АСОЦИАЛЬНАЯ ФОРМА АКЦИОНЕРНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Уникальный своим внешнеэкономическим характером способ образования частной собственности в России путем изменения правовых отношений без учета экономических вызвал к жизни столь же уникальную фигуру экономического субъекта, получившую название "менеджер-собственник".

Согласно традиционному законодательству и экономической теории коллективный собственник предприятия в лице собрания акционеров распределяет полученную прибыль, направляя одну ее часть на выплату дивидендов, другую - на увеличение активов. В России да и в других бывших советских республиках, превратившихся в самостоятельные "рыночные" государства, сложился иной, "недивидендный" способ получения дохода. Вместо него возобладали "схемы бизнеса". Доминирование этих "схем" извлечения дохода составляет принципиальную особенность рыночной системы хозяйствования "по-российски", которая объясняет многие происходящие в пореформенной России экономические и социально-политические явления.

В специфических условиях российской огульной приватизации искусственно созданные акционерные общества образовали хозяйственные структуры, формально похожие на акционерные компании западного образца, но по существу имеющие отличное от них содержание, определяемое совершенно иными целями. Структура пореформенного акционерного общества представляет собой, как правило, крупное производственное предприятие, объединенное с одной или, чаще, несколькими снабженческо-сбытовыми фирмами, 100% акций которых контролируются представителями менеджмента предприятия. Основой такого бизнеса является субъективное (или инсайдерское) ценообразование, а целью - откачка прибыли базового предприятия на счета фирм-посредников.

Суть субъективного ценообразования состоит в специально рассчитанных ценах между производственным предприятием и снабженческо-сбытовой фирмой. Методика их расчета следующая. Цена продажи продукции предприятия фирме устанавливается ближе к себестоимости ее производства и, во всяком случае, ниже рыночной цены. На сырье и материалы, закупаемые фирмой по рыночным ценам, напротив, субъективная цена продажи своему предприятию устанавливается более высокая. Таким образом, снабженческо-сбытовая фирма становится "центром прибыли", в котором собирается вся прибыль данного "бизнеса". С целью уклонения от налогов центры прибыли располагают в офшорных зонах: как внутри России, так и за рубежом.

Такая "схема" позволяет собственнику "центра прибыли" экономить на налогах и присваивать всю прибыль предприятия. Но для ее юридического оформления необходимо заключить соответствующие контракты между предприятием-производителем и фирмами-посредниками, зафиксировав в них субъективные цены. Понятно, что на такие кабальные условия руководство предприятия, будучи в здравом уме и трезвой памяти, пойти не может. Поэтому подобная "схема" может быть реализована только самим руководителем в целях получения личной выгоды, либо если в ход пускаются разнообразные методы экономического и неэкономического принуждения, включая подкуп, шантаж и угрозы физической расправы.

Историю формирования субъективно-ценового механизма извлечения дохода некоторые экономисты отсчитывают с момента принятия в 1988 г. закона о кооперации, который в совокупности с законом о государственном предприятии (объединении) создал основу "присваивающего хозяйства". Это так, но вряд ли руководители новообразованных акционерных обществ сумели бы так быстро создать, причем в массовом масштабе, их асоциальную форму, если бы еще в советское время не сложилась практика применения субъективных цен (тогда они назывались расчетными) внутри крупных хозяйственных объединений.

Взять, к примеру, главк "Севрыба", впоследствии переименованный во Всесоюзное рыбопромышленное объединение. В него входили около 30 предприятий: рыбодобывающих, транспортных, рыбообрабатывающих, погрузочно-разгрузочных, сбытовых, снабженческих, обслуживающих и вспомогательных. Каждое из предприятий обладало юридической самостоятельностью и правом распоряжения прибылью. Причем излишняя прибыль предприятий сверх установленного уровня по закону направлялась в государственный бюджет, минуя бюджет главка, имеющего самостоятельный баланс и прибыль, расходуемую большей частью на нужды предприятий, входящих в объединение.

Понятно, что руководство главка каждый случай образования на подчиненных ему предприятиях излишка прибыли, перечисляемого в бюджет, считало ущербом, нанесенным объединению в целом, и строго карало руководителей предприятий за такие "ошибки". Кроме того, в порядке превентивных мер в обороте между предприятиями объединения применялись внутренние цены, рассчитанные таким образом, чтобы вся совокупная прибыль концентрировалась на двух предприятиях: морском транспортном - "Севрыбхолодфлоте" и береговом рыбообрабатывающем - "Мурманском рыбокомбинате". Остальные предприятия имели минимальную прибыль или обходились вовсе без нее, что в условиях того времени их особенно не тяготило, так как премии выплачивались за выполнение плана хотя бы и убыточных показателей, а для получения средств на развитие предприятий требовалось главным образом доброе расположение руководства главка.

При таком опыте не требовалось слишком много времени для того, чтобы с юридическим развалом объединений советского типа создать объединения, способные существовать и развиваться в новых правовых условиях. Кроме того, когда федеральной властью народное хозяйство было отдано на поток и разграбление всем желающим стать "частными предпринимателями", советские директора предприятий, конечно же, не могли "оказаться в хвосте"(1).

Период с 1988 по 1991 г. стал своеобразным утробным периодом рождения акционероподобной аномалии. Именно в этот период государственные предприятия по новому закону о предприятии (объединении) резко расширили свою хозяйственную самостоятельность, а благодаря закону о кооперации быстро обросли разнообразными кооперативами и малыми предприятиями, получившими от базовых предприятий ресурсы бесплатно либо по минимальным ценам и реализовывавшими продукцию по свободным ценам - более высоким, чем государственные. В результате собственник - государство - все более ослабевал и вскоре оказался совершенно не в состоянии как-то ограничить аппетит рождающегося асоциального образования.

Аналогичный по содержанию, но несоизмеримо более значительный по масштабам ущерб обществу и государству был нанесен отменой в конце 1980-х гг. монополии внешней торговли, давшей руководителям государственных предприятий возможность занижать цены при экспорте продукции и получать на свои зарубежные счета разницу между рыночной и субъективной ценой. Развилась новая форма субъективного ценообразования: через офшорную структуру, в результате которой родился гибрид государственного предприятия и частного офшора.

Как известно, от российской массовой приватизации 1992-1994 гг. в большинстве случаев выиграли внутренние акционеры, точнее, высшие менеджеры. Они распространили на свои предприятия, получившие юридический статус частных, те механизмы получения дохода, которые ранее сложились на государственных предприятиях. Этот факт сделал ненужным сложившийся в мире в результате исторической практики дивидендный механизм получения дохода. Как с налоговой точки зрения, так и с точки зрения необходимости делиться прибылью с внешними акционерами для руководителей предприятий, входящих во вкус частных собственников, он был явно хуже образованной ими "новорусской" акционерной формы.

Российские либеральные реформаторы гордятся проведенной ими быстрой приватизацией. Но, как известно, быстрота полезна не всегда, и можно было бы вспомнить поговорку "поспешишь - людей насмешишь", если бы последствия спешки не были бы для страны столь драматичными, а для многих россиян даже трагичными. Попытка искусственного создания акционерных обществ, подобных возникшим естественно-историческим путем, породила, как и следовало ожидать, химеру. Практическим результатом приватизации стало фактическое превращение директоров предприятий в их собственников. Благодаря наспех созданным правовым нормам директора получили возможность завладеть контрольным пакетом акций и тем самым установить контроль над реализацией всей программы приватизации.

Таким образом, российская приватизация узаконила менеджерский контроль над большинством предприятий. Причем менеджеры получили возможность осуществлять контроль над предприятием, даже не имея контрольного пакета акций в своей личной собственности, добровольно, принудительно или по умолчанию используя акции всего коллектива. Персональные возможности менеджера по использованию инсайдерских акций зависят в основном от должностного положения и личных способностей.

В тех случаях, когда использование ресурсов предприятия в целях обеспечения прибыльности своей частной снабженческо-сбытовой фирмочки, в сущности, является противозаконным деянием, менеджер, включая директора, должен заручиться поддержкой своих коллег. Их лояльность нередко покупается согласием директора на то, чтобы в снабженческо-сбытовую деятельность помимо его частной фирмы встраивались фирмы других менеджеров, желающих получать свою долю дохода от собственности. Высшие менеджеры, реализуя продукцию и приобретая сырье и материалы через свои "фирмы", вынуждены покупать лояльность своих коллег рангом пониже. При этом образуется некая узаконено-криминальная группа лиц, систематически перекачивающих доходы акционерного общества на свои персональные счета.

Очевидно, что тем менеджерам корпорации, которые увлечены задачей личного обогащения за общественный счет, не до долгосрочной стратегии развития предприятия, тем более что наличие прибыли на счете корпорации ими рассматривается как личный ущерб и нереализованная возможность увеличить разрыв между субъективными и рыночными ценами.

Подобные правовые условия, созданные российскими либеральными реформаторами, очевидно, следует называть асоциальными, а но рыночными. Предприятие в этих условиях уподобляется организму, зараженному паразитами, сосущими его соки. Качественно меняется структура такого предприятия -оно превращается в конгломерат отдельных нестабильных "бизнесов", прибыль каждого из которых не зависит от общей прибыли. Сутью каждого бизнеса является монополизация фирмой, подконтрольной менеджеру (или их группе), определенного направления снабжения либо сбыта. Прибыль отдельного бизнеса образуется посредством завышения цен при снабжении предприятия и их занижения при реализации его продукции. Очевидно, что рост прибыли каждого из таких бизнесов означает снижение прибыли (либо увеличение убытков) общего предприятия. В результате предприятие как единое целое постепенно исчезает.

Если знать об этих фактах, становится понятно, почему информация об объеме дохода, присваиваемого каждым менеджером, является закрытой для всех посторонних. Понятно также, что в подобных условиях невозможно определить общий размер прибыли, выводимый с предприятия.

"Недивидендный" способ увода прибыли предприятия "через черный ход" пока еще остается скрытым от внимания общественности. Даже в научной литературе он раскрывается редко, а когда это делается, то интерпретируется неправильно. Но от дельцов, стремящихся к личному обогащению любыми средствами, скрыть его, конечно, было невозможно. Это вызвало вступление в борьбу за доступ к прибыли акционеров-аутсайдеров. В некоторых случаях наиболее способные из крупных внешних акционеров сумели прорваться в схемы бизнеса того или иного предприятия. Иногда директорам удалось консолидировать контрольный пакет акций в своей личной собственности, оттеснив от "стойки" своих заместителей и менеджеров более низких уровней. Произошел обычный процесс превращения конкуренции в монополию. Однако механизм увода прибыли предприятия на офшорные счета частных фирм, принадлежащих менеджерам, не изменился. В результате мелкие акционеры и общество в целом остались в проигрыше.

Субъективно-ценовая схема увода прибыли предприятия в частные офшоры становится особенно удобной для предприимчивых менеджеров, когда в нее встраивается банк. Этим объясняется склонность многих российских предприятий иметь "свой" коммерческий банк.Особая опасность созданной либеральными реформаторами асоциальной формы акционерной собственности состоит в том, что она, подобно злокачественной опухоли, "сама себя воспроизводит" и, разрастаясь, поглощает здоровые ткани общественного организма, не имеющие против ее агрессии естественных средств защиты. Объясняется это тем, что с точки зрения частных интересов механизм извлечения прибыли с помощью субъективных цен гораздо более выгоден, чем механизм торговли по рыночным ценам и распределения прибыли по дивидендам. Прибыль предприятия, работающего на принципе субъективных цен, цинично именуемом "оптимизацией продаж", практически обнуляется, а чистая прибыль паразитирующего на нем частного бизнеса "увеличивается как минимум на величину налога на прибыль"(2). В условиях "рыночной свободы" предприятия, на которых "оптимизация продаж" почему-либо пока еще не произошла, рано или поздно будут поглощены пиратствующими предпринимателями посредством скупки или иным, в том числе криминальным, способом.

В сущности асоциальный, хотя и освященный законодательством, механизм получения менеджерами дохода посредством применения субъективных цен свойствен преимущественно крупному бизнесу. Мелкому бизнесу, понятно, по плечу только методы мелкого мошенничества, в частности "различные варианты обналичивания средств" с использованием фирм-однодневок. Как и для крупных компаний, экономический смысл данного поведения состоит в минимизации налоговых выплат. Мелкая фирма, не пользующаяся такой практикой, оказывается неконкурентоспособной по издержкам и уходит с рынка, оставляя поле битвы победителям - наименее добросовестным конкурентам.

Господство механизма извлечения дохода с помощью субъективных цен ведет к ряду отрицательных для экономики последствий: к прямым потерям бюджета, низкой вероятности получения акционерами дивидендов, а тем самым и возможности привлечения инвестиций посредством эмиссии акций. Не случайно статистика показывает, что главным источником инвестиций на всем протяжении рыночных реформ являются собственные средства предприятий; невозможности реализации долгосрочной стратегии развития экономики, так как менеджмент нацелен на получение преимущественно текущих доходов; блокированию кредитных отношений в связи с высоким риском невозврата кредита. В условиях сложившейся структуры корпоративного бизнеса местоположение центра прибыли неопределенно, неустойчиво и может легко изменяться менеджерами-собственниками путем изменения контрактов между входящими в бизнес фирмами. Поскольку реальными действующими лицами в экономике стали "бизнесы", а не фирмы, менеджер-собственник получил возможность перемещать внутри бизнеса от одной фирмы к другой не только центры прибыли, но и промышленные активы. Экономическая деятельность такого "собственника", как остроумно отметил один из исследователей, стала уподобляться деятельности базарного "наперсточника": "собственник перебрасывает активы - шарик между наперстками-фирмами, а кредитор имеет все шансы получить в качестве объекта своих требований фирму, оказавшуюся к моменту погашения кредита пустым наперстком". Формируются благоприятные условия и выигрышные позиции для недобросовестным конкурентам в их борьбе с конкурентами добросовестными. В созданном реформаторами правовом поле "банкротство не ведет к потере контроля собственника над разорившейся фирмой: получив большинство на собрании кредиторов за счет искусственно созданной задолженности, собственник, ранее контролировавший фирму как крупнейший акционер, продолжает контролировать ее, но уже как крупнейший кредитор. Следовательно, угроза банкротства не сильно пугает собственника и не выполняет функцию дамоклова меча, побуждающего учитывать интересы кредиторов"(2).

Возникает вопрос: способна ли существующая экономическая система самоисцелиться? И приходится сделать вывод: нет. Напротив, она обладает способностью к самовоспроизводству и стимулом к преобладанию корыстного частного интереса над интересами общественными. Это значит, что при сохранении созданной системы Россия будет проигрывать конкуренцию другим странам до тех пор, пока не проиграет окончательно, уступив им свое пространство, экономические ресурсы, язык и культуру.

С этой точки зрения предлагаемые в литературе меры по "налоговому поощрению дивидендных выплат" и предоставлению государственных "гарантий, страхующих от передела собственности", не годятся. Эти меры, особенно предположение, что "отказ от трансфертных цен в обмен на снижение налогов должен стать одним из основных элементов общественного договора между российской властью и бизнесом", могут иметь лишь такой эффект, какой имеют меры по умиротворению агрессора территориальными уступками, которые, как известно, только разжигают аппетит захватчика.

Почему, спрашивается, надо уговаривать менеджеров-"бизнесменов" не применять субъективных цен между руководимой акционерной компанией и его частной снабженческо-сбытовой фирмой, обогащая их новым снижением налогов, вместо того, чтобы просто запретить это делать в законодательном порядке под страхом увольнения с должности менеджера, уголовного преследования и конфискации незаконно полученных доходов? Ведь если общество не способно контролировать неприменение субъективных цен в таких случаях, "бизнесмены", получив отступное, все равно сохранят прежнюю практику, а если оно необходимый контроль наладить может, то зачем ему унижаться договором с непорядочными людьми и нести ненужные дополнительные расходы?

Намного более эффективными являются меры по ликвидации внутренних офшоров и дискриминации компаний, зарегистрированных во внешних офшорах.

Характерно, что в публикации, где совершенно правильно описан "новорусский" способ получения дохода, автор поспешил подчеркнуть, что "речь сейчас идет не о "воровстве приказчика", не об обогащении менеджеров за счет собственников, а о получении собственниками доходов от своей собственности"(3).

Это в корне неверно. Речь идет как раз о "воровстве приказчиков", именуемых нынче менеджерами, и об "их обогащении за счет собственников". Нельзя не видеть этого факта и не понимать, что речь идет именно о механизме обворовывания наивных собственников нечистыми на руку приказчиками.

Объективная истина состоит в том, что менеджеры корпораций - не их собственники и не вправе принимать решения о ценах, причиняющих ущерб корпорации. Если они делают это, а легитимные собственники - акционеры -не хотят или не могут им помешать, государство должно помочь последним осуществить свое право, которое одновременно является их обязанностью перед самими собой и перед всем обществом.

Практически это означает, что законодательно должны быть запрещены и признаваться ничтожными сделки между юридически самостоятельными предприятиями, в которых одно и то же физическое лицо выступает в качестве полномочного распорядителя.

В целом анализ хозяйственных отношений, сложившихся в пореформенной России в сфере корпоративной собственности, показывает, что они значительно отличаются от тех, которые существуют в развитых рыночных странах и описаны в учебниках по экономической теории. Известно, что во всем мире в настоящее время в большинстве корпораций высшие управляющие имеют возможность распоряжаться прибылью, руководствуясь главным образом личными интересами, а не интересами акционеров и корпорации в целом. Но в России бесконтрольность управляющих приобрела такой масштаб, что многие из них возомнили себя собственниками корпораций и ведут себя соответствующим образом, а общество не может и не знает, как придать им юридический статус, соответствующий их объективной экономической роли. Эта бесконтрольность управляющих, являющихся, по существу, высокопоставленными служащими и предприимчивыми чиновниками корпораций, а не частными предпринимателями, служит одной из главных причин разрушения российской экономики. Обеспечить российское общество знаниями, необходимыми для приведения правового статуса руководителей корпораций в соответствие с их объективной экономической функцией, - насущная задача экономической науки на современном этапе.