в рамках одного направления (в данном случае — неоавстрийской школы) для одних равновесие — концепция non grata, а для других — полезный вспомогательный аналитический инструмент. Однако именно гетеродоксы не просто возмутители спокойствия, но и те, кто может предложить новые решения коллегам с «замылившимся взглядом», оторвать некоторых из них от исследования экзотических вопросов, далеких от актуальной с точки зрения проблем социально-экономического развития исследовательской повестки, в стиле «британские ученые доказали...». Действительно, применение и развитие моделей основывается на определенных предпосылках — явных и имплицитных. Когда к ним привыкают, то часто забывают, что они означают и к каким последствиям ведут выводы из моделей, основанных на таких предпосылках. Но именно гетеродоксы, которые понимают устройство, творческую кухню основного течения, могут стоять на страже академической строгости исследований — не показной, а действительной, особенно в привязке к реально существующим объектам. Об образе желаемого будущего экономического образованияМожет показаться, что мы всецело соглашаемся с позицией, отраженной в: Аузан и др., 2023, относительно образа желаемого будущего экономического образования. Да, нам такая позиция ближе, чем изложенная в: Бузгалин, Колганов, 2023. Вместе с тем есть и стилистические различия. Одно из них связано со структурой ядра предлагаемого учебного плана, в котором упоминаются соответствующие заявленным принципам дисциплины (Аузан и др., 2023. С. 20). В этой таблице не нашлось места курсу «Институциональная экономика», который преподается на экономическом факультете МГУ уже почти 30 лет, и более того, это преподавание строилось на двух уровнях высшего образования, а в бакалавриате длительное время — еще и на конкурентной основе. Причем в бакалавриате конкурировали курсы, построенные, соответственно, на проблематике нового и старого институционализма. Разумеется, у авторов статьи были свои основания не упоминать этот предмет. Однако, как нам представляется, такое решение не совсем корректно. Почему об этом учебном предмете и сложившемся исследовательском направлении стоит сказать отдельно? Не только и даже не столько потому, что это — «брендовый» предмет экономического факультета МГУ. Более важно, что здесь мы можем обнаружить как раз сферу для потенциального консенсуса между участниками дискуссии в части подготовки студентов-экономистов20, так как часть курса (по крайней мере, для студентов магистратуры) построена на основе результатов прикладных институциональных исследований на материале российской экономики, выполненных за последние 15—20 лет. После публикации первых теоретических работ по новой институциональной экономической теории21 и накопления опыта преподавания в рамках одного курса традиционного (старого) и нового институционализма в середине 1990-х годов произошла кристаллизация подхода как в преподавании, так и в исследованиях. Во-первых, преподаваемый курс был ориентирован на изучение различных исследовательских традиций и блоков проблем в рамках нового институционализма, но в контексте внутридисциплинарного дискурса (неоклассическая экономическая теория, неоавстрийская школа, традиционный институционализм, посткейнсианство, экономический анализ права). Этим он принципиально отличается от курсов по истории экономической мысли, с одной стороны, и от микро-, макроэкономики, а также производных от них дисциплин — с другой. Во-вторых, развитие курса шло параллельно с многочисленными22 прикладными исследованиями по вопросам конкурентной и промышленной политики, что к началу 2020-х годов дало основания заявить о формировании особого направления — институциональных исследований конкуренции, промышленной и конкурентной политики (Шаститко, 2023). Именно в рамках и на основе этих исследований произошло накопление компетенций по широкому кругу вопросов, в первую очередь — в плане понимания функционирования отдельных рынков и отраслей российской экономики, а также механизмов и эффектов принимаемых в сфере экономической политики решений. В-третьих, данное направление, хотя и построено в русле нового институционализма, не отвергает неоклассические модели (разумеется, соответствующим образом адаптированные), а в некоторых случаях — и постановку вопросов, приемлемую в неоавстрийской исследовательской традиции. Подводя итоги, обозначим действия, необходимые для улучшения экономического образования в России в контексте позитивной формы организации внутридисциплинарного дискурса в развитие идей, отраженных в: Шаститко, 202323.
Обсуждение перспектив высшего экономического образования в России может и должно затрагивать смежные сферы, и в первую очередь — свойства внутридисциплинарного дискурса, а также связи между экономической наукой и политикой. Совместное обсуждение этих трех элементов позволит определить желаемое и достижимое, а также не перепутать одно с другим. 1 Для этого, например, можно ознакомиться с работами К. Поппера, П. Фейерабенда, С. Тулмина и других известных методологов науки. 2 Альтернативный вариант обозначен, например, в: Мальцев, 2018, когда гетеродоксальное направление исследований либо перемещается в другую дисциплинарную область, либо формирует особую дисциплину. 3 Порой сложно идентифицировать границы научно-исследовательской программы, например, в случае новой институциональной экономической теории (Тутов, Шаститко, 2017). Иногда более подходящими могут оказаться другие понятия — исследовательский подход, научная школа. Но это не меняет главного — длящегося, устойчивого концептуального разнообразия как нормального состояния экономической науки, свободной от грубого внешнего воздействия. 4 В противном случае пришлось бы более детально обсуждать, например, идеи пролиферации теорий, методологического анархизма (Фейерабенд, 2007). 5 Мы не утверждаем, что частичный синтез невозможен, но вряд ли его возможность и масштабы известны заранее, что позволяло бы говорить о преднамеренности, предсказуемости такого результата. 6 Решающий эксперимент — способ определить, кто прав в научном споре. По сути, это аналоги идеи о том, что практика — высший (пусть и не единственный) критерий истины. 7 Но даже для тех, кто после получения экономического образования оказывается, например, в системе госуправления, неплохо иметь хотя бы общее представление, с идеями какой направленности придется работать. 8 Сами авторы пишут об австрийской школе в экономической науке. Однако, на наш взгляд, все же нет достаточных оснований рассматривать как единое целое работы К. Менгера, Ф. Визера, Е. Бём-Баверка, с одной стороны, и исследования Л. Мизеса, Ф. Хайека, Μ. Ротбарда, И. Кирцнера, Дж. Салерно, X. Уэрта да Сото, Д. Лавоа, И. Боттке — с другой. 9 На этом пункте хотелось бы остановиться и прояснить подробнее, что такое «неолиберальное крыло мейнстрима» и почему сама по себе гетеродоксальность оказалась не так уж важна для причисления к «правильному» направлению исследований. 10 Разумеется, это лишь предположение, но оно, на наш взгляд, заслуживает того, чтобы быть высказанным. 11 Мы предвидим возражения оппонентов: конкретно-исторические условия не благоприятствовали формированию результативной, эффективной системы, основанной на централизованном планировании, когда планы имели силу закона. А сама по себе идея хороша. Однако, как нам представляется, этот аргумент несостоятелен, потому что в работах неоавстрийцев объяснялась принципиальная невозможность устойчивости развития такой системы безотносительно мотивации участников отношений и уровня развития технологий и институтов. 12 Институциональные экономисты сказали бы, что такая неосторожная политика привела к значительному росту трансакционных издержек в организации контрактных отношений, где такого роста следовало бы избегать. 13 Разумеется, есть исключения, которые лишь подчеркивают общую закономерность. Например, см.: Хейне и др., 2005. 14 Ведь конкуренция, например, по Хайеку — процедура открытия новых возможностей использования известных ресурсов и открытия новых ресурсов (Hayek, 2002). 15 Дискуссия о необходимости отмены антитраста развернулась и в России в начале 2000-х годов на страницах журнала «Вопросы экономики». 16 Более подробно о методологическом индивидуализме и его применении в рамках различных научно-исследовательских традиций см. в: Шаститко, Тутов, 2023. 17 Разумеется, набор и названия гетеродоксальных направлений экономических исследований могут быть иными, например, в соответствии с классификатором Американской экономической ассоциации (JEL коды). Подробнее см.: https: www.aeaweb.org econlit jelCodes. php?view=jel#B 18 Полезно упомянуть о четырехуровневой схеме социального анализа по Уильямсону, в котором различные исследовательские подходы упорядочены по временным интервалам и предмету исследования (Williamson, 2000. Р. 598; Шаститко, 2010. С. 41). 19 Инструментальная рациональность — прием в исследовании поведения человека, основанный на предположении о максимизации им целевой функции безотносительно того, насколько нереалистичной выглядит такая предпосылка. 20 Формально в: Бузгалин, Колганов, 2023, справедливо упоминается недостаточный охват институциональной экономикой учебного процесса (в академических часах, судя по контексту). Однако, как нам представляется, данная оценка требует уточнения, в каком смысле недостаточно. 21 В том числе нашей книги (Шаститко, 1998), ставшей основой первой в России докторской диссертации по вопросам новой институциональной экономической теории и выдержавшей переиздания в 1999, 2002 и 2010 гг. 22 Если учитывать проекты, выполненные в фонде «Бюро экономического анализа» в конце 1990-х — начале 2000-х годов в кооперации с коллегами из НИУ ВШЭ, а также проекты в Центре исследований конкуренции и экономического регулирования РАНХиГС начиная с 2012 г., то их количество превысит 150. 23 Мы благодарны анонимному рецензенту за представленные рекомендации по данному вопросу. 24 Один из прикладных вопросов проектирования дискурса — поиск вариантов «разделяющего равновесия» (если использовать терминологию из теории управления поведением исполнителя) для разных категорий академических конференций по экономической теории. 25 Напомним, что феномен «обволакивания» был впервые выявлен и описан в: Автономов, 1993. С. 64. 26 В качестве примера можно привести судей, рассматривающих экономические споры в рамках административного, гражданского и даже уголовного производства. 27 В данном случае речь не должна идти об оснащении всех студентов, изучающих экономическую теорию, арсеналом микроэкономической теории, например, на уровне: Мас-Колелл и др., 2016. Однако смысл и структуру базовых моделей студент должен понимать, чего вполне можно добиться на уровне микроэкономика-2. Список литературы / ReferencesАвтономов В. С. (1993). Человек в зеркале экономической теории (Очерк истории западной экономической мысли). Μ.: Наука. [Avtonomov V. S. (1993). A man in the mirror of economic theory (Essay on the history of western economic thought). Moscow: Nauka. (In Russian).] Аузан А. А., Мальцев А. А., Курдин A. A. (2023). Российское экономическое образование: образ ближайшего будущего. Вопросы экономики. № 10. С. 5—26. [Auzan A. A., Maltsev А. А., Kurdin А. А. (2023). Russian economic education: Image of the near future. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 5—26. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2023-10-5-26 Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2023). Экономическое образование: качественное обновление необходимо и возможно. Вопросы экономики. № И. С. 141 — 160. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (2023). Economic education: A qualitative renewal is necessary and possible. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 141 — 160. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2023-11-141-160 Кобринский H. E., Майминас E. 3., Смирнов А. Д. (1982). Экономическая кибернетика. Μ.: Экономика. [Kobrinsky N. E., Maiminas E. Z., Smirnov A. D. (1982). Economic cybernetics. Moscow: Economika. (In Russian).] Кун T. (2003). Структура научных революций. Μ.: ACT. [Kuhn T. (2003). The structure of scientific revolutions. Moscow: AST.] Лакатос И. (1995). Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. Μ.: Медиум. [Lakatos I. (1995). Falsification and methodology of research programs. Moscow: Medium. (In Russian).] Мальцев A. A. (2017). Эволюция экономической мысли в контексте развития мирового хозяйства. Μ.: Тейс. [Maltsev А. А. (2017). The evolution of economic thought in the context of the development of the world economy. Moscow: TEIS. (In Russian).] Мальцев A. A. (2018). Гетеродоксальная экономическая теория: текущее состояние и пути дальнейшего развития. Экономическая политика. Т. 13, № 2. С. 148 — 169. [Maltsev А. А. (2018). Heterodox economic theory: Current status and ways of further development. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 13, No. 2, pp. 148 — 169. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2018-2-08 Мас-Колелл А., Уинстон Μ. Д., Грин Д. P. (2016). Микроэкономическая теория. Μ.: Дело. [Mas-Colell A., Whinston Μ. D., Green J. R. (2016). Microeconomic theory. Moscow: Delo. (In Russian).] Мизес Л. фон (2016). Социализм. Экономический и социологический анализ. Μ.: Социум. [Mises L. von (2016). Socialism. Economic and sociological analysis. Moscow: Sotsium. (In Russian).] Тутов Л. А., Шаститко A. E. (2017). Опыт предметной идентификации новой институциональной экономической теории. Вопросы философии. № 6. С. 63—73. [Tutov L. A., Shastitko А. Е. (2017). The experience of the subject identification of New Institutional Economics. Voprosy Philosophii, No. 6, pp. 63—73. (In Russian).] Тутов Л. А., Шаститко A. E. (2021). Метаязык внутридисциплинарного дискурса для научно-исследовательских программ: приглашение к разговору. Вопросы экономики. № 4. С. 96 — 115. [Tutov L. A., Shastitko А. Е. (2021). Metalanguage within disciplinary discourse for scientific research programs: Invitation to a debate. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 96 — 115. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2021-4-96-115 Уильямсон О. И. (1993). Поведенческие предпосылки современного экономического анализа THESIS. T. 1, № 3. С. 39—49. [Williamson О. I. (1993). Behavioral asump-tions of modern economic analysis. THESIS, Vol. 1, No. 3, pp. 39—49. (In Russian).] Уильямсон О. (1996). Экономические институты капитализма. Фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация. СПб.: Лениздат. [Williamson О. (1996). The economic institutions of capitalism. Firms, markets, relational contracting. St. Petersburg: Lenizdat. (In Russian).] Фейерабенд П. (2007). Против метода. Очерк анархистской теории познания. Μ.: ACT. [Feyerabend P. (2007). Against the method. An essay on the anarchist theory of knowledge. Moscow: AST. (In Russian).] Фуруботн Э., Рихтер P. (2005). Институты и экономическая теория. Достижения новой институциональной экономической теории. СПб.: Издат. дом Санкт-Петербургского государственного университета. [Furubotn Е., Richter R. (2005). Institutions and economic theory. The contribution of the New Institutional Economics. St. Petersburg State University Publ. (In Russian).] Хайек Ф. A. (1991a). Безработица и денежная политика. Правительство как генератор «делового цикла». Экономические науки. № И. С. 57—66. [Hayek F. А. (1991а). Unemployment and monetary policy. The government as a generator of the business cycle. Ekonomicheskiye Nauki, No. 11, pp. 57—66. (In Russian).] Хайек Ф. A. (1991b). Безработица и денежная политика. Правительство как генератор «делового цикла». Экономические науки. № 12. С. 39 — 48. [Hayek F. А. (1991b). Unemployment and monetary policy. The government as a generator of the business cycle. Ekonomicheskiye Nauki, No. 12, pp. 39 — 48. (In Russian).] Хайек Ф. A. (1992). Безработица и денежная политика. Правительство как генератор «делового цикла». Экономические науки. № 1. С. 91 — 95. [Hayek Е А. (1992). Unemployment and monetary policy. The government as a generator of the business cycle. Ekonomicheskiye Nauki, No. 1, pp. 91 — 95. (In Russian).] Хейне П., Боутке П., Причитко Д. (2005) Экономический образ мышления. Μ.: Вильямс. [Heyne P., Boettke P., Prychitko D. (2005). The economic way of thinking. Moscow: Williams. (In Russian).] Шаститко A. E. (1998). Неоинституциональная экономическая теория. Μ.: Тейс. [Shastitko A. E. (1998). The neo-institutional economics. Moscow. Teis. (In Russian).] Шаститко A. E. (2010). Новая институциональная экономическая теория. Μ.: Тейс. 4th ed. [Shastitko A. E. (2010). The New Institutional Economics. Moscow: Teis. (In Russian).] Шаститко A. E. (2023). Цепочка Смита—Норта в контексте: серфинг в море экономических идей. К 300-летию Адама Смита Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. № 6. С. 4—23. [Shastitko А. Е. (2023). The Smith—North chain in context: Surfing in the sea of economic ideas. On the 300th anniversary of Adam Smith. Moscow University Economics Bulletin, No. 6, pp. 4—23. (In Russian).] Шаститко A. E., Нонкина К. A. (2023). Институциональный ответ на технологические изменения в сфере телекоммуникаций. Вопросы экономики. № 5. С. 50 — 67. [Shastitko A. E., lonkina К. А. (2023). Institutional response after technological changes in telecommunications. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 50 — 67. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2023-5-50-67 Шаститко A. E., Павлова H. C. (2022). Коузианство против пигувианства: идеи, ценности, перспективы. Вопросы экономики. № 1. С. 23 — 46. [Shastitko А. Е., Pavlova N. S. (2022). Pigouvian vs. Coasian approach: Ideas, values, perspectives. Voprosy Ekonomiki, No. 1, pp. 23 — 46. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2022-1-23-46 Шаститко A. E., Тутов Л. A. (2023). Заметки о методологическом индивидуализме в экономических исследованиях: есть ли границы применения? Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. № 1. С. 3—21. [Shastitko Е. А., Tutov L. А. (2023). Notes on methodological individualism in economic research: Are there limits to the application? Moscow University Economics Bulletin, No. 1, pp. 3—21. (In Russian).] Шаститко A. E. (ред.). (2023). Институты, конкуренция и экономическая политика. Μ.: Экономический ф-т МГУ имени Μ. В. Ломоносова. [Shastitko A. E. (ed.) (2023). Institutions, competition and economic policy. Moscow: Economic Faculty of Lomonosov Moscow State University. (In Russian).] Эггертссон T. (2001). Экономическое поведение и институты. Μ.: Дело. [Eggertsson T. (2001). Economic behavior and institutions. Moscow: Delo. (In Russian).] Armentano D. (1999). Antitrust and monopoly. Anatomy of a policy failure. Oakland, CA: Independent Institute. Boudreaux D. J., Di Lorenzo T. J. (1993). The protectionist roots of antitrust. Review of Austrian Economics, Vol. 6, No. 2, pp. 81 — 96. https: doi.org 10.1007 BF00842705 Di Lorenzo T. (1990). The origins of antitrust rhetoric vs reality. Regulation, Vol. 13, No. 3, pp. 26-34. Dow S. C. (2004). Structured pluralism. Journal of Economic Methodology, Vol. 11, No. 3, pp. 275-290. https: doi.org 10.1080 1350178042000252965 Garnett R. F. J. (2006). Paradigms and pluralism in heterodox economics. Review of Political Economy, Vol. 18, No. 4, pp. 521 — 546. https: doi.org 10.1080 09538250600915725 Gräbner C., Strunk B. (2020). Pluralism in economics: Its critiques and their lessons. Journal of Economic Methodology, Vol. 27, No. 4, pp. 311 — 329. https: doi.org 10.1080 1350178X.2020.1824076 Hayek Е А. (1937). Economics and knowledge. Economica (New Series), Vol. 4, No. 13, pp. 33 — 54. https: doi.org 10.2307 2548786 Hayek F. A. (1945). The use of knowledge in society. American Economic Review, Vol. 35, No. 4, pp. 519-530. Hayek F. A. (2002). Competition as a discovery procedure. Quarterly Journal of Austrian Economics, Vol. 5, No. 3, pp. 9—23. https: doi.org 10.1007 sl2113-002-1029-0 Klein P. (2010). The capitalist and the entrepreneur: Essays on organizations and markets. Auburn, AL: Ludwig von Mises Institute. Lari T. (2021). When does complementarity support pluralism about schools of economic thought? Journal of Economic Methodology, Vol. 28, No. 4, pp. 322 — 335. https: doi.org 10.1080 1350178X.2021.1945659 Rodrik D. (2018). Second thoughts on economics rules. Journal of Economic Methodology, Vol. 25, No. 3, pp. 276-281. https: doi.org 10.1080 1350178X.2018.1490441 Williamson О. E. (2000). The new institutional economics: Taking stock, looking ahead. Journal of Economic Literature, Vol. 38, No. 3, pp. 595 — 613. https: doi.org 10.1257 jel.38.3.595
|