Метод Маркса

В. Телицын

---

Существует широко распространенное мнение о стройности и неумолимой логике экономической системы Маркса. Это одна из самых ложных литературных репутаций. По внутренней противоречивости, неясности мысли и неточности выражений "Капитал" Маркса может конкурировать только с "Принципами..." Рикардо.

Сила Маркса не в доводах разума, а в речах, обращенных к сердцу. Все теоретические построения Маркса можно считать наукообразным изложением "Коммунистического манифеста". Кому звучат призывы "манифеста", тому не страшны противоречия "Капитала". Напротив, можно согласиться с Парето, что Капитал потому и сделался священной книгой социализма, что он обладает в достаточной степени характерными чертами всех священных книг - темнотой и неопределенностью. Для наивно верующего марксиста устранить противоречия I и III томов так же легко, как допустить, что солнце действительно послушалось окрика Иисуса. Неясность мысли его не смущает. Веруя в непогрешимость Маркса, он убежден, что темные места учения раскрывают какие-нибудь новые "тайны" капитализма, недоступные взору простого смертного.

Для ученых последователей Маркса внутренние противоречия учителя не всегда остаются скрытыми. Но тогда на помощь приходят утехи толкования. Интерпретация любимого автора доставляет столько приятных ощущений, что ученые марксисты должны были [быть] почти благодарны противоречивости Маркса. "С одной стороны, эта интерпретация, будучи плодом нашего воображения, неизбежно согласуется с нашими чувствами, мы видим в произведении интерпретируемого автора то, что мы в него вкладываем, и, естественно, находим, что это превосходные концепции. С другой стороны, мысль о том, что мы одни сумели открыть его истинный смысл, ускользавший для большинства людей, доставляет нам живую радость удовлетворенного самолюбия, и эта радость призывает нас все более и более к интерпретируемому сочинению и его автору" [1].

Ни одна система в истории экономической мысли не вызывала столько противоречивых, взаимно исключающих друг друга толкований, как система Маркса. Каждое из толкований снабжено достаточным количеством цитат из первоисточника мудрости и претендует на подлинное отображение взглядов учителя. Но если бы кто-нибудь задался целью сопоставить все эти ссылки на Маркса, то получился бы невыносимый букет противоречий. При помощи цитат из Маркса можно доказать диаметрально противоположные вещи. Единства в понимании учителя нет в самом лагере марксизма. Трудно найти ученого начетчика Маркса, который не считал бы себя в душе единственным обладателем тайны "Капитала".

Внутренние разногласия не мешают марксистам давать дружный, хотя и нестройный отпор буржуазной критике. Под ударами последней система Маркса давно уже лежит в развалинах. Социалистическая антикритика отвечает на эти удары двумя способами. Или она их попросту игнорирует [2], или, забывая о собственных разногласиях, упрекает буржуазных критиков в непонимании Маркса. "Капитал" дает в высшей степени удобное поле сражения для своих защитников. На всякую цитату можно ответить контрцитатой, от большинства ударов можно укрыться под сень пресловутого "объективного" метода Маркса, а на худой конец имеется еще в запасе диалектический жаргон [3] и мастерская игра словами [4].

"Объективный" метод представляет собой наиболее прочную цитадель марксистской мысли. Именно по этой линии направлены упреки в непонимании Маркса в адрес буржуазной критики, зараженной субъективизмом и методическим индивидуализмом. В последнем слове марксистской антикритики мы читаем: "Нам остается только один метод исследования, именно соединение абстрактно-дедуктивного метода с методом объективным, соединение, которое является одной из самых характерных черт марксистской политической экономии. Только таким путем можно построить теорию, которая не представляла бы вечного противоречия в себе самой, а была бы действительным орудием научного познания капиталистической действительности" [5].

Что же это за орудие "действительного" понимания "действительности", в чем секрет "объективного" метода исследования? [6]

Вопрос об особенностях метода Маркса поставлен в известной апологетической статье В. Зомбарта7. Приглашая уразуметь Маркса не только догматически, но и "методологически", Зомбарт считает, что "экономическая система Маркса характеризуется крайним объективизмом". Конечная цель "Капитала", по заявлению самого автора, - раскрытие закона движения современного общества. Для этой цели Маркс старается обнаружить в своей экономической системе общественные связи, в которые заключено индивидуально-хозяйственное существование. У Маркса речь идет всегда не о "мотивации", но о "лимитации" индивидуального произвола хозяйствующих субъектов.

Этот метод Маркса изображается Зомбартом как "редкая противоположность" господствующему образу мыслей, то есть наиболее последовательно развитому австрийцами "субъективизму, естественно переходящему в психологизм" [8].

Противопоставление психологизму, однако, мало помогает выяснению существа "объективного" метода Маркса. Никто никогда и не думал подходить к системе Маркса с психологическим аршином австрийской школы. Маркс с самого начала был отнесен к числу представителей "объективного" направления в экономической теории. Для него, как и для сторонников теории издержек производства, основные экономические категории - ценность, цена, капитал, деньги, доход - складывались из реальных, почти осязаемых элементов. Экономические явления имеют для объективистов свою субстанцию, и этой субстанцией, в противоположность психологическому пониманию хозяйственной жизни, является материя, а не дух. Такой "объективизм" Маркса никогда не ставился под сомнение. Было бы, конечно, ошибкой толковать теорию ценности Маркса в духе психологической disutility theory [9] Джевонса, но никто этого и не делает [10].

Противопоставление объективизма психологическому субъективизму следует признать неудачным. Оно характеризует различие двух направлений по существу, но мало помогает методологическому уразумению Маркса. Здесь, впрочем, только некоторая внешняя ошибочность формулировки Зомбарта.

Внутренний смысл его аргументации заключается все-таки в постановке чисто методологического вопроса. Речь идет о закономерности и сравнительных достоинствах двух различных методов: социально-органического в широком смысле слова, или общественного, и атомического, или индивидуалистического.

Оставаясь в рамках объективизма, respective субъективизма, к теоретическому познанию действительности можно идти двумя путями. В обоих случаях предметом объяснения служат одни и те же социально-экономические явления. Но, идя путем "методологического индивидуализма" (Шумпетер), мы ставим пределом своих объяснений "мотивацию" отдельных хозяйственных атомов; пользуясь же общественным методом, мы поднимаемся до точки зрения общества в целом и "лимитируем" наши объяснения "общественными отношениями" [11]. Разница между методами сводится к установлению разных пределов раскрываемости цели причинных зависимостей. В одном случае объяснение упирается во внутрихозяйственные факты, или в поведение хозяйствующих субъектов, в другом - анализ ограничивается разложением экономических явлений на породившие их общественные "связи" или "отношения".

Следует различать, таким образом, два разных способа "объективного" понимания Маркса. С одной стороны, можно относить все построения "Капитала" не только к народному хозяйству в целом, но и к отдельным его атомам. Требования индивидуалистического метода тогда удовлетворены. Следуя классикам, Маркс дает картину строения не только общественного хозяйства, но и слагающих его "типичных" - хозяйственных единиц. В каждом таком атоме, как в малой капле воды, отражаются закономерности общественного хозяйства. Более того, эти последние выводятся именно из фактов и образа действий участников типичного, репрезентативного хозяйства. Все формулы всех трех томов "Капитала" приходится в таком случае принимать за чистую монету. Товар мы должны считать "сгустком труда", все товары, в том числе и рабочая сила, обмениваются по своим трудовым ценностям, капиталист удлиняет рабочий день за пределы необходимого времени. Продукт делится pro rate [12] между участниками и т. д. и т. п. Такие "закономерности" мы наблюдаем каждый день и каждый час, в любом предприятии, в любой отрасли хозяйства и в любом меновом акте. Все это полная действительность, реальность, почти осязаемые жизненные факты. Объективизм Маркса принимает здесь форму атомического разума.

Для критического марксизма недостаточность наивно-реалистического восприятия учения Маркса стала ясной задолго до появления конца "Капитала". Речь шла не об органических недостатках самого метода. Тем же методом пользовалась классическая школа, и учение ее обнаружило удивительную живучесть. Но сила классического реализма заключалась в тесном параллелизме теории и практики. Слабость реализма Маркса обнаруживалась в противоречиях его учения. В формулах Маркса легко было узнать стилизованную действительность, они ставили эту действительность с ног на голову. Появление долгожданного III тома "Капитала" вызвало "всеобщее покачивание голов"; вместо решения загадок I тома оно принесло ряд новых противоречий. Надо было спасать распадавшуюся систему.

К чему же сводится второй способ объективного понимания Маркса? Мы уже знаем, что для него характерен акцент на общественной природе экономических явлений. За исходный пункт теоретических построений принимается методологическая фикция единого хозяйствующего общества. Пределом объяснения экономических явлений считается сведение их к немногочисленным видам общественных связей или отношений. Факты и действия сингулярных хозяйств объявляются лимитированными или даже материально определяемыми теми же проявлениями общественной жизни. Вместо объективизма атомистического или индивидуалистического мы имеем дело с объективизмом общественным.

Какое же из двух понятий ближе отвечает духу и букве учения Маркса?

Единого мнения по этому вопросу в среде марксистов не существует. Исторически наивно-романтическое понимание Маркса предшествовало общественно-объективному. Логически последнее исключает первое. Однако это не мешает им мирно уживаться в одних и тех же головах.

Повод и основание для незаконного сожительства двух методов дает сам Маркс. Двойственность лежит в самой природе учения, ибо каждое из пониманий может быть подкреплено бесчисленными ссылками на автора.

Весь первый том "Капитала" проникнут реалистическим настроением. Методологические предпосылки, предупреждающие читателя, что речь идет о теоретических схемах, не совпадающих с опытом, занимают скромное место и рассчитаны на забвение. Действительность изображается в таком виде, чтобы она легко могла улечься в заранее приготовленные рамки. Отвлеченные формулы переплетаются с умело вырванными яркими кусками жизни. Все изложение сознательно рассчитано на двойной эффект. Оно должно одновременно произвести воздействие на ум и сердце читателя [13].

В двух других томах "Капитала" господствует иной дух. "Драматический подъем сменяется здесь этическим спокойствием" [14]. Бесполезный для теории "балласт" фактов выброшен за борт. Слова "общество" и "общественное отношение" склоняются во всех падежах и формах. Защитники общественно-объективного понимания Маркса пожинают обильную жатву цитат.

В конце концов каждое из пониманий Маркса получает в лагере марксизма свое собственное назначение. Реалистическое восприятие рассчитано на внутреннее потребление. Для практического обихода наивное понимание Библии имеет все преимущества перед научным; оно не знает ни сомнений, ни противоречий. Кроме того, именно реалистически понимаемый "Капитал" легко может быть "разменян на социалистическую мелкую монету и применен для агитационной пропаганды" [15].

Общественно-объективное понимание Маркса предназначено для наружного применения и научного обихода. Нетрудно видеть его выгоды. "Общественное отношение", объявляемое основной данностью и пределом научного познания, есть такое неопределенное понятие, в которое можно вложить любое содержание. С одной стороны, здесь открывается простор для игры словами "скользкой как уж" марксистской диалектики. С другой - становится невозможной проверка теории фактами. Если основной целью экономической науки является изучение "общественных отношений", то объяснение фактов отходит на задний план. Мир экономики распадается на мир горний и дольний. Задача теории - познание закономерностей мира идей. Экономические "идеи" или общественные отношения только в "последней инстанции" регулируют земную жизнь. Фактическая прямая поверка теории бесполезна. Если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов. "Иррациональность известных элементов, - говорит один из видных былых защитников Маркса, - не есть грех данной научной теории: она заключена в самом изучаемом общественном отношении" [16].

Жонглирование разными методами сделалось превосходным оружием в руках марксистских диалектиков. С его помощью легко выбить из седла всякую критику. Стоит только принять всерьез какое-нибудь заявление Маркса о ценности как "сгустке труда", о прибавочном продукте как основе прибыли или что-нибудь подобное, как марксистский начетчик тотчас поднимает вас на смех. Вы не поняли Маркса, вы приняли за живых людей аллегории и "драматические маски". За спинами капиталиста и рабочего действует "последняя инстанция", имманентный закон общественных отношений. Нельзя понимать Маркса буквально. Надо понять его буквально. В "Капитал" нужно верить.

Что такое вера? - спрашивается в православном катехизисе. Вера, гласит ответ, есть уверенность в невидимом как в видимом и в желаемом и ожидаемом как в настоящем. "Социальные отношения людей, - говорит ортодоксальный марксист П. Маслов, - нечто нематериальное, они проявляются в виде материального отношения вещей, и нематериальное отношение реализуется в материальной форме" [17]. Ценность в одно и то же время есть кристаллизованный труд и общественное отношение. "У Маркса понятие ценности является выражением общественной связи между двумя общественными явлениями... причем в капиталистическом обществе эта связь представляется сложной связью" [18].

К капиталам тоже "следует подходить с точки зрения общественного целого, то есть рассматривать их как части общественного капитала" [19]. Закон заработной платы объясняется через общественные отношения. Рабочее время не может упоминаться без словосочетания "общественно необходимое". "Все явления экономической жизни оказываются подчиненными объективной закономерности... подвластной всецело общественным связям. Под оболочкой экономических категорий перед нами выступают общественные отношения производства" [20] и т. д. и т. п. У буржуазного критика начинает стучать в голове от общественных, экономических, производственных и иных "отношений", и "поле научной битвы остается за марксизмом" [21].

Словесный панцирь из понятий "общества" и его производных дает надежное убежище марксистской мысли. Игра туманными понятиями "объективного" метода, тесно связанный с ним экономический материализм и соблазн монистического мировоззрения до сих пор импонируют среднему читателю.

Для научной критики, однако, противоречия общественно-объективного метода Маркса давно выявлены. Тем самым разрушена одна из важнейших крепостей марксизма. После классических работ Штольцмана, Штаммлера, Струве, Вейзенгрюна и Масарика нельзя больше серьезно говорить о методе Маркса как орудии познания капиталистической действительности [22].

В этой области метод Маркса должен занять очень скромное место уже по одному тому, что он не отвечает природе изучаемых явлений. Выяснению этого основного недостатка объективного метода посвящены нижеследующие строки.

II. Факты экономической жизни обязаны своим происхождением троякого рода явлениям: внутрихозяйственным, междухозяйственным и социальным (Струве).

Явления первого рода наблюдаются в рамках сингулярного хозяйства, они возникают в процессе отношения хозяйствующего субъекта с внешним миром, природой. Сюда относятся потребность, труд, субстанция и субъективная ценность [23]. Все это категории чистого хозяйствования. С момента возникновения хозяйственной деятельности человека и до исчезновения ее за ненадобностью, до превращения людей в богов, категории внутрихозяйственные или чистохозяйственные будут логическими или вечно существующими при всяком общественном строе.

Категории межхозяйственные возникают в процессе взаимодействия и общения автономных хозяйствующих единиц. Сюда относятся явления объективной цены, денег, кредита, доходов. Существенным отличием этого рода явлений надо считать независимость их от индивидуальной воли. Категории чистого хозяйствования суть проявление телеологического или целесообразного отношения хозяйствующего субъекта к природе. Явления межхозяйственные носят характер, по существу, гетерогонический.

Что касается прочности межхозяйственных категорий, то она зависит от точки зрения на судьбу экономических явлений гетерогонического типа. Если считать, что поддаются полной рационализации обе стороны хозяйственного процесса - общение людей между собой и отношение к природе, то межхозяйственные явления возникают и исчезают вместе с автономностью хозяйственных единиц. Как только "система взаимодействующих хозяйств" превращается в "общество-хозяйство", последнее становится "субъективным телеологическим единством", единым, огромным сингулярным хозяйством, все действия которого продиктованы целесообразностью и не оставляют места для явлений гетерогонического типа, от воли хозяйствующего субъекта не зависящих. Наоборот, если отношения людей между собою, или отношение их к природе, или то и другое вместе не могут быть рационализированы до конца, если стоять на точке зрения "основного дуализма общественно-хозяйственного процесса", то при всяком общественном строе явления "межхозяйственные" будут существовать, и их можно считать такими же логическими категориями, как и явления внутрихозяйственного типа. Нечего говорить, что форма этих явлений в "обществе-хозяйстве" будет совершенно иная, чем в обществе автономных хозяйствующих единиц. Но то же самое относится и к явлениям внутрихозяйственным: их форма меняется в зависимости от социального строя [24]

Как раз третья группа явлений, образующих экономическую жизнь, группа явлений социальных, определяет конкретную "историческую" форму явлений внутри - и межхозяйственных. В понятие социальных категорий мы вкладываем более широкое содержание, чем Струве. Сюда относятся не только отношения "социального неравенства, находящиеся во взаимодействии хозяйствующих людей". Такое понимание придало бы понятию "социальных категорий" слишком "исторический" оттенок. В действительности социальные отношения будут влиять на экономическую жизнь при всяком общественном строе, даже основанном на идеальном равенстве. Социальные отношения - это такие же условно-вечные, логические категории, как и явления внутри - и межхозяйственные. Под социальными отношениями, или "социальной категорией", мы вместе со Штольцманом и Штаммлером понимаем совокупность правовых норм, определяющих общественный строй. Основные виды "социальных категорий" современного общества - право собственности, право наследования и договорное начало. Важнейшие черты феодального государства были иными, правопорядок коммунистического общества характеризуется правом равного участия в общем продукте, независимо от производственной услуги каждого. Конкретно-историческое содержание "социальной категории" меняется, но необходимость определенного правопорядка остается для всякого человеческого общества [25].

Социальные, внутри - и межхозяйственные явления, сплетаясь вместе, образуют ткань единой хозяйственной жизни. Если разложить ее на составные элементы и подвергнуть каждый из них изолированному рассмотрению, то окажется, что каждая группа явлений обладает собственным наиболее пригодным для ее изучения методом.

Верховной категорией внутрихозяйственных явлений надо считать субъективную ценность. Все факты и факторы сингулярного хозяйства, мыслимого изолированно от межхозяйственного общения, приобретают свойства хозяйственных фактов и факторов, исключительно проходя сквозь призму субъективных расценок хозяйствующего субъекта. Объяснение экономических явлений такого рода возможно только с точки зрения их целесообразности для этого субъекта. Индивидуально-психологический метод становится, таким образом, наиболее пригодным способом проникновения в принципы строения внутрихозяйственной жизни.

Межхозяйственные явления, как мы знаем, на первый взгляд от воли отдельных хозяйствующих субъектов не зависят. Здесь именно возникают те закономерности, которые К. Менгер метко называет "бессознательными продуктами исторического развития" [26] и которые, по мнению Струве, сами собой напрашиваются на причинное истолкование. Однако раскрытие причинности может не доводиться здесь до последних звеньев причинной цепи, упирающихся в аксиомы или элементы чужих наук. Если строго оставаться в рамках межхозяйственного общения, не спускаясь в глубь хозяйств сингулярных и не отыскивая "последних причин", то мы скоро обнаружим взаимную зависимость межхозяйственных явлений; одно явление объясняет другое, а то в свою очередь опирается на первое. Причинная цепь приобретает здесь форму функциональной зависимости [27], удобно поддающейся математическому выражению. Для раскрытия этой зависимости наиболее пригодным нужно считать тот метод, которому Менгер присвоил название анатомо-физиологического и который оперирует с понятием такой же взаимной обусловленности между отдельными явлениями межхозяйственного общения, какая существует между функциями отдельных органов и жизнью целого [28]. Таким образом, отличительными чертами метода исследования только межхозяйственных явлений нужно считать причинное истолкование в пределах их собственной функциональной зависимости.

В действительности явления внутри - и межхозяйственной жизни не наблюдаются в изолированном состоянии. Межхозяйственное общение предполагает существование автономных хозяйств. С другой стороны, с тех пор, как прекратилось изолированное существование отдельных хозяйств, внутрихозяйственная жизнь может быть понята только на фоне явлений межхозяйственных. По существу, мы имеем здесь дело с единой материей социально-экономической жизни. Категории хозяйственные и между хозяйственные составляют, по мнению Струве, в известном смысле одно непрерывное методологическое целое. Раз это так, то и познаны они могут быть фактически только вместе, единым, хотя бы комбинированным методом. Таковыми являются "методологический индивидуализм" Шумпетера и его прародитель - "атомизм" Менгера. Нельзя отождествлять эти понятия с крайним психологизмом, якобы стремящимся вывести всю социальную "материю" из субъективных переживаний изолированного хозяина. Такой "психологизм", строго говоря, существует только в воображении некоторых представителей объективной школы. На деле "атомизм" наследует психологию индивидуального хозяина на фоне объективно данной картины межхозяйственных явлений, связанных уже между собою определенной функциональной зависимостью [29]. Ближе всего передает сущность этого метода образ предпринимателя, или "экономического человека", окруженного поясом не зависящих от его воли уравнений цен и издержек (Шумпетер).

До сих пор мы говорили о методе познания материи экономической жизни. Что касается познания формы, то оно, как мы видели, дается анализом социального правопорядка. Познание социальной структуры имеет также специфический метод, наиболее отвечающий природе познаваемых явлений. Правовые нормы характеризуются общезначимостью, будут ли они абсолютными или конвенциональными. Мы легче всего откроем нормы, характеризующие весь наследуемый строй, если поднимемся до рассмотрения общества в целом и расклассифицируем всех его членов по признаку однородности их роли в системе существующих правоотношений. Наиболее пригодным для этой цели методом надо признать, вместе со Штольцманом, метод социально-органический. Необходимо, однако, сейчас же оговориться, что законность этого метода безопасна только по отношению к явлениям социальным. Для исследования экономических категорий он решительно непригоден.

В самом деле, отличительной чертой экономических категорий вообще следует считать их количественный характер. Все усилия экономической теории направлены на познание законов образования и изменения этих количественных отношений. Но как исследовать эти законы сквозь призму социальных отношений? Мы должны постоянно понимать, к какому общественному строю относятся наши экономические рассуждения и на каких правовых предпосылках они покоятся. Это поможет нам выяснить природу и происхождение отдельных экономических категорий. Но можно ли найти их количественное выражение, ограничиваясь анализом одних социальных отношений?

По отношению к народному хозяйству индивидуалистического типа бесплодность этой задачи очевидна. Можно еще мыслить этот метод по отношению к коллективистическому хозяйству. Анализируя экономическую конституцию социалистического общества, мы можем натолкнуться на авторитарные количественные определения уровней цен, издержек и доходов. Но как вывести из социальных отношений количественные выражения тех же категорий в буржуазном обществе? Народное хозяйство является здесь бессубъективным целым. Анализ правопорядка дает отвлеченные формулы права собственности и свободы договора. Экономические категории цены, издержек и доходов образуются помимо воли государства в гетерогоническом процессе межхозяйственного общения. Что здесь может дать социологический метод? И все, и ничего. Любое экономическое явление в "последнем счете" может быть сведено к "общественным отношениям". Не будь права собственности, не было бы в современной форме ни междухозяйственного оборота, ни продуктов этого оборота цен и доходов, ни современных количественных выражений их. Но нам как раз и надо установить законы образования количественных отношений этих экономических категорий на фоне существующего правопорядка. Здесь анализ социальных отношений бесплоден. Ссылка на общественное соотношение сил не убедительнее, чем апелляция к закону спроса и предложения. В обоих случаях дается "скорлупа" вместо теоретического "зерна".

Еще менее пригоден социологический метод для объяснения явлений чистого хозяйствования. Анализ внутрихозяйственных категорий необходим, если мы желаем разложить явления межхозяйственного общения на их первичные составные элементы. В числе последних центральное место занимает мотивация хозяйствующего субъекта, ибо сингулярное хозяйство есть прежде всего единство телеологическое. Но что может дать здесь общественно-объективная точка зрения? Она уяснит нам общественно-правовой фон, на котором развертывается круг действий индивидуального хозяйства, быть может, охарактеризует социально-групповые ("классовые") оттенки психологии различных категорий лиц, принимающих участие в хозяйственном процессе - и только. Самое существо, основной принцип внутрихозяйственной жизни и вытекающие отсюда закономерности, годные для всякого общественного строя, эта точка зрения выяснить не сумеет. Для этого нужен принципиальный психологизм австрийской школы.

В общем, познание социальных категорий должно быть отделено от объяснения категорий чисто экономических. Исследование форм социально-экономической жизни может и должно пользоваться иным методом, чем исследование экономической материи. Противоположная точка зрения Штаммлера и Штольцмана, защищающая единство метода по отношению ко всей социально-экономической жизни, основана на преувеличенной оценке "социальной категории". Методологический монизм противоречит собственным категорическим заявлениям тех же авторов. Штаммлер много говорит о "единстве социальной жизни". Экономический феномен он определяет в одном месте "как одинаковое массовое проявление правоотношений" [30]. Но если принимать эти заявления в духе строгого монизма, то остается непонятным учение того же автора о "форме" и "материи" социальной жизни [31]. Штольцман, несмотря на все свое преклонение перед "социальной категорией", также отводит достаточное место и действию "чисто экономических категорий". "Социальная материя", по его мнению, есть "вещь в себе" и "очень важный субстрат" народно-хозяйственного здания. Материя вовсе не имеет для экономиста такого второстепенного значения, как "для суждения о Венере Медицейской мрамор, из которого она была сделана" [32].

Экономические явления развиваются на фоне социальном. Чтобы перейти к истолкованию конкретных экономических явлений, надо знать основные черты правового порядка того общества, где эти явления происходят. Познание формы экономических явлений должно предшествовать изучению их материи. Для каждой экономической теории предпосылка определенного правового строя из молчаливой должна сделаться сознательной и отчетливо выраженной. Но дальше пути изучения формы и материи расходятся. Для познания социальных явлений нужен социально-органический, общественный или социологический метод; для изучения материи экономической жизни требуется понятие функциональной зависимости и методологический индивидуализм.

Экономическая жизнь современного общества характеризуется тесным сплетением материи и формы, социальных, внутри - и межхозяйственных категорий. В этом заключается специфическая трудность теоретического познания буржуазного общества. В истории экономической мысли чаще всего встречается упрощенное понимание экономических явлений, приводящее к использованию неправильных методов познания действительности.

На поверхности всегда находятся явления межхозяйственные. Эта сторона экономической жизни больше всего привлекает внимание исследователей. По самой природе своей ценность, цена и доходы сделались преимущественным объектом теоретической экономии. Но разные школы по-разному подходили к изучению одних и тех же фактов.

Классики (в лице Рикардо) отождествляли экономическую жизнь с явлениями межхозяйственного общения. Они обходили молчанием вопрос о социальных предпосылках изучаемых фактов и не умели проникнуть в глубь индивидуальной психологии. Пределом объяснения оставалась функциональная зависимость межхозяйственных явлений. Поэтому классическая теория так легко поддается математической формулировке.

Школа Менгера и Джевонса обнаружила в лице некоторых своих представителей увлечение психикой сингулярного хозяйства. Явления межхозяйственные нередко подменялись категориями внутрихозяйственными, вместо того чтобы только сводиться к последним в конечном счете. Надо, впрочем, заметить, что в той же школе родилось и более правильное понимание сложной природы экономических явлений.

Маркс поставил в центр внимания изучение социальной структуры хозяйства и применил для этого общественно-объективный метод. Если бы он ограничил свою задачу областью социальных отношений, объективный метод был бы на месте и не вызывал сомнений. Но Маркс сделал попытку охватить тем же методом всю совокупность экономических явлений. Способ познания экономической формы он распространил на познание экономической материи. Мало того, Маркс поставил перед собой максимальную задачу. Он хотел найти не только закон количественного изменения экономических явлений, но и причины существования этих явлений. Его интересовала не только количественная формулировка законов образования ценности и цен, заработной платы, прибыли, концентрации капиталов и т. п. Он искал последних причин самого существования этих явлений и законов. Таким образом, от исследования исторических категорий Маркс поднимался до анализа логического. Теория капиталистического хозяйства должна обнаружить "имманентные законы" экономического, а согласно взглядам исторического материализма, и общественного развития человечества. В учении Маркса надо различать чисто экономическую и социологическую части. Первая должна раскрыть законы капиталистического хозяйства, вторая - создать элементы надысторической экономики и социологии. И все это должен был дать общественно-объективный метод. Он призван был обрисовать вечные законы общественного развития и логические элементы экономики, раскрыть невидимую для не вооруженного марксизмом взгляда внутреннюю структуру капиталистического общества и найти количественное выражение взаимной связи современных экономических явлений.

III. После сказанного выше ясно, что к объективному методу предъявлялись непосильные требования.

Познание логических категорий экономики и социологии невозможно без психологизма. Теория познания учит нас, что единственной реальностью надо считать состояние нашего сознания. Вещи существуют только в нашем сознании, и это единственный критерий их реальности. Как же можно в поисках вечных или логических категорий хозяйства выбрасывать за борт анализ нашего сознания, а следовательно, и единственную реальность - отражение в нем внешнего мира? Между тем Маркс и его школа именно так и поступают. Метод Маркса построен на искусственном отделении объекта от субъекта. Вещи провозглашаются существующими вне нашего сознания. Более того, сознание определяется бытием, "объективные" экономические условия являются последним звеном каузальной цепи. Но "всякая попытка свести связь явлений к последнему элементу, не находящемуся в сознании, должна быть названа метафизикой" [33]. Принципиально враждуя со всяким психологизмом, Маркс закрывал себе единственный реальный путь к познанию последних причин социально-экономических явлений. Он и его школа "потерпели крушение на том, что они пытались овладеть действительностью окольным путем метафизических гипотез, аналогичных естественно-историческим понятиям" [34].

В самом общем виде "метафизическая гипотеза" заключается в объективизации или материализации понятия "общественных отношений". Для марксиста ссылка на общественные отношения звучит убедительнее вереницы логических доказательств. "Человек - ничто, отношения - все" - таков своеобразный лозунг марксизма. Но разве, спросим мы вместе с Масариком, разве "отношения" не люди и не каждый из нас самих? [35] Разве можно принимать за конечную реальность, неразложимую на другие составные части, это неопределенное, двусмысленное и, во всяком случае, сложное и производное выражение?

Даже в тех случаях, когда Маркс и марксисты сводят всемогущие общественные отношения к производственным, метафизичность их построений не уменьшается. "В общественном производстве своей жизни, - говорит Маркс, - люди вступают в определенные, неизбежные, от их воли не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной степени развития материальных производительных сил" [36]. Исторический материализм здесь приобретает более материальную, осязаемую форму. Общественные отношения определяются производственными, а те в свою очередь - материальным состоянием производительных сил, то есть техникой. Вопрос сводится, таким образом, к тому, можно ли из эмпирических этапов развития техники или "производительных сил" вывести абсолютные законы экономики и социального развития. Отрицательный ответ с исключительной ясностью сформулирован Штаммлером. Триада "технология - производственные отношения - правовая надстройка" основана на признании "загадочных производительных сил самостоятельными объектами, неведомо откуда явившимися и неведомо кому принадлежащими" [37]. В действительности "где имеется налицо сила, там должен быть дан и объект, к которому она прилагается. Но в социальной жизни иных объектов для этого не имеется, кроме людей. Производительная сила ничего иного означать не может, кроме возможности определенного производства. Для того чтобы эта возможность была реализована, требуется, чтобы она была воспринята и осуществлена людьми". Непосредственный анализ возможных технических условий не может дать ничего, как бесплодное изучение техники игры без знания, без правил. "Под производительными силами в социальном смысле можно понимать стремления возможно более расширить и повысить производство в рамках данного социального строя... Естественные условия жизни и технически возможное производство сами по себе не подлежат социальному исследованию и безразличны для него; прежде чем играть роль в научном исследовании социальной жизни, они должны быть предварительно включены, хотя бы мысленно, в определенный социальный строй" [38].

Таким образом, социальная техника оказывается понятием производным. Она не имеет собственных внутренних законов развития и не может считаться первоисточником социальной жизни. Маркс и марксисты оперируют то с широким термином общественных отношений, то с более узким и материализованным понятием производительных сил. В обоих случаях мы не выходим из области неопределенных, противоречивых выражений. Ни одно из них не может выполнить роль первичной клетки, из которой строится социальная и экономическая история всякого общества. Логические категории экономики и социологии не могут быть поняты методом Маркса [39].

Не годится социологический метод и для познания "исторической" буржуазно-капиталистической формы экономических явлений. Здесь на первый план, как мы знаем, выступают межхозяйственные отношения, и экономические явления представляют собой их внешнее, количественное выражение. Эта количественная сторона вопроса издавна привлекала к себе наибольшее внимание экономистов. Классическую школу больше всего интересовал вопрос об условиях, определяющих высоту цен и отдельных категорий доходов, а также вопрос о взаимном количественном соотношении тех же экономических категорий. Классики разрешали эту количественную проблему в духе позднейшей математической школы. Большей частью они не искали ответа на вопрос о причинах и происхождении отдельных экономических категорий [40]. Существование последних признавалось данным, и задача теории заключалась в установлении количественных зависимостей функционального типа между этими данными элементами. Теория издержек производства является наилучшим образцом классической теории. Цена определялась издержками производства, издержки производства разлагались на доходы, а доходы выводились из цен. Здесь не порочный круг, но принципиально функциональная постановка вопроса.

Маркс также огромное внимание уделил выяснению количественных отношений сконструированных им экономических категорий. Длинный ряд глав всех трех томов "Капитала" посвящен "изменениям величин", "формулам", "круговоротам" и другим попыткам установить количественные законы экономической жизни буржуазного общества. Маркс испытывал слабость к математическим формулировкам, хотя и был плохим математиком [41].

Если бы Маркс сознательно ограничил свою задачу поиском количественных зависимостей между экономическими явлениями капиталистического общества, его метод и достижения ничем бы не отличались от функционального метода и выводов классиков.

Теория цен производства в III томе целиком покрывается теорией издержек производства Рикардо. Вместо "естественной цены" труда и нормальной прибыли фигурировала бы ценность рабочей силы и норма прибавочной ценности, капитал и ценность именовались бы "общественными отношениями". Но от этого дело бы не менялось. В обоих случаях отыскивались бы только количественные связи. Разница между Рикардо и Марксом была бы чисто терминологической. Социологический метод, по существу, был бы методом функциональным.

В действительности Маркс идет глубже и хочет большего. Метод классиков для него неприемлем, потому что он хочет найти последние причины экономических явлений. Вместо формул "взаимной зависимости" элементов он стремится к установлению однорядной причинной цепи. Его интересует не только вопрос о высоте прибыли и условиях, ее определяющих, но прежде и главнее всего вопрос об источнике этого дохода. В одном месте Маркс считает бессмысленной и невероятной попытку Смита объяснить цену сложением доходов. Задача заключается именно в объяснении происхождения доходов.

Надо заметить, что сами классики не всегда удерживались на будничном уровне функционального метода. И они нередко задавались более высокими вопросами о происхождении и последних причинах экономических явлений [42]. Точный математический анализ Дмитриева показал, что для формулировки внутренне последовательной теории издержек производства необходимо два опорных пункта: железный закон заработной платы и определяемый техникой производства уровень прибыли [43]. Классики инстинктивно чувствовали это и подкрепляли свою теорию цен "естественными" уровнями дохода, определявшимися внеэкономическими моментами. "Натурализм" классиков проистекал, в конце концов, из потребности дойти до первопричин экономических явлений. Потребность эта неизбежно должна была возникнуть вследствие единства экономической "материи". Внутри - и межхозяйственные явления не могут быть, как мы видели, логически расчленены. Нельзя поэтому и удержаться на уровне количественных формулировок одних только межхозяйственных явлений. Дополнительное исследование категорий внутрихозяйственной жизни делается неизбежным. Правильный путь к этому исследованию лежит через принципиальный психологизм. Такой путь был закрыт для классиков. Поэтому они инстинктивно хватались за натуралистические категории, устанавливая "естественные" уровни доходов и цен наподобие законов естественно-исторических наук.

К той же неизбежной двойственности метода пришел и Маркс. Его социологический метод не годился для проникновения в глубину внутрихозяйственной жизни. Не мог он дать и точных законов количественного выражения явлений межхозяйственных. Ссылка на социальные отношения дает так же мало, как и наивная формулировка закона спроса и предложения. Всемогущим соотношением социальных сил или спроса и предложения можно объяснить любое экономическое явление, любой уровень цен и любую высоту дохода. Но весь вопрос в том, почему цены и доходы останавливаются на таком уровне, а не ином? Почему заработная плата кажется неизменной и не зависящей от воли договаривающихся сторон величиной? Почему "обычный" уровень прибыли в стране равен 10, а не 50 процентам?

Чтобы ответить на эти вопросы классики ссылаются на "естественные" уровни доходов: заработная плата должна быть равна минимуму средств существования рабочего, а уровень прибыли определяется естественной производительностью предельного участка земли. Таковы внеэкономические натуралистические формы, вокруг которых кристаллизуются конкретные экономические явления. Эти формы принимаются в то же время и за причинное объяснение, в них усматривается последняя причина существования экономических явлений вообще. Натурализм играет, таким образом, в системе классиков двойную роль: он облегчает количественную формулировку экономических законов и создает видимость причинного объяснения экономических явлений.

Маркс всецело идет по тому же пути. И в его системе натуралистические элементы призваны восполнить недостатки социологического метода. И у него мы можем различить внеэкономические кристаллизационные формы для основных межхозяйственных явлений.

К числу натуралистических элементов в системе Маркса относятся в первую очередь законы ценности и заработной платы. Если считать все экономические явления социальными отношениями, то мы не найдем никаких опорных пунктов для их теоретического количественного выражения. Ценность и доходы делаются неопределенными категориями. Любой их уровень и "закон" изменения может быть в общей форме объяснен структурой или изменением социальных отношений. Но почему колебания цен останавливаются вокруг определенной точки, а заработная плата стремится к определенному уровню - сказать нельзя. Приходится занимать эмпирическую позицию, не считать понятия ценности отличными от понятия цены и рассматривать цену - ценность продукта - как исторически данную величину. Затем она делится между капиталистом и рабочим в пропорции, относительно которой тоже нельзя сказать ничего более точного, как только то, что она определяется соотношением социальных сил. Строго последовательное проведение социологического метода означает, таким образом, отказ от теории и замену ее рядом неопределенных формул" [44].

Положение меняется, если вместо социологического понятия цены подставить натуралистическую категорию трудовой ценности. И причина, и размер, и законы изменения ценности связываются здесь с определенным техническим фактом - трудовыми затратами. Социологическая теория, построенная на отвлеченном понятии "общественных отношений", облекается в плоть и кровь. Тот или иной социальный правопорядок только видоизменяет основной "имманентный" закон ценности. Его можно прощупать даже сквозь толстую ткань экономических отношений капиталистического общества.

Но одного натуралистического элемента мало. "Естественный" уровень ценности не дает еще количественной определенности пропорции распределения продукта труда между трудом и капиталом. При данной величине трудовых затрат и, следовательно, при данной величине продукта доля капиталиста зависит от размеров оплаты труда. Чтобы сделать определенными обе части, надо фиксировать одну из них, надо найти "естественный" уровень либо заработной платы, либо прибавочной ценности. Маркс избирает первый путь. Можно найти у него много различных теорий заработной платы. Пестрота суждений, высказанных им по этому поводу, дает полный простор для всевозможных толкований" [45]. Несомненно, однако, что эта пестрота вызвана как раз борьбой между двумя точками зрения - социологической и натуралистической. Рассматривая заработную плату как результат "общественных отношений", Маркс готов был признать, что вопрос о высоте заработной платы "превращается в вопрос об относительных силах борющихся". Отыскивая же опорный пункт для количественного выражения связи между оплатой труда и прибавочной ценностью, он вынужден был отметать все "исторические", "общественные" и "традиционные" элементы заработной платы, сводя "естественную цену труда" к ценности необходимых средств существования рабочего [46]. "Железный" закон заработной платы делается кристаллизационной формой для рыночных колебаний цены рабочей силы и представляет собой второе натуралистическое основание системы Маркса [47].

Расплывчатое, рыхлое тело социологических построений Маркса приобретает, наконец, прочный натуралистический скелет. Технический факт трудовых затрат создает ценность и предопределяет ее размеры. Физиологические потребности рабочего дают норму оплаты по ценности его рабочей силы. Остаток составляет прибавочную ценность, величину которой так же легко установить, как по уменьшаемому и вычитаемому найти разность. Совершенно тем же способом отправляясь от "естественных" уровней заработной платы и прибылей Рикардо, находим естественную цену продукта. Вся разница между Марксом и классиками сводится к замене сложения вычитанием [48].

Но у классиков натуралистический элемент не был противоречивой частью их системы. Он воспринял пробелы математически-функционального метода и служил для причинного истолкования природы экономических явлений, не слишком интересовавшего классиков. Маркс искал последние причины экономических явлений и находил их исключительно в общественных отношениях людей. Однако нет ничего более несвойственного историческому материализму, как понятие вечных естественных категорий. В социологической системе Маркса натуралистические элементы должны рассматриваться как чужеродное тело. Апелляция к ним является внутренним противоречием и недостатком, а не достоинством экономики Маркса. Вполне прав поэтому Струве, когда он упрекает Маркса одновременно и в антинатурализме, и в антипсихологизме. Отвергая естественную экономику классической школы, Маркс занимал позицию принципиального антинатурализма. В то же самое время, отталкиваясь от психологизма, к которому неизбежно приводит последовательный социологизм, Маркс контрабандой вводит в свою систему натуралистические элементы, хотя и в другой форме, чем в учении классиков.

Согласно Струве, Маркс начинает с крайнего натурализма и кончает отрицанием всякого "натурализма ad majorcm gloriam [49]социологической точки зрения. Но социологическая точка зрения в конце концов может исходить только от человека и только от его психологии, и потому ей противоречит отрицание психологии, то есть исключительно натуралистическая исходная точка зрения теории трудовой ценности Маркса. Отсюда совершенно неизбежно вытекает проходящее через всю систему Маркса противоречие между механически-натуралистическим и социологическим пониманием явлений хозяйственной жизни, противоречие непримиренное и, по существу, непримиримое на почве свойственного Марксу некритического смешения принципиально различных точек зрения и категорий, необходимых для полного понимания единой хозяйственной жизни" [50].

Совмещением антинатурализма и антипсихологизма не исчерпываются методологические противоречия марксизма. Дальнейшей ошибкой Маркса надо считать незакономерную персонификацию капиталистического общества. Эта ошибка является логическим следствием распространения "общественно-объективного" метода на не подлежащую его ведению область экономической "материи". Марксу нужно было найти количественное выражение экономических законов буржуазного общества. Социологический метод для этой цели, как мы уже видели, абсолютно непригоден. Оставалось либо возвратиться к классикам и привлечь на помощь натуралистические категории, либо вступить на путь социологического реализма. Маркс сделал и то и другое. О натурализме его системы мы только что говорили. Что касается социологического реализма, то он заключается в незакономерном наделении экономических явлений молекулярного типа чертами единого общественно-хозяйственного процесса.

Если считать экономические явления продуктом воли верховного коллективного хозяйствующего существа, то и природа этих явлений, и их количественное выражение становятся простыми и понятными. Почему в коммунистическом обществе пропорции оплаты труда не стоят ни в какой связи с произведенными усилиями, почему существует именно такой, а не иной принцип распределения, чем объясняется счет по трудовым затратам? На все готов один ответ: общество так хочет и так приказывает. Оно может действовать разумно или безумно, оно может стараться угадать психологию живых людей и приспособиться к законам природы; или идти наперекор тому и другому. В обоих случаях причиной существования экономических фактов и их количественного выражения остается воля хозяйствующего общества.

Ничего подобного в обществе индивидуалистического типа мы не наблюдаем. Каким бы тесным единством ни представлялась внутренняя экономическая жизнь современного государства, какими бы живыми организмами ни казались отдельные страны в своей экономической борьбе и своем экономическом общении, сколько бы ни говорилось о народном и мировом хозяйстве, мы должны всегда помнить, что речь идет об условном, а не органическом единстве. Для определенных целей бывает иногда полезно занять социально-органическую позицию, говорить о "народно-хозяйственных" интересах и благе "целого". Но все это будет только методологическая фикция, имеющая строго ограниченные рамки применения. Единственной реальностью современного строя является индивидуальное хозяйство с его внутренними импульсами и действиями, "лимитированными" импульсами и действиями ему же подобных экономических атомов. Только принципиальный "атомизм" может помочь в раскрытии причин и в количественной формулировке экономических явлений буржуазного общества.

Противоположная точка зрения, преследующая те же цели при помощи социально-органического метода, представляет собой грубую ошибку. Методологическую фикцию "общественного целого" она принимает за бесспорную реальность. Молекулярные процессы экономической жизни персонифицируются и молчаливо приписываются общественной воле, хотя бы и действующей за кулисами в "последней инстанции", хотя бы и затушеванной "фетишизмом" экономических отношений.

Ошибочность всех вытекающих отсюда построений не подлежит никакому сомнению. Она следует уже из того, что при социально-органической точке зрения современное народное хозяйство наделяется чертами, вовсе ему не свойственными. Один общественный правопорядок подменяется другим. Между тем конкретные экономические явления могут быть поняты только на фоне соответствующего им социального правопорядка. Нельзя давать теорию заработной платы, не оговорив, что речь идет об экономическом явлении общества, основанного на принципе частной собственности и свободы договорных отношений. Нельзя выводить и теорию трудового пайка, основываясь на тех же предпосылках буржуазного строя.

Исторического реализма в объяснении экономических явлений нужно было ожидать именно от Маркса. Никто, как он, столько не говорит о том, что "капиталистический процесс производства есть исторически определенная форма общественного процесса вообще" [51]. Маркс хорошо знает, что одна из исторических особенностей капиталистического способа производства заключается в его распыленности, анархичности и отсутствии единой руководящей воли. В одном месте мы находим прямое указание на недопустимость социально-органического метода по отношению к истолкованию экономических явлений капиталистического общества [52]. Но тем не менее с обычной противоречивостью сам Маркс то и дело становится именно на эту точку зрения и совершает именно эту методологическую ошибку.

Социологический реализм проявляется у Маркса в двух формах. Иногда он полностью гипостазирует весь общественно-хозяйственный процесс в целом. Очень часто, и особенно там, где дело идет о нахождении количественных законов или о примирении теории с фактами, Маркс молчаливо подменяет правовые предпосылки своих экономических рассуждений. Объясняя явления капиталистической системы хозяйств, он становится на точку зрения единого общества-хозяйства [53]. Этот вид социологического реализма давно подмечен критиками Маркса. Масарик указывает, что представление Маркса об обществе как организме является крайним антропоморфизированием этого понятия [54]. Штольцман, сам принципиальный защитник социально-органической точки зрения, считает необходимым упрекнуть Маркса в неисторичности его общественно-объективного метода. Маркс ищет, по мнению Штольцмана, какой-то отвлеченной субстанции, которая "окутывает, как мистическим покрывалом, современное общество" [55].

Природа мистической общественной субстанции совпадает, как и следовало ожидать, со строением социалистического общества. Критикуя "универсализм" Маркса, Струве показывает, что "его теоретические представления о сущем стоят в очевидной зависимости от конструкции идеального хозяйственного строя" [56]. Незаконная персонификация бессубъектного капиталистического хозяйства играет видную роль в системе Маркса. Многие части его экономического учения, особенно в рамках первого тома "Капитала", могут быть поняты только на почве этой странной методологической аберрации.

Менее замеченным остался второй вид социологического реализма Маркса. Он заключается в персонификации не общества в целом, но общественных классов. В последнем, VII отделе III тома "Капитала" Маркс резко обрушивается на "экономическое триединство" общественного дохода и традиционное отнесение ренты, прибыли и заработной платы к их "источникам". Капитал, земля и труд имеют между собой так же мало общего, как "нотариальные пошлины, красная свекла и музыка", а "связь составных частей ценности и богатства с их источниками есть мистификация капиталистического способа производства, овеществление общественных отношений... заколдованный, извращенный и поставленный на голову мир, где господин капитал и госпожа земля ведут свою игру как социальные маски и в то же время непосредственно, как простые вещи" [57]. "Вульгарная экономия" повинна, таким образом, то в персонификации, то в материализации общественных отношений.

Но что же делает сам Маркс? Он соединяет обе ошибки "вульгарной экономики". О натуралистических мотивах в его системе мы уже говорили. Добавим только, что Маркс не прочь иногда поговорить даже о "натуральной производительности" самого капитала, понимаемого именно как совокупность технических средств производства, а не как общественное отношение [58]. Что же касается персонификации, то здесь прогресс Маркса заключается в том, что вместо одухотворения механической суммы вещей он наделяет единой волей и разумом механическую сумму людей.

Роль классов в экономической системе Маркса не может быть понята без их персонификации. На протяжении всего "Капитала" и особенно III тома общественные классы выступают как живые, действующие лица. Поведение каждого класса не рассматривается. Как равнодействующая устремлений отдельных его представителей, устремлений, частично противоречивых и друг друга погашающих.

Напротив, всякая внутриклассовая борьба теоретически исключается, состав каждого класса изображается вполне однородным, органически слитым в единое живое социальное тело. Экономические явления теряют свою форму межхозяйственных фактов и свойств явлений гетерогонического типа. Теперь они становятся продуктом титанической борьбы каких-то мифических существ. С одной стороны, мы имеем "акционерную компанию" капиталистов, землевладельцев, предпринимателей и торговцев, юридическое лицо, единого капиталиста, монопольного обладателя земли и средств производства, правомочного субъекта общественно-хозяйственного процесса и единого собственника социального продукта. Классу собственников, как активному началу, противостоит начало пассивное - рабочий класс. Внутри его тоже нет никаких противоречий и борьбы, это однородная масса, лишенная средств производства, синоним статистического понятия населения, рабочий скот и послушная глина в руках безжалостной "акционерной компании". Между двумя классами идет неравная борьба. Собственник социального продукта оплачивает рабочую силу только строго необходимым количеством средств существования. Весь излишек поступает в распоряжение единого капиталиста и распределяется согласно обычаям и уставу между отдельными участниками акционерного предприятия. Из этого основного классового отношения между капиталистом и рабочим выводятся все экономические законы буржуазного общества.

Об ошибочности подобных заключений свидетельствует ложность принятых предпосылок. Персонификация классов есть такая же недопустимая фикция, как и персонификация всего общества. Представляя систему автономных хозяйственных единиц в образе единого общества-хозяйства, мы совершаем недопустимую подмену существующего правопорядка социалистическим строем. Изображая то же общество в виде классового двуликого Януса, мы подменяем народное хозяйство индивидуалистического типа понятием государственного капитализма. В обоих случаях получается извращенная, а не стилизованная действительность. Экономика буржуазного общества по своей форме и содержанию так же резко отличается от экономики социализма, как и от экономики государственно-организованного капиталистического хозяйства. Во время мировой войны среднеевропейские государства только приблизились к государственному капитализму, и, однако, одно это приближение вызвало такие резкие изменения в экономических формах, что народилась специальная наука о "военном хозяйстве" [59].

Правда индивидуалистического строя лежит в принципиальном атомизме хозяйственной жизни. Социологический реализм в любой его форме, персонификация общества или классов, социализм или государственный капитализм - все это только недопустимые методологические ошибки, неизбежно ведущие к искажению действительности и неправильному ее пониманию.

Что можно сказать в итоге относительно общественно-объективного метода в целом? Маркс предъявил к нему непосильные требования и потому не мог найти ни последних причин экономических явлений, ни отвечающего действительности количественного выражения экономических законов.

Для познания последних причин необходим принципиальный психологизм, восхождение к анализу категорий чистого хозяйствования. Объективный метод признавал последним неразложимым элементом сложное понятие производственных отношений. Этим самым он скользил по поверхности экономических явлений и закрывал себе путь к их углубленному причинному объяснению.

Недостаточным оказался объективный метод и для формулировки экономических законов. При установлении количественных зависимостей явлений нельзя удержаться на строго последовательной социологической позиции: она не дает опорных пунктов для каких бы то ни было закономерностей. Единственно правильный в этом отношении путь атомизма или "методологического индивидуализма" также был закрыт, ибо Маркс во что бы то ни стало хотел рассматривать все экономические явления с точки зрения общественно-хозяйственного процесса в целом. При этом условии для формулировки количественных законов оставалось прибегнуть к своеобразному сочетанию натуралистических элементов социологического реализма. В результате этой "характерной для Маркса совершенно первобытной методологической путаницы" [60] экономические законы относились уже не к существующему, а воображаемому хозяйственному строю. Пропасть между фактами и теорией расширялась с каждым поворотом мысли Маркса. "Альфа и омега всех заблуждений, противоречий и неясностей Маркса, - гласит суровый приговор Бем-Баверка, - заключается в том, что его система не держит никакого прочного, замкнутого соприкосновения с фактами. Ни здоровым эмпиризмом, ни солидным хозяйственно-психологическим анализом Маркс не построил из фактов фундамента для своей системы; напротив, для обоснования ее у него нет более прочной почвы, чем накрахмаленная диалектика". Поэтому, несмотря на всю сложность и внешнюю конструктивность, экономическая система Маркса была и останется теоретическим "карточным домиком" [61].

---

1. Pareto W. Les systemes socialistcs. Paris: Giard & Brierc, 1902-1903. T. II. P. 323, 382.
2. Образцом научной беззастенчивости может служить, например, недавно появившееся руководство Юлиана Борхардта, испытанного "учителя Марксистской пауки о народном хозяйстве, имеющего за собой десятилетия успешной деятельности". Опрокинув в лице "доминиканского монаха" Альберта Магнуса и "прославившегося судьбой своего осла французского философа Ж. Буридана... представителей субъективной теории ценности", наш учитель переходит к изложению "теории трудовой ценности по Марксу" и затем на трех страничках разделывается с "разного рода трудностями" этой теории вроде образования цен производства из ценностей и т. п. Ни Бем-Бавсрк, пи сорок лет критики, пи противоречия I и III томов "Капитала" для нашего автора не существуют (Borhardt J. Die Volkswirtschaftlichcn Grundbcgriffc nach dcr Lehrc von K. Marx. Berlin, 1920. Bel. 4).
3. "С отмиранием последних остатков диалектических глупостей потеряет свое обманчивое влияние и это средство одурачивания... Никто не будет считать себя обязанным мучиться там, где под видом глубокой мудрости очищенное зерно запутанных вещей показывает в лучшем случае черты обычных теорий, если не общих мест" (Diihring E. Die kritische Gcschichtc tier Nation a lokonomie und dcs Sozialismus. Berlin, 1875. S. 497.)
4. "Аргументация Маркса часто покоится на игре словами" (Bohm-Bawcrk E. Zum Abschluss dcs Marx'schen Systems // О. v. Boenigk (cd.). Staatswisscnschaftlichc Arbeitcn: Festgabcn far Karl Knics. Berlin: Hacring, 189G. S. 179.).
5. Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье. М.: Гос. изд-во, 1919. С. 45.
6. Нас не интересует то понимание метода Маркса, которое усматривает всю его силу и своеобразие в введении "экономических законов в чистой форме", аналитическим путем. С устранением всех "возмущающих явлений, которые нередко, большей частью или всегда появляются" (Кунов Г. К пониманию метода исследования Маркса // Основные проблемы политической экономии. М.: Гос. изд-во, 1922. С. 58). Законность и предел применения абстрактного метода давным-давно установлены, и, конечно, не по этой линии проходит "коренное различие между методом исследований Маркса и современных экономистов" (Кунов Г. Указ. соч. С. 54). "Современные экономисты" в гораздо большей степени и гораздо искуснее пользуются абстрактным методом, чем сам Маркс. Стоит только сопоставить, например, изящную конструкцию Визера (Wieser Fr. v. Theoric der gcscllschaftlichen Wirtschaft. Tubingen: Mohr, 1914) - с хаотическим чередованием отвлеченнейших глав и конкретнейших описаний фабричного законодательства в наиболее отдаленном I томе "Капитала" Маркса, чтобы убедиться, кто из двух авторов стоит ближе к "грубому, эмпирически-историческому методу", поносимому Куновым.
7. Sombart W. Zur Kritik des okonomischcn Systems von K. Marx // Archiv far sozialc Gesctzgebung und Statistik. 1894. Bd. 7. S. 554 - 594 (рус. пер.: Научное обозрение. 1898. N 3-4).
8. Sombart W. Op. cit. S. 591-592.
9. Теория отрицательной полезности (англ.). - Примеч. ред.
10. Гильфердииг поэтому прав, говоря о Марксе, что "труд выступает у него не как причина понятных или непонятных ощущений, но как присущая товарам объективная величина". Отсюда, однако, не следует, что справедлив упрек Гильфердинга Бем-Баверку, будто тот трактует понятие труда у Маркса "чисто субъективно", как "усилие", являющееся психологической причиной ценности. У Бем-Баверка инкриминируемое место не имеет существенного значения: и выше и ниже говорится об "общественном" в ценности труда. (Ср.: Гильфердинг Р. Бем-Баверк как критик Маркса. М.: Московский рабочий, 1920. С. 42.)
11. Австрийская школа пользуется по преимуществу индивидуалистическим методом, школа Маркса - общественным, переходящим в социально-органический. В этом смысле Зомбарт имел основания противопоставить обе школы. Но можно указать случаи, когда представители психологизма пользуются социально-органическими построениями и, наоборот, объективисты принимают атомический метод.
12. Пропорционально (лат.). - Примеч. ред.
13. Напомним только красочный конец 4-й главы I тома. Картина изображает возвращение на фабрику бывшего владельца товара. Товар только что продан по его трудовой ценности, па вырученные деньги куплена рабочая сила, тоже по се трудовой ценности. Места для прибыли нет, но физиономии dramatis personac говорят многое. "Бывший владелец денег шествует впереди в качестве капиталиста, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно улыбается и спешит заняться делом, другой имеет вид робкий и сопротивляющийся, как тот, кто принес па рынок свою собственную шкуру и кого ничто пс ждет впереди, кроме дубления". Что означает этот пассаж? Это аллегория, символическая иллюстрация к сухому изложению предыдущих страниц, доказывающих, что прибыль не может возникать в процессе обмена. Она предназначена для ума теоретика, для сердца рабочего или интеллигента, верующего, что его кто-то грабит, что сама жизнь и есть обвинительный акт против его персонального "эксплуататора".
14. Sombart W. Op. cit. S. 558.
15. Lexis W. Die Marx'schc Kapitalthcoric // JahrbUchcr fur Nationalokonomic und Statistik. 1885. N.F. Bd XI. S. 452.
16. Булгаков С. О некоторых основных понятиях политической экономии // Научное обозрение. 1898. С. 344. Статья написана в марксистский период теоретических воззрений автора.
17. Маслов П. В защиту ортодоксии // Жизнь. 1900. Т. I. С. 193.
18. Бухарин Н. И. Указ. соч. С. 65.
19. Гильфердинг Р. Указ. соч. С. 39.
20. Там же. С. 42.
21. Бухарин Н. И. Указ. соч. С. 186.
22. Образец отношения марксистов к своим критикам представляет книга Бухарина "Политическая экономия рантье". Не меньше трети книги посвящено выяснению основ марксизма в противоположность учению австрийской школы. Есть специальная глава о природе объективного метода Маркса. Несмотря на это, автор, во-первых, ни разу не упоминает Штаммлера. Во-вторых, шестнадцать раз цитирует Штольцмана, выбирая у него исключительно цитаты, относящиеся к критике австрийской школы или к прославлению объективно-общественного метода; собственные положительные построения Штольцмана без всяких пояснений квалифицируются как "этические благоглупости" и "чепуха", а критика Штольцмана как раз по адресу метода и гносеологии Маркса не упоминается пи разу. Наконец, с критикой Струве Бухарин разделывается в двух подстрочных примечаниях одной туманной цитатой из Маркса, тремя восклицательными знаками и одним голословным утверждением. Ясно, что подобная "критика наших критиков" рассчитана только на полное невежество "наших" читателей.
23. См.: Струве П. Б. Хозяйство и цена. Критическое исследование но теории и истории хозяйственной жизни. Ч. I. СПб.; М.: Типолит. Шредера, 1913. С. 17. Струве относит к числу "основных категорий" чистого хозяйствования потребности, субъективную ценность и труд. Мы прибавляем субстанцию, так как "чистое хозяйство", то есть целесообразное единство отношений хозяйствующего субъекта к внешнему миру, не может мыслиться без субстанции этих отношений - материи и сил природы. Субъективная ценность является верховной категорией чистого хозяйствования. Она складывается под влиянием потребностей, отрицательной полезности труда и редкости материи. Несколькими страницами позже сам Струве говорит: "В чистом хозяйстве рассматривается отношение хозяйствующего субъекта к внешнему миру и его отношение к самому себе". Первое отношение обусловливает его зависимость от "объективных сил и законов природы; второе, наоборот, определяет собой явления субъективно-индивидуальные" (Там же. С. 24).
24. Струве как будто склонен считать явления межхозяйственные "историческими" категориями в отличие от явлений внутрихозяйственных. Говоря, однако, об "основном дуализме" хозяйственного процесса, Струве находит, что дуализм этот сохранится при всяком строе. Отношения между людьми не могут быть вполне [гармоничными], а потому и при социализме сохраняются явления гетерогопического типа (Струве П. Б. Указ. соч. С. 66).
25. "Чем же логически определяется понятие общественной совместной жизни, в противоположность чисто физическому существованию? .. Таким моментом является создаваемое людьми регулирование их взаимоотношений и всей их совместной жизни". "Понятие права есть логическое условие понятия социальной силы". "Все правовые формы человеческого общества представляют собою регулирующую форму последнего... Без формы социальную жизнь даже нельзя попять как особый объект человеческого познания". Нужно различать два класса социальных правил: правовые установления и конвенциональные, условные правила. "Вовсе пс необходимо, чтобы юридические нормы устанавливались организованной властью, называемой нами властью государственной" (Штаммлер Р. Хозяйствен правое точки зрения материалистического понимания истории. СПб.: Начало, 1907. Т. I. С. 89-90, 131, 351-353).
26. Menger С. Untcrsuchungen liber die Mcthodc dcr Socialwissenschaftcn, tind dcr politischcn Okonomic insbcsondcrc. Leipzig: Dunckcr & Humblot, 1883. S. 164.
27. Schumpeter J. Das Wescn und der Hauptinhalt dcr theorctischcn Okonomic. Leipzig: Dunckcr'& Humblot, 1908. S. 47-48.
28. Menger С. Op. cit. S. 130, 165, 170.
29. Именно так формулировал еще Менгер соотношение между "атомизмом" и "анатомо-физиологическим" методом. Поэтому не следует относить Менгера к числу крайних "атомистов". Но, конечно, народно-хозяйственные явления суть "равнодействующие всех бесчисленных индивидуально-хозяйственных стремлений в пароде, и потому реалистическая наука, стремясь установить эмпирические законы сложных явлений, должна сводить их к явлениям сингулярного типа" (Мenger С. Op. cit. S. 87-88, 182).
30. Штаммлер Р. Указ. соч. С. 275.
31. "Идея внешнего регулирования вообще служит формой для понятия общества". "Материей социальной жизни служит совместная деятельность людей, направленная к удовлетворению их потребностей" (Там же. С. 130, 142).
32. Stolzmann P. Der Zweck in der Volkswirtschaft. Berlin. 1909, S. 43.
33. Wcisengrun P. Der Marxismus und das Wescn der sozialcn Fragc. Leipzig, 1900. S. 236.
34. Ibid. S. 247.
35. Massaryk Th. G. Die philosophischen und sociologischcn Grundlagcn des Marxismus. Wien: Carl Konegen, 1899. S. 117, 134.
36. Marx K. Zur Kritik der politischcn Okonomic. 3 Aufl. Stuttgart: J. H. W. Dictz, 1909. S. LV.
37. Штаммлер Р. Указ. соч. Т. I. С. 363.
38. Штаммлер Р. Указ. соч. Т. II. С. 75-77.
39. Исторический материализм, пишет Штаммлер в своей новейшей работе, не закончен и не продуман. "Он говорит об общественных отношениях, об экономических явлениях, о социальном способе производства и т. д., не выясняя одинаково обусловливающих признаков этих основных понятий, на которых зиждется все здание их учения" (Stammler R. Sozialisnuis und Christcntum. Leipzig: Felix Meiner, 1920. S. 62).
40. Отсюда, например, неопределенность и "бесцветность" теории прибыли у Рикардо, констатируемая Бем-Баверком.
41. Такую аттестацию арифметическим выкладкам Маркса даст Борткевич.
42. Главным образом в лице Мальтуса, писателя вообще несравненно более глубокого и цельного, чем Рикардо.
43. Дмитриев В. К. Экономические очерки. М.: Тип. Рихтера, 1904.
44. Именно такой результат даст последовательно социологическая теория распределения Туган-Барановского. В значительной мере тот же упрек относится к "социальной категории" Штольцмана.
45. К. Диль безуспешно пытается внести порядок в изложение Маркса, доказывая, что у него с течением времени произошло изменение взглядов но вопросу об уровне заработной платы. Противоречивые заявления но вопросам заработной платы встречаются на страницах одного и того же тома "Капитала". Ср.: Diehl К. Sozialwisscnschaftlichc Erlautcningcn zu David Ricardo's Grundgcsetzcn dcr Volkswirtschaft und Bcsteucrung. Leipzig: Wilhclm Engclmann, 1905. Bd. II. S. 83.
46. Наиболее резкую и закопченную формулировку "железного" закона заработной платы находим у Маркса в его брошюре 1865 г. "Заработная плата, цена и прибыль" (М., 1918. С. 32).
47. Значение заработной платы как данной величины и потому "точки опоры" для всей системы Маркса подчеркнуто, между прочим, Зомбартом, что не помешало ему не заметить явного противоречия между этим натуралистическим элементом и "объективным" методом Маркса (Sombart W. Op. cit. S. 581).
48. Марксистские апологеты, но обыкновению, видят только сучок в глазу литературных братьев своих. Р. Гильфердинг заверяет, что нельзя попять разницу между Рикардо и Марксом, если не помнить, что "категории" первого всегда "остаются естественными категориями". У Рикардо "имеется всегда тенденция фиксировать, по возможности, также в количественном отношении экономические категории, которые являются у него просто-напросто неизменными естественными категориями". Ценность является для него "все еще свойством самого блага, заключающимся в том, что оно есть продукт труда", доход рабочего "отождествляется с железным законом заработной платы" и т. д. (Ср.: Гильфердинг Р. Постановка проблемы теоретической экономии у Маркса // Основные проблемы политической экономии. С. 119.) На самом деле, как мы только что видели, натуралистические устои в системе Маркса не менее многочисленны, чем в системе Рикардо, и пи о каком совершенно различном значении обеих систем в этом отношении, вопреки Гильфердингу, говорить не приходится. Более того, "высший триумф" учения Маркса (Гильфсрдипг Р. Указ. соч. С. 122), проблема равного уровня прибыли, только потому и делается возможным, что к объяснению се привлечены натуралистические элементы, позволяющие установить реальные или воображаемые пропорции раздела общественного продукта.
49. К вящей славе (лат.). - Примеч. ред.
50. Струве П. Хозяйство и цена. Т. I. С. 26.
51. Marx К. Das Kapital. Bd. III. S. 353.
52. "Рассматривать общество как одного-единственного субъекта - означает, кроме того, что его можно рассматривать умозрительно" (Marx К. Einleitung zu cincr Kritik der politischcn Okonomic // Zur Kritik der politischcn Okonomie. Hrsg. von K. Kautsky. Drittc Aufl. Stuttgart, 1909. S. XXVII).
53. Случаи применения социально-органической точки зрения встречаются у Маркса в неограниченном количестве. В своем методологическом "Введении к критике политической экономии" Маркс заявляет: производство ис является перед нами лишь в виде отдельных отраслей. "Напротив, это всегда только определенный общественный организм, общественный субъект, который проявляет свою деятельность в большей или меньшей совокупности отраслей производства" (Marx К. Einleitung... S. XVI). Во всех томах "Капитала" также широко распространена персонификация общественного хозяйства. Вся глава 6-я II тома, трактующая о "непроизводительности" издержек обращения благ, может быть попята только при сознательном противопоставлении "общественной" точки зрения индивидуалистической. Торговые издержки и расход на денежное обращение действительно переходят в разряд "foux frais" капиталистического способа производства, если рассматривать [ирзб.] под углом зрения [ирзб.], авторитарно распределяющего свои продукты, единого социалистического общества-хозяйства (Маркс К. Капитал. Т. П. М., 1907. Гл. VI).
54. Massaryk Th. Op. cit. S. 189.
55. Stolzmann R. Dcr Zweck... S. 571.
56. Струве П. Хозяйство и цепа. Т. II. С. 24.
57. Marx К. Das Kapital. Bd. III. S. 349, 366.
58. Ibid. Bd. I. S. 390.
59. Например, статьи Э. Ледерера, Ф. Ойленбурга и О. Нойрата в журнале "Archiv far Sozialwisscnschaft und Sozialpolitik" за 1918-1919 гг., Bd. 43/111, 44/111 и 45/1 и П. Нет надобности разъяснять, что понятие "государственного капитализма", упомянутое в тексте, имеет другое содержание, чем то, которое связано с ним в советской терминологии.
60. Струве П. К критике основных проблем и положений политической экономии // Жизнь. 1900. Т. III. Март. С. 389.
61. Bohm-Bawerk E. Zum Abschluss... S. 187, 205.