Понять неформальное

Заостровцев А.П.
к.э.н., проф. департамента экономики
Национального исследовательского университета
«Высшая школа экономики» (Санкт-Петербург)
научный сотрудник Центра исследований модернизации
Европейского университета в Санкт-Петербурге

Автор рассматриваемой книги поставил перед собой очень сложную задачу: определить, что такое «неформальные институты» (НФИ) и как они проходят свой «жизненный цикл». В книге справедливо отмечается, что неформальные институты часто определяют, просто перечисляя их формы или, иными словами, более или менее различимые образы, в каких они являют себя миру. В качестве подтверждения приводится ссылка на статью Д. Норта (в сущности, его лекцию на церемонии вручения Нобелевской премии по экономике в 1993 г.), где в связи с НФИ речь идет о нормах поведения, конвенциях, самоустанавливающихся кодексах поведения, а также механизмах принуждения к их исполнению. В. Тамбовцев делает вывод, что Норт следует социологическому определению неформальности (Тамбовцев, 2014. С. 6).

НФИ, действительно, не повезло с конкретизацией. Обратимся к фундаментальной работе Э. Фуруботна и Р. Рихтера «Институты и экономическая теория». В ней институты определяются как «набор формальных и неформальных правил» (Фуруботн, Рихтер, 2005. С. 8). Далее мы узнаем, что «лакуны в системе формальных ограничений в некоторой степени заполняются неформальными правилами». При этом их соблюдение не может быть полностью (курсив мой. — А.З.) защищено законом. Вскользь утверждается, что для формальной организации жизненно важно иметь неформальные правила. Говорится, что в обеих сферах (политике и экономике. — А.З.) они появляются в результате действия «невидимой руки». Затем упоминается концепция порядка как набора формальных и неформальных правил. Далее читатель может обратить внимание на ссылки на три источника, где по-разному трактуются неформальные правила. И, наконец, таковые относятся к числу издержек, препятствующих смене страны гражданами (Фуруботн, Рихтер, 2005. С. 22, 27, 31, 350, 352, 524). Согласимся, что этого мало для книги объемом 700 страниц, специально посвященной достижениям новой институциональной теории.

В предисловии к книге Handbook of New Institutional Economics К. Менар и М. Ширли также определяют неформальные институты методом перечисления кейсов: нормы образа действий, убеждения, мыслительные и поведенческие привычки (Menard, Shirley, 2008. P. 1). Неформальным институтам вроде бы больше повезло в главе «Экономическая социология и новая институциональная экономика», где В. Ни и Р. Сведберг посвящают целый раздел «неформальным институциональным элементам», но из него мы лишь узнаем, что «нормы — это неформальные правила, которые продвигают, мотивируют и управляют совместными действиями членов сплоченных групп, включая попытки реализовать их интересы» (Nee, Swedberg, 2008. P. 803). Если же обратиться, допустим, к насыщенному институциональным анализом учебнику микроэкономики С. Боулза, то там вообще нет упоминания о НФИ — только приведенное в нем определение институтов включает, наряду с прочим, неформальные правила и соглашения (Боулз, 2011. С. 46).

Такой подробный экскурс понадобился, чтобы показать: порой в самых престижных изданиях по вопросам институциональной теории нельзя найти четкого определения НФИ и даже просто получить развернутое представление о том, что это такое. В рецензируемой книге приведен ряд источников, где значительное место уделено исследованию природы и структуры НФИ. В то же время сам автор внес значительный вклад в эту область. По определению Тамбовцева, «неформальными являются институты, включающие неспециализированные МППИ¹» (Тамбовцев, 2014. С. 45). Неспециализированное принуждение означает, что гаранты правил (институтов) не заняты постоянно в данном качестве.

Классификация НФИ идет сразу по двум признакам: по форме принуждения (неспециализированное) и по форме репрезентации (ментальная или системная). НФИ могут иметь место в двух случаях: когда неспециализированная форма принуждения сочетается с ментальной репрезентацией (имплицитным пониманием, разделяемым членами какого-нибудь сообщества); когда неспециализированная форма принуждения сочетается с системной репрезентацией, которая включает как внешнюю знаковую, так и внутреннюю ментальную (Тамбовцев, 2014. С. 45-46).

Проиллюстрировать НФИ можно с помощью довольно свежего кейса (их, кстати, на наш взгляд, не хватает в самой книге, что затрудняет ее восприятие): нападение на редакцию парижского журнала Charlie Hebdo в январе 2015 г. Если отбросить возможные связи нападавших с ИГИЛ как с протогосударством, то функцию исполнения наказания за нарушение непреложного для мусульман правила (недопустимо оскорблять пророка Мухаммеда) взяли на себя не представители профессиональной организации, а любители с очень высокой склонностью к «альтруистическому принуждению» (термин Тамбовцева). По этому признаку почитание (если угодно, святость) Мухаммеда следует отнести к неформальному институту (естественно, наличествующему только в мусульманской среде, но не во французском обществе в целом). К тому же основное доказываемое положение в рассматриваемой работе заключается в том, что гнев, порождающий намерение наказать нарушителей НФИ, есть следствие когнитивного диссонанса, или фрустрации от несовпадения ожиданий и фактического положения дел (Тамбовцев, 2014. С. 50).

Попутно отметим, что из такого определения НФИ вытекает, что неформальность института зависит от состояния социального устройства. Во Франции почитание пророка и недопустимость его оскорбления — ограниченный мусульманским сообществом неформальный институт в силу утвердившихся в стране прав человека (либертарианцы сказали бы здесь о его праве на самого себя, самопринадлежности) и отделения религиозных институтов от государственных. Однако в Саудовской Аравии тот же самый институт вполне формальный, ибо наказание за соответствующее нарушение возложено на государство и его специализированные органы².

Что касается критерия, на основе которого НФИ, в свою очередь, делятся на два подвида, то здесь все сложнее. Можно ли считать «святость пророка» ментальной или системной репрезентацией? Коран (само это слово происходит от арабского «чтение вслух»), как известно, был составлен со слов пророка его последователями (сахабами) и несколько позже стал каноническим текстом. Однако Коран (единственная священная книга мусульман) обращается к людям от имени бога (аллаха) и, естественно, не содержит прославления посредника. Оставим ответ на поставленный вопрос для дальнейших дискуссий. Наша цель в другом: показать, как сложно разграничить то, что автор именует ментальной и системной репрезентациями.

Заслуживает признания стремление автора отделить НФИ от смежных понятий, через которые их часто определяют. К таковым относятся социальные нормы, ценности, практики, культура, социальный капитал и доверие. Некоторые аргументы автора против смешения понятий звучат убедительно, другие требуют дополнительного осмысления или уточнения. Однако укажем на главную проблему.

Если мы определяем НФИ как феномен, который готовы защищать и принуждать к исполнению заложенных в нем императивов любители (не аффилированные с государственной функцией акторы), то можно ожидать их готовность действовать аналогичным образом и в отношении смежных понятий. Например, согласно Тамбовцеву, ценности однозначно не относятся к НФИ. Это обобщенные характеристики состояний индивида, доставляющие ему удовлетворение или удовольствие (Тамбовцев, 2014. С. 80). А вдруг кто-то вне рамок своих служебных (профессиональных) обязанностей возьмется принуждать других следовать им и добровольно станет их гарантом? Можно вспомнить подзабытую комедию Ю. Мамина «Бакенбарды» и т. д.

Глава о методах анализа НФИ (их выявления, идентификации и измерения), возможно, наиболее интересна для тех, кто вовлечен в такого рода исследования. В книге они найдут детальный обзор различных подходов к каждому компоненту указанной триады. Общий вывод автора таков: «В целом, сопоставляя известные на сегодня методы выявления и идентификации НФИ и связанных с ними феноменов, можно заключить, что последние развиты больше, чем первые. Что же касается измерения НФИ, то здесь ситуация неоднозначна» (Тамбовцев, 2014. С. 117).

Не вдаваясь в анализ конкретных вопросов, возникающих при исследовании НФИ, заметим, что экспериментальная экономика обречена вечно сталкиваться с проблемой недостоверности результатов в связи с осознанием игрового характера процесса участниками эксперимента (опыты с животными лишены этого недостатка, так как они не отличают игру от реальности). Возьмем игру «общественное благо», о которой говорится в книге. Согласно приведенным в ней экспериментальным данным, участники готовы выделять в общественный фонд 50% полученных средств при условии, что они будут иметь некую долю от вклада всех прочих участников (Тамбовцев, 2014. С. 109, 111). Однако в реальности даже религиозные общины распадаются из-за эффекта безбилетника (примером могут служить духоборы в Канаде), не говоря о прочих не связанных общей идеей гетерогенных территориальных сообществах.

Идентифицировать социальную норму на основе игровых решений людей трудно, а часто и невозможно. По всей видимости, социологи и особенно антропологи, отдающие приоритет включенному наблюдению как основному методу исследования поведения людей в их естественной среде (нередко глазами исследователя, притворяющегося инсайдером), обладают куда более результативным методом изучения НФИ, чем стремящиеся подражать методам естественных наук экономисты. К сожалению, в книге, к несомненным достоинствам которой относится выход далеко за пределы экономической теории (в частности, обращение к достижениям психологии) при анализе моделей человеческого поведения, включенное наблюдение не вошло в число рассматриваемых методов исследования НФИ.

Вторая и, согласно нашей субъективной оценке, наиболее интересная часть книги посвящена жизненному циклу НФИ: их возникновению, функционированию и изменениям. С точки зрения возникновения НФИ Тамбовцев выделяет два базовых варианта: спонтанное появление и сознательное введение. Раскрыть содержание первого, как верно подчеркивает автор, очень сложно. По его мнению, «спонтанно возникающие нормы поведения самим механизмом своего генезиса „настроены" на реализацию частных интересов индивида, обладающего максимальным потенциалом насилия». При этом если такая норма отвечает интересам других индивидов, то она будет социально эффективной (Тамбовцев, 2014. С. 131).

С этим тезисом сложно согласиться. По всей видимости, спонтанное появление институтов «своим механизмом генезиса» ни на чьи интересы не настроено. Оно есть непреднамеренное последствие. Примером такого под хода может служить книга Д. Лала, где появление благоприятных для развития капитализма институтов (в данном случае неважно, формальных или неформальных) рассматривается именно так (Лал, 2007). А в чьих интересах будут эти институциональные непреднамеренные последствия — решится само собой постфактум. Что касается добровольных договоренностей, то Тамбовцев справедливо отмечает их применимость как механизма создания институтов лишь для малых групп.

Функционирование институтов рассматривается в книге через модели человеческого поведения. Читатель может убедиться, насколько бедна экономическая теория в этой области по сравнению с социальной психологией. Автор буквально поражает читателя-экономиста знанием социально-психологических моделей. Для последнего они — terra incognito. Если бы не психолог Д. Канеман, которому присудили Нобелевскую премию по экономике в 2002 г., то раздел о поведении человека в экономической теории состоял бы из двух-трех фраз, описывающих пресловутого homo economicus или Max U, как его презрительно именует Д. Макклоски (McCloskey, 2010).

Отметим систематизацию Тамбовцевым типов взаимодействия формальных и неформальных институтов. Выделим не только сами схемы, по и появляющиеся здесь, наконец, кейсы.

Наибольший интерес в теории институциональных изменений представляет развиваемая автором концепция институционального предпринимательства (ИП). Есть все основания поддержать принципиальное положение об эндогенной природе сил, определяющих действия субъекта как институционального предпринимателя. В роли таковых Тамбовцев видит знания — «субъективированную информацию, представленную в структурах мозга» (Тамбовцев, 2014. С. 170). Изменения знаний направляют действия субъектов на изменение институтов, то есть порождают ИП.

Попутно автор критикует Норта за его видение изменения относительных цен как основного источника институциональных изменений (Тамбовцев, 2014. С. 161-163), причем экзогенного (находящегося вне индивидуума). В то же время заметим, что взгляды Норта менялись. Тамбовцев ссылается на его работу 1990 г. (North, 1990). Позже, в книге «Понимание процесса экономических изменений» (North, 2005) Норт отходит от прежней позиции, выдвигая на первый план убеждения³ (Заостровцев, 2014. С. 33-35).

В итоге констатируем, что Тамбовцев в полной мере реализовал то, что сам назвал основной задачей книги: показать, что экономический анализ НФИ будет заведомо неполным и надо опираться на результаты других наук, изучающих человеческое поведение. Выполнена и вторая задача книги: привлечь внимание экономистов к инкорпорированию традиционно «неэкономических» категорий в экономический анализ (Тамбовцев, 2014. С. 172, 174).

Обратим внимание на один принципиально важный момент в исследовании: вывод о необходимости отказаться от детерминистской картины мира, неотделимой от стандартного экономического подхода. Мир, как замечает автор, стохастичен: кроме рисков, измеряемых вероятностями, в нем есть место для неопределенности, которая делает результаты человеческой деятельности непредсказуемыми (Тамбовцев, 2014. С. 173). Таким образом, автор как минимум наполовину согласился с видением мира представителями австрийской экономической школы, еще со времен Л. фон Мизеса настаивающими именно на неопределенности и непредсказуемости (Мизес, 2003. С. 817). Или, как пишет Н. Талеб (автор знаменитого «Черного лебедя»), «миром движет аномальное, неизвестное и маловероятное» (Талеб, 2014. С. 30).

Общий вывод таков: если принять точку зрения А. Кламера, что экономическая наука есть не что иное, как разговор (Кламер, 2015. С. 9, 43), то следует признать, что он получился содержательным, насыщенным и информативным. Любой экономист (и не только), пожелавший принять участие в разговоре о неформальных институтах, не сможет обойтись без этой книги.

---

¹ Механизм принуждения правил к исполнению. Тут надо сделать небольшое замечание, поскольку это - один из ключевых терминов в рассматриваемой работе. Во-первых, более правильной была бы формулировка «механизм принуждения к исполнению правил» принуждаются не правила, а люди. Во-вторых, в книге эта аббревиатура впервые появляется на с. 22 без расшифровки. И только из названия §1.2 можно понять, что она означает.

² Заметим, что Россия, внедрившая в УК РФ наказание за «оскорбление чувств верующих», стала ближе к Саудовской Аравии, чем к Франции.

³ «Убеждения и тот путь, которым они развиваются, находятся в центре изучении процесса изменений» (North, 2008. Р. 25).

---

Список литературы

Боулз С. (2011). Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция. М.: Дело. [Bowles S. (2011). Microeconomics. Behavior; institutions, and evolution. Moscow: Delo. (In Russian).]

Заостровцев А. П. (2014). О развитии и отсталости: как экономисты объясняют историю? СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге. [Zaostrovtsev А. Р. (2014). On development and backwardness: How economists explain history? SPb.: European University in St. Petersburg Publ. (In Russian).]

Кламер A. (2015). Странная наука экономика: приглашение к разговору. СПб.: Изд-во Института Гайдара; Международные отношения, Факультет свободных искусств и наук СПбГУ. [Klamer А. (2015). Speaking of economics: How to get in the conversation. SPb.: Gaidar Institute Publ. and Mezhdunarodnye Otnosheniya; Liberal Arts Faculty in SPbGU. (In Russian).]

Лал Д. (2007). Непреднамеренные последствия. Влияние обеспеченности факторами производства, культуры и политики на долгосрочные экономические результаты. М.: ИРИСЭН. [Lai D. (2007). Unintended consequences. The impact of factor endowments, culture, and politics on long-run economic performance. Moscow: IRISEN. (In Russian).]

Мизес Л. фон. (2005). Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум. [Mises L. von. (2005). Human action: A treatise on economics. Chelyabinsk: Sotsium. (In Russian).]

Талеб H. H. (2014). Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус. [Taleb N. N. (2014). The black swan: The impact of highly impropable. Moscow: KoLibri; Azbuka-Attikus. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (2014). Экономическая теория неформальных институтов. М.: РГ-Пресс. [Tambovtsev V. L. (2014). Economics of informal institutions. Moscow: RG-Press. (In Russian).]

Фуруботн Э. Г., Рихтер P. (2005). Институты и экономическая теория. Достижения новой институциональной экономической теории. СПб.: Издат. дом Санкт-Петерб. гос. ун-та. [Furubotn E.G., Richter R. (2005). Institutions and economic theory. The contribution of the New Institutional Economics. SPb.: St. Petersburg State University Publ. (In Russian).]

McCloskey D. N. (2010). Bourgeois dignity: Why economics can't explain the modern world. Chicago, IL: University of Chicago Press.

Menard C., Shirley M. M. (2008). Introduction. In: C. Menard, M. M. Shirley (eds.). Handbook of New Institutional Economics. Berlin, Heidelberg: Springer. P. 1—20.

Nee V., Swedberg N. (2008). Economic sociology and new institutional economics. In: C. Menard, M. M. Shirley (eds.). Handbook of New Institutional Economics. Berlin, Heidelberg: Springer. P. 789-818.

North D. C. (1990). Institutions, institutional change, and economic performance. N.Y.: Cambridge University Press. North D. C. (2005). Understanding the process of economic change. Princeton: Princeton University Press.

North D. С. (2008). Institutions and the performance of economies over time. In: C. Menard, M. M. Shirley (eds.). Handbook of New Institutional Economics. Berlin, Heidelberg: Springer. P. 21—30.