Трансформация парадигмы торговой политики: теоретический и институциональный аспекты

О. В. Бирюкова

Сегодня торговая политика рассматривается как инструмент решения разноплановых и разноуровневых задач. Заложенные Вашингтонским консенсусом принципы открытой экономики и свободной торговли (Williamson, 1990) идут вразрез с растущим протекционизмом и фрагментацией регулирования цифровой среды, создания технологий. Формируются макрорегиональные блоки, усиливающие взаимозависимость одних стран и возводящие торгово-политические барьеры между другими (Karhu, Haaja, 2022).

Крупные торговые державы все чаще применяют односторонние дискриминационные меры для поддержания экономической активности национального бизнеса, защиты его стратегических интересов (Makarov, 2023). Такие действия обусловлены геополитическим соперничеством, стремлением обеспечить национальную безопасность, а также расширением торговой повестки за счет неэкономических вопросов (например, трудовые и экологические стандарты).

Складывающиеся условия и современные тенденции определяют необходимость переосмыслить экономическую теорию, лежащую в основе объяснения международной торговли и факторов трансформации инвестиционного ландшафта. В данной статье рассматриваются последствия происходящих изменений для глобального торгового режима.

Проблемы адаптации ортодоксальной теории торговли к современным вызовам

Теория экономической политики для объяснения торговли, а также ее характеристики и оценки основаны на положениях теории благосостояния А. Пигу (Pigou, 1920). Поскольку проблема выбора политики считается задачей оптимизации, необходимо прояснить целевую функцию лица, принимающего решения. Выбор цели должен осуществляться на основе четких предпочтений по отношению к результатам политического процесса. Определяя цель как повышение экономической эффективности, экономисты получили простой показатель для оценки как затрат, так и выгод от рассматриваемой политики (или ее отсутствия). С неэкономическими целями ситуация иная. Так, цели в отношении распределения доходов вытекают не из искажений в экономике как таковой, а из более широкого контекста, отражающего политическую борьбу или приверженность гражданского общества определенным ценностям. Тогда цели распределения доходов становятся неэкономическими — как и цели национальной безопасности, защиты прав человека и т. п. (Francois et al., 2023).

Со временем в рамках теории международной торговли неэкономические цели стали рассматриваться как ограничения, а не как объект, который должен быть явно включен в целевую функцию и стать частью анализа политики. Конечно, в ряде работ, например, Ф. Листа (List, 1885) и Дж. Винера (Viner, 1948), изучались такие неэкономические цели, как национальная безопасность, однако в классической и ранней неоклассической экономике акцент был сделан на подходе, когда торговую политику оценивали в терминах «денежного мерила». В дальнейшем данный подход был закреплен в работах Дж. Мида (Meade, 1955), Р. Липси и К. Ланкастера (Lipsey, Lancaster, 1956), М. Кордена (Corden, 1957), Г. Джонсона (Johnson, 1960) и Дж. Бхагвати (Bhagwati, 1967). В перечисленных исследованиях неэкономические цели определяются с точки зрения искажений, а политика — с точки зрения мер реагирования на них. Поскольку целью является экономическая эффективность, оценка с точки зрения предельных условий и степени отклонения от них позволяет обосновать выбор политики. Однако в отношении неэкономических целей эти экономисты неявно следуют Пигу, предполагая, что их нельзя проанализировать с помощью денежного мерила, а значит, они не вписываются в формат экономических целей.

Закреплению функционального подхода в академической ортодоксальной экономической науке способствовала публикация серии работ П. Кругмана, известного сторонника свободной торговли (Krugman, 1979а, 1979b, 1980). Они внесли большой вклад в объяснение значительных объемов торговли, которые в 1960-е годы приходились на Северную Америку и Западную Европу, а также внутриотраслевого характера торговли между развитыми странами. Его исследования включали три ключевых аспекта: принцип возрастающей отдачи от масштаба производства; роль сетевых эффектов; действующая на рынке монополистическая конкуренция (фирмы производят несколько отличные друг от друга отраслевые товары, например разные марки автомобилей).

К настоящему времени в экономической науке доминирует неоклассическая школа, которая фактически вытеснила эмпирическую и реалистическую институциональную школы экономики. Она специализируется на широком использовании математики для моделирования отдельных предположений (Costinot, Rodriguez-Clare, 2014). Теоретическая торговая политика изучается с помощью функционального подхода, во многом опирающегося на микроэкономику, то есть, по сути, нацелена на решение задач оптимизации поведения рыночных игроков.

В современных условиях неэкономические цели стали занимать значительное место в регулировании международной торговли (Hoekman et al., 2023). Доступ на рынок стран ЕС, например, обусловлен не столько уровнем тарифов, сколько соответствием европейским стандартам безопасности, или увязыванием климатической повестки с тарифным инструментарием¹. Данный подход ставит много практических вопросов: эффективна ли такая торговая политика; можно ли (и следует ли) проводить различия между неэкономическими целями (и если да, то как их ранжировать по степени важности); каков характер взаимосвязи торговли и других инструментов? Наконец, важно оценить последствия привязки торговли к неэкономическим целям для реализации коммерческих интересов страны.

Различия в национальных режимах регулирования приводят к росту торговых и трансакционных издержек (Winters, 2004). Вместе с тем сотрудничество стран в области торговли больше не дает эффекта либерализации, как в период, когда на повестке дня стояло снижение пограничных барьеров (Melitz, 2003). В настоящее время значительную роль играют внутренние меры регулирования (behind the border measures)². При этом вопросы национальной безопасности и другие неэкономические цели стимулируют призывы к сотрудничеству стран со схожими ценностями и политико-экономическими системами (friend-shoring).

Серые зоны в регулировании международной торговли

Экономическая теория не только отражает, но и предопределяет аксиомы экономической политики (Бузгалин, Глазьев, 2022). Господство неоклассических идей в торговой политике в течение долгого времени поддерживалось работой Всемирной торговой организации (ВТО). Однако метаморфозы инструментария торговой политики и институциональный кризис самой организации все чаще ставят вопросы о ее возможностях отвечать на современные вызовы (Mercurio, 2024).

О границах концепции национальной безопасности

В послевоенные годы торговая политика США была неотделима от проблемы национальной безопасности. Экономическая взаимозависимость и сотрудничество в первую очередь были подчинены стратегии сдерживания времен холодной войны и создания альянсов, что воплотилось в активное развитие европейского интеграционного проекта, продвижение плана Маршалла, создание Организации Североатлантического договора (НАТО).

Страны — архитекторы разрабатываемой торговой системы понимали, что в сложных обстоятельствах необходимо отступать от правил торговли. Разработанная формулировка положения об исключениях по соображениям безопасности (ст. XXI) позволяла участникам ГАТТ-47 самим определять, что необходимо для защиты их основных интересов. Чтобы ограничить практику протекционизма, были согласованы вопросы о причинах действий стороны, сославшейся на исключения: были такие действия связаны с расщепляющимися материалами, относятся они к торговле оружием, боеприпасами и военными материалами или приняты во время войны или других чрезвычайных обстоятельств в международных отношениях?

Впоследствии торговая политика стала восприниматься как технократическая область и поэтому развивалась в условиях определенной политической защиты. «Эпистемологическое сообщество», описанное П. Хаасом (Haas, 1992), изначально формировалось вокруг тарифных вопросов, не затрагивая нетарифное регулирование. При этом лидирующие позиции в нем занимали эксперты в области торговли, а не политики безопасности. Позднее данное сообщество стало рассматривать торговую политику в большей степени как инструмент достижения экономических целей, а международное право — как основу для ее проведения.

Создание в 1995 г. многостороннего института — ВТО — усилило технократическое управление системой, в которой торговая политика существовала обособленно от национальной безопасности. Так продолжалось до тех пор, пока торговля не стала одним из ключевых вопросов во внутренней политике, а регулирование внешнеэкономических связей не превратилось в главный инструмент государственной экономической политики. Вместе с тем сопряженность вопросов торговой политики и защиты национальной безопасности сегодня отличается от той, что была во времена холодной войны.

Исключения по мерам, имеющим важное значение для обеспечения безопасности, в книге правил ВТО не вызывали серьезных проблем на протяжении почти 75 лет существования многосторонней торговой системы, поскольку соответствующая статья не применялась для защиты отечественной промышленности, заменяя другие меры торговой политики, и редко рассматривалась в судебном порядке. Обстоятельства использования ее положений резко изменились, поскольку США сослались на исключение из правил национальной безопасности в качестве оправдания для защиты своей сталелитейной и алюминиевой промышленности; кроме того, Третейские группы (ТГ) по разрешению споров ВТО все чаще призывают высказать мнение о том, было ли применение этого исключения справедливым.

Торговые споры с отсылкой на положения по соображениям национальной безопасности имели место еще во времена ГАТТ-47. Однако они не доходили до толкования статьи со стороны ТГ. Это во многом определялось мнением о том, что принятие мер для защиты национальной безопасности является исключительной прерогативой государства и никакое третье лицо не вправе вмешиваться в данный процесс.

Первым формальным спором по поводу толкования и применения ст. XXI ГАТТ стал спор «Российская Федерация — меры в отношении транзита товаров», в котором Россия одержала победу (Бирюкова, 2022). В рамках спора Украина выдвинула обвинения в адрес РФ по поводу ограничений на транзит товаров с территории Украины через российскую территорию. Российские аргументы сводились к соображениям национальной безопасности и тому, что ссылка на ст. XXI не подлежит судебному разбирательству со стороны ВТО. Такие толкования были поддержаны США. В 2019 г. ТГ группа постановила, что вопрос определения мер, направленных на защиту существенных интересов национальной безопасности, действительно составляет суверенное право государств и не подлежит оценке органами ВТО. Однако ТГ вправе определять пределы применения этих исключений (WTO, 2019).

Был создан прецедент, согласно которому ТГ может пересматривать национальные определения существенных интересов безопасности членов организации. Решение ТГ вызвало негативную оценку со стороны США и стало дополнительным препятствием для выхода из тупика, в который зашло восстановление полноценного функционирования органа ВТО по разрешению споров.

Как отмечают А. Робертс с соавторами (Roberts et al., 2019), мы стали свидетелями перехода от неолиберального порядка, сложившегося после холодной войны, к новому геоэкономическому порядку. Этот переход вызван главным образом усилением Китая и последующими торговыми войнами с США. Хотя два вопроса — торговля и безопасность — в основном развивались по независимым траекториям, особенно после холодной войны, переход к новому геоэкономическому порядку привел к усилению секьюритизации экономической политики и экономизации стратегической политики.

Основным следствием превращения Китая в крупную экономическую (Grigoryev, Zharonkina, 2024) и геополитическую державу и введения санкций против России стала переоценка западными странами безусловного превосходства принципов либерализма в отношении торговли и инвестиций. Текущее положение в мире показывает, что геополитические проблемы и торговый инструментарий становятся все более взаимосвязанными, особенно для США. Именно Вашингтон находится в авангарде «вепонизации» (от weapon (англ.) — оружие) экономической политики, когда тарифы и торговые санкции используют для неэкономических целей (Timofeev et al., 2024).

Исключения ВТО в области безопасности основаны на тексте, разработанном в 1947 г., когда некоторые вызовы нового мира еще не обсуждались, в их числе кибер- и энергетическая безопасность. К настоящему времени ВТО не смогла решить эти вопросы, и пока не предвидится многосторонних переговоров по ним.

Задача определения границ национальной безопасности связана со спектром проблем, начиная от переориентации глобальных цепочек создания стоимости и заканчивая протекционизмом отдельных отраслей (сталь и алюминий, 5G оборудование, полупроводники). В практической плоскости это выражается в росте торговых барьеров, в стимулировании локализации производства, повышении требований к выбору поставщиков товаров и услуг, субсидировании производственных процессов в рамках определенных технологий (Baldwin, 2022).

Экспортные ограничения

Второе направление, где ВТО продемонстрировала слабость, — это неконтролируемый рост экспортных ограничений за последние годы, что обусловлено не столько снижением внутреннего производства, сколько вепонизацией вопроса вывоза за рубеж товаров различных категорий (Evenett, 2024). Правила организации не распространяются на торговлю вооружением и продукцией двойного назначения. Таким образом, право ВТО предоставляет государствам возможность осуществлять контроль над экспортом товаров и технологий двойного назначения, сдерживать их передачу в другие страны. Вместе с тем отсутствие в ВТО исчерпывающего унифицированного перечня товаров и услуг, которые имеют отношение к продукции двойного назначения, позволяет странам толковать это понятие исходя из собственных коммерческих интересов и стратегических приоритетов.

В условиях обострения стратегической конкуренции между США и Китаем, а также между США и Россией с 2022 г. Вашингтон ввел значительные ограничения на экспорт, которые призваны предотвратить доступ этих стран к полупроводникам и другим технологиям. Кроме того, фактически был положен конец 2 5-летней политике разграничения между гражданскими и военными конечными пользователями, а также конечным использованием технологий.

Параллельно США принимают активные меры по обеспечению поддержки этой стратегии союзниками. Так, страны ЕС (в первую очередь Нидерланды и Германия), а также Великобритания, Япония и Тайвань проводят скоординированную политику в отношении экспортных ограничений товаров двойного назначения как в двустороннем формате, так и в формате Глобальной коалиции по экспортному контролю (Global Export Control Coalition).

Ст. XI «Общая отмена количественных ограничений» ГАТТ запрещает экспортные ограничения применительно к товарам, не относящимся к группе военных и двойного назначения, но при этом в ряде случаев разрешает прибегать к ним. Например, в п. 2 ст. XI делается исключение, согласно которому положения п. 1 (о неустановлении или несохранении запрещений или ограничений на ввоз или вывоз товара) не распространяются на запрещение или ограничение экспорта, временно применяемое для предотвращения или ослабления критического недостатка продовольствия или других товаров, имеющих существенное значение для страны-экспортера. Но согласованного списка соответствующих продуктов нет. Более того, применение этого исключения относится к прерогативам конкретного правительства.

COVID-19 и последующие геополитические конфликты спровоцировали введение различных мер, связанных с опасениями безопасности поставок продовольствия и медицинских товаров. Ряд государств ссылались на исключения из ст. XI и ограничивали их экспорт. Однако сложно сделать вывод о действительно временном характере этих мер.

Неспособность правил ВТО остановить введение временных экспортных ограничений и отсутствие многостороннего механизма, обеспечивающего их отмену, повышают вероятность постоянного сокращения трансграничной торговли товарами первой необходимости. Все больше стран ставит под сомнение целесообразность закупок таких товаров и важнейших полезных ископаемых у геополитических конкурентов (Inkster, 2020).

Промышленная политика и регулирование субсидий в ВТО

Исторически большая часть исследований в области промышленной политики проводилась в рамках проблематики экономического развития, с акцентом на обеспечение экономического роста (Grossman, Helpman, 2015), повышение производительности труда на уровне компаний, диверсификацию для предотвращения чрезмерной концентрации на сырьевых товарах и снижения рисков, связанных с экономическими циклами. Основным экономическим мотивом для вмешательства государства считались локальные экономические экстерналии, в том числе внутриотраслевые внешние эффекты (Marshall, 1920).

Вторым типом локальных побочных эффектов выступают межотраслевые (иногда называемые вертикальными), при которых расширение одного сектора приносит выгоды другому. Например, местная ИТ-индустрия служит важным фактором производства в других секторах экономики.

Отметим асимметрию информации и неэффективное взаимодействие фирм, приводящее к высоким трансакционным издержкам. Например, фирмы географически удалены и не могут договориться между собой об отдельных элементах производственного процесса, создают несовместимые детали производства. В таких ситуациях регулирование, например в форме обязательных стандартов, может рационализировать процесс.

Если раньше государства стремились развивать секторы и виды деятельности, которые будут способствовать экономическому росту, а также росту общественного благосостояния, то современная промышленная политика в развитых странах преследует цели, отличные от повышения производительности на уровне фирм или создания побочных эффектов для других секторов, чтобы ускорить рост национальной экономики. Эта политика прежде всего направлена на диверсификацию экономики для обеспечения устойчивости цепочек поставок и поддержания технологического превосходства. Предоставление государственной помощи национальным производителям определяется стремлением укрепить политический контроль над экономической деятельностью в ожидании возможных потрясений из-за желания торговых партнеров превратить экспортную продукцию в своего рода оружие. При наличии трансграничных цепочек поставок некоторые правительства стараются координировать свою промышленную политику с ключевыми партнерами, не выстраивая всю цепочку на национальном уровне. Кроме того, ее меры часто увязывают с угрозой изменения климата, ставшей важной движущей силой многих современных инициатив в области промышленной политики (Bown, 2023).

Соглашения ВТО затрагивают вопросы субсидий; наиболее важные и строгие положения, связанные с реализацией промышленной политики, устанавливает Соглашение по субсидиям и компенсационным мерам (ССКМ). В частности, оно содержит определение субсидии, их типологию в зависимости от воздействия на условия торговли и от правомерности применения (см. таблицу). Кроме того, в ССКМ включены правила установления ущерба и применения компенсационных мер. При анализе воздействия субсидий на торговлю рассматривается, в какой степени они вызывают искажение конкурентной среды и приводят к проявлениям дискриминации. Важной особенностью соглашения является концепция специфичности субсидии - ограниченности доступа компаний к поддержке. К запрещенным относятся (за рядом исключений) экспортные субсидии, а также субсидии при использовании отечественных товаров вместо импортных.

Таблица

Общая типология субсидий

Источник: Соглашение ВТО по субсидиям и компенсационным мерам.

В ВТО для развивающихся стран-членов предусмотрены некоторые преференции, которые дают им особые права при соблюдении норм и правил организации. В ССКМ также встроены определенные гибкие положения для развивающихся членов организации. Отметим, что ВТО, несмотря на широкое использование понятий «развивающиеся», «развитые» и «наименее развитые страны», не имеет собственной классификации стран по уровню экономического развития, а позволяет им в период присоединения самостоятельно определять свой экономический статус и закреплять в соответствии с ним обязательства, носящие правовой (юридически значимый) характер³. Таким образом, конструкция участия стран и их объединений в ВТО носит ригидный характер и медленно реагирует на изменение экономических реалий (Глазатов, 2022).

Воздействие ВТО на регулирование применения субсидий сопряжено и с другими проблемами. Само ССКМ не содержит сильных положений, направленных на борьбу со скрытыми субсидиями. Вопросы, какие государственные органы подчиняются дисциплинарным мерам ССКМ⁴, а также какие субсидии потенциально повышают благосостояние, не решены. В результате многие страны считают, что это соглашение не соответствует своей цели, отсюда предложения начать обсуждение этого вопроса в Женеве. Добавим, что сфера применения ССКМ ограничена товарами, а самостоятельные положения по субсидиям в услугах в ВТО не сформированы (Бирюкова, 2013).

ЕС, США и Япония с 2018 г. прилагают усилия по активизации работы над ССКМ. По мнению «тройки», текущий список субсидий, запрещенных правилами ВТО, недостаточен для решения проблемы субсидирования, которое оказывает искажающий эффект на рынки и торговлю. Ее предложения направлены в первую очередь на ограничение возможностей Китая проводить активную экономическую политику, идущую вразрез с рыночной моделью западных стран. Однако поскольку изменение соглашений ВТО предполагает консенсус, вряд ли без согласия КНР инициативы «тройки» будут материализованы в обновленном своде правил организации.

Согласно ст. XX «Общие исключения» ГАТТ, членам ВТО разрешено принимать односторонние меры, если они применяются в равной степени ко всем товарам, национальным и иностранным, и подпадают под положение об общих исключениях. Таким образом, дискриминация для достижения неэкономических целей допустима, но лишь по ограниченному перечню ситуаций, отражающих опасения, которые преобладали в 1940-е годы. В настоящее время ВТО испытывает сложности и давление со стороны некоторых членов, в первую очередь ЕС, стремящихся использовать инструменты торговой политики для достижения более широкого спектра неэкономических целей. Это означает, что при обсуждении реформы ВТО следует ожидать предложения по расширению сферы применения ст. XX. Однако это вряд ли сможет упорядочить практику использования субсидий и выровнять условия торговли, поскольку способ предоставления субсидий определяется внутренней политикой страны и, следовательно, разными обоснованиями и причинами их получения. Политика помощи национальным производителям все чаще становится определяющей для целей внутренней политики, поэтому различия между странами должны быть признаны в любой международной системе правил в отношении субсидий.

Ситуация с пересмотром существующих положений и разработкой новых действенных правил ВТО по промышленной политике осложняется тем, что правительства развитых стран (в первую очередь США) стимулируют транснациональные корпорации размещать передовые высокотехнологичные производства (включая микроэлектронику) в развитых странах, а не в развивающихся. Подобная промышленная политика влияет на реорганизацию глобальных производственных цепочек, что в конечном счете ограничивает международную передачу технологий. Это также приводит к замедлению процессов глобализации и формированию более фрагментированной системы мировых экономических связей.

Институциональные ограничения при урегулировании межгосударственных торговых споров

Институциональная структура в рамках Договоренности об урегулировании споров (Dispute Settlement Understanding) находится в глубоком кризисе. С 1995 г. в рамках ВТО действовало три главных элемента для урегулирования торговых споров между членами организации: орган по разрешению споров (ОРС), Третейские группы для их рассмотрения и созданный в том же году Апелляционный орган (АО). Их совокупность обеспечивала приведение в исполнение правил многосторонней торговой системы. АО, состоящий из 7 арбитров, имел возможность исправлять ошибки ТГ. При этом если сторона, уличенная в нарушении правил, не предпримет добровольных действий по исправлению ситуации, то в конечном счете наступят последствия, призванные обеспечить выполнение решений ТГ и АО. Был установлен соответствующий график, позволяющий вести дело от его начала до получения результата.

С 2017 г. США начали блокировать назначение кандидатов в АО, чтобы парализовать его работу. Вашингтон критиковал несоблюдение арбитрами временного регламента и превышение ими своих полномочий. В критике отмечалось, что АО не является судом и, согласно Марракешскому соглашению, не играет никакой роли в авторитетном толковании соглашений ВТО⁵. К декабрю 2019 г. АО прекратил свою работу, поскольку действующие арбитры ушли в отставку по истечении срока их полномочий.

Другие члены ВТО признают объективные проблемы работы АО, но ликвидировать этот механизм вообще в надежде на некоторые будущие улучшения в ОРС, в рамках которого он действует, было контрпродуктивным. Это обернулось серьезным ущербом для самой востребованной функции ВТО — разрешения торговых конфликтов (Портанский, Гальченко, 2021).

В 2020 г. ЕС предпринял попытку создать альтернативу АО, руководствуясь ст. 25 Договоренности ВТО об урегулировании споров, которая допускает арбитраж. Новый механизм получил название «Многосторонняя временная договоренность об апелляционном арбитраже» (Multi-Party Interim Appeal Arbitration Arrangement, MPIA). Согласие на него в качестве замены АО было добровольным, а его действие применимо только к участникам, то есть фактически это плюрилатеральная договоренность.

В настоящее время 27 членов ВТО, среди которых Австралия, Бразилия, Канада, Китай, ЕС и Мексика, присоединились к MPIA⁶. Его участники заранее договорились, что между любыми двумя из них апелляции будут поданы в апелляционную коллегию из трех человек, отобранных из названных заранее десяти арбитров. За пределами этой системы находятся остальные ²/₃ членов ВТО, включая США, Россию, Индию и Ю. Корею. Это означает, что для большинства членов ВТО по любому торговому спору, стороной в котором они являются, невозможно получить окончательный вывод о том, были ли нарушены обязательства ВТО (Pauwelyn, 2023).

Судя по критическим заявлениям США, в ближайшее время восстановить работу АО вряд ли удастся, и на реформу механизма разрешения споров ВТО может уйти несколько лет. Официально созданный как временный апелляционный арбитраж MPIA может стать более постоянной структурой, чем изначально задумывалось.

Предложения членов организации относительно реформирования системы споров можно разделить на три группы: а) совершенствовать заложенную при создании ВТО систему урегулирования споров; б) при отказе США от возврата к прежней системе и блокировании разрешения ситуации косметическими изменениями рассматривать это как основание для переговоров для выстраивания обязательного двухэтапного урегулирования споров; в) по умолчанию предусматривать одноэтапное урегулирование споров с помощью независимых ТГ (Wolff, 2023). В целом третий путь пока выглядит наиболее вероятным. Так, министерское решение о судебной реформе, принятое на 13-й Министерской конференции ВТО в Абу-Даби, дает мало поводов надеяться, что в ближайшее время ключевые члены организации будут готовы перейти от обсуждений к конкретным действиям⁷.

Идея ВТО и предшествовавшей ей ГАТТ-47 была направлена не столько на то, чтобы сузить свободу действий национальных государств, сколько на связывание участников согласованными ограничениями в интересах международной торговли. Однако ключевые члены организации сегодня не готовы к созданию более совершенной формы управления ВТО, чтобы сохранить пространство для маневра.

Заключение

В экономической теории доминирует неоклассический подход к пониманию торговой политики, который ставит во главу угла функциональное достижение благосостояния. При этом господство неоклассики с микроэкономическими компонентами привело к фрагментации экономической теории (Ананьин, 2024). Это обостряет проблему несоответствия между структурой научной деятельности и структурой социально-экономических проблем реального мира. Теоретический базис торговой политики должен дополняться гетеродоксальной экономической теорией: исследованиями в области институционализма и политэкономии, междисциплинарными работами. Последние в большей степени помогают понять влияние технологических и социальных факторов.

Беспрецедентно широкое использование инструментов торговой политики, противоречащих духу неизбирательного либерализма и принципам ВТО, заложенным ключевыми архитекторами многосторонней торговой системы в XX в., показывает, что торговля перестает быть просто торговлей. Меняется сам предмет регулирования, а торговая политика все больше подчиняется другим сферам экономики, активно используется как инструмент внешней политики.

Торговый протекционизм добавляет непредсказуемости современной мировой экономике, меняет ландшафт глобальных цепочек создания стоимости, вызывая широкомасштабные нарушения их функционирования. Отсутствие явной гегемонии в глобальном экономическом развитии порождает неопределенность в организации глобальной торговли. Важными аспектами ослабления структур управления стали высокая напряженность и экономическая конкуренция между США и Китаем, а также распространение односторонних дискриминационных мер. Представляется, что использование торговой политики для неэкономических целей будет только расширяться, охватывая вопросы борьбы с изменением климата, правами человека и проч. Доминирование транснациональных корпораций демонстрирует слабость не только государств, но и международных структур.

Чтобы выстроить работающую многостороннюю торговую систему, отвечающую новым реалиям, необходимо определить приоритеты сотрудничества для смягчения трансграничных побочных эффектов, создаваемых национальной экономической политикой. Будущие переговоры должны быть сосредоточены на согласовании подходов к управлению такими эффектами при использовании торговой политики в интересах национальной безопасности и реализации неэкономических целей, отраженных в ст. XX «Общие исключения» и ст. XXI «Исключения по соображениям безопасности» ГАТТ.

В сегодняшнем мире отсутствует единство с точки зрения ценностей и структур управления. При этом есть единомышленники, объединяющиеся в группы интересов (например, БРИКС+), вероятно, с опорой на новые виды институтов и соглашений. Поскольку преимущества свободной торговли сохраняются, режим неизбирательной либеральной торговой политики не будет полностью заменен глобальным протекционистским режимом. Он, скорее всего, распадется на совокупность режимов, которые могут быть мотивированы стратегическими интересами, целями устойчивого развития или соображениями безопасности. Конкуренция этих режимов будет отражать соотношение сил основных экономических и геополитических центров мира, в частности США, ЕС и их союзников, с одной стороны, и стран глобального Юга — с другой.

¹ Например, механизм пограничного углеродного регулирования, СВАМ. http: data, europa.eu eli reg_impl 2023 1773 oj

² Отчасти поэтому современные договоренности, разрабатываемые в ВТО применительно к сельскому хозяйству, электронной коммерции и другим областям, связаны с принятием общих принципов регулирования, снижением административного бремени на экспортеров, но не с обеспечением доступа на рынок.

³ Число членов ВТО в настоящее время достигло 166 из 193 стран, что охватывает 98% мировой торговли. Около ²/₃ всех членов организации имеют статус «развивающихся».

⁴ Китай в ответ на претензии со стороны США, например, утверждал, что его государственные предприятия не являются «государственными органами» и, следовательно, не могут предоставлять субсидии компаниям, участвующим в производственной цепочке.

⁵ Подробнее о претензиях США к АО см.: USTR, 2020.

⁶ Multi-Party Interim Appeal Arbitration Arrangement (MPIA). WTO Plurilateral Initiatives Site — Geneva Trade Platform, www.wtoplurilaterals.info plural_initiative the-mpia

⁷ Draft Ministerial Decision on Dispute Settlement Reform, WT MIN(24) W 22. 1 March 2024. https: docs.wto.org dol2fe Pages SS directdoc.aspx?filename=q: WT MIN24 W22. pdf£Open=True

Список литературы , References

Ананьин О. И. (2024). Экономическая наука: вызов фрагментации // Журнал Новой экономической ассоциации. № 2. С. 193—210. [Ananyin О. I. (2024). Economic science: The challenge of fragmentation. Journal of the New Economic Association, No. 2, pp. 193-210. (In Russian).] https: doi.org 10.31737 22212264_2024_2_193-210

Бирюкова О. В. (2013). Торговля услугами в Дохийском раунде: многостороннее соглашение для избранных? // Вестник международных организаций. № 2. С. 98 — 110. [Biryukova О. V. (2013). Trade in services in Doha Round: A multilateral agreement for the chosen few? International Organisations Research Journal, No. 2, pp. 98 — 110. (In Russian).]

Бирюкова О. В. (2022). Вопросы национальной безопасности в торговой политике США // Мировая экономика и международные отношения. Т. 66, № 4. С. 26 — 34. [Biryukova О. V. (2022). National security issues in US trade policy. MEMO Journal, Vol. 66, No. 4, pp. 26-34. https: doi.org 10.20542 0131-22272022-66-4-26-34

Бузгалин А. В., Глазьев С. Ю. (2022). Российское образование в области экономической теории: необходимо обновление // Российский экономический журнал. № 5. С. 4—21. [Buzgalin А. V., Glazyev S. Y. (2022). Russian education in the field of economic theory: An update is needed. Russian Economic Journal, No. 5, pp. 4—21. (In Russian).] https: doi.org 10.33983 0130-97572022-5-4-21

Глазатов M. B. (2022). Новые векторы развития права ВТО и отдельные вопросы применения инструмента субсидии. Актуальные проблемы российского права. Т. 17, № 5. С. 182 — 195. [Glazatov M. V. (2022). New vectors of development of WTO law and certain issues of application of the subsidy instrument. Actual Problems of Russian Law, Vol. 17, No. 5, pp. 182 — 195. (In Russian).] https: doi.org 10.17803 1994-1471.2022.138.5.182-195

Портанский А. П., Гальченко E. A. (2021). 10 лет назад перед Россией открылись двери ВТО / Вестник международных организаций. Т. 16, № 3. С. 220—237. [Portansky А. Р., Galchenko Е. А. (2021). 10 years ago, the World Trade Organization opened its doors to Russia. International Organisations Research Journal, Vol. 16, No. 3, pp. 220-237.] https: doi.org 10.17323 1996-7845-2021-03-10

Baldwin R. (2022). The peak globalisation myth: Part 1 — 4. VoxEU column. Available at: https: cepr.org search?search=The+peak+globalisation+myth

Bhagwati J. (1967). Non-economic objectives and the efficiency properties of trade. Journal of Political Economy, Vol. 75, No. 5, pp. 738—742. https: doi.org 10.1086 259347

Bown С. P. (2023). Modern industrial policy and the WTO. Peterson Institute for International Economics Working Paper, No. 23-15. https:/ doi.org 10.2139 ssrn.4816776

Corden M. (1957). Tariffs, subsidies and the terms of trade. Economica, Vol. 24, No. 95, pp. 235—242. https:/ doi.org 10.2307 2551696

Costinot A., Rodriguez-Clare A. (2014). Trade theory with numbers: Quantifying the consequences of globalization. In: G. Gopinath, E. Helpman, K. Rogoff (eds.). Handbook of international economics, Vol. 4. Amsterdam: North-Holland, pp. 197-261. https: doi.org 10.1016 B978-0-444-54314-1.00004-5

Evenett S. J. (2024). Can the WTO act as a bulwark against deglobalization? Asian Economic Policy Review, Vol. 19, No. 1, pp. 42 — 57. https: doi.org 10.1111 aepr.12447

Frangois J. E, Hoekman В. M., Nelson D. R. (2023). Trade and sustainable development: Non-economic objectives in the theory of economic policy. World Trade Review, Vol. 22, pp. 463-473. https: doi.org 10.1017 S147474562300006X

Grigoryev L., Zharonkina D. (2024). China’s economy: Thirty years of surpassing development. International Organisations Research Journal, Vol. 19, No. 1, pp. 176-200. https: doi.org 10.17323 1996-7845-2024-01-08

Grossman G., Helpman E. (2015). Globalization and growth. American Economic Review: Papers & Proceedings, Vol. 105, No. 5, pp. 100 — 104. https: doi.org 10.1257 ' aer.p20151068

Haas P. (1992). Introduction: Epistemic communities and international policy coordination. International Organization, Vol. 46, No. 1, pp. 1 — 35. https:/ doi.org ' 10.1017 S0020818300001442

Hoekman B. M., Mavroidis P. C., Nelson D. R. (2023). Geopolitical competition, globalisation and WTO reform. World Economy, Vol. 46, pp. 1163 — 1188. https: doi.org 10.1111 twee.13406

Inkster N. (2020). The great decoupling: China, America, and the struggle for technological supremacy. London: Hurst Publishing.

Johnson H. (1960). The cost of protection and the scientific tariff. Journal of Political Economy, Vol. 68, No. 4, pp. 327—345. https: doi.org 10.1086 258340

Karhu A., Haaja E. (eds.) (2022). Global trade and trade governance during deglobalization. Transforming trade policy for not-so-united world. Cham: Palgrave Macmillan, https: </doi.org 10.1007 978-3-031-13757-0

Krugman P. (1979a). Increasing returns, monopolistic competition, and international trade. Journal of International Economics, Vol. 9, pp. 469 — 479. https: doi.org 10.1016 0022-1996(79)90017-5

Krugman P. (1979b). A model of balance-of-payments crises. Journal of Money, Credit, and Banking, Vol. 11, pp. 311 — 325. https:// doi.org 10.2307 1991793

Krugman P. (1980). Scale economies, product differentiation, and the pattern of trade. American Economic Review, Vol. 70, pp. 950 — 959.

Lipsey R. J., Lancaster K. (1956). The general theory of second best. The Review of Economic Studies, Vol. 24, No. 1, pp. 11 — 32. https://doi.org 10.2307 2296233

List F. (1885). The national system of political economy. London: Longmans, Green and Co.

Makarov I. (2023). Taxonomy of trade barriers: Five types of protectionism. Contemporary World Economy, Vol. 1, No. 1, pp. 74 — 94. https:/ doi.org 10.17323 2949-57762023-1-1-74-94

Marshall A. (1920). Principles of economics. London: MacMillan.

Meade J. E. (1955). The theory of international economic policy, Vol. 2: Trade and Welfare. London: Oxford University Press.

Melitz M. (2003). The impact of trade on intra-industry reallocations and aggregate industry productivity. Econometrica, Vol. 71, No. 6, pp. 1695 — 1725. https: doi.org 10.1111 1468-0262.00467

Mercurio B. (2024). The demise of globalization and rise of industrial policy: Caveat emptor. World Trade Review, Vol. 23, No. 2, pp. 242—250. https: doi.org 10.1017 S1474745623000496

Pauwelyn J. (2023). The WTO’s Multi-Party Interim Appeal Arbitration Arrangement (MPIA): What’s new? World Trade Review, Vol. 22, No. 5, pp. 693—701. https:// doi.org 10.1017 S1474745623000204

Pigou A. (1920). The economics of welfare. London: Macmillan.

Roberts A., Moraes H., Ferguson V. (2019). Toward a geoeconomic order in international trade and investment. Journal of International Economic Law, Vol. 22, No. 4, pp. 655 — 676. https:/ doi.org 10.1093 jiel jgz036

Timofeev I. N., Arapova E. Y., Nikitina Y. A. (2024). The illusion of “smart” sanctions: The Russian case. Russia in Global Affairs, Vol. 22, No. 2, pp. 156 — 178. https: doi.org 10.31278 1810-6374-2024-22-2-156-178

USTR (2020). Report on the appellate body of the World Trade Organization. Washington, DC: Office of the United States Trade Representative.

Viner J. (1948). Power versus plenty as objectives of foreign policy in the seventeenth and eighteenth centuries. World Politics, Vol. 1, No. 1, pp. 1—29. https: doi.org 10.2307 2009156

Williamson J. (1990). What Washington means by policy reform. In: J. Williamson (ed.). Latin American adjustment: How much has happened? Washington, DC: Institute for International Economics, pp. 7—20.

Winters L. А. (2004). Trade liberalisation and economic performance: An overview. Economic Journal, Vol. 114, pp. F4 —F21. https: doi.org 10.1111 j.0013-0133. 2004.00185.x

Wolff A. (2023). Revitalizing the world trading system. Cambridge University Press, https: doi.org 10.1017 9781009289290

WTO (2019). Russia — Measures concerning traffic in transit (Panel Report No. WT DS512 R). Geneva: World Trade Organization.