Планирование: потенциал и роль в рыночной экономике XXI века

Бузгалин А.В.
д. э. н., проф. кафедры
политической экономии экономического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
Колганов А.И.
д. э. н., проф.
завлабораторией экономического
факультета МГУ имени М. В. Ломоносова

Слово «планирование» в сознании постсоветского человека прочно ассоциируется с советскими пятилетками и «экономикой дефицита». Между тем в экономике позднего капитализма¹ вот уже более полувека широко используют прогнозирование и согласованное с ним селективное регулирование экономических пропорций, составляют и реализуют важные государственные программы, на их основе осуществляют значительные (объемом в десятки миллиардов долларов) инвестиции в проекты производства общественных благ. По этому пути развиваются многие сферы здравоохранения, образования, науки, культуры, обороны, а также рекреации природы и общества. Следовательно, вопрос звучит так: можно ли эту практику называть планированием? И если да, то будет ли это просто новым именем для регулируемой рыночной экономики или чем-то новым по существу и практически актуальным?

Названную проблему можно было бы считать плодом ностальгии авторов по временам, когда они писали свои докторские диссертации, если бы не мировой экономический кризис, переросший в ряде развитых стран в фазу скорее депрессии, чем развития, а также затяжной спад в отечественной экономике. Все это недвусмысленно ставит вопрос о необходимости качественных изменений в экономической политике, и, далее, в институтах, и, еще далее, в системе социально-экономических отношений. Так не пора ли вспомнить о планировании?

Планирование: практики XX и вызовы XXI века

Сегодня планированием (оставим в стороне отношения внутри предприятий) принято называть разные явления². Во-первых, с середины XX в. этот термин стали широко применять для обозначения экономики «реального социализма» («плановая экономика»). Во-вторых, его используют, говоря о социально-экономических прогнозах, которые разрабатывают почти во всех развитых (и не только) странах уже более полувека. В России волна скандально-сенсационного интереса к новому закону о планировании³ была связана именно с этим феноменом: правительство обязывают разрабатывать прогнозы развития экономики, что, впрочем, оно делало и раньше (вспомним хотя бы печально известную своей нереализованностью «Стратегию-2020»).

Продолжением традиций прогнозирования можно считать практики разного рода форсайтов^А. Если оставить в стороне частое использование этого слова для придания модной коннотации хорошо известным феноменам (прогнозам, научно-техническим, образовательным и т. п. программам и просто посвященным видению будущего текстам), то для нас форсайт интересен прежде всего тем, что он делает акцент не на предсказании будущего, а на его «строительстве», ориентирован на использование человеческого фактора (широко применяются экспертные оценки) и открыт не только для специалистов, но и для различных представителей общества и власти (см.: Кинэн, 2007).

В-третьих, упомянем государственные индикативные планы, получившие широкое распространение в 1960-1970-е годы во Франции, Скандинавских странах, Японии, Южной Корее, Индии, ряде стран Латинской Америки, а в последние десятилетия — в Китае.

Послевоенная Франция под руководством де Гол ля оставалась одной из ведущих рыночных экономик, но при этом использовала индикативные планы и активную промышленную политику для укрепления своей национальной мощи и независимости (в частности, вышла из военной структуры НАТО), имела сильные профсоюзы и левые партии, демократическую политическую систему и социальные гарантии⁵. Для нас этот опыт интересен прежде всего тем, что показывает возможность соединить планирование с а) мощным национальным модернизационным рывком, б) политической демократией и в) социально ориентированным развитием.

Азиатская модель планирования была реализована в принципиально других условиях. Так, индикативное планирование развивалось в Японии, потерпевшей сокрушительное поражение во Второй мировой войне и сочетавшей черты развитой и периферийной экономики, традиционно-полуфеодального и демократически-буржуазного общества⁶. Южная Корея вообще была страной периферийного, зависимого от США капитализма с очень жестким авторитарным режимом, однако и там индикативное планирование использовали как один из важных механизмов модернизации (подробнее см.: Шипаев, 1986; Kuznets, 1990).

Примечательно, что при всех существенных различиях названных экономик институты планирования в них были весьма схожи и использовались для достижения во многом аналогичных — модернизационных — целей. Здесь, однако, возникают как минимум два вопроса. Во-первых, почему этот опыт завершился отказом от широкого использования методов косвенного регулирования и индикативного планирования? И, во-вторых: можно ли вообще применить опыт полувековой давности в новых условиях — глобализации, информатизации и т. п.?⁷

Прежде всего заметим, что отказа как такового не произошло: и Франция, и Скандинавские страны по-прежнему используют указанные механизмы. Более того, именно в последние десятилетия планирование стало одним из важнейших институтов ускоренного развития Китая, Индии и ряда государств Латинской Америки. И все же некоторый отход и от использования плановых механизмов, и от термина «планирование» налицо. Причина проста: в условиях резкого отставания национальной экономики от мировых лидеров определенная часть крупного национального капитала заинтересована в ускоренной модернизации, что позволяет консолидировать интересы такого капитала, большей части населения и государственного аппарата. Эта консолидация может принимать формы демократического консенсуса или авторитарного режима, но она «работает». По завершении модернизационного рывка национальный капитал обретает достаточный потенциал, чтобы выйти «на равных» в конкурентную глобальную среду. В результате он стремится отказаться от государственных ограничений вообще и от планирования в частности, ибо они заставляют капитал делиться (властью, прибылями и т. д.) то ли с государственной бюрократией, концентрирующей ресурсы в прорывных отраслях, то ли с населением (с целью радикально повысить качество жизни и сформировать средний класс), то ли с теми и другими.

С этого момента вопрос об использовании планирования переходит в плоскость «кто — кого»: бюрократия (возможно, в блоке с большинством населения) или транснациональный капитал (прежде всего финансовый). В Европе, Японии, Южной Корее и др. в 1990-е годы выиграл капитал; в Китае, Вьетнаме и др. — государство в блоке с национальным капиталом и активной частью населения.

Для России использование опыта индикативного планирования и активной промышленной политики актуально в той мере, в какой мы собираемся решать задачи структурной перестройки экономики в пользу высокотехнологичного производства, образования, науки, здравоохранения и культуры. Легко увидеть, что нынешнее руководство РФ ставит перед собой цели, удивительно напоминающие те, что выдвигали руководители Японии или Франции полвека назад. Это и создание мощной отечественной промышленности, и импортозамещение, и развитие собственного военно-промышленного комплекса... Более того, геополитический контекст все больше инволюционирует к имперским порядкам прошлого: началась региональная диффузия казавшейся незыблемой глобальной сети, США постепенно утрачивают положение «империи доверия»⁸, а реальный сектор и человеческие качества как бы (это не оговорка: постмодернистский дискурс реиндустриализации как симулякра — реальность) вновь становятся основами мировой конкурентоспособности.

В таких условиях и большая часть граждан РФ, и ее государственно-бюрократический аппарат, и часть несырьевого производственного бизнеса объективно заинтересованы в более активном государственном селективном регулировании и индикативном планировании. И об этом много лет регулярно пишут сторонники данного курса⁹.

Перейти к указанному типу экономической политики трудно. Причем не столько с технической точки зрения, сколько с социально-политической: смена курса потребует серьезно ущемить экономические и политические интересы крупнейших российских корпораций (преимущественно сырьевых и интегрированных с ними финансовых), сращенной с ними политической элиты и обслуживающей их части среднего класса.

Планирование: что и как?

Мы предлагаем критически изучить и использовать отечественный и международный опыт планирования в рыночной смешанной экономике (на марксистском языке — полупериферийной модели позднего капитализма). Это опыт, намеренно повторим в исторической последовательности, плана ГОЭЛРО и «контрольных цифр» в СССР 1920-х годов, индикативного планирования в Европе и Азии 1960-1970-х годов, программ структурной перестройки экономики Китая и Скандинавских стран 1990-2000-х годов и др.

Во всех вышеперечисленных и многих других, не упомянутых нами, случаях используется система отношений и институтов, которую мы (чтобы избежать отождествления, с одной стороны, с прогнозами, а с другой — с директивным советским планированием) назовем селективным (избирательным и ограниченным по методам и сферам применения) планированием. Его системное качество — определение обществом и утверждение государством на некий период четко зафиксированных целей и основных «правил игры» в области косвенного (для частного сектора) и прямого (для общественного сектора) регулирования части национальной экономики, на которую оно распространяется.

Важно, что такое планирование осуществляется в остающейся преимущественно рыночно-капиталистической, базирующейся главным образом на частной собственности экономике и ограничено по масштабу, целям (они ограничены исключительно задачами реформирования капитализма) и кругу средств воздействия (в сфере частного бизнеса они остаются косвенными). Оно есть нечто принципиально меньшее, чем советский план, адресованный общественным предприятиям и имеющий преимущественно обязательный (директивный) характер, но вместе с тем и нечто принципиально большее, чем план-прогноз или индикативный план, ибо включает четко определенную систему¹⁰ «правил регулирования» (средств реализации), утверждаемую обществом и обязательную для реализации в той части национальной экономики, на которую распространяется регулирование. Кроме того, такое планирование критически синтезирует разрозненные практики прошлого и должно использовать более демократические методы и достижения сетевого информационного общества, идя в этом смысле дальше всех прежних опытов планирования.

Для формирования системы отношений селективного национального планирования необходимо:

• навести в экономике институциональный порядок;
• интегрировать существующие механизмы государственного регулирования, превратив их в целостную систему, где четко увязаны цели социально-экономического развития и средства их достижения (стабильные «правила игры» в сфере национального регулирования);
• дополнить эти механизмы некоторыми существенными инновациями;
• сформировать адекватный субъект селективного планирования и регулирования¹¹.

Рассмотрим эти условия по порядку.

Для упорядочения институтов потребуются меры, на которых настаивают и либералы, и регуляционисты, поскольку они необходимы для реализации любого сценария выхода из текущей стагнации. Это высокий уровень спецификации, стабильность и гарантированность прав собственности и условий осуществления контрактов, а также стабильность финансовой системы1². Собственно, с тем, что указанные задачи должно решать любое государство, не спорит никто из теоретиков. Другое дело, что в России при высоком уровне концентрации экономико-политической власти в руках олигархического капитала, сращенного с государственной бюрократией, нет политико-экономического субъекта, заинтересованного в ее решении.

Мы далее предложим «правила игры», которые способствуют формированию отношений сознательного регулирования пропорций и других параметров процесса производства (на языке классической политэкономии — воспроизводства), что, в свою очередь, выведет их из-под власти отношений рыночно-капиталистического саморегулирования. Подчеркнем: праволиберальные теоретики считают эти институты не просто излишними, но и вредными и разрушительными для экономики. Более того, некоторые из этих шагов не примут и нео- (не пост-) кейнсианцы, и теоретики социал-демократии, ибо мы предлагаем уйти от фундаментального постулата, развиваемого и неолибералами_f и социал-демократией на протяжении более полувека: производство должно быть частным, а его параметры — формироваться «невидимой рукой» рынка; дело государства — лишь некоторое перераспределение ресурсов с целью обеспечить большую социальную справедливость.

Мы, тем самым, предлагаем пойти дальше по сравнению не только с неолиберальной моделью регулирования как системой «поддержания рынка», но и с регуляционистской моделью «управления рынком»¹³. Наша модель предусматривает выделение в экономике двух подпространств координации: регулируемо-рыночного и планово-рыночного (см.: Гэлбрейт, 1969; Дзарасов, 2004; 2012; Цаголов, 2014). Специфика первого в том, что там царят законы рынка, которые лишь «поддерживаются» и несколько ограничиваются обществом, а второго — в том, что там сознательно регулируется не рынок, а социально-экономическое развитие. Различие здесь не только в словах, второе подпространство имеет:

1. другие, а не чисто рыночные, цели и критерии прогресса;
2. иные — преимущественно не рыночные по своей природе и мотивации — субъекты регулирования;
3. иные объекты воздействия — технологические, производственные, социальные, а не только рыночные параметры.

Основными слагаемыми селективного планирования как одного из двух ключевых способов координации в этом подпространстве могут стать, во-первых, системы народно-хозяйственного средне- и долгосрочного прогнозирования, уже существующие в нашей экономике; во-вторых, планирование целей — определение приоритетов социально-экономического развития национального хозяйства, или, несколько огрубляя, «контрольных цифр», достижение которых адекватно реализации общенародных интересов. Механизмы формирования таких целевых установок известны в отечественной и международной практике, но они требуют критического обновления, «перезагрузки». Подчеркнем, что планирование целей и превращение их в «контрольные цифры», безусловно, должны быть итеративными, с обновлением параметров по мере завершения каждого этапа планирования (например, ежегодно)¹⁴.

Один из путей определения приоритетов при планировании целей — более демократическое и открытое обсуждение в гражданском сообществе и экспертной среде основных средне- и долгосрочных целевых установок, чем практиковалось ранее, причем существенно не только количественное расширение пространства и круга акторов, но и их качественное обновление — переход к использованию сетевых принципов и типичных для сетей механизмов диалога и комплементарности. Прообразами такой организации могут быть механизмы формирования проектов в режиме краудсорсинга, некоторые технологии открытых форсайтов, а также принципы викиномики.

Собственно форсайт можно применять в рамках селективного общенационального планирования с целью соединить в рамках целостных и результативных процедур усилия экспертного сообщества, гражданского общества, профессионалов-плановиков и государственных органов. (Заметим, что некими отдаленными прообразами таких форсайтов могут служить дискуссии, которые шли в СССР в 1920-е годы.)

Последующие шаги также хорошо известны. Во Франции это законодательное утверждение выработанного проекта «контрольных цифр» Федеральным собранием и президентом. Заранее предвосхищая упрек в возврате к «сталинизму», вновь подчеркнем: данные «цифры», будучи законом, не обязательны для частных производителей. Но они законодательно фиксируют интересы общества, которое всеми доступными ему легитимными методами будет содействовать их достижению в предстоящем среднесрочном (в перспективе — и долгосрочном) периоде.

В-третьих, планирование и утверждение на определенный период справил игры» в подпространствах, охватываемых селективным планированием. Цель этой процедуры проста: превратить существующие разрозненные институты косвенного воздействия различных государственных органов на экономику (налоговые, кредитные и т. п.) в систему средств реализации планов — взаимосогласованных институтов селективного регулирования социально-экономического развития в плановом подпространстве национальной экономики (такая настройка данной системы институтов отчасти совпадает с тем, что сегодня принято называть «промышленной политикой»). Конечным результатом «выращивания» этой системы должно стать наличие согласованной системы «правил игры», позволяющих различным органам государства и гражданского общества сознательно воздействовать на пропорции и остальные параметры воспроизводства с целью реализовать средне- и долгосрочные приоритеты, выработанные обществом.

Существенно, что подпространство плановой системы, по определению включая ряд базовых государственных объектов, по отношению к частному бизнесу выступает как открытая сеть, присоединение к которой есть сугубо добровольное дело этих акторов. Они сами выбирают между стабильностью, гарантиями, престижем, низкими налогами, дешевыми кредитами, но относительно невысокой прибылью в случае присоединения к сети, и высоким риском плюс высокие налоги и т. п., но вероятностью быстро получить большую прибыль в случае ориентации на рыночное подпространство.

Назовем основные справила игры» в подпространстве планово-рыночного развития.

1. Варьирование для различных сфер экономики в зависимости от того, в какой мере их деятельность отвечает задачам реализации общенародных приоритетов, ряда параметров: размеры и правила выплаты налогов; величина, ставка и условия кредитования; внешнеэкономические условия деятельности; предоставление других государственных преференций.
2. Государственный заказ на производство благ и услуг (прежде всего общественных), трансформируемый в «твердое ядро» плана: после заключения контракта производитель (как при любой рыночной трансакции) обязан его выполнить либо вернуть стоимость заказа плюс заплатить штрафные санкции.
3. Система норм и нормативов качества производства с целью не только не допустить выпуск вредной продукции, но и выдавливать экологически грязные, технологически отсталые, социально неэффективные технологии и производства, уничтожающие национальное богатство (например, экспорт леса-кругляка), нарушающие права работников и т. п.
4. Система правил ценообразования (вплоть до лимитов цен) для сфер экономики, которые прямо определяют доступность для населения жизненно важных товаров и услуг (базовые продукты питания, основные лекарственные препараты, услуги ЖКХ).
5. Развитие зон, закрытых для частного бизнеса (государственных монополий).
6. Идейно-политическая и культурная поддержка ключевых сфер развития экономики при помощи имеющихся у государства институтов искусства, образования, природоохранной деятельности, а также мер селективного регулирования.

Селективное планирование может охватывать незначительную часть экономики, а может распространяться практически на все ее сферы. Мы обсуждаем не масштаб государственного воздействия, а задачи его переформатирования из совокупности теневых (или даже открытых) волюнтаристских действий в единую систему регуляторов, реализующих общественные интересы хотя бы в некоторой части экономики.

В-четвертых, система институтов, устанавливающих «правила игры» для производства в общественном секторе экономики. Логика здесь предельно простая: предприятия, которые принадлежат обществу в целом, должны делать то, что нам (гражданам) нужно, так, как нам нужно, и в установленный нами срок. Большая часть этого сектора должна работать, ориентируясь прежде всего на реализацию общенациональных интересов (это касается в первую очередь здравоохранения, образования и др.), по модели неприбыльных организаций.

В данной части план будет агрегировать общественные заказы (только основные, или большую часть, или все — мы здесь не обсуждаем) и общественные инвестиции. Это (с теми или иными особенностями) практики ряда стран как «центра», так и «периферии» (наиболее типичный пример — оборонный заказ).

Все институты прогнозирования, целеполагания, прямого и косвенного формирования параметров общественного воспроизводства могут и должны быть объединены в систему общенациональных целевых программ. Последние и станут конкретной формой отношений координации, противоречиво интегрирующих сознательное средне- и долгосрочное общественное регулирование (планирование) и рыночно-капиталистическое саморегулирование. Собственно, эта системность, соединение в рамках целевых общенациональных (и более локальных) программ всех институтов государственного воздействия на экономику вместе с обновлением многих его методов и процедур (в частности, при использовании новых, сетевых методов формирования субъекта планово-регулирующей деятельности и осуществления самого процесса планирования), а также преодолением основных «провалов государства» и будут означать «перезагрузку» института «планирование» на первом этапе его генезиса в рамках рыночной экономики.

Более радикальная «перезагрузка» планирования связана с переходом в сферу качественно другой социально-экономической модели. Поскольку этот сюжет лежит несколько в стороне от нашего основного предмета, позволим себе лишь небольшое отступление. Хорошо известно, что современную экономику образуют не только материальное производство, но и сфера услуг. Последняя, поглощая более 75% занятых в развитых странах, в свою очередь включает:

1. сервис, удовлетворяющий утилитарные потребности;
2. сферы, обслуживающие движение собственно рыночных форм (финансовые рынки, страхование, маркетинг и т. п.);
3. креатосферу, где создаются культурные ценности и прежде всего личностные качества человека, его креативный потенциал (образование, включая воспитание и просвещение; здравоохранение и спорт; научное и инженерное творчество; искусство; рекреация природы и общества и т. д.).

Именно креатосфера должна стать в современной экономике главным пространством развития реального сектора, ибо в ней производится его главный ресурс — креативный потенциал человека и реализуется высшая цель развития — прогресс человеческих качеств. Именно в этой сфере возможна и необходима качественно новая модель координации, идущая дальше, чем собственно планирование, — в подпространство горизонтальной сетевой координации. В этом мире экономическая задача, которую должно решать общество (государство, институты гражданского общества), состоит в предоставлении материальных и финансовых ресурсов для жизнедеятельности акторов креатосферы. Далее она может развиваться по модели викиномики (см.: Тапскотт, Вильяме, 2009; Feller et al., 2007): свободная добровольная деятельность без расчета на вознаграждение (но с гарантированным государством содержанием «человека творческого»), без рыночной конкуренции (но с конкуренцией талантов), без централизованной иерархии и интеллектуальной частной собственности (но с фиксацией имени творца, как происходит в науке, педагогике или искусстве). Конечным результатом деятельности в этом подпространстве становится культурная ценность, доступная в режиме «собственность каждого на все» (см.: Межуев, 2009).

Селективное планирование: кто?

Как мы уже отметили, самое сложное при развитии селективного планирования — даже не создание соответствующих институтов, обеспечивающих формирование средств реализации планов, а выработка целей, которые действительно отвечали бы интересам общества как конкретно-всеобщего целого — так называемым общенародным интересам (см.: Бузгалин, Колганов, 1985; Гринберг, Рубинштейн, 2008; 2013; Слепаков, 2014; 2015) или хотя бы интересам большинства граждан (при защите прав меньшинства). Это переводит нас в плоскость политико-экономического исследования, открывая спектр новых проблем.

Во-первых, проблема согласования различных, а во многих случаях — и противоположных объективно обусловленных экономических интересов разных социально-экономических страт (в основе которых лежат еще более глубокие — классовые — интересы) и общественно-политических сил, претендующих на их представительство. В конкретной политико-экономической ситуации РФ 2010-х годов это вопрос о соотношении интересов как минимум следующих слоев:

1. государственно-бюрократическая номенклатура, сращенная с верхушкой олигархического (преимущественно сырьевого) капитала и обслуживающего его деятельность (вариант — использующего его ресурсы) квазисреднего класса;
2. несырьевой средний и малый бизнес;
3. «рядовой» креативный класс (десятки миллионов российских преподавателей, медицинских работников, инженеров и т. п.);
4. индустриальный рабочий класс города и деревни;
5. патриархальные слои. Кроме того, в нашей стране постепенно формируется и такой протокласс, как прекариат (часть общества, для которой характерна ненадежная, неустойчивая, непостоянная трудовая занятость; см.: Стэндинг, 2014).

К тому же все эти слои в реальном политико-экономическом пространстве представлены широким кругом фантомных институтов (см.: Тощенко, 2015). Формирование приоритетных направлений развития ключевых сфер национальной экономической системы, отражающих интересы всех этих акторов, априори невозможно.

Так, казалось бы, сугубо экономический вопрос о целях планирования приобретает политическую окраску, поскольку связан с разрешением комплекса социальных противоречий. Но опыт стран, развивавших в той или иной мере планирование, показывает, что у этой проблемы есть решение. Как правило, оно подразумевало опору на интересы сил, поддерживающих национальный модернизационный рывок, в ущерб социальным слоям, ориентированным на максимизацию частного непроизводительного потребления и накопления, а также социально-пассивным стратам.

Во-вторых, задачи разработки целевых ориентиров плана, на которые влияет степень демократизации государства и бюрократизации его экономических органов. Первый аспект предполагает наличие процедур мирного и эффективного согласования различных социальных и политико-экономических интересов, второй — предотвращение угрозы вырождения плана в механизм реализации интересов государственного аппарата и связанных с ним бизнес-структур.

Для решения этой проблемы необходимо преодолеть «провалы государства», в чем равно заинтересованы как сторонники активного государственного регулирования, так и наши оппоненты, представляющие неолиберальное направление. В решении этой проблемы не заинтересованы теоретики и практики, представляющие унию государственно-бюрократического аппарата и олигархического капитала. Здесь мы можем совместно с нашими оппонентами из неолиберального лагеря активно бороться за максимально полное развитие демократии и институтов гражданского общества, реализацию гражданских (и социальных — добавим вслед за европейскими и латиноамериканскими социал-демократами) прав человека, ибо это — ключевые средства очищения и рынка, и плана от коррупции и других форм теневого государственного регулирования, волюнтаризма и бюрократизма чиновничества.

Учитывая международный и отечественный опыт, можно выделить четыре основных этапа разработки целевых ориентиров селективного плана, которые на конечном этапе превращаются в «контрольные цифры» плана и систему институтов, обеспечивающих их достижение.

Первый — разработка экспертными сообществами альтернативных сценариев планового развития с выделением ключевых стратегических векторов и их форсайт-оптимизация.

Второй — открытое демократическое обсуждение институтами гражданского общества целевых ориентиров и сценариев, представленных экспертными сообществами в рамках хорошо известных по опыту ряда стран Западной Европы и Латинской Америки процедур.

Принципиально важную роль в этом процессе играет диалог федерального центра и регионов (см.: Полтерович, 2010).

Третий — обсуждение в рамках государственных институтов проектов, получивших наибольшую поддержку, и принятие одного из них (или некоего компромиссного) как закона парламентом.

Четвертый — превращение плана-закона в систему конкретных подзаконных актов функциональных, отраслевых и региональных органов государственного управления.

Координатором этого процесса, равно как и институтом, обеспечивающим реализацию целей, может стать особый орган — Госплан XXI в.

Столь многосложная процедура неслучайно выдвинута нами на первый план: субъектом целеполагания планов чем дальше, тем больше должно становиться именно гражданское общество. Последнее в его современном понимании — отнюдь не сборище пресловутых «кухарок»¹⁵. Институты гражданского общества, которые могут и должны участвовать в процессе планирования, — прежде всего профессиональные экспертные сообщества, научно-исследовательские и аналитические центры и т. п. Эти организации, в свою очередь, призваны опираться на научные и образовательные сообщества, органы местного самоуправления, профессиональные и бизнес-ассоциации, потребительские, экологические и т. п. сети.

Собственно государственные органы в данном случае могут и должны:

1. обеспечивать материальную базу этой работы и координировать ее;
2. предоставлять итоговые результаты для публичного обсуждения;
3. утверждать в соответствии с установленной процедурой (например, в парламенте) «контрольные цифры» и «правила игры» для регулируемого подпространства национальной экономики;
4. обеспечивать реализацию принятых решений;
5. контролировать их претворение в жизнь.

Даже в СССР планирование во многом было именно научной деятельностью. Снятие бюрократической формы, необходимость преодолеть «провалы государства» — такова фундаментальная причина кажущегося парадоксальным вывода о гражданском обществе как основном субъекте планирования. Если регулирование и планирование будут проводиться исключительно бюрократическими органами, то либо страна будет двигаться в направлении авторитаризма, либо «провалы государства» сведут на нет все возможные преимущества этой системы.

Отсюда два вывода. Первый: чтобы планирование, пусть селективное и ограниченное, было эффективным, его должна осуществлять команда интеллектуалов, обладающих очень высокими профессиональными качествами. Второй вывод: чтобы эта команда не превратилась в бюрократов, то есть в привилегированный и замкнутый клан работающих на свои, а не общественные, интересы управленцев, для минимизации «провалов государства» необходим некоторый круг участвующих в общественном управлении и контроле социально активных граждан, соединенных сетями гражданского общества. Пусть это будет меньшинство, но достаточно значимое по численности и активное настолько, чтобы стать основой для формирования при помощи государства институтов общенационального планирования и регулирования на демократической основе.

Опыт многих экономик Латинской Америки показывает, что по этому пути можно идти даже в странах с гораздо менее интеллигентным населением, чем в современной России. Подчеркнем: речь идет именно о выращивании, а не об искусственном конструировании таких институтов — и «правил игры», и «игроков».

Начинать здесь можно со сфер, где высок уровень квалификации «рядовых» работников, есть материально-техническая база и не забыт опыт реализации успешных долгосрочных целевых программ. Это ключевые отрасли современной экономики: образование, НИОКР, крупные высокотехнологичные производства (авиакосмическая сфера, микробиология, информационные технологии, точное машиностроение и др.).

Селективное планирование: зачем?

Ответ на поставленный вопрос принципиально известен. Если мы исходим из задачи, которая была сформулирована в начале статьи, то есть из необходимости значительно изменить технологическую структуру, экономические и социальные институты национальной экономической системы (без этого, как показал опыт последних 15 лет, Россия не сможет вырваться из ловушки экстенсивной эволюции/стагнации), то без использования как минимум селективного планирования ее не решить¹⁶.

Но на самом деле перед нами — россиянами — стоит более важная задача: перейти от решения задачи-минимум (выхода из стагнации) к реализации более сложных проектов — обновления экономической стратегии. Для этого потребуется значительно реформировать всю экономическую систему с целью создать институты, позволяющие переориентировать ее на реализацию эко-социо-гуманитарных приоритетов — хотя бы в той мере, в какой это возможно в рамках обновленной социал-демократической модели позднего капитализма (см.: Бузгалин и др., 2015), а не просто обеспечить экстенсивный рост.

Подчеркнем: для решения как тактических (преодоление стагнации и минимальная модернизация), так и стратегических реформационных задач развитие планирования — условие необходимое, но далеко не достаточное. Нужны соответствующие реформы в области отношений собственности, распределения дохода, воспроизводства и др., направленные на формирование в России хотя бы более прогрессивной, чем нынешняя, олигархо-бюрократическая, модели позднего капитализма¹⁷. Об этих реформах мы уже писали¹⁸, поэтому укажем только на некоторые реперные точки сценария таких преобразований и покажем, почему для этого необходимо, в частности, планирование.

Речь идет о стратегии, принципиально отличной не только от траектории «рыночного фундаментализма» (свободная конкуренция сама выстроит оптимальную структуру экономики), но и от консервативной модели реиндустриализации (восстановления массового промышленного производства). То, что первый сценарий ведет в тупик, мы убедились в 1990-е годы. Но и второй немногим лучше: Россия — не Китай. У нас все еще более половины граждан составляет интеллигенция. И модернизация нам нужна принципиально отличная от начатой в Китае 30 лет назад. В России требуются не массовое сборочно-швейно-разливное производство, а приоритетное развитие человеческих качеств и новых технологий плюс решение застарелых и глубоких социальных и экологических проблем.

Для реализации таких приоритетов необходимы качественные подвижки в структуре общественного воспроизводства. Среди основных: приоритетное развитие уже названных сфер — высокотехнологичное производство и НИОКР, фундаментальная наука, образование, культура, здравоохранение. Один из известных путей решения этой задачи — целенаправленное развитие кластеров, интегрирующих крупные высокотехнологичные производственные комплексы с научно-образовательными центрами и широким спектром открытых инновационных сетей, объединяющих «игроков» разного типа — от фрилансеров и студенческих КБ до малых частных предприятий и инновационных кооперативов (Бодрунов, 2015). Сама по себе «невидимая рука» рынка в России — стране полупериферийного капитализма, где частный капитал еще долго может паразитировать на природных ресурсах и относительно дешевой рабочей силе, — не скоро укажет в сторону таких приоритетов. Селективное планирование, при всей его ограниченности, сможет хотя бы отчасти «перенаправить» эту указующую длань в нужном направлении, создав систему среднесрочных программ с четко заданными целями и системой стимулов для частных фирм и обязательных государственных заказов для предприятий общественного сектора. Остальная часть экономики будет по-прежнему развиваться в рамках минимально регулируемой рыночной среды.

Какие же сферы может охватывать селективное планирование? На наш взгляд, в национальной экономической системе, ставящей задачу целенаправленно и упорно, на протяжении как минимум двух десятилетий, «выращивать» экономику, обеспечивающую близкие к лучшим мировым стандарты социального, гуманитарного и научно-технического развития, система отношений планирования может и должна распространяться на значительную часть образования (включая воспитание), здравоохранения, культуры, рекреации природы и общества, научно-технического развития, эксплуатации природных ресурсов, инфраструктуры, обороны, а также на крупные международные высокотехнологичные проекты (например, аэрокосмические).

---

Сокращенный вариант доклада, представленного на международном семинаре «Преодолеть стагнацию: реиндустриализация и планирование» и публикуемого полностью в журнале «Проблемы теории и практики управления». Авторы выражают искреннюю благодарность О.В. Барашковой за помощь в подготовке статьи.

---

¹ Категория «поздний капитализм» широко используется в мировой марксистской и близкой к марксизму литературе (в частности, но не исключительно, в рамках Франкфуртской школы) для характеристики специфических черт капитализма, возникших в XX в. Продолжая традиции Э. Мандела и близких к нему ученых (см.: Mandel, 1975; Jameson, 1991), мы определяем поздний капитализм как этап в развитии капиталистического способа производства, когда его прогресс (технологическое развитие, экономический рост) требует использовать элементы постканиталистических отношений (сознательное регулирование экономики, бесплатное для потребителя предоставление широкого спектра благ и услуг в таких сферах, как образование, здравоохранение и др., перераспределение части прибыли капитала в пользу наемных работников и социально незащищенных слоев и др.) (подробнее см.: Бузгалин, Колганов, 2015).

² Подчеркнем, что здесь и далее мы рассматриваем только практики планирования в экономической сфере и на национальном уровне, не вторгаясь в области теории разработки программ, планирования технических и т. п. проектов, внутрифирменного планирования.

³ Федеральный закон от 28.06.2014 г. № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации*. Газета «Известия» отреагировала на этот абсолютно нейтральный документ, предполагающий лишь некоторое упорядочение прогнозирования, статьей с броским, но абсолютно неадекватным названием: «В России вводятся плановые „пятилетки"» (Известия. 2014. 2 июля).

⁴ Приведем типичное определение форсайта, данное Б. Мартином и приводимое А. Соколовым: - «Систематические попытки оценить долгосрочные перспективы науки, технологий, экономики и общества, чтобы определить стратегические направления исследований и новые технологии, способные принести наибольшие социально-экономические блага» (Соколов, 2007. С. 10).

⁵ Подробнее об особенностях индикативного планирования во Франции см.: Rosser, Rosser, 2004; Cazes, 1990; Estrin, Holmes, 1983; Cohen, 1977.

⁶ Систематический анализ опыта планирования в Японии см. в: Sato, 1990. Р. 635 — 641; Хлынов, 2000.

⁷ Несколько забегая вперед, заметим, что, например, авторы работы «Государство после этатизма: новые формы деятельности государства в эпоху либерализации» (Levy, 2006) подчеркивают, что глобализация и развитие новых технологий не приводят к отмене государственного регулирования, а создают новые запросы и возможности для участия государства в экономике.

⁸ Концепция «империи доверия» изложена в: Madden, 2009. Аргументированную критику ключевой идеи автора, что имперская мощь США основана прежде всего на доверии, а не на силе капитала и армии этой страны, дал В. Иноземцев (2010).

⁹ О необходимости более активного государственного регулирования в России, в частности проведения промышленной политики, говорят в своих публикациях многие отечественные авторы (см.: Гринберг, 2014; Татаркин, 2014; Сорокин, 2014; Пороховский, 2014; Рязанов, 2014; Бодрунов, 2014; 2015; Дзарасов, 2012; Цаголов, 2015). Этому были посвящены три Московских экономических форума, в рамках которых ряд ведущих ученых страны высказались в поддержку данного курса. Об этом пишут и бизнесмены, развивающие производство в реальном секторе экономики (см.: Бабкин, 2014), и даже некоторые академические ученые, ставшие консультантами федеральной власти (см.: Глазьев, 2010). Систематически об этом говорится в статьях, публикуемых в журналах «Экономическое возрождение России», «Экономист», «Российский экономический журнал» и др.

¹⁰ На системном подходе — как в понимании экономики, так и в использовании плановых инструментов воздействия на нее - давно настаивает Г. Б. Клейнер (см.: Клейнер, 2007; 2013).

¹¹ Академик В. М. Полтерович предлагает следующие принципы системы планирования, которое он называет интерактивным: 1) планы формируются в процессе диалога федеральных и региональных администраций, ассоциаций бизнеса и представителей гражданского общества; 2) процесс планирования непрерывный («скользящий»); 3) выполнение планов достигается за счет не административного принуждения, а рыночных стимулов и в рамках рыночных механизмов; 4) государство играет роль координатора не только на стадиях отбора и реализации проектов, но и на стадии их инициации. Возглавлять такой процесс, по мнению Полтеровича, могло бы специально созданное Федеральное агентство по интерактивному планированию, подчиненное непосредственно главе правительства (Полтерович, 2010. С. 159).

¹² Мы бы добавили к этому еще один пункт: транспарентность не только государства, но и бизнеса, чтобы инсайдеров, злоупотребляющих своими полномочиями и присваивающих инсайдерскую ренту, в России отправляли под суд как минимум не реже, чем в США.

¹³ Такая характеристика эволюции форм государственного участия в экономике стран позднего капитализма, как переход от «управления рынком» (market-steering orientation) к «поддержке рынка» (market-supporting orientation), приводится в: Levy, 2006. Говоря языком этой работы, мы бы назвали наши предложения регулированием, в большей или меньшей степени выводящим определенные подпространства экономики по ту сторону воздействия рыночных механизмов формирования параметров производства, обмена и потребления.

¹⁴ Эту идею, предлагавшуюся еще в 1980-е годы, в том числе авторами данной статьи, Полтерович называет «скользящим» планированием (см.: Полтерович, 2010. С. 159).

¹⁵ В отличие от «мифологизированного» представления, будто большевики считали, что каждая кухарка должна управлять государством, в действительности В. И. Ульянов-Ленин отмечал, что «кухарки» не могут управлять государством, но подчеркивал необходимость обучения управлению рядовых граждан и их постепенного включения в процесс контроля и управления (Ленин, 1917. С. 315).

¹⁶ Тезис о том, что индикативное планирование — необходимый инструмент решения задач модернизации, аргументирует и Полтерович. По его мнению, роль индикативного планирования велика на первых двух стадиях модернизации (индустриализации и инициации экспортоориентированного роста), а в дальнейшем, по мере выхода страны на новую траекторию роста и перехода к стадиям стимулирования ускоренного развития и развитого рынка, роль этого инструмента снижается (см.: Полтерович, 2011. Гл. 4, п. 4.7.3). На наш взгляд, последний тезис есть не более чем пассивное отражение практик позднего капитализма, где, действительно, процесс модернизации в большинстве случаев завершался неолиберальным трендом, ключевой чертой которого выступают финансиализация и широкий спектр вызываемых ею негативных последствий. На наш взгляд, опыт использования планирования для опережающего развития образования, науки и высокотехнологичных производств (в частности, в Скандинавских странах) в XXI в. показывает наличие альтернатив указанному тезису Полтеровича.

¹⁷ Такая характеристика природы нынешней экономической системы России дана, например, в: Меньшиков, 2008; Цаголов, 2008; 2015; Бузгалин, Колганов, 2014а; 2014b; 2014с.

¹⁸ Одно из последних обращений к этой проблеме можно найти в: Бузгалин, Колганов, 2015. С. 745-759.

---

Список литературы / References

Бабкин К. А. (2014). Разумная промышленная политика необходима и возможна // «Экономика для человека»: социально ориентированное развитие на основе прогресса реального сектора. Материалы Московского экономического форума / Под ред. Р. С. Гринберга, К. А. Бабкина, А. В. Бузгалина. М.: Культурная революция. С. 18—32. [Babkin К. А. (2014). Reasonable industrial policy is necessary and possible. In: R. S. Grinberg et al. (eds.). Economy for the people: The social-oriented development based on the progress of the real sector. Proceedings of the Moscow Economic Forum. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 18—32. (In Russian).]

Бодрунов С. Д. (2014). Российская экономическая система: будущее высокотехнологичного материального производства // Экономическое возрождение России. Mb 2. С. 5 — 16. [Bodrunov S. D. (2014). Russian economic system: The future of high tech material production. Ekonomicheskoe Vozrozhdenie Rossii, No. 2, pp. 5 — 16. (In Russian).]

Бодрунов С. Д. (2015). Интеграция производства, науки и образования как основа реиндустриализации российской экономики // Экономическое возрождение России. № 1. С. 7—22. [Bodrunov S. D. (2015). Integration of production, science, and education as the basis of ^industrialization of Russian economy. Ekonomicheskoe Vozrozhdenie Rossii, No. 1, pp. 7—22. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Колганов А. И. (1985). Реализация общенародных интересов. М.: Экономика. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (1985). Implementation of general public interest. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2014a). Российская экономическая система: некоторые итоги «реформ» // Проблемы теории и практики управления. Mb 8. С. 8 — 19. [Buzgalin А. V., Kolganov A. I. (2014а). Russian economic system: Some of the results of "reforms". Problemy Teorii і Praktiki Upravleniya, No. 8, pp. 8 — 19. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2014b). Российская экономическая система: специфика рынка и его корпоративно-государственное регулирование // Проблемы теории и практики управления. М° 9. С. 8 — 16. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (2014b). Russian economic system: Specifics of the market and its corporate and government regulation. Problemy Teorii і Praktiki Upravleniya, No. 9, pp. 8 — 16. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2014c). Российская экономическая система: специфика отношений собственности и внутрикорпоративного управления // Проблемы теории и практики управления. Mb 10. С. 8—17. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (2014с). Russian economic system: Specifics of ownership relations and internal corporate governance. Problemy Teorii і Praktiki Upravleniya, No. 10, pp. 8—17. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2015). Глобальный капитал: в 2-х т. Т. 2. М.: ЛЕНАНД. [Buzgalin А. V., Kolganov А. I. (2015). Global capital. In 2 vol. Vol. 2. Moscow: LENAND. (In Russian).]

Бузгалин А. В., Гринберг P. С., Колганов А. И. (2015). Глобальный мир в тупике. Где выход? // Социологические исследования. Mb 11. С. 3 — 13. [Buzgalin А. V., Grinberg R. S., Kolganov А. I. (2015). Global world in a deadlock. Is there a way out? Sotsiologicheskie Issledovaniya, No. 11, pp. 3 — 13. (In Russian).]

Глазьев С. Ю. (2010). Стратегия опережающего развития России в условиях глобального кризиса. М.: Экономика. [Glaziev S. Yu. (2010). The strategy of advancing the development of Russia in the global crisis. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Гринберг P. C. (2014). Мифы о свободном рынке должны уйти в прошлое // «Экономика для человека»: социально ориентированное развитие на основе прогресса реального сектора. Материалы Московского экономического форума / Под ред. Р. С. Гринберга, К. А. Бабкина, А. В. Бузгалина. М.: Культурная революция. С. 15 — 18. [Grinberg R. S. (2014). Myths about the open market should go into the past. In: R. S. Grinberg et al. (eds.). Economy for the people: The social-oriented development based on the progress of the real sector. Proceedings of the Moscow Economic Forum. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 15 — 18. (In Russian).]

Гринберг P. С., Рубинштейн А. Я. (2008). Основания смешанной экономики. Экономическая социодинамика. М.: ИЭ РАН. [Grinberg R. S., Rubinshtein A. Ya. (2008). The grounds of a mixed economy. Economic sociodynamics. Moscow: IE RAS (In Russian).]

Гринберг P. С., Рубинштейн А. Я. (2013). Индивидуум & Государство: экономическая дилемма. М.: Весь мир. [Grinberg R. S., Rubinshtein A. Ya. (2013). The individual & the state: Economic dilemma. Moscow: Ves Mir. (In Russian).]

Гэлбрейт Дж. К. (1969). Новое индустриальное общество. М.: Прогресс. [Galbraith J. К. (1969). The new industrial state. Moscow: Progress. (In Russian).]

Дзарасов С. С. (ред.) (2004). Теория капитала и экономического роста. М.: Изд-во МГУ. [Dzarasov S. S. (ed.) (2004). The theory of capital and economic growth. Moscow: MSU Publ. (In Russian).]

Дзарасов С. С. (2012). Куда Кейнс зовет Россию? М.: Алгоритм. [Dzarasov S. S. (2012). Where does Keynes call Russia? Moscow: Algoritm. (In Russian).]

Иноземцев В. (2010). Великая ложь // Свободная мысль. N° 2. С. 195—200. [Inozemtsev V. (2010). The great lie. Svobodnaya Mysl, No. 2, pp. 195-200. (In Russian).]

Кинэн M. (2007). Форсайт приходит в Россию // Форсайт. Т. 1, № 1. С. 6 — 7. [Keenan М. (2007). Foresight comes to Russia. Forsayt, Vol. 1, No. 1, pp. 6—7. (In Russian).]

Клейнер Г. Б. (2007). Стратегическое планирование: основы системного подхода // Модернизация экономики и общественное развитие: в 3-х кн. Кн. 2. / Отв. ред. Е. Г. Ясин. М.: Издат. дом ГУ ВШЭ. С. 507-513. [Kleyner G. В. (2007). Strategic planning: The basis of a system approach. In: E. G. Yasin (ed.). Modernization of the economy and social development. In 3 books. Book 2. Moscow: HSE Publ., pp. 507—513. (In Russian).]

Клейнер Г. (2013). Какая экономика нужна России и для чего? (опыт системного исследования) // Вопросы экономики. № 10. С. 4—27. [Kleiner G. (2013). What kind of economy does Russia need and for what purpose? (An attempt of system analysis). Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 4—27. (In Russian).]

Ленин В. И. (1917). Удержат ли большевики государственную власть? // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 34. С. 289—339. [Lenin V. I. (1917). Will the Bolsheviks retain state power? In: Lenin V. I. Complete works. Vol. 34, pp. 289-339. (In Russian).]

Межуев В. M. (2009). Социализм — пространство культуры // Социализм-21: 14 текстов постсоветской школы критического марксизма. М.: Культурная революция. С. 113-164. [Mezhuev V. М. (2009). Socialism - Cultural space. In: Socialism-21: 14 texts of the post-Soviet school of critical Marxism. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 113 — 164. (In Russian).]

Меньшиков С. M. (2008). Анатомия российского капитализма. М.: Международные отношения. [Menshikov S. М. (2008). Anatomy of Russian capitalism. Moscow: Mezhdunarodnye Otnosheniya. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2010). Стратегия модернизации российской экономики: система интерактивного управления ростом // Журнал Новой экономической ассоциации. № 7. С. 158-160. [Polterovich V. М. (2010). Strategy of the Russian economy' modernization: System of an interactive growth management. Zhurnal Novoy Ekonomicheskoy Assotsiatsii, No. 7, pp. 158 — 160. (In Russian).]

Полтерович В. М. (2011). Элементы теории реформ. М.: Экономика. [Polterovich V. М. (2011). Elements of the theory of reforms. Moscow: Ekonomika. (In Russian)].

Пороховский A. A. (2014). Ключевые принципы рыночного развития: двадцать лет в России // «Экономика для человека»: социально ориентированное развитие на основе прогресса реального сектора. Материалы Московского экономического форума / Под ред. Р. С. Гринберга, К. А. Бабкина, А. В. Бузгалина. М.: Культурная революция. С. 258—265. [Porokhovskiy А. А. (2014). Key principles of market development: Twenty years in Russia. In: R. S. Grinberg et al. (eds.). Economy for the people: The social-oriented development based on the progress of the real sector. Proceedings of the Moscow Economic Forum. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 258—265. (In Russian).]

Рязанов В. Т. (2014). Новая индустриализация России: стратегические цели и текущие приоритеты // Экономическое возрождение России. Nb 2. С. 17—25. [Ryazanov V. Т. (2014). New industrialization of Russia: Strategic purposes and the current priorities. Ekonomicheskoe Vozrozhdenie Rossii, No. 2, pp. 17—25. (In Russian).]

Слепаков С. С. (2014). Деструкция национально-государственных интересов под воздействием «нового мирового порядка» // Философия хозяйства. № 6. С. 27—40. [Slepakov S.S. (2014). Destruction of national interests under the influence of the "new world order". Filosofiya Khozyaistva, No. 6, pp. 27—40. (In Russian).]

Слепаков С. С. (2015). Движущие силы политико-экономического развития современной России // Философия хозяйства. № 1. С. 132 — 139. [Slepakov S. S. (2015). The driving forces of political and economic development of modern Russia. Filosofiya Khozyaistva, No. 1, pp. 132 — 139. (In Russian).]

Соколов A. B. (2007). Форсайт: взгляд в будущее // Форсайт. Т. 1, № 1. С. 8 —15. [Sokolov А. V. (2007). Foresight: Looking into the future. Forsayt, Vol. 1, No. 1, pp. 8 — 15. (In Russian).]

Сорокин Д. E. (2014). Приоритетность национально-государственного интереса // «Экономика для человека»: социально ориентированное развитие на основе прогресса реального сектора. Материалы Московского экономического форума / Под ред. Р. С. Гринберга, К. А. Бабкина, А. В. Бузгалина. М.: Культурная революция. С. 300 — 301. [Sorokin D. Е. (2014). The priority of national interests. In: R. S. Grinberg et al. (eds.). Economy for the people: The social-oriented development based on the progress of the real sector. Proceedings of the Moscow Economic Forum. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 300—301. (In Russian).]

Стэндинг Г. (2014). Прекариат: новый опасный класс. Пер. с англ. М.: Ad Marginem. [Standing G. (2014). The precariat: The new dangerous class. Moscow: Ad Marginem. (In Russian).]

Тапскотт Д., Вильяме Э. (2009). Викиномика: Как массовое сотрудничество изменяет все. М.: BestBusinessBooks. [Tapscott D., Williams А. (2009). Wikinomics: How mass collaboration changes everything. Moscow: BestBusinessBooks. (In Russian).]

Татаркин А. И. (2014). Промышленная политика как основа системной модернизации России // «Экономика для человека»: социально ориентированное развитие на основе прогресса реального сектора. Материалы Московского экономического форума / Под ред. Р. С. Гринберга, К. А. Бабкина, А. В. Бузгалина. М.: Культурная революция. С. 301 — 319. [Tatarkin А. I. (2014). Industrial policy as the basis for system modernization of Russia. In: R. S. Grinberg et al. (eds.). Economy for the people: The social-oriented development based on the progress of the real sector. Proceedings of the Moscow Economic Forum. Moscow: Kulturnaya Revolyutsiya, pp. 301—319. (In Russian).]

Тощенко Ж. Т. (2015). Фантомы российского общества. М.: Центр социального прогнозирования и маркетинга. [Toshchenko Zh. Т. (2015). Phantoms of Russian society. Moscow: Tsentr Sotsialnogo Prognozirovaniya і Marketinga. (In Russian).]

Хлынов В. H. (2000). Общегосударственное планирование рыночной экономики: опыт Японии // Мировая экономика и международные отношения. Jsfe 8. С. 18—25. [Khlynov V. N. (2000). Nation-wide planning of a market economy: The experience of Japan. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 8, pp. 18—25. (In Russian).]

Цаголов Г. Н. (2008). Модель для России. М.: Международные отношения. [Tsagolov G. N. (2008). The model for Russia. Moscow: Mezhdunarodnye Otnosheniya. (In Russian).]

Цаголов Г. H. (2015). Путь к счастливой жизни. М.: Издат. дом Международного университета в Москве. [Tsagolov G. N. (2015). The path to a happy life. Moscow: International University in Moscow Publ. (In Russian).]

Шипаев В. И. (1986). Южная Корея в системе мирового капиталистического хозяйства. М.: Наука; Восточная литература. [Shipaev V. I. (1986). South Korea in the world capitalist economy. Moscow: Nauka; Vostochnaya Literatura. (In Russian).]

Cazes B. (1990). Indicative planning in France. Journal of Comparative Economics, Vol. 14, No. 4, pp. 607-620.

Cohen S.S. (1977). Modern capitalist planning: The French model. Berkeley: University of California Press.

Estrin S., Holmes P. (1983). French planning in theory and practice. London: George Allen and Unwin.

Feller J. et al. (eds.) (2007). Perspectives on free and open source software. Cambridge, MA & London: MIT Press.

Jameson F. (1991). Postmodernism, or the cultural logic of late capitalism. Durham: Duke University Press.

Kuznets P. (1990). Indicative planning in Korea. Journal of Comparative Economics, Vol. 14, No. 4, pp. 657-676.

Levy J. (ed.) (2006). The state after statism: New state activities in the age of liberalization. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Madden T. (2009). Empires of trust. How Rome built — and America is building — a new world. N.Y. & London: Penguin Press.

Mandel E. (1975). Late capitalism. London: Humanities Press.

Rosser J. В., Rosser M. V. (2004). Whither indicative planning, the case of France. In: Rosser J. В., Rosser M. V. Comparative economics in a transforming world economy. Cambridge, MA: MIT Press, pp. 179—201.

Sato K. (1990). Indicative planning in Japan. Journal of Comparative Economics, Vol. 14, No. 4, pp. 625-647.