О нематериальном культурном капитале

В. Б. Студенцов

Культура как фактор, во многом определяющий индивидуальное и коллективное поведение хозяйственных субъектов, была «открыта» экономистами и социологами по историческим меркам, казалось бы, недавно, но уже появилось немало работ, в которых проанализированы различные аспекты взаимосвязи и взаимопроникновения хозяйственных и культурных феноменов. Тем не менее в экономической науке культура нередко считается если не в полном смысле слова «чужаком», то в лучшем случае «падчерицей».

Нематериальная культура и экономика

Понятие «культура» принадлежит к числу достаточно трудно определимых, в том числе и потому, что приложимо к разным сферам и областям деятельности. Принято различать материальную и нематериальную культуру. Относительно характеристики первой особых разночтений не возникает: это совокупность объектов сотворенного человеком предметного мира. А вот вторая, нематериальная, имеет множество различных толкований (Тамбовцев, 2015; De Jong, 2009. Р. 5; Petrakis, 2014. Р. 40, и др.). Но все они описывают ее как «исторически передаваемую систему значений¹... систему унаследованных представлений... посредством которых люди передают, сохраняют и развивают свое знание о жизни и отношение к ней» (Гирц, 2004. С. 106), как «традиции, обычаи, нравы и убеждения^{1 2}» (Тросби, 2018. С. 25), как «совокупность норм и умений» (Инглхарт, 2018. С. 40), как «социальные нормы и основополагающие ценности» (Roland, 2004. Р. 118), как «ценности, верования и установки» (Харрисон, 2014. С. 12), как «нравственные представления» (Rose, 2019. Р. vii), как «обычаи и цивилизация» (Jones, 2006. Р. ix) и т. д.

П. Дасгупта использовал термин «культура» с несколько иной (можно сказать, инструментальной) целью: для обозначения различий в представлениях людей друг о друге. «Культура, — утверждал он, — является средством координации» (Dasgupta, 2005. Р. S7; здесь и далее перевод мой. — В. С.). Справедливости ради скажем, что не только координации, но и рассогласования, размежевания. Культура фиксирует как «разделяемые ценности», так и «разные представления людей друг о друге» (Dasgupta, 2000. Р. 374, 375). И действительно, она всегда специфична и конкретна, что позволяет говорить о культуре определенной социальной общности (семьи, группы, слоя, класса, нации, общества).

Содержащееся в определении культуры К. Гирца указание на «историческую передачу» подчеркивает, с одной стороны, ее преемственность, а с другой — преходящий характер. Культура — «привычные убеждения и ценности, которые... передают из поколения в поколение в относительно неизменной форме» (Guiso et al., 2006. Р. 23; Алесина, Джулиано, 2016. С. 84) — представляет собой самовоспроизводящий-ся, устойчивый, длящийся во времени феномен с чертами «запаса», в определенном смысле «капитал».

Именно поэтому культуру отличает значительная инерционность. «Подобно биологической эволюции, — утверждает Р. Инглхарт, — развитие культуры происходит через процессы, аналогичные случайным мутациям и естественному отбору; но поскольку культура — это комплекс приобретенных знаний, а не врожденная особенность, то и изменить направление она может куда быстрее, чем биологическая эволюция» (Инглхарт, 2018. С. 40). Культура изменяется быстрее «биологической эволюции», но все-таки довольно медленно — многие культурные ценности крайне малоподвижны и устойчивы (Шварц, 2008. С. 46 — 47). Одни исследователи считают, что культурные установки продолжают действовать в течение столетий (Guiso et al., 2008. Р. 297—299), другие, например антрополог Э. Тодд, что даже в течение тысячелетий (Todd, 2017, 2019). В понимании последнего, духовная жизнь человека состоит из трех сфер — сознательной (экономика), подсознательной (образовательные процессы) и бессознательной (семейная организация). «Округляя, — пишет он, — скажем, что экономическое сознательное действует в масштабе 50 лет, образовательное подсознательное — 500 лет, а семейное бессознательное (иными словами, семейный уклад. — В. С.) на протяжении пяти тысяч лет» (Todd, 2017. Р. 23; 2019. Р. 12)³. Предельно ли точен Тодд в этих своих временных оценках — в данном случае не столь существенно, важно указание на наличие в культуре пластов и/или элементов, имеющих разную «продолжительность жизни». Как бы то ни было, мы опять убеждаемся, что культура представляет собой устойчивый, долгосрочный феномен, имеющий «капитальные» черты.

Довольно курьезную позицию в вопросе о культуре занял Ш. Шварц. По его мнению, «культурные ценности» — именно этот термин он предпочитает использовать вместо понятия «культура» (Шварц, 2008) — представляют собой «гипотетическую, латентную характеристику обществ (или групп), нормативную систему, которая независима от индивидов и не покоится в их умах. Мы можем уяснить культурные ценности через их проявление в сложных смыслах, представлениях, практиках, символах, нормах и ценностях, господствующих в обществе и его институтах» (Schwartz, 2014b. Р. 42). Но при этом сами они, по его мнению, культурой не являются⁴.

Выявив, что ценностные предпочтения индивидов в рамках одного общества могут различаться даже больше, чем между обществами (Fisher, Schwartz, 2011), Шварц поставил под сомнение само существование феномена социетальной культуры. У такого похода есть и отечественные последователи (Тамбовцев, 2015). Однако если бы дело обстояло именно таким образом, то разговоры о некоей общей (скажем, национальной) культуре были бы беспочвенны. Ошибочность такого взгляда особенно очевидна на примере этнически и религиозно (а потому и культурно) однородных обществ (скажем, Японии и Скандинавских стран). Впрочем, и сам Шварц обиняком признавал, что в том или ином виде социетальная культура существует (Schwartz, 2014а, Р. И).

Тот факт, что не все представители той или иной общности всегда и во всем следуют считающемуся «предписанным» их культурой характеру поведения, не означает, что таковая не существенна. Нереалистично ожидать, что люди всегда и везде, как один человек, без каких-либо изъятий и различий, сплоченными и стройными рядами будут следовать определенным шаблонам. Мало того, очевидно, что есть ситуации, когда отклонения от общих форм поведения могут быть частыми и значительными. Однако это не отменяет самого факта существования таких долговременных «шаблонов» или паттернов.

Культурные различия вносят существенные коррективы если не в сами цели экономической деятельности, то во всяком случае в характер и средства их достижения. Так, по мнению Дж. Хенриха, «люди западных, образованных, промышленных, богатых и демократических обществ психологически необычны, будучи одновременно очень индивидуалистичными и аналитичными» (Henrich, 2014. Р. 593)⁵. Они «составляют одну из наименее представительных популяций, на основе которой можно делать обобщения о человеческом роде» (Henrich et al., 2010. Р. 61). «Меньшинство людей, — пишут Г. Хофстеде и его соавторы, — живут в обществах, где интересы субъекта превалируют над интересами группы» (Hofstede et al., 2010. Р. 91). Незападные общества далеко не столь атомизированы, в некоторых из них господствуют коммунитарные (коллективистские) культуры, где люди осознают себя прежде всего органической частью некоей общности (семьи, группы, клана, рабочего коллектива, компании и т. и.). Пойти против или проигнорировать ее интересы — значит стать изгоем, человеком без роду без племени. Соответственно, поведение субъекта там регулируется не только и не столько индивидуальными, сколько коллективными мотивами и интересами, общепринятыми (писаными или неписаными) нормами. Такое мироощущение характерно прежде всего для ряда азиатских народов.

Утверждать, что социальная общность не имеет объединяющей ее членов некоей культуры, означает идти против фактов. Да, всякая общность не представляет собой монолит — она этнически, религиозно, социально, в конечном счете, и культурно неоднородна. Но верно и то, что статистика и опросы имеют тенденцию «усреднять» данные и нивелировать существующие различия. В действительности подлинная картина общества может быть значительно разнообразнее. Невозможно представить, чтобы все представители той или иной общности поголовно имели полностью идентичные ценности. Но также ошибочно полагать, что составляющих некую популяцию людей совсем или почти ничего не объединяет. Неправильно как всех стричь под одну гребенку, так и предельно фрагментировать социум (см.: Тамбовцев, 2015).

Можно констатировать, что, во-первых, культура, понимаемая как совокупность ценностей, представлений, традиций, обычаев, нравов нт. и., не универсальна и различается от одной общности к другой; во-вторых, благодаря ее передаче от поколения к поколению, преемственности, долгожительству, устойчивости и способности накапливаться (как, впрочем, и расточаться), она обладает чертами запаса или капитала, а потому может быть определена как нематериальный капитал.

Нематериальная культура как капитал

Между культурой и экономической теорией сложились непростые взаимоотношения. К. Боулдинг писал, что «отцы-основатели экономической науки имели четкое преставление о культурной матрице экономических явлений. Один из наиболее интересных вопросов интеллектуальной истории состоит в том, как экономическая наука могла утратить это понимание и превратиться в абстрактную дисциплину, лишенную всякого культурного содержания» (Boulding, 1972. Р. 267). П. Самуэльсон в «Экономикс» уделил «культурным аспектам» минимальное внимание и только в плане анализа экономического роста и развития. «...Акцентирование внимания на неэкономических факторах не решает проблему [их] объяснения. Оно создает новые проблемы» (Samuelson, 1980. Р. 717). Такая позиция была общепринятой — еще недавно многие отрицали, да и сейчас нередко отрицают право культуры быть объектом экономических исследований, во всяком случае теоретических. Так, У. Истерли писал: «Есть многое, что можно сказать в защиту старомодного мнения экономистов о том, что люди везде одинаковы и будут реагировать на правильные экономические возможности и стимулы» (Easterly, 1994. Р. 51). Правда, спустя четверть века он изменил мнение о роли культурных факторов в экономических процессах, признав прежнюю свою позицию ошибочной (Easterly, 2015. Р. 261, 263).

Но подобную эволюцию претерпели далеко не все. Так, И. Кирцнер упрекал (в частной переписке) апеллировавшего к культуре своего коллегу по австрийской школе В. Сторра за то, что он повторяет ошибки «врагов экономической теории, которые — начиная с критиков экономике начала девятнадцатого века, продолжая немецкой и британской „историческими школами" и продолжая в двадцатом веке американскими институционалистами (и особенно Т. Вебленом) — единодушно критиковали экономическую теорию за неспособность принять во внимание неэкономические отношения, которые могут... потребовать радикального изменения выводов экономической теории» (Storr, 2013. Р. xiii). «Цепочки чисто экономических причинно-следственных связей», которые возникают на рынках, утверждал Кирцнер, можно выявить и понять, «только сознательно абстрагируясь от возникающих на рынках неэкономических отношений... Меня озадачивает, — писал он Сторру, — ваше нежелание признать, что ваша работа является исследованием области (или, лучше сказать, аспекта рынков), которая лежит за пределами экономической теории как таковой, и от которой сами экономические теоретики сознательно и совершенно правильно (!) абстрагировались» (Storr, 2013. Р. xiii—xiv). Таким образом, для ряда экономистов исследование культурных факторов оказалось табуировано. Между тем только в предельно абстрактной теории могут фигурировать безликие субъекты, лишенные культурных характеристик, своего рода экономические машины⁶.

Такое положение существовало не всегда. Как видно из процитированных слов Кирцнера, почти 200 лет назад задолго до других к пониманию экономической роли культуры и последней как капитала пришли экономисты немецкой исторической школы, в частности А. X. Мюллер и Ф. Лист. Вопреки господствовавшему уже тогда мнению Мюллер утверждал, что в производстве задействованы не три, а четыре равнозначных фактора — земля, труд, физические средства и запас накопленного опыта, который он обозначил как «Geistiges Kapital», что можно перевести как духовный или умственный капитал⁷ (Mann, 1958. Р. 346). Последний у Мюллера определялся как «запас ценностей, которые отдельные субъекты и общности черпают из их культуры, философии, этики и религии» (цит. по: Noghiu, 2015. Р. 50 — 51), сюда же он включал культурные, этические и религиозные нормы общества (см.: Mann, 1958. Р. 346). Одним из проявлений духовного капитала, по Мюллеру, был «дух нации», который он отождествлял с ее «жизненной силой» (Lebenskraft). Лист в своих работах, написанных по-английски, использовал схожий (или даже тождественный) с мюллеровским термин «капитал ума» (mental capital), а на немецком писал о «Geistiges Kapital», что, как отмечает А. Даастёль, на английский часто переводилось как «интеллектуальный капитал». Как бы то ни было, составными частями этого феномена были язык, нравственность, этика и т. и. (Daastol, 2011. Р. И — 12)⁸. Помимо Мюллера и Листа о «духовном» капитале писали и другие представители немецкой исторической школы — К. Книс, Б. Гильдебранд, К. Рихтер⁹ и др. Не будет значительной натяжкой утверждение, что в большей или меньшей мере они его трактовали как культурный капитал в самом широком смысле слова.

Если экономический мэйнстрим проигнорировал появление понятия «культурный капитал», то П. Бурдье развил его, причем так, что оно заняло прочное место в социологии. Бурдье выделял три состояния культурного капитала — инкорпорированное, объективированное и институционализированное (Бурдье, 2002). Инкорпорированный¹⁰ (вернее воплощенный) капитал представляет собой унаследованные и приобретенные людьми через социализацию и образование знания и умения (что близко к понятию человеческого капитала). Объективированный (правильнее — овеществленный, опредмеченный) капитал проявляется в форме объектов (благах) материальной культуры — книгах, картинах, скульптурах, машинах и механизмах и т. и. Институционализированное (точнее общественно признаваемое или признанное) состояние (или форма) культурного капитала отражает то, как он оценивается и ранжируется обществом в форме разного рода знаков отличия (премий, званий, титулов и т. п.).

После Бурдье социологи посчитали исследование культурного капитала своей исключительной прерогативой, а экономисты по ряду причин, прежде всего в силу господства неоклассики, не оспаривали у них это право. Возможно, подобное пренебрежение было связано со сложностями встраивания «культуры» в понятийный аппарат экономической науки, поскольку «представления», «ценности», «идеалы», «смыслы», «традиции» и т. и. составляют нечто немонетарное, неосязаемое, почти эфемерное. Неудивительно, что до поры не обнаруживалось концепта, позволявшего адекватно ввести «культуру» в ткань экономической науки, — спорадически появлявшийся термин «культурный капитал» не приживался и не развивался.

И в наши дни понятием «культурный капитал» оперируют не так уж много экономистов, причем далеко не все они выделяют его в качестве особого явления. Так, М. Олсон считал его подразделом человеческого капитала (Olson, 1996. Р. 16). Он различал в нем две части (или два типа) — товарный, обмениваемый (заключающий в себе производительные способности субъекта), который обозначил как «личную культуру», и нетоварный «человеческий капитал общественного блага» или «гражданскую культуру». Вторая часть, или ипостась, этого подраздела человеческого капитала в его трактовке не имеет прямой связи с каким-либо производственным процессом и характеризует человека как «политическое животное».

На самостоятельном, отличном от человеческого капитала бытии культурного капитала как «разделяемых ценностей и представлений» настаивают Л. Харриссон (2014. С. 27), М. Кэссон, (Casson, 2006. Р. 366, 394), Дж. Мокыр (Mokyr, 2017) и некоторые другие. Наиболее подробно культурный капитал разбирает Д. Тросби, который выделяет как материальную, так и нематериальную его ипостаси. Первая фактически тождественна тому, что Бурдье понимает под объективированным (или, как мы его назвали, опредмеченным) культурным капиталом. А вторая, нематериальная ипостась, представляет собой капитал «в виде идей, практик, верований¹¹ и ценностей, которые разделяет группа» (Тросби, 2018. С. 73), что совпадает с ранее приведенной дефиницией нематериальной культуры. Тросби высказывает претензию на формулирование ни много ни мало «экономической теории культурного капитала» (Throsby, 2020. Р. 172), отличной от ее социологической интерпретации Бурдье.

Нематериальный культурный капитал в силу своей неосязаемой природы имеет много общих «технических» черт с другими видами нематериального капитала, а потому тот, кто не готов принять существование данного понятия, при желании может «вооружиться» против него критическими замечаниями К. Эрроу и Р. Солоу, высказанными в адрес концепции социального капитала. Так, Эрроу ставил под сомнение использование последнего на том основании, что он не соответствует таким критериям, как длительность существования во времени, формирование за счет сознательного отказа от настоящих благ ради будущих, и отчуждаемость (Arrow, 2000. Р. 4). Солоу указывал на отсутствие «четко различимого процесса „инвестирования"» и амортизации (Solow, 1995. Р. 38), на невозможность достоверно определить его «инвентарный запас» и норму доходности (Solow, 2000. Р. 7). Схожие вопросы ставит В. Автономов с соавторами, отмечая, что применительно к человеческому капиталу «метафора» капитала работает, поскольку обнаруживаются и инвестиции, и амортизация, а с социальным капиталом все «уже не так просто» (Автономов и др., 2017. С. 181). Однако со временем данная критика была признана несостоятельной, и предубеждение против, хотя и условно понимаемых, нематериальных капиталов было отброшено.

Понятно, что культурный капитал может как наращиваться, накапливаться, так и сокращаться, изнашиваться (амортизироваться)¹². Изменения культуры являются повседневным фактом действительности: идеалы, ценности, нормы, традиции, представления быстрее или медленнее меняются — одни появляются, другие отмирают. Это происходит в силу как сдвигов демографического состава населения (в силу замещения молодыми поколениями старших, миграционных перетоков и т. п.), так и изменения умонастроений членов общества. Внутри- и межпоколенческие изменения культуры могут индуцироваться как эндогенными, так и экзогенными факторами; развитие техники и технологии, социальные потрясения могут решительно менять уклад жизни, культуру.

Оценки нематериального культурного капитала

Измерение капитала представляет собой проблему, а нематериального — особенно: его прямые количественные оценки условны, если вообще возможны¹³. Как и все другие неосязаемые виды нематериального капитала, культурный принципиально неизмерим. Теоретически его можно косвенно померить при сравнении двух полностью идентичных сообществ с разной культурой, однако на практике подобное невозможно.

Нематериальный культурный капитал схож с социальным капиталом в том, что он, как и последний, может быть «хорошим» или «плохим». В зависимости от того, созидательный он, способствует максимизации экономического полезного эффекта или, напротив, деструктивный, затрудняет и/ или создает препятствия для нормального хода воспроизводственных процессов, этот капитал можно характеризовать, соответственно, либо как положительный, либо как отрицательный. Хрестоматийными примерами первого (в своей основе религиозного) является описанное М. Вебером мировоззрение пуритан (и других аскетических протестантов), побуждавшее их к рвению в работе и накоплению богатства¹⁴, а также хозяйственные установки русских старообрядцев. Образцами отрицательного нематериального культурного капитала могут служить традиции праздности, бездельничанья и оппортунизма и другие подобные явления.

«На протяжении десятилетий, — отмечал Л. Харрисон, — в академических кругах был общепринятой мудростью культурный релятивизм, постулировавший, что все культуры по своей сути равны, и избегавший сравнительных ценностных суждений. Однако одни культуры склонны к прогрессу, а другие — нет» (Harrison, 1992. Р. 16). Казалось бы, данное суждение не лишено смысла, но некоторые экономисты, например Д. Лавуа и Э. Чэмли-Райт, подвергают его резкой критике. «Такой подход... сводит культурный [анализ] к грубому Ценностному Национализму, в итоге чего получается бесполезное сравнение яблок и апельсинов. Однако мы не отстаиваем и позицию культурного релятивизма... — цитировала Чэмли-Райт их с Лавуа более раннюю работу. — Мы придерживаемся позиции, что каждая культура несет в себе преимущества, характерные для ее собственного контекста, которые могут способствовать экономическому развитию. Однако эти преимущества будут меняться в зависимости от времени и места» (Chamlee-Wright, 2006. Р. 184). Действительно, поскольку культуры любых общностей являются квинтэссенцией господствующих в них образов и условий жизни, аттестовать их как «плохие» или «хорошие» скорее всего нельзя, что не исключает возможности их соотнесения с неким эталоном.

«Подсчет» культурного капитала сложен вообще, а коллективного, социетального — особенно. В попытках как-то количественно оценить культуру ряд исследователей используют очень близкие или даже где-то идентичные методики. Все они по необходимости носят качественный характер: культурные ценности и предпочтения определяются прежде всего на основе опросов (Taras et al., 2009) и, за редкими исключениями, на основе экспертных оценок. Первыми в этой области появились работы Хофстеде, выделившего шесть аспектов (dimensions) культуры — дистанция власти, дихотомию индивидуализм—коллективизм, мужественность, избегание неопределенности, стратегическое мышление и допущение (индульгенция) (Hofstede et al., 2010). На рубеже 1980-х годов к нему подключился Инглхарт сначала в качестве сотрудника проекта Европейского обзора ценностей, а впоследствии, когда тот перерос во Всемирный обзор ценностей, как руководитель последнего.

Далее ряд аналитиков культуры пополнился Ф. Тромпенаарсом, который предложил семь групп параметров (Trompenaars, Hampden-Turner, 1997), а также группой исследователей GLOBE во главе с Р. Хаусом, которые на основе методики Хофстеде дополнили выделенные им 6 измерений сначала до 9, затем до 18 и, наконец, до 21. Параллельно ведет работу Шварц, выявивший на основе проведенных в 84 странах исследований десять базовых культурных ценностных ориентаций и семь ценностных измерений (принадлежность, интеллектуальная и аффективная автономия, иерархия, равноправие, мастерство, гармония) (Шварц, 2008).

Наконец, группа исследователей предложила новый подход к измерению культуры на базе предоставленных одной из крупнейших социальных сетей данных о предпочтениях почти 2 млрд человек (Obradovich et al., 2022). Авторы утверждают, что полученный ими огромный объем информации позволяет выстроить культуру не сверху—вниз, как это делается в традиционных ее замерах, а снизу—вверх. С их точки зрения, ученые, пытающиеся выявить культуру посредством специально организуемых опросов, неизбежно получают искаженные и тенденциозные результаты. Использование информации из самоотчетов пользователей об их интересах, кликах и лайках в социальных сетях позволяет беспристрастно проанализировать огромные массивы объективно полученных сведений. Как бы то ни было, существенных содержательных выводов, полученных с помощью информации из социальных сетей, этот коллектив авторов пока не обнародовал: можно успешно выявить общность запросов и интересов пользователей разных стран и регионов (что и было сделано), но оценить параметры культуры, которые выявляют традиционные методики, вряд ли удастся. О сложности учета социеталь-ной культуры говорит и тот факт, что в одной из недавних капитальных социологических работ, специально посвященных измерению культуры, никаких обобщений на этот счет не приведено (Mohr et al., 2020).

В плане долговечности и прочности культурный капитал неоднороден: в нем равно соседствуют устойчивые, глубоко укорененные элементы, например многовековые традиции, и нестойкие, податливые к изменениям, порче и истощению структуры. По этой причине он способен иметь черты как общественного блага (public good)¹⁵, так и общего достояния (commons)¹⁶.

Отличие нематериального культурного капитала от других экономических благ состоит в том, что каждый субъект (разумеется, в той мере, в какой он включен в социальный процесс) одновременно является его производителем и потребителем. Любым своим положительно или отрицательно нацеленным действием или бездействием он поддерживает, трансформирует (пополняет или, напротив, опустошает) культурную копилку общества, понимаемую как совокупность взглядов, представлений, норм поведения и т. и. Иными словами, каждый член общества своими действиями может как обогатить, приумножить, так и преуменьшить наличный запас культурного капитала. Но усилия одиночки по его изменению, как правило, малозначительны, а потому не могут поколебать монолит нематериального социетального культурного капитала. Это особенно верно в отношении культурных практик, которые по самой своей природе не просто распространенные, но и всеобщие, например следование определенным национальным традициям. Их стойкость и живучесть может быть вызвана поддержкой не только отдельных граждан, но и социальных институтов — общественного мнения, организаций (например, религиозных, трезвости и пр.) и государства.

Нематериальный культурный капитал в значительной степени представляет собой ментальный, мыслительный феномен, а потому к нему применим инструментарий анализа знаний и информации. «Типичными угрозами для общего достояния знаний (knowledge commons), — замечали Ш. Хесс и Э. Остром, — являются коммодификация¹⁷ или огораживание (превращение его в товар, в частное благо. — В. С.; см.: Sherman, 2016), загрязнение и деградация, а также неустойчивость» (Hess, Ostrom, 2011. Р. 5). Сформулированные по отношению к общим информационным ресурсам понятия «загрязнение» и «деградация» применительно к нематериальному общему культурному достоянию можно понимать как попадание в общественное пространство непроверенных и ложных сведений, принимаемых аудиторией за истинные, то есть как «порчу» (извращение) устоявшихся культурных установок и норм в результате как случайных, так и преднамеренных действий.

В качестве слабых мест культурного капитала как общего достояния исследователи признают вероятность его недопроизводства и проблему безбилетника (Hess, Ostrom, 2011; Bertacchini et al., 2012). В случае недостаточной активности по поддержанию и развитию культуры последняя мертвеет, а со временем просто исчезает (это, например, происходит с некоторыми языками малых народов). Как замечает Д. Роуз, кстати, неверно отождествляющий культуру со всеобщим доверием, формирование и поддержание всеобщего доверия требует от каждого члена общества определенных усилий, а потому не исключено появление тех, кто предпочтет не следовать общей практике, а избрать роль безбилетника. Существует вероятность и прямого злоупотребления доверием, то есть его прямой подрыв (Rose, 2019)¹⁸.

Очевидно, в таком случае доверие (читай — культурный капитал) будет недоинвестировано и станет деградировать.

Чуть больше десятилетия назад Г. Табеллини считал культуру в значительной степени «черным ящиком», поскольку не были ясны особенности взаимодействий индивидуальных представлений и социальных норм с экономической и институциональной средой (Tabellini, 2010. Р. 711). С тех пор исследователи значительно продвинулись в изучении этих вопросов, но не кардинально: приводные ремни и механизмы, посредством которых ценности, представления и другие элементы культурного капитала приводят в действие экономику, прояснены не полностью. В самом общем виде этот процесс можно представить следующим образом: на базе складывающихся на основании опыта или индоктринации идеалов и ценностей формируются представления, закрепляющиеся в писаных или неписаных нормах поведения, которые могут служить как целями, так и рамками экономического поведения субъекта. Впрочем, в силу множественности и разнородности элементов культурного капитала их сопряжение с хозяйственными процессами может быть разным.

Сделаем некоторые выводы. Во-первых, использовать для характеристики культуры в целом и ее нематериальной ипостаси в частности понятие «капитал» вполне правомерно и оправданно.

Во-вторых, возможное возражение против употребления понятия «нематериальный культурный капитал» как экономической категории, основанное на том, что описываемый им феномен будто бы лежит не только или не столько в плоскости экономики, сколько прилегающих к ней общественных дисциплин, несостоятельно. Верно, что не весь подобный капитал составляет предмет исследования экономической науки, но часть, непосредственно касающаяся хозяйственных аспектов, может быть отнесена к нему без всякого сомнения.

В-третьих, в деловой и научный оборот уже достаточно давно и прочно вошло понятие «культурный капитал компании», тогда почему же нельзя говорить о «культурном капитале общности»? Только ли потому, что содержание этого понятия достаточно широко и его трудно описать? Верно, что наполнение или содержание нематериального культурного капитала, понимаемого как совокупность идеалов, представлений, норм, традиций и т. и., в научном плане пока плохо структурировано, но это не значит, что данное положение не может или не должно быть исправлено. Кстати, возможные альтернативы понятию «нематериальный культурный капитал» вроде «духа хозяйства» (как у Вебера и Зомбарта) или «культурного кода» менее определенные и еще больше отдаляют от экономического понимания сути проблемы.

В-четвертых, ошибочно отвергать понятие нематериального культурного капитала в качестве экономической категории только на том основании, что экономика и экономическая теория всегда имеют и имели дело только с точно измеряемыми феноменами. В действительности многие хозяйственные показатели определяются с той или иной степенью условности. В последние десятилетия как в России, так и особенно за рубежом активно изучаются нематериальные (неосязаемые) факторы производства, в том числе и нематериальные виды капитала, например интеллектуальный (см.: Макаров, 2022). Поэтому постановка вопроса о необходимости исследовать подобные «ненаблюдаемые экономические категории» выглядит вполне закономерной и своевременной (Рудакова, 2015; Сухарев, 2022).

Расширение традиционных рамок экономической науки за счет включения видов нематериального капитала позволило яснее и точнее понять многие происходящие процессы. Возможно, этому поможет и более активное обращение к понятию культурного капитала.

¹ В другом переводе этого отрывка вместо слова «значений» использовано «смыслов» (Бёгельсдейк, Маселанд, 2016. С. 17).

² В отечественных переводных изданиях литературы по «экономической науке, включающей [в себя] культуру», по определению В. С. Автономова и др. (Автономов и др., 2017. С. 179; Бёгельсдейк, Маселанд, 2016. С. ix), стало привычным передавать по-русски термин «belief» как «убеждение» (например, см.: Алесина, Джулиано, 2016. С. 84, 87; Грейф, 2018. С. 56-65; Норт, 2010. С. 15, 18-19 и др.; Норт и др., 2011. С. 78-81, 433-434; Тросби, 2018. С. 25). Однако скорее под «belief» иностранные авторы нередко понимают «представление», а не в точном смысле слова «убеждение». Понятие «представление» активно используют и отечественные исследователи (например, см.: Татарко, 2010).

³ Принято считать, что культура передается прежде всего «вертикально» — от родителей к детям (Bisin, Verdier 2001). Тодд отмечал, что в этом процессе участвует и среда — наставники в учебных заведениях, приятели, знакомые, все, с кем человек сталкивается по тем или иным поводам, то есть окружение в самом широком смысле слова.

⁴ Такое определение культуры вызывает возражения по ряду причин. Во-первых, приписывание культуре латентности и гипотетичности не отражает сути дела. То же самое можно сказать об отделении культуры от ее носителей — людей: ведь таким образом культура оказывается чем-то внешним по отношению к ним, о чем Шварц в некоторых местах пишет прямо и недвусмысленно. Наконец, не соответствует действительности и сведение причин формирования общественной культуры к прессингу. Между тем все эти формулировки не случайны и воспроизводятся в разных публикациях этого автора.

⁵ Людям западной культуры присуще аналитическое (расчленяющее, одностороннее), а, скажем, азиатской — холистическое (целостное) восприятие процессов и явлений.

⁶ О «разводе» экономической науки и культуры подробнее см. в: Бёгельсдейк, М асе л ан д, 2016.

⁷ Слово geistiges в зависимости от контекста переводится на русский как «умственный» или «духовный». Англоязычные авторы предпочитают переводить geistiges как spiritual, редко — moral.

⁸ Даастёль считает, что «Geistiges Kapital» следует переводить на английский именно как «духовный (spiritual) капитал», поскольку речь идет о «человеческом духе». На французском это богатое смыслами словосочетание часто передавалось как «интеллектуальный» или «моральный» капитал.

⁹ Рихтер изучал проблемы экономики изобретательства и инноваций, поэтому понимал под ним то, что сегодня именуется интеллектуальным капиталом.

¹⁰ Утвердившийся русский перевод используемого Бурдье термина «incorpore» (Bourdieu, 1979) как «инкорпорированный» неудачен. Речь идет о чем-то «воплощенном», то есть неотделимом от телесной оболочки (плоти) человека, и применение латинского термина не проясняет, а, напротив, затемняет суть дела. В тексте статьи Бурдье на английском использовано более точное по смыслу «embodied» (Bourdieu, 1986).

¹¹ В данном случае переводчик книги Тросби передал «beliefs» оригинала как «верования», а не «убеждения», хотя правильнее написать «представления».

¹² Процесс накопления и истощения (разрушения) различных элементов культурного капитала можно пояснить на примерах из истории. Так, в начале 1990-х годов, а может быть и ранее, в СССР идеалы коллективизма и планирования утратили свою притягательную силу, износились (морально устарели), на смену им пришли иные, во многом буржуазные, индивидуалистические идеалы. Появились и акцептировались обществом практически ранее отсутствовавшие представления о природе и механизмах рыночной экономики (произошло их накопление, приращение).

¹³ Тем не менее попытки измерить социальный капитал предпринимались (см.: Durlauf, 2002; Knack, Keefer, 1997; Glaeser et al., 2002).

¹⁴ Справедливости ради надо сказать, что гипотезу Вебера, которая не была однозначно доказана, отвергают многие современные западные экономисты.

¹⁵ Напомним, что общественное благо характеризуется двумя признаками — неисключае-мостью (практической невозможностью исключить субъекта из круга потребителей данного блага) и неконкурентностью в потреблении (несоперничеством; потребление одним субъектом не уменьшает аналогичные возможности другого).

¹⁶ Общее достояние (commons) представляет собой ресурс, ограничить доступ к потреблению которого затруднительно, а его объем ограничен и исчерпаем, следовательно, потребление одним субъектом может сокращать его потребление другим (Hardin, 1968; Остром, 2010).

¹⁷ От commodity — товар.

¹⁸ Доверие часто признают атрибутом или составной частью социального капитала, а иногда даже полностью с ним отождествляют (Патнэм, 1996; Coleman, 1988. Р. 383; Coleman, 1990. Р. 300; Knack, Keefer, 1997).

Список литературы / References

1. Автономов В., Воробьев А., Кононенко П., Расков Д., Тульчинский Г. (2017). Культура как новый фронтир в экономической науке. Экономическая политика. Т. 12, №. 5. С. 178 — 193. [Avtonomov V., Vorobyev A., Kononenko Р., Raskov D., Tulchinskii G. (2017). Culture as the new frontier of economics. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 12, No. 5, pp. 178 — 193. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2017-5-09
2. Алесина А., Джулиано П. (2016). Культура и институты. Часть I. Вопросы экономики. № 10. С. 82 — 111. [Alesina A., Giuliano Р. (2016). Culture and institutions. Part I. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 82 — 111. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2016-10-82-111
3. Бёгельсдейк Ш., Маселанд P. (2016). Культура в экономической науке: история, методологические рассуждения и области практического применения в современности. М.: Изд-во Института Гайдара [Beugelsdeik S., Maseland R. (2016). Culture in economics: History, methodological reflections and contemporary applications. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]
4. Бурдье П. (2002). Формы капитала. Экономическая социология. Т. 3, № 5. С. 60—74. [Bourdieu Р. (2002). Forms of capital. Journal of Economic Sociology, Vol. 3, No. 5, pp. 60-74. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 1726-3247-2002-5-60-74
5. Гирц К. (2004). Интерпретация культур. М: РОССПЭН. [Girtz К. (2004). The interpretation of cultures. Moscow: ROSSPEN. (In Russian).]
6. Грейф A. (2018). Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ. [Greif А. (2018). Institutes and the path to modern economy. Lessons from the Mediterranean trade. Moscow: HSE Publ. (In Russian).]
7. Инглхарт P. (2018). Культурная эволюция: как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир. М.: Мысль. [Inglehart R. (2018). Cultural evolution: People’s motivations are changing, and reshaping the world. Moscow: Mysl. (In Russian).]
8. Макаров П. Ю. (2022). Интеллектуальный капитал в понятийно-категориальном аппарате экономической науки: критическое осмысление и систематизация. Вопросы экономики. № 4. С. 5—25. [Makarov Р. Y. (2022). Intellectual capital in the conceptual and categorical apparatus of economics: Critical understanding and systematization. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 5—25. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2022-4-5-25
9. Норт Д. (2010). Понимание процесса экономических изменений. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ. [North D. (2010). Understanding the process of economic change. Moscow: HSE Publ. (In Russian).]
10. Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. (2011). Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд-во Института Гайдара. [North D., Wallis J., Weingast В. (2011). Violence and social orders: A conceptual framework for interpreting recorded human history. Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]
11. Остром Э. (2010). Управляя общим: эволюция институтов коллективной деятельности. М.: ИРИСЭН; Мысль. [Ostrom Е. (2010). Governing the commons: The evolution of institutions for collective action. Moscow: IRISEN; Mysl. (In Russian).]
12. Патнэм P. (1996). Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии. М.: Ad Marginem. [Putnam R. (1996). Making democracy work. Civic traditions in modern Italy. Moscow: Ad Marginem. (In Russian).]
13. Рудакова И. E. (2015). Расширение потенциала экономики за счет включения «ненаблюдаемых» факторов Альтернативы экономической политики в условиях замедления экономического роста: Сб. статей. Т. 1. М.: МГУ. С. 195 — 214. [Rudakova I. Е. (2015). Extention of the economy’s potential by including “unobservable” factors. In: Economic policy alternatives in the conditions of economic growth deceleration: Collected works, Vol. 1. Moscow: MSU, pp. 195 — 214. (In Russian).]
14. Сухарев A. (2022). Ненаблюдаемое как экономическая категория. Общество и экономика. № 3. С. 35 — 43. [Sukharev А. (2022). The unobservable as an economic category. Society and Economics, No. 3, pp. 35—43. (In Russian).] https: doi.org 10.31857 S020736760019060-5
15. Тамбовцев В. (2015). Миф о «культурном коде» в экономических исследованиях. Вопросы экономики. № 12. С. 85 — 106. [Tambovtsev V. (2015). The myth of the “cultural code” in economic research. Voprosy Ekonomiki, No. 12, pp. 85 — 106. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2015-12-85-106
16. Татарко A. H. (2010). Социальный капитал и экономические представления русских и китайцев Психология. Журнал Высшей школы экономики. Т. 7, № 1. С. 138 — 148. [Tatarko А. N. (2010). Social capital and economic beliefs of Russians and Chinese. Psychology. Journal of the Higher School of Economics, Vol. 7, No. 1, pp. 138 — 148. (In Russian).]
17. Тросби Д. (2018). Экономика и культура. М.: Изд. дом ВШЭ. [Throsby D. (2018). Economics and culture. Moscow: HSE Publ. (In Russian).]
18. Харрисон Л. (2014). Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма. М.: Мысль. [Harrison L. (2014). Jews, Confucians and Protestants: Cultural capital and the end of multiculturalism. Moscow: Mysl. (In Russian).]
19. Шварц Ш. (2008). Культурные ценностные ориентации: природа и следствие национальных различий Психология. Журнал Высшей школы экономики. Т. 5, № 2. С. 37—67. [Schwartz S. (2008). Cultural value orientations: Nature and implications of national differences. Psychology. Journal of the Higher School of Economics, Vol. 5, No. 2, pp. 37—67. (In Russian).]
20. Arrow K. J. (2000). Observations on social capital. In: P. Dasgupta, I. Serageldin (eds.). Social capital: Multifaceted perspective. Washington, DC: World Bank, pp. 3—5.
21. Bertacchini E., Bravo G., Marelli M., Santagata W. (2012). Defining cultural commons. In: E. Bertacchini, G. Bravo, M. Marelli, W. Santagata (eds.). Cultural commons: A new perspective on the production and evolution of cultures. Cheltenham: Edward Elgar, pp. 3 — 18. https: doi.org 10.4337 9781781000069
22. Bisin A., Verdier T. (2001). The economics of cultural transmission and the dynamics of preferences. Journal of Economic Theory, Vol. 97. No. 2, pp. 298 — 319. https: doi.org 10.1006 jeth.2000.2678
23. Boulding K. (1972). Toward the development of cultural economics. Social Science Quarterly, Vol. 53, No. 2, pp. 267—284.
24. Bourdieu P. (1979). Les trois etats du capital culturel. Actes de la recherche en sciences sociales, Vol. 30, pp. 3 — 6. https: doi.org 10.3406 arss.1979.2654
25. Bourdieu Р. (1986). The forms of capital. In: J. G. Richardson (ed.). Handbook of theory and research for the sociology of education. New York: Greenwood press, pp. 241-258.
26. Casson M. (2006). Culture and economic performance. In: V. A Ginsburg, D. Throsby (eds.). Handbook of the economics of art and culture, Vol. 1. Amsterdam: Elsevier, pp. 359-397. https: doi.org 10.1016 S1574-0676(06)01012-X
27. Chamlee-Wright E. (2006). The development of cultural economy: Foundational questions and future direction. In: J. High (ed.). Humane economics: Essays in honor Don Lavoie. Cheltenham: Edward Elgar, pp. 181 — 198. https: doi.org 10.4337 9781781959176.00020
28. Coleman J. S. (1988). The creation and destruction of social capital: Implications for the law. Notre Dame Journal of Law, Ethics & Public Policy, Vol. 3, No. 3, pp. 375-404.
29. Coleman J. S. (1990). Foundations of social theory. Cambridge, MA: Belknap Press.
30. Daastol A. M. (2011). Friedrich List's heart, wit and will: Mental capital as the productive force of progress. Can. oecon & cand. mag. dissertation. Erfurt: Universitat Erfurt.
31. Dasgupta P. (2000). Economic progress and the idea of social capital. In: P. Dasgupta, I. Serageldin (eds.). Social capital: Multifaceted perspective. Washington, DC: World Bank, pp. 325 — 424.
32. Dasgupta P. (2005). Economics of social capital. Economic Record, Vol. 81, No. SI, pp. S2-S21. https: doi.org 10.1111 j.1475-4932.2005.00245.x
33. De Jong E. (2009). Culture and economics: On values, economics and international business. London; New York: Routledge.
34. Durlauf S. N. (2002). On the empirics of social capital. Economic Journal, Vol. 112, No. 483, pp. F459-F479. https: doi.org 10.1111 1468-0297.00079
35. Easterly W. (1994). Review of Lawrence E. Harrison “Who prospers? Cultural values shape economic and political success”. Finance and Development, Vol. 31, No. 1, p. 51.
36. Easterly W. (2015). Culture and economic growth: Getting the theory right. In: L. Harrison, E. Yasin. Culture matters in Russia — and everywhere. Backdrop for the Russia—Ukraine conflict. Latham; Boulder: Lexington Books, pp. 259—265.
37. Fisher R., Schwartz S. H. (2011). Whence differences in value priorities? Individual, cultural, or artifactual sources. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 42, No. 7, pp. 1127-1144. https: doi.org 10.1177 0022022110381429
38. Glaeser E. L., Laibson D., Sacerdote B. (2002). An economic approach to social capital. Economic Journal, Vol. 112, No. 483, pp. F437—F458. https: doi.org 10.1111 1468-0297.00078
39. Guiso L., Sapienza P., Zingales L. (2006). Does culture affect economic outcomes? Journal of Economic Perspectives, Vol. 20, No. 2, pp. 23 — 48. https: doi.org 10.1257 jep.20.2.23
40. Guiso L., Zingales L., Sapienza P. (2008). Social capital as good culture. Journal of the European Economic Association, Vol. 6, No. 2 — 3, pp. 295 — 320. https: doi.org 10.1162 JEEA.2008.6.2-3.295
41. Hardin G. (1968). The tragedy of the commons. Science, Vol. 162, No. 3859, pp. 1243 — 1248. https: doi.org 10.1126 science.162.3859.1243
42. Harrison L. E. (1992) Who prospers? How cultural values shape economic and political success. New York: Basic Books.
43. Henrich J. (2014). Rice, psychology, and innovation. Science, Vol. 344, No. 6184, pp. 593 — 594. https: doi.org 10.1126 science.1253815
44. Henrich J., Heine S. J., Norenzayan A. (2010). The weirdest people in the word? Behavioral and Brain Sciences, Vol. 33, No. 2 — 3, pp. 61 — 83. https: doi. org 10.1017 S0140525X0999152X
45. Hess C., Ostrom E. (2011). Introduction: An overview of the knowledge commons. In: C. Hess, E. Ostrom (eds.). Understanding knowledge as a commons: From theory to practice. Cambridge, MA: MIT Press, pp. 3—26.
46. Hofstede G., Hofstede G. J., Minkov M. (2010). Cultures and organizations: Software of the mind. Intercultural cooperation and its importance for survival. New York: McGraw.
47. Jones E. L. (2006). Cultures merging: A historical and economic critique of culture. Princeton and Oxford: Princeton University Press.
48. Knack S., Keefer P. (1997). Does social capital have an economic payoff? A cross-country investigation. Quarterly Journal of Economics, Vol. 112, No. 4, pp. 1251 — 1288. https: doi.org 10.1162 003355300555475
49. Mann F. K. (1958). The romantic reaction. Journal of Economics, Vol. 18, No. 3, pp. 335-357. https: doi.org 10.1007 BF01317024
50. Mohr J. et al. (eds.) (2020). Measuring culture. New York: Columbia University Press.
51. Mokyr J. (2017). A culture of economic growth: The origins of modern economy. Princeton, NJ: Princeton University Press.
52. Noghiu A. A. (2015). Spiritual capital theory: A grounded theory based analysis on SCT and its policy implications. Doctoral Dissertation, University of Delaware.
53. Obradovich N., Ozak 6., Martin I., Ortuco-Ortin I., Awad E., Cebrian M., Cuevas R., Desmet K., Rahwan I., Cuevas Б. (2022). Expanding the measurement of culture with a sample of two billion humans. Journal of the Royal Society Interface, Vol. 19, No. 190, article 20220085. https: doi.org 10.1098 rsif.2022.0085
54. Olson M. (1996). Distinguished lecture on economics in government: Big bills left on the sidewalk: Why some nations are rich, and others poor. Journal of Economic Perspectives, Vol. 10, No. 2, pp. 3—24. https: doi.org 10.1257 jep.10.2.3
55. Petrakis P. E. (2014). Culture, growth and economic policy. Berlin: Springer.
56. Putnam R. (2000). Bowling alone. The collapse and revival of American community. New York: Simon & Schuster.
57. Roland G. (2004). Understanding institutional change: Fast-moving and slow-moving institutions. Studies in Comparative International Development, Vol. 38, No. 4, pp. 109 — 131. https: doi.org 10.1007 BF02686330
58. Rose D. C. (2019). Why culture matters most. Oxford: Oxford University Press, https: doi.org 10.1093 oso 9780199330720.001.0001
59. Samuelson P. A. (1980). Economics. 11^th edition. New York: McGraw-Hill.
60. Sherman Z. (2016). Primitive accumulation in the cultural commons. Review of Radical Political Economics, Vol. 48, No. 1, pp. 176 — 188. https: doi.org 10.1177 0486613415586993
61. Schwartz S. H. (2014a). Rethinking the concept and measurement of societal culture in light of empirical findings. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 45, No. 1, pp. 5-13. https: doi.org 10.1177 0022022113490830
62. Schwartz S. H. (2014b). Societal value culture: Latent and dynamic. Journal of Cross-Cultural Psychology, Vol. 45, No. 1, pp. 42 — 46. https: doi.org 10.1177 0022022113513404
63. Solow R. M. (1995). But verify. Review: Trust: The social virtues and the creation of prosperity by Francis Fukuyama. New Republic, Vol. 213, No. 11, pp. 36 — 39.
64. Solow R. M. (2000). Notes on social capital and economic performance. In: P. Dasgupta, I. Serageldin (eds.). Social capital: Multifaceted perspective. Washington, DC: World Bank, pp. 6 — 10.
65. Storr V. H. (2013). Understanding the culture of markets. New York: Routledge.
66. Tabellini G. (2010). Culture and institutions: Economic development in the regions of Europe. Journal of the European Economic Association, Vol. 8, No. 4, pp. 677—716. https: doi.org 10.1111 j.1542-4774.2010.tb00537.x
67. Taras V., Rowney J., Steel P. (2009). Half a century of measuring culture: Review of approaches, challenges, and limitations based on the analysis of 121 instruments for quantifying culture. Journal of International Management, Vol. 15, pp. 357—373. https: doi.org 10.1016 j.intman.2008.08.005
68. Throsby D. (2020). Cultural capital. In: R. Towse, T. N. Hernandez (eds.). A handbook of cultural economics. 3^rd ed. Cheltenham: Edward Elgar, pp. 168 — 173. https: doi.org 10.4337 9781788975803.00024
69. Todd Е. (2017). Ой еп sommes nous? L’une esquisse de Vhistoire humaine. Paris: Editions du Seuls.
70. Todd E. (2019). Lineages of modernity: A history of humanity from the stone age to homo americanus. Cambridge: Polity.
71. Trompenaars F., Hampden-Turner C. (1997). Riding the ways of culture: Understanding cultural diversity in business. 2^nd ed. Boston: Nicholas Brealey Publishing.