Преодолевая стереотипы

А. Яковлев

---

В сентябре 1999 г. компания "Маккинзи" обнародовала доклад с многозначительным названием "Экономика России: рост возможен". Насколько мне известно, именно в этом исследовании, основанном на анализе большого объема микроданных и отраслевой статистики по 10 крупным секторам, впервые были предсказаны высокие темпы роста российской экономики в предстоящие годы. Сегодня можно утверждать, что прогнозы консультантов компании оказались достаточно точными (в том числе в отраслевом разрезе), но тогда, девять лет назад, они представили неожиданную, качественно иную оценку происходящих процессов, что сыграло заметную роль в переосмыслении перспектив экономического развития страны. Напомню, что это была осень 1999 г. - шла вторая чеченская война, общество замерло в ожидании парламентских и президентских выборов, в экспертной среде доминировали пессимистические настроения.

Статья ««Локомотив» российской экономики», подготовленная С. Семенцовым и его соавторами, безусловно, не сопоставима с упомянутым докладом "Маккинзи". То был специальный проект с бюджетом более 1 млн долл., выполнявшийся в течение целого года. Его результатом стал доклад объемом 400 страниц, а "краткая презентация проекта" содержала 40 слайдов. Сейчас мы говорим о статье, подготовленной по личной инициативе группы экспертов КПМГ. Авторы специально подчеркивают, что она отражает только их собственную точку зрения, а компания лишь предоставила им доступ к внутрифирменной статистике.

Тем не менее материалы "Маккинзи" и экспертов КПМГ объединяет схожесть цели: дать обществу иной взгляд на происходящее. Причем так получилось, что в обоих случаях это происходит в условиях высокой экономической неопределенности. В 1999 г. такая неопределенность была связана с неясными перспективами оздоровления российской экономики. Сейчас она обусловлена влиянием нарастающего глобального финансового кризиса. Доклад "Маккинзи" и статью экспертов КПМГ также объединяет схожесть методических подходов: в обоих случаях исследование проводилось на микроуровне и опиралось на анализ динамики конкретных рынков и поведения большого числа компаний. Кроме того, подходы авторов характеризуются прагматичностью, они свободны от идейных, лоббистских или политических ограничений и обязательств.

Такой взгляд объективно способствует разрушению сложившихся стереотипов. И лично для меня статья коллег из КМПГ о российских фирмах (прочитанная одновременно с блестящей работой Д. Родрика из Гарвардского университета о том, какие институты могут работать в развивающихся экономиках (1)) стала поводом задуматься над более широким вопросом, выходящим за рамки обсуждаемой статьи. А именно: какие же стереотипы (или мифы) глубоко укоренились в российском экспертном сообществе и мешают поиску более эффективных институтов и формированию более эффективной экономической политики?

Ниже выделены и критически проанализированы три таких стереотипа. Первый из них непосредственно связан с содержанием обсуждаемой статьи. Два других относятся к наиболее популярным экономическим темам, по которым с подачи экспертов свое мнение сегодня высказывают наши высшие государственные чиновники. Этот список, безусловно, не полон, и я надеюсь, что в дальнейшем коллеги-экономисты его существенно расширят.

Стереотип № 1: отсутствие инноваций и низкая конкурентоспособность российских компаний

Для экспертных дискуссий последних лет характерно стойкое убеждение, что уровень инновационной активности в России крайне низок, наши компании неэффективны (за редкими исключениями, о которых пишет журнал "Эксперт" в целях пропаганды предпринимательства), а наш экономический рост и повышение уровня жизни населения преимущественно основываются на высоких ценах на нефть. Соответственно с завершением нефтяного бума закончится и наше экономическое процветание. Причем сказанное касается не только публичных выступлений в СМИ, но и серьезных совещаний в высоких кабинетах.

Эта пессимистическая точка зрения, на первый взгляд, подтверждается расчетами экспертов Всемирного банка, выполненными в рамках совместного проекта с ГУ- ВШЭ. Согласно указанным расчетам, производительность труда в российской обрабатывающей промышленности примерно в три раза ниже, чем в ЮАР, в два раза - чем в Польше, в 1,5 раза - чем в Бразилии, и лишь совсем незначительно превышает уровень Китая (2). Вместе с тем, как показали расчеты по той же базе данных, проводившиеся российской командой проекта, за этими средними цифрами скрываются очень большие разрывы в уровне производительности труда по добавленной стоимости между фирмами, действующими в одних и тех же отраслях. Так, в транспортном машиностроении подобный разрыв между 20% лучших и 20% худших фирм достигает 11 раз, в легкой промышленности - 16, а в деревообрабатывающей и пищевой - 24 раз (3).

На практике это означает, что даже в рамках одной отрасли мы имеем дело с совершенно разными экономическими агентами. Часть из них, создающая добавленную стоимость в размере 2000 руб. на 1 работника в месяц, в экономическом смысле уже давно должна была умереть.

Тем не менее в силу разных причин эти фирмы продолжают свою "жизнь после смерти". Другая часть, напротив, уже сегодня является вполне конкурентоспособной по международным стандартам. При всех различиях в отраслевой конъюнктуре такие фирмы есть в каждой отрасли.

Насколько я знаю, обсуждение этих разрывов на одном из семинаров в ГУ-ВШЭ в 2007 г. и послужило для С. Семенцова и его коллег стимулом к анализу внутрифирменной статистики КПМГ. Но прежде чем комментировать приводимые ими данные, надо сделать несколько методических замечаний.

Во-первых, представляется спорным однозначное утверждение, что "клиент КПМГ = конкурентоспособная компания". Концерн Enron и недавно обанкротившийся американский банк Lehman Brothers тоже были клиентами ведущих международных аудиторских фирм. Тем не менее можно согласиться с авторами статьи в том, что при прочих равных условиях компании, впервые обращающиеся к услугам фирм "большой четверки" или заметно расширяющие свой спрос на их услуги, вряд ли испытывают явный недостаток финансовых средств и находятся в состоянии банкротства.

Во-вторых, можно допустить, что между фирмами "большой четверки" (как на многих олигопольных рынках) существует определенное разделение сфер влияния, и отсутствие той или иной отрасли в списке конкурентоспособных по версии КМПГ может объясняться тем, что ее ведущие фирмы обслуживаются в "Прайсвотерхаус Купере", "Делойт" или "Эрнст энд Янг".

В-третьих, авторы оперируют исключительно относительными показателями и приростами. Как следствие, возникает известная неопределенность в интерпретации результатов: одно дело, когда цифры приростов по сектору основываются на данных о 50 компаниях, и совсем другое, если речь идет о трех фирмах. Последняя проблема связана с ограничениями на характер использования данных со стороны КМПГ, и остается лишь надеяться, что в будущем ведущие аудиторские фирмы не только будут способствовать повышению прозрачности деятельности своих клиентов, но и сами станут более открытыми.

Тем не менее клиентская база КПМГ по численности сопоставима с масштабами выборки ГУ-ВШЭ и Всемирного банка. А это означает, что по крайней мере сводные данные по КМПГ могут рассматриваться как отчасти представительные для российской экономики.

С учетом этих методических замечаний я хотел бы выделить следующие ключевые моменты в данных, приводимых С. Семенцовым и его соавторами:

- 2005 год как переломная точка в тенденциях спроса на услуги КПМГ;

- заметное смещение спроса в пользу несырьевых отраслей и регионов;

- опережающий рост спроса на бизнес-консалтинг (в противовес аудиту).

Один из скептических аргументов, высказанных при обсуждении доклада С. Семенцова на семинаре в ГУ-ВШЭ, сводился к тому, что именно в 2004 г. начался резкий рост цен на нефть, и повышение спроса на услуги КПМГ с 2005 г. просто отражает факт притока в страну новых сверх доходов от экспорта. С этим аргументом трудно спорить, но данные КПМГ (при всей смещенности их спектра) показывают, что с середины 2000-х годов экспортные доходы начали генерировать спрос в несырьевых отраслях и регионах. До того тенденции были иными.

Еще более важен, на мой взгляд, рост спроса на бизнес-консалтинг. В этом аспекте логика рассуждений экспертов КПМГ созвучна результатам проекта по анализу быстрорастущих компаний ("газелей"), выполненного в Финансовой академии при Правительстве РФ (4). Как отмечает руководитель этого проекта А. Юданов, ссылаясь на аналогичные европейские исследования, взрывной экспоненциальный рост таких компаний, как правило, слабо связан с формальными НИОКР и опирается на нетехнологические инновации: новые системы сбыта, методы маркетинга и способы организации производства и др. Бизнес-консалтинг способствует развитию именно подобных инноваций, освоению лучшей международной практики в соответствующих областях.

Общие выводы экспертов КПМГ также близки к результатам обследований ГУ-ВШЭ и Финансовой академии при Правительстве РФ:

- вопреки сложившимся стереотипам в России есть высокоэффективные компании;

- их численность сегодня измеряется сотнями;

- расширение удельного веса этих компаний в экономике (что, по данным КПМГ, уже активно происходит) будет основой для высоких темпов развития страны в среднесрочной перспективе.

Здесь, однако, закономерно встает вопрос: как государство может способствовать указанному процессу? Или - в более широком контексте - что мешает развитию успешного бизнеса в России? В последнее время чаще всего приводят два стандартных ответа на этот вопрос: коррупция среди чиновников и высокие налоги. Рассмотрим их более подробно.

Стереотип № 2: коррупция как главная причина неэффективности госаппарата и препятствие для ведения бизнеса

О нарастании коррупции в последние годы регулярно пишут СМИ, об этом говорят представители объединения малого и среднего бизнеса "ОПОРА России", фонд ИНДЕМ приводит астрономические оценки объемов взяток, призывы к борьбе с коррупцией уже не первый год звучат в публичных выступлениях В. Путина, а теперь и Д. Медведева. В результате в дополнение к деятельности Национального антикоррупционного комитета и показательным арестам коррумпированных чиновников появилась разработанная правительством программа по борьбе с коррупцией, включающая такие меры, как ужесточение контроля за доходами и расходами госслужащих и судей и т. д. В то же время результаты последних обследований российских предприятий свидетельствуют о том, что значимость коррупции для разных категорий фирм неодинакова.

Так, опрос 500 предприятий в восьми регионах Европейской части России, проведенный ГУ-ВШЭ в 2007 г. совместно с профессором Т. Фраем из Колумбийского университета США, показал следующее. В сравнении с 2000 г., когда Т. Фраем в этих же регионах проводилось аналогичное обследование, абсолютные оценки коррупции ухудшились: если тогда ее, как серьезное и очень серьезное препятствие, отметила 1/4 фирм-респондентов, то теперь - каждая третья. Однако это происходило на фоне общего ухудшения оценок эффективности государства (5).

Ухудшение оценок коррупции частично может объясняться тем, что возросла общая требовательность бизнеса. В среднем по всем факторам ответ "значимое" и "очень значимое препятствие" в 2007 г. дали 34% респондентов по сравнению с 32% в 2000 г. (Правда, этот прирост произошел исключительно за счет промышленности; в секторе услуг средняя оценка осталась на уровне 32,5%.) Как и в 2000 г., мелкие предприятия сталкиваются с более серьезными проблемами.

Так, среди промышленных предприятий с численностью до 200 работников ответ "значимое" и "очень значимое препятствие" в 2007 г. в среднем по всем факторам выбрали 37,4% респондентов, среди крупных предприятий с численностью свыше 1000 работников - только 29%.

По сравнению с другими проблемами, с которыми сталкивается бизнес в России, в промышленности в 2007 г. коррупция в целом оказывается малозначимым фактором, занимая девятое место среди 13 основных ограничений для развития бизнеса. Причем в группах крупных и средних предприятий (свыше 500 занятых) она опускается на 11-е место и лишь для более мелких фирм (до 200 работников) ее значимость несколько возрастает: восьмое-девятое место в общем рейтинге проблем.

Для предприятий сектора услуг коррупция может быть отнесена к факторам средней значимости (пятое место в 2007 г.). С точки зрения размерных групп наблюдается та же зависимость, что и в промышленности: для крупных предприятий эта проблема представляется менее острой (шестое место) и лишь для самых мелких (до 50 работников) ее значимость повышается: третье-четвертое места. Таким образом, вопреки доминирующим в российском экспертном сообществе представлениям о всеобщности коррупции, она выступает достаточно серьезной проблемой прежде всего для малого бизнеса в секторе услуг (6).

Эти данные ГУ-ВШЭ согласуются с качественными оценками специалистов Economist Intelligence Unit (EIU), которые еще в 2006 г., основываясь на регулярных контактах с крупными и средними международными инвесторами, работающими в России, отмечали, что коррупция в России "стала управляемой" (7). При этом для успешной реализации инвестиционного проекта в России, по мнению экспертов EIU, критически важны регулярные рабочие контакты с местными и региональными чиновниками. В обзоре EIU приводится пример проекта, который был начат без каких-либо взяток; более того, ему даже были предоставлены налоговые льготы. Однако это потребовало нескольких месяцев работы с местными чиновниками, которых представители компании смогли убедить, что проект нужен и выгоден региону с точки зрения создания новых рабочих мест и расширения налоговой базы. Одновременно эксперты EIU ссылаются на примеры других проектов, в реализации которых одним из главных барьеров стала не коррупция, а некомпетентность чиновников, отвечающих за выделение земельных участков, подключение вновь построенных предприятий к водоснабжению, транспортным, электрическим и канализационным сетям.

Иными словами, некомпетентный чиновник (пусть даже очень честный) может нанести экономике и бизнесу гораздо больше вреда, чем иной взяточник, разбирающийся в предмете своей деятельности. Это не означает, что с коррупцией не надо бороться. Но при этом нужно четко сознавать контекст, в котором мы находимся.

В последние годы Россия однозначно идет по пути построения государственного капитализма, похожего на тот, который существовал в Южной Корее и некоторых странах Юго-Восточной Азии в 1960 - 1980-е годы. Хотим мы этого или нет, но фактическая национализация ряда крупнейших компаний (ЮКОС, "АвтоВАЗ", "Силовые машины" и т. д.) (8), создание госкорпораций и другие практические шаги правительства свидетельствуют о том, что выбор в пользу этой модели уже сделан. И для России, так же как для Китая, Казахстана, Азербайджана и других стран с переходной экономикой, ориентирующихся на подобную модель развития, была и, на мой взгляд, будет характерна коррупция, порождаемая высокой активностью государства в экономике. Достаточно вспомнить многочисленные коррупционные скандалы в Южной Корее на протяжении 1960-1990-х годов, что, правда, не помешало бурному росту южнокорейской экономики в этот период.

Можно отдельно обсуждать вопрос о том, насколько эффективной в условиях глобальной экономики XXI в. будет модель госкапитализма, но она однозначно не может функционировать в отсутствие квалифицированного и компетентного государственного чиновника. И наши соседи-конкуренты это хорошо понимают. В Казахстане (который наравне с Россией часто приводят как пример "кланового" капитализма) еще в 1990-е годы были инициированы программы повышения квалификации госчиновников, включая их обучение в лучших зарубежных университетах и бизнес-школах. В настоящее время в каждом министерстве и ведомстве страны как минимум один из заместителей министра имеет степень МВА или PhD, что, безусловно, позитивно отражается на качестве государственного управления. Вместе с тем у модели госкапитализма есть свои стимулы к развитию и повышению эффективности.

Так, еще в середине 1990-х годов профессора университета Беркли И. Киан и Ж. Ролан разработали ряд интересных моделей, объясняющих экономические успехи Китая (9). Они показали, что даже в отсутствие частной собственности стимулирование центральным правительством конкуренции между регионами может привести к повышению эффективности предприятий и качества государственного управления. Результаты последующих эмпирических исследований свидетельствовали о том, что в 1980-1990-е годы в Китае карьерное продвижение региональных чиновников было тесно связано с экономическими успехами тех провинций, которыми они руководили (10). Наконец, данные, полученные в рамках большого сравнительного проекта Всемирного банка и IFC по анализу предпринимательства в странах BRIC, показывают существенные различия между Россией и Китаем (не в пользу России) по уровню поддержки бизнеса со стороны государства и доверия предпринимателей к органам власти (11).

Фактически здесь снова речь идет о существенной неоднородности институциональной среды - на этот раз на стороне самого государства. Есть как эффективно работающие органы госуправления, так и неэффективные ведомства, среди чиновников встречаются и компетентные, и неграмотные, наконец, есть взяточники, но немало и честных людей, работающих в госаппарате, чтобы принести пользу своей стране и обществу. Очевидно, такие различия имеются везде. Однако рискну предположить, что, как и в случае с компаниями, дифференциация между лучшими и худшими в России будет намного сильнее, чем в Америке или Европе (особенно применительно к органам госуправления в регионах).

Соответственно наряду с проведением кампаний по борьбе с коррупцией нужно создавать четкую систему стимулов и мотиваций в госаппарате для выявления и продвижения лучших чиновников, а также обеспечивать им возможности повысить квалификацию и приобрести новый опыт (12). Эти меры необходимы, поскольку низкое качество государственных услуг и неэффективность госаппарата сегодня наносят ущерб, в отличие от коррупции, не только малым предприятиям, но и всему российскому бизнесу. Из-за растущего разрыва между улучшающимся качеством менеджмента в частном секторе и стагнирующим качеством госуправления уменьшаются шансы наших фирм в глобальной конкуренции с транснациональными компаниями, за которыми стоят и интересы которых защищают сильные и компетентные государственные структуры.

Стереотип № 3: снижение налогового бремени как фактор стимулирования экономического роста и диверсификации экономики

Снижение налогов, и в первую очередь НДС, сегодня рассматривается как еще одна панацея от всех бед и один из главных способов поддержать экономический рост. В обоснование этого тезиса эксперты Минэкономразвития строят макроэкономические модели, а представители отраслевых союзов и ассоциаций делают детальные расчеты, пытаясь показать эффект снижения НДС для машиностроения и других секторов. В качестве аргумента приводится успешный опыт других стран, например радикальные налоговые реформы Р. Рейгана и М. Тэтчер, обеспечившие длительный период экономического роста в США и Великобритании.

С абстрактной теоретической точки зрения все это бесспорно - любой бизнес всегда предпочтет более низкие налоги более высоким, а снижение налогового бремени при прочих равных условиях будет стимулировать предпринимательскую активность. Если же с общетеоретических и макроэкономических высот мы опустимся на уровень фирм и отраслевых рынков и примем во внимание упомянутую неоднородность российского бизнеса, все станет не столь очевидным.

Снижение НДС в принципе означает расширение платежеспособного спроса. Как оно отразится на разных категориях отечественных фирм, на порядок различающихся по уровню эффективности?

Для нижнего квантиля предприятий в каждой из отраслей в выборке ГУ-ВШЭ и Всемирного банка снижение НДС еще на какое-то время продлит "жизнь после смерти" - и не более того. Эти предприятия в значительной степени представляют собой уже не столько экономическую, сколько социальную проблему, у них нет ресурсов для реструктуризации, и подобная "общетерапевтическая" мера помочь им не способна. Здесь скорее требуются специальные программы вывода таких предприятий с рынка с минимизацией сопутствующих социальных издержек, реализуемые совместно федеральными и региональными властями.

Для верхнего квантиля в выборке ГУ-ВШЭ и Всемирного банка, равно как и для фирм-клиентов КМПГ или быстрорастущих "газелей", обследованных А. Юдановым, названная мера едва ли критична. В частности, объясняя экспоненциальный рост "газелей", А. Юданов делает предположение, что у них практически отсутствуют спросовые ограничения. И действительно, как показало обследование ГУ-ВШЭ и Всемирного банка, успешные фирмы в России сталкиваются с другими проблемами, например такими, как выделение земельных участков под новые производственные объекты или сроки и процедуры согласования инвестиционных проектов (которые могут длиться по два-три года).

А вот тех "среднестатистических" фирм, которые преобладают в зрелых рыночных экономиках и на деятельности которых действительно могло бы позитивно сказаться снижение НДС, у нас просто слишком мало. В результате получается, что из пушки (под названием НДС) мы будем стрелять по воробьям.

Повод для сомнений в особой актуальности налоговых проблем для российского бизнеса дают также уже упоминавшиеся результаты обследования ГУ-ВШЭ и Т. Фрая в 2007 г. Если вновь обратиться к таблице, можно увидеть, что "высокие ставки налогов" - один из трех факторов, по которому в 2007 г. наблюдалось явное улучшение оценок по сравнению с 2000 г.: на 20% в промышленности и почти на 28% - в секторе услуг. (Два других фактора с позитивной динамикой - расширение доступа к кредитам и большая стабильность законодательства.)

Тем не менее и в 2007 г. в целом по выборке высокие налоги остаются первой по рейтингу проблемой, что не должно удивлять. Во всех странах при опросах предприятий в списке препятствий для ведения бизнеса налоги традиционно стоят на первом месте. Удивительно другое: для средних и крупных предприятий в промышленности более значимым, чем налоги, оказывается дефицит квалифицированных рабочих кадров! Но это означает, что на расширение спроса в связи со снижением НДС данные предприятия не смогут отреагировать адекватным расширением предложения.

Конечно, нельзя отрицать тот факт, что есть отрасли, для которых существующая налоговая нагрузка может быть критичной (в силу их собственной недостаточной эффективности), при этом они одновременно являются критичными для страны. Например, можно говорить о машиностроении (отметим, что машиностроительные предприятия весьма слабо представлены в клиентской базе КПМГ, и эта отрасль вообще не упоминается в статье С. Семенцова и его соавторов). Но может быть, тогда и нужно обсуждать не снижение НДС, а проблемы развития машиностроения? Причем не вообще, а конкретных подотраслей, включая анализ их конкурентных позиций на отечественном и мировом рынке, выделение целевых индикаторов их развития, а также определение возможных форм государственной поддержки и критериев ее предоставления, механизмов защиты от конкуренции, сроков, в течение которых будут действовать эти формы поддержки и защитные механизмы.

---

Подведем некоторые итоги. По одному из определений, стереотип - это стандартизованный образ, или представление о социальном объекте, обладающий большой устойчивостью и выражающий привычное отношение человека к какому-либо явлению, сложившееся под воздействием социальных условий и предшествующего опыта. Стереотипы важны, в том числе в экономической жизни, поскольку они облегчают и упрощают трансакции. Однако в периоды резких изменений устоявшиеся стереотипы мешают видеть реальность такой, какая она есть на самом деле.

Россия сейчас как раз и находится в точке таких резких изменений (или бифуркаций, как говорят физики). Докатившийся до нас в сентябре глобальный финансовый кризис лишь подтверждает актуальность дискуссий последних лет о необходимости перехода на интенсивный путь развития и о том, кто может быть движущей силой этого процесса. И на фоне кризиса особенно важно выйти за рамки стереотипов и прагматично анализировать реальные процессы и явления. Согласно результатам эмпирических исследований, одна из реалий современной российской экономики - ее чрезвычайная неоднородность, характеризующаяся наличием абсолютно неэффективных фирм на одном полюсе и успешных, конкурентоспособных, динамично развивающихся компаний - на другом.

Глобальный финансовый кризис, безусловно, станет серьезным испытанием для конкурентоспособных российских компаний. Им придется продемонстрировать, насколько эффективно они использовали возможности для развития и чему они научились в 2000-е годы. Думается, что успешные российские компании (а с ними и российская экономика) пройдут эту проверку на прочность, поскольку они усвоили уроки 1990-х годов. Вместе с тем кризис позволит очистить поле от аутсайдеров, которые держались на плаву за счет высокой конъюнктуры и "горячего спроса" на внутреннем рынке. А это будет означать повышение эффективности всей экономики.

Тем не менее и после кризиса хозяйственная среда останется неоднородной. В этих условиях ориентация на усредненные цифры и универсальные решения может привести к неожиданным и часто негативным последствиям. Скорее здесь требуются "меры тонкой настройки", адресованные конкретным экономическим агентам, и эксперименты, учитывающие различия в их положении на рынке и создающие для них стимулы к развитию.

Одновременно важно сознавать, что в своей неоднородности мы не уникальны - в других развивающихся странах наблюдаются столь же резкие внутренние различия. При этом одни страны стагнируют в течение десятилетий, а другие развиваются высокими темпами. Мы недостаточно хорошо знаем их опыт. И так же, как российские фирмы при помощи КПМГ активно приобщаются к лучшей международной практике, российскому правительству и российским экспертам нужно знакомиться с опытом реформ в экономиках, сравнимых с Россией, и, опираясь на него, находить прагматичные решения для нашей страны.

---

1 См.: Rodrik D. Second-best Institutions // NBER Working Paper No 14050. June 2008.

2 См.: Enhancing Russia's Competitiveness and Innovative Capacity / R. M. Desai, I. Goldberg (eds.). World Bank, 2007. P. 17-22.

3 См.: Российская промышленность на перепутье: что мешает нашим фирмам стать конкурентоспособными (доклад ГУ-ВШЭ) // Вопросы экономики. 2007. N 3.

4 Юданов А. "Быстрые" фирмы и эволюция российской экономики // Вопросы экономики. 2007. N 2.

5 Более подробно см.: Яковлев А., Фрай Т. Реформы в России глазами бизнеса // Pro et Contra. 2007. Июль -октябрь. С. 118 - 134

6 Справедливости ради следует отметить, что зарубежные исследователи уже обращали внимание на эту особенность восприятия коррупции представителями российского бизнеса (см.: Hendley К., Murrell P., Ryterman R. Law Works in Russia: The Role of Law in Interenterprise Transactions // Assessing the Value of the Rule of Law in Transition Economies / P. Murrell, A. Arbor (eds.). University of Michigan Press, 2000; Hellman J., Jones G., Kaufmann D., Schankerman M. Measuring Governance and State Capture: The Role of Bureaucrats and Firms in Shaping the Business Environment // World Bank Working Paper 2312. Washington, D.C., 2000; Frye T. Capture or Exchange? Business Lobbying in Russia // Europe-Asia Studies. 2002. Vol. 54, No 7. P. 1017-1036).

7 Thorniley D. Russia: The Business Outlook / Economist Intelligence Unit, Corporate Network, East European Group. 2006, March.

8 Наглядный перечень таких компаний в разных отраслях экономики, перешедших под прямой или косвенный государственный контроль в 2003-2006 гг., см. в: Economic Survey of the Russian Federation. Paris: OECD, 2006. Sect. 1.

9 См.: Qian У, Roland G. Federalism and the Soft Budget Constraint // American Economic Review. 1998. Vol. 88, No 5. P. 1143 - 1162, а также: Roland G. Transition and Economics: Politics, Markets, and Firms. The MIT Press, 2000. Ch. 11.

10 См.: Li H., Zhou L.-A. Political Turnover and Economic Performance: The Incentive Role of Personnel Control in China // Journal of Public Economics. 2005. Vol. 89. P. 1743-1762. Как показано в этой работе на данных за 1979 - 1995 гг., карьерное продвижение китайских чиновников было связано не с "разовыми достижениями", а с высокими среднегодовыми темпами роста в их провинциях за ряд лет. Элементом продвижения выступало не только персональное повышение первых лиц, но и расширение представительства данного региона в ЦК КПК и других центральных выборных органах.

11 Djankov S., Roland G., Qian У, Zhuravskaya E. Entrepreneurship in China and Russia Compared // Journal of the European Economic Association. 2006. Vol. 4, No 2 - 3. P. 352-365.

12 Одним из эффективных каналов такого практического повышения квалификации является механизм secondment - система длительных стажировок на аналогичных рабочих местах в аналогичных органах госуправления в других странах. Такой механизм уже в течение 10 лет успешно используется в рамках Президентской программы переподготовки управленческих кадров. За эти годы в ней (с обучением сначала в российских вузах и последующими стажировками в европейских компаниях на срок до полугода) приняли участие свыше 30 тыс. российских менеджеров, что, безусловно, способствовало привнесению в отечественный бизнес международных стандартов и лучшей практики управления.