Реформа экономического образования или реформа экономических знании?

В. Л. Тамбовцев

Содержание высшего экономического образования сложилось в нашей стране в основном к концу 2000-х годов. За прошедшее время произошли серьезные перемены в экономике — как российской, так и мировой, а также некоторые сдвиги в экономической науке. В этой связи обсуждение широкого круга вопросов реформирования экономического образования на страницах журнала «Вопросы экономики» нужно признать весьма актуальным.

Во всех статьях, опубликованных в рамках дискуссии об экономическом образовании (см.: Аузан и др., 2023; Бузгалин, Колганов, 2023; Шаститко, 2024), судя по их текстам, авторы исходят из того, что единственный способ получения знаний об экономике — это изучение материалов лекций и семинарских занятий. Иными словами, фактически предполагается, что студенты не используют данные интернета, у них отсутствует собственный опыт экономических действий, а все лекционно-семинарские знания они не только запоминают, но и признают истинными и неоспоримыми.

Такое допущение верно отражало реальность в средневековых университетах, когда лекции профессоров были практически единственным доступным источником научных знаний. Верно ли оно сегодня? Думается, что в настоящее время отождествлять получение знаний об экономической науке и признание их как истинных весьма затруднительно. Кроме того, экономические решения, касающиеся работы многих организаций, принимают не только руководители, получившие профессиональное экономическое образование, но и те, кто его не получал. При этом из того, что они занимают важное служебное положение, отнюдь не следует, что ими посредством процессов learning-by-doing освоены как основы экономической теории, так и ее различные приложения: во-первых, они могут следовать советам профессионалов, а во-вторых, среда, в которой они действуют, может функционировать иначе, чем предполагает экономическая теория. Тем самым у них могут быть убеждения относительно экономики, не совпадающие со следующими из того, что преподается в рамках экономического образования, но влияющие на принимаемые ими решения.

Отсюда вопрос, вынесенный в заголовок этой статьи: не является ли реформирование экономических знаний, которыми наделяются в той или иной форме все учащиеся, более важным для развития экономики, чем реформирование профессионального экономического образования? Ведь последнее прежде всего важно для развития экономической науки, и здесь наиболее значимы интересы, которые движут людьми, решившими ею заняться: это интерес к производству нового научного знания или что-то иное, для чего наука — не более чем одно из возможных средств?

Как представляется, руководителям разных рангов не всегда хватает именно научных экономических знаний, чтобы их решения были продуктивными и учитывали все многообразие факторов, воздействующих на последствия их реализации. Поэтому далее мы обсудим соотношение научных и «естественных» экономических знаний, возникающих у людей вне рамок образовательного процесса, а затем сформулируем предложения о том, как мог бы выглядеть учебный курс, способный в принципе скорректировать представления об экономике, которые формируются у людей на основе получаемой ими информации из многих источников. В заключительном разделе выделены трудности, которые могут возникнуть при реализации сформулированных предложений.

Экономическая наука и народная экономическая теория

Студенты приходят на первые курсы университетов, уже обладая некоторыми знаниями об экономике, — кто-то из личного опыта, кто-то изучал экономику в школе. В принципе, все свои знания люди получают из разных источников, в том числе и неявно, поскольку наш мозг устроен так, что автоматически выстраивает регулярные связи между наблюдаемыми (воспринимаемыми органами чувств) событиями (Turk-Browne et al., 2005). Поэтому, получив какие-то новые сведения, мы сопоставляем их с имеющимися и заменяем «старые» новыми далеко не всегда. Однако педагогика преподавания вводных курсов вряд ли специально нацелена на учет различных «довузовских» знаний: ведь само разграничение видов экономических знаний, которыми обладают поступившие в университет, не обязательный вид работы факультета с первокурсниками. Это относится и к знаниям об экономике выпускников вузов: да, они сдают выпускные экзамены и защищают дипломные работы, однако любой преподаватель прекрасно понимает, что успешная сдача экзамена по любому предмету не означает, что продемонстрированное студентом знание не «улетучится» на следующее утро.

То, что многие индивиды в разных странах, принимая решения в экономической области и действуя в соответствии с ними, далеко не всегда следуют принципам, которые входят в основания экономической науки, известно и изучается уже давно как в собственно экономической науке, так и в психологии (например, см.: Becker, 1962; Tversky, Kahneman, 1974; Gigerenzer, 1991; Williamson, Wearing, 1996). Объяснения такого широко распространенного несоответствия сложились двоякие. Во-первых, лица, принимающие решения, и наблюдатели (исследователи) могут учитывать разные виды издержек и выгод (иметь разные функции полезности), в силу чего рациональное для одних может представляться иррациональным для других (Becker, 1976). Во-вторых, в силу особенностей человеческого восприятия, таких как наличие у индивидов различных когнитивных уклонов (biases), люди пользуются различными эвристиками, что может приводить к выбору не лучших вариантов в случае преодоления этих уклонов (Barnes, 1984). Из обоих объяснений следовало, что за «неправильными» решениями лежат преодолимые причины, не свидетельствующие о том, что часть людей понимает экономику иначе, чем экономическая наука (или ее определенная часть). При этом психологи, изучающие персональные репрезентации экономики, связывают их отличия от принципов экономической науки со сложностью устройства экономики и тем самым с трудностями изучения экономических теорий (Keil, 2003).

Другая трактовка выявляемых отклонений поведения людей от выводов экономической науки была предложена П. Рубином (Rubin, 2003), который впервые поставил и в значительной мере решил задачу не оценки суждений непрофессионалов по отдельным экономическим проблемам, а выявления понимания ими принципов, на которых работает экономика. Основной вывод автора таков: народная экономическая теория (НЭТ) — это теория распределения богатства, а не его производства. Люди понимают цены как инструменты этого распределения, а не как информацию, влияющую на направление ресурсов и усилий на создание различных благ и услуг. В НЭТ «количество торгуемых благ — как в целом, так и каждого конкретного, — фиксировано и не зависит от цены. Более того, каждый индивид связан с распределением богатства и дохода (с некоторым, однако, не исключительным вниманием к собственному богатству), но не с какой-то выгодой от экономической деятельности. Мир народной экономической теории — это мир с нулевой суммой, и первейшая экономическая задача любого индивида — максимизировать в этом мире собственное богатство. Одно из торгуемых благ — это работа, так что число работ также видится фиксированным. Следовательно, в народной экономической теории, если какой-то человек получает работу, то кто-то другой должен ее потерять» (Rubin, 2003. Р. 157—158; здесь и далее перевод мой. — В. Т.).

Попытка объяснить, почему последователи НЭТ видят экономику такой, была предпринята в работе: Boyer, Petersen, 2018. Ее авторы предположили, что в основе воззрений большого числа индивидов на экономику лежат реалии экономики каменного века, в которой преобладали охота и собирательство. При таких способах обеспечения жизнедеятельности получение добычи одним индивидом лишало другого такой возможности, так что ситуация «win-win» оказывалась за пределами здравого смысла. Длительное пребывание людей в донео-литических условиях выработало у них ряд когнитивных механизмов, обеспечивавших конкурентные преимущества в борьбе за существование малых групп охотников-собирателей: выявление и наказание безбилетников в коллективных действиях группы, выбор партнера по обмену благами с явным предпочтением «своих» «чужим», стремление обеспечить принадлежность к группе и др. (Boyer, Petersen, 2018). Именно такие когнитивные механизмы и выступают источниками распределительного, а не производительного понимания экономики, наличие которого выявил Рубин.

Основной вопрос, который возникает по отношению к данной концепции, состоит в том, почему эти механизмы оказались столь живучими и не были эволюционно вытеснены осознанием взаимовыгодное™ добровольного обмена. Ведь производящее неолитическое хозяйство существует достаточно давно, около 10 тыс. лет (хотя и много меньше, чем собирательно-охотничье донеолитическое). Здесь возможен такой ответ: насилие как способ получения важных для жизни благ продолжало (и продолжает) сосуществовать с производящей экономикой, что не может не вынуждать многих людей следовать упомянутым когнитивным механизмам. Феномен насилия в экономической науке изучается давно, начиная с чисто вербальных работ старых институционалистов (Hamilton, 1953; Caballero, Soto-Ocate, 2015) и заканчивая вполне модельными исследованиями (Chwe, 1990; van Besouw et al., 2016), однако в качестве «полноценного» экономического действия рассматривается редко (Тамбовцев, 2011), в силу чего еще не стал фактором, объясняющим разные экономические явления и процессы.

Наличие у студента убеждений, обусловленных НЭТ, может стать определенным препятствием для усвоения и, главное, принятия им научных экономических знаний. Ведь повсеместно разделяемый уклон подтверждения (confirmation bias) проявляется в том, что люди воспринимают информацию, поддерживающую их убеждения, и пренебрегают не соответствующей им (например, см.: Nickerson, 1998).

Что осталось вне дискуссии

Обсуждение темы НЭТ позволяет остановиться на некоторых моментах, касающихся современных тенденций развития экономической науки и народной экономической теории. Подводя промежуточные итоги анализа таких модных в последние годы тенденций, как эмпи-ризация экономических исследований и резкое снижение интереса к «чистой теории», авторы статьи, открывшей «спор о преподавании», утверждают: «В настоящее время экономисты, используя самые современные количественные методы анализа данных, изучают и предлагают пути решения острых социально-экономических проблем. В результате экономика становится все более прикладным и практически значимым предметом...» (Аузан и др., 2023. С. 14).

Есть два момента, которые, к сожалению, остались неучтенными в ходе выработки этих в целом позитивных выводов. Первый связан с тем, что концепция «экономики реального времени» (Chetty et al., 2020), предполагающая выявление экономических регулярностей и зависимостей на основе «больших данных» — надежный способ повысить уровень «всемирного потопа ложных корреляций», наступление которого было отмечено в: Calude, Longo, 2017. Ведь если практическую реализацию этой концепции не предварить глубоким анализом той или иной (а лучше нескольких) экономической теории, то те, кто начнет изучать экономику на основе статистической обработки больших данных, должны будут неизбежно отличать ложные корреляции (и регрессии) от соответствующих теоретически обоснованным механизмам связи факторов. Если таковые найти не удастся, то неизбежной становится другая задача: найти и обосновать такой механизм, поскольку иначе найденную зависимость надо будет считать ложной (по крайней мере, до тех пор, пока она не получит не только теоретическое, но и эмпирическое подтверждение)1. Недаром в заголовке статьи: Coveney et al., 2016, вполне резонно утверждается: большие данные нуждаются и в большой теории.

Второй момент касается «острых социально-экономических проблем». Как показывает многовековой опыт, они часто оказываются нехорошими, или «дикими»2 социетальными проблемами: «Тип проблем, с которыми имеют дело плановики, — социетальные проблемы, — по природе отличны от тех, с которыми работают ученые и инженеры. Проблемы планирования по своей сути дикие [wicked]. В отличие от проблем в естественных науках, которые определяемы [definable] и разделимы [separable] и могут иметь легко обнаруживаемое [findable] решение, проблемы государственного планирования, особенно социального и политического, плохо определены и опираются на уклончивые политические суждения для своего разделения [resolution]. (Не «решения». Социальные проблемы никогда не решаются. В лучшем случае они могут только частично разделяться [re-solved], — снова и снова)» (Rittei, Webber, 1973. Р. 160). Другими словами, нехорошие проблемы не имеют научного решения', то, что с научной точки зрения является наилучшим решением, с позиций как минимум одной стороны представляется неприемлемым. Причина такого несоответствия — в наличии у участников конфликта среди факторов оценки вариантов решения таких, которые не могут быть измерены исследователями, в силу чего их нельзя включить в модель выбора. Типичный пример — поведение многих участников игры «Диктатор», отказывающихся принимать часть безвозмездной суммы денег, если она существенно меньше ее половины, причем вся сумма передается исследователем одному из двух не знакомых друг с другом участников, который и решает, сколько он передаст другому. Понятно, что объяснение такого поведения соответствует концепции Г. Беккера, приведенной выше, и с позиции обиженного участника игры его действия полностью рациональны и обоснованы. Эта особенность нехороших проблем ощутимо снижает практическую применимость вариантов решений, предлагаемых экономической наукой, поскольку для последней затруднительно оценить значимость неочевидных факторов выбора, которые учитывают стороны, конфликты между которыми создают «острые» социально-экономические проблемы3.

Понятие нехороших проблем имеет прямое отношение к одному из предложений по расширению вклада в экономическое образование так называемых гетеродоксальных экономических теорий (см.: Бузгалин, Колганов, 2023), ранее широко обсуждавшемуся в мировой литературе (например, см.: Garnett, 2009; Mearman et al., 2011; Keseljevic, 2023). На первый взгляд, в том, чтобы обучать студентов разным теориям, входящим в несовпадающие исследовательские программы, нет ничего предосудительного. Однако более внимательное рассмотрение декларируемого предмета исследования гетеродоксальных подходов порождает ряд вопросов. Дело в том, что в этих подходах в качестве такового называется социальное предоставление благ и услуг (social provisioning of goods and services) (например, см.: Dugger, 1996; Jo, Todorova, 2017), то есть процессы обеспечения благами и услугами всего населения той или иной страны или даже всей планеты. В силу ограниченности объемов производимых благ и услуг такие процессы не могут не сопровождаться конфликтами — теми самыми социальными конфликтами, лежащими в основе нехороших проблем, которые могут на время частично смягчаться теми или иными политическими решениями, однако не имеют полного научного решения.

Такое понимание предмета многих гетеродоксальных подходов близко к пониманию задач классической политической экономии, которое классики отражали в своих трудах: фактически все они предлагали разные варианты того, как сделать счастливыми всех и сразу, то есть решить задачу, не имеющую решения^. Если бы и политэкономия, и гетеродоксальные подходы ограничивались позитивным изучением названных процессов, то это были бы разновидности (или составные части) социальной психологии и политической науки, а производимые ими знания входили бы в массив знаний о том, как люди принимают решения об использовании ограниченных ресурсов, имеющих варианты своего применения (Л. Роббинс). Однако сторонники этих ветвей экономической науки не в состоянии (пока?) ограничиться позитивным анализом, они стремились и стремятся формировать нормативные рекомендации политикам и электорату, что делает такие суждения частью той или иной идеологии, выводя их за рамки позитивных исследований.

Сказанное не означает, что любые рекомендации относительно экономической политики, которые формируются на основе результатов экономической науки, автоматически идеологичны и потому ненаучны: речь идет только о рекомендациях как «научно» решать проблемы, не имеющие научного решения. Проблемы, возникающие в экономике, — от мировой до отдельной фирмы, — которые не имеют характера нехороших, представляют собой объекты рекомендаций, основанных на научных данных, и составляют в совокупности предмет нормативной экономической науки. Задача исследователей здесь — понять, имеет ли проблема, которую их призвали изучить, научное решение, то есть не относится ли она к нехорошим?

Неучет того, что нехорошие проблемы могут возникать (и возникают!) не только в социально-экономических отношениях различных групп населения, но и в научном общении, проявился в предложениях о выработке «метаязыка»4 5 для дискуссий между направлениями исследования экономики (Шаститко, 2024). Казалось бы, что может быть проще выработки понятийного аппарата, единого для оригинальной и новой институциональной экономической теории, однако каждая из этих исследовательских программ продолжает основываться на своем определении понятия института, а первая ведет непрерывную «методологическую» критику второй, которая практически не обращает внимания на нее в силу ее необоснованности. Такая асимметрия не содействует росту научного знания, но не имеет очевидного взаимовыгодного решения из-за наличия у сторон интересов, отличных от общего интереса к росту научного знания.

Если мы признаем, что кризис экономических знаний не менее важен, чем кризис экономического университетского образования, то задачи, которые нужно решить для выхода из первого, оказываются иными, чем для преодоления второго. Исходная задача — выявление «типового» народного экономического знания у граждан, которые сегодня принимают и будут принимать в обозримом будущем решения о распределении ограниченных ресурсов для реализации альтернативных целей. Из упомянутых выше работ по тематике НЭТ можно заключить, что часто встречающимся и непродуктивным является убеждение в том, что в обменах (куплях-продажах) одна сторона всегда выигрывает, в то время как другая проигрывает. Так ли это для населения нашей страны, ответить трудно, поскольку исследований по содержанию российской народной экономики, судя по доступным данным, не проводилось.

После того как неизвестный пока перечень народно-экономических убеждений будет выявлен, возникнет непростая задача для экономистов и педагогов (или психологов): какова могла бы быть методика переубеждения граждан в том, что присущие им знания не просто неверны, но и вредоносны для них и других граждан? Понятно, что ее решение может быть основано на сопоставлении многих вариантов, причем выбор только одного из них вовсе не обязателен; скорее, речь должна идти об отбраковке методик, которые не продемонстрировали свою продуктивность.

Наиболее сложная задача — применить методики перестройки экономических знаний к гражданам, которые уже занимают высокие посты. Однако обсуждение вариантов решения этой организационной задачи находится за рамками данной статьи. Отобранные методики будет полезно использовать в материалах по изучению вводных курсов экономических знаний для школ и неэкономических вузов, к обсуждению их возможного содержания мы и переходим.

Логика формирования основ экономических знаний

В чем можно согласиться с критиками современного экономического образования, так это в том, что в нем в значительной мере отсутствует реальная экономика (Pühringer, Bäuerle, 2019). Правда, вопрос о том, чем она является, нельзя считать имеющим однозначный (и потому единственный) ответ. Например, по мнению одних, это может быть описание всех действий и взаимодействий, которые осуществляет каждый бизнесмен, чтобы его фирма приобрела конкурентное преимущество; с точки зрения других реальной экономикой может стать характеристика деловых сетей, в которые включены как менеджеры, так и работники, и т. д. Как представляется, к реальной экономике как объекту научного изучения и преподавания можно отнести совокупность регулярностей и закономерностей, которые обеспечивают успешную деятельность организаций на рынках, а отступление от них может привести к неудачам (провалам) как организации, так и рынка. Понятно, что эти регулярности и закономерности более разнообразны, чем варианты действия механизмов рыночного ценообразования, изучаемых в «стандартной» микроэкономике, но в то же время их значительно меньше, чем в приведенных выше гипотетических картинах «реальной экономики». Тем не менее такое включение даже «упрощенной» реальной экономики в образовательный процесс потребует соединить подходы и знания, имеющиеся в микроэкономике, менеджменте и маркетинге, а также в экономической социологии, изучающей в том числе практики взаимодействия фирм с различными органами государственного регулирования. Обсуждение и разработка такой интегральной дисциплины потребуют усилий группы соответствующих специалистов и выходят далеко за рамки этой статьи.

Далее мы попытаемся очертить общую логику дисциплины, которая побудила бы профессиональных неэкономистов как минимум начать сомневаться в корректности народно-экономических убеждений, если таковые имелись у них до перехода к высшему образованию. Разумеется, эту общую логику можно перенести и на начальный курс профессионального экономического образования, а также на школьные экономические курсы.

С нашей точки зрения, первый раздел указанной дисциплины имеет смысл посвятить характеристике экономики как системы, находящейся на пересечении систем природы и общества и осуществляющей трансформацию ресурсов, изымаемых из природы, в продукты, потребляемые людьми. Последние могут выступать при этом и как производители, и как потребители, а их включенность в различные социальные сообщества должна сказываться на том, как они участвуют и в производстве, и в потреблении. Введение в оборот экономического образования в самом его начале системы природы открывает широкие возможности для обсуждения таких проблем, как глобальное потепление, нулевой рост (degrowth) и др. Здесь же появляются категории издержек и выгод, эволюционно обусловленного стремления к оптимизации их соотношения.

Второй раздел, следуя предлагаемой логике, должен характеризовать процесс принятия решений, сдвиги и уклоны, которые присущи этому процессу из-за когнитивных ограничений людей. В нем будет полезно сказать о том, что осознал почти 90 лет назад Роббинс относительно предмета экономической науки, а также о том, как искусственный интеллект помогает поддерживать обоснованность решений, включая и тот факт, что компьютерные платформы минимизировали издержки поиска потребительской информации.

В третьем разделе возникают условия для изложения материалов об организациях разных типов, их устройстве, роли менеджеров и работников ит. д., подчеркивая, что организации не имеют самостоятельных целей и интересов, таковые есть только у людей, которые и создают их. Естественным в этом разделе оказывается и разговор об управлении организациями, планировании, менеджменте и т. и., включая государство и управление им. Фактически этот раздел становится первым, где обсуждаются объекты экономической системы, и лишь далее будут рассматриваться отношения между ними, в том числе рынки. Последние действительно не первичны в ходе возникновения производящей экономики, они не выступают даже базовыми компонентами современных рыночных экономик (Simon, 1991), однако из этого факта не следует, что если рынки изучает мейнстрим, то организации могут анализироваться исключительно гетеродоксальными концепциями. Более того, как доказано именно в рамках модельных — мейнстримовских — исследований, феномен работы на показатель, приведший к крушению экономик с централизованным планированием, не следствие плохого управления, а логически вытекает из сложности и неполной измеримости заданий, которые вышестоящие менеджеры дают своим подчиненным (Holmstrom, Milgrom, 1991). Между тем в гетеродоксальном изучении организаций такого рода исследования практически не упоминаются.

Содержание четвертого раздела — отношения между элементами экономической системы и прежде всего рыночные обмены, характеризуемые на основе того, что детально проработано в мейнстриме. Однако нельзя «пропустить» неконтрактные отношения в бизнесе (Macaulay, 1963), межфирменные сети (например, см.: Gulati et al., 2000), отношения на рынке труда, отношения с государством и некоммерческими организациями. Еще один важный тип отношений — это коопкуренция (coopetition) и конкуренция фирм, ее значимость как фактора, заставляющего производителей заботиться о том, чтобы их продукция была выгодна покупателям, и т. д. Для будущих неэконо-мистов будет полезна характеристика маркетинговых приемов, ведущих к психологическим ограничениям свободы потребительского выбора.

В пятый раздел дисциплины должны войти вопросы экономической динамики, то есть экономического роста и развития, инновационных процессов, устойчивости и умных городов и т. и. Здесь есть много альтернативных теорий, целесообразно дать информацию о разных, начиная с основных макроэкономических понятий и концепций. Этот раздел позволит также синтезировать знания из предыдущих разделов, поскольку, кроме макроэкономических моделей, сейчас используются и агент-ориентированные макромодели, где действуют и производители, и потребители. В этом смысле данный раздел можно рассматривать как заключительный, поскольку речь идет об основах экономических знаний.

Заключение

В опубликованных дискуссионных выступлениях рассмотрена, как представляется, лишь часть вопросов, которые возникают при обсуждении проблем воздействия экономической науки и высшего экономического образования на экономические решения на разных уровнях государственного управления и регулирования экономики. Участники дискуссии оставили за ее рамками процессы получения экономических знаний и формирования экономических убеждений вне сферы высшего образования, хотя зачастую именно они, а не выводы экономической науки, ощутимо влияют на принимаемые решения. Также оказались не затронуты (пока?) вопросы воздействия экономической науки на профессиональное образование специалистов по государственному и муниципальному управлению, хотя в ряде работ демонстрируются значительные резервы улучшения их подготовки (Капогузов, 2016; Тамбовцев, Рождественская, 2022, 2023а, 2023b). Как преподавателям и исследователям, так и студентам, обучающимся по этой специальности, знакомы стандартные экономические курсы, а, например, упоминавшиеся выше положения модели принципала—агента остаются вне сферы их внимания, несмотря на способность этой модели объяснять ряд процессов в функционировании органов предоставления публичных услуг.

«Дискуссия о преподавании», начатая в работе: Аузан и др., 2023, имеет все основания привлечь внимание отечественных экономистов к обсуждению и — хочется надеяться — решению широкого круга проблем повышения роли экономической науки в улучшении регулирования отечественной экономики.

¹ Подчеркнем, что использование для обработки больших массивов данных методов искусственного интеллекта, которые базируются на многоуровневых вероятностных матрицах, — это наиболее распространенные алгоритмы, — в принципе не позволяет получить аналитические представления выявляемых зависимостей, что не дает возможности проверить их обоснованность (Miller, 2019; Yampolskiy, 2020).
² Авторы понятия «wicked problems» — X. Риттель и М. Вебер — в своей статье противопоставляют такие проблемы другим — «tame problems». Поскольку «tarne» означает «одомашненная», то его антоним естественно переводить как «дикая».
³ Тематика нехороших проблем, конечно, гораздо шире, но их детальное обсуждение выходит за рамки нашей статьи.
⁴ Представим себе, что блага и услуги стали производиться в неограниченных масштабах показались бесплатно доступными всем желающим. Значит ли это, что все стали счастливы? Очевидно, нет, поскольку недоступным может легко оказаться одно из благ, которые не производятся экономикой, но неисключаемы из состояния удовлетворенности человека, например внимание и уважение какого-то другого индивида и т. и. Неучет этого фактора — типичное заблуждение всех «осчастливливателей всего человечества».
⁵ В качестве примера метаязыка автор приводит язык эсперанто (Шаститко, 2024. С. 150). Однако этот искусственный язык вовсе не является метаязыком, поскольку в лингвистике им принято называть тот, с помощью которого описываются элементы других языков (например, см.: Schleppegrell, 2013).

Список литературы / References

1. Аузан А. А., Мальцев А. А., Курдин А. А. (2023). Российское экономическое образование: образ ближайшего будущего. Вопросы экономики. № 10. С. 5—26. [Auzan A. A., Maltsev А. А., Kurdin А. А. (2023). Russian economic education: Image of the near future. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 5—26. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2023-10-5-26
2. Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2023). Экономическое образование: качественное обновление необходимо и возможно. Вопросы экономики. № И. С. 141 — 160. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (2023). Economic education: A qualitative renewal is necessary and possible. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 141 — 160. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2023-11-141-160
3. Капогузов E. A. (2016). Дискретные институциональные альтернативы реформ государственного управления в странах с развитой и развивающейся институциональной средой. Журнал институциональных исследований. Т. 8, № 3. С. 102 — 115. [Kapoguzov Е. А. (2016). Discrete institutional alternatives of public administration reforms in countries with developed and developing institutional environment. Journal of Institutional Studies, Vol. 8, No. 3, pp. 102 — 115. (In Russian).] https: doi.org 10.17835 2076-6297.2016.8.3.102-115
4. Тамбовцев В. Л. (2011). Типы экономических действий. Общественные науки и современность. № 1. С. 126 — 138. [Tambovtsev V. L. (2011). The types of economic actions. Social Sciences and Contemporary World, No. 1, pp. 126 — 138. (In Russian).]
5. Тамбовцев В. Л., Рождественская И. А. (2022). Экономическая теория в составе научных оснований государственного управления. Terra Economicus. Т. 20, № 2. С. 6—20. [Tambovtsev V. L., Rozhdestvenskaya I. А. (2022). Foundations of public administration: The role of economics. Terra Economicus, Vol. 20, No. 2, pp. 6—20. (In Russian).] https: doi.org 10.18522 2073-6606-2022-20-2-6-20
6. Тамбовцев В. Л., Рождественская И. А. (2023а). Как улучшать предоставление публичных услуг: взгляд экономистов. Управленец. Т. 14, № 4. С. 2 — 14. [Tambovtsev V. L., Rozhdestvenskaya I. А. (2023а). Improving public services delivery: Economists’ perspective. Upravlenets The Manager, Vol. 14, No. 4, pp. 2 — 14. (In Russian).] https: doi.org 10.29141 2218-5003-2023-14-4-1
7. Тамбовцев В. Л., Рождественская И. A. (2023b). Концепция со-производства публичных услуг: создание базового условия развития сектора или поиски под фонарем? Terra Economicus. Т. 21, № 1. С. 19 — 31. [Tambovtsev V. L., Rozhdestvenskaya I. A. (2023b). Concept of public services coproduction: Creating prerequisites of development or streetlight effect? Terra Economicus, Vol. 21, No. 1, pp. 19 — 31. (In Russian).] https: doi.org 10.18522 2073-6606-2023-21-1-19-31
8. Шаститко A. E. (2024). Экономическое образование как зеркало внутридисципли-нарного дискурса. Вопросы экономики. № 1. С. 137—153. [Shastitko А. Е. (2024). Economic education as a mirror of interdisciplinary discourse. Voprosy Ekonomiki, No. 1, pp. 137—153. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2024-1-137-153
9. Barnes J. H. (1984). Cognitive biases and their impact on strategic planning. Strategic Management Journal, Vol. 5, No. 2, pp. 129 — 137. https: doi.org 10.1002 smj.4250050204
10. Becker G. S. (1962). Irrational behavior and economic theory. Journal of Political Economy, Vol. 70, No. 1, pp. 1 — 13. https: doi.org 10.1086 258584
11. Becker G. S. (1976). The economic approach to human behavior. In: G. S. Becker. The economic approach to human behavior. Chicago: University of Chicago Press, pp. 3-14. https: doi.org 10.7208 Chicago 9780226217062.001.0001
12. Boyer P., Petersen M. (2018). Folk-economic beliefs: An evolutionary cognitive model. Behavioral and Brain Sciences, Vol. 41, article el58. https: doi.org 10.1017 S0140525X17001960
13. Caballero G., Soto-Ocate D. (2015). The diversity and rapprochement of theories of institutional change: Original institutionalism and new institutional economics. Journal of Economic Issues, Vol. 49, No. 4, pp. 947 — 977. https: doi.org 10.1080 00213624.2015.1105021
14. Calude C. S., Longo G. (2017). The deluge of spurious correlations in big data. Foundations of Science, Vol. 22, No. 3, pp. 595 — 612. https: doi.org 10.1007 S10699-016-9489-4
15. Chetty R., Friedman J. N., Stepner M. (2020). The economic impacts of COVID-19: Evidence from a new public database built using private sector data. NBER Working Paper, No. 27431. https: doi.org 10.3386 w27431
16. Chwe M. S.-Y. (1990). Why were workers whipped? Pain in a principal —agent model. Economic Journal, Vol. 100, No. 403, pp. 1109 — 1121. https: doi. org 10.2307 2233961
17. Coveney P. V., Dougherty E. R., Highfield R. R. (2016). Big data need big theory too. Philosophical Transactions of the Royal Society. Series A, Vol. 374, No. 2080, article 20160153. https: doi.org 10.1098 rsta.2016.0153
18. Dugger W. M. (1996). Redefining economics: From market allocation to social provisioning. In: C. J. Whalen, H. P. Minsky (eds.). Political economy for the 21st century. New York: Routledge, pp. 31 — 43.
19. Garnett R. F. (2009). Teaching pluralism in economics. Eastern Economic Journal, Vol. 35, No. 3, pp. 419-421. https: doi.org 10.1057 eej.2008.56
20. Gigerenzer G. (1991). How to make cognitive illusions disappear: Beyond “heuristics and biases”. European Review of Social Psychology, Vol. 2, No. 1, pp. 83 — 115. https: doi.org 10.1080 14792779143000033
21. Gulati R., Nohria N., Zaheer A. (2000). Strategic networks. Strategic Management Journal, Vol. 21, No. 3, pp. 203-215. https: doi.org 10.1002 (SICI)1097-0266(200003)21:3°o3C203::AID-SMJ102°o3E3.0.CO;2-K
22. Hamilton D. (1953). Veblen and Commons: A case of theoretical convergence. Southwestern Social Science Quarterly, Vol. 34, No. 2, pp. 43 — 50.
23. Holmstrom B., Milgrom P. (1991). Multitask principal —agent analyses: Incentive contracts, asset ownership, and job design. Journal of Law, Economics, & Organization, Vol. 7, Special Issue, pp. 24 — 52. https: doi.org 10.1093 jleo 7.special_issue.24
24. Jo Т.-H., Todorova Z. (2017). Social provisioning process: A heterodox view of the economy. In: T.-H. Jo, L. Chester, C. DTppoliti (eds.). The Routledge handbook of heterodox economics: Theorizing, analyzing, and transforming capitalism. London and New York: Routledge, pp. 29 —40. https: doi.org 10.4324 9781315707587-2
25. Keil F. C. (2003). Folkscience: Coarse interpretations of a complex reality. Trends in Cognitive Sciences, Vol. 7, No. 8, pp. 368 — 373. https: doi.org 10.1016 S1364-6613(03)00158-X
26. Keseljevic A. (2023). What kind of pluralism do we need in economics? Intelektine Ekonomika, No. 2, pp. 240—259.
27. Macaulay S. (1963). Non-contractual relations in business: A preliminary study. American Sociological Review, Vol. 28, No. 1, pp. 55 — 67. https: doi.org 10.2307 2090458
28. Mearman A., Wakeley T., Shoib G., Webber D. (2011). Does pluralism in economics education make better educated, happier students? A qualitative analysis. International Review of Economics Education, Vol. 10, No. 2, pp. 50 — 62. https: doi.org 10.1016 81477-3880(15)30029-3
29. Miller T. (2019). Explanation in artificial intelligence: Insights from the social sciences. Artificial Intelligence, Vol. 267, pp. 1 — 38. https: doi.org 10.1016 j.artint. 2018.07.007
30. Nickerson R. S. (1998). Confirmation bias: A ubiquitous phenomenon in many guises. Review of General Psychology, Vol. 2, No. 2, pp. 175—220. https: doi.org 10.1037 1089-2680.2.2.175
31. Pühringer S., Bäuerle L. (2019). What economics education is missing: The real world. International Journal of Social Economics, Vol. 46, No. 8, pp. 977—991. https: doi.org 10.1108 IJSE-04-2018-0221
32. Rittei H. W. J., Webber M. M. (1973). Dilemmas in a general theory of planning. Policy Sciences, Vol. 4, No. 2, pp. 155 — 169. https: doi.org 10.1007 BF01405730
33. Rubin P. H. (2003). Folk economics. Southern Economic Journal, Vol. 70, No. 1, pp. 157-171. https: doi.org 10.1002 j.2325-8012.2003.tb00561.x
34. Schleppegrell M. J. (2013). The role of metalanguage in supporting academic language development. Language Learning, Vol. 63, Suppl. 1, pp. 153 — 170. https: doi.org 10.1111 j.1467-9922.2012.00742.x
35. Simon H. A. (1991). Organizations and markets. Journal of Economic Perspectives, Vol. 5, No. 2, pp. 25 — 44. https: doi.org 10.1257 jep.5.2.25
36. Turk-Browne N. B., Junge J. A., Scholl B. J. (2005). The automaticity of visual statistical learning. Journal of Experimental Psychology: General, Vol. 134, No. 4, pp. 552-564. https: doi.org 10.1037 0096-3445.134.4.552
37. Tversky A., Kahneman D. (1974). Judgment under uncertainty: Heuristics and biases: Biases in judgments reveal some heuristics of thinking under uncertainty. Science, Vol. 185, No. 4157, pp. 1124 — 1131. https: doi.org 10.1126 science.185.4157.1124
38. van Besouw B., Ansink E., van Bavel B. (2016). The economics of violence in natural states. Journal of Economic Behavior & Organization, Vol. 132, pp. 139 — 156. https: doi.org 10.1016 j.jebo.2016.10.009
39. Williamson M. R., Wearing A. J. (1996). Lay people’s cognitive models of the economy. Journal of Economic Psychology, Vol. 17, No. 1, pp. 3 — 38. https: doi.org 10.1016 0167-4870(95)00033-X
    Yampolskiy R. (2020). Unexplainability and incomprehensibility of AI. Journal of Artificial Intelligence and Consciousness, Vol. 7, No. 2, pp. 277—291. https: doi.org 10.1142 S2705078520500150