Инновации и культура: важность методологии анализа

Тамбовцев В.Л.

Проблематика инноваций, несмотря на очевидные неуспехи в реализации призывов к переходу на инновационный путь развития, продолжает оставаться актуальной для России. Ведь альтернатива такому переходу — длительная стагнация экономики и общества и постепенный уход страны на обочину мирового развития. Одной из «находок» в дискуссии об инновациях и модернизации, развернувшейся в нашей стране в период примерно с 2000 по 2012 г., стало объявление российской национальной культуры (ценностей, менталитета и т. п.) одним из главных препятствий как для инноваций, так и для модернизации в целом (см., например: Ясин, 2003; 2007; Лебедева, Ясин, 2009; Костина, 2015). В подтверждение такого взгляда (иногда) приводятся результаты исследований, показывающих (более или менее) тесную связь различных типов социетальных ценностей, принимаемых в качестве измерителей культуры, с широким кругом страновых социально-экономических индикаторов, из чего (в практическом плане) делается примерно следующий вывод: раз в стране такие ценности, то в ней невозможны (или крайне затруднены) те или иные процессы, достижение высоких (или низких) значений каких-то показателей и т. п. В качестве примеров подобного рода исследований можно назвать: Franke et al., 1991; Shane, 1993; van Everdingen, Waarts, 2003; Halkos, Tzeremes, 2013; Khan, Cox, 2017.

Взгляд на российскую культуру как на тормоз инноваций (и шире — модернизации) переводит дискуссию в русло культурного детерминизма, который, как и любой другой детерминизм — географический, генетический, институциональный и т. п., оправдывая status quo, подталкивает к поиску нестандартных (и, как правило, неэффективных) путей «обхода» последнего, так сказать, «асимметричных ответов» на те его характеристики, которые по каким-то причинам не устраивают участников дискуссии. При этом «стандартные» способы решения проблемы, которые выявлены в ходе научных исследований и на практике применяются многими странами, полагаются как бы запрещенными детерминирующим фактором, а потому в принципе неосуществимыми в России.

Как представляется, такая логика имеет ряд недостатков и не может быть признана надежным основанием для формулирования практических предложений. В статье мы рассмотрим эти недостатки, а в заключение, после анализа работы, посвященной российской культуре и перспективам инноваций, сформулируем некоторые методологические рекомендации относительно корректных способов выявления связей между культурой и инновационным процессом.

Что мы знаем о факторах инновационной активности

В мировой экономической литературе факторы, заметно влияющие на интенсивность инновационных процессов в экономике, изучены достаточно хорошо — как на общестрановом уровне, так и на уровне отдельных фирм и инноваторов. Базовым фактором, стимулирующим инновации, как говорят здравый смысл и теория (Aghion et al., 2005; Hashmi, 2013) и в определенной мере подтверждают эмпирические данные (Tingvall, Poldahl, 2006; Vives, 2008; Negassi, Hung, 2014 и др.), выступает (высокая, но не слишком) конкуренция¹.

В отсутствие конкуренции стимулы к инновациям могут иметь только внешний, неэкономический характер: любопытство изобретателя, обеспокоенность политиков и/или военных и т. п. При этом вопросы экономической эффективности инноваций — данное свойство и делает их настолько значимыми для экономического роста и развития — отступают на второй план, и масштабы создания технических (и технологических) новшеств становятся не источником повышения, а следствием уровня развития экономики. Другими словами, инновации оказываются «нагрузкой» на экономику, которая способна «выносить» это бремя лишь в определенных пределах, за ними «внедряемые» новшества начинают тормозить экономический рост.

При наличии релевантного уровня конкуренции на различия в уровнях инновационной активности воздействует национальный инновационный потенциал, то есть способность страны производить и коммерциализировать поток новых технологий в течение длительного времени. Национальный инновационный потенциал зависит от мощности общей инновационной инфраструктуры страны (межотраслевых факторов, которые в широком смысле вносят вклад в инновационность экономики), среды для инноваций в промышленных кластерах и силы связи между ними (Furman et al., 2002. P. 899). Общая инновационная инфраструктура, в свою очередь, включает, по мнению этих исследователей, научную и технологическую политику страны, механизмы поддержки фундаментальных исследований и высшего образования, а также накопленный «запас» технологических знаний, на основе которого развиваются и коммерциализируются новые идеи как исходные пункты будущих инноваций (Furman et al., 2002. P. 900). Этот широко определяемый конструкт, как легко видеть, включает множество разных факторов, обусловливающих содержание и разнообразие генерируемого потока новых идей. Инновационная среда промышленных кластеров характеризуется в цитируемой работе как микроэкономическое условие конкуренции, влияющее на стимулы использовать технологические достижения для осуществления инноваций, выводящих на границы производственных возможностей.

Так как инновационные процессы характеризуются неизбежными рисками и неопределенностью, многие исследователи считают определяющим фактором их успешности наличие в стране развитого венчурного капитала (Florida, Kenney, 1988; Kortum, Lerner, 2000; Gompers, Lerner, 2001). С его слабым развитием связывают, например, определенное отставание в инновационности стран Европы от США (Bottazzi, Da Rin, 2002).

Однако последующий анализ показал, что эта связь не столь сильная и однозначная. Так, согласно расчетам, не венчурные инвестиции определяют инновации, а, напротив, спрос со стороны инновационных процессов стимулирует развитие венчурного капитала (Hirukawa, Ueda, 2011), причем уровень развития последнего оказался положительно связан с качеством институциональной среды (Li, Zahra, 2012).

На субстрановом, региональном уровне исследования выявляют иные факторы инновационной активности, что вполне ожидаемо, поскольку отмеченные выше характеристики национальных экономик практически общие для всей территории страны. На инновационную деятельность фирм в регионе положительно влияют высокий уровень образования населения, наличие налоговых стимулов и производственной инфраструктуры, отсутствие административных барьеров для создания и работы предприятий, высокий уровень доверия к власти (Fagerberg, Srholec, 2008; Fagerberg et al., 2010; Srholec, 2011), а также привлекательность региона для талантливых людей (Lewin et al., 2009). При этом не обязательны (хотя и могут быть полезными) такие факторы, как наличие в регионе университетов и научных учреждений, развитой сети организаций, оказывающих инновационные услуги (различные посредники, технопарки и т. п.), емкого регионального рынка (Xue, Klein, 2010). Факультативность этих факторов обусловлена открытостью региона внутри страны, возможностью беспрепятственно привлекать требуемые услуги из-за пределов его административных границ.

На уровне отдельных фирм (предприятий, корпораций) факторы инновационной активности снова меняются, поскольку национальные и региональные факторы выступают общим фоном для всех (или почти всех, если учитывать особые условия, которые региональное или центральное правительство может создавать для отдельных фирм) предприятий на данной территории. При этом сторона спроса на инновации представляется как бы заданной, и внимание исследователей сосредоточено на стороне их производства, то есть факторах, действующих преимущественно внутри фирм. В то же время, начиная с ранних исследований инноваций в организациях (Baldridge, Burnham, 1975; Kanter, 1988), специально подчеркивалась важность факторов внешней среды их деятельности и взаимодействия (прежде всего сетевого) с ней (Nieto, Santamaria, 2007; Capriati, 2013).

Основные внутрифирменные факторы инновационной активности — креативность персонала и практики менеджмента, которые ее поддерживают и поощряют или, напротив, подавляют (Scott, Bruce, 1994; Amabile, Conti, 1999; Anderson et al., 2014). Креативность — характеристика индивида, имеющая эволюционно-генетические основания (Barbot et al., 2013), определяющие потенциал одаренности, который может быть как поддержан, так и подавлен семейным воспитанием, школьным опытом, ролевыми моделями и наставниками, а также более широкими социокультурными силами, такими как политический и экономический контекст (Simonton, 2005. Р. 318—319). Креативность, присущая отдельным личностям, имеет глубокие эволюционные основания, представляя собой один из механизмов выживания и адаптации индивидов и их групп в меняющейся среде (Richards, 1999). При этом креативность не есть некоторая целостная единица или единая стратегия, это скорее совокупность различных стратегий (Carson, 2014), которым можно обучать тех, у кого потенциал креативности генетически обусловлен на невысоком уровне (Simonton, 2008).

Креативные работники, генерирующие новые идеи относительно продуктов, технологий, организационных изменений и т. п., служат в некотором смысле «входами» в инновационные процессы: инновация — это успешная реализация креативных идей внутри организации. С этой точки зрения креативность индивидов и команд — стартовый пункт инноваций; она представляет для них необходимое, но не достаточное условие (Amabile et al., 1996. P. 1155). Основные теории креативности — компонентная (Amabile, 1983) и инвестиционная (Sternberg, Lubart, 1991) — подчеркивают, что для проявления креативности необходимо сочетание определенных ресурсов — личностных, когнитивных, мотивационных — и социального контекста, релевантного такому сочетанию. Причем, как отмечает Р. Стернберг, внутренняя, сфокусированная на задаче, мотивация существенна для креативности: люди редко выполняют действительно креативную работу в некоторой области, если на самом деле им не нравится то, чем они занимаются, и они сосредоточены на вознаграждении, а не на самой работе. Мотивация не есть нечто неотделимое от человека: он решает, что его мотивирует (Sternberg, 2006. Р. 89).

Практики менеджмента, обеспечивающие должную мотивацию и адекватное ресурсное обеспечение инновационных процессов, сами во многом имеют инновационный характер и весьма разнообразны (Mohnen, Roller, 2005; Hunter et al., 2007; Crossan, Apaydin, 2010 и др.). Их детальный анализ не входит в наши задачи.

С точки зрения методологии анализа инновационных процессов очерченные подходы важны тем, что в них фундаментальной единицей анализа выступают люди в их взаимодействии с другими людьми, внутри компании, с другими компаниями, макроусловиями и институтами как «обеспечивающими ограничениями» (enabling constraints). Анализ на микроуровне создает основу для рекомендаций, которые преимущественно касаются институционального уровня (Anderson, Gasteiger, 2008. P. 249).

Такой подход выступает одним из ведущих и при анализе предпринимательства. Представления о тесной связи инноваций и предпринимательства восходят, как известно, к И. Шумпетеру. Развитые Ф. Шерером (Scherer, 1980) и У. Баумолем (Baumol, 2002), в настоящее время они составляют неотъемлемую часть фундамента изучения инновационных процессов и выработки соответствующих рекомендаций для политики (Autio et al., 2014). Как отмечают П. Рейнольде и др., хотя общепринятое определение предпринимательства отсутствует, многие авторы едины в том, что оно касается создания чего-то нового (Reynolds et al., 2005. P. 208)². Поэтому не вызывает удивления, что креативность важна не только для инновационной деятельности, но и для предпринимательства (Shane, Nicolaou, 2015), а уровни его развития в странах тесно коррелируют с их инновационностью (Anokhin, Wincent, 2012; Mrozewski, Kratzer, 2017). Некоторые исследователи прямо называют предпринимательство фактором, трансформирующим знания в инновационную продукцию (Block et al., 2013), особенно предпринимательство шумпетерианского типа (Smith, 2013; Block et al., 2017). Предпринимательская ориентация позитивно влияет на инновации и на уровне фирмы (Baron, Tang, 2011).

Завершая этот краткий обзор, подчеркнем, что все факторы, выявленные эмпирическими исследованиями, имеют ясные механизмы влияния на инновационную активность. Другими словами, можно утверждать, что они не просто статистически связаны с инновациями, но действительно влияют на масштабы и/или интенсивность инноваций. Одновременно отметим, что среди этих факторов отсутствуют тесно связанные с какими-то сторонами национальных культур.

Культура и инновации

После того как измерители национальной культуры благодаря работе Г. Хофстеде (Hofstede, 1980) стали общедоступными, многие исследователи предпринимали попытки выявить их связи с различными социально-экономическими феноменами и процессами. Промежуточный итог этих работ можно выразить заголовком статьи А. Лихта и др.: «Культура правит» (Licht et al., 2007). Одним из объектов этого «правления» были объявлены инновационные процессы.

Действительно, многочисленные публикации говорят о том, что национальная (социетальная) культура вместе с иными факторами внешней среды связана как с предпринимательской, так и с инновационной активностью (обзоры см. в: Dheer, 2017; Moonen, 2017), а также с практиками менеджмента (Newman, Nollen, 1996). Организационная культура также связана с инновациями, содействуя или препятствуя разным типам последних (Büschgens et al., 2013)³.

Каким может быть механизм влияния национальной (социеталь-ной) культуры на инновации? Действия инноваторов, за исключением самого начального этапа формирования идеи новшества, намеренные. Аналогично, действия предпринимателей опять-таки, за исключением начального этапа открытия или создания возможности⁴, также намеренные. Общепринятая модель формирования намерений и трансформации их в действия, предложенная М. Фишбейном и А. Айзеном (Fishbein, Ajzen, 1975) и развитая другими, включает такой значимый компонент, как субъективные нормы, то есть представления индивида о том, должен ли он выполнять планируемое действие, будет ли оно одобрено значимыми для него другими индивидами. Именно через нормы как фактор принятия решений культура может влиять и влияет! — и на инновационные процессы, и на предпринимательство. Как отметила Э. Свидлер, культура влияет на действия, не определяя конечные ценности (ultimate values), на которые они нацелены, а очерчивая репертуар или «инструментарий» привычек, навыков и стилей, из которых люди конструируют «стратегии действий» (Swidler, 1986. Р. 273).

Однако содержание субъективных норм в значительной мере отражает формальные институты, действующие в той или иной стране. Ведь значимыми «другими», которые в состоянии не просто не одобрить, а ощутимо наказать потенциального предпринимателя, выступают, в частности, представители государства — работники контрольно-надзорных и правоохранительных органов, действия которых (в идеальном случае) регулируются законами и подзаконными актами (а на практике — часто и личным материальным интересом), а не теми или иными социетальными ценностями. Поэтому через субъективные нормы в решения о действиях предпринимателей и инноваторов входит не только национальная культура, но и формальная институциональная среда⁵. Как показывают эмпирические исследования, инновационная активность связана с политическими институтами (Broberg et al., 2013), уровнем экономической свободы (Boudreaux, 2017), коррупцией (Freitas da Silva, Moreira, 2017), качеством формальных (Allred, Park, 2007; Wang, 2013) и неформальных (Lee, Law, 2016) институтов⁶, а также социальным капиталом (Lee, Law, 2017). Хотя предпринимательские и инновационные компетенции не тождественны (Santandreu-Mascarell et al., 2013), эти факторы тесно связаны и с развитием предпринимательства (Bj0rnskov, Foss, 2008; Williamson, 2013; Kwon, Arenius, 2010). Более того, исследования говорят о существовании предпринимательской предрасположенности (entrepreneurial propensity) участников инновационных систем (Radosevic, Yoruk, 2013).

Означают ли все эти данные, что социетальные (культурные) ценности действительно влияют на инновации? Рассмотрим вопрос подробнее.

Инновации возникают в результате взаимодействия многих индивидов, поэтому все, что влияет на решения, принимаемые каждым из них в отдельности или сообща, влияет и на результаты инновационных процессов. В связи с этим утверждения о том, что культура (в том числе региональная) влияет на инновации, безусловно, верные, но малоинформативные. Ведь утверждения типа «культура (институты, история) имеет значение» не несут какой-либо информации в силу своей очевидности. Такого рода утверждения были существенным шагом вперед в развитии экономической теории только по отношению к неоклассическому «миру нирваны» (Demsetz, 1969), в котором не было места ни институтам, ни культуре, ни истории. Сегодня вопрос заключается не в факте влияния, а в его силе (ощутимости, масштабах) и механизме.

Поэтому важную роль начинают играть чисто технические вопросы: как точно мы понимаем интересующий нас фактор, как мы его измеряем, насколько валидны наши измерители (измеряем мы то, что хотим, или нечто иное), как мы устанавливаем наличие связи и ее направленность (что на что влияет) и многое другое. Безусловно, все эти вопросы не представляют интереса для неспециалистов, но именно ответы на них определяют, будут те или иные решения о содержании проводимой политики иметь научные основания или вкусовые суждения. Ведь чиновники и политики вполне могут основывать свои решения на некорректных суждениях — это общая практика многих стран (Atkinson, 2013). В свою очередь, исследователи не только могут, но и, с нашей точки зрения, должны публично демонстрировать некорректность соответствующих суждений.

Приведем только один пример того, как «технические вопросы» могут определять некорректные, но становящиеся влиятельными суждения. Р. Инглхарт и К. Вельцель разработали теорию последовательности развития демократии, согласно которой первичен экономический рост, порождающий изменения культурных ценностей, которые, в свою очередь, ведут к демократизации общества (Inglehart, Welzel, 2006). Эта логика основана на проведенных ими статистических исследованиях.

Однако обработка практически тех же данных новыми методами показала, что фактическая последовательность иная: защита прав человека и демократизация предшествуют повышению приоритета ценностей свободы — личной автономии и тендерного равенства (Spaiser et al., 2014). Более того, с ростом уровня развития человеческого потенциала в стране сначала повышается уровень развития демократии, а лишь затем — уровень индивидуальных свобод, причем эти изменения происходят после того, как индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) превысит некоторый пороговый уровень.

Легко видеть, что логика развития, основывающаяся на этих результатах, сильно отличается от логики Инглхарта—Вельцеля. Соответственно будут существенно различаться и политики, базирующиеся на разных результатах анализа одних и тех же данных с помощью разных статистических техник.

Более того, поскольку речь идет об эмпирических исследованиях, на результатах которых основываются политические, стратегические и иные практические рекомендации, касающиеся влияния культуры на социально-экономические процессы, важна не только техника статистического анализа. Важны также аналитические репрезентации культуры, теоретические конструкты, исходя из которых понятие культуры операционализируется и формируются первичные количественные данные, характеризующие культуру стран и регионов. Дело в том, что культура — одно из самых сложных, неоднозначно понимаемых и плохо определенных понятий. Если конструкт, составляющий основу операционализации, только в малой части отражает содержание культуры, то вполне возможно, что выявляемые корреляции между измерителями культуры и различными социально-экономическими процессами и феноменами будут лишь в небольшой степени характеризовать их связь с культурой.

Еще один важный технический вопрос касается соотношения понятий «статистическая связь» и «влияние». Как известно, корреляционно-регрессионный анализ — инструментарий, посредством которого установлены все упомянутые выше эмпирические связи, — позволяет выявить статистическую связь двух и более случайных величин. Однако она не означает, что одна величина влияет на другую как причина. Статистическая связь не причинная даже в «слабом» смысле П. Саппса (Reiss, 2016), не говоря уже о причинности в «сильном» физическом смысле.

В социально-экономической сфере эмпирическое обнаружение статистической связи переменных, — если на этом основании мы хотим говорить о влиянии одной из них на другую, — требует на следующем этапе искать и обнаружить механизм такого влияния, то есть совокупность взаимодействующих индивидов, действия которых в условиях, определяемых независимыми переменными, приводят к последствиям, описываемым зависимыми. При этом их взаимодействия не должны противоречить ранее установленным закономерностям человеческих взаимодействий. Если такого рода механизмы не обнаружены (или исследователь не считает нужным их выявлять), то статистическая связь не может считаться основанием для утверждений о том, что одна переменная влияет на другие.

Эти положения, к сожалению, сплошь и рядом нарушаются в работах, посвященных анализу социально-экономических процессов (см., например: Verhulst et al., 2012). В последние годы, в связи с созданием техники обработки «больших данных» (big data), массовость некорректной интерпретации результатов статистического анализа заставила специалистов говорить о «потопе мнимых корреляций» (Calude, Longo, 2017). Похоже, что этот потоп захлестнул и сферу изучения инновационной активности.

Ценностная операционализация культуры и ее особенности

В настоящее время преобладающей (по крайней мере, в изучении экономики и менеджмента) аналитической репрезентацией культуры выступает ценностная, восходящая к упомянутой книге Хофстеде (Hofstede, 1980). Соответственно большинство индикаторов культуры, доступных исследователям применительно к большому числу стран, составляют измерения социетальных ценностей, построенных как статистические агрегаты, исходя из различных классификаций индивидуальных ценностей (Schwartz, 1994; Smith et al., 1996; Inglehart, Norris, 2003).

Иные подходы предлагают проект GLOBE (House, Javidan, 2004), в котором часть измеряемых конструктов представляет собой усредненные культурные практики; проект социальных аксиом (Leung et al., 2002), где культура репрезентируется совокупностью представлений об устройстве связей в окружающем мире; характеристика культур с точки зрения их плотности/рыхлости, под которыми понимается жесткость принуждения к исполнению существующих социальных норм (Gelfand et al., 2006), а также ряд подходов, которые пока не нашли адекватной операционализации. К ним относятся: мозаичная трактовка культуры (Chao, Moon, 2005), понимание культуры как совокупности имплицитных теорий (Hong et al., 2000), субъективных норм (Fischer et al., 2009) и культурных практик (Bourdieu, 1977; Dahl, 2014). В целом исследователи насчитывают более 120 инструментов измерения культуры (Taras et al., 2009).

Первоначальный энтузиазм в использовании ценностных измерений культуры, вызванный выявлением многочисленных корреляций между их различными компонентами и многообразными социально-экономическими параметрами, в результате многолетнего опыта эмпирических исследований сменился значительным скепсисом (по крайней мере, среди части исследователей, серьезно относящихся к вопросам строгости анализа). Так, было установлено, что культурные ценности и культурные практики для семи из девяти измерений культуры, вычисляемых в рамках проекта GLOBE, имеют отрицательную корреляцию (Javidan et al., 2006). Попытка объяснить этот факт на базе теории предельной полезности (Maseland, van Hoorn, 2009) оказалась неубедительной (Brewer, Venaik, 2010), так что вопрос, почему люди действуют вопреки собственным ценностям, остался без ответа (Taras et al., 2010). Это, в свою очередь, поставило вопрос о корректности понимания социетальных ценностей как сущности национальной культуры (Morris, 2014; Venaik, Brewer, 2016).

Одна из основных проблем в методологии измерения культуры, часто не принимаемая во внимание в прикладных исследованиях, заключается в смешении (не разграничении) репрезентаций культуры как совокупности ценностей и совокупности практик (Sun et al., 2014)⁷. Рассмотрим подробнее особенности ценностных измерений культуры, прежде всего подхода Хофстеде как наиболее популярного, которые, с нашей точки зрения, делают их нерелевантными задачам выявить связи культуры и инноваций и формулировать на этой основе рекомендации для политики.

Сложность разграничения ценностей и черт личности. Усредненные черты личности жителей стран, измеренные по общепринятой пятифакторной модели (five-factor model of personality), и их культурные ценности демонстрируют значимые корреляции (Hofstede, McCrae, 2004), объяснения которых не вполне ясны. Одна из культурных ценностей — избегание неопределенности (uncertainty avoidance) — особенно важна в плане анализа инноваций и предпринимательства, поскольку эти типы деятельности связаны с принятием риска и неопределенности. Даже если отвлечься от проблем с конструкцией этого измерения культуры (Messner, 2016), нельзя не отметить, что отношение к риску входит как компонент в фактор «Невротизм» пятифакторной модели личности, причем принятие риска означает низкий уровень невротизма (McCrae, John, 1992), и эта черта личности наследуема на уровне около 50% (Anokhin et al., 2009; Zhong et al., 2009). Склонность к риску как черта личности тесно связана с поиском нового (Nicholson et al., 2005), которая, в свою очередь, обусловлена генетически (Gören, 2017).

Таким образом, если считать, что избегание неопределенности — это культурная ценность, то некоторые народы «принимают» ее в силу своего генетического наследия и не могут рассчитывать на высокие уровни предпринимательства и инновационности.

Вариация ценностей внутри стран выше, чем между странами. Эта особенность ценностных измерений культур подмечена многими исследователями (Green et al., 2005; Tung, 2008; McSweeney, 2009; Leung, Cohen, 2011), в связи с чем Р. Фишер и Ш. Шварц отмечают, что анализ выявляет больше согласия, чем несогласия, в приоритетах ценностей между странами, доказывая несостоятельность строгого утверждения о том, что культура определяет ценности (Fischer, Schwartz, 2011. P. 1127). Иными словами, социетальные ценности не являются релевантными измерителями культур.

Культура и страна — не одно и то же. Мета-анализ 558 исследований, использовавших данные Хофстеде, показал, что примерно 80% вариации в культурных ценностях сосредоточено внутри стран, что, естественно, делает их крайне неудовлетворительной аппроксимацией культур, которые не совпадают с политическими границами (Taras et al., 2016).

Культурные ценности зависят от выбранного метода их выявления. Эмпирический анализ показал, что воспроизводимость агрегатных измерений культурных ценностей на разных выборках зависит от того, какой метод агрегирования выбирает исследователь, при этом наилучший метод не выявлен (Minkov et al., 2015).

«Отдаленность» ценностей от наблюдаемых действий. Разброс ценностей внутри «культур», как отмечено ранее, больше, чем между ними, поэтому между социетальными и персональными ценностями существует лишь слабая статистическая связь. В моделях принятия решений и поведения персональные ценности занимают самую «дальнюю» позицию по отношению к наблюдаемым действиям. Между ними исследователи располагают различные «фильтры», лишь частично «пропускающие» влияние ценностей на поведение. Ценности коррелируют с установками как конструктом, более близким к действиям, однако эта связь зависит от контекста (Roccas, Sagiv, 2010; Boer, Fischer, 2013). Установки, в свою очередь, статистически связаны с намерениями, однако связь опосредована такими чертами личности, как самодейственность (self-efficacy) и локус контроля (свойство приписывать свои успехи или неудачи только либо внутренним, либо внешним факторам) (Bagozzi, 1981), которые также статистически связаны с персональными ценностями (Sousa et al., 2012). Между намерениями и действиями существует не только статистическая связь, но и причинное влияние (Webb, Sheeran, 2006), однако разрыв между намерениями и поведением хорошо задокументирован и превышает 45% (Rhodes, Bruijn, 2013). «Виной» тому, несомненно, упомянутые выше субъективные нормы, то есть воспринимаемые индивидами культурные практики.

Таким образом, зная только социетальные ценности какой-то страны, делать обоснованные выводы о поведении (действиях) ее жителей в какой-либо области просто невозможно⁸.

Изменения ценностей практически неуправляемы извне. Персональные ценности — основа для выявления социетальных ценностей — формируются под влиянием многих факторов — как управляемых, в том числе влияния взрослых (Tarn, 2015), школьного образования (Berson, Oreg, 2016), сверстников (Astill et al., 2002), уровня экономического развития (Tormos et al., 2017) и т. п., так и неуправляемых, в том числе генетических (Uzefovsky et al., 2016), личного жизненного опыта (van Baaren et al., 2003) и самостоятельного выбора (Verplanken et al., 2009). Подчеркнем, что интеграция этих разнородных и часто противоречивых влияний в ценности происходит во многом неосознанно для самого индивида (Evans, Stanovich, 2013), в силу чего целенаправленное «внешнее управление» персональными ценностями практически невозможно. Поэтому замечание С. Шейна о том, что политики могут захотеть изменить ценности своих граждан, чтобы повысить инновационную активность (Shane, 1993. Р. 59), сродни пожеланию: «Хорошо бы поменять климат в этой местности, чтобы лучше росли бананы».

Обобщая сказанное, можно утверждать, что приведенные особенности ценностной репрезентации культуры не позволяют обнаружить механизм влияния социетальных ценностей на индивидуальное поведение. Соответственно можно заключить, что ценности как измерители культуры мало подходят в качестве основания для политических, стратегических и иных практических рекомендаций, в том числе в области инновационной активности.

Региональный аспект инновационных процессов

Фирмы и предприниматели, реализующие инновации, делают это в тех или иных местностях, на территориях, которые могут различаться по ряду параметров, в том числе своей культурой. Как правило, региональные органы власти также обладают большей или меньшей самостоятельностью и возможностями влиять на инновационные процессы. Как отмечено выше, эмпирический анализ региональных факторов инновационной активности часто «не замечает» региональную культуру. Так, Т. Брекель и Т. Бреннер, изучая связь более 70 показателей, характеризующих регионы Германии, с их инновационными достижениями, наиболее значимыми для инновационности региональными факторами назвали следующие: усилия фирм в сфере НИР, финансовая обеспеченность (включая активность венчурных капиталистов) и качество человеческого капитала, хотя для разных отраслей их сравнительная важность различается (Broekel, Brenner, 2011). Расходы на исследования, наличие хорошо укорененных в регионе фирм, небольшие размеры региональных правительств и доступность адвокатов, специализирующихся в сфере интеллектуальных прав собственности, определены как факторы, положительно связанные с уровнем развития технологического предпринимательства, в то время как численность исследователей, наличие региональных университетов и политическая среда региона статистически незначимы (Xue, Klein, 2010). Анализ данных по 83 регионам стран ЕС показал, что наличие творческих работников и качество национальных и региональных институтов наиболее сильно связаны с региональной патентной активностью (Sleuwaegen, Boiardi, 2014) и т. д.

Сравнительно небольшое число исследований, вовлекающих фактор региональной культуры в изучение регионального аспекта инноваций, объясняется в значительной мере тем, что, в отличие от стран, для регионов отсутствуют ее доступные измерители. Этим можно объяснить и большое разнообразие трактовок самого понятия «культура региона».

Что такое культура региона, на первый взгляд, очевидно — это культура его жителей, равно как культура страны — это культура ее жителей. Однако в современной «новой региональной географии», стремящейся переосмыслить регион как социально-культурный процесс (Gilbert, 1988), большую популярность приобретает понимание культуры региона как региональной идентичности (Paasi, 2003; Syssner, 2009), что с точки зрения анализа влияния культуры на инновации, если можно так выразиться, де-операционализирует понятие культуры региона. Ведь идентичность (Fearon, 1999) — понятие, близкое психологическому владению, то есть чувству, что некая система — фирма, город, квартал — «своя», а не «чужая» (Pierce et al., 2003; Dawkins et al., 2017). Изменения — фактически синоним инноваций — воспринимаются при этом как что-то, меняющее «свое», угрожающее сделать его «чужим». Соответственно региональная идентичность может выступать и как драйвер, и как барьер регионального развития (Semian, Chromy, 2014). М. Обшонка и др., говоря о региональной идентичности, фактически отождествляют региональную культуру с психологическими особенностями (чертами личности) жителей региона и полагают, что эти особенности, опосредующие связь между производством знаний и предпринимательской активностью, необходимо учитывать при выработке политик и стратегий (Obschonka et al., 2015). Индивиды со схожими чертами личности могут концентрироваться на тех или иных территориях (Rentfrow et al., 2008), и черты личности коррелируют с ценностными измерениями культуры (Hofstede, McCrae, 2004), поэтому такой подход к измерению региональной культуры вполне возможен.

А. Саксенян, анализируя причины успеха инновационной Кремниевой долины и отсутствия такового у окружной автомагистрали 128 Бостона (Route 128), под региональной культурой, которая, с ее точки зрения, сыграла здесь решающую роль, на деле понимает организационную культуру фирм, локализованных в этих регионах (Saxenian, 1994). Однако культура организаций вовсе не выступает сколком национальных и/или региональных культур (Nelson, Gopalan, 2003; Gerhart, 2009), их соотношение зависит от плотности/рыхло-сти последних (Lee, Kramer, 2016). Культура фирм отражает скорее ценности и черты личности их топ-менеджеров (Giberson et al., 2009), а для предпринимательских фирм, особо значимых в инновационных процессах, — также и черты личности и ценности их основателей (Schein,1995; Kyser, Hill, 2016). М. Гертлер, анализируя различия местных культур немецких и американских рабочих и инженеров, приходит к выводу, что черты и установки, которые мы обычно понимаем как неразрывно связанные с унаследованной культурой, сами по себе производятся и воспроизводятся во времени ежедневными практиками, которые строго обусловлены социальными институтами и регуляторными режимами (Gertler, 2008. Р. 446). Тем самым, для него культура — это социальные нормы и генерируемые ими практики.

На фоне очерченного разнообразия подходов к анализу соотношения региональной культуры и инновационной активности вызывают интерес результаты проекта, выполненного отечественными исследователями и посвященного социально-культурным факторам инновационного развития и успешного осуществления реформ (Аузан и др., 2017). Авторы формулируют свою общую позицию следующим образом: «Стратегия реформ... должна учитывать существующие социокультурные особенности населения и социокультурное разнообразие, опираться на текущие ценности и поведенческие установки людей (курсив мой. — В. Т.) в среднесрочном периоде... и способствовать желаемому ценностному сдвигу (курсив мой. — В. Т.) в долгосрочном периоде...» (Аузан и др., 2017. С. 13). Чтобы реализовать эту позицию, необходимо, следуя логике авторов, во-первых, выявить «текущие ценности и поведенческие установки людей», во-вторых, оценить их соответствие задачам реформ и, в-третьих, предложить меры, обеспечивающие «желаемый ценностный сдвиг».

Для решения первой задачи авторы выбрали подход к ценностям Хофстеде, который, как показано выше, не позволяет выявить поведенческие установки (культурные практики или субъективные нормы), которые часто противоречат декларируемым ценностям (Javidan et al., 2006). Исходя только из знания социетальных ценностей (а именно они измеряются методикой Хофстеде), делать ка-кие-либо поведенческие выводы некорректно (см. предыдущий раздел статьи). Соответственно непросто решить и вторую задачу — оценить соответствие социально-культурных факторов задачам реформ. Так, если ценности, например, противоречат этим задачам, а поведенческие установки (оставшиеся неизвестными) — соответствуют, то каким будет общий вывод?⁹

Наконец, третья задача представляется нереалистичной в силу сто-хастичности механизма формирования и изменения ценностей. Чтобы продемонстрировать это, обратимся к разделу, посвященному предложениям по стимулированию инновационного развития и предпринимательства, в котором авторы формулируют «перечень рекомендаций по развитию ценностей, ориентированных на инновационное развитие и развитие предпринимательства, а также их адаптацию для каждой выделенной группы регионов» (Аузан и др., 2017. С. 154). Разделенные по группам регионов РФ соответствующие меры предполагают поощрение предпринимательства, продвижение инновационных технологий в быту, развитие «физической» и финансовой инфраструктуры.

Легко заметить, что на уровне деклараций все эти меры уже давно проводятся в российских регионах, однако заметного воздействия на инновационные процессы (а тем более — «ценностные сдвиги») не оказали. На это можно возразить, что для реального влияния предлагаемые меры должны реализоваться не формально, а по существу. Но что мешает делать это сегодня?

Этот вопрос подводит к другому: чьи именно ценности и культурные практики важны для инновационной активности? Эмпирические исследования дают на него достаточно ясный ответ: это ценности и практики отдельных индивидов (Martinidis, 2017), таких как лидеры организаций (de Jong, Den Hartog, 2007; Isaksen, Akkermans, 2011), менеджеры (Hsieh et al., 2011), собственники (Rauch et al., 2013), а также, разумеется, работники фирм (Yang, Konrad, 2011; Wallace et al., 2016). При этом имеющиеся свидетельства ставят под сомнение применимость «измерений культуры» Хофстеде к топ-менеджерам компаний (Thompson, Phua, 2005; McSweeney, 2013; McSweeney et al., 2016).

Разумеется, культурные особенности населения региона могут влиять на потребление (использование) инноваций. Так, исследователями весьма детально развита и неоднократно проверена на эмпирических данных общая модель восприятия информационных технологий (Venkatesh et al., 2003), включающая такие факторы, как ожидаемая эффективность, ожидаемые усилия внедрения, социальное влияние, поведенческие намерения и привычное поведение (usage behaviour). Фактор социального влияния операционализируется в ней субъективными нормами (Venkatesh, Davis, 2000). В дополнение к ним в модель также включены переменные разделяемых (espoused) национальных культурных ценностей (Srite, Karahanna, 2006). Последние определяются как степень, в которой индивид усваивает (embraces) ценности своей национальной культуры (Srite, Karahanna, 2006. P. 681), причем сами ценности трактуются как убеждения в том, что определенные способы поведения социально более предпочтительные, чем противоположные, то есть фактически как субъективные нормы. Введение в модель этой переменной увеличило ее объясняющую способность на несколько процентных пунктов (Srite, Karahanna, 2006. P. 690). Схожий эффект, впрочем, дает и включение в модель личностных характеристик пользователей (Devaraj et al., 2008).

Не следует забывать, однако, что инновационная продукция, произведенная локализованными в регионе фирмами, может не продаваться в нем, а направляться в другие регионы или на экспорт. Поэтому в целом региональные социетальные ценности могут в определенной степени отражать «пассивную» инновационность региона (потребление инноваций) и лишь в незначительной — инновационность расположенных в нем фирм.

Таким образом, масштабный проект отечественных исследователей, в силу своих методологических особенностей, к сожалению, мало что добавил к уже имеющимся знаниям о связи культуры и инновационных процессов на региональном уровне.

Подводя итоги нашего анализа, отметим следующее. Факт влияния культуры той или иной страны на ее экономику в целом и инновационные процессы в частности не вызывает сомнений. Однако, чтобы формулировать рекомендации относительно использования каких-то особенностей культуры при определении и осуществлении инновационной политики, нужны конкретные знания о связях этих особенностей и инновационных процессов. Поэтому наиболее важна методология анализа, начиная от продуктивной операционализации понятия культуры и ее компонентов и заканчивая корректной интерпретацией результатов количественного анализа.

В эволюционной динамике человечества культура — это прежде всего механизм адаптации к меняющимся условиям внешней среды (Durham, 1976), в силу чего любая культура как совокупность норм и практик¹⁰ всегда оставляет достаточно широкие рамки для поведения, не «программируя разум» (Хофстеде) или запирая его в «концептуальную клетку» (McSweeney, 2016), а, напротив, снабжая проверенными опытом эвристиками для принятия решений в разных ситуациях (Pilon, DeBresson, 2001. P. 16 — 17). Как отмечает Ш. Китаяма, системный подход к культуре в явной форме признает, что все психологические процессы и механизмы потенциально доступны всем народам и культурам (Kitayama, 2002. Р. 93). Так же считают Д. Ойзерман и ее коллеги, подчеркивающие стохастический, а не детерминированный характер связи параметров культуры и действий, поведенческих актов (Oyserman et al., 2014).

Как следует из сказанного, наиболее продуктивное понимание культуры — национальной, региональной и организационной — воспринимать ее как совокупность (юридически не обязывающих) норм, в том числе субъективных. Именно последние отражают социальные нормы и практики и одновременно входят в механизм принятия индивидуальных решений, через которые и осуществляются инновационные процессы. Поэтому, чтобы формулировать рекомендации относительно использования особенностей национальной или региональной культуры для воздействия на инновационные процессы, необходимо понять, как устроены субъективные нормы реально действующих и потенциальных акторов этих процессов. Без таких знаний нормативные выводы для инновационной политики или стратегии будут лишены надежных оснований.

¹ Значительное число «фундаментальных драйверов» инновационной активности, объединенных в шесть групп, выделено исходя из анализа трех десятков конкретных случаев в: Moonen, Clark, 2017. Первая группа — рыночные драйверы.

² Разумеется, эта новизна может быть субъективной, то есть только для данного индивида. Например, если предприниматель выходит на некий локальный рынок с давно известным товаром, который ранее на нем не продавался, то это будет новое для него и для покупателей, но не будет подлинной инновацией. Таким образом, инновации в узком (строгом) смысле слова — только часть, подмножество предпринимательских действий.

³ Связь инноваций и региональной (локальной) культуры мы проанализируем ниже.

⁴ В случае как инновационной, так и предпринимательской деятельности как минимум их начальные действия креативны и сочетают элементы и ненамеренности (спонтанности), и намеренности (см., например: Ford, 1996).

⁵ Можно утверждать, конечно, что национальное законодательство отражает национальную культуру, однако такое отражение порой бывает очень кривым: достаточно сравнить законодательство Южной и Северной Кореи, бывшей ГДР и ФРГ, бывшего СССР и ряда постсоветских республик.

⁶ Разграничение менеджерских и предпринимательских типов экономики (Audretsch, Thurik, 2004) — в первых основными факторами производства служат капитал и труд, а во вторых — знания и предпринимательские способности — подчеркивает важность институциональных условий, в которых именно два последних фактора обеспечивают преимущественно инновационный характер предпринимательской экономики.

⁷ Как отмечают Д. Капрар и др., связь теоретической концептуализации культуры и ее измерения недостаточно осознается (Caprar et al., 2015. P. 1011).

⁸ Хотя Хофстеде с соавтором их делает (см., например: Hofstede, Hofstede, 2005. P. 240).

⁹ Одно из положений доклада вызывает недоумение. Авторы пишут: «Для того чтобы раскрыть конкурентный потенциал, заложенный в присущих России высоких уровнях феминности, коллективизма и долгосрочной ориентации, необходимо создать соответствующие институциональные условия: снизить общую неопределенность, повысить качество функционирования формальных институтов, реализовать принцип верховенства права (правила едины и действуют для всех, в том числе для элит)» (Аузан и др., 2017. С. 74). Однако они не ставят вопрос о том, «позволяют» ли выявленные ими социетальные ценности проводить указанные преобразования, а также какие факторы препятствуют их осуществлению. Но ведь создание «соответствующих институциональных условий», как представляется, одна из целей модернизационных реформ. Получается, что условием проведения реформ выступает проведение реформ?!

¹⁰ Практики и подвержены влиянию норм, и сами меняют их.

Список литературы / References

Аузан А. А., Авдиенкова М. А., Андреева Д. А., Бахтигараева А. И., Брызгалин В. А., Бутаева К. О., Вебер Ш., Давыдов Д. В., Золотов А. В., Никитин К. М., Никишина Е. Н., ПрипузоваН. А., Ставинская А. А. (2017). Социокультурные факторы инновационного развития и успешной имплементации реформ. М.: ЦСР. https:// csr.ru/wp-content/uploads/2017/09/Report-SF.pdf [Auzan A. A., Avdienkova М. А., Andreeva D. A., Bakhtigaraeva А. I., Bryzgalin V. A., Butaeva К. О., Veber S., Davydov D. V., Zolotov A. V., Nikitin К. M., Nikishina Е. N., Pripuzova N. A., Stavinskaya A. A. (2017). Sociocultural factors of innovative development and successful implementation of reforms. Moscow: CSR. (In Russian).]

Костина А. В. (отв. ред.) (2015). Культура как фактор модернизации России: Коллективная монография. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та. [Kostina А. V. (ed.) (2015). Culture as a factor of Russian modernization. 2^nd ed., rev. and exp. Moscow: Moscow Humanitarian University Publ. (In Russian).]

Лебедева Н. М., Ясин Е. Г. (2009). Культура и инновации: к постановке проблемы // Форсайт. № 2. С. 16-26. [Lebedeva N. М., Yasin Е. G. (2009). Culture and innovations: Toward problem statement. Foresight, No. 2, pp. 16—26. (In Russian).]

Ясин E. (2003). Модернизация экономики и система ценностей // Вопросы экономики. № 4. С. 4 — 36. [Yasin Е. (2003). Economic modernization and values system. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 4 — 36. (In Russian).]

Ясин E. (2007). Модернизация и общество // Вопросы экономики. № 5. С. 4—29. [Yasin Е. (2007). Modernization and society. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 4—29. (In Russian).]

Aghion P., Bloom N., Blundell R., Griffith R., Howitt P. (2005). Competition and innovation: An inverted-U relationship. Quarterly Journal of Economics, Vol. 120, No. 2, pp. 701-728.

Allred В. В., Park W. G. (2007). Patent rights and innovative activity: Evidence from national and firm-level data. Journal of International Business Studies, Vol. 38, No. 6, pp. 878-900.

Amabile Т. M. (1983). The social psychology of creativity: A componential conceptualization. Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 45, No. 2, pp. 357—376.

Amabile Т. M., Conti R. (1999). Changes in the work environment for creativity during downsizing. Academy of Management Journal, Vol. 42, No. 6, pp. 630 — 640.

Amabile Т., Conti R., Coon H., Lazenby J., Herron M. (1996). Assessing the work environment for creativity. Academy of Management Review, Vol. 39, No. 5, pp. 1154-1184.

Anderson N. R., Gasteiger R. M. (2008). Innovation and creativity in organisations: Individual and work team research findings and implications for government policy. In: B. Nooteboom, E. Stam (eds.). Micro-foundations for innovation policy. Amsterdam: Amsterdam University Press, pp. 249—271.

Anderson N., Potocnik K., Zhou J. (2014). Innovation and creativity in organizations: A state-of-the-science review, prospective commentary, and guiding framework. Journal of Management, Vol. 40, No. 5, pp. 1297—1333.

Anokhin A. P., Golosheykin S., Grant J., Heath A. C. (2009). Heritability of risk-taking in adolescence: A longitudinal twin study. Twin Research and Human Genetics, Vol. 12, No. 4, pp. 366-371.

Anokhin S., Wincent J. (2012). Start-up rates and innovation: A cross-country examination. Journal of International Business Studies, Vol. 43, No. 1, pp. 41 — 60.

Astill B. R., Feather N. Т., Keeves J. P. (2002). A multilevel analysis of the effects of parents, teachers and schools on student values. Social Psychology of Education, Vol. 5, No. 4, 345-363.

Atkinson M. M. (2013). Policy, politics and political science. Canadian Journal of Political Science, Vol. 46, No. 4, pp. 751—772.

Audretsch D., Thurik R. (2004). A model of the entrepreneurial economy. International Journal of Entrepreneur ship Education, Vol. 2, No. 2, pp. 143 — 166.

Autio E., Kenney M., Mustar P., Siegel D., Wright M. (2014). Entrepreneurial innovation: The importance of context. Research Policy, Vol. 43, No. 7, pp. 1097—1108.

Bagozzi R. P. (1981). Attitudes, intentions, and behavior: A test of some key hypotheses. Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 41, No. 4, pp. 607—627.

Baldridge J. V., Burnham R. A. (1975). Organizational innovation: Individual, organizational, and environmental impacts. Administrative Science Quarterly, Vol. 20, No. 2, pp. 165-176.

Barbot В., Tan M., Grigorenko E. L. (2013). The genetics of creativity: The generative and receptive sides of the creativity equation. In: O. Vartanian, A. S. Bristol, J. C. Kaufman (eds.). The neuroscience of creativity. Cambridge: MIT Press, pp. 71 — 93.

Baron R. A., Tang J. (2011). The role of entrepreneurs in firm-level innovation: Joint effects of positive affect, creativity, and environmental dynamism. Journal of Business Venturing, Vol. 26, No. 1, pp. 49 — 60.

Baumol W. (2002). The free-market innovation machine: Analyzing the growth miracle of capitalism. Princeton: Princeton University Press.

Berson Y., Oreg S. (2016). The role of school principals in shaping children's values. Psychological Science, Vol. 27, No. 12, pp. 1539 — 1549.

Bjornskov C., Foss N. (2008). Economic freedom and entrepreneurial activity: Some cross-country evidence. Public Choice, Vol. 134, No. 3 — 4, pp. 307—328.

Block J. H., Fisch С. О., van Praag M. (2017). The Schumpeterian entrepreneur: A review of the empirical evidence on the antecedents, behaviour and consequences of innovative entrepreneur ship. Industry and Innovation, Vol. 24, No. 1, pp. 61 — 95.

Block J. H., Thurik R., Zhou H. (2013). What turns knowledge into innovative products? The role of entrepreneurship and knowledge spillovers. Journal of Evolutionary Economics, Vol. 23, No. 4, pp. 693—718.

Boer D., Fischer R. (2013). How and when do personal values guide our attitudes and sociality? Explaining cross-cultural variability in attitude—value linkages. Psychological Bulletin, Vol. 139, No. 5, pp. 1113 — 1147.

Bottazzi L., Da Rin M. (2002). Venture capital in Europe and the financing of innovative companies. Economic Policy, Vol. 17, No. 34, pp. 229—270.

Bourdieu P. (1977). Outline of a theory of practice. London: Cambridge University Press.

Boudreaux C. J. (2017). Institutional quality and innovation: Some cross-country evidence. Journal of Entrepreneurship and Public Policy, Vol. 6, No. 1, pp. 26 — 40.

Brewer P., Venaik S. (2010). GLOBE practices and values: A case of diminishing marginal utility? Journal of International Business Studies, Vol. 41, No. 8, pp. 1316 — 1324.

Broberg J. C., McKelvie A., Short J. C., Ketchen D. J., Jr., Wan W. P. (2013). Political institutional structure influences on innovative activity. Journal of Business Research, Vol. 66, No. 12, pp. 2574-2580.

Broekel Т., Brenner T. (2011). Regional factors and innovativeness: An empirical analysis of four German industries. Annals of Regional Science, Vol. 47, No. 1, pp. 169 — 194.

Büschgens Т., Bausch A., Balkin D. B. (2013). Organizational culture and innovation: A meta-analytic review. Journal of Product Innovation Management, Vol. 30, No. 4, pp. 763-781.

Calude C. S., Longo G. (2017). The deluge of spurious correlations in big data. Foundations of Science, Vol. 22, No. 3, pp. 595 — 612.

Caprar D. V., Devinney Т. M., Kirkman В. L., Caligiuri P. (2015). Conceptualizing and measuring culture in international business and management: From challenges to potential solutions. Journal of International Business Studies, Vol. 46, No. 9, pp. 1011-1027.

Capriati M. (2013). Capabilities, freedoms and innovation: Exploring connections. Innovation and Development, Vol. 3, No. 1, pp. 1 — 17.

Carson S. (2014). Leveraging the "mad genius" debate: Why we need a neuroscience of creativity and psychopathology. Frontiers in Human Neuroscience, Vol. 8, Article 771. http://doi.org/10.3389/fnhum.2014.00771

Chao G. Т., Moon H. (2005). The cultural mosaic: A metatheory for understanding the complexity of culture. Journal of Applied Psychology, Vol. 90, No. 6, pp. 1128 — 1140.

Crossan M. M., Apaydin M. (2010). A multi-dimensional framework of organizational innovation: A systematic review of the literature. Journal of Management Studies, Vol. 47, No. 6, pp. 1154-1191.

Dahl 0. (2014). Is culture something we have or something we do? From descriptive essentialist to dynamic intercultural constructivist communication. Journal of Intercultural Communication, No. 36. https://www.immi.se/intercultural/ nr36/dahl.html

Dawkins S., Tian A. W., Newman A., Martin A. (2017). Psychological ownership: A review and research agenda. Journal of Organizational Behavior, Vol. 38, No. 2, pp. 163-183.

de Jong J. P. J., Den Hartog D. N. (2007). How leaders influence employees' innovative behaviour. European Journal of Innovation Management, Vol. 10, No. 1, pp. 41 — 64.

Demsetz H. (1969). Information and efficiency: Another viewpoint. Journal of Law & Economics, Vol. 12, No. 1, pp. 1—22.

Devaraj S., Easley R. F., Crant J. M. (2008). Research note: How does personality matter? Relating the five-factor model to technology acceptance and use. Information Systems Research, Vol. 19, No. 1, pp. 93 — 105.

Dheer R. J. S. (2017). Cross-national differences in entrepreneurial activity: Role of culture and institutional factors. Small Business Economics, Vol. 48, No. 4, pp. 813 — 842.

Durham W. H. (1976). The adaptive significance of cultural behavior. Human Ecology, Vol. 4, No. 2, pp. 89-121.

Evans J. St., Stanovich К. E. (2013). Dual-process theories of higher cognition: Advancing the debate. Perspectives on Psychological Science, Vol. 8, No. 3, pp. 223—241.

Fagerberg J., Srholec M. (2008). National innovation systems, capabilities and economic development. Research Policy, Vol. 37, No. 9, pp. 1417—1435.

Fagerberg J., Srholec M., Verspagen В. (2010). The role of innovation in development. Review of Economics and Institutions, Vol. 1, No. 2, Article 2. http://dx.doi.org/ 10.5202/rei.vli2.15

Fearon J. D. (1999). What is identity {as we now use the word)? Unpublished manuscript. Department of Political Science, Stanford University, http://web.Stanford, edu/group/fearon-research/ cgi-bin/wordpress/wp-content/ uploads/2013/10/ What-is-Identity-as-we-now-use-the-word-.pdf

Fischer R., Schwartz S. (2011). Whence differences in value priorities? Individual, cultural, or artifactual sources. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 42, No. 7, pp. 1127-1144.

Fischer R., Ferreira M. C., Assmar E., Redford P., Harb С., Glazer S., Cheng B.-S., Jiang D.-Y., Wong С. C., Kumar N., Kärtner J., Hofer J., Achoui M. (2009). Individualism—collectivism as descriptive norms: Development of a subjective norm approach to culture measurement. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 40, No. 2, pp. 187-213.

Fishbein M., Ajzen I. (1975). Belief attitude, intention, and behavior: An introduction to theory and research. Reading, MA: Addison-Wesley.

Florida R. L., Kenney M. (1988). Venture capital-financed innovation and technological change in the USA. Research Policy, Vol. 17, No. 3, pp. 119 — 137.

Ford С. M. (1996). A theory of individual creative action in multiple social domains. Academy of Management Review, Vol. 21, No. 4, pp. 1112 — 1142.

Franke R. H., Hofstede G., Bond M. H. (1991). Cultural roots of economic performance: A research note. Strategic Management Journal, Vol. 12, Special Issue, pp. 165 — 173.

Freitas da Silva P. M., Moreira A. (2017). National culture and its relationship with innovation and corruption. In: Z. Nedelko, M. Brzozowski (eds.). Exploring the influence of personal values and cultures in the workplace. Hershey: IGI Global, pp. 201-225.

Furman J. L., Porter M. E., Stern S. (2002). The determinants of national innovative capacity. Research Policy, Vol. 31, No. 6, pp. 899 — 933.

Gelfand M. J., Nishii L. H., Raver J. L. (2006). On the nature and importance of cultural tightness —looseness. Journal of Applied Psychology, Vol. 91, No. 6, pp. 1225-1244.

Gerhart B. (2009). How much does national culture constrain organizational culture? Management and Organization Review, Vol. 5, No. 2, pp. 241—259.

Gertler M. (2008). The invention of regional culture. In: T. S. Oakes, P. L. Price (eds.). The cultural geography reader. New York: Routledge, pp. 440 — 447.

Giberson T. R., Resick C. J., Dickson M. W., Mitchelson J. K., Randall K. R., Clark M. A. (2009). Leadership and organizational culture: Linking CEO characteristics to cultural values. Journal of Business and Psychology, Vol. 24, No. 2, pp. 123 — 137.

Gilbert A. (1988). The New Regional Geography in English and French-speaking countries. Progress in Human Geography, Vol. 12, No. 2, pp. 208—228.

Gompers P., Lerner J. (2001). The venture capital revolution. Journal of Economic Perspectives, Vol. 15, No. 2, pp. 145 — 168.

Gören E. (2017). The persistent effects of novelty-seeking traits on comparative economic development. Journal of Development Economics, Vol. 126, pp. 112 — 126.

Green Е. G. Т., Deschamps J.-С., Päez D. (2005). Variation of individualism and collectivism within and between 20 countries: A typological analysis. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 36, No. 3, pp. 321 — 339.

Halkos G. E., Tzeremes N. G. (2013). Modelling the effect of national culture on countries' innovation performances: A conditional full frontier approach. International Review of Applied Economics, Vol. 27, No. 5, pp. 656 — 678.

Hashmi A. R. (2013). Competition and innovation: The inverted-U relationship revisited. Review of Economics and Statistics, Vol. 95, No. 5, pp. 1653 — 1668.

Hirukawa M., Ueda M. (2011). Venture capital and innovation: Which is first? Pacific Economic Review, Vol. 16, No. 4, pp. 421 — 465.

Hofstede G. H. (1980). Culture's consequences: International differences in work-related values. Beverly Hills: Sage.

Hofstede G., Hofstede G. J. (2005). Cultures and organizations: Software of the mind. 2^nd ed., revised and expanded. New York: McGraw-Hill.

Hofstede G., McCrae R. R. (2004). Personality and culture revisited: Linking traits and dimensions of culture. Cross-Cultural Research, Vol. 38, No. 1, pp. 52 — 88.

Hong Y. Y., Morris M. W., Chiu C. Y., Benet-Martinez V. (2000). Multicultural minds: A dynamic constructivist approach to culture and cognition. American Psychologist, Vol. 55, No. 7, pp. 709-720.

House R. J., Javidan M. (2004). Overview of GLOBE. In: R. J. House, P. J. Hanges, M. Javidan, P. W. Dorfman, V. Gupta (eds.). Culture, leadership, and organizations: The GLOBE study of 62 societies. Thousand Oaks: Sage, pp. 9—28.

Hsieh H. L., Hsieh J. R., Wang I. L. (2011). Linking personality and innovation: The role of knowledge management. World Transactions on Engineering and Technology Education, Vol. 9, No. 1, pp. 38 — 44.

Hunter S. Т., Bedell К. E., Mumford M. D. (2007). Climate for creativity: A quantitative review. Creativity Research Journal, Vol. 19, No. 1, pp. 69 — 90.

Inglehart R., Norris P. (2003). Rising tide: Gender equality and cultural change around the world. New York: Cambridge University Press.

Inglehart R., Welzel C. (2006). Modernization, cultural change and democracy: The human development sequence. New York: Cambridge University Press.

Isaksen S. G., Akkermans H. J. (2011). Creative climate: A leadership lever for innovation. Journal of Creative Behavior, Vol. 45, No. 3, pp. 161 — 187.

Javidan M., House R. J., Dorfman P. W., Hanges P. J., Sully de Luque M. (2006). Conceptualizing and measuring cultures and their consequences: A comparative review of GLOBE's and Hofstede's approaches. Journal of International Business Studies, Vol. 37, No. 6, pp. 897-914.

Kanter R. M. (1988). When a thousand flowers bloom: Structural, collective, and social conditions for innovation in organizations. In: В. M. Staw, L. L. Cummings (eds.). Research in organizational behavior, Vol. 10. Greenwich, CT: JAI Press, pp. 169-211.

Khan R., Cox P. (2017). Country culture and national innovation. Archives of Business Research, Vol. 5, No. 2, pp. 85-101.

Kitayama S. (2002). Culture and basic psychological processes — toward a system view of culture: Comment on Oyserman et al. (2002). Psychological Bulletin, Vol. 128, No. 1, pp. 89-96.

Kortum S., Lerner J. (2000). Assessing the contribution of venture capital to innovation. RAND Journal of Economics, Vol. 31, No. 4, pp. 674 — 692.

Kwon S. W., Arenius P. (2010). Nations of entrepreneurs: A social capital perspective. Journal of Business Venturing, Vol. 25, No. 3, pp. 315 — 330.

Kyser D. C., Hill T. (2016). Through the looking glass: Company culture as a reflection of founder personality in entrepreneurial organizations. 6^th International Engaged Management Scholarship Conference, 2016; Fox School of Business Research Paper No. 17-006. http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.2869658

Lee W. C., Law S. H. (2016). The roles of formal and informal institutions on innovations activity. Jurnal Ekonomi Malaysia, Vol. 50, No. 2, pp. 167—179.

Lee W. С., Law S. Н. (2017). Roles of formal institutions and social capital in innovation activities: A cross-country analysis. Global Economic Review, Vol. 46, No. 3, pp. 203-231.

Lee Y., Kramer A. (2016). The role of purposeful diversity and inclusion strategy (PDIS) and cultural tightness/looseness in the relationship between national culture and organizational culture. Human Resource Management Review, Vol. 26, No. 3, pp. 198-208.

Leung A. K.-Y., Cohen D. (2011). Within- and between-culture variation: Individual differences and the cultural logics of honor, face, and dignity cultures. Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 100, No. 3, pp. 507—526.

Leung K., Bond M. H., de Carrasquel S. R., Mucoz C., Hernandez M., Murakami F., Yamaguchi S., Bierbrauer G., Singelis Т. M. (2002). Social axioms: The search for universal dimensions of general beliefs about how the world functions. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 33, No. 3, pp. 286 — 302.

Lewin A. Y., Massini S., Peeters C. (2009). Why are companies offshoring innovation? The emerging global race for talent. Journal of International Business Studies, Vol. 40, No. 6, pp. 901-925.

Li Y., Zahra S. A. (2012). Formal institutions, culture, and venture capital activity: A cross-country analysis. Journal of Business Venturing, Vol. 27, No. 1, pp. 95 — 111.

Licht A. N., Goldschmidt С., Schwartz S. H. (2007). Culture rules: The foundations of the rule of law and other norms of governance. Journal of Comparative Economics, Vol. 35, No. 4, pp. 659-688.

Martinidis G. (2017). The importance of man within the system: Defining and measuring the human factor in innovation. A review. Journal of the Knowledge Economy, Vol. 8, No. 2, pp. 638-652.

Maseland R., van Hoorn A. (2009). Explaining the negative correlation between values and practices: A note on the Hofstede —GLOBE debate. Journal of International Business Studies, Vol. 40, No. 3, pp. 527—532.

McCrae R. R., John O. P. (1992). An introduction to the five-factor model and its applications. Journal of Personality, Vol. 60, No. 2, pp. 175—215.

McSweeney B. (2009). Dynamic diversity: Variety and variation within countries. Organization Studies, Vol. 39, No. 9, pp. 933 — 957.

McSweeney B. (2013). Fashion founded on a flaw: The ecological mono-deterministic fallacy of Hofstede, GLOBE, and followers. International Marketing Review, Vol. 30, No. 5, pp. 483-504.

McSweeney B. (2016). Collective cultural mind programming: Escaping from the cage. Journal of Organizational Change Management, Vol. 29, No. 1, pp. 68 — 80.

McSweeney В., Brown D., Iliopoulou S. (2016). Claiming too much, delivering too little: Testing some of Hofstede's generalizations. Irish Journal of Management, Vol. 35, No. 1, pp. 34-57.

Messner W. (2016). The misconstruction of Hofstede's uncertainty avoidance dimension: The fallacy of ecological operation without construct validity at the individual level. Journal of Global Marketing, Vol. 29, No. 5, pp. 298 — 313.

Minkov M., Bond M. H., Blagoev V. (2015). Do different national samples yield similar dimensions of national culture? Cross Cultural Management, Vol. 22, No. 2, pp. 259-277.

Mohnen P., Roller L. H. (2005). Complementarities in innovation policy. European Economic Review, Vol. 49, No. 6, pp. 1431 — 1450.

Moonen P. (2017). The impact of culture on the innovative strength of nations: A comprehensive review of the theories of Hofstede, Schwartz, Boisot and Cameron and Quinn. Journal of Organizational Change Management, Vol. 30, No. 7, pp. 1149-1183.

Moonen Т., Clark G. (2017). The logic of innovation locations: Understanding the drivers that enable cities to host innovation economies. A report by The Business of Cities and Future Cities Catapult, https://propertibazar.com/article/the-logic-of-innovation-locations-future-cities-catapult_5a57ee75d64ab290319dbc67.html

Morris M. W. (2014). Values as the essence of culture: Foundation or fallacy? Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 45, No. 1, pp. 14—24.

Mrozewski M., Kratzer J. (2017). Entrepreneurship and country-level innovation: Investigating the role of entrepreneurial opportunities. Journal of Technology Transfer, Vol. 42, No. 5, pp. 1125-1142.

Negassi S., Hung T.-Y. (2014). The nature of market competition and innovation: Does competition improve innovation output? Economics of Innovation and New Technology, Vol. 23, No. 1, pp. 63 — 91.

Nelson R. E., Gopalan S. (2003). Do organizational cultures replicate national cultures? Isomorphism, rejection and reciprocal opposition in the corporate values of three countries. Organization Studies, Vol. 24, No. 7, pp. 1115 — 1151.

Newman K. L., Nollen S. D. (1996). Culture and congruence: The fit between management practices and national culture. Journal of International Business Studies, Vol. 27, No. 4, pp. 753-779.

Nicholson N., Soane E., Fenton-O'Creevy M., Willman P. (2005). Personality and domain-specific risk taking. Journal of Risk Research, Vol. 8, No. 2, pp. 157—176.

Nieto M. J., Santamaria L. (2007). The importance of diverse collaborative networks for the novelty of product innovation. Technovation, Vol. 27, No. 6—7, pp. 367—377.

Obschonka M., Stuetzer M., Gosling S. D., Rentfrow P. J., Lamb M. E., Potter J., Audretsch D. B. (2015). Entrepreneurial regions: Do macro-psychological cultural characteristics of regions help solve the "Knowledge Paradox" of economics? PLoS ONE, Vol. 10, No. 6, e0129332. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0129332

Oyserman D., Novin S., Flinkenflogel N., Krabbendam L. (2014). Integrating culture-as-situated-cognition and neuroscience prediction models. Culture and Brain, Vol. 2, No. 1, pp. 1-26.

Paasi A. (2003). Region and place: Regional identity in question. Progress in Human Geography, Vol. 27, No. 4, pp. 475 — 485.

Pierce J. L., Kostova Т., Dirks К. T. (2003). The state of psychological ownership: Integrating and extending a century of research. Review of General Psychology, Vol. 7, No. 1, pp. 84-107.

Pilon S., DeBresson C. (2001). Local culture and regional innovative networks: New hypotheses and some propositions. Proceedings of the Workshop on the influence of cooperations, networks and institutions on regional innovation systems, Max-Planck-Institute for Research into Economic Systems, Jena, 8 — 10 February, https:// papers. econ.mpg.de/evo/Conference_papers/RIS/Pilon&DeBresson. pdf

Radosevic S., Yoruk E. (2013). Entrepreneurial propensity of innovation systems: Theory, methodology and evidence. Research Policy, Vol. 42, No. 5, pp. 1015 — 1038.

Rauch A., Frese M., Wang Z.-M., Unger J., Lozada M., Kupcha V., Spirina T. (2013). National culture and cultural orientations of owners affecting the innovation— growth relationship in five countries. Entrepreneurship and Regional Development, Vol. 25, No. 9-10, pp. 732-755.

Reiss J. (2016). Suppes' probabilistic theory of causality and causal inference in economics. Journal of Economic Methodology, Vol. 23, No. 3, pp. 289 — 304.

Rentfrow P. J., Gosling S.D., Potter J. (2008). A theory of the emergence, persistence, and expression of geographic variation in psychological characteristics. Perspectives on Psychological Science, Vol. 3, No. 5, pp. 339 — 369.

Reynolds P., Bosma N., Autio E., Hunt S., De Bono N., Servais I., Lopez-Garcia P., Chin N. (2005). Global entrepreneurship monitor: Data collection design and implementation 1998—2003. Small Business Economics, Vol. 24, No. 3, pp. 205—231.

Rhodes R., Bruijn G. (2013). How big is the physical activity intention—behaviour gap? A meta-analysis using the action control framework. British Journal of Health Psychology, Vol. 18, No. 2, pp. 296-309.

Richards R. (1999). Everyday creativity. In: M. A. Runco, S. R. Pritzker (eds.). Encyclopedia of creativity. Vol. 1. San Diego, CA: Academic Press, pp. 683 — 687.

Roccas S., Sagiv L. (2010). Personal values and behavior: Taking the cultural context into account. Social and Personality Psychology Compass, Vol. 4, No. 1, pp. 30 — 41.

Santandreu-Mascarell С., Garzon D., Knorr Н. (2013). Entrepreneurial and innovative competences, are they the same? Management Decision, Vol. 51, No. 5, pp. 1084 — 1095.

Saxenian A. (1994). Regional advantage. Cambridge, MA: Cambridge University Press.

Schein E. H. (1995). The role of the founder in creating organizational culture. Family Business Review, Vol. 8, No. 3, pp. 221—238.

Scherer F. (1980). Industrial market structure and economic performance. 2^nd ed. Chicago: Rand McNally.

Schwartz S. H. (1994). Beyond individualism/collectivism: New dimensions of values. In: U. Kim, H. C. Triandis, C. Kagitcibasi, S. C. Choi, G. Yoon (eds.). Individualism and collectivism: Theory, method, and applications. Thousand Oaks: Sage, pp. 85-119.

Scott S. G., Bruce R. A. (1994). Determinants of innovative behavior: A path model of individual innovation in the workplace. Academy of Management Journal, Vol. 37, No. 3, pp. 580-607.

Semian M., Chromy P. (2014). Regional identity as a driver or a barrier in the process of regional development: A comparison of selected European experience. Norwegian Journal of Geography, Vol. 68, No. 5, pp. 263—270.

Shane S. (1993). Cultural influences on national rates of innovation. Journal of Business Venturing, Vol. 8, No. 1, pp. 59—73.

Shane S., Nicolaou N. (2015). Creative personality, opportunity recognition and the tendency to start businesses: A study of their genetic predispositions. Journal of Business Venturing, Vol. 30, No. 3, pp. 407—419.

Simonton D. K. (2005). Genetics of giftedness: The implications of an emergenic—epi-genetic model. In: R. J. Sternberg, J. E. Davidson (eds.). Conceptions of giftedness. 2^nd ed. New York: Cambridge University Press, pp. 312 — 326.

Simonton D. K. (2008). Scientific talent, training, and performance: Intellect, personality, and genetic endowment. Review of General Psychology, Vol. 12, No. 1, pp. 28-46.

Sleuwaegen L., Boiardi P. (2014). Creativity and regional innovation: Evidence from EU regions. Research Policy, Vol. 43, No. 9, pp. 1508 — 1522.

Smith D. P. (2013). Characteristics of innovative entrepreneurs: An analysis at the level of the individual, the firm, and the business environment. New Visions for Public Affairs, Vol. 5, pp. 25 — 39.

Smith P. В., Dugan S., Trompenaars F. (1996). National culture and the values of organizational employees: A dimensional analysis across 43 nations. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 27, No. 2, pp. 231—264.

Sousa С. M. P., Coelho F., Guillamon-Saorin E. (2012). Personal values, autonomy, and self-efficacy: Evidence from frontline service employees. International Journal of Selection and Assessment, Vol. 20, No. 2, pp. 159 — 170.

Spaiser V., Ranganathan S., Mann R. P., Sumpter D. J. T. (2014). The dynamics of democracy, development and cultural values. PLoS ONE, Vol. 9, No. 6. e97856.

Srholec M. (2011). A multilevel analysis of innovation in developing countries. Industrial and Corporate Change, Vol. 20, No. 6, pp. 1539 — 1569.

Srite M., Karahanna E. (2006). The role of espoused national cultural values in technology acceptance. MIS Quarterly, Vol. 30, No. 3, pp. 679—704.

Sternberg R. J. (2006). The nature of creativity. Creativity Research Journal, Vol. 18, No. 1, pp. 87-98.

Sternberg R. J., Lubart Т. I. (1991). An investment theory of creativity and its development. Human Development, Vol. 34, No. 1, pp. 1 — 31.

Sun G., D'Alessandro S., Johnson L. W., Winzar H. (2014). Do we measure what we expect to measure? Some issues in the measurement of culture in consumer research. International Marketing Review, Vol. 31, No. 4, pp. 338 — 362.

Swidler A. (1986). Culture in action: Symbols and strategies. American Sociological Review, Vol. 51, No. 2, pp. 273-286.

Syssner J. (2009). Conceptualizations of culture and identity in regional policy. Regional & Federal Studies, Vol. 19, No. 3, pp. 437-458.

Tarn К.-Р. (2015). Understanding intergenerational cultural transmission through the role of perceived norms. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 46, No. 10, pp. 1260-1266.

Taras V., Rowney J., Steel P. (2009). Half a century of measuring culture: Review of approaches, challenges, and limitations based on the analysis of 121 instruments for quantifying culture. Journal of International Management, Vol. 15, No. 4, pp. 357-373.

Taras V., Steel P., Kirkman B. L. (2010). Negative practice-value correlations in the GLOBE data: Unexpected findings, questionnaire limitations and research directions. Journal of International Business Studies, Vol. 41, No. 8, pp. 1330 — 1338.

Taras V., Steel P., Kirkman B. L. (2016). Does country equate with culture? Beyond geography in the search for cultural boundaries. Management International Review, Vol. 56, No. 4, pp. 455-487.

Thompson E. R., Phua F. Т. T. (2005). Are national cultural traits applicable to senior firm managers? British Journal of Management, Vol. 16, No. 1, pp. 59 — 68.

Tingvall P. G., Poldahl A. (2006). Is there really an inverted U-shaped relation between competition and R&D? Economics of Innovation and New Technology, Vol. 15, No. 2, pp. 101-118.

Tormos R., Vauclair C.-M., Dobewall H. (2017). Does contextual change affect basic human values? A dynamic comparative multilevel analysis across 32 European countries. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 48, No. 4, pp. 490 — 510.

Tung R. L. (2008). The cross-cultural research imperative: The need to balance cross-national and intra-national diversity. Journal of International Business Studies, Vol. 39, No. 1, pp. 41-46.

Uzefovsky F., Döring А. К., Knafo-Noam A. (2016). Values in middle childhood: Social and genetic contributions. Social Development, Vol. 25, No. 3, pp. 482 — 502.

van Baaren R. В., Maddux W. W., Chartrand Т. L., de Bouter С., van Knippenberg A. (2003). It takes two to mimic: Behavioral consequences of self-construals. Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 84, No. 5, pp. 1093 — 1102.

van Everdingen Y. M., Waarts E. (2003). The effect of national culture on the adoption of innovations. Marketing Letters, Vol. 14, No. 3, pp. 217—232.

Venaik S., Brewer P. (2016). National culture dimensions: The perpetuation of cultural ignorance. Management Learning, Vol. 47, No. 5, pp. 563 — 589.

Venkatesh V., Davis F. D. (2000). A theoretical extension of the technology acceptance model: Four longitudinal field studies. Management Science, Vol. 45, No. 2, pp. 186-204.

Venkatesh V., Morris M. G., Davis G. В., Davis F. D. (2003). User acceptance of information technology: Toward a unified view. MIS Quarterly, Vol. 27, No. 3, pp. 425-478.

Verhulst В., Eaves L. J., Hatemi P. K. (2012). Correlation not causation: The relationship between personality traits and political ideologies. American Journal of Political Science, Vol. 56, No. 1, pp. 34—51.

Verplanken В., Trafimow D., Khusid I. K., Holland R. W., Steentjes G. M. (2009). Different selves, different values: Effects of self-construals on value activation and use. European Journal of Social Psychology, Vol. 39, No. 6, pp. 909 — 919.

Vives X. (2008). Innovation and competitive pressure. Journal of Industrial Economics, Vol. 56, No. 3, pp. 419-469.

Wallace J. C., Butts M. M., Johnson P. D., Stevens F. G., Smith M. B. (2016). A multilevel model of employee innovation: Understanding the effects of regulatory focus, thriving, and employee involvement climate. Journal of Management, Vol. 42, No. 4, pp. 982-1004.

Wang C. (2013). Can institutions explain cross country differences in innovative activity? Journal of Macroeconomics, Vol. 37, pp. 128 — 145.

Webb T. L., Sheeran P. (2006). Does changing behavioral intentions engender behavior change? A meta-analysis of the experimental evidence. Psychological Bulletin, Vol. 132, No. 2, pp. 249-268.

Williamson С. R. (2013). Disentangling institutional determinants of entrepreneurship. American Journal of Entrepreneurship, Vol. 6, No. 1, pp. 40 — 66.

Xue J., Klein P. G. (2010). Regional determinants of technology entrepreneurship. International Journal of Entrepreneurial Venturing, Vol. 1, No. 3, pp. 291 — 308.

Yang Y., Konrad A. M. (2011). Diversity and organizational innovation: The role of employee involvement. Journal of Organizational Behavior, Vol. 32, No. 8, pp. 1062-1083.

Zhong S., Chew S. H., Set E., Zhang J., Xue H., Sham P. C., Ebstein R. P., Israel S. (2009). The heritability of attitude toward economic risk. Twin Research and Human Genetics, Vol. 12, No. 1, pp. 103 — 107.