Экономист об истории: концепция Дейдры Макклоски

Заостровцев А.П.
к. э. н., проф. кафедры институциональной экономики НИУ ВШЭ
аучный сотрудник Центра исследований модернизации
Европейского университета в Санкт-Петербурге

В ряду наиболее значимых достижений экономистов в области объяснения истории следует назвать две книги Дейдры Макклоски (McCloskey, 2006; 2010а), особо выделив последнюю из них¹. В настоящее время готовится к выходу третий (заключительный) том трилогии, общее представление о котором можно получить из введения к нему и оглавления, выложенных автором на персональном интернет-сайте (McCloskey, 2014b).

Российские экономисты преимущественно знакомы с работами Макклоски, посвященными риторике экономической науки (Макклоски, 2004; 2011; 2012а; Расков, 2005; 2010)². Менее известны ее изыскания в области так называемой «гуманомики» (Макклоски, 2013). И очень ограниченное представление об ее видении причин торжества буржуазной экономики в эпоху Промышленной революции можно получить из статьи в сборнике «Нравственность капитализма» (Макклоски, 2012b).

В эволюции взглядов Макклоски, по ее собственному признанию, можно выделить следующие этапы: левый анархизм князя Кропоткина (в 14 лет); социализм в духе Джоан Баэз (в 16 лет); кейнсианская экономика (в 19 лет); экономика, основанная на инженерном подходе (в 21 год); экономика спроса и предложения (в 25 лет); абсолютная приверженность чикагской школе (в 30 лет); австрийская школа (в 48 лет); в 68 лет — гуманомика как экономика полноценных людей (McCloskey, 2011. Р. 46). В настоящее время Макклоски является профессором экономики и истории в Иллинойском университете в Чикаго и всемирно признанным специалистом в области экономической истории. Однако круг ее профессиональных интересов гораздо шире: она также занимает профессорские должности по теории коммуникации и английской словесности.

По всей видимости, именно огромный интерес к различным областям знания не позволил Макклоски удержаться в узких рамках традиционного и замкнутого на себе магистрального направления современного экономического анализа. Выйдя за эти рамки, Макклоски обрела «имя собственное»: ее творчество мало похоже на рассуждения абсолютного большинства, включая и представителей популярной нортовской школы новой институциональной экономической истории, и отличается оригинальными методами и подходами. С Макклоски можно и нужно спорить, но необходимо признать, что фундаментальные работы позволяют сравнивать ее с Ф. Броделем (1902-1985), если судить по масштабу личности и поставленных в научных трудах вопросов и решаемых задач³. При этом надо подчеркнуть, что идеологически Макклоски и Бродель — антагонисты: первая явно склонна к либертарианству австрийской экономической школы, а в Броделе видят предшественника мир-системного анализа как одного из наиболее влиятельных левых течений современной общественной мысли.

Макклоски выражает — в чем мы убедимся не раз — открытое и бескомпромиссное неприятие материалистического взгляда на историю. Необходимо обратить внимание на тот факт, что в рассмотрении идей как источников исторической динамики у нее был великий предшественник — Людвиг фон Мизес (2007)⁴. Как и экономисты австрийской школы, Макклоски решительно восстает против позитивистских конструкций неоклассики и всех ее последователей. На их место она поставила риторику⁵, обосновав ее влияние на ход истории и экономическое развитие народов.

Что мешает экономисту понять историю?

Макклоски неоднократно сравнивает экономическую историю человечества с хоккейной клюшкой. Длинная рукоятка клюшки символизирует исторический период продолжительностью 2000 лет, когда человек жил в среднем на 3 долл. в день, а короткий загнутый крюк — последние два столетия, в течение которых его благосостояние в среднем увеличилось до 33 долл. в день. Это «великое обогащение», начало которого условно датируется 1800 г., пока, как известно, необъяснимо (McCloskey, 2014а). Точнее, все имеющиеся гипотезы на этот счет не получают сколько-нибудь широкого признания и научный консенсус по этому вопросу пока не достигнут.

Макклоски предлагает собственную оригинальную трактовку источника устойчивого экономического роста и, главное, его отправной точки — исходного импульса. Однако начать следует с критики, которой она подвергает экономическую теорию, поскольку, как говорится в подзаголовке книги о буржуазном достоинстве, эта теория не может объяснить современность. В чем причина такой несостоятельности? Если кратко, то в ее ограниченности, в неспособности видеть в человеке что-либо иное, кроме действующего в условиях внешних ограничений максимизатора собственной полезности — концепция Max U, по Макклоски. Она называет экономистов, придерживающихся такого видения человека, «самуэльсоновцами» (Samuelsonian). Название, как легко догадаться, происходит от фамилии нобелевского лауреата П. Самуэльсона (1915-2009), подход которого предполагает, «что любой экономический вопрос можно рассматривать как задачу максимизации полезности стремящихся к ней индивидов при наличии ограничений» (McCloskey, 2010а. Р. 456). При этом Макклоски, в силу своей склонности к философско-филологическому анализу, неоклассическое видение человека как рационального агента и построенные на этом модели поведения называет метафорой⁶.

Критике концепций источников современного роста Макклоски посвящает большую часть своей последней по времени книги. Она делит их на две большие группы: теоретиков накопления, к которым относятся большинство неоклассических экономистов и значительная часть историков, и теоретиков инноваций⁷. Первые исходят из того, что решающим для ускорения роста после 1800 г. стало усиленное накопление капитала. Относя себя ко второй группе, Макклоски ведет острую полемику со многими ее сторонниками. Так, возражениям Кларку посвящены три главы «Буржуазного достоинства» (гл. 30-32). У Кларка ее возмутило то, что она называет социал-дарвинизмом и «культурным шовинизмом»⁸.

Однако начинает свою критику Макклоски с традиционных теорий, призванных объяснить так называемый «великий факт» (начало современного экономического роста), в которых на первый план выдвигается роль бережливости, умеренности и накопления капитала (главы 14-19). Далее в качестве претендентов на роль «первой скрипки» последовательно отвергаются развитие транспортных путей и средств (глава 20), природные ресурсы - особенно уголь (главы 21-22), торговля (главы 23-25, 28), рабство, империализм и эксплуатация в целом (главы 26-27, 29), институты — права собственности и политический плюрализм (главы 33-37), наука (глава 38). Роль последней на начало промышленной революции не была заметной. В эпоху развертывания этой революции паровая машина дала больше науке, чем наука ей. Ведь «даже сегодня, как показывают расчеты, явно преобладающая часть экономического роста имеет мало или не имеет ничего общего с наукой» (McCloskey, 2010а. Р. 360).

Интересно подробнее рассмотреть возражения Макклоски против исторических концепций новой институциональной экономики, поскольку на первый взгляд представляется, что у нее и Д. Норта с его соавторами (Норт и др., 2011) и последователями (Acemoglu, 2008; Acemoglu, Robinson, 2012; Allen, 2012 и др.) должно быть больше общего, чем различий. Но, по ее мнению, это не так. Их она также относит к «самуэльсоновцам». Основным актором в истории Норт считает Max U — непривлекательного максимизатора полезности, или Homo prudence (человека расчетливого)⁹. Его Макклоски противопоставляет альтернативным концепциям человека: например, Homo ludens («человек играющий») по Й. Шумпетеру (1883-1950) и Ф. Найту (1885-1972) или Homo loquens («человек говорящий») — видению человека, которое разделяют большинство не относящихся к экономистам обществоведов. Сама Макклоски солидарна с последними (McCloskey, 2010а. Р. 297).

Критика нового институционализма «в стиле Норта» дана не только в соответствующих главах книги, но и в рецензии на книгу Аллена (McCloskey, 2013). Позицию Аллена Макклоски критикует за институционализм и, главным образом, за приписывание избыточного влияния британской публичной власти на успехи страны. Утверждается, что, согласно точке зрения Аллена (и других, включая Норта и его соавторов), могущественное британское правительство выступало предварительным условием экономического роста. По мнению же Макклоски, «оно было по преимуществу препятствием, в обычной манере сосредоточиваясь на поиске ренты и военных расходах» (McCloskey, 2013. Р. 365).

Как негативный факт отмечается отсутствие межстрановых сравнений у Аллена, его зацикленность на истории Англии. При этом почти аналогичное обвинение предъявляется Норту и его соавторам по книге «Социальные порядки». Макклоски иронизирует, что книга, носящая «скромный» подзаголовок «Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества», очень неполно отражает эту историю. В ней присутствуют только Англия, Франция и США. Что же касается Аллена, то ему стоило бы ответить на вопрос: почему аристократия и служивый класс, которые, по его мнению, оказались столь благотворны для Великобритании, не привели к процветанию Османскую империю, Российскую империю, Японию в эпоху Токугавы и т.п.? (McCloskey, 2013. Р. 366).

Подход Норта Макклоски критикует за преувеличенное, с ее точки зрения, внимание к правам собственности. В частности, она утверждает, что законодательство о контрактах и правах собственности было хорошо разработано и применялось в Англии еще до Эдуарда I, то есть до 1272 г. Возражает Макклоски и против известной позиции Норта о том, что изобретение патентов в Англии в 1618 г. стало инновацией в правах собственности, повысило эффективность и, как следствие, вызвало промышленную революцию (McCloskey, 2013. Р. 367; Мокуг, 2009).

Особенно непримиримое отношение Макклоски демонстрирует к взглядам Д. Асемоглу на институты как источник развития (Acemoglu, 2008). И, опять же, лейтмотивом выступают права собственности, на которых, по мнению Асемоглу, основан экономический рост: есть права собственности (сейчас или в прошлом) — есть и рост, нет прав — нет и роста. Макклоски продолжает настаивать, что права собственности и прочие приписываемые позднейшим эпохам институты существовали давно (McCloskey, 2010а. Р. 320-322), а завершает полемику типичным для нее упреком в незнании реальной истории, ошибочной трактовке темы роста и институтов в целом¹⁰.

В целом, для Макклоски типичен полемический прием, который можно сформулировать так: «А это уже было и не помогло». Раскроем его. Находится исторический прецедент существования той или иной характеристики, которую тот или иной ее оппонент выдает за решающий фактор «великого расхождения» Запада и Востока. Это хорошо видно на примере критики институционалистов за их акцент на правах собственности. «Китай, например, — пишет она, — имел гарантированные права собственности на землю и коммерческие товары на протяжении тысячелетий». При династиях Мин и Цин (1368-1911) «право собственности и контрактов соблюдалось как для верхов, так и для низов, как это было на протяжении большей части китайской истории» (McCloskey, 2010а. Р. 322). Итак, право собственности было, а промышленной революции не было¹¹. Значит, делает вывод Макклоски, право собственности не было решающим фактором изменения картины мира по причине резкого возвышения Запада (при этом, конечно, значимость прав собственности для успешного развития не ставится под сомнение).

Выступая на семинаре в Индии, Макклоски не смогла удержаться от демонстрации расхождений с воззрениями Лала, с его оценкой значения второй папской революции¹². Возражение вполне естественное и само собой напрашивающееся: почему так много времени прошло между этим событием и Промышленной революцией? Главная проблема в том, что эпоха модерна пришла именно из Голландии и Англии, а не из других европейских стран, которых, по идее, должна была не в меньшей степени затронуть папская революция (McCloskey, 2014а).

Один из основных моментов полемики Макклоски с новыми ин-ституционалистами - неверная, по ее мнению, интерпретация ими институтов как ограничений человеческого поведения. Институты они считают некими дополнительными и экзогенными неденежными ограничениями. «С индивидуальной точки зрения эти ограничения свалились с неба» (McCloskey, 2010а. Р. 298).

В противовес своим оппонентам Макклоски пишет, что неэкономисты представляют культурную риторику¹³, язык одновременно в качестве ограничения и творения, как стимул и импульс, как компромисс и искусство, как сообщество и разговор. «Институты не просто ограничивают человеческое поведение, задавая цены, на которые у людей есть стимулы реагировать. Они выражают человечность, придавая ей смысл» (McCloskey, 2010а. Р. 298).

И лишь некоторые экономисты, принадлежащие к австрийской школе и старому институционализму, уловили, что институты имеют отношение к смыслам, которые вырабатываются людьми. В частности, здесь Макклоски ссылается на Л. Лахмана (1906-1990), рассматривающего язык (речь) как построение мысли, поддержанное общественным одобрением и скрытыми дискурсивными смыслами (McCloskey, 2010а. Р. 302).

Центральный мотив критики мейнстрима основан на том, что в нем акцент сделан лишь на одном человеческом качестве — расчетливости {prudence). Расчетливость как таковую Макклоски не отвергает и рассматривает как одну из добродетелей, но только как одну наряду с другими. При этом отмечает, что расчетливость присуща не только человеку, но, например, крысе, ищущей сыр, или даже ростку травы, пробивающемуся к свету. Однако такие качества (или добродетели), как умеренность и смелость, любовь и справедливость, надежда и вера, свойственны исключительно человеку. «В отличие от расчетливости, которая характеризует любую форму жизни и квази-жизни, вплоть до бактерий и вирусов, другие, не связанные с нею качества являются характеристиками человеческой уникальности, а также человеческой речи и смыслов» (McCloskey, 2010а. Р. 303).

Норт говорит об ограничениях и правилах игры, забывая, что они, будучи «выражены человеческим языком, имеют человеческий смысл». Например, такое ограничение, как зажегшийся перед водителем красный свет, воспринимается по-разному в зависимости от отношения к государству, дорожной полиции и т.п. Для некоторых это успокаивающий, а для других — раздражающий фактор (McCloskey, 2010а. Р. 304).

Макклоски неоднократно называет перечисленные выше добродетели (проще говоря, качества человека), выходящие за пределы анализа Max U, неоспоримыми и во многом решающими импульсами экономической деятельности. В бизнесе смыслы значат не меньше, чем любовь в браке, смелость в армии или справедливость в суде.

Если обратиться к традиционному представлению о проблеме принципала-агента, то здесь самый важный вопрос: откуда у менеджера возникают обязательства обеспечивать прибыль? По мнению Макклоски, они вытекают из факта его «этической ответственности». В целом «агент хочет действовать потому, что он придает смысл собственной жизни в качестве менеджера, государственного служащего, экономиста или морального философа. Он — человек с собственной идентичностью, а не счетная машина Max U, подобная траве, бактериям или крысам» (McCloskey, 2010а. Р. 307).

Ограничения делятся на реальные (подобные имеющимся у Max U) и потенциальные — символические, предупреждающие об общественном порицании. Последние не отражены в понятиях «ограничение» или «совместимость по стимулам» (McCloskey, 2010а. Р. 307).

Подводя некоторые итоги, можно заметить, что основная претензия Макклоски к мейнстриму, к которому она относит и новых институцио-налистов школы Норта, заключается в сужении человека до «человека экономического». Это не значит, что расчетливость отсутствует или не является добродетелью. Однако не надо забывать остальные человеческие качества, также определяющие характер поведения. Раз человек далек от Max U, то теория, принимающая обратное в качестве главной исходной предпосылки, не способна адекватно объяснить исторический процесс и в первую очередь причину промышленной революции, устойчивого экономического роста и многократного увеличения благосостояния за последние 200 лет («Великого обогащения»).

«Гуманомика», буржуазные добродетели и буржуазное достоинство

Макклоски в своих построениях опирается на новый для современной эпохи подход, который она описывает словом «гуманомика». Этот термин введен в работе «Буржуазные добродетели» и характеризует экономику «с человеческим лицом» (Макклоски, 2013. С. 37)¹⁴. Макклоски задает вопрос: «Можно ли быть добродетельным и при этом участвовать в создании инноваций, проверенных рынком?» (Там же. С. 38). Ответ на него дается, естественно, положительный.

Макклоски как апологет капитализма видит в нем колоссальный нравственный прогресс человечества¹⁵, по меньшей мере по сравнению с предшествующими эпохами. «Буржуазные добродетели» — отнюдь не оксюморон, как полагают многие, а реальность. В самом начале одноименной книги Макклоски заявляет: «Здесь (в книге. — А. 3.) провозглашается, что для улучшения современного капитализма не нужно его ниспровергать. Напротив, капитализм может быть добродетельным. В падшем мире буржуазная жизнь несовершенна. Но она лучше, чем любая иная доступная альтернатива» (McCloskey, 2006. P. I)¹⁶.

Автор категорически против романтизма, провозглашающего этическое превосходство образа жизни предков. Напротив, «рынки и даже сильно оклеветанные корпорации в большей степени способствуют расширению и углублению дружеских отношений, чем атомизм полноценного социалистического режима или клаустрофобия и мертвящая атмосфера „традиционной" деревни» (McCloskey, 2006. Р. 138). Во времена, когда царили древние добродетели чести и смелости воина, дружбу заводили ради того, чтобы защитить себя от нападения, а в условиях буржуазных добродетелей мы доверяем незнакомцам и вовлекаем их в расширенный порядок разделения труда, что приносит нам выигрыш. Доверие и дружба являются одновременно и основой рыночной экономики, и побочным продуктом ее экспансии.

Главное, что хочет сказать нам автор книги «Буржуазные добродетели»: нельзя сводить их только к расчетливости, которая в отсутствие других добродетелей трансформируется в порок — жадность. Проверенные рынком инновации и поставки воспитали и иные добродетели, которые были перечислены выше. Более того, как отмечает Макклоски, капитализм без них работает плохо. Дело в том, что «институты функционируют успешно или неуспешно в соответствии с этикой субъектов, а не с правилами игры» (McCloskey, 2014b). Утрата добродетелей опасна, ибо открывает путь к государственному интервенционизму под предлогом плохой работы рынков. В итоге «у нас есть выбор между коллективным благом, проистекающим от буржуазных добродетелей, и коллективным благом, поступающим в приказном порядке от правительства» (McCloskey, 2006. Р. 48).

Деловой образ жизни лучше воровства (dealing is better than stealing). Страны, где правит воровство, а не деловые отношения, становятся бедными и остаются таковыми. Капитализм не несет ответственности за беды, которые ему приписывают. Вопреки Марксу и его последователям Макклоски утверждает, что «большинство бед были следствием разрушения капитализма» (McCloskey, 2006. Р. 3). Так, войны — это реакция на капитализм, а не его результат.

Отрицая приписываемые капитализму грехи, Макклоски заключает, что «рынки и буржуазная жизнь не всегда пагубны для человеческого духа» (McCloskey, 2006. Р. 4) и что «участие в капиталистических рынках и буржуазных добродетелях сделало мир цивилизованным» (McCloskey, 2006. Р. 26). Проповедь нравственности капитализма по своей силе и убежденности не уступает трудам знаменитой Айн Рэнд¹⁷. Позиция Макклоски при этом диаметрально противоположна взглядам многих критиков капитализма, но в первую очередь вспоминается В. Зомбарт, в книге которого «Герои и торгаши» высшие человеческие достоинства ассоциируются с моралью воинствующих героев, а низменные человеческие качества — с моралью мирных коммерсантов и обывателей (Зомбарт, 2005).

Решительный отход от неоклассической традиции привел Макклоски примерно к тому же видению истории, которого придерживался Мизес¹⁸. Причиной «возвышения Запада», как пишет Беттке, характеризуя точку зрения Макклоски, оказался «широко распространенный и значительный сдвиг в общественном мнении в отношении жизни и деятельности буржуазии» (Boettke, 2012. Р. 754). В чем же заключался этот сдвиг? Произошло то, что Макклоски называет «буржуазной переоценкой»: «Двойное этическое изменение, придавшее достоинство и свободу обычной буржуазной жизни, привело к господству смысла и восприимчивости, благодаря которым мы до сих пор извлекаем выгоду» (McCloskey, 2010а. Р. 403). Для нее «современный мир не есть продукт новых рынков и постоянных инноваций, но результат изменившегося отношения к ним» (Макклоски, 2013. С. 38).

Главу о том, что изменило мир, верная риторическому подходу Макклоски назвала очень просто: «Это были слова» (McCloskey, 2010а. Р. 385). Решающей оказалась радикальная перемена в «общественных разговорах» (public talks), отражавшая сдвиг в доминирующих идеях и общественном мнении. «Изменения в риторике породили революцию в том, как люди видят себя и как они видят средний класс, буржуазную переоценку ценностей. Люди стали терпимыми к рынкам и инновациям» (McCloskey, 2010а. Р. 386). Когда быть «буржуазным» в глазах общества стало не стыдно, а, напротив, достойно и почетно, был дан старт промышленной революции и современному экономическому росту¹⁹.

Макклоски констатирует: «Факторы возникновения и воспроизводства современного мира не носили материальный характер. Как ни странно, это были идеи, новые экономические идеи свободы для рядовых людей и новая социальная идея, провозглашающая их достоинство» (McCloskey, 2014b). При этом особо подчеркивается бесплодность всех разновидностей «исторического материализма» — как правого, так и левого толка (McCloskey, 2010а. P. XI). Утверждения, что переход в риторике от аристократически-религиозных к буржуазным ценностям должен иметь экономические или биологические корни, определяются как «экономико-материалистический предрассудок» (McCloskey, 2014а)²⁰.

Итак, в основе величайшего поворота в истории человечества лежит риторика, провозглашавшая достоинство и свободу и ставшая в таком качестве обыденным явлением («повседневным разговором»). Достоинство и свободу трудно разъединить, но все-таки достоинство можно рассматривать как социологический фактор, а свободу — как экономический. «Достоинство имеет отношение к мнениям, которые другие имеют о лавочнике. Свобода относится к законам, которые его ограничивают» (McCloskey, 2010а. Р. И). Законы можно изменить без изменений в общественном мнении, а общественное мнение может меняться без изменения законов. Примером первого может служить «сухой закон» в США, примером второго — мысль о независимости, ставшая популярной среди колонистов Северной Америки (McCloskey, 2010а. Р. 11).

Так что важнее или, как это сформулировали бы марксистские философы, что первично: достоинство или свобода? Читателям недвусмысленно дается понять, что пальма первенства принадлежит достоинству. «Свободы, скажу я для просвещения моих либертарианских коллег, самой по себе недостаточно» (McCloskey, 2010а. Р. 404). Если не будет, говоря словами Шумпетера, «уважающей бизнес цивилизации», то свобода не поможет. И тут же приводится очень наглядный и трагический пример: судьба евреев в Европе. Формально, в рамках законодательства, евреи в XVIII-XIX вв. были уравнены в правах с остальными гражданами, но презрительное отношение к ним и их занятиям со стороны общественного мнения привело в итоге к «окончательному решению» (McCloskey, 2010а. Р. И).

В историческом плане обретенные буржуазией достоинство и свобода стали для мира положительными экстерналиями. Они не только принесли благосостояние всем, но и стали доступным образцом для подражания. Утвердившись изначально в северо-западной Европе, эти качества начали свое шествие по миру. Нельзя сказать, что триумфальное, но в целом довольно успешное — о чем свидетельствует хотя бы «клюшка Макклоски».

Когда достоинство и свобода обретают реальные черты, то возникают инновации. «Идея достойной и свободной буржуазии привела к идеям парового двигателя, массового сбыта и демократии» (McCloskey, 2010а. Р. 25). При этом люди стали толерантными к рынкам и инновациям. В то же время именно инновации, а не простое наращивание промышленных инвестиций, имеют решающее значение для экономического роста (McCloskey, 2010а. Р. 133) и соответственно ведут к «великому обогащению».

Опираясь на приведенные выше суждения Макклоски, попытаемся схематично представить ее видение цепочки событий, ведущих от двух тысячелетий застоя к современности (см. рисунок). Все начинается с радикального изменения в риторике, когда на смену одному герою (воину-аристократу) приходит другой (буржуа с его коммерцией). Обретая в общественном мнении достойный облик, он добивается свободы, ставя государство в узкие рамки служения во имя обеспечения общих гарантий хозяйственной жизни. Это создает условия для потока инноваций, выводящих на траекторию устойчивого экономического роста и, как следствие, порождающих немыслимый прежде уровень массового благосостояния.

В изложенной концепции привлекают внимание два момента. Во-первых, совершенно не характерное для экономиста полное освобождение от материализма — поиска неких «объективных» оснований решающего сдвига в человеческой истории²¹. «Попытки объяснить современный мир исключительно в рамках экономического материализма - будь то исторический материализм левых или экономические теории правых - ошибочны. Ключ к разгадке - идеи человеческого достоинства и свободы» (Макклоски, 2012b. С. 39). И речь здесь не только о примитивном материализме в воззрениях на природу развития и отсталости, но и об институциональном подходе, где институты определяются как ограничения и одновременно стимулы человеческого поведения. «Экономисты хотят, чтобы Великие изменения были делом нортовских „институтов", потому что стимулы видятся главной историей промышленной революции и современного мира» (McCloskey, 2010а. Р. 353). Природа этой склонности экономистов, согласно Макклоски, в том, что «ограничения и стимулы» — язык, с первых шагов понятный тем экономистам, кто воспитан в самуэльсоновской традиции. Добродетели, достоинства и прочее представляются им некими фантомами. «Идентичность, честность, этика, справедливость, умеренность, профессионализм, идеология, идеи, риторика, любовь, вера, надежда не имеют ничего общего с чем-нибудь в экономике, — заявляют мои заблуждающиеся друзья» (McCloskey, 2010а. P. 353)²².

Во-вторых, в рассмотренной концепции философский идеализм доводится до логического завершения: принципиальное изменение риторики и отражающихся в ней идей объявляется источником фундаментальных перемен в экономике, решающим импульсом развития. Не прибегая к оценочным суждениям в отношении видения мира «по Макклоски», заметим, что оно неуязвимо к критике по схеме «а это уже было и не помогло» (которую, как отмечалось выше, активно применяет она сама по отношению к взглядам оппонентов). Дело в том, что идеи, соединяющие человеческое достоинство и свободу с буржуазным образом жизни, а также отвечающие этому единению общественные настроения впервые появились во второй половине XVIII в. в Великобритании и ранее — в Нидерландах. Очевидно, что это уникальный исторический феномен, не имевший аналогов в прошлом²³. Рутинными практиками (торговлей, инвестициями) или знакомыми человечеству за сотни лет до промышленной революции институтами, включая права собственности, объяснить взлет человечества к вершинам благосостояния за столь малую часть его истории действительно невозможно²⁴.

Предупреждения и рекомендации

Если идеи, обернувшись широко распространенной в обществе риторикой, могут породить прогресс, то они же могут и убить его. В этом суть опасений Макклоски. Впрочем, и здесь она не первооткрыватель. Мизес, первым выявив решающую роль идей и общественного мнения в качестве творцов истории, еще в 1956 г. написал об антикапиталистической ментальности и угрозах, которые она несет (Мизес, 2013. С. 259-377). Поэтому Макклоски можно рассматривать как последовательницу великого австрийца. «Если новая риторика инноваций — порождающая причина современного мира, то вероятно, хотя логически не неизбежно, что с потерей идеологии можно потерять современный мир. Другими словами, Век инноваций мог порождать антикапиталистические идеологии, способные разрушать инновации» (McCloskey, 2010а. Р. 442). В числе таких идеологий фашизм и коммунизм, а в более «хронической» форме — презрение творческой интеллигенции к буржуазии. Сегодня оно воплощается преимущественно в различных экологических движениях. Все это реакция на буржуазию и ее инновации, а также на ее рациональный образ мышления (McCloskey, 2010а. Р. 442)²⁵.

В свое время марксизм и прочие реакционные взгляды отравили политическую жизнь на 150 лет (McCloskey, 2010а. Р. 449). Сейчас Макклоски больше всего опасается экологических движений, называя их новой альтернативой (не в смысле противоположности, а в смысле иного воплощения той же, по сути, идеи) центральному планированию и новой гражданской религией, которая со школьных лет проникает в умы и даже в США вытесняет в качестве таковой буржуазную экономику (McCloskey, 2010а. Р. 433-434). В то же время системное изложение ею позитивного и негативного влияния идей еще предстоит увидеть. Напомним, что в готовящейся к выходу монографии будет показано, что рынки и инновации сначала считались добродетельными (1600-1848), а потом стали вызывать подозрение. Рубежом стал 1848 год, когда в Европе произошли революции (напомним, что это и год публикации «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса).

Предварительный рассказ Макклоски о готовящемся томе и его структуре позволяет сделать вывод, что проведен серьезный конкретный анализ истории идейных течений и их последствий на основе методологических установок автора (McCloskey, 2014b). Предупреждением об опасности оказывается, конечно, анализ периода, когда рынки и инновации стали оцениваться негативно. Автор далеко не всегда может объяснить, почему антирыночная идеология становится доминирующей. Мизес, например, выделял такие мотивы, как зависть и ненависть, и рекомендовал прочитать посвященное зависти исследование Г. Шека²⁶ (Хюльсманн, 2013. С. 700). Макклоски упоминает зависть, но в целом, по ее меткому выражению, идеи — это «темная энергия истории» (McCloskey, 2010а. Р. 447). Впрочем, согласно Мизесу, об идеях можно сказать только то, что они появились²⁷. Макклоски, пытаясь ответить на вопрос, почему именно в северо-западной Европе утвердился капитализм, называет место появления идей и захват ими умов «черным лебедем»²⁸, правда упоминая, что этот «лебедь» был реакцией мировоззрения на Реформацию, революцию, чтение (McCloskey, 2014b).

В готовящемся к изданию труде — кроме интеллектуального поворота как следствия реакции на 1848 г. — рассматривается дальнейшее перерождение буржуазных добродетелей в грехи по причине их привязки к антибуржуазным идейным течениям и придания им гипертрофированного характера. Так, национализм стал воплощением избыточной веры, а социализм — избыточной надежды. В то же время такая добродетель, как расчетливость, напротив, оказалась в дефиците у артистической богемы и интеллектуалов (McCloskey, 2014а).

В заключительной главе с интересным названием «Иными словами, риторика нас сделала, но может легко и переделать»²⁹ развивается мысль о том, что переворот в риторике не означает глубокого изменения культуры. Так, прорыв Индии к экономическому росту с 1991 г. после многолетнего застоя не сделал индийцев европейцами: они и в 2030 г. будут поклоняться своим богам, как делали это в 1947 г. (год освобождения Индии). Этот поворот в экономической политике связан с риторикой, этикой, с тем, как люди говорят друг с другом (McCloskey, 2014а).

Позиция Макклоски в целом такова: риторику (в отличие от культуры) можно довольно быстро поменять и сделать относительно массовой. Поэтому, с одной стороны, мы имеем сегодня такие феномены, как Китай и Индия с их ускоренным экономическим ростом³⁰. Но именно по причине изменчивости риторики можно все поменять и в обратном направлении. Таким образом, о необратимости исторических изменений говорить не приходится.

После всего сказанного нетрудно догадаться, что рекомендует Макклоски. «Признайте свободу и достоинство буржуазии и откройте путь невиданному процветанию. Сопротивляйтесь этой очевидной идее, и вас ждет предсказуемая стагнация» (McCloskey, 2010а. Р. 397). Как видим, рекомендации даны на все вкусы. После ссылки на успехи Китая Макклоски предлагает следующий рецепт: «Такой подвиг требует радикальных перемен в риторике: прекратите сажать в тюрьмы миллионеров и начните восхищаться ими, прекратите сопротивляться созидательному разрушению и начните позитивно судить об инновациях, перестаньте чрезмерно регулировать рынки и дайте возможность людям совершать сделки, коррумпированные или нет» (McCloskey, 2010а. Р. 397).

В статье «Язык и интересы в экономике: Белая книга о „гуманомике"» приведено определение капитализма, данное Шумпетером в статье для Британской энциклопедии. В ней он заявлял, что «общество называется капиталистическим, если оно доверяет руководить экономическим процессом частным бизнесменам» (цит. по: McCloskey, 2010с). Макклоски считает это лучшим кратким определением, в сущности, оспариваемой ею концепции (имеется в виду не устраивающее ее слово «капитализм») и отмечает, что, доверяя экономику бизнесменам, согласно Шумпетеру, мы развиваем институты частной собственности, частной прибыли и кредита. В этом, по ее мнению, заключается проблематичность перехода к капитализму в России, где сельскохозяйственная земля до сих пор не приватизирована, где частные прибыли все еще подвергаются преследованию со стороны государства, где бросают в заключение миллиардеров, где всех стригут под одну гребенку Сcutting down of tall poppies).

Однако, согласно Макклоски, Шумпетер упускает в этом определении один момент: «Общество — или, в любом случае, люди, которые им управляют, — должны восхищаться бизнесменами» (McCloskey, 2010а). И именно это восхищение добродетелями буржуазии отсутствует в России независимо от того, управляют ею бояре, цари, комиссары или тайная полиция (McCloskey, 2010а). Несомненно, что Россия, по мнению Макклоски, единственная из крупных стран крайне плохо внимает ее рецептам процветания. Скорее Россия следует ее представлениям о том, как организовать стагнацию³¹.

Вторая рекомендация Макклоски обращена к экономистам и вытекает из ее видения движущих сил экономического развития. «Оценки, мнения, разговоры на улицах, воображение, ожидания, надежды — это то, что движет экономику. Другими словами, вы не должны быть материалистами, отрицающими силу идей только потому, что вы — экономисты» (McCloskey, 2010а. Р. 8).

---

¹ При первом обращении бросается в глаза подзаголовок: «Почему экономисты не могут объяснить современный мир?».

² На русский язык пока не переведена основополагающая работа Макклоски по риторике экономической науки (McCloskey, 1998).

³ Эта высокая оценка не преувеличение автора. Например, представитель современной австрийской школы (н одноііременно виргинской школы политической экономии) П. Беттке в рецензии на книгу « Буржуазные добродетели» констатировал, что «книгу Дейдры Макклоски следует признать наиболее амбициозной работой по политической экономии, опубликованной за полстолетия (возможно, и за целое столетие)» (Boettke, 2007. Р. 85). А ведь потом последовала еще более значимая книга о достоинстве буржуазии, не говоря уже о предстоящей публикации.

⁴ Подробнее о теории истории Мизеса и австрийской экономической школы см. в: Заостровцев, 2011.

⁵ Как отмечает Дж Хан, «в 1980-е годы она восстала против конструкций позитивизма в пользу риторического подхода, утверждая, что экономика - это не просто доказательство теорем и статистические выводы, но также аналогии, метафоры и нарратнв» (High, 2013. P. 347).

⁶ «Неоклассики... очень любят свою метафору, представляющую людей как счетные машины. Проблема в том, что они приписывают этой метафоре „позитивный" и „объективный" статусы» (Макклоски, 2012а. С. 413). При этом «предполагается, что мир „похож" на сложную модель и его параметры похожи на легко вычисляемые и доступные показатели» (Макклоски. 2011. С. 294).

⁷ К разделяющим последнюю точку зрения Макклоски относит Дж. Мокира (Мокуг, 2002, рус пер.: Мокир, 2012), Дж. Голдстоуна (Goldstone, 2009; рус пер. Голдстоун, 2014), Г. Кларка (Clark, 2007; рус. пер.: Кларк, 2012) и Д. Аллена (Allen, 2012). Подробнее см : McCloskey, 2010b.

⁸ В книге Кларка «Прощай, нищета!» развивается следующая идея: имущие классы в Англии были гораздо более многодетны, чем остальное население. Отсюда многие из потомков вынуждены были не рассчитывать иа наследство или «теплые места», а спускаться вниз по социальной лестнице Таким образом буржуазные ценности передавались в массы. Более того, эти ценности, возможно, даже «проникали в генетику», передаваясь из поколения в поколение. В дальнейшем это обернулось, по выражению Кларка, «хроническим культурным преимуществом». Многим странам поэтому трудно адаптировать разработанные в богатых странах технологии, поскольку они «рассчитаны на дисциплинированную и добросовестную рабочую силу, заинтересованную в результатах своего труда» (Кларк, 2012. С. 33).

⁹ В книге «Буржуазные добродетели» Макклоски более снисходительна к Норту и его единомышленникам. По ее мнению, экономисты, подобные Норту, рассматривая историю институтов, увидели, «что с 1500 г. помимо максимизации полезности в ее узком определении происходило что-то еще» (McCloskey, 2006. Р. 2). В рецензии на «Буржуазное достоинство» Беттке замечает, что работа Норта по ментальным моделям, его поворот к когнитивной науке и уход от строгой неоклассической модели выбора находятся в одном русле с тем, на чем делает акцент Макклоски. Беттке приходит к выводу, что критика Макклоски относится к Норту периода написания книги «Структура и изменения в экономической истории» (1981), а не к работе 2005 г. «Понимание процесса экономических изменений» (Boettke, 2012. P. 755). Впрочем, Макклоски с Беттке не согласилась бы, что видно из ее критического отношения и к последним работам Норта (McCloskey, 2013).

¹⁰ «Асемоглу воспринимает историю ужасающе неверно во всех важных аспектах, а более широкая постановка проблемы у него целиком ошибочна» (McCloskey, 2010а Р. 322).

¹¹ По всей видимости, утверждение о правах собственности в далекие докапиталистические эпохи и особенно в Китае - самое слабое звено в ее критике институционалистов. Индийский исследователь Д. Лал пишет о расцвете Китая в эпоху династии Сун (XI в.), одновременно отмечая «хищническое партнерство между правительством и бизнесом», которое он обозначает современным термином «клановый капитализм» (crony capitalism). В результате процесс достижения интенсивного экономического роста был прерван «из-за неудачи в обуздании хищнических рентоориентированных инстинктов государства...» (Лал, 2007. С. 63) Можно лишь предположить, что воспитанному в аигло-саксонских традициях автору очень трудно понять колоссальное расхождение между формально декларированными правами собственности и реальной практикой, где сама личность человека не защищена от произвола государства, а следовательно, и его собственность, какими бы хорошими и четко прописанными юридическими законами она ни гарантировалась на бумаге. В современной России передел собственности в пользу наиболее близких к центру государственной власти лиц происходит именно через механизм ограничения свободы личности: от случаев с В. Гусинским и М. Ходорковским до эпизода с В. Евтушенковым. В качестве исторической аналогии можно вспомнить, что богатый крепостной крестьянин в России не был полноправным собственником своего богатства, поскольку как личность не принадлежал сам себе.

¹² В книге «Непреднамеренные последствия» индийский экономист пишет о так называемой «второй папской революции», совершенной в 1075 г. Григорием VII, как о важнейшем факторе возвышения Запада Папа издал буллу, в которой вознес церковную власть над светской. Церковь была поставлена выше государства, и тем самым ее права собственности становились неприкосновенными Впоследствии такое отношение к правам собственности и другим необходимым рыночной экономике институтам распространилось, согласно вйденню Лала, на светское общество (Лал, 2007).

¹³ Риторика определяется в широком и узком смыслах. Во-первых, «все не сопряженные с насилием действия являются убеждением, peitho, пространством риторики, естественного согласия, взаимовыгодного интеллектуального обмена» (Макклоски, 2012а. С. 403). «Под риторикой понимаются изучение и применение убеждающих формулировок и выражений» (Макклоски, 2004. С. 748). Во-вторых, «риторика - это выступление с речью перед аудиторией. Все речи, предназначение которых состоит в том, чтобы убедить других, являются риторическими» (Макклоски, 2012а. С. 415).

¹⁴ В размещенной на персональном сайте Макклоски предварительной версии предисловия к третьему тому трилогии говорится: «Я отстаиваю, вместе с Бартом Уилсоном... а также с такими экономистами-предшественниками, как Альберт Хиршман, Кеннет Боулдннг, Фрэнк Найт и вплоть до благословенного Адама Смита, „науку гуманомикн", то есть экономику, которая использует и математику, и статистику, и эксперименты, но использует также и кино, песни, историю, биографии, лингвистику, философию, теологию и литературоведение» (McCloskey, 2014b).

¹⁵ Макклоски если и употребляет термин «капитализм», то всегда ставит это слово в кавычки, чтобы оно не вводило людей в заблуждение. По ее мнению, на смену ему должен прийти Другой, менее раздражающий термин «проверенные рынком усовершенствования и поставки» (market-tested improvement and supply) (McCloskey, 2014a). Здесь в плане критики Макклоски можно смело утверждать, что такое определение никогда не приживется ни п научной, ни в обывательской риторике. Вся история человеческой мысли показывает, что устоявшимися становятся только краткие наименования, состоящие не более чем из двух слов. Более того, при прочих равных, более выигрышно выглядит понятие, которое определяют одним словом.

¹⁶ Очевидна проводимая автором параллель со знаменитым высказыванием У. Черчилля о демократии «Демократия наихудшая форма правления, за исключением всех остальных, которые нам доводилось время от времени испытывать»

¹⁷ «Нравственное оправдание капитализма в том, что это единственный уклад, созвучный природной разумности человека, гарпнтирующнй человеку человеческое существование и руководимый принципом справедливости» (Рэнд, 2003. С. 33 34)

¹⁸ Мизес считал, что «идеи творят историю, л не наоборот» (Мизес, 2005. С. 81), и выделял решающую роль общественного мнения «Общественная система, какой бы полезной она ни была, не может работать, если ее не поддерживает общественное мнение» (Там же. С 744).

¹⁹ Возражая Кларку, Макклоски подчеркивает: «Эффективны не коммерческие добродетели, наследуемые людьми, а коммерческие добродетели, ими превозносимые» (McCloskey, 2010а. Р. 274).

²⁰ «Историки экономики до сих пор не смогли открыть хотя бы одного материального фактора, существенного для британской индустриализации» (McCloskey, 2010а. Р. 168). «Короче говоря, изменения в общественных идеях объясняют промышленную революцию, а не материальные и экономические факторы» (McCloskey, 2010а. P 438)

²¹ Социологи напоминают Макклоски, что если для экономистов такой освобожденный от материализма подход во многом нов, то для социологов он вполне привычен. Дж. Маккейб заявляет, что экономической социологии есть что предложить для решения интересующих Макклоски проблем, и ставит перед ней целый ряд уточняющих вопросов, на которые ей желательно ответить, чтобы конкретизировать свое видение влияния идей на развитие (McCabe, 2012). По неизвестным нам причинам в комментарии на дискуссию по ее книге на страницах Journal of Socio-Economics Макклоски ответила всем ее участникам, кроме Маккейба (McCloskey, 2012). Надо заметить, что работы социологов почти не представлены в ее книге, также нет ни одной ссылки на работу Мизеса «Теория и история», в которой экономист явно пишет о решающей роли идей

²² Макклоски так описывает представления своих многочисленных «друзей-экономистов» и даже специалистов в области экономической истории. Они «пришли к выводу, что воздействие идей на экономику осуществляется исключительно или в основном через „институты", включающие в себя стимулы. Они хотят, чтобы это было правдой, поскольку понимание институтов как ограничений легко согласуется с их самуэльсониаиским экономическим мировоззрением» (McCloskey, 2010а. Р. 351). Очевидно, что поэтому она отвергает предложение К. Уильямсона включить «достоинство и свободу» в расширенное определение институтов (Williamson, 2012) В ответ на это предложение Макклоски пишет, что отнюдь не институты управляют человеческим поведением. «Главная проблема Норта и компании в том, что они игнорируют центральный факт человеческой социальности - язык» (McCloskey, 2012. Р. 751).

²³ В России до сих пор популярен веберовский миф о протестантской этике. Макклоски специально посвящает его критическому разбору главу в книге «Буржуазное достоинство» (гл. 16) и, обобщив результаты исследований, констатирует, что «связь между кальвинистской ортодоксией и деловой психологией постоянно опровергалась после того, как о ней написал Вебер». Более того, сам Вебер отказался от этой гипотезы после 1905 г. (McCloskey, 2010а. Р 145).

²⁴ Противопоставить логике автора можно лишь схему «а этого не было, потому и не помогло». См. приведенную выше и противостоящую убеждению Макклоски точку зрения на права собственности в докапиталистические эпохи.

²⁵ Макклоски замечает, что «буржуазному дискурсу был брошен вызов, главным образом, путем апелляции к традиционным ценностям, аристократическим или религиозным, воплотившимся в теориях национализма, расизма, социализма, евгеники и энвайронментализма» (McCloskey, 2014а).

²⁶ Книга Шека переведена на русский язык (Шек, 2010).

²⁷ «Идеи, - констатирует Мизес, - конечная данность исторического исследования» (2007. С. 167)

²⁸ Термин «черный лебедь» применительно к абсолютно неожиданному, но имеющему ключевое значение событию, получил распространение у экономистов после выхода в 2007 г. книги финансиста и исследователя финансовых рынков H. Талеба (2014).

²⁹ На английском это сформулировано так: «That is, Rhetoric Made Us, but Can Readily Unmake Us»

³⁰ «Большая Экономическая История нашего времени состоит и том. что Китай и 1978 г, а затем Индия в 1991 г. усвоили либеральные идеи и экономике и стали признавать достоинство и свободу буржуазии, что ранее отвергалось. А затем и Китай, и Индия продемонстрировали взрывной экономический рост» (McCloskey, 2010а. P. XIII).

³¹ Доминирующее общественное мнение и риторика в России демонстрируют устойчивую «антикапиталистическую ментальность». В регулярных опросах «Левада-Центра», проводимых с 1997 г., россияне постоянно предпочитают экономическую систему, основанную на государственном планировании и регулировании, той, что основана на частной собственности и рыночных отношениях (Левада-Центр, 2014 С 56).

---

Список литературы

Голдстоун Дж. (2014). Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории 1500-1850. М.: Изд-во Института Гайдара. [GoldstoneJ. А. (2014). Why Europe? The rise of the West in World History 1500-1850. Moscow: Gaidar Institute Publ.]

Заостровцев А. П. (2011). История и развитие: трактовка австрийской экономической школы. Препринт М-23/11. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге. [Zaostrovtsev А.Р. (2011). History and development: Interpretation by Austrian School. Preprint M-23/11. St. Petersburg: European University at St. Petersburg Publ.]

Зомбарт В. (2005). Торгаши и герои. Раздумья патриота // Собрание сочинений. Т. 2. СПб.: Владимир Даль. С. 8-102. (Sombart W. (2005). Traders and Heroes. Patriot's Reflections // Collected Works. Vol. 2. St. Petersburg: Vladimir Dal. P. 8-102.1

Кларк Г. (2012). Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира. М.: Изд-во Института Гайдара. [Clark G. (2012). A Farewell to Alms: A Brief Economic History of the World. Moscow: Gaidar Institute Publ.J

Лал Д. (2007). Непреднамеренные последствия. Влияние обеспеченности факторами производства, культуры и политики на долгосрочные экономические результаты. М.: ИРИСЭН. [Lai D. (2007). Unintended Consequences. The Impact of Factor Endowments, Culture, and Politics on Long-Run Economic Performance. Moscow: IRISEN.l

Левада-Центр (2014). Общественное мнение — 2013: Ежегодник. М.: Левада-Центр. [Levada-Center (2014). Public Opinion — 2013: Annual. Moscow: Levada-Center Publ.]

Макклоски Д. (2004). Риторика // Экономическая теория / Под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена. М.: ИНФРА-М. [McCloskey D. (2004). Rhetoric // The World of Economics / J. Eatwell, M. Milgate, P. Newman (eds.). Moscow: INFRA-M.]

Макклоски Д.H. (2011). Риторика экономической теории // Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания / Под ред. Я. И. Кузьмииова и др. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2011. С. 252-320. [McCloskey D. N. (2011). Rhetoric of Economics // Origins: Social and Cultural Environment of Economic Activity and Economic Knowledge / Ya. I. Kuzminov et al. (eds.). Moscow: HSE Publ. P. 252-320.1

Макклоски Д. (2012a). Риторика этой экономической науки // Философия экономики. Антология / Под ред. Д. М. Хаусмана. М.: Изд-во. Института Гайдара. С. 399-418. [McCloskey D. (2012а). The Rhetoric of This Economlcs//The Philosophy of Economics. An Anthology / D. M. Hausman (ed.). Moscow: Gaidar Institute Publ. P. 399-418.1

Макклоски Д. H. (2012b). Свобода и достоинство - ключ к пониманию современного мира // Нравственность капитализма. То, о чем вы не услышите от преподавателей / Под ред. Т. Дж. Палмера. М.: Новое издательство. С. 36-39. [McCloskey D. N. (2012b). Liberty and Dignity Explain the Modern World // The Morality of Capitalism: What Your Professors Won't Tell You / T. G. Palmer (ed.). Moscow: Novoe Izdatelstvo. P. 36-39.1

Макклоски Д. (2013). Экономика с человеческим лицом, или гуманомика // Вестник СП6ГУ. Сер. 5. Экономика. >А 3. С. 37-40. [McCloskey D. (2013). Economics with Human Face, or Humanomics // Vestnlk SPbGU. Ser. 5: Ekonomika. No 3. P 37 - 40 I

Мизес Л. фон. (2013). Антиканиталистическая ментальность // Хайек Ф. Капитализм и историки. Челябинск: Социум. С. 259-377. [Mises L. von. (2013). The Anti-Capitalist Mentality // Hayek F. Capitalism and Historians. Chelyabinsk: Sotsium. P. 259-377.)

Мизес Л. фон. (2007). Теория и история: Интерпретация социально-экономической эволюции. Челябинск: Социум. [Mises L. von. (2007). Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution. Chelyabinsk: Sotsium.]

Мизес Л. фон. (2005). Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум. [Mises L. von. (2005). Human Action: A Treatise on Economics. Chelyabinsk: Sotsium].

Мокир Дж. (2012). Дары Афины. Исторические истоки экономики знаний. М.: Иад-во Института Гайдара. [Mokyr J. (2012). The Gifts of Athena: Historical Origins of the Knowledge Economy. Moscow: Gaidar Institute Publ.]

Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. (2011). Насилие и социальные порядки: Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд-во Института Гайдара. [North D., Wallis J., Weingast В. (2011). Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History. Moscow: Gaidar Institute Publ.]

Расков Д. E. (2005). Экономическая теория как риторика // Вестник СПбГУ. Сер. 5: Экономика. Jsfe 3. С. 13-32 . [Raskov D. Е. (2005). Economics as Rhetoric // Vestnik SPbGU. Seria 5: Ekonomika. No 3. P. 13-32.]

Расков Д. (2010). Риторика новой институциональной экономической теории // Вопросы экономики. № 5. С. 81—95. [Raskov D. Rhetoric of the New Institutional Economics // Voprosy Ekonomiki. No 5. P. 81 — 95.]

Рэнд A. (2003). Апология капитализма. M.: Новое литературное обозрение. [Rand А. (2003). Apology of Capitalism. Moscow: Novoe Literaturnoe Obozrenie.]

Талеб H. H. (2014). Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: КоЛнбри; Азбука-Аттикус. [Taleb N. N. (2014). The Black Swan: The Impact of Highly Impropable. Moscow: KoLlbrl; Azbuka-Attikus.]

Хюльсманн Й. Г. (2013). Последний рыцарь либерализма: жизнь и идеи Людвига фон Мизеса. Челябинск: Социум. [Hulsmann J.G. (2013). The Last Knight of Liberalism: Life and Ideas of Ludwig von Mises. Chelyabinsk: Sotsium.]

Шек Г. (2010). Зависть: теория социального поведения. М.: ИРИСЭН. [Schoek Н. (2010). Envy: A Theory of Social Behaviour. Moscow: IRISEN ]

Acemoglu D. (2008). Growth and Institutions // New Palgrave Dictionary of Economics S. N. Durlauf, L. E. Blume (eds.). L.: Macmillan Publishers. Vol. 2. P. 792-797.

Acemoglu D., Robinson J. A. (2012). Why Nations Fail. The Origins of Power, Prosperity and Poverty. N. Y.: Crown Business.

Allen D. W. (2012). The Institutional Revolution: Measurement and the Economic Emergence of the Modern World. Chicago: University of Chicago Press.

Boettke P. (2012). A Behavioral Approach to the Political and Economic Inquiry Into the Nature and Causes of the Wealth of Nations // Journal of Soclo-Economics. Vol. 41, No 6. P. 753-756.

Boettke P. (2007). Deidre McCloskey's the Bourgeois Virtues: Ethics for an Age of Commerce // Economic Affairs. 2007. Vol. 27, No 1. P. 83-85.

Clark G. (2007). A Farewell to Alms: A Brief Economic History of the World. Princeton: Princeton University Press.

Goldstone J. A. (2009). Why Europe? The Rise of the West In World History, 1500-1830. N.Y.: McGraw-Hill Higher Education.

High J. (2013). Deidre McCloskey, Bourgeois Dignity: Why Economics Can't Explain the Modern World // Review of Austrian Economics. Vol. 26, No 3. P. 347-354.

McCabe J. T. (2012). What Can Sociology Teach us About the Ideational Origins of Modernity? Comments on McCloskey's Bourgeois Dignity // Journal of Soclo-Economics. Vol. 41, No 6. P. 772-775.

McCloskey D. N. (1998). The Rhetoric of Economics. 2^nd ed. Madison: University of Wisconsin Press.

McCloskey D. N. (2006). The Bourgeois Virtues: Ethics for an Age of Commerce. Chicago, IL: University of Chicago Press.

McCloskey D. N. (2010a). Bourgeois Dignity: Why Economics Can't Explain the Modern World. Chicago: University of Chicago Press.

McCloskey D. N. (2010b). Humanomics: Values and Innovation, http://www.catounbound.org/2010, 10 12 deirdre-mccloskey/humanomics-values-innovation.

McCloskey D. N. (2010c). Language and Interest in the Economy: A White Paper on "Humanomics". http://www.deirdremccloskey.com/ docs/humanomics.pdf.

McCloskey D. N. (2011). A Kirznerian Economic History of the Modern World ,// Annual Proceedings of the Wealth and Well-Being of Nations. 2010-2011. Vol. 3 / E. Chamlee-Wright (ed.). Beloit College Press. P. 45-64.

McCloskey D. N. (2012). A Liberal and Rhetorical Reply // Journal of Socio-Economics. Vol. 41, No 6. P. 749-752.

McCloskey D. N. (2013). A Neo-Institutionalism of Measurement, Without Measurement: A Comment on Douglas Allen's The Institutional Revolution // Review of Austrian Economics. Vol. 26, No 3. P. 363-373.

McCloskey D. N. (2014a). The Great Enrichment Came and Comes from Ethics and Rhetoric, http://www.deirdremccloskey.org/docs/pdf/ IndiaPaper McCloskey.pdf.

McCloskey D. N. (2014b). Preface for Final Volume of Bourgeois Era. http://www.deirdremccloskey.org/docs/pdf/NewMcCloskeyPreface.pdf. MokyrJ. (2002). The Gifts of Athena: Historical Origins of the Knowledge Economy. Princeton: Princeton University Press.

Mokyr J. (2009). Intellectual Property Rights, the Industrial Revolution, and the Beginnings of Modern Economic Growth // American Economic Review. Vol. 99, No 2. P. 349-355.

Williamson C. R. (2012). Dignity and Development // Journal of Socio-Economics. Vol. 41, No 6. P. 763-771.