Общественные блага и общественные интересы: есть ли связь?

Тамбовцев В.Л.
д. э. н., проф., главный научный сотрудник
экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Человек, будучи ограниченно рациональным существом, часто совершает поступки под влиянием информации, полученной из авторитетных для него источников, не пытаясь проверить ее достоверность: такая проверка представляется ему слишком затратной, а возможные негативные последствия доверия — не слишком значительными. Язык, будучи сложной и развивающейся системой, имеет много закономерностей. В частности, значения слов если и меняются, то медленно; как правило, наряду с сохраняющимся общепринятым смыслом они приобретают новые смысловые оттенки, которые постепенно становятся основными. Еще одна закономерность — использование слов обыденного языка в качестве научных терминов, при этом значения одного и того же слова могут заметно различаться, в силу чего становится важен контекст, то есть имеет ли место научный текст или обыденная речь.

Из-за смешения контекстов массовое восприятие научного термина нередко сильно отличается от смысла, который вкладывает в него автор текста или высказывания. В результате незнание гражданами строгих значений научных терминов может использоваться оппортунистически — для обоснования правильности утверждений, которые таковыми не являются, так как «обоснование» базируется на расхождении значений слова в роли термина и в роли «обычного» слова.

Цель данной статьи — проанализировать взаимосвязь понятий «общественные блага» и «общественные интересы», «созвучие» которых — точнее, совпадение использованных прилагательных — подчас используют для «научного» обоснования расширения вмешательства государства в жизнь общества и отдельных граждан. Поскольку наука в современном обществе продолжает играть значимую роль, придание этому расширению¹ «научного обоснования», независимо от субъективных намерений авторов таких разработок и их политических пристрастий, приводит к сужению возможностей роста благосостояния граждан из-за отвлечения возрастающих объемов ресурсов на цели, часто тормозящие его.

Общественные блага: сложный друг переводчикам

Множество экономических благ — ограниченных в своем объеме вещей и действий (товаров и услуг), — которые используют люди для удовлетворения своих потребностей, можно классифицировать по разным основаниям. Поскольку связь с потреблением (удовлетворением потребностей) входит в само определение благ, неудивительно, что большинство их классификаций так или иначе соотнесено с потреблением. Общеизвестно разграничение благ производственного (промежуточного) и потребительского (конечного) назначения. По соотношению динамики спроса выделяют взаимодополняющие и взаимозаменяемые блага: на первые спрос растет (падает) одновременно, а применительно ко вторым при росте спроса на одно благо снижается спрос на другое. По реакции спроса на изменение доходов потребителей принято выделять наихудшие (inferior), нормальные и наилучшие (superior) блага; по возможности без издержек оценить качество намечаемого к покупке блага разделяют исследуемые (search), опытные (experience) и доверительные (credence) блага и т. д.

Ряд исследователей делят блага лишь на две разновидности: блага данного типа и все остальные. Так, К. Уланер говорит о существовании особых «отношенческих благ» (relational goods), понимая под ними то, что приносит индивиду удовлетворение при общении с другими (Uhlaner, 1989). К. Санштайн и Э. Улльманн-Маргалит предлагают выделять «солидарные блага» (solidarity goods), ценность которых увеличивается с ростом числа индивидов, приобретающих их (Sunstein, Ullmann-Margalit, 2001). К. Басу говорит об «ассоциативных благах», полезность которых для индивида зависит от социального статуса других владельцев (пользователей) подобных благ (Basu, 1989).

Сравнивая приведенные классификации благ (разумеется, их число значительно больше), нетрудно заметить, что некоторые из них базируются на свойствах самих благ, а другие — на особенностях внутреннего мира индивидов, их целей, предпочтений, ценностей и т. п. К первым, например, относится разделение благ производственного и потребительского назначения (использовать металлорежущий станок для непосредственного потребления довольно сложно), ко вторым, скажем, «ассоциативные блага» Басу: для отечественного потребителя с относительно невысокими доходами приобретение подержанной иномарки желательно, ибо повысит его статус в глазах окружающих, а для потребителя с высокими доходами такая покупка нежелательна, так как снизит его статус.

После этих вводных замечаний обратимся непосредственно к понятию «общественные блага» и смежному понятию «социально значимые блага» (merit goods). Общепринятое в настоящее время определение общественных благ (ОБ) посредством двух признаков — неисключаемости из потребления и неконкурентности потребления, как показано М. Пикхардтом (Pickhardt, 2006), предложил Р. Масгрейв в 1969 г. (Musgrave, 1969). Но впервые понятие ОБ (под именем «благ коллективного потребления», collective consumption goods) ввел в 1954 г. П. Самуэльсон. Он характеризовал их как блага, «которые все потребляют сообща, в том смысле, что потребление такого блага каждым индивидом не ведет к сокращению такого потребления любым другим индивидом» (Samuelson, 1954. P. 387)². Поскольку (предполагая существование функции общественной полезности) «ни одна децентрализованная система ценообразования не может служить для определения оптимальных уровней потребления» благ коллективного потребления (Ibid. Р. 388. — Курсив Самуэльсона), следует вывод, что это можно сделать в рамках централизованных расчетов. «При наличии достаточных знаний оптимальные решения всегда могут быть найдены посредством сканирования всех достижимых состояний мира и отбора одного из них, в наибольшей мере отвечающего постулированной функции этического благосостояния. Решение „существует"; проблема в том, как его „найти"» (Ibid. Р. 389).

Из приведенных положений ясно, что Самуэльсон прекрасно понимал чисто теоретический характер своего обоснования государственного вмешательства в экономику, подчеркивая это и предложенной «методикой» выявления оптимального уровня производства ОБ («сканирование всех достижимых состояний мира»), и обозначением функции этического благосостояния как «постулированной». В более близкие к нам времена от прямолинейной связи системы централизованных расчетов с государством предостерегал X. Вэриен: «Стандартная теория общественных благ не говорит о государственном вмешательстве, — она просто говорит, что в присутствии общественных благ рынки сами по себе не могут достичь эффективных результатов. Общепринятая экономическая теория молчит в ответ на вопрос, существует ли какой-то другой механизм, который при этом будет лучше рынка» (Varian, 1993. Р. 545).

Между тем читатели — как критики, так и последователи Самуэльсона — восприняли его аргументы всерьез, что породило широкую дискуссию. Не останавливаясь на ее деталях (подробный анализ см. в: Krepelka, 2007), приведем один сюжет, важный для дальнейшего обсуждения. Ставя под сомнение целесообразность оправдания государственного вмешательства через понятие ОБ, Дж. Марголис писал: «Против Самуэльсона говорят факты. Он утверждает, что коллективные блага не рационируются, — что использование блага [индивидом] А не налагает какие-либо издержки на [индивида] В. Ясно, что это не выполняется в случае таких общих услуг, предоставляемых государством, как образование, госпитали, скоростные автодороги, чьи ограниченные мощности — это темы ежедневной прессы. Верно ли это для более суверенных [для государства] функций правосудия и полиции? Напряженный календарь судебных заседаний определенно говорит о том, что использование этой функции А делает ее менее доступной для В... Вероятно, единственными благами, отвечающими определению Самуэльсона, являются национальная оборона и маяки. Маяк светит всем судам, когда линии не перегружены, и каждый получает полную меру защиты от военной машины» (Margolis, 1955. Р. 347-348). Увы, анализ истории функционирования маяков, проведенный позднее Р. Коузом, ясно показал, что маяки изначально были частными, а отнюдь не государственными предприятиями (Coase, 1974)³.

Вероятно, стремясь уйти от дискуссии об определениях ОБ, Масгрейв ввел понятие «социально значимые блага» (далее — СЗБ; буквально — «достойные», или «обладающие достоинствами», merit goods; иногда их называют «мериторные» или «опекаемые блага»). Он характеризует их как блага или желания (wants), которые «рассматриваются как столь значимые (so meritorious), что их удовлетворение обеспечивается посредством государственного бюджета и платы за частных потребителей» (Musgrave, 1959. Р. 13).

Это простое и ясное определение порождает, однако, отнюдь не простой (для ответа) вопрос: кем рассматриваются? Напрашивающийся (и часто даваемый) ответ — государством — сразу вступает в конфликт с принципом суверенности потребителя, который лучше, чем кто-либо, знает, что для него хорошо, а что плохо. Попытки принудить потребителя делать что-то конкретное в рамках границ свободы, очерченных правом⁴, означают явный выход за пределы последнего, что, разумеется, неприемлемо как для большинства исследователей, так и для граждан демократических стран, в которых, собственно, и развивалась обсуждаемая дискуссия.

При этом отметим, что доведение до индивидов более полной и правдивой информации, способной изменить их предпочтения в пользу выбора блага, которое государство полагает социально значимым, нарушением суверенитета не считается, как и любая правдивая реклама. Полемизируя с Дж. Хэдом, полагавшим, что «социально значимые блага могут быть определены как те, которые индивиды будут потреблять слишком мало из-за несовершенства знаний» и «сущность проблемы социально значимых благ конституируют нарушенные предпочтения» (Head, 1966. Р. 2-3), Ч. Маклюр писал: «Поскольку действия государства могут быть желательными из-за несовершенства знаний [потребителей], коррекция несовершенств в необходимой информации не означает нарушения суверенности потребителя. Вместе с тем авторитарные правительства могут нарушать суверенитет потребителей, даже если информация совершенна. Несовершенство информации и нарушение суверенитета потребителя суть два совершенно разных феномена» (McLure, 1968. Р. 477).

Несмотря на отмеченную неоднозначность трактовок понятия СЗБ⁵, оно прочно вошло в экономическую теорию, где зачастую рассматривается в одном ряду с понятием ОБ как его уточнение и расширение, по крайней мере в связи с логикой объективирования структуры государственных расходов. Однако налицо принципиально разный характер свойств, которые делают благо либо ОБ, либо СЗБ.

Еще в 1962 г. Хэд подчеркивал, что именно невозможность разделить ОБ на дискретные единицы, для которых можно установить цену, создает основные проблемы их поставки частными производителями (Head, 1962). Подобная неделимость есть характеристика блага как такового либо технологии его производства. Обратимся к такому примеру, как оборона страны. Из всех известных это благо наиболее близко по своим свойствам к ОБ: действительно, «потребление» национальной обороны одним индивидом не умаляет возможностей других пользоваться ею, и из-под ее действия практически невозможно исключить отдельного индивида.

Поэтому трудно согласиться с утверждением, что граница между частными и общественными благами не задана их свойствами, а «социально сконструирована» (socially constructed) (Malkin, Wildavsky, 1991): блага относятся к числу ОБ независимо от предпочтений и ценностей индивидов, благодаря их собственным свойствам. Социальная сконструированность, напротив, характеризует СЗБ: ведь признание наличия или отсутствия значимых последствий частного потребления есть следствие решения, принимаемого тем или иным индивидом. Если какой-то индивид решает, что некоторое благо (например, классическая музыка) недостаточно потребляется другими индивидами, то он может (при наличии «лишних» денег) начать субсидировать покупку билетов на концерты или оплачивать расходы на содержание симфонических оркестров и т. п.

Как справедливо заметил К. Викселль более века назад, «если любые государственные расходы должны быть оправданными, являются ли они вновь предложенными или уже существующими, должно быть в целом предположено, что эти расходы как таковые, независимо от средств покрытия этих издержек, направлены на деятельность, полезную обществу в целом, что осознано всеми классами без исключения. Если это не так, если большая или меньшая часть сообщества была безразлична или даже возражала против предложенной деятельности государства, тогда я не в состоянии понять, как последняя может быть рассмотрена как удовлетворяющая коллективную потребность в строгом смысле слова. Если такая деятельность вообще должна быть предпринята, она должна быть до времени оставлена частной инициативе (курсив мой. — В. Т.). Представляется вопиюще несправедливым (blatant injustice), если кого-то будут принуждать участвовать в издержках некоторой деятельности, которая не соответствует его интересам или даже диаметрально противоположна им» (Wickseil, 1896. Р. 89; цит. по: Krepelka, 2007. Р. 23).

Объявление того или иного блага социально значимым есть следствие дискреционного решения, независимо от того, принимается оно частным лицом либо государственным чиновником, под влиянием собственных убеждений и предпочтений или общественного мнения. Существует единственное основание, по которому можно сближать понятия ОБ и СЗБ: их производство сегодня в значительной мере осуществляется государством — либо непосредственно государственными предприятиями и учреждениями, либо за счет бюджетного финансирования. Однако этот признак в действительности слабо связан как с ОБ, так и СЗБ. Во-первых, частные блага, не являющиеся СЗБ, широко производятся на госпредприятиях (Besley, Coate, 1991; Fang, Norman, 2014 и др.); во-вторых, ОБ и СЗБ поставляются частными лицами и организациями (Demsetz, 1970; Bergstrom et al., 1986 и др.).

Общественные и социально значимые блага и теория госфинансов

Попытки объяснить и оправдать структуру бюджетных расходов (и шире — направлений деятельности государства) предпринимались еще в античности. Аристотель и Фома Аквинский (уже в Средние века) утверждали, что целью всей социальной и политической жизни служит общее благо (common good) (Lewis, 2006) — подлинное (bonum honestum), а не просто инструментальное благо, утрачивающее свою значимость по сравнению с различными конкретными благами.

Понятия ОБ и СЗБ предложили теоретики государственных финансов в середине 1950-х годов, стремясь объяснить и «объективировать» наблюдаемую неоднородность бюджетных расходов государств на производство или предоставление различных благ. Такое стремление вполне соответствовало мейнстриму того времени⁶, когда все связанное с «человеческим фактором» — неполнота информации, ненаблюдаемость действий, ограниченная рациональность, влияние социальных норм и ценностей на экономические решения и т. п. — рассматривалось как нечто маргинальное, «неправильное», отдаляющее экономическую науку от «физикалистского» идеала «настоящей» науки. Как писал Дж. Хаммел, «когда Пол Самуэльсон первым формализовал теорию общественных благ, это было время, когда многие экономисты, не раздумывая, подписались бы под тем, что Харольд Демсец назвал подходом нирваны... Демонстрации некоторого „провала рынка" по отношению к абстрактному оптимуму считалось достаточно, чтобы оправдать вмешательство государства. Экономисты полагали, что действующее без затрат (costless), всезнающее и благожелательное государство может легко и просто скорректировать любую ошибку» (Hummel, 1990. Р. 98).

Поэтому вполне естественные — в свете современного понимания роли социальных и политических факторов в принятии решений — попытки объяснить распространение государственного финансирования на сферы, которые лежат за пределами прямых функций государства в экономике, стремлением чиновников расширить свою «кормовую площадку» или повысить статус в иерархии, личными предпочтениями правителя и т. п. выглядели в то время совершенно неприемлемыми. Напомним, что агентская модель (Ross, 1973), теории бюрократии (Niskanen, 1971), государственного регулирования (Stigler, 1971), нерыночных ошибок (Wolf, 1979; Le Grand, 1991 и др.), политического бизнес-цикла (Nordhaus, 1975) и другие релевантные тематике государственных финансов подходы были созданы после введения понятий ОБ и СЗБ. При этом они предлагали более убедительные и проверяемые объяснения наблюдаемых неоднородностей в расходных частях государственных бюджетов с использованием политических и институциональных факторов (Tridimas, 2001; Keefer, Khemany, 2003; Shelton, 2007 и др.), чем объяснения, основанные на характере производимых благ.

Означает ли это, что сегодня проблематика ОБ и СЗБ стала предметом истории экономической мысли и утратила свою актуальность? В целом, с нашей точки зрения, да, хотя как минимум одна теоретическая проблема здесь имеется. Речь идет о существовании негосударственных механизмов поставки ОБ (и СЗБ), гипотетический характер которых подчеркивал Вэриен в 1993 г. (см. выше).

По нашему мнению, один такой механизм связан с базовыми свойствами ОБ. Действительно, если, по определению, все потребители получают равное количество ОБ, то не достаточно ли произвести такое благо только для одного потребителя, тогда все остальные получат точно такое же его количество: согласно определению ОБ, добавление еще одного потребителя не уменьшает количество блага, достающееся каждому. Кроме того, такое добавление не увеличивает издержки его производства для первого потребителя, так что потери единственного заказчика этого блага от присоединения к его использованию посторонних могут иметь лишь психологический характер.

Подчеркнем, что у производителя ОБ не возникают издержки упущенной выгоды, поскольку, независимо от того, заказано это благо единственным потребителем или целой группой, он принял решение произвести его по предложенной цене. Конечно, психологические издержки покупателя значимы, но они явно меньше экономических потерь, подразумеваемых в связи с проблемой безбилетника. Таким образом, существует альтернатива государственному производству ОБ — их частная поставка одному заказчику, неважно, индивиду или владельцу (руководителю) какой-то организации.

Отметим, что такой механизм может работать при двух условиях: 1) речь идет о «чистых» ОБ и 2) найдется покупатель, высоко оценивающий такое благо и способный оплатить издержки его производства. Однако ОБ фактически — это идеальные объекты (Ver Eecke, 1999), подобные, скажем, абсолютно твердому телу в физике; реально существующие блага лишь в большей или меньшей степени приближаются к ним. Не значит ли это, что предложенный механизм — также чистая абстракция и в реальности не существует?

Вернемся к примеру обороны (скажем, какого-то средневекового) государства. Его правитель, безусловно, нуждался в защите от внешних посягательств — и себя лично, и своей семьи, и своих богатств. Поэтому для него такая защита — путем создания собственной армии или посредством покупки услуг наемников — становилась частным благом. Однако поскольку источником его благосостояния была прибыль, создаваемая гражданами его государства, часть которой правитель изымал в форме налогов, он был вынужден защищать и подданных, хотя тогда технология защиты позволяла оставить большинство их вне «охранной зоны». Однако если некий город по тем или иным причинам «выпадал» из-под защиты правителя, его обитатели сталкивались с той же проблемой, и городские лидеры легко приходили к мысли, что коллективная защита эффективнее, чем индивидуальная. Соответственно под защитой оказывались обитатели города, которые не участвовали в ее финансировании (например, преступники, слуги и т. п., не платившие налоги).

Этот пример показывает, что инициаторами (или заказчиками) производства благ, получивших впоследствии наименование общественных, нередко становились частные лица или члены государства (как организации). Они испытывали острую потребность в благе, существовавшая технология производства которого не позволяла удовлетворять только их личные потребности, не предоставляя одновременно это благо ipso facto своего производства (в том или ином объеме) не членам государства.

При современных технологиях обороны «исключить» какой-то регион страны из-под ее действия в принципе возможно, даже из-под «ядерного зонтика»: известно, что в СССР наиболее надежно защищаемым районом была Москва. А ведь оборона страны — благо, наиболее близкое к определению ОБ в экономической теории.

Существуют ли страны, правительства которых считают, что нет необходимости стимулировать своих граждан переходить к более высокому уровню потребления тех или иных благ? Иными словами, могут ли быть страны, в которых нет СЗБ? С нашей точки зрения, это возможно. Дело в том, что оценка тех или иных последствий потребления различных благ как социально значимых либо не обладающих такими свойствами есть результат дискреционного решения чиновников (особенно, если в стране отсутствуют каналы воздействия граждан на решения правительства). Поэтому специальная экономическая теория СЗБ, которая объясняла и предсказывала бы состав и масштабы сектора, производящего СЗБ за счет бюджетного (со) финансирования, и указывала бы при этом на объективные основания его параметров, может существовать только при условии включения в число объясняющих переменных факторов политического устройства страны. При этом вполне возможно, что для разных типов стран, выделяемых по параметрам политического устройства, значимыми окажутся разные факторы.

В странах с развитой демократией, сильными организациями гражданского общества на масштабы сектора СЗБ могут влиять национальные традиции, системы ценностей социальных групп, свобода прессы и т. п., хотя и в них объявление того или иного блага социально значимым может оказаться результатом спланированной политической кампании, преследующей сугубо частные интересы (Hilgartner, Bosk, 1988). В странах с авторитарными режимами на сектор СЗБ могут влиять личные пристрастия автократа, его стремление повысить свой престиж среди мировых лидеров (или отсутствие такого стремления), уровень зависимости страны от внешней поддержки и помощи и др.

Еще один важный фактор — характер экономики страны: имеет она преимущественно рентный либо производящий характер. В первом случае любые внешние эффекты от потребления «традиционных» СЗБ — образование, культура, здравоохранение — будут сказываться на экономических результатах в значительно меньшей степени, чем в экономике, создающей прибыль (в экономическом смысле слова), где важны развитие производительного (по У. Баумолю) предпринимательства, креативность и т. п. Если рентный характер экономики сочетается с авторитарным режимом (обоснования такой связи см. в: Ross, 2001), то у автократа появляются «объективные» причины для сужения сектора СЗБ, поскольку его продукция мало пополняет доходы бюджета (в значительной мере — доходы автократа).

Подведем некоторые итоги. Анализ показывает, что понятия ОБ и СЗБ сегодня не относятся к числу базовых при объяснении природы государственных финансов. Будучи актуальными на определенном этапе развития теории последних, эти понятия вошли в состав современной экономической теории, однако не играют в ней ключевой роли. Политические и институциональные факторы⁷ предлагают гораздо более обоснованную модель функционирования государственного сектора экономики, включая вариации в составе и масштабах бюджетных расходов.

Однако в последние годы в нашей стране возникло направление исследований, нацеленное на возврат к трактовкам государственных финансов полувековой давности. Это, в частности, «экономическая социодинамика» (Гринберг, Рубинштейн, 2000), включающая теорию «опекаемых благ» (Рубинштейн, 2008 и др.). Одно из положений этого подхода формулируется как «парадокс публичных благ»: «С одной стороны, „фрирайдерство" обусловливает нулевую оценку индивидуальной полезности общественных товаров, а тем самым и пулевую общественную ценность этих благ... С другой стороны, публичные блага, являясь теоретически очевидным объектом государственной активности, должны обладать ненулевой общественной ценностью» (Рубинштейн, 2007. С. 10). Утверждение о том, что «общественные товары» имеют нулевую оценку индивидуальной полезности, Рубинштейн обосновывает тем, что индивиды массово отказываются платить за предоставление им ОБ. Для разрешения этого «парадокса» предлагается приписать государству знание «несводимого интереса», которого нет ни у одного члена общества, но который есть у «общества в целом», то есть «общественного интереса»: «В условиях „фрирайдерства" ненулевая общественная ценность публичных благ может быть только тогда, когда существует автономный общественный интерес» (Рубинштейн, 2007. С. 11).

Приведенные положения свидетельствуют об отсутствии глубокого анализа ситуации. Неготовность платить за что-то не означает, что это что-то имеет нулевую полезность. Принимая решение о покупке, индивид исходит не только из полезности (предпочтений), но и из бюджетного ограничения. Если, скажем, житель Москвы, обитающий в коммунальной квартире, не готов платить много миллионов рублей за отдельную квартиру, это не значит, что последняя имеет для него нулевую полезность. Соответственно фрирайдерство говорит не о нулевой индивидуальной полезности, а о вполне рациональной неготовности платить за эту (ненулевую!) полезность, предполагая, что она и так достанется фрирайдеру, только бесплатно.

Далее, отметив, что Самуэльсон (прекрасно понимавший, что неготовность платить и нулевая полезность суть разные вещи) оценил высказываемую неготовность платить как сознательно подаваемый ложный сигнал (Samuelson, 1954. Р. 388), Рубинштейн делает неожиданный — и неверный! — вывод: «Стремление преодолеть парадокс публичных благ... привело к другому противоречию. Оно состоит в том, что, применяя теорию субъективной полезности, Самуэльсон допускает наличие объективных преференций...» (Рубинштейн, 2007. С. 11). Ложность этого вывода связана с тем, что нет дихотомии «субъективные/объективные» предпочтения: все предпочтения субъективны. Существует дихотомия «реальные (субъективно ощу-щаемые)/высказываемые (проявляемые)» предпочтения: и те и другие субъективны, но последние учитывают ресурсные ограничения и иные внешние для субъекта моменты (например, ненулевую вероятность того, что если он выразит готовность заплатить за ОБ, то его заставят сделать это), в силу чего отличаются от реальных.

Не замечая сделанной подмены понятий, Рубинштейн продолжает следовать собственной логике. В результате он приходит к выводу, что содержанием «автономного общественного интереса» оказываются «общественные товары» и «мериторные блага».

Общественные интересы: существующие вне людей или вырабатываемые людьми?

Понятие «общественные интересы» (ОИ) используется в различных социальных науках, а также в политической практике. При этом их трактовка даже внутри одной сферы применения неоднозначна. Поскольку, как справедливо замечает Р. Бокс, «неопределенное значение общественного интереса позволяет использовать его для оправдания индивидуальных или групповых предпочтений или для недемократического использования государственной власти» (Box, 2007. Р. 585-586), это понятие наиболее детально проработано в рамках политической теории. Так, К. Кокрейн выделяет четыре трактовки ОИ:

1. «нормативную», в которой ОИ выступают этическим стандартом оценки различных политик;
2. «аболиционистскую», отрицающую оправданность использования этого понятия;
3. «процессную», связывающую содержание ОИ с параметрами политических процессов и имеющую три разновидности:
   • «сумма» интересов различных индивидов и групп,
   • результат борьбы (clash) противоречивых интересов,
   • результат согласования интересов в рамках демократической честной процедуры (fair procedure);
4. «консенсуальную», где ОИ характеризуются как неясное (vague), но важное понятие, означающее общественные дебаты относительно общественных ценностей (Cochran, 1974. Р. 331).

Более развернутую теоретическую типологию трактовок ОИ разработал Б. Митник. Он связал содержание этого понятия с хорошо знакомой экономистам категорией предпочтений (не указав, правда, идет речь о выявленных или невыявленных предпочтениях). В качестве оснований частичных классификаций он выделил различные сочетания субъектов предпочтений, степени согласованности отдельных систем предпочтений, а также степень включенности субъектов в процесс формирования общественного интереса. По сравнению с другими имевшимися на момент ее создания и более поздними типология Митника, безусловно, проработана и обоснована наиболее детально. К сожалению, она мало известна современным исследователям — как зарубежным⁸, так и — особенно — отечественным.

Отметим, что ни одна классификация трактовок ОИ не включает их понимание как объективных. Дело в том, что такое понимание было свойственно так называемым органическим (или организменным) теориям общества и государства, восходящим к античным (прежде всего Платону) и немецким философам (Гоббсу, Шеллингу, Гегелю) и разработанным преимущественно немецкоязычными политическими мыслителями — А. Мюллером, Ф. Ратцелем, Й. К. Блунчли и др. (Анализ этих теорий см. в: Сокег, 1910; McCloskey, 1963; Bassin, 1987; Rosser, 2014 и др.)

Так, по мнению Мюллера, государство — это «онтологическая необходимость, обосновывающая (validating) индивидуальное существование всех и каждого. Оно существует до индивидов, оно выше их в экзистенциальной ценности и оно одно доставляет смысл их жизней» (цит. по: Vallianos, 2013. Р. 199). Понятно, что при такой трактовке у государства неизбежно есть собственные интересы, которые могут не иметь ничего общего с интересами людей, приобретая по сравнению с последними «объективный» характер, в то время как люди становятся не более чем «винтиками», функция которых — обеспечивать интересы самодовлеющего государства.

Вероятно, через Гегеля, как одного из «трех источников и трех составных частей», представления об объективности общественных (читай — государственных) интересов вошли в состав марксизма, а также теорий «реальной политики», Realpolitik (Palan, Blair, 1993). Здесь объективность общественных (и шире — системных) интересов часто обосновывают тем, что в случае недостижения определенных параметров социальных систем их существование может прекратиться. «Социальный порядок, эффективность, прибыльность и конкурентоспособность — это системные требования, без выполнения которых систему ждет коллапс или, по крайней мере, снижение уровня ее интеграции („системности")» (Becker, 2009. Р. 27). Однако убедительность такой аргументации ослабляется тем, что разные участники социальных систем не одинаково оценивают индивидуальную полезность их существования. Для одних снижение уровня системности (тем более — коллапс системы) грозит запретительно высокими издержками, а для других таковыми выступают их индивидуальные издержки, обусловленные существованием системы (при невозможности ее покинуть). Поэтому оценка У. Бекером таких интересов как «объективных» означает отождествление объективности с субъективными полезностями индивидов, благосостояние которых, по их мнению, выше в рамках данной социальной системы, чем вне нее (как правило, это те, кто занимает руководящие позиции в государственной иерархии).

Иной подход к обоснованию объективности (и «несводимости», или «автономности») общественных интересов связан с апеллированием к целостности социальных систем. Так, С. Кирдина пишет: «У целого имеются особые свойства, отличные от свойств частей. Но если следовать этой логике, тогда и потребности общественного целого должны качественно отличаться от потребностей образующих его индивидов» (Кирдина, 2008. С. 152). Такое обоснование, однако, содержит логический пробел: действительно, любая целостность по определению имеет некоторые эмерджентные свойства, которых нет ни у одной ее части, — иначе она не целостность. Однако никто не доказал (и вряд ли сможет), что среди эмерджентных свойств общества есть свойство «иметь потребности»; в цитированном утверждении это свойство постулируется, произвольно приписывается обществу, хотя его существование требует эмпирического доказательства (или подтверждения).

Итак, мы видим, что автономность и объективность ОИ — либо недоказанная гипотеза, либо произвольный постулат. Какова же их действительная онтология? С нашей точки зрения, наиболее близко к реальности «процессное» понимание ОИ (из числа выделенных Кокрейном 30 лет назад) в современной трактовке теории «убеждающей демократии» (deliberative democracy⁹) (Bohman, 1998; Dryzek, 2000; 2005 и др.). Его суть в том, что ОИ вырабатываются (или не вырабатываются) в процессе обсуждения среди групп индивидов, которых может затронуть намечаемое действие, причем в ходе такого обсуждения — не переговоров или торга! — идет не поиск компромисса, а процесс взаимного убеждения сторон в корректности того или иного варианта. Естественно, здесь могут возникать и новые варианты.

Есть ли гарантии успешности подобных обсуждений, то есть выработки единых, разделяемых их участниками представлений, интересов и предпочтений? Конечно, таких гарантий нет. Это означает, что возможны ситуации (иногда даже целые страны), когда фактически нет общественных интересов. Это прежде всего страны, где общества идеологически разделены, а процедуры обсуждения несовпадающих точек зрения отсутствуют, где сама возможность широко высказывать «отклоняющиеся» позиции реализуется лишь «на кухне» или в Интернете. В таких странах (и ситуациях) широкая пропаганда одной точки зрения (при невозможности столь же широко высказывать другие и публично обсуждать их на разных площадках) может обеспечить «общественный интерес» как мнение большинства, однако за негативные последствия его реализации платить придется, скорее всего, всем, кроме самих «пропагандистов».

---

Наш анализ показал, что связь между понятиями общественных и социально значимых благ, с одной стороны, и общественных интересов — с другой, имеет постулируемый (но эмпирически не подтвержденный) характер. Трактовка общественного интереса как над- (или вне-) индивидуального, автономного от людей, фактически воспроизводит логику органических теорий государства, существовавших в XIX в. и практически забытых сегодня в силу их очевидного расхождения с реальностью. Попытки связать структуру бюджетных расходов с «объективной» общественной заинтересованностью в производстве общественных и — особенно — социально значимых благ не учитывают ресурсных, институциональных и политических факторов, специфичных для разных стран. Между тем именно они, а не характеристики различных благ как общественных или социально значимых, влияют на реальные бюджетные процессы. Вот почему теория государственных финансов, создаваемая усилиями многих исследователей, базируется на этих факторах, а не на свойствах благ, производимых в различных экономиках.

---

¹ Расширение имеет, разумеется, чисто эгоистическую основу в виде стремления чиновников (государственных служащих) увеличить объем ресурсов, которыми они распоряжаются, для повышения своего социального статуса и роста собственного благосостояния.

² До 1969 г. существовали иные трактовки термина ОБ. Например, Дж. Бьюкенен понимал его так: «Любое благо или услуга, которое определенная группа или сообщество решила, по той или иной причине, производить посредством коллективной организации, будет определяться как общественное» (Buchanan, 1967. Р. 11).

³ Ситуацию с национальной обороной мы рассмотрим ниже.

⁴ Именно правом, а не конкретными законами, которые, как ясно показывает история тоталитарных режимов, могут быть неправовыми.

⁵ Как отмечает Р. Мендоза, через полвека после введения понятия СЗБ «остаются предметом значительных дебатов. Они все еще столь же „расплывчаты", как и тогда, когда Масгрейв предложил их, и многие экономисты продолжают сопротивляться их применению в теории и на практике» (Mendoza, 2011. Р. 276). Аналогично, О. Бычкова подчеркивает, что, «как и в случае с коллективными желаниями (communal wants), социально значимые блага остаются не общепринятым понятием в экономическом анализе» (Bychkova, 2008. Р. 21).

⁶ Мейнстрим отличается от других исследовательских программ и парадигм тем, что в нем нет «жесткого ядра», которое выступает объектом защиты его сторонниками. Это своеобразная медиана исследовательских подходов, то есть некоторый агрегат из способов экономического анализа, реализуемых на практике большинством исследователей. Поэтому мейнстрим весьма гибкий, легко вбирает в себя новшества, которые получают широкое распространение среди исследователей.

⁷ Их подробное обсуждение выходит за рамки этой статьи.

⁸ Эта работа не упомянута, например, в посвященной одноименной проблематике статье А. Вольфсона, одного из редакторов американского журнала «Общественный интерес» (The Public Interest) (Wolfson, 2007).

⁹ Переводится также как «переговорная демократия», «демократия обсуждений», «делиберативная демократия».

---

Гринберг Р., Рубинштейн А. (2000). Экономическая социодинамика. М: ИЭС-ПРЕСС. [Greenberg R., Rubinstein А. (2000). Economic Socio-dynamics. Moscow: IESPRESS.]

Кирдина С. Г. (2008). Социальный интерес, государство и экономическая политика // Экономический вестник Ростовского государственного университета. Т. 6, № 4. С. 148-156. [Kirdina S. G. (2008). Social Interest, State, and Economic Policy // Ekonomicheskiy Vestnik Rostovskogo Universiteta. Vol. 6, No 4. P. 148 — 156.]

Рубинштейн А. Я. (2007). К вопросу расширения «Чистой теории общественных расходов» (научный доклад). М.: ИЭ РАН. [Rubinstein A. Ya. (2007). Toward Enlargement of "Pure Theory of Public Expenditures". Moscow: IE RAS Publ.]

Рубинштейн А. Я. (2008). К теории рынков «опекаемых благ» (научный доклад). М.: ИЭ РАН. [Rubinstein A. Ya. (2008). Toward the Theory of Merit Goods' Markets. Moscow: IE RAS Publ.]

Bassin M. (1987). Imperialism and the Nation State in Friedrich Ratzel's Political Geography // Progress in Human Geography. Vol. 11, No 4. P. 473 — 495.

Basu К. A. ("1989). Theory of Association: Social Status, Prices and Markets // Oxford Economic Papers. Vol. 41, No 4. P. 653 — 671.

Becker U. (2009). Open Varieties of Capitalism. Continuity, Change and Performances. Houndmills: Palgrave Macmillan.

Bergstrom Т., Varian H. R., Blume L. (1986). On the Private Provision of Public Goods // Journal of Public Economics. Vol. 29. P. 25 — 49.

Besley Т., Coate S. (1991). Public Provision of Private Goods and the Redistribution of Income // American Economic Review. Vol. 81, No 4. P. 979 — 984.

Bohman J. (1998). Survey Article: The Coming of Age of Deliberative Democracy // Journal of Political Philosophy. Vol. 6, No 4. P. 400-425.

Box R. C. (2007). Redescribing the Public Interest // Social Science Journal. Vol. 44, No 4. P. 585-598.

Buchanan J. (1967). Public Finance in Democratic Process. Chapel Hill: Univ. of North Carolina Press.

Bychkova O. (2008). Categories of Goods in Economics and Public Choice Literature, Applied to Heat and Water Utilities. St. Petersburg: European University, http:// blogs.helsinki.fi/respublica/files/2008/08/chapter-2_0808.pdf.

Coase R. H. (1974). The Lighthouse in Economics // Journal of Law and Economics. Vol. 17, No 2. P. 357-376.

Cochran С. E. (1974). Political Science and "The Public Interest" // Journal of Politics. Vol. 36, No 2. P. 327-355.

Coker F. W. (1910). Organismic Theories of the State: Nineteenth Century Interpretations of the State as Organism or as Person. N. Y.: Columbia University; Longmans; Green & Co. http://archive.org/stream/organismictheoriOOcokeuoft/organismic-theor iO Ocokeuof t_dj vu. tx t.

Demsetz H. (1970). The Private Production of Public Goods // Journal of Law and Economics. Vol. 13, No 2. P. 293-306.

Dryzek J. S. (2000). Deliberative Democracy and Beyond: Liberals, Critics, Contestations. Oxford: Oxford University Press.

Dryzek J. S. (2005). Deliberative Democracy in Divided Societies: Alternatives to Agonism and Analgesia // Political Theory. Vol. 33, No 2. P. 218-242.

Fang H.y Norman P. (2014). Toward an Efficiency Rationale for the Public Provision of Private Goods // Economic Theory. Vol. 56, No. 2. P. 375-408.

Head J. G. (1962). Public Goods and Public Policy // Public Finance. Vol. 17, No 3. P. 197-219.

Head J. G. (1966). On Merit Goods // Finanzarchiv. Public Finance Analysis. New Series. Bd. 25, H. 1. P. 1-29.

Hilgartner S., Bosk C. (1988). The Rise and Fall of Social Problems: A Public Arena Model // American Journal of Sociology. Vol. 94, No 1. P. 53—78.

Hummel J. R. (1990). National Goods versus Public Goods: Defense, Disarmament, and Free Riders // Review of Austrian Economics. Vol. 4. P. 88 — 122.

Keefer P., Khemany S. (2003). The Political Economy of Public Expenditures. Mimeo. Washington, DC: World Bank.

Krepelka J. (2007). Public Goods and Private Preferences: Are They Reconcilable? / University of Geneva. Mimeo. Geneva: University of Geneva.

Le Grand J. (1991). The Theory of Government Failure // British Journal of Political Science. Vol. 21, No 4. P. 423-442.

Lewis B. (2006). The Common Good in Classical Political Philosophy // Current Issues in Catholic Higher Education. Vol. 25, No 1. P. 25-41.

Malkin J., Wildavsky A. (1991). Why the Traditional Distinction between Public and Private Goods Should Be Abandoned // Journal of Theoretical Politics. Vol. 3, No 4. P. 355-378.

Margolis J. (1955). A Comment on the Pure Theory of Public Expenditure // Review of Economics and Statistics. Vol. 37, No 4. P. 347—349.

McCloskey H. J. (1963). The State as an Organism, as a Person, and as an End in Itself // Philosophical Review. Vol. 72, No 3. P. 306-326.

McLure С. E., Jr. (1968). Merit Wants: A Normatively Empty Box // Finanz Archiv. Public Finance Analysis. New Series. Bd. 27, H. 3. P. 474 — 483.

Mendoza R. L. (2011). Merit Goods at Fifty: Reexamining Musgrave's Theory in the Context of Health Policy // Review of Economic and Business Studies. Vol. 4, No 2. P. 275-284.

Musgrave R. (1959). The Theory of Public Finance. N.Y.: McGraw-Hill.

Musgrave R. A. (1969). Provision for Social Goods // Public Economics: An Analysis of Public Production and Consumption and Their Relations to the Private Sectors / H. Guitton, J. Margolis (eds.). L.: Macmillan. P. 124-144.

Niskanen W. (1971). Bureaucracy and Representative Government. New York: Aldine.

Nordhaus W. D. (1975). The Political Business Cycle // Review of Economic Studies. Vol. 42, No 2. P. 169-190.

Palan R. P., Blair В. M. (1993). On the Idealist Origins of the Realist Theory of International Relations // Review of International Studies. Vol. 19, No 4. P. 385—399.

Pickhardt M. (2006). Fifty Years after Samuelson's "Pure Theory of Public Expenditure". What Are We Left with? // Journal of the History of Economic Thought. Vol. 28, No 4. P. 439-460.

Ross M. L. (2001). Does Oil Hinder Democracy? // World Politics. Vol. 53, No 3. P. 325-361.

Ross S. A. (1973). The Economic Theory of Agency: The Principal's Problem // American Economic Review. Vol. 63, No 2. P. 134 — 139.

Rosser C. (2014). Johann Caspar Bluntschli's Organic Theory of State and Public Administration // Administrative Theory and Praxis. Vol. 36, No 1. P. 95 — 110.

Samuelson P. A. (1954). The Pure Theory of Public Expenditure // Review of Economics and Statistics. Vol. 36, No 4. P. 387-389.

Shelton C. A. (2007). The Size and Composition of Government Expenditure // Journal of Public Economics. Vol. 91, No 11-12. P. 2230-2260.

Stigler G. J. (1971). The Theory of Economic Regulation // The Bell Journal of Economic and Management Science. Vol. 2, No 1. Spring. P. 3—21.

Sunstein C. R., Ullmann-Margalit E. (2001). Solidarity Goods // Journal of Political Philosophy. Vol. 9, No 2. P. 129-149.

Tridimas G. (2001). The Economics and Politics of the Structure of Public Expenditure // Public Choice. Vol. 106, No 3-4. P. 299-316.

Uhlaner C. J. (1989). Relational Goods and Participation: Incorporating Sociability into a Theory of Rational Action // Public Choice. Vol. 62, No 3. P. 253—285.

Vallianos P. S. (2013). Romanticism and Politics: from Heinrich Heine to Carl Schmitt — and Back Again // Historical Review/La Revue Historique. Vol. 10. P. 189—218. http://historicalreview.org/index.php/historicalReview/article/view/311.

Varian H. (1993). Markets for Public Goods? // Critical Review. Vol. 7, No 4. P. 539-557.

Ver Eecke W. (1999). Public Goods: An Ideal Concept // Journal of Socio-Economics. Vol. 28, No 2. P. 139-156.

Wickseil К. (1896) [1958]. A New Principle of Just Taxation // Classics in the Theory of Public Finance / R. A. Musgrave, A. T. Peacock (eds.). L.: Macmillan. P. 72 — 118.

Wolf C. (1979). A Theory of Nonmarket Failure: Framework for Implementation Analysis // Journal of Law and Economics. Vol. 22, No 1. P. 107—139.

Wolfson A. (2007). Public Interest Lost? // Daedalus. Vol. 136, No 4. P. 20-29.