Нейробиология и новые возможности экспериментальной экономики

В прошлом экономистов часто обвиняли в навязывании своего метода другим дисциплинам. Использовался даже термин «экономический империализм», проявившийся в междисциплинарных исследованиях на стыке экономики с социологией, географией, правом. Но почти одновременно с этим, поначалу незаметно, шел обратный процесс — проникновение в экономическую теорию методологии другой науки, а именно психологии.

Сегодня экономическую теорию сложно представить без работ психологов, и используемые в исследованиях модели человека включают разнообразные предпосылки о принципах принятия решений, базирующиеся на многочисленных экспериментах. Более того, поначалу скромные идеи и выводы, отраженные в работах Г. Саймона (1993), а позднее Д. Канемана и А. Тверски (2003), в наши дни расширились до сложных моделей и концепций, затрагивающих широкий спектр проблем — от работы фондового рынка (поведенческие финансы) до государственного регулирования (либертарианский патернализм).

В последнее же время экономисты все больше обращаются к возможностям еще одной интересной дисциплины — нейробиологии. Во многом подобная тенденция в том числе обусловлена близостью психологии как к экономике, так и к нейробиологии. Поэтому когда экономисты задались вопросом, как человек принимает решения, вполне естественным был переход от простых экспериментов к исследованиям с привлечением сложного и дорогостоящего оборудования. В итоге экономика со своим развитым математическим аппаратом и новыми возможностями экспериментальных исследований стала еще больше походить на естественные науки.

Но наряду со сторонниками есть и те, кто с недоверием отнесся к нейроэкономике, и подобная настороженность не просто проявление консерватизма или страха перед неизвестным. Несмотря на ряд интересных результатов, до сих пор остаются нерешенными некоторые методологические проблемы, а сами результаты не всегда однозначны и с экономической точки зрения часто просто нерелевантны. Поэтому далее мы попытаемся оценить потенциал зарождающегося направления в экономической теории, рассмотрев его наиболее яркие достижения, а также работы, посвященные его критике.

Нейроэкономика: важнейшие результаты

Нейроэкономика хотя и относительно новое направление¹, с самых первых дней существования претендует на радикальные изменения в экономической теории, вплоть до революционных трансформаций базовых постулатов о человеческой деятельности. У. Джевонс писал, что «каждый ум... непостижим для любого другого разума, и никакой общий знаменатель чувств невозможен» (цит. по: Robbins, 1938. P. 6), но К. Камерер и его соавторы утверждают, что Джевонс и экономисты после него ошибались, так как современные технологии и достижения нейробиологии позволяют напрямую наблюдать формирование эмоций (Camerer et al., 2005. P. 9-10). Изучая связь между активностью отдельных частей мозга и действиями человека, сторонники нейроэкономики стараются определить, как индивид совершает выбор в различных условиях, что позволяет заменить примитивную концепцию выявленных предпочтений более реалистичными моделями поведения человека (Camerer et al., 2004. P. 556).

Нейроэкономические исследования обычно проходят по стандартной схеме: группе испытуемых предлагается совершить определенные действия, в ходе которых экспериментаторы сканируют мозг, выявляя активность разных его частей. Чаще всего используется функциональная магнитно-резонансная томография (далее фМРТ), реже позитронно-эмиссионная томография и электроэнцефалограмма².

Например, наблюдая при помощи фМРТ за действиями испытуемых в ходе игры «Ультиматум»³, определили, какие части мозга активировались в момент принятия «честных» решений, а какие — в момент предпочтения «нечестных» (Sanfey et al., 2003). В то же время был предложен способ выделения нейронных сигналов, предсказывающих «честный» или «нечестный» выбор испытуемых (Naqvi et al., 2006). Сегодня проведены сотни подобных исследований, и некоторые полученные результаты, несомненно, представляют определенный интерес.

В первую очередь следут отметить работы, в которых ставятся под сомнение теоретико-игровые основания поведения, согласно которым люди имеют четкие представления о том, что будут делать их контрагенты, не подвержены эмоциям, строят планы на будущее и учатся на ошибках. Но каждая из этих предпосылок, согласно нейроэкономистам, нарушается (Camerer, 2003). Так, в игре с сильными стимулами к оппортунистическому поведению, где доверие потенциально позволяло повысить совокупный выигрыш участников, у тех из них, кто решал доверять, и у тех, кто был в контрольной группе, при принятии решений активировались разные участки мозга (Krueger et al., 2007). Иными словами, вопрос выбора выигрыша решается по-разному не только на психологическом, но и на нейробиологическом уровне. При этом люди не только ориентировались на свою выгоду в текущих условиях, но и учитывали прошлые действия других игроков, вознаграждая за проявленное доверие, хотя это и снижало их личное благосостояние. А в игре «Контролер»⁴ при стратегическом (даже однократном) взаимодействии люди учитывают не только возможное поведение оппонента, но и влияние, которое окажет на оппонента их собственный выбор (Hampton et al., 2008)⁵.

Особое место в нейроэкономике занимают исследования на стыке с психиатрией, когда изучается, как осуществляют выбор люди с нарушениями в работе отдельных частей мозга, например в силу травм или врожденных особенностей развития (по сравнению с теми, у кого подобных нарушений нет). Так, на примере игр «Ультиматум» и «Диктатор»⁶ сравнивались психопаты, поведение которых определяется генетикой, и те, чье поведение стало следствием внешних условий (по 6 человек), затем поведение членов этих двух групп сравнивалось с действиями людей, не проявлявших признаков психопатии (22 человека) (Koenigs et al., 2010). Поведение испытуемых с поражением вентральной префронтальной коры (отвечает за эмоции) в Айовской игре (Iowa Gambling Task⁷) сравнивалось с тем, как принимают решения люди без соответствующего поражения (Naqvi et al., 2006). В каждом из приведенных и в подобных им экспериментах выделяются части мозга, ответственные за различные механизмы принятия решений. Совокупность подобных знаний позволяет с определенной точностью предсказывать выбор людей в зависимости от условий, в которых он совершается.

В противоположность традиционным подходам в экономической науке нейроэкономисты стремятся понять, каковы предпочтения, как они формируются и почему люди с одинаковыми предпочтениями (выявленными при выборе) ведут себя по-разному, когда внешние условия меняются. Например, было показано, что рост цены на вино приводит к тому, что потребители считают его более вкусным (Plassmann et al., 2008). Соответствующая данному восприятию активность в мозге наблюдалась при помощи фМРТ. Кроме того, когда люди пьют напиток «вслепую», мозговая активность иная, нежели когда они знают бренд напитка (McClure et al., 2004). Очевидно, что подобные результаты могут представлять большую практическую ценность, в том числе в вопросе развития брендов и ценообразования.

Менеджеры и HR-специалисты, выстраивая систему стимулов для работников, могут счесть полезными нейробиологические исследования так называемого эффекта фрейминга, описанного еще в 1980-х годах в работах Канемана и Тверски (2003). Согласно им, формулировка задачи может радикально изменить эффективность ее решения одним и тем же человеком. И если в одном случае человека могут счесть гением, наблюдая за решением какой-либо задачи, то в другом случае та же задача, лишь внешне измененная, может показаться ему непосильной (Camerer et al., 2005. P. 33-35).

Нейробиологию можно использовать и для повышения продаж и манипулирования поведением потребителя (Smidts et al., 2014). Дополняя уже используемые психологические методы, нейроэкономисты исследуют восприятие различных шрифтов или освещения (Armel et al., 2008), а также причины ониомании («шопоголизма») (Raab et al., 2011).

Нейроэкономика может оказаться востребована и в макроэкономическом контексте. Так, на нейробиологическом уровне подтверждены различия в восприятии абсолютного и относительного увеличения дохода (Dohmen et al., 2011), что, в свою очередь, полезно при изучении проблем бедности и неравенства, так как указывает на глубокую физиологическую основу неприятия людьми материального неравенства.

Еще одно важное направление нейроэкономики — проверка на правдоподобие и последующий отбор предпосылок, используемых экономистами (Aydinonat, 2010. P. 167). Например, используя фМРТ, нейроэкономисты привели веские свидетельства в пользу так называемой теории когнитивного диссонанса, когда — в отличие от принятого в экономических моделях — не выбор зависит от предпочтений, а предпочтения зависят от выбора (Izuma et al., 2010). Иными словами, индивиды подстраивают предпочтения, учитывая совершенный ранее выбор, даже если в прошлом соответствующий результат не представлялся им оптимальным или желательным. Естественно, подобные результаты очень важны в рамках неоклассической модели потребительского выбора и ее аксиоматики.

Следует отметить работу Т. Лоренца и соавторов (Lohrenz et al., 2007). Они на примере последовательной инвестиционной игры (a sequential investment game)⁸ изучили активность мозга (для 54 человек), выделив различия при принятии решений на основе того, «что могло быть получено» и «что было получено». Соответствующие различия важны для экспериментов, в которых изучается поведение людей в зависимости от их опыта, ожиданий и виртуального опыта «если бы».

Говоря о мотивах, необходимо сказать о проблеме связи полезности альтернатив и совершаемого выбора. Камерер и соавторы вслед за Канеманом отмечают, что «полезность» неоднородна (например, ожидаемая полезность или полезность, основанная на прошлом опыте) и разным типам полезности соответствует разная активность в мозге (Camerer et al., 2004. P. 564). Кроме того, далеко не всегда выбор определяется гедонистическими мотивами, так как принятие решений связано с активностью двух отдельных частей мозга, одна из которых отвечает за удовольствие и боль, а вторая — за мотивацию, отражая то, что нужно человеку. Поэтому человек может нуждаться в чем-то, что ему не нравится, и любить то, что ему не нужно. Естественно, говорить о каком-либо предсказании соответствующих конфликтных состояний не приходится. Но важно, что выбор не просто связан с получением удовольствия или избеганием страданий (как, вслед за И. Бентамом, считают утилитаристы), а основан на более сложном наборе критериев, раскрыть которые и стремятся в рамках нейроэкономических исследований.

Часто экономисты исходят из того, что ценность денег определяется ценностью товаров и услуг, которые на них можно приобрести, но некоторые исследования показывают, что это не в полной мере так (Camerer et al., 2005. P. 35-37; Aydinonat, 2010. P. 165). Получение денег активирует мозг, как и юмор или употребление еды и наркотиков (Camerer et al., 2004. P. 564-565; Montague, Berns, 2002. P. 280). Сам факт получения денег приносит дополнительную, не связанную с будущими покупками полезность⁹. Эта полезность может быть связана и с ощущением награды, так как, согласно исследованиям, заработанные деньги дают большую удовлетворенность, чем незаработанные (Camerer et al., 2004 P. 565). Кроме того, деньги не просто средство, упрощающее обмен, но и своеобразный «наркотик», искажающий систему вознаграждения в мозге и оказывающий воздействие на поведение человека, например вызывая известные экономистам денежные иллюзии.

Нейроэкономика претендует и на новизну в области, которая традиционно располагается на стыке философии и экономики. Так, многие процессы в мозге проходят автоматически, а зачастую эмоции опережают осознание, то есть люди даже не задумываются над некоторыми своими действиями, и тем самым можно утверждать, что они не являются результатом их выбора в чистом виде (Camerer et al., 2005. P. 15-31). Например, это касается расизма, когда на рациональном уровне индивид отвергает его, но склонен к дискриминации, когда его скрытые от разума мотивы получают выход (Camerer et al., 2005. P. 38). Еще один пример проявляется в готовности некоторых пациентов жульничать себе в ущерб лишь для того, чтобы получить лучшие, хотя и неточные, результаты анализов (Camerer et al., 2005. P. 39). Исследования также иллюстрируют, что одни и те же части мозга активируются, когда человек испытывает боль, и когда он видит, как боль испытывают другие (Singer, Fehr, 2005. P. 340). Следовательно, многие элементы социального взаимодействия, например эмпатия, которые экономисты могли считать результатом разумного выбора, во многом оказываются детерминированы физиологически и генетически (Singer, Fehr, 2005; Zak, 2011). На практике соответствующие различия проявляются, когда взаимодействие переходит от личного к безличному или когда одного из игроков заменяет компьютер. Поэтому сторонники нейроэкономики утверждают, что допущение о свободе воли требует некоторого уточнения. Подобные идеи высказываются и в отношении склонности людей к кооперации, альтруизму, честности и др. (McCabe et al., 2001; De Quervain et al., 2004).

Нейроэкономика также достигла определенных успехов в проверке существующих экономических концепций. Например, эксперименты показывают, что концепция ожидаемой полезности в целом точно отражает процессы, протекающие в мозге в момент выбора в условиях неопределенности¹⁰. В частности, подобные результаты были получены в экспериментах с обезьянами (Dorris, Glimcher, 2004). Обезьян учили определенным образом реагировать на появление зеленых или красных сигналов. Правильная реакция вознаграждалась, а неправильная — нет. При этом варьировали объем вознаграждения (миллилитры сока) и вероятность появления разных цветов. Было выявлено, что еще до того, как появлялся какой-либо цвет, в мозге происходила активность, которую можно интерпретировать как ожидание того или иного удовольствия, причем соответствующая активность коррелировала с вероятностью появления цветов, закладываемых заранее в эксперименте, что соответствует принципам, на которых базируются микроэкономические модели.

В других экспериментах было показано, что восприятие ожидаемой полезности и риска происходит в разных частях мозга, причем наличие риска снижает активность сигналов относительно ожидаемой полезности для не склонных к риску агентов, и увеличивает количество сигналов для любителей риска (Tobler et al., 2009. P. 4). То есть наблюдения экономистов, на которых основана, например, функция ожидаемой полезности фон Неймана-Моргенштерна, получили подтверждение на физиологическом уровне. Однако некоторые другие исследования не позволяют говорить об однозначности приведенных результатов. Так, наблюдения за трейдерами в лондонском Сити показали, что склонность к риску может варьировать при изменении ряда физиологических параметров, и чем выше у трейдеров уровень тестостерона в начале дня, тем лучше были их результаты в конце дня. Также отмечалось изменение уровня гормона кортизола, который, в частности, колебался при повышении неопределенности на рынке (Coats, Herbert, 2008)¹¹. Следовательно, если даже индивид и склонен оценивать ожидаемую полезность, то в зависимости от внешних условий он делает это по-разному.

Наконец, наиболее перспективное направление развития нейроэкономических исследований, требующее более детального рассмотрения, — поддержка экспериментов психологов в рамках поведенческой экономики, которая является основным связующим звеном между экономикой и нейробиологией (Padoa-Schioppa, 2008).

Нейробиология и экспериментальная экономика

Экспериментальная экономика, а точнее ее научный статус, давно вызывает множество вопросов, и работ, заостряющих внимание на проблемах методологии и целей экспериментов, а также интерпретации получаемых данных, с каждым годом все больше (Binmore, 1999; Soberg, 2005; Смит, 2008. C. 139-200, 275-328, 387-418; Мяки, 2008; Болдырев, 2011; Капелюшников 2013а; 2014b). Одна из таких проблем, известная еще как «гильотина Юма», связана с попыткой экономистов делать нормативные суждения, опираясь на экспериментальные данные.

Для ее иллюстрации лучше всего подойдет игра «Ультиматум». Простота условий сделали ее столь популярной, что игру воспроизводили сотни, а может быть, тысячи раз, привлекая в качестве испытуемых людей разных культур, возрастов и даже людей с нестандартным развитием психики. В общем виде игра «Ультиматум» отражает взаимодействие двух индивидов. Один распределяет между собой и вторым участником некую сумму денег, допустим 100 долл. Если второй игрок одобряет выбранное первым игроком распределение, то деньги так и делятся. Если же второй игрок отклоняет предложение, то ни один из игроков ничего не получает.

Согласно результатам проведенных экспериментов, предложения о распределении обычно одобряются, когда второму игроку достается 40-50% от исходной суммы, а когда доля второго игрока снижается до 20%, предложения с очень высокой вероятностью отклоняются. На основании этих данных экономисты выводят нормативное суждение о принципах справедливости, в частности, о склонности людей к равенству, ведь будь они обычными максимизаторами выгоды, второго игрока устроило бы любое предложение первого и отказов не должно было быть вовсе.

Из множества возражений относительно нормативной ценности данного эксперимента приведем два, на наш взгляд, самых важных в контексте рассматриваемых вопросов. Первое возражение связано с суммами, которые обычно подлежат распределению испытуемыми. Интересно, как бы выбирали люди, если бы делились не малые суммы, а, например, сотни тысяч долларов? Возможно, что индивид согласится получить 100 тыс. долл., даже узнав, что сосед получит 900 тыс.? Понятно, что подобный эксперимент не по карману ученым¹², но ведь принципы справедливости имеют значение относительно больших сумм, когда, например, решаются вопросы социальной политики или реформы системы образования. Ответ на этот вопрос остается открытым, и вряд ли в обозримом будущем произойдут какие-либо сдвиги в этой области.

Второе возражение носит более общий характер и применимо ко всем экспериментам. Допустим, мы выяснили, что в определенных условиях отдельные люди склонны совершать тот или иной выбор. Далее предположим, что подобная закономерность наблюдается в большинстве случаев. Из этого можно сделать вывод, что в экспериментальных условиях люди, например играя в «Ультиматум», склонны выбирать относительно равное распределение небольших сумм денег. Но сказать что-либо большее невозможно. Абстрактные данные важны лишь для абстрактного мира (Hogarth, 2005. P. 259), и точно так же экспериментальные данные значимы лишь для других экспериментов, но могут быть неадекватны реальным условиям.

И хотя против первого возражения у нейробиологов нет контраргументов, второе возражение в принципе может быть снято при изучении мозга. Это возможно, если нейробиологические исследования покажут, что существуют определенные паттерны поведения для разных условий и при разных типах взаимодействия, и они заданы физиологией, а не внешними условиями. И раз эффект значим на нейробиологическом, а не только на психологическом уровне, и в нем задействованы части мозга, которые ответственны за автоматические и аффективные решения, вполне возможно, что люди и в других условиях поведут себя схожим образом. По крайней мере, подобный переход окажется куда более обоснованным, чем используемый экономистами сегодня.

Так, согласно исследованиям, различные межвременные предпочтения задаются разными сочетаниями нейронной системы, поэтому норма дисконтирования для одного индивида может варьировать в зависимости от рассматриваемых временных периодов (Benhabib, Bisin, 2005; Miller, Cohen, 2001). Подобные выводы совпадают с результатами множества психологических исследований межвременных предпочтений, которые в экономической литературе описываются как гиперболическое дисконтирование (Laibson, 1997; Rubinstein, 2003).

Исследователи также определили участки мозга, активные в период, когда наблюдается уже упомянутый ранее эффект фрейминга (De Martino et al., 2006), имеющий большое практическое значение. Кроме того, были выделены участки, активные, когда имел место эффект неприятия потерь, также хорошо известный в поведенческой экономике (Dickhaut et al., 2003). Эти и подобные исследования, которые хорошо согласуются с результатами психологических экспериментов, позволяют смягчить критику в адрес поведенческой экономики, согласно которой небольшое число испытуемых (а их обычно около 100 человек) не позволяет говорить о значимости результатов. Ведь если психологические эффекты, выявленные на экспериментах с малыми группами, имеют физиологическую основу, то перенос соответствующих результатов на большие группы оказывается лучше обоснованным, хотя бы в силу большей устойчивости физиологических особенностей. Поэтому именно комплементарная по отношению к поведенческой экономике роль представляется самой перспективной для нейроэкономики, хотя в целом следует также отметить, что существует пласт работ, указывающих на методологические ограничения нейроэкономических исследований.

Критика нейроэкономических исследований

Начиная с маржиналистской революции и по наши дни экономистов в принципе не волновало, как формируются в голове человека его предпочтения. В конечном счете экономисты заняты изучением того, что Хайек назвал спонтанным порядком (Hudik, 2011. P. 147). Это может быть рыночная экономика в целом, возникновение денег или прочих важных институтов, которые не были результатом проектирования, а стали следствием миллионов независимых друг от друга решений индивидов на протяжении многих лет, на своем опыте отбиравших одни правила и отвергавших другие. А связь между соответствующими институтами и психологическими особенностями индивидов может быть реализована множеством способов, и знание того, как конкретно работает мозг отдельных людей в момент совершения того или иного выбора, не добавляет ничего, что представляло бы ценность для экономиста. Для экономиста важно лишь то, например, как защищенность прав собственности влияет на выбор людей, а не то, как именно идея защищенности прав собственности отражается в их головах в виде нейронной активности (Vromen, 2010). Хотя данные нейроэкономических исследований теоретически могут быть полезны, чрезмерная концентрация на внутренних процедурах ограничивает их применимость, так как они игнорируют контекст, в рамках которого совершается выбор (Harrison, Ross, 2010). А во многих случаях и особенно в тех, которые интересны экономистам, именно контекст (например, институциональная среда) имеет значение, а не специфика нейронной активности индивидов. Это позволяет утверждать, что нейробиология и экономическая теория отвечают на разные вопросы, используют разные уровни абстракции и изучают разные части реальности (Antonietti, Iannello, 2011). Поэтому Ф. Гюл и В. Пезендорфер считают, что нейробиологические данные важны скорее для вдохновения самих экономистов, а не как инструмент улучшения теории (Gul, Pesendorfer, 2008).

Так, размышления о «нечестном», то есть об относительно неравномерном распределении сопровождаются другими нейробиологическими событиями, нежели размышления о «честном» распределении. По-видимому, это различие в нейробиологических событиях может приводить и к различию психологических фактов (Sanfey et al., 2003)¹³. Но некоторые авторы сомневаются, является ли это вообще открытием? (Antonietti, 2010. P. 213-214), не без иронии отмечая и другие ключевые выводы из исследования: эмоциональное воздействие важно в процессе принятия решения; «нечестные» сделки принимаются сложнее «честных» и т. д.¹⁴

Поэтому, с одной стороны, никто не отрицает наличие определенной связи между выбором и нейронной активностью. С другой стороны, если попытаться уйти от тривиальных выводов, потребуется множество ничем не подкрепленных, «спекулятивных» переходов, чтобы связать соответствующие нейронные события с конкретными предпочтениями индивидов в момент выбора. Поэтому нейробиологические исследования не могут сообщить ничего о том, что человек будет делать в конкретной ситуации или что он должен делать (Fumagalli, 2015). По этой же причине нейроэкономика не позволяет опровергать существующие концепции, раз для самих этих концепций принципы совершения выбора нерелевантны и исключаются в процессе абстрагирования и моделирования (Clithero et al., 2008).

Позитивная программа нейроэкономики также выглядит не очень убедительно. Несомненно, практическое применение могут найти многие идеи, описанные выше, как многие психологические концепции стали широко применяться при взаимодействии с клиентами или, например, на фондовом рынке. Но с теоретической точки зрения проблем все же больше, чем успехов. Ведь когда Камерер сказал, что экономисты уже могут напрямую наблюдать и измерять эмоции, он сказал лишь полуправду. Да, некоторые исследования показывают определенный тип нейронной активности как реакцию на контролируемые изменения внешней среды. Но из этого следует, что наблюдаются физические, а не ментальные процессы. Грубо говоря, никто не знает, какие образы возникают в голове у людей, когда активируются нейроны в какой-либо из частей мозга. Более того, одна и та же степень активности нейронов в голове у одного человека может привести к возникновению теории относительности, а у другого — к провалу на экзамене в университете. Наконец, нет оснований ждать теоретически значимых методов предсказания поведения, так как одна и та же нейронная активность может сопровождаться разными действиями в зависимости от предшествующих выбору и актуальных в момент выбора условий.

---

Нейроэкономика представляется важным и естественным развитием экспериментальной экономики, а ее результаты позволили несколько иначе взглянуть на качество полученных ранее в рамках поведенческой экономики данных. Кроме того, интерес может представлять развитие нейроэкономики сразу по нескольким направлениям: проверка существующих теорий и моделей; поиск реалистичных предпосылок для новых моделей; выработка нормативных суждений на основе устойчивых физиологических процессов, определяющих (выявляющих) предпочтения индивидов; практические исследования, повышающие эффективность маркетинга, управления персоналом и т.д.

Вместе с тем остаются методологические ограничения, связанные с невозможностью корректного перехода от наблюдений за активностью нейронов к содержательным суждениям о мыслях и предпочтениях людей, что, с точки зрения критиков, есть следствие различий в предмете исследований экономистов и нейробиологов. Поэтому говорить о возможности радикальных изменений в экономической теории, обусловленных экспансией методологии нейробиологии, не приходится. Тем не менее не исключено, что отдельные результаты могут найти применение на практике и в экономических моделях, как это было в случае поведенческой экономики.

---

Список литературы

Болдырев И.А. (2011). Экономическая методология сегодня: краткий обзор основных направлений // Журнал Новой экономической ассоциации. № 9. С. 47—70. [Boldyrev I.A. (2011). Ekonomic methodology today: a review of major contributions. Zhurnal Novoy Ekonomicheskoy Assotsiatsii, No. 9, pp. 47—70 (In Russian).]

Канеман Д., Тверски А. (2003). Рациональный выбор, ценности и фреймы // Психологический журнал. Т. 24. № 4. С. 31 — 42. [Kahneman D., Tversky A. (2003). Rational choice and the framing of decisions. Psikhologicheskiy zhurnal, Vol. 24, No. 4, pp. 31 — 42 (In Russian).]

Капелюшников Р. (2013a). Поведенческая экономика и «новый» патернализм. Часть I // Вопросы экономики. № 9. С. 66 — 90. [Kapeliushnikov R. (2013a). Behavioral economics and new paternalism. Part I. Voprosy ekonomiki, No. 9, pp. 66 — 90 (In Russian).]

Капелюшников Р. (2013b). Поведенческая экономика и «новый» патернализм. Часть II // Вопросы экономики. № 10. С. 28 — 46. [Kapeliushnikov R. (2013b). Behavioral economics and new paternalism. Part II. Voprosy ekonomiki, No. 10, pp. 28 — 46. (In Russian).]

Мяки У. (2008). Модели и эксперименты — это одно и то же // Вопросы экономики. № 11. C. 81 — 89. [Mäki U. (2008). Models are experiments, experiments are models. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 81 — 89. (In Russian).]

Саймон Г. (1993). Рациональность как процесс и продукт мышления // THESIS. Вып. 3. C. 16—38. [Simon H. (1993). Rationality as process and as product of thought. THESIS, Iss. 3, pp. 16—38. (In Russian).]

Смит В. (2008). Экспериментальная экономика. М.: ИРИСЭН; Мысль. [Smit V. (2008). Experimental economics. M.: IRISEN; Mysl. (In Russian).]

Andersen S., Ertaj S., Gneezy U., Hoffman M., List J. A. (2011). Stakes matter in Ultimatum games. American Economic Review, Vol. 101, No. 7, pp. 3427—3439.

Antonietti A. (2010). Do neurobiological data help us to understand economic decisions better? Journal of Economic Methodology, Vol. 17, No. 2, pp. 207—218.

Antonietti A., Iannello P. (2011). Social sciences and neuroscience: a circular integration. International Review of Economics, Vol. 58, No. 3, pp. 307—317.

Armel K. C., Beaumel A., Rangel A. (2008). Biasing simple choices by manipulating relative visual attention. Judgment and Decision Making, No. 5, pp. 396 — 403.

Aydinonat N.E. (2010). Neuroeconomics: more than inspiration, less than revolution. Journal of Economic Methodology, Vol. 17, No. 2, pp.159 — 169.

Bechara A., Damasio A. R., Damasio H., Anderson S. W. (1994). Insensitivity to future consequences following damage to human prefrontal cortex. Cognition, Vol. 50, No. 1—3, pp. 7—15.

Benhabib J., Bisin A. (2005). Modeling internal commitment mechanisms and self-control: A neuroeconomics approach to consumption—saving decisions. Games and Economic Behavior, Vol. 52, No. 2, pp. 460 — 492.

Binmore K. (1999) Why experiment in economics? Economic Journal, Vol. 109, No. 453, pp. F16—F24.

Boarini R., Laslier J.-F., Robin S. (2009). Interpersonal comparisons of utility in bargaining: evidence from a transcontinental ultimatum game. Theory and Decision, Vol. 67, No. 4, pp 341—373.

Camerer C. (2003). Behavioural studies of strategic thinking in games. Trends in Cognitive Sciences, Vol. 7, No. 5, pp. 225—231.

Camerer C., Loewenstein G., Prelec D. (2005). Neuroeconomics: How Neuroscience Can Inform Economics. Journal of Economic Literature, Vol. 43, No. 1, pp. 9 — 64.

Camerer C. F., Loewenstein G., Prelec D. (2004). Neuroeconomics: why economics needs brains. Scandinavian Journal of Economics, Vol. 106, No. 3, pp. 555 — 579.

Clithero J. A., Tankersley D., Huettel S. A. (2008). Foundations of Neuroeconomics: From Philosophy to Practice. PLoS Biol, Vol. 6, No. 11: e298.

Coates J. M., Herbert J. (2008). Endogenous steroids and financial risk taking on a London trading floor. PNAS, Vol. 105, No. 16, pp. 6167—6172.

De Martino B., Kumaran D., Seymour B., Dolan R. J. (2006). Frames, Biases, and Rational Decision-Making in the Human Brain. Science, Vol. 313, No. 5787, pp. 684 — 687.

De Quervain D.J.-F., Fischbacher U., Treyer V., Schellhammer M., Schnyder U., Buck A., Fehr E. (2004). The Neural Basis of Altruistic Punishment. Science, Vol. 305, No. 5688, pp. 1197—1352.

Dickhaut J., McCabe K., Nagode J. C., Rustichini A., Smith K., Pardo J. V. (2003). The Impact of the Certainty Context on the Process of Choice. Proceedings of the National Academy of Sciences, Vol. 100, No. 6, pp. 3536 — 3541.

Dohmen T., Falk A., Fliessbach K., Sunde U., Weber B. (2011). Relative versus absolute income, joy of winning, and gender: Brain imaging evidence. Journal of Public Economics, Vol. 95, No. 3—4, pp. 279—285.

Dorris M. C., Glimcher P. W. (2004) Activity in posterior parietal cortex is correlated with the relative Subjective desirability of action. Neuron, Vol. 44, No. 2, pp. 365—378.

Dresher M. (1962) A sampling inspection problem in arms control agreements: a game-theoretic analysis (Memorandum RM-2972-ARPA). Santa Monica, CA: RAND Corporation.

Fumagalli R. (2015). Five theses on neuroeconomics. Journal of Economic Methodology [forthcoming].

Gul F., Pesendorfer W. (2008). The case for mindless economics. In: A. Caplin, A. Shotter (eds.). The foundations of positive and normative economics. N. Y.: Oxford University Press, pp. 3—39.

Güth W., Schmittberger R., Schwarze B. (1982). An experimental analysis of ultimatum bargaining, Journal of Economic Behavior and Organization, Vol. 3, No. 4, pp. 367—388.

Hampton A. N., Bossaerts P., O'Doherty J. P. (2008). Neural correlates of mentalizing-related computations during strategic interactions in humans. PNAS, Vol. 105, No. 18, pp. 6741-6746.

Harrison G., Ross D. (2010). The methodologies of neuroeconomics. Journal of Economic Methodology, Vol. 17, No. 2, pp. 185 — 196.

Hogarth R. M. (2005). The challenge of representative design in psychology and economics. Journal of Economic Methodology, Vol. 12, No. 2, pp. 253—263.

Hudik M. (2011). Why economics is not a science of behavior. Journal of Economic Methodology, Vol. 18, No. 2, pp. 147—162.

Izuma K., Matsumoto M., Murayama K., Samejima K., Sadato N., Matsumoto K. (2010). Neural correlates of cognitive dissonance and choice-induced preference change. PNAS, Vol. 107, No. 51, pp. 22014—22019.

Kable J. W. (2011). The cognitive neuroscience toolkit for the neuroeconomist: A functional overview. Journal of Neuroscience, Psychology, and Economics, Vol. 4, No. 2, pp. 63 — 84.

Kahneman D., Knetsch J. L., Thaler R. H. (1986). Fairness and the assumptions of economics. Journal of Business, Vol. 59, No. 4, pp. S285 — S300.

Koenigs M., Kruepke M., Newman J. P. (2010). Economic decision-making in psychopathy: A comparison with ventromedial prefrontal lesion patients. Neuropsychologia, Vol. 48, No. 7, pp. 2198—2204.

Krueger F., McCabe K., Moll J., Kriegeskorte N., Zahn R., Strenziok M., Heinecke A., Grafman J. (2007). Neural correlates of trust. PNAS, Vol. 104, No. 50, pp. 20084—20089.

Laibson D. (1997). Golden eggs and hyperbolic discounting. Quarterly Journal of Economics, Vol. 112, No. 2, pp. 443—477.

Loewenstein G., O'Donoghue T. (2004). Animal spirits: Affective and deliberative influences on economic behavior (Working Paper 04-14). Ithaca, NY: Caregie-Mellon University, Department of Social and Decision Sciences.

Lohrenz T., McCabe K., Camerer C. F., Montague P. R. (2007). Neural signature of fictive learning signals in a sequential investment task. PNAS, Vol. 104, No. 22, pp. 9493 — 9498.

McCabe K., Houser D., Ryan L., Smith V., Trouard T. (2001). A functional imaging study of cooperation in two-person reciprocal exchange. PNAS, Vol. 98, No. 20, pp. 11832 — 11835.

McClure S. M., Li J., Tomlin D., Cypert K. S., Montague L. M., Montague P. R. (2004). Neural correlates of behavioral preference for culturally familiar drinks. Neuron, Vol. 44, No. 2, pp. 379—387.

Mikolajczak M., Gross J. J., Lane A., Corneille O., de Timary P., Luminet O. (2010). Oxytocin makes people trusting, not gullible. Psychological Science, Vol. 21, No. 8, pp. 1072 — 1074.

Miller E. K., Cohen J. (2001). An integrative theory of prefrontal cortex function. Annual Review of Neuroscience, Vol. 24, pp. 167—202.

Montague P.R., Berns G.S. (2002). Neural Economics and the Biological Substrates of Valuation. Neuron, Vol. 36, No. 2, pp. 265—284.

Naqvi N., Shiv B., Bechara A. (2006). The role of emotion in decision making: A cognitive neuroscience perspective. Current Directions in Psychological Science, Vol. 15, No. 5, pp. 260—264.

Padoa-Schioppa C. (2008). The syllogism of neuro-economics. Economics and Philosophy, Vol. 24, Special Issue 03, pp 449—457.

Park J. W., Zak P. J. (2007). Neuroeconomics studies. Analyse and Kritik, Vol. 29, No 1, pp. 47—59.

Plassmann H., O'Doherty J., Shiv B., Rangel A. (2008) Marketing actions can modulate neural representations of experienced pleasantness. PNAS, Vol. 105, No. 3, pp. 1050 — 1054.

Platt M. L., Glimcher P. W. (1999). Neural correlates of decision variables in parietal cortex. Nature, Vol. 400, No. 6741, pp. 233—238.

Raab G., Elger C. E., Neuner M., Weber B. (2011) A Neurological Study of Compulsive Buying Behaviour. Journal of Consumer Policy, Vol. 34, No. 4, pp. 401 — 413.

Robbins L. (1938). Interpersonal comparisons of utility: A comment. Economic Journal, Vol. 48, No. 1938, pp. 635 — 641.

Rubinstein A. (2003). "Economics and psychology"? The case of hyperbolic discounting. International Economic Review, Vol. 44, No. 4, pp. 1207—1216.

Sanfey A. G., Rilling J. K., Aronson J. A., Nystrom L. E., Cohen J. D. (2003). The neural basis of economic decision-making in the ultimatum game. Science, Vol. 300, No. 5626, pp. 1755 — 1758.

Sescousse G., Caldu X., Segura B., Dreher J.-C. (2013). Processing of primary and secondary rewards: A quantitative meta-analysis and review of human functional neuroimaging studies. Neuroscience and Biobehavioral Reviews, Vol. 37 No. 4, pp. 681 — 689.

Singer T., Fehr E. (2005) The Neuroeconomics of Mind Reading and Empathy. American Economic Review, Vol. 95, No. 2, pp. 340—345.

Smidts A., Hsu M., Sanfey A. G., Boksem M. A. S., Ebstein R. B., Huettel S. A., Kable J. W., Karmarkar U. R., Kitayama S., Knutson B., Liberzon I., Lohrenz T., Stallen M., Yoon C. (2014). Advancing consumer neuroscience, Marketing Letters, Vol. 25, No. 3, pp. 257-267.

Seberg M. (2005). The Duhem-Quine thesis and experimental economics: A reinterpretation. Journal of Economic Methodology, Vol. 12, No. 4, pp. 581 — 597.

Tobler P. N., Christopoulos G. I., O'Doherty J. P., Dolan R. J., Schultz W. (2009). Risk-dependent reward value signal in human prefrontal cortex. PNAS, Vol. 106, No. 17, pp. 7185-7190.

Vromen J. (2010). On the surprising finding that expected utility is literally computed in the brain. Journal of Economic Methodology, Vol. 17, No. 1, pp. 17—36.

Zak P. J. (2011). The physiology of moral sentiments. Journal of Economic Behavior & Organization, Vol. 77, No. 1, pp. 53 — 65.