Маркс — XXI

А.А. Белых
В.A. May

Что он Гекубе? Что ему Гекуба?

В 2018 г. во многих странах отмечается 200 лет со дня рождения Карла Маркса. В Германии выпущены посвященные этому юбилею серебряные сувенирные монеты — весом 1 унция (за 29,9 евро) и 1 кг (за 699 евро). Напечатаны сувенирные купюры с изображением Маркса номиналом 0 евро. О популярности Маркса свидетельствует и то, что о нем и о его главной книге — «Капитал» — выходят книги комиксов, которые быстро переводятся на русский язык. В родном городе Маркса Трире установлено несколько светофоров, в которых привычные фигуры стоящих или бегущих пешеходов заменены его изображениями. Там же в Трире, недалеко от дома, в котором родился Маркс, ему поставлен памятник — бронзовая фигура высотой 4,4 м, подарок Китайской Народной Республики.

Обсуждению роли Маркса и его идей в юбилейном году посвящены многочисленные конференции, форумы, семинары, круглые столы. В России наиболее крупным событием стал прошедший 17—19 мая в МГУ международный форум «Маркс — XXI». Самая большая в мире конференция прошла 5 — 6 мая в Китае, в Пекинском университете — в ней участвовали более 300 ученых из разных стран. Очевидно, будет опубликовано значительное количество книг и статей. Конечно, сегодня трудно ожидать такого вала изданий, какой был при праздновании 150-летия со дня рождения Маркса. Только в СССР в 1968 г. было опубликовано 49 монографий и сборников статей, посвященных Марксу и его учению (из них три книги — на украинском, по две — на армянском и грузинском, по одной — на азербайджанском, таджикском и узбекских языках) (ИМЛ, 1969). Впрочем, качество этой литературы было очень разным.

Сегодня, когда нет противостояния двух политических систем, когда марксизм в России перестал быть официальной идеологией (можно даже сказать, «светской религией») и появились возможности объективного изучения марксизма, приходится констатировать простой факт: хотя марксизм продолжает привлекать внимание ученых, не все аспекты учения Маркса полностью исследованы, нет и единых оценок его теории.

Экономисты, принадлежащие к мейнстриму, периодически публиковали работы с критикой концепций Маркса — теории стоимости, закона тенденции нормы прибыли к понижению, соотношению стоимостей и цен производства (так называемое противоречие I и III томов «Капитала»). Одним из первых критиков был О. Бём-Баверк, который завершил свое исследование таким выводом: «Марксу обеспечено прочное место в истории социальных наук, по тем же основаниям и при том же смешении положительных и отрицательных достоинств, как и его прообразу — Гегелю. Оба лично были гениальными мыслителями. Оба, каждый в своей области, приобрели громадное влияние на мышление и чувства целых поколений, даже можно сказать — на самый дух времени. Но оригинальное теоретическое сочинение каждого из них представляло собою в высшей степени искусно задуманный, при помощи сказочной силы к комбинированию, с бесчисленными этажами мыслей выстроенный, при помощи удивительной силы мысли поддерживавшийся — карточный дом» (Бём-Баверк, 1897. С. 126 — 127).

Естественно, ученые, придерживавшиеся марксистских взглядов, выступали с опровержением такой критики. Этой полемике посвящены серьезные исторические исследования¹. Мы не ставим своей задачей изучение таких дискуссий, но хотим подчеркнуть, что часто идеологические штампы присутствовали не только в работах, выходивших в странах социалистического лагеря, но и в публикациях критиков марксизма.

Приведем два примера. В сентябре 1951 г. международная группа историков, экономистов и социологов обсуждала проблемы положения рабочего класса в Англии во второй половине XIX в. По итогам этого обсуждения был издан сборник докладов «Капитализм и историки» под редакцией Ф. Хайека. Авторы докладов фактически попытались обосновать тезис о том, что исходное положение марксизма — о тяжелом положении рабочего класса — ошибочно. В 1995 г. состоялась интересная дискуссия (минисимпозиум) экономистов и историков о марксизме. Материалы этой дискуссии были опубликованы под названием «Оценка Маркса после падения» (Minisymposium, 1995)², основной доклад А. Брюера назывался «Второстепенный последователь Рикардо: Маркс как экономист» (Brewer, 1995). Несложно догадаться о выводах докладчика: роль Маркса как экономиста крайне незначительна. Хотя остальные участники дискуссии не согласились с такой крайней оценкой, все же в целом она характерна для современного мейнстрима экономической науки.

Но вот что интересно: уже более 150 лет теория Маркса объявляется ошибочной³, а интерес к ней не пропадает. Фундаментальный сборник работ разных авторов «Экономическая теория Карла Маркса: критическая оценка»⁴, вышедший в четырех томах в 1987—1988 гг., несколько раз переиздавался. В солидном исследовании «История экономической теории» (Негиши, 1995) глава об экономической теории Маркса оказалась самой большой по объему — в ней 56 страниц⁵. Иногда складывается впечатление, что экономисты мейнстрима относятся к Марксу, как принцесса к юноше-медведю в сказке Е. Шварца «Обыкновенное чудо». Она долго разыскивает его, а при встрече говорит: «Я докажу вам, как вы мне безразличны. Умру, а докажу».

Но некоторые серьезные экономисты, признанные сегодня классиками мейнстрима, высоко оценивали Маркса. Например, Й. Шумпетер считал его важнейшим достижением экономическую интерпретацию истории, «имманентную эволюцию экономического процесса»: «Именно этот факт, и только он, дает Марксу право на величие как экономиста-аналитика» (Шумпетер, 2001. С. 578, 580). В фундаментальном трехтомном издании по истории экономического анализа Марксу посвящены две работы — в первом томе статья X. Курца, Д. Герке и Г. Факарелло «Карл Маркс» (Faccarello et al., 2016), во втором — статья Д. Кинга «Марксизм(ы)» (King, 2016).

Ни спорность критики теории Маркса, ни позитивные оценки, разумеется, не доказывают ее правильность. Конечно, многие выводы Маркса не выдержали проверки временем. Но с учетом его особой роли в истории политической борьбы и научных исследований в нашей стране в этот юбилейный год желательно подвести определенные итоги. В данной статье мы рассмотрим вопросы, имеющие, на наш взгляд, большое значение для понимания взглядов и роли Маркса: реконструкция теории стоимости, Маркс в России и СССР, значение теории Маркса сегодня⁶. Один из основных выводов, к которому мы пришли, заключается в том, что исторический метод Маркса ценен и актуален, но его применение, в том числе и самим Марксом, было не всегда удачным. При последовательном применении своего метода от некоторых своих подходов и выводов Маркс мог бы сам отказаться. Но и в современных условиях его метод несомненно полезен для анализа социально-экономических процессов.

Теория стоимости

Теория стоимости Маркса составляет фундамент его экономического анализа. Несовпадение величин стоимости товара рабочая сила и стоимости производимого продукта привело к концепции прибавочной стоимости, к объяснению эксплуатации, к пониманию сущности капитала и динамики капиталистического общества. Неслучайно, конечно, Маркс назвал свое главное произведение «Капитал». Он писал: «Конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества» (Маркс, I960. С. 10). По его мнению, это движение должно было привести к пролетарской революции и построению коммунистического общества. Мировая история пока не подтвердила этот прогноз.

Почему прогноз Маркса оказался ошибочным? Общее мнение экономистов мейнстрима: неверной была сама теория стоимости, лежащая в основе экономической и политической конструкции Маркса. По нашему мнению, имеет смысл реконструировать теорию стоимости Маркса, используя не только первую главу «Капитала», как это часто делается, а всю совокупность его работ. Разумеется, мы будем исследовать эту проблему в рамках марксистской парадигмы и с использованием традиционной терминологии. Попробуем показать, что при таком подходе выводы из этой теории могут быть совсем иными.

Маркс начинает свою книгу с исследования товара. Товары обмениваются в определенной пропорции, которая не может зависеть от их потребительских свойств. В основе обмена лежит то, что товары — продукт труда работника, а «стоимость товара определяется количеством труда, затраченного в продолжение его производства» (Маркс, I960. С. 47). Часто именно этим определением ограничиваются как сторонники, так и противники Маркса. Но на этой странице есть важное уточнение: «Тот труд, который образует субстанцию стоимостей, есть одинаковый человеческий труд, затрата одной и той же человеческой рабочей силы». Но эта сила выступает как «общественная средняя рабочая сила» и употребляет на производство данного товара лишь «необходимое в среднем или общественно необходимое рабочее время». Итак, стоимость определяется «общественно необходимым рабочим временем», то есть временем, «которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда» (Маркс, I960. С. 47). Это, разумеется, не окончательное определение.

Маркс продолжает: «Величина стоимости товара оставалась бы постоянной, если бы было постоянным необходимое для его производства рабочее время. Но рабочее время изменяется с каждым изменением производительной силы труда», которая «определяется разнообразными обстоятельствами, между прочим средней степенью искусства рабочего, уровнем развития науки и степенью ее технологического применения, общественной комбинацией производственного процесса, размерами и эффективностью средств производства, природными условиями» (Маркс, I960. С. 48). Заметим, что уже здесь выделяются такие важные факторы стоимости, как «уровень развития науки» и «комбинация производственного процесса». При этом «сравнительно сложный труд означает только возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого» (Маркс, I960. С. 53).

При переходе от анализа обмена двух товаров к рассмотрению экономики в целом Маркс в третьем томе «Капитала»⁷ существенно уточняет понятие общественно необходимого рабочего времени. Как и раньше, «потребительная стоимость товара есть предпосылка его меновой стоимости, а потому и его стоимости». Однако «если потребительная стоимость отдельного товара зависит от того, удовлетворяет ли он сам по себе какую-либо потребность, то потребительная стоимость известной массы общественных продуктов зависит от того, адекватна ли она количественно определенной общественной потребности в продукте каждого особого рода и, следовательно, от того, пропорционально ли в соответствии ли с этой общественной, количественно определенной потребностью распределен труд между различными сферами производства» (Маркс, 1962а. С. 185 — 186). Далее Маркс приводит пример, чрезвычайно важный для понимания его трактовки стоимости: «Пусть, например, хлопчатобумажных тканей произведено непропорционально много, хотя во всем этом продукте, в этих тканях реализовано лишь необходимое для этого при данных условиях рабочее время. Но вообще-то на эту особую отрасль затрачено слишком много общественного труда, то есть часть продукта бесполезна. Поэтому весь продукт удастся продать лишь так, как если бы он был произведен в необходимой пропорции. Эта количественная граница тех частей общественного рабочего времени, которые можно целесообразно затратить на различные особые сферы производства, есть лишь более развитое выражение закона стоимости вообще, хотя необходимое рабочее время приобретает здесь иной смысл. Для удовлетворения общественной потребности необходимо столько-то рабочего времени. Ограничение проявляется здесь при посредстве потребительной стоимости» (Маркс, 1962а. С. 186).

Здесь рассматривается случай, когда товара произведено слишком много. Что происходит, когда товар в дефиците? В одной из статей Маркс пишет: «Если при неурожае цена хлеба повышается, то, во-первых, повышается его стоимость, ибо данное количество труда реализовано в меньшем продукте; во-вторых, еще в гораздо большей мере повышается продажная цена хлеба» (Маркс, 1961d. С. 375). Итак, величина стоимости товара не определяется количеством непосредственно затраченного на него труда. «Производитель, рассматриваемый изолированно, не производит стоимости или товара. Его продукт становится стоимостью и товаром лишь при определенной комбинации общественных отношений» (Маркс, 1962а. С. 189).

На макроэкономическом уровне, таким образом, величины стоимостей определяются соотношением размеров общественных потребностей и структуры производства. Мы все дальше уходим от прямолинейного понимания стоимости как количества затраченного труда. Более того, количественная определенность общественных потребностей в рыночной экономике может проявляться только в виде изменяющегося спроса на те или иные товары. Маркс не говорит о «спросе», а употребляет термин «общественная потребительная стоимость», однако в данном случае это весьма близкие понятия.

Далее, в проблеме определения стоимости есть еще два принципиально важных аспекта — это сам характер труда (производительный и непроизводительный труд) и наличие в экономике наряду с промышленностью других секторов, в частности торгового и финансового.

Маркс подчеркивал, что «смитовское различение между производительным и непроизводительным трудом остается основой всей политической экономии буржуазного общества» (Маркс, 1962b. С. 138). Очевидно, что непроизводительный труд не может создавать стоимость, но какой труд производителен? Маркс отмечает, что у Смита было две трактовки понятия производительного труда: во-первых, это труд, приносящий прибавочную стоимость для капиталиста, и, во-вторых, труд, создающий материальный, пригодный для продажи товар. Конечно, Маркс рассматривает вопрос в плоскости общественных отношений: «Различение между производительным и непроизводительным трудом... не имеет ничего общего ни с той или иной особой специальностью труда, ни с особой потребительной стоимостью, в которой этот специальный вид труда воплощается. В одном случае труд обменивается на капитал, в другом — на доход. В одном случае труд превращается в капитал и создает капиталисту прибыль; в другом случае он является расходом, одним из тех объектов, на которые тратится доход» (Маркс, 1962b. С. 142). Иными словами, производительным является труд, приносящий капиталисту прибавочную стоимость. Маркс пишет: «Например, повара и официанты в ресторане являются производительными работниками, поскольку их труд превращается в капитал для владельца ресторана. Эти же лица являются непроизводительными работниками в качестве домашней прислуги, поскольку я не создаю себе капитала из их услуг, а трачу на них свой доход» (Маркс, 1962b. С. 140).

Несмотря на такой ясный критерий различения производительного и непроизводительного труда, при рассмотрении разных отраслей экономики Маркс перестает им пользоваться. Исследуя процесс обращения товаров, он пишет: «Нет необходимости входить во все детали издержек обращения, каковы, например, упаковка, сортировка и т. д. Общий закон заключается в том, что все издержки обращения, вытекающие лишь из превращения формы товара, не прибавляют к нему никакой стоимости... Израсходованный на эти издержки капитал (включая и подчиненный ему труд) принадлежит к faux frais капиталистического производства. Возмещение этих издержек должно воспоследовать из прибавочного продукта и составляет, если рассматривать весь класс капиталистов, вычет из прибавочной стоимости или прибавочного продукта» (Маркс, 1961а. С. 168 — 169). Возникает очевидное противоречие: труд работников, которых нанимает торговец, очевидно, обменивается на капитал. Потому этот труд производителен и приносит прибавочную стоимость, а само торговое предприятие дает прибыль капиталисту-торговцу.

Можно, конечно, представить дело так, что работники торгового предприятия не создают прибавочной стоимости, а только приносят ее капиталисту, перераспределяя уже созданную в промышленности стоимость. Но это, во-первых, означало бы вернуться к ошибочному, как считал Маркс, пониманию производительного труда, когда производительным считается труд, создающий товар в его вещественной форме. А во-вторых, такое понимание противоречило бы другим, совершенно ясным высказываниям Маркса⁸.

Конечно, Маркс пытался уточнить свои формулировки⁹. Но даже в теории отделение «истинной функции» торговли — «купли ради продажи» — от ее реальной роли — перемещение товара от производителя к потребителю — выглядит странно. Такая «чистая» торговля может существовать только при торговле на товарной бирже производными инструментами, например опционами. Эти инструменты возникли только в XX в.

С точки зрения Маркса, денежного капиталиста следует рассматривать так же, как и торгового, он тоже не создает стоимость. И здесь можно привести аналогичное возражение. Маркс сам пишет, что даже цирковой клоун — производительный работник, поскольку приносит доход антрепренеру. Чем банковские служащие хуже циркового клоуна?

В чем причина этого противоречия? Прежде всего, именно производство товаров Маркс считал важнейшей характеристикой капитализма. По его мнению, было верно и обратное: «Те виды труда, которые не фиксируются в товаре, по природе своей в большинстве случаев не могут быть подчинены капиталистическому способу производства» (Маркс, 1962а. С. 170). Из такого понимания капитализма во многом вытекала и оценка роли пролетариата как основного класса общества, производящего материальные ценности. Маркс полагал, что общество развивалось в сторону все большей поляризации: на одном полюсе трудящиеся, прежде всего пролетариат, на другом — эксплуататоры, капиталисты.

В этой картине капиталистического мира торговцы и банкиры выглядели как чуждый процессу производства элемент. Создатель прибавочной стоимости, пролетариат, выступает против присваивающих прибавочную стоимость капиталистов. Фактически здесь идеология взяла верх над логикой научного анализа.

Отметим, что этот момент точно зафиксировал В.А. Базаров в своей первой экономической работе, имевшей вполне марксистский характер. Задавшись вопросом о причинах противоречий, о которых мы писали выше, он дал им следующее объяснение: «Признав такие виды труда, как торговля, банковское дело и проч., производительными, Маркс тем самым вынужден был бы признать их и общественно-необходимыми. А в этом случае пришлось бы или вовсе отказаться от той перспективы, которая развертывается на известных страницах главы „о первоначальном накоплении", или указать общественную тенденцию, мало-помалу превращающую некоторые категории производительных работников капиталистического строя из общественно-необходимого элемента в общественно-излишний» (Базаров, 2014. С. 160 — 161). А такой тенденции, отметил Базаров, во времена Маркса не наблюдалось.

Но в понятии производительного труда у Маркса содержался еще один важный момент. Он подчеркивал, что капиталиста интересует не «полезность конкретного труда», а возможность получить в результате процесса производства больше, чем было затрачено. Поэтому «к числу производительных работников принадлежат, разумеется, все те, кто так или иначе участвует в производстве товара, начиная с рабочего в собственном смысле слова и кончая директором, инженером (в отличие от капиталиста)» (Маркс, 1962b. С. 138). Следовательно, стоимость создают и рабочие, и инженеры, и управленческий персонал, включая директора. Ответ на вопрос о соотношении долей рабочих, инженеров или управленцев в производимой стоимости — и, что еще более важно, в прибавочной стоимости — зависит от стадии развития машинного производства. Понятно, что по мере развития технологий значение инженеров и управленцев возрастает (подробнее об этом, а также о роли торговцев и банкиров см. ниже).

Мы рассмотрели теорию стоимости Маркса применительно к воспроизводимым товарам, однако значительная доля его исследований относилась к земельной ренте. Точно так же, как при анализе конкуренции капиталистов необходимо было объяснить, почему товары обмениваются не по стоимостям, а по ценам производства, Марксу нужно было исследовать причины и источники ренты, которую получали собственники земли.

Ограниченность земельных ресурсов по отношению к спросу на сельскохозяйственную продукцию приводит к тому, что общественно необходимые затраты определяются не на средних, а на наихудших по своим условиям участках земли. На остальных участках, которые либо лучше расположены, либо имеют более высокую производительность, затраты на единицу продукции ниже, чем общественно необходимые. Собственники этих земель получают дифференциальную ренту. Маркс достаточно детально рассматривает различные случаи изменяющихся условий производства применительно к разным земельным участкам (Маркс, 1962а. С. 190-305).

Но и собственник худшего участка не будет бесплатно предоставлять землю арендатору, он тоже будет получать арендную плату. Каков источник этой ренты, которую Маркс называет «абсолютной»? Основной случай, рассматриваемый Марксом, — это ситуация, когда в сельском хозяйстве органическое строение капитала существенно ниже, чем в промышленности. Соответственно цена производства сельскохозяйственного продукта, рассчитываемая как затраты капитала плюс средняя прибыль, даже на худшей земле ниже, чем стоимость продукта. Эта разница и составляет источник абсолютной ренты. Но «если бы среднее строение земледельческого капитала было таково, каково строение среднего общественного капитала, или выше, то абсолютная рента... в только что исследованном значении отпала бы; то есть отпала бы рента, которая отличается как от дифференциальной ренты, так и от ренты, покоящейся на собственно монопольной цене» (Маркс, 1962а. С. 325).

Такой анализ основан на том, что земля — невоспроизводимый ресурс, и Маркс отмечает, что рента со строительных участков и горных рудников регулируется теми же правилами. Но ограниченность ресурса — не абсолютное, а относительное понятие. Территории, которые при определенном уровне развития техники могли считаться непригодными для сельского хозяйства, с применением новых технологий — мелиорации, проведения мероприятий по улучшению качества почвы — могут стать плодородными. Вместе с тем производство некоторых промышленных товаров может быть ограничено, поскольку увеличение выпуска может потребовать создания новых средств производства, то есть значительных капиталовложений и длительного времени. Следовательно, к промышленности можно применить те же идеи, что и к сельскому хозяйству.

Подведем итог рассуждений Маркса о стоимости. Стоимость не является количеством затраченного труда, это общественное отношение, присущее капиталистической экономике с развитым разделением труда. Она формируется в процессе общественного производства, ее величина определяется количеством общественно необходимого труда, которое, в свою очередь, зависит от квалификации работников, от уровня развития науки, от общей организации производства, от соответствия структуры выпуска продукции общественным потребностям, от ограниченности ресурсов, используемых при производстве. При этом создателями стоимости являются работники, труд которых производителен, — это не только непосредственно рабочие, но и инженерный и управленческий персонал, включая высшее руководство. Такова логика Маркса. В этой логике не создает стоимость только хозяин, капиталист, не участвующий в качестве менеджера в непосредственном управлении производством. Однако такое возможно лишь для владельцев акций компаний, то есть когда функция собственности четко отделена от функции управления¹⁰.

Если непредвзято посмотреть на концепцию стоимости Маркса, то она напоминает геоцентрическую систему мира Птолемея: Солнце и планеты вращаются вокруг неподвижной Земли. Чтобы астрономические наблюдения соответствовали теории, приходилось вводить в систему эпициклы, описывающие дополнительные орбиты Солнца и планет, а также другие теоретические конструкции. Защищая теорию стоимости от упреков в несоответствии реальности, Г. В. Плеханов привел следующий аргумент: «Разве не точно излагает учение современной астрономии тот, кто, говоря, что планеты движутся по эллипсам, не считает при этом нужным... сделать добавление на счет тех отклонений от эллиптической орбиты, которые наблюдаются в действительном движении планет и которые, в свою очередь, находят свое объяснение в других теоремах науки?» Аналогично, «действие закона стоимости ограничивается и, стало быть, видоизменяется действием закона равного уровня прибыли» (Плеханов, 1924. С. 132 — 133).

Проблема с аргументом Плеханова, который, собственно, следовал Энгельсу и другим марксистам, заключается в том, что в попытках согласовать теорию стоимости с реальностью приходилось строить много «эпициклов» — средний труд, общественная потребительная стоимость, совокупный производительный работник, ограниченность земли и т. д. В результате стоимость становилась практически неотличима от цены, уравновешивающей спрос и предложение. И как теория Коперника сменила теорию Птолемея, так и от трудовой теории стоимости Маркса пришлось отказаться.

Конечно, приведенные выше идеи Маркс не систематизировал, причем этому могут быть разные объяснения. Маркс подготовил к печати только первый том, остальные материалы, в том числе и цитированные нами выше, остались в рукописях. Можно назвать несколько причин такой «прокрастинации». Прежде всего, это перфекционизм Маркса. Ж. Аттали справедливо отметил, что «каждый раз, когда какая-нибудь его рукопись была уже почти готова, он цеплялся за любой предлог, лишь бы не ставить слово „конец"» (Аттали, 2013. С. 186).

Очень характерно письмо Маркса Н. Ф. Даниельсону (10 апреля 1879 г.), в котором он сообщал, что второй том «Капитала» не может быть издан в Германии, причем это его «ничуть не огорчило» (Маркс, 1964с. С. 288). Для объяснения такого, в общем-то странного, отношения к вопросу Маркс выдвигает три фактора. Во-первых, надо дождаться завершения специфического английского кризиса и теоретически осмыслить его итоги. (Заметим, что в тексте второго тома вообще ничего нет об английских кризисах, не говоря уж о кризисе 1879 г.) Во-вторых, писал Маркс, «огромная масса материалов, полученных мною не только из России, но и из Соединенных Штатов и т. д., дает мне приятный „предлог" продолжать мои исследования, вместо того, чтобы окончательно обрабатывать их для опубликования» (Маркс, 1964с. С. 290). Он как будто забыл, что почти за И лет до этого использовал такой же предлог. Маркс объяснял в письме к Даниельсону (7 октября 1868 г.), что выход второго тома задержится «еще месяцев на шесть», поскольку надо дождаться опубликования статистических данных по Франции, США и Англии за 1866 и 1867 гг. (Маркс, 1964b. С. 469). В-третьих, он ссылается на состояние своего здоровья. Эти три обстоятельства, конечно, во многом «предлоги». Трудно согласиться с тем, что для продолжения исследований нужно менее крепкое здоровье, чем для обработки уже полученных результатов.

Вторая причина — осторожность. Читая поздние работы Маркса, нетрудно заметить, что в последние годы жизни он чрезвычайно осторожно относится ко всякому публично произносимому слову. Все наиболее смелые гипотезы высказаны даже не в частных письмах, а именно в черновиках, не предназначенных не только для публикации, но даже для отправки корреспонденту. В дальнейшем эти наброски или остаются в столе («предоставляются грызущей критике мышей», как он сам выразился), или лишаются наиболее интересных пунктов, когда оказываются переписанными набело.

Третья причина была сформулирована в 1923 г. Д. Рязановым. Он полагал, что Маркс активно изучал новые материалы, в том числе и по России, потому что в конце жизни утратил способность «к интенсивному самостоятельному духовному творчеству». Рязанов удивлялся конспектам Маркса: «Давать себе труд, как он это делал еще в 1881 году, одну крупную работу по геологии главу за главой конспектировать на 63 году жизни, — это был педантизм непростительный» (Рязанов, 1923. С. 368). А ведь Рязанов знал о жизни и трудах Маркса больше, чем кто-либо в России. Действительно, после публикации первого тома «Капитала» в 1867 г. Маркс не напечатал ни одной значительной экономической работы, если не считать «Критику Готской программы», содержащей интересные мысли об экономике будущего социалистического общества. Но даже эта работа была опубликована в связи с партийной политикой. При всех проблемах со здоровьем в 1867—1883 гг. можно было бы ожидать продолжения экономических исследований.

Но возможна и более серьезная причина «молчания» Маркса. Если стоимость — более сложная категория, чем просто количество затрачиваемого рабочим труда, то еще более запутанным становится вопрос о природе прибавочной стоимости и тем более о ее количественном значении. А понятие прибавочной стоимости было тесно связано с вопросом об эксплуатации и о генезисе всего капиталистического строя.

«Можно предположить, что сам Маркс осознал провал своей попытки создать оригинальную и непротиворечивую экономическую теорию. Иначе трудно объяснить потерю им интереса к работе над „Капиталом", который так и не вышел при его жизни за рамки первого тома» (Гайдар, May, 2014а. С. 7). Если вызывает сомнения теория стоимости, то и прибавочная стоимость становится спорной категорией, меняется само понятие классовой борьбы.

Маркс и Россия

Из всех европейских стран теория Маркса оказала наибольшее влияние на Россию. В советский период одним из идеологических штампов было высказывание В.И. Ленина о том, что «учение Маркса всесильно, потому что оно верно» (Ленин, 1973. С. 43). Официальная пропаганда доказывала, что весь опыт строительства социализма в СССР стал подтверждением теории Маркса, что его прогноз о крушении капитализма блестяще подтвердился. Одной из важных идеологических установок было требование изучать и применять на практике марксистско-ленинскую теорию в том виде, как она существовала в СССР¹¹. Как говорится, не нужно чего-то слишком сильно желать — это может на самом деле произойти. По нашему мнению, научному методу Маркса соответствовали не столько установление советской власти, сколько ее последующая эволюция и в итоге отказ от социалистической модели.

Прежде чем рассматривать взгляды Маркса на развитие нашей страны и восприятие его учения отечественными революционерами, отметим, что и у него, и его друга Энгельса было определенное предубеждение против России. В советское время это объяснялось реакционной ролью Российской империи в европейской политике в XIX в., участием в подавлении революции в Венгрии в 1848 г. Версия советских историков заключалась в том, что на самом деле отношение Маркса к России было негативным после Крымской войны, когда он писал пресловутые «Разоблачения дипломатической истории XVIII в.»¹². Но потом, когда Маркс изучил русский язык, стал исследовать российские поземельные отношения, начал контактировать с российскими революционерами, его отношение к России якобы изменилось к лучшему (Конюшая, 1975. С. 59). Доля истины в этих утверждениях есть, но все же только доля.

Приведем примеры. В 1880 г. Маркс и Энгельс уже владели русским языком, давно переписывались с русскими революционерами, а первым иностранным языком, на который был переведен «Капитал», стал русский. В ноябре 1880 г., когда в Женеве проходил митинг в память 50-й годовщины польской революции 1830 г., Маркс и Энгельс отправили его участникам открытое письмо, в котором говорилось: «Клич „Да здравствует Польша!" означал сам по себе: смерть Священному союзу, смерть военному деспотизму России, Пруссии и Австрии, смерть монгольскому господству над современным обществом!» (Маркс, Энгельс, 1961а. С. 277—278). Перефразируя Д. Оруэлла, можно сказать, что все деспотические режимы одинаково плохи, но один все же хуже других, поскольку несет монгольское иго в Европу.

Через несколько лет, 24 января 1885 г., в Лондоне происходят три теракта, есть раненые. Террористы неизвестны, никакой информации об этом ни у кого нет. Но уже на следующий день Энгельс пишет в газете: «Пока что нет оснований сомневаться в том, что лондонские взрывы... дело рук России. Возможно, что динамит подложили ирландские руки, но более чем вероятно, что их направляли русская голова и русские деньги» (Энгельс, 1961. С. 196 — 197). Скорее всего, Энгельс ошибся: если бы эта версия подтвердилась, то комментаторы издания собрания сочинений Маркса и Энгельса, проделавшие большую исследовательскую работу, об этом обязательно упомянули бы.

История публикации «Капитала» в России достаточно интересна. Мысль о таком издании возникла уже в 1868 г., всего через год после выхода «Капитала» на немецком языке. Сам Маркс воспринял эту информацию достаточно специфично: «Несколько дней тому назад один петербургский книгоиздатель поразил меня известием, что сейчас печатается русский перевод „Капитала". Он просил меня послать ему мою фотографию, чтобы напечатать ее на титульном листе, и в этой мелочи я не мог отказать „моим добрым друзьям", русским. Такова ирония судьбы: русские, с которыми я в течение 25 лет беспрерывно боролся в своих выступлениях не только на немецком, но и на французском и на английском языках, всегда были моими „благодетелями". В 1843 — 1844 гг. в Париже тамошние русские аристократы носили меня на руках. Мое сочинение против Прудона (1847), а также то, что издал Дуикер (1859)¹³, нигде не нашли такого большого сбыта, как в России. И первой иностранной нацией, которая переводит „Капитал", оказывается русская. Но все это не следует переоценивать... Это не мешает тем же русским с поступлением на государственную службу делаться негодяями» (Маркс, 1964с. С. 472).

Конечно, в 1868 г. речь шла еще не о печати книги, а только о подготовительной работе. Первый том «Капитала» в России был издан в 1872 г. в переводе Даниельсона¹⁴. Само издание стало возможно благодаря позиции цензоров (в связи с объемом книги текст был разделен пополам и работа поручена двоим).

Первый цензор, Скуратов, писал, что «как ни резки отзывы Маркса об отношениях капиталистов к работникам, цензор не полагает, что они могли бы принести значительный вред, так как они... тонут в огромной массе отвлеченной, частью темной, политико-экономической аргументации, составляющей содержание этой книги. Можно утвердительно сказать, что ее немногие прочтут в России, а еще менее поймут ее»^хъ (Карл Маркс и царская цензура, 1933. С. 7).

Второй цензор, Де-Роберти, дал более развернутую аргументацию: «Принимая в соображение: 1-е, что... афоризмы социалистического характера тонут в массе технических подробностей... и потому не могут произвести опасного впечатления... 2-е, что... автор... стоит на точке зрения исторического развития экономического процесса, а никакое общественное лицо не считает ответственным за те экономические отношения, которые им олицетворяются, и, наконец, 3-е, что настоящее сочинение в подлиннике допущено уже к свободному обращению и к переводу Комитетом иностранной цензуры», нет оснований для запрета публикации этого сочинения (Карл Маркс и царская цензура, 1933. С. 8 — 9). В итоге на подлиннике этого доклада была сделана приписка: «Комитет, признавая, что настоящее сочинение есть серьезное экономическое исследование, доступное как по содержанию, так и по изложению лишь специалистам, не усматривает препятствий к появлению в свет настоящего издания» (Карл Маркс и царская цензура, 1933. С. 9). Аналогичными были аргументы цензоров и при выходе последующих томов.

Второй том «Капитала» был опубликован в России в 1885 г., а третий — в 1896 г. В обоих случаях русские издания были напечатаны уже через год после выхода немецких оригиналов. Несмотря на прогноз цензора, труд Маркса стал широко известен в России. А. Изгоев писал, что «„Капитал" Маркса сделался, можно сказать без всякого преувеличения, наиболее влиятельной книгой, которая когда-либо существовала в России. Ничего подобного влиянию „Капитала" на русскую интеллигенцию мы не знаем в истории других европейских стран» (Изгоев, 2017. С. 118).

Маркс много времени посвятил изучению экономики России. Об этом свидетельствуют хотя бы его конспекты российских авторов и официальных публикаций¹⁶. Маркса интересовали реформы в России, земельные отношения, политическая ситуация. Эти материалы по-своему любопытны, но все же судить по ним о взглядах Маркса на будущее развитие России почти невозможно.

Создается впечатление, что Маркс и Энгельс старались не высказываться о перспективах революционного движения в России. Одним из немногих исключений было подготовленное Марксом письмо в редакцию «Отечественных записок». Он хотел дать ответ на вопрос, пойдет Россия по пути Западной Европы или у нее будет свое, особенное развитие, основанное на сохранении крестьянской общины. На тот момент, в ноябре 1877 г., у Маркса не было определенного ответа. Он писал: «Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришел к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» (Маркс, 1961b. С. 119). Однако даже это очень осторожное письмо так и не было отправлено. Его нашел Энгельс уже после смерти Маркса, послал копию В. Засулич, и впервые оно было опубликовано в Женеве в журнале «Вестник Народной Воли» (1886, № 5).

К тому времени уже состоялся обмен письмами между Марксом и Засулич. В письме от 16 февраля 1881 г. Засулич «от имени товарищей» просила Маркса изложить его «воззрения на возможные судьбы нашей сельской общины и на теорию о том, что, в силу исторической неизбежности, все страны мира должны пройти все фазы капиталистического производства». Она справедливо утверждала, что это не только «вопрос жизни и смерти, особенно для нашей социалистической партии», но от него зависит «даже личная судьба наших революционных социалистов» (См.: Маркс, Энгельс, 2010. С. 241, 240). Маркс в своем ответном письме занял нейтральную позицию: «Анализ, представленный в „Капитале", не дает... доводов ни за, ни против жизнеспособности русской общины». При этом он подчеркнул, что «община является точкой опоры социального возрождения России, однако для того, чтобы она могла функционировать как таковая, нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития» (Маркс, 1961с. С. 251).

Письмо было не только осторожным, но и коротким — в печатном виде оно занимает одну страницу. Естественно, оно вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Как можно было в условиях существовавшего в России политического режима обеспечить «свободное развитие» общины? Подробнее Маркс изложил свои мысли в гораздо более интересных набросках письма Засулич, которые в общей сложности занимают не одну, а почти 20 страниц¹⁷. В первом из этих набросков Маркс дал четкую формулировку: «Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция» (1961с. С. 410). А меньше чем через год после письма Засулич Маркс и Энгельс сформулировали важное дополнительное условие: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» (Маркс, Энгельс, 1961b. С. 305).

Отметим, что прогноз Маркса о судьбе русской общины можно считать осуществившимся. Сначала, после революции 1917 г., крестьяне получили землю. Но когда произошел отказ от нэпа и был взят курс на сплошную коллективизацию сельского хозяйства, колхозы, по сути, стали возрожденной формой общины. Советские руководители фактически следовали идее строительства социализма на основе общины. А когда после перестройки от социалистической модели отказались и возродился капитализм, «община» была снова уничтожена.

После смерти Маркса в 1883 г. Энгельс старался воздерживаться от участия в полемике о путях развития России. В частности, в 1893 г. на очередную просьбу высказаться о роли крестьянства в российском революционном движении он ответил отказом. Помимо того, что у него не было времени серьезно изучить необходимые материалы, он сомневался, что его выступление на эту тему будет полезно. В письме И. Гурвичу он отметил, что «отдельные места из произведений и переписки Маркса толковались различными группами русских эмигрантов самым противоречивым образом, совершенно так же, как если бы это были изречения классиков или тексты из Нового завета». Такая же участь ждала бы и его высказывания, «если вообще на них обратят внимание» (Энгельс, 1966. С. 65).

Энгельс, конечно, был прав. И дело было не только в том, что работы и письма Маркса и его самого получали различную интерпретацию в России, полемика принимала ожесточенные формы. Безусловно, первенство в резкости формулировок принадлежало большевикам, прежде всего Ленину. Любое понимание марксизма, отличающееся от его собственного, воспринималось Лениным как переход оппонента в лагерь буржуазии. Ленин считал себя чуть ли не единственным настоящим марксистом. Конспектируя «Науку логики» Гегеля, он пишет: «Афоризм: Нельзя вполне понять „Капитал" Маркса, и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса V₂ века спустя!!» (Ленин, 1969. С. 162). Этот конспект был сделан осенью 1914 г., когда шла война. Соответственно это высказывание может быть отнесено и к самому Ленину — значит, и он не понимал «Капитал» вплоть до 1914 г.

На самом деле Ленин разбирался в марксизме, в том числе и в экономической теории, изложенной в «Капитале». Другое дело — как он интерпретировал теорию Маркса и какие выводы делал. Он был убежден, что действует, опираясь на идеи Маркса и Энгельса. Именно поэтому летом 1917 г. Ленин, скрываясь под Петроградом, в Разливе, активно работал над книгой «Государство и революция» с подзаголовком «Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции».

Согласно теории Маркса, любые экономические отношения, в том числе и капиталистические, не вечны. «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями... Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции» (Маркс, 1959. С. 7). Свойственные капиталистическому способу производства противоречия, экономические кризисы, концентрация производства, обнищание трудящихся и обогащение капиталистов в конце концов приводят к тому, что на смену капитализму приходит другой способ производства — коммунистический. В первом томе «Капитала», в разделе «Историческая тенденция капиталистического накопления», этот процесс описан следующим образом: «Централизация средств производства и обобществление труда достигают того пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» (Маркс, I960. С. 772—773). Заметим, что уже после революции, в 1918 г., Ленин откровенно заявил, что в агитационных целях вполне можно обходиться без латинских слов и использовать выражение «экспроприаторов экспроприируют» в русском варианте — «грабь награбленное» (Ленин, 1974. С. 269).

Важно отметить, что неизбежность перехода к коммунизму обосновывалась Марксом не этическими соображениями о необходимости покончить с эксплуатацией, а самой логикой социально-экономического анализа. Он писал: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора» (Маркс, 1959. С. 7). Капитализм был обречен, поскольку он становился тормозом на пути развития производительных сил. Приходящий ему на смену более совершенный общественный строй основывался бы на экономике с более высокой производительностью труда, избавил бы общество от разрушительных кризисов перепроизводства и в результате смог бы обеспечить и благосостояние, и свободное развитие каждого индивида.

Для большевиков возможность пролетарской революции вытекала из достаточной, по их мнению, степени развития капитализма в России. С этим не соглашались меньшевики, считавшие, что в России возможна лишь буржуазно-демократическая революция.

Н. Валентинов в своих воспоминаниях приводит ироничное высказывание Плеханова: «Наш 25-летний парень Ульянов — материал совсем сырой и топором марксизма отесан очень грубо. Его отесывал даже не плотничий топор, а топор дровосека. Ведь этот 25-летний парень был очень недалек от убеждения, что если некий Колупаев-Разуваев построил в какой-нибудь губернии хлопчатобумажную фабрику или чугунно-плавильный завод, то дело в шляпе: страна уже охвачена капитализмом и на этой базе существует соответствующая капитализму политическая и культурная надстройка... разве это марксизм?» (Валентинов, 1991. С. 189 — 190).

Ленин считал, что нужно взять власть, а потом решать проблемы управления. Экономическое устройство страны ему представлялось очень простым: «Все народное хозяйство, организованное как почта, с тем, чтобы все должностные лица получали жалованье не выше „заработной платы рабочего", под контролем и руководством вооруженного пролетариата — вот наша ближайшая цель» (Ленин, 1969а. С. 50). Почему-то Ленин искренне полагал, что учет и контроль за производством уже «упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдени я и записи» (Ленин, 1969а. С. 101). Поскольку эти операции просты, они «посильны громадному большинству населения» (Ленин, 1969а. С. 78)¹⁸, и перейти к контролю производства со стороны вооруженных рабочих «вполне возможно немедленно, с сегодня на завтра». В итоге «все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы». Бюрократизма не будет, поскольку «при социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял». (Ленин, 1969а. С. 100, 101, 116).

Идея о том, что при социализме процессы управления будут простыми, была одной из ключевых в понимании многих социалистов на рубеже XIX—XX вв. Преодоление рыночных отношений и переход к «единой фабрике» с «единой бухгалтерией» закладывали материальную (технологическую) основу этого упрощения: действительно, в отсутствие конкуренции прямым счетом соотносить потребности с производственными возможностями представлялось задачей достаточно простой. Тогда экономическая задача социализма также соответствовала логике упрощения: необходимо было преодолеть вопиющее неравенство и обеспечить всех приемлемыми и примерно одинаковыми условиями существования. Только выход за рамки индустриальной фазы развития показал, что на самом деле новые технологии ведут не к упрощению, а к усложнению потребностей, производства и соответственно управления на макро- и микроуровне. Но осознание этого станет результатом развития уже в XX в.¹⁹

Тогда, при невысоком уровне экономического развития, на этапе трансформации аграрной страны в индустриальную лозунг «равенства труда и равенства заработной платы» мог быть полезен. Правда, подчас забывали, что управление производством и страной в целом требует дополнительной квалификации. Между прочим, Маркс всегда подчеркивал, что сложный труд создает большую стоимость, чем простой.

Ленин свой упрощенный подход считал подлинно марксистским. Для него было ясно, что экономика, организованная как «одна контора», будет эффективнее капиталистической. Завоевание власти, длительная Гражданская война, проведение политики военного коммунизма отодвинули проблемы эффективности на второй план. Но после победы в войне недовольство крестьян политикой продразверстки стало нарастать. Переход в 1921 г. к нэпу снизил социальную напряженность, но возникла проблема соревнования капитализма и социализма. На революции в Европе рассчитывать не приходилось, хотя еще в марте 1922 г. тезис о том, что «для победы социализма нужны совместные усилия рабочих нескольких передовых стран», Ленин считал «азбучной истиной марксизма» (Ленин, 1970а. С. 418). Большевистское управление экономикой было неэффективным, что был вынужден признать сам Ленин в выступлении на XI съезде партии. Он говорил, что власть еще не доказала, что может хорошо управлять страной. Поэтому, по мнению Ленина, приближался момент, когда «крестьянская страна нам дальнейшего кредита не окажет, когда она спросит наличными». Тогда может быть решена «и судьба нэпа, и судьба коммунистической власти в России» (Ленин, 1970b. С. 77-78).

Все же в тот период большевистской власти в целом удалось справиться с трудностями, но при этом система управления экономикой и обществом оставалась диктаторской. На словах вся деятельность коммунистической партии была основана на теории Маркса. В 1918 г. была создана Социалистическая (позднее — Коммунистическая) академия, в которой Рязанов создал кабинет марксизма. В том же году в Москве в ознаменование столетия со дня рождения Маркса ему и Энгельсу был установлен памятник. Кабинет марксизма был преобразован в Музей марксизма (1920), а в 1921 г. на базе Музея был создан Институт Маркса и Энгельса. Его директором в 1921 — 1931 гг. был Рязанов.

Марксистские идеи в целом и, в частности, схемы воспроизводства служили отправной точкой важнейших дискуссий советских экономистов 1920-х годов. Схемы послужили методологической основой первого баланса советской экономики за 1923/24 г. В ходе дискуссии об индустриализации Е. Преображенский выдвинул идею «первоначального социалистического накопления», в соответствии с которой была необходимость перекачивать средства из сельского хозяйства в промышленность. Без этого, как он считал, расширенное воспроизводство в СССР невозможно. Для подтверждения своих взглядов он построил схемы воспроизводства Маркса для советской экономики (Преображенский, 1927). Известная модель экономического роста, разработанная Г. Фельдманом и использовавшаяся для расчетов по генеральному плану развития советской экономики, была основана на модификации схем воспроизводства Маркса (Фельдман, 1928).

Но если серьезные экономисты действительно использовали идеи Маркса в своих исследованиях, то в области политики марксизм, при всем внешнем к нему почтении, воспринимался все более упрощенно и догматично, приобретая характер религии. Еще в 1919 г. на это обратил внимание Базаров: «Советский строй требует от своих верных сынов безусловного преклонения перед авторитетом Святейшего Правительствующего ЦК партии и „безоговорочного признания" всех „директив", исходящих от наместника Маркса на земле Н. Ленина». К этим словам Базаров сделал примечание: «Не вполне разъясненным остается до сих пор важный вопрос о том, следует ли считать марксовдохновенным каждое слово, исходящее из уст главы коммунистической церкви, или же только те слова, какие он произносит "ex cathedra". Большинство советских юристов и теологов склоняется, по-видимому, к первому мнению» (Базаров, 1919. С. 242).

От идеи Маркса о том, что революция в России может быть успешной, только если она произойдет совместно с революциями в Западной Европе, Ленин фактически отказался еще в 1915 г. Но в конце жизни он постоянно размышлял об этом. И хотя в статье «О кооперации» он писал, что в России есть все условия для построения социализма, все же это не было его итоговым мнением. Ленин закончил диктовать статью «О кооперации» б января, а последней его работой стала статья «Лучше меньше, да лучше», законченная 2 марта 1923 г. В ней Ленин ставил вопрос так: «Удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренное™ до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?» (Ленин, 1970с. С. 402).

Для Сталина и большинства руководителей партии ответ на этот вопрос был ясен: необходимо ускоренное развитие экономики и победа социализма в одной стране обеспечена. Более тонкий и, в сущности, истинно марксистский анализ проблемы дал Л. Троцкий. По его мнению, осуществление перманентной революции было нужно не из политических соображений, а потому, что пролетариат, победивший в развитых странах, мог бы передать России передовые технологии и тем самым обеспечить ее развитие²⁰. Вопрос «кто кого» в соревновании капиталистической и социалистической систем имел прежде всего экономический характер. Если «производительность нашей общественной системы все больше отставала бы от капиталистической», писал Троцкий, то «это, в конце концов, привело бы неизбежно к крушению социалистической республики» (Троцкий, 1993. С. 100, 101). Подчеркнем, что эти мысли Троцкого были конкретизацией общих идей Маркса о том, что развитие производительных сил в итоге определяет производственные отношения людей и характер политической надстройки.

Позднее, в конце 1950-х годов, некоторые советские ученые предприняли попытки усовершенствовать социалистическую модель, сделать ее более эффективной. Среди них были экономисты-математики, например Л. Канторович и В. Новожилов²¹. При получении оптимальных планов в макроэкономических моделях одновременно определялись системы показателей²², которые Канторович назвал объективно обусловленными оценками (о.о. оценками), а Новожилов — дифференциальными затратами. Эти показатели, в зарубежной литературе получившие название «теневых цен», были индикаторами ценности того или иного ограниченного ресурса. Хотя в оптимизационных задачах формально рассматривалась централизованная экономика, результаты расчетов выступали в качестве аргументов для децентрализации и совершенствования ценообразования. Ортодоксальные консервативные экономисты, естественно, обвинили приверженцев таких идей в отходе от марксизма. В какой-то степени аналогичной была и реакция на Западе, только там это воспринималось как достоинство работ экономистов-математиков²³. Не случайно содержательная аналитическая статья американского экономиста Р. Кэмпбелла называлась «Маркс, Канторович, Новожилов: стоимость против реальности» (Кэмпбелл, 1992).

Конечно, ни Канторович, ни Новожилов не выступали против теории Маркса. Канторович писал, что «Марксова теория капиталистического хозяйства, в особенности в части, относящейся к третьему тому „Капитала", выглядела научно стройной и содержательной» (Канторович, 2002. С. 49—50). Их аргументы о том, что оптимальное планирование не противоречит классическому марксизму, были достаточно изощренными. Более того, если рассмотреть задачу Канторовича по определению оценок земельных ресурсов (см.: Канторович, I960. С. 115 — 129) и подставить в нее данные из таблиц дифференциальной ренты по плодородию, содержащихся в III томе «Капитала» Маркса, то значения «объективно обусловленных оценок» («о.о. оценок») совпадут с величинами ренты. Модифицируя модель, можно учесть ренту по местоположению, а также дифференциальную ренту с наихудшей из возделываемых земель (см.: Белых, 2007. С. 179 — 180). Но сама логика их анализа противоречила традиционному пониманию советскими экономистами теории стоимости. В моделях Канторовича оценку получали все ограниченные ресурсы, а не только земля. Многим это казалось «немарксистским». Но если учесть «реконструированную» теорию стоимости, о которой мы писали выше, то противоречия в этом фактически нет. Другое дело, что ненужной становится сама концепция трудовой стоимости.

Во всяком случае, попытки экономистов-математиков и сторонников реформ добиться большей эффективности советской экономики, которые предпринимались в 1960-е и позднее, успеха не имели. Отставание СССР от развитых западных стран не только не исчезло, но и увеличивалось. Развернувшаяся перестройка привела к отказу от социалистической модели и переходу к рыночной экономике. В итоге сбылось предсказание Троцкого о том, что «интервенция дешевых товаров» с Запада опаснее для СССР, чем военная интервенция (Троцкий, 1991. С. 5).

Если придерживаться Марксовой доктрины исторического прогресса, то надо признать, что капитализм трансформировался, причем произошло это без обострения классовой борьбы и революции. Более того, крах советского коммунизма следует объяснять в этой же логике: советская система была порождением индустриального строя, и крах ее был связан с неспособностью экономических и политических институтов этой системы адаптироваться к вызовам времени. Общественные структуры развитых рыночных демократий были более гибкими. Практические выводы из марксистской философии истории оказались далекими от прогноза победы коммунизма.

Маркс сегодня

Современный этап технологического развития иногда называют «четвертой промышленной революцией». К его основным чертам относят быстрые темпы технологического обновления (уже не от поколения к поколению, а несколько раз в рамках одного поколения), широту и глубину изменений, основанных на цифровизации экономики и общества, преобразование всех систем во всех странах (Шваб, 2016).

Эта революция не отменила кризисов, но они приобрели новые, специфические черты. Уже можно подводить итоги глобального структурного кризиса, начавшегося в 2008—2009 гг. Он, как и два предыдущих (1930-х и 1970-х годов), ставит ряд принципиальных вопросов, ответы на которые не были ясны в его начале, и их поиск занимает длительный период — «турбулентное десятилетие». Сейчас стали яснее контуры посткризисного мира — и имеет смысл соотнести их с работами Маркса полуторавековой давности.

Можно выделить следующие элементы современной экономической и политической реальности²⁴.

1. Формируются новые представления о модели экономического роста. Эта модель существенно отличается от предыдущих, подробно исследованных мейнстримом экономической науки. Предстоит переосмыслить соотношение базовых понятий макроэкономической теории — роста, занятости, инфляции. Новой загадкой стал безынфляционный рост, и наука должна объяснить этот феномен. Возможно, в его основе лежат структурные и технологические сдвиги, которые ведут к существенному удешевлению новых товаров и услуг, что, скорее всего, негативно сказывается на номинальных темпах экономического роста. Для описания этого феномена появился термин «технологическая дефляция» — пока не очень строгий, но вполне отражающий суть явления. Есть и более простые объяснения, исходящие из удлинения временных лагов между изменением денежной политики и инфляционных ожиданий.
2. Подвергается сомнению независимый статус центральных банков. После стагфляции 1970-х годов и тяжелой антиинфляционной борьбы в развивающихся, а затем и в посткоммунистических странах независимость денежных властей считалась незыблемым принципом, позволившим уйти от инфляционного наследия большей части XX в. Дискуссия резко обострилась с началом кризиса в 2008 г.: центральные банки сыграли выдающуюся роль в предотвращении экономической катастрофы, но они же продемонстрировали мощь, не предполагающую наличие демократических процедур и далеко выходящую за рамки политики конституционных правительств. В результате усиливается популярность предложений ограничить независимость центральных банков и переориентировать их на решение задач экономического роста.
3. Новый импульс получает развитие глобальных валют. Эта тема выступает в двух формах: появление наднациональных валют и криптовалют. Эти процессы ставят перед денежными регуляторами принципиально новые задачи, объем и характер которых пока сложно осознать. Однако в предельном варианте — в случае полноценной легализации криптовалюты в какой-либо стране — центральные банки могут оказаться в условиях конкуренции государственной и частной денежных систем. Глобальные кризисы прошлого приводили к появлению новых резервных валют. Собственно, и биткоин (кошелек для биткоин) появился после начала нынешнего глобального кризиса. Появление криптовалют поставило принципиально новые вопросы перед юристами и экономистами, политологами и культурологами. Обсуждаются принципиальная возможность использовать криптовалюты в легальном денежном обращении, целесообразность и механизмы их регулирования со стороны государства, политические и этические последствия. Особое внимание уделяется рискам использования этого инструмента для уклонения от налогов и осуществления нелегальных операций. Но главное — появляется новая форма денег, порожденная новой технологической базой.
4. Глобальный кризис предъявляет новые требования к государственному регулированию, в том числе в экономической сфере. Кризис 1930-х годов привел к формированию «большого государства» на основе кейнсианской модели. Итогом кризисных 1970-х стала политика либерализации и дерегулирования. Нынешний глобальный кризис поставил вопрос о необходимости дополнить глобальный рынок глобальными правилами игры. На роль такого регулятора первоначально выдвигался механизм «большой двадцатки». С более сложными проблемами сталкиваются системы национального регулирования. Современные технологии ведут к снижению издержек на труд и природные ресурсы в функционировании наиболее новых отраслей и производств. Качество государственного управления (предсказуемость, надежность) становится решающим фактором при принятии инвестиционных решений бизнесом. Таким образом, государства теперь конкурируют за инвестора не ценой труда и не природными ресурсами, а качеством управления.
5. Одной из ключевых тем политических и экспертных дискуссий становится проблема неравенства. В ней концентрируются и экономические, и социальные, и политические вызовы. Здесь важно более точно определить наблюдаемые тренды, а также проанализировать соотношение неравенства и экономического роста. В какой мере рост неравенства выступает следствием современной модели экономического роста? Препятствует ли рост неравенства в современных условиях экономическому росту или он нейтрален по отношению к нему? В экономической дискуссии последнего времени сформулированы два принципиально разных ответа на эти вопросы: одни экономисты утверждают, что неравенство будет дестабилизировать рост и даже приводить к рецессии, а по мнению других, неравенство — это цена, которую приходится платить за экономический рост. Впрочем, если перевести дискуссию в практическую плоскость, то ключевым вопросом становится выработка курса, обеспечивающего рост благосостояния для всех членов общества безотносительно к статистике неравенства (инклюзивный рост).

Как эти проблемы соотносятся с теорией Маркса и его историческим методом? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть три аспекта.

Первый, в какой степени современная технологическая революция отличается от того, что предвидел Маркс? Оказывается, что его анализ развития машинного производства и роли науки удивительно современен. В конце 1850-х годов Маркс писал: «Средство труда проходит через различные метаморфозы, из которых последним является... автоматическая система машин, приводимая в движение автоматом, такой движущей силой, которая сама себя приводит в движение». На этой «автоматической фабрике» рабочий только «наблюдает за машиной и предохраняет ее от помех в ее работе» (Маркс, 1969. С. 203). И далее: «Тенденция капитала заключается в том, чтобы придать производству научный характер, а непосредственный труд низвести до всего лишь момента процесса производства» (Маркс, 1969. С. 206).

Поэтому «если с количественной стороны непосредственный труд сводится к менее значительной доле, то качественно он превращается в некоторый, хотя и необходимый, но второстепенный момент по отношению к всеобщему труду» (Маркс, 1969. С. 207—208). Отметим, что эти высказывания вовсе не носили случайного или отрывочного характера — они представляют стройную систему, и к этим идеям Маркс возвращался позднее, в начале 1860-х годов (Маркс, 1973).Возрастает роль науки: «Изобретения становятся... особой профессией, а применение науки к непосредственному производству само становится для нее одним из определяющих и побуждающих моментов» (Маркс, 1969. С. 212). В результате «всеобщее общественное знание» превращается в «непосредственную производительную силу» (Маркс, 1969. С. 215), а «созидание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени... чем от мощи тех агентов, которые приводятся в движение в течение рабочего времени и которые сами, в свою очередь (их мощная эффективность), не находятся ни в каком соответствии с непосредственным рабочим временем, требующимся для их производства, а зависят скорее от общего уровня науки и от прогресса техники или от применения этой науки к производству» (Маркс, 1969. С. 213).

Понятно, что в такой экономике роль ученых и инженеров неизмеримо больше, чем работников физического труда. Если раньше рост экономики во многом определялся численностью рабочих и объемами используемых природных ресурсов, то теперь эти факторы менее важны. Итогом развития капиталистического способа производства становится инновационная экономика, происходят принципиальные изменения в производительных силах.

В связи с этим возникает второй аспект — о влиянии новых технологий на общественные отношения. Маркс пишет, что создание системы машин приводит «к такой революции в применяемых средствах труда, которая преобразует способ производства, а потому и производственные отношения» (Маркс, 1973. С. 403). Приведем еще одну важную цитату, из выступления Маркса в 1856 г.: «Пар, электричество и сельфактор были несравненно более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распайль и Бланки» (Маркс, 1958. С. 3). Это высказывание звучит несколько старомодно: сегодня называемых Марксом людей мало кто знает. Незнакомо слово «сельфактор», а между тем это — механический ткацкий станок, от английского — self actor, самодвижущаяся машина, автомат. Употребляя современную технологию, новые виды энергии и автоматические производственные линии революционизируют общественные отношения сильнее, чем это могут сделать люди, считающие себя революционерами. Конечно, Маркс не мог знать, какие машины появятся, скажем, через 150 лет после того, как он произнес свою речь, в 2006 г. Но ведь и мы, современники, в 2006 г. не догадывались, что вскоре, 9 января 2007 г., С. Джобе продемонстрирует первый айфон и войдет в историю. Связь общественных отношений и изменений в технике — важнейший вклад Маркса в экономическую науку. Приведем оценку Д. Норта, нобелевского лауреата: «Марксистская схема анализа дает наиболее сильное средство исследователям именно потому, что она включает те элементы, которые отсутствуют в неоклассической традиции: институты, права собственности, государство, идеологию» (North, 1981. Р. 61).

То, что новые технологии не только меняют нашу обычную жизнь, но и всю систему общественных отношений — понятно. Но как оценить и, что еще важнее, повлиять на эти отношения? Это третий аспект теории Маркса, важный для сегодняшнего дня. Марксу было чуждо понимание истории как жестко детерминированного процесса. В частности, в своем письме в редакцию «Отечественных записок» он категорически не соглашался с теми, кто интерпретировал его метод как «историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются» (Маркс, 1961b. С. 120). В стиле, достойном ученого-математика, Маркс привел доказательный контрпример. Свободные крестьяне в Древнем Риме, лишившиеся земли, «стали не наемными рабочими, а праздной чернью», и «развился не капиталистический, а рабовладельческий способ производства». Таким образом, «события поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, привели к совершенно разным результатам» (Маркс, 1961b. С. 121). И причины, которые приводят к тем или иным результатам, можно выяснить только путем специального исследования.

Метод Маркса предполагает возможность альтернативных вариантов развития. Вернемся к описанным выше особенностям современного развития. Какой будет роль государства? Активно развивается технология распределенных реестров (блокчейн). Конечно, после некоторой эйфории отношение к блокчейну нормализуется, и постепенно вырисовываются области экономики, в которых он будет эффективно использоваться. Но в области взаимоотношений индивидов и государства возможны различные варианты. Один из вариантов — перенос части государственных функций на специально разрабатываемые платформы. Тезис «государство как платформа» получил широкое распространение в 2017 г. Дальнейшее развитие в этом направлении может привести к реализации идей Маркса и Энгельса об «отмирании государства». Такой вариант возможен, более того, есть примеры движения в этом направлении.

Взаимодействие индивидов и государства может быть реализовано не только без бумажных паспортов, но и без удостоверений. С 2015 г. уже более 3 тыс. жителей Швеции вживили себе микрочипы, которые можно использовать для идентификации личности, открывания дверей в домах и офисах, а также для совершения платежей. Социальные сети, использующие не айфоны, а встроенные чипы, — это возможная близкая реальность. Но это происходит в Швеции, где степень доверия жителей к государству высока, где центральный банк серьезно изучает возможность введения Е-кроны, централизованно эмитируемой криптовалюты. В странах с авторитарными режимами цифровая государственная «платформа», аккумулирующая всю информацию о гражданах, может быть использована для тотального контроля за ними. И тогда придуманный Д. Оруэллом «телекран», с помощью которого Большой Брат следил за всеми, покажется по сравнению с такой «платформой» детской и не слишком опасной игрушкой. Как будут развиваться события в той или иной стране — покажет будущее.

Роль государства принципиально важна и для развития рынка криптовалют. Биткоин создавался как надежное анонимное средство расчетов. Но уже сейчас все больше государств вводит ограничения на использование криптовалют с целью избежать незаконных финансовых трансакций. Тем не менее это не главное. Трудно представить, чтобы сильное государство согласилось терпеть ситуацию, когда налоги собираются в фиатной валюте, а основная масса расчетов ведется в крипто-валютах. Поэтому можно согласиться с мнением К. Рогоффа: «Даже если сделать чисто теоретическое предположение и представить себе, что нельзя избежать внедрения технологии криптовалют, то победившая валюта (скажем, биткоин 3.0) просуществует только до тех пор, пока на смену ей не придет контролируемый государством „бенкоин" (который назовут так в честь Б. Франклина, портрет которого сегодня украшает 100-долларовые американские купюры)» (Рогофф, 2018. С. 406).

Создание автоматической системы машин, в терминологии Маркса, или, говоря современным языком, роботизация производства, ведет к резкому росту производительности труда, но создает новые проблемы. Теоретически, и есть исследования, которые подтверждают этот тезис, число новых рабочих мест, которые создает роботизация, может превосходить численность высвобождаемых работников. Но основная трудность заключается в том, что профессиональная (а также территориальная и возрастная) структура масс работников, требуемых «новой экономикой» и высвобождаемых из «традиционной экономики», не совпадают. И если в ходе третьей промышленной революции машины заменяли в большей степени работников физического труда, то сейчас этот процесс затронет сферы услуг и управления.

При обсуждении этой проблемы часто приводят высказывание Маркса о том, что в будущем «мерой богатства будет... отнюдь уже не рабочее время, а свободное время» (Маркс, 1969. С. 217). Но при этом не учитывают, что Маркс говорил об обществе, в котором «рабочие массы» начнут «сами присваивать себе свой прибавочный труд». Тогда «развитие общественной производительной силы будет происходить столь быстро, что хотя производство будет рассчитано на богатство всех, свободное время всех возрастет» (Маркс, 1969. С. 217). Очевидно, что мы весьма далеки от такого состояния общества.

В то же время мрачный прогноз Маркса о судьбе «резервной армии труда» (и рабочих в целом) все же не реализован. Новая технологическая революция снова ставит вопрос о безработице. Р. Коллинз в статье с характерным названием «Средний класс без работы» писал: «Когда из-за автоматизации сократился рабочий класс, капитализм спасся, передвинув высвобождающиеся массы в растущие ряды среднего класса. Сейчас компьютеризация, Интернет и наплыв новых микроэлектронных устройств начинают сокращать средний класс. Может ли капитализм пережить эту вторую волну технологического замещения?» (Коллинз, 2015. С. 64). Коллинз привел пять вариантов преодоления «кризиса технологического замещения»: создание новых рабочих мест, расширение рынков, возникновение финансовых метарынков, работа в государственных структурах и увеличение численности обучающихся. По его мнению, серьезный анализ показывает, что все эти варианты не решат проблему.

На самом деле есть еще один — шестой вариант, и он уже применялся: это сокращение рабочего дня. Когда-то 10-часовой рабочий день казался единственно возможным. В современных условиях и 8-часо-вой рабочий день уже не обязателен. Поэтому сокращение занятости не обязательно ведет к безработице и обнищанию. По мере общего богатства общества в целом эти шесть вариантов могут применяться в определенных сочетаниях, и при адекватной политике государства и бизнеса глобального кризиса удастся избежать. Конечно, уволенные грузчики не смогут поголовно переквалифицироваться в программистов, но в ряде случаев внедрение новых технологий может привести к неожиданным позитивным последствиям.

Приведем только один, но характерный пример. В Лас-Вегасе (США) 1 июня 2018 г. члены профсоюза поваров бастовали в знак протеста против использования роботов, из-за которых работники сферы общественного питания могут остаться без работы. Действительно, робот «Momentum Machine» может готовить 400 гамбургеров в час и заменить нескольких работников. Но на самом деле автоматизация в этой области не сводится к замене ручного труда машинным. Так, в компании Starbucks внедрение цифровой платформы заказов увеличило поток клиентов, и потребовалось нанимать новых бариста²⁵.

Далее, говорить об обнищании в развитых странах в современных условиях неточно. В целом средний уровень жизни в развитых странах растет. Но этот процесс не противоречит логике Маркса. Действительно, согласно его теории, рабочий за свой труд получает оплату в размере «необходимого продукта», то есть заработная плата должна быть достаточной для нормального воспроизводства рабочей силы. Между тем, само понятие «необходимости» весьма эластично, особенно учитывая, что по мере прогресса техники требования к квалификации рабочей силы растут. И сейчас сумма «необходимого» заработка может достигать такой величины, чтобы у работника были возможности иметь автомобиль, путешествовать, приобретать жилье, пусть и в ипотеку, обеспечивать обучение детей.

В то же время неравенство не только не исчезает, а в ряде стран, в том числе и в России, растет. Поэтому идеи Маркса об угнетении трудящихся и о классовой борьбе, возможно, не следует считать устаревшими.

Теперь мы можем вернуться к вопросу, который волновал Гамлета. В нашем случае он звучит так: «Что мы Марксу и что нам Маркс?». В чем причина остроты, которой отличались дискуссии о Марксе в прошлом? Прежде всего, это объяснялось расколом мира на два противоборствующих блока, причем СССР претендовал на то, что его политика основывалась на марксистской идеологии²⁶.

Сейчас мы можем более объективно оценить, что дал нам Маркс. Он точно оценил характерные для современного экономического роста изменения в производстве и социальной структуре, динамичный характер общества; показал, что социально-экономические установления не остаются неизменными, а находятся в постоянном развитии. Это подтвердил опыт XIX—XX вв. Маркс оценил роль производства, роста технологических возможностей как динамичного фактора, который оказал глубокое влияние на развитие экономики и общества.

С точки зрения прошедшего столетия и накопленного человечеством опыта наиболее интересными и актуальными компонентами теории Маркса являются, по нашему мнению, философия истории как метод исторического анализа и теория экономической истории. Подлинный и глубокий кризис марксизма как теоретической базы социализма и коммунизма наступил только с кризисом зрелого индустриального общества, с формированием новой технологической базы. Иными словами, сам кризис марксизма стал подтверждением правоты его историко-философской доктрины.

И, конечно, не случайно в 2013 г. по предложению Германии и Нидерландов в реестр «Памяти мира» ЮНЕСКО были включены «Манифест Коммунистической партии» и первый том «Капитала». Маркс занял достойное место в ряду мыслителей прошлого, и наша обязанность — применять его исторический метод для анализа современных проблем и оценки вариантов будущего развития. Но мы понимаем, что для более спокойной и всесторонней оценки теории Маркса необходимо продолжить исследования — хотя бы в течение следующих 100 лет.

¹ Даже раннему периоду этой полемики посвящено несколько солидных работ: Howard, King, 1989; Steedman, 1995.

² The Fall — «падение» — можно интерпретировать по-разному: как развал системы социалистических стран, как падение Берлинской стены. С определенной натяжкой можно предложить «литературный» перевод — «осень социализма».

³ В 1892 г. Энгельс писал: «Сторонники Джевонса и Менгера вовсю распоясались здесь в Фабианском обществе и с бесконечным презрением взирают свысока на давно уже устаревшего Маркса» (Энгельс, 1965а. С. 389 — 390). А ведь тогда со смерти Маркса не прошло и 10 лет.

⁴ Wood, 1987-1988.

⁵ Отметим, что Т. Негиши участвовал в дискуссии 1995 г. и достаточно убедительно возражал Брюеру.

⁶ В определенной степени подходы, излагаемые в нашей статье, являются продолжением и развитием идей, изложенных в работе «Марксизм: между научной теорией и „светской религией" (либеральная апология)». См.: Гайдар, May, 2004а; 2004b.

⁷ В данной статье мы предполагаем, что в работах, вышедших в свет после смерти Маркса, представлено адекватное изложение его идей.

⁸ Например: «Производительный труд — это всего лишь такой труд, который производит капитал» (Маркс, 1968. С. 257). См. также: Маркс, 1962b. С. 137.

⁹ «Товарно-торговый капитал, — если отбросить все разнородные функции, которые могут быть с ним связаны, как хранение товаров, отправка их, перевозка, группировка, разборка, и ограничиться его истинной функцией купли ради продажи, — не создает ни стоимости, ни прибавочной стоимости, а только опосредствует их реализацию» (Маркс, 1962а. С. 309).

¹⁰ Строго говоря, даже акционеры участвуют в управлении компанией: на собраниях акционеров они заслушивают отчеты правления, голосуют за новый состав советов директоров, определяют стратегию развития компании, размер дивидендов на акции и т. д.

¹¹ Нет сомнений, что если бы Маркс ознакомился с практикой и методами строительства социалистической экономики в СССР, он с полным правом мог бы повторить свое высказывание по поводу французских деятелей, называвших себя марксистами: «Я знаю только одно, что я не марксист». См.: Энгельс, 1965b. С. 370.

¹² Отметим, что Рязанов, опубликовавший часть этой работы, еще в 1918 г. четко (хотя и очень осторожно) продемонстрировал ошибочность трактовки Марксом внешней политики России. См.: Рязанов, 1918.

¹³ Речь идет о работах «Нищета философии» и «К критике политической экономии».

¹⁴ Интересный анализ истории переводов «Капитала» в России см. в: Изгоев, 2017.

¹⁵ Курсив цензора.

¹⁶ Они опубликованы в 11, 12 и 13 томах «Архива К. Маркса и Ф. Энгельса», общий объем текстов 627 страниц!

¹⁷ Интересно, что в собрании сочинений Маркса и Энгельса опубликованы три наброска ответного письма Маркса. На самом деле был и четвертый, короче итогового варианта, почти отписка. Он был опубликован Рязановым. (См.: Архив..., 1928. С. 285—286).

¹⁸ Это было написано в период, когда «громадное большинство населения» было неграмотным. По данным переписи 1897 г., в Российской империи (без Финляндии) был 21% грамотных.

¹⁹ Подробнее см.: May, 1990.

²⁰ Подробнее см.: Дэй, 2013.

²¹ Новожилов в своих математических построениях опирался на работы Канторовича.

²² Компоненты оптимального плана двойственной задачи.

²³ Такой подход разделяли и некоторые отечественные ученые. Академик И. Виноградов, известный математик, был антисемитом, но поддержал избрание Канторовича в Академию наук. Когда некоторые академики, думая, что Виноградов не знает о национальности Канторовича, пытались «раскрыть ему глаза», Виноградов ответил: «Я знаю, но ведь он против Маркса». Видимо, для него это казалось важным аргументом за избрание в Академию. См.: Тихомиров, 2002. С. 219.

²⁴ Подробнее см.: May, 2018.

²⁵ https://futurism.com/las-vegas-food-service-workers-strike-automation/

²⁶ Строго говоря, стандартным штампом было использование термина «марксистско-ленинская» теория, политика и т. д.

Список литературы / References

Архив К. Маркса и Ф. Энгельса (1928). М.; Л.: Госиздат. [К. Marx and F. Engelds archives (1928). Moscow; Leningrad: Gosizdat. (In Russian).]

Аттали Ж. (2013). Карл Маркс. М.: Молодая гвардия, 2013. [Attali G. (2013). Karl Marx. Moscow: Molodaya Gvardia, (2013). (In Russian).]

Базаров В. A. (1919). Пролетарская культура в действии // Мысль. № 8. С. 237—245. [Bazarov V. А. (1919). Proletarian culture in action. Mysl, No. 8, pp. 237—245. (In Russian).]

Базаров В. A. (2014). Труд производительный и труд, образующий ценность // Базаров В. А. Избранные произведения. М.: Дело. Т. 1. С. 109—163. [Bazarov V. А. (2014). Productive labour and value-creating labour. Selected works. Moscow: Delo. Vol. 1, pp. 109-163. (In Russian).]

Белых A. A. (2007). История российских экономико-математических исследований. Первые сто лет. М.: ЛКИ. [Belykh А. А. (2007). History of mathematical economics in Russia. The first 100 years. Moscow: LKI. (In Russian).]

Бём-Баверк О. (1897). Теория Карла Маркса и ее критика. СПб.: тип. П. П. Сойкина. [Böhm-Bawerk Е. (1897). Karl Marx's theory and its criticism. St. Petersburg: P. P. Soykin. (In Russian).]

Валентинов H. (1991). Наследники Ленина. M.: Teppa, 1991. [Valentinov N. (1991). Lenin's Descenants. Moscow: Terra. (In Russian).]

Дэй P. (2013). Лев Троцкий и политика экономической изоляции. М.: Дело. [Day R. (2013). Leon Trotsky and the politics of economic isolation. Moscow: Delo. (In Russian).]

Изгоев A. C. (2017). Из истории российского невежества // Изгоев А. С. Рожденное в революционной смуте. М.: Дело. С. 117—147. [Izgoev A. S. (2017). From the history of Russian ignorance. In: Izgoev A. S. Born in revolutionary turbulence. Moscow: Delo, pp. 117—147. (In Russian).]

Карл Маркс и царская цензура (1933) // Красный архив. Т. 1 (56). С. 5—32. [Karl Marx and tsarist sensorship (1933Д Krasny Archiv, Vol. 1 (56), pp. 5—32. (In Russian).]

Канторович Л. В. (2002). Мой путь в науке // Леонид Витальевич Канторович: человек и ученый. Новосибирск: Изд-во СО РАН. С. 15—75. [Kantorovich L. V. (2002). My way in science. Leonid Vitalievich Kantorovich: A person and a scientist. Novosibirsk: SB RAS Publ., pp. 15—75. (In Russian).]

Канторович Л. В. (1960). Экономический расчет наилучшего использования ресурсов. М.: АН СССР. [Kantorovich L. V. (1960). Best use of economic resources. Moscow: AN SSSR. (In Russian).]

Коллинз P. (2015). Средний класс без работы // Есть ли будущее у капитализма? М.: Изд-во Института Гайдара. С. 61-112. [Kollins R. (2015). Middle class without work. In: Does capitalism have a future? Moscow: Gaidar Institute Publ., pp. 61 — 112. (In Russian).]

Конюшая P. П. (1975). Карл Маркс и революционная Россия. М.: Политиздат. [Konyushaya R. Р. (1975). Karl Marx and revolutionary Russia. Moscow: Politiz-dat. (In Russian).]

Кэмпбелл P. (1992). Маркс, Канторович, Новожилов: стоимость против реальности // Экономика и математические методы. № 5 — 6. С. 674 — 686. [Campbell R. (1992). Marx, Kantorovich and Novozhilov: Stoimost' versus reality. Ekonomika і Matematicheskie Metody, No. 5 — 6, pp. 674 — 686. (In Russian).]

Ленин В. И. (1969). Философские тетради // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 29. [Lenin V. I. (1969). Philosophical notebooks. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 29. (In Russian).]

Ленин В. И. (1969a). Государство и революция // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 33. [Lenin V. I. (1969а). State and revolution. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 33. (In Russian).]

Ленин В. И. (1970a). Заметки публициста. О восхождении на высокие горы, о вреде уныния, о пользе торговли, об отношении к меньшевикам и т.п. // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 44. [Lenin V. I. (1970а). Publicist's notes. On climbing high mountains, on disadvantages of despondency, on advantages of trade, on attitude towards mensheviks etc. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 44. (In Russian).]

Ленин В. И. (1970b). Политический отчет Центрального комитета РКП(б) 27 марта 1922 года // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 45. [Lenin V. I. (1970b). Political report of the central committee of RCPb. March 27, 1922. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 45. (In Russian).]

Ленин В. И. (1970c). Лучше меньше, да лучше // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 45. [Lenin V. I. (1970с). Better less but better. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 45. (In Russian).]

Ленин В. И. (1973). Три источника и три составные части марксизма // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 23. [Lenin V. I. (1973). Three sources and three components of Marxism. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 23. (In Russian).]

Ленин В. И. (1974). Заключительное слово по докладу об очередных задачах Советской власти на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 г. ПСС // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат. Т. 36. [Lenin V. I. (1974). Final remarks on the report on current tasks of the Soviet power at the meeting of VTsIK, April 29, 1918. In: Lenin V. I. Complete works. 5^th ed. Moscow: Politizdat, Vol. 36. (In Russian).]

ИМЛ (1969). Литературное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М.: Политиздат. [Marx—Engels —Lenin Institute (1969). Literary heritage of К. Marx and F. Engels. Moscow: Politizdat. (In Russian).]

Маркс К. (1958). Речь на юбилее «The People's Paper» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 12. [Marx К. (1958). A speech, delivered at the anniversary of "The People's Paper". In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 12. (In Russian).]

Маркс. К. (1959). К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 13. [Marx К. (1959). Critique of political economy. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 13. (In Russian).]

Маркс К. (1960). Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 23. [Marx К. (1960). Capital. Vol. 1. In: Marx К., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 23. (In Russian).]

Маркс К. (1961a). Капитал. Т. 2 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 24. [Marx К. Capital. Vol. 2. In: Marx К., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 24. (In Russian).]

Маркс К. (1961b). Письмо в редакцию «Отечественных записок» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 19. [Marx К. А Letter to the editors of "Otechestvennye Zapiski". In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 19. (In Russian).]

Маркс К. (1961c). Письмо Вере Засулич и черновые наброски письма // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 19. С. 116-121, 400-421. [Marx К. (1961с). A letter to Vera Zasulich and drafts of the letter. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 19, pp. 116-121; 400-421 (In Russian).]

Маркс К. (1961d). Замечания на книгу А. Вагнера «Учебник политической экономии» (2 издание). Том I (1879) // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 19. С. 369-399. [Marx К. (1961). Notes on A. Wagner's book "Textbook of political economy" (2^nd edition). Volume I (1879). In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 19, pp. 369-399. (In Russian).]

Маркс К. (1962a). Капитал. Т. З // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 25. Ч. 2. [Marx К. (1962а). Capital. Vol. 3. In: Marx К., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 25, Part 2. (In Russian).]

Маркс К. (1962b). Теории прибавочной стоимости. Ч. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 26. Ч. 1. [Marx К. (1962b). Theories of Surplus Value, Part 1. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 26, Part 1. (In Russian).]

Маркс К. (1964a). Письмо Л. Кугельману. 12 октября 1868 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 32. [Marx К. (1964а). A letter to L. Kugelman. October 12, 1968. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 32. (In Russian).]

Маркс К. (1964b). Письмо H. Ф. Даниельсону // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 32. [Marx К. (1964b). A letter to N. F. Danielson. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 32. (In Russian).]

Маркс К. (1964c). Письмо H. Ф. Даниельсону // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 34. [Marx К. (1964с). A letter to N. F. Danielson. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 34). (In Russian).]

Маркс К. (1968). Экономические рукописи 1857 — 1859 гг. Ч. 1. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 46. Ч. 1. [Marx К. (1968). Economic manuscripts 1857—1859, Part I. In: Marx К., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 46, Part I. (In Russian).]

Маркс К. (1969). Экономические рукописи 1857—1859 гг. Ч. 2 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 46. Ч. 2 [Marx К. (1969). Economic manuscripts 1857—1859, Part II. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 46, Part II. (In Russian).]

Маркс К. (1973). Экономическая рукопись 1861 — 1863 годов // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 47. [Marx К. (1973). Economic manuscript on 1861-1863. In: Marx К., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 47. (In Russian).]

Маркс К., Энгельс Ф. (1961а). Митингу в Женеве, созванному в память 50-й годовщины польской революции 1830 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 19. [Marx К., Engels F. (1961а). То the meeting held in Geneva to commemorate the 50^th anniversary of the revolution in Poland in 1830. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 19. (In Russian).]

Маркс К., Энгельс Ф. (1961b). Предисловие к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 19. [Marx К., Engels F. (1961b). Preface to the Russian edition of "Manifest of the communist party'¹. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 19. (In Russian).]

Маркс К., Энгельс Ф. (2010). Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. Изд. 2-е. М.: Либроком. [Marx К., Engels F. (2010). К. Marx and F. Engels correspondence with Russian politicians. 2^nd ed. Moscow: Librokom. (In Russian).]

May B. (1990). Противоречия социалистической доктрины (Исторический очерк) // Известия АН СССР: Серия экономическая. № 3. [Mau V.A. (1990). Contradictions of Socialist Doctrine (Historical Review). Izvestia AN SSSR. Economic series, No 3. (In Russian).]

Гайдар E., May В. (2004a). Марксизм: между научной теорией и «светской религией» (либеральная апология) // Вопросы экономики. № 5. С. 4—27. [Gaidar Е., Mau V. (2004а). Marxism: Between the scientific theory and "secular religion" (Liberal apology). Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 4—27. (In Russian).]

Гайдар E., May В. (2004b). Марксизм: между научной теорией и «светской религией» (либеральная апология) (окончание) // Вопросы экономики. № 6. С. 28—56. [Gaidar Е., Mau V. (2004b). Marxism: Between the scientific theory and "secular religion" (Liberal apology) (The ending). Voprosy Ekonomiki, No. 6, pp. 28 — 56. (In Russian).]

May B. (2018). На исходе глобального кризиса: экономические задачи 2017-2019 гг. // Вопросы экономики. № 3. [Mau V.A. (2018). At the final stage of global crises: Economic tasks in 2017—2019. Voprosy Economiki, No 3. (In Russian).]

Негиши Т. (1995). История экономической теории. М.: Аспект-пресс. [Negishi Т. (1995). History of economic theory. Moscow: Aspect-press. (In Russian).]

Плеханов Г.В. (1924). H. Г. Чернышевский // Плеханов Г. В. Собр. соч. в 6 т. М.: Госиздат. Т. 5. [Plekhanov G. V. (1924). N. G. Chernyshevsky. In: Plekhanov G. V. Works in 6 volumes. Moscow: Gosizdat, Vol. 5. (In Russian).]

Преображенский E. A. (1927). Хозяйственное равновесие в системе СССР // Вестник Коммунистической академии. Кн. XXII. С. 19—71. [Preobrazhensky Е. А. (1927). Equilibrium in Soviet Ecocnomy. Vestnik Kommunisticheskoy Akademii, Vol. XXII, pp. 19-71. (In Russian).]

Рогофф К. (2018). Проклятие наличности. М.: Изд-во Института Гайдара. [Rogoff К. (2018). The curse of cash. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]

Рязанов Д. Б. (1918). Англо-русские отношения в оценке К. Маркса. Пг.: Изд. Петроградского совета р. и к. депутатов. [Ryazanov D. В. (1918). Marx's evaluation of Anglo-Russian relations. Petrograd. Petrogradskii sovet r. і k. deputatov. (In Russian).]

Рязанов Д. (1923). Новые данные о литературном наследстве К. Маркса и Ф. Энгельса // Вестник Социалистической академии. Кн. 6. С. 351 — 376. [Ryazanov D. (1923). New data on К. Marx's literary heritage. Vestnik Socialisticheskoy Akademii, Vol. 6, pp. 351 — 376. (In Russian).]

Тихомиров В. M. (2002). О Леониде Витальевиче Канторовиче (1912 — 1986) // Леонид Витальевич Канторович: человек и ученый. Новосибирск: Изд-во СО РАН. С. 216-220. [Tikhomirov V. М. (2002). On Leonid Vitalievich Kantorovich (1912-1986). Leonid Vitalievich Kantorovich: A person and a scientist. Novosibirsk: SB RAS Publ., pp. 216-220. (In Russian).]

Троцкий Л. Д. (1991). Преданная революция. М.: НИИ культуры. [Trotsky L. D. (1991). Revolution betrayed. Moscow: N11 Kultury. (In Russian).]

Троцкий Л. Д. (1993). Коммунистический Интернационал после Ленина. М.: Спартаковец; Принтима. [Trotsky L. D. (1993). The Kommunist International after Lenin. Moscow: Spartakovets; Printima. (In Russian).]

Фельдман Г. А. (1928). К теории темпов народного дохода // Плановое хозяйство. № И. С. 146-170; № 12. С. 151-178. [Feldman G.A. (1928). On the theory of national income growth. Planovoye Khozyaistvo, No. 11, pp. 146 — 170; No. 12, pp. 151-178. (In Russian).]

Шваб К. (2016). Четвертая промышленная революция. М.: Сбербанк. [Schwab К. The forth industrial revolution. M.: Sberbank. (In Russian).]

Шумпетер Й. (2001). История экономического анализа. Т. 2. СПб.: Экономическая школа. [Schumpeter J. (2001). A history of economic analysis. Vol. 2. St. Petersburg: Economicheskaya Shkola. (In Russian).]

Энгельс Ф. (1961). Императорские русские действительные тайные динамитные советники // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 21. [Engels F. (1961). Imperial Russian factual privy dynamite councillors. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 21. (In Russian).]

Энгельс Ф. (1965a). Письмо П. Лафаргу 27 августа 1890 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 37. [Engels F. (1965а). A letter to P. Lafarge from August 27, 1890. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 37. (In Russian).]

Энгельс Ф. (1965b). Письмо К. Шмидту // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 37. [Engels F. (1965b). A letter to К. Schmidt. In: Marx K., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 37. (In Russian).]

Энгельс Ф. (1966). Письмо И. А. Гурвичу. 27 мая 1893 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат. Т. 39. [Engels F. (1966). A letter to I. A. Gurvich from May 27, 1893. In: Marx 1С., Engels F. Works. 2^nd ed. Moscow: Politizdat, Vol. 39. (In Russian).]

Brewer A. (1995). A minor post-Ricardian? Marx as an economist. History of Political Economy, Vol. 27, No. 1, pp. 111 — 146.

Faccarello G., Gehrke C., Kurz H. D. (2016). Karl Heinrich Marx (1818-1883). In: G. Faccarello, H. D. Kurz (eds.). Handbook on the history of economic analysis. Cheltenham: Edward Elgar, Vol. 1.

Howard M. C., King J. E. (1989). A history of Marxian economics, Vol. I: 1883—1929. Houndsmills and London: Macmillan Education Ltd.

King J. E. (2016). Marxism(s). In: G. Faccarello, H. D. Kurz (eds.). Handbook on the history of economic analysis. Cheltenham: Edward Elgar, Vol. 2, pp. 234—251.

Minisymposium (1995). Locating Marx after the fall. History of political economy, Vol. 27, No. 1, pp. 109-206.

North D. C. (1981). Structure and change in economic history. New York and London: W.W. Norton & Company.

Steedman I. (ed.) (1995). Socialism and marginalism in economics, 1870 — 1930. London: Routledge.

Wood J. C. (ed.) (1987—1988). Karl Marx's economics: Critical assessments. In 4 vols. London: Croom Helm.