Экономический кризис 2020 года: причины и меры по его преодолению и дальнейшему развитию России

А. В. Полбин
С. Г. Синельников-Мурылев
И. В. Трунин

В 2020 г. экономика России столкнулась с беспрецедентным сочетанием трех шоков. Во-первых, очень серьезно повлияло на экономику резкое падение цен на нефть, вызванное сокращением мирового спроса на углеводороды в связи с принятием карантинных мер и распадом сделки ОПЕК+ в марте¹. Дополнительное понижательное давление на цены оказывает переполнение хранилищ нефти и нефтепродуктов к середине апреля из-за ценовой войны и уменьшения спроса.

Во-вторых, снижается спрос на широкий круг товаров российского экспорта вследствие спада мировой экономики. Данный шок проявляется в уменьшении объема поставок нефти, усиленном сокращением добычи в рамках сделки ОРЕС+, нефтепродуктов и природного газа на экспорт, а также в снижении цен и сокращении физического объема поставок других товаров российского экспорта (помимо углеводородов).

В-третьих, распространение пандемии коронавируса вынудило власти большинства стран, в том числе России, принять карантинные меры, вызвавшие практически мгновенную остановку или масштабное ограничение деятельности многих компаний.

Влияние внешних шоков на российскую экономику

Падение цен на нефть

Российская Федерация — крупнейший экспортер нефти, газа и нефтепродуктов, и цены на нефть по-прежнему выступают ключевым фактором экономического развития отечественной экономики: от них зависят доходы как бюджета, так и домохозяйств и фирм. Динамика мировых цен на нефть определяет цены не только на экспортируемую нефть, но и на экспортируемые нефтепродукты и газ. При снижении цен на нефть сокращается реальный валовой внутренний доход (ВВД) — показатель выпуска отечественной экономики в мировых ценах и покупательной способности произведенного дохода (Идрисов и др., 2015; Полбин, Синельников-Мурылев, 2020; Kohli, 2004). При более низких ценах на нефть даже при сохранении неизменным физического объема экспорта отечественные экономические агенты могут купить меньший объем импортных товаров, направляя тем самым меньше ресурсов на потребление и инвестиции.

При реализации данного отрицательного шока внешнеэкономических условий домохозяйства уменьшают оценку своего перманентного дохода в связи со снижением реального ВВД, ослаблением национальной валюты, ростом потребительских цен и снижением реальных располагаемых доходов, тем самым сокращая потребительский спрос. При этом снижение курса рубля позволяет сгладить падение спроса на отечественные товары, так как уменьшение агрегированного потребительского спроса в большей мере приводит к ограничению потребления импортных товаров. В свою очередь, инвестиционный спрос падает из-за снижения спроса на продукцию, роста цен на инвестиционные товары и ухудшения финансового состояния предприятий в силу сокращения собственных финансовых ресурсов и снижения стоимости активов (которые могут выступать в качестве залогового обеспечения при получении займов), что одновременно уменьшает объем доступных ресурсов для финансирования инвестиций и увеличивает стоимость заемных средств (Bernanke et al., 1998; Kiyotaki, Moore, 1997; Андреев, Полбин, 2019).

Кроме того, падение цен на нефть сопряжено с ростом неопределенности относительно их будущей динамики и соответственно будущей макроэкономической ситуации в России. Это может дополнительно повышать требуемую премию за риск при реализации инвестиционных проектов, тем самым снижая инвестиционную активность, а также потребительский спрос из-за мотива предосторожности. В работах: Cavalcanti et al., 2015; Mendoza, 1997, показано, что рост неопределенности в динамике условий торговли приводит к сокращению деловой активности в странах с высокой зависимостью от экспорта сырьевых товаров.

С учетом больших запасов уже добытой нефти вряд ли цена на нее быстро восстановится до докризисного уровня даже при скорой отмене карантинных мер. По нашим оценкам на основе DSGE-модели (Дробышевский, Полбин, 2015) динамики макроэкономических показателей, которая определяется как результат взаимодействия оптимизирующих свою деятельность экономических агентов с рациональными ожиданиями, обвал цен на нефть в зависимости от уровня их стабилизации летом текущего года (в диапазоне 30 — 45 долл./барр.) ведет к сокращению реального потребления домохозяйств на 3 — 6%, инвестиций в основной капитал — на 5 — 10%, реального ВВП — на 2 — 4% в 2020 г. Расчеты на основе построенной нами макроэконометрической модели, использующей систему одновременных уравнений с адаптивными ожиданиями экономических агентов (Полбин, Синельников-Мурылев, 2020), дают близкие оценки.

В соответствии с соглашением ведущих экспортеров нефти от 12 апреля 2020 г. Россия должна сократить добычу нефти (без учета газового конденсата) с примерно 10,4 мбс (миллионов баррелей в сутки) до 8,5 мбс в мае и июне и до 9 мбс далее до конца 2020 г., что приведет к снижению добычи на 373,5 млн барр. нефти. При средней экспортной цене российской нефти 62 долл./барр. и среднем курсе рубля 65 руб./ долл, в 2019 г. такое сокращение добычи нефти означает снижение ВВП России на 1,5 трлн руб. в ценах 2019 г. при совокупном ВВП на уровне 110 трлн руб. в 2019 г. Таким образом, прямой эффект от выполнения заявленных ограничений составит около 1% ВВП. Однако экономика России выиграет благодаря росту совокупного дохода от экспорта нефти и нефтепродуктов, если цены на нефть в результате сделки будут по крайней мере на 4 долл./барр. выше, чем те, которые сложились бы в ее отсутствие. При более высоком дифференциале цен вырастет и реальный ВВП за счет возросшего потребительского и инвестиционного спроса.

Сокращение мирового спроса на товары российского экспорта (помимо углеводородов)

Наряду с падением цен на нефть значимым шоком для российской экономики стало снижение спроса на экспортируемые товары (помимо нефти и нефтепродуктов). В частности, пандемия приводит к сокращению спроса на газ в связи со снижением промышленного производства в мире и на электричество. Кроме того, сократится спрос и на другие сырьевые товары РФ, который зависит от инвестиционной активности в мировой экономике. При этом во время кризисов инвестиционный спрос падает, как правило, наиболее сильно по сравнению с другими компонентами агрегированного спроса. Кроме прямого негативного влияния сокращения физических объемов экспорта на реальный ВВП будет наблюдаться и косвенный эффект, возникающий из-за снижения доходов от экспорта товаров (помимо нефти и нефтепродуктов) вследствие падения как объема экспорта, так и цен, что отрицательно скажется на внутреннем потребительском и инвестиционном спросе.

Оценки масштабов сокращения экспорта товаров (помимо нефти и нефтепродуктов) сопряжены с большой неопределенностью. Для получения приблизительной оценки мы опирались на анализ динамики экспорта во время кризиса 2008 — 2009 гг., когда также отмечались спад мировой деловой активности и снижение реального экспорта РФ. Причем сокращение реального экспорта происходило именно за счет снижения физических объемов экспорта товаров (помимо нефти и нефтепродуктов), включая газ, металлы и др. Напомним, что в 2009 г. реальный экспорт РФ упал примерно на 5% по отношению к 2008 г. Анализ квартальных данных показывает более значительную глубину спада, поскольку снижение реального экспорта началось в конце 2008 г., а к концу 2009 г. он восстановился. Наиболее интенсивно экспорт падал в IV кв. 2008 и в I кв. 2009 г., когда реальный экспорт снизился примерно на 15% по отношению к I кв. 2008 г.

В зависимости от длительности пандемии и масштабов спада мировой экономики среднегодовой экспорт в реальном выражении снизится в 2020 г. на 10 — 15%, что приведет к падению реального ВВП за год на 3 — 5%. При этом реальный экспорт и соответственно реальный ВВП могут сократиться менее значительно из-за ослабления национальной валюты, что повышает конкурентоспособность российского экспорта (Дробышевский, Полбин, 2016; Полбин, 2017), а также роста мирового спроса на продовольственные товары. Однако возможно более сильное, чем в 2008 — 2009 гг., снижение экспорта из-за глубокого экономического спада мировой экономики, нарушения цепочек создания добавленной стоимости, замедления мировой инвестиционной активности в связи с высокой неопределенностью и ухудшением финансового состояния предприятий. Кроме того, нельзя исключить дополнительные ограничения на экспорт со стороны российских властей (например, отдельных сельскохозяйственных и продовольственных товаров, таких как пшеница).

При оценке глубины падения российской экономики нужно учитывать, что в 2008 г. перед кризисом в экономике России наблюдался перегрев (Дубовский и др., 2015; Орлова, Егиев, 2015; Zubarev, Trunin, 2017). Это было одним из факторов резкого снижения выпуска производств, ориентированных как на внутренний рынок, так и на экспорт. В начале 2020 г. экономическая активность в России была близка к уровню потенциального ВВП.

Карантинные меры российского правительства для предотвращения распространения пандемии

Карантинные меры российского правительства можно рассматривать как одновременный шок спроса и предложения: значительную долю товаров и услуг из-за введенных ограничений нельзя ни производить, ни потреблять. Нарушились поставки товаров и услуг и цепочки создания добавленной стоимости и на внутреннем рынке, и в рамках торговли с другими странами. Наиболее сильно от ограничительных мер пострадали авиаперевозки, туризм, гостиничный бизнес и сфера услуг. Карантинные меры напрямую снижают выпуск данных секторов, ухудшают финансовое состояние фирм из-за отсутствия выручки при необходимости осуществлять ряд расходов. Это приводит к банкротству многих предприятий, увольнению сотрудников, росту безработицы. Сотрудникам, которых не увольняют, во многих случаях снижают оплату труда.

Из-за банкротства и ухудшения финансового состояния компаний снижается инвестиционный спрос, а увеличение доли «плохих» активов в банковской сфере, чего можно ожидать к осени, приведет к сокращению предложения кредитных ресурсов. Несмотря на мягкую денежно-кредитную политику Банка России, коммерческие банки, вероятно, ограничат кредитование в рамках механизмов кредитного рационирования. Таким образом, можно ожидать существенного снижения инвестиционной активности. Наиболее чувствителен к ухудшению финансового состояния с точки зрения осуществления инвестиций сектор малых и средних предприятий, поскольку таким фирмам в большей мере приходится полагаться на собственные средства, а доступ к банковским кредитам затруднен, поскольку банки мало заинтересованы в работе с небольшими компаниями (Баринова и др., 2018; Quadrini, 1999).

Оценить масштабы сокращения выпуска из-за карантинных мер внутри экономики сложно. В качестве приблизительной оценки мы предполагаем, что 20% производства остановлено на 2 — 5 месяцев, что вызовет снижение реального ВВП в 2020 г. на 3 — 8%.

Оценим совокупное снижение реального выпуска в 2020 г. в рамках проанализированных эффектов. Предположим, что долгосрочный темп роста российской экономики составляет примерно 2% в год². При быстром завершении пандемии (летом текущего года) падение цен на нефть приведет к снижению ВВП на 2 — 4%, ограничение ее добычи — на 1, снижение спроса на товары российского экспорта (помимо нефти и нефтепродуктов) — на 3, карантинные меры — на 3%. В результате ВВП в 2020 г. с учетом долгосрочных темпов роста может снизиться на 7 — 9%. Если не удастся быстро справиться с пандемией, то падение цен на нефть приведет к снижению ВВП на 4%, ограничение ее добычи — на 1, снижение спроса на товары российского экспорта (помимо нефти и нефтепродуктов) — на 5, а карантинные меры — на 8%, что в сумме означает падение ВВП с учетом долгосрочных темпов роста на 16%.

Антикризисная политика российских властей

Очевидно, что в такой ситуации государство должно предпринять решительные шаги по смягчению последствий кризиса, связанные с поддержкой как бизнеса, так и населения в рамках денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики.

Важной стимулирующей мерой денежно-кредитной политики стало снижение ключевой ставки ЦБ РФ 27 апреля на 0,5 п. п. — до 5,5% годовых. Банк России пошел на смягчение монетарной политики, несмотря на значительное ослабление рубля, которое в силу эффекта переноса ведет к повышению потребительских цен. Однако учитывая, что инфляция в настоящее время ниже целевого уровня (3,1% по итогам апреля 2020 г.), а также резкое сокращение совокупного спроса, мы считаем, что риски значительного (более чем на 2 п. п.) превышения цели по инфляции в текущем году остаются невысокими. Это позволит Банку России продолжить снижение ключевой ставки. В то же время, несмотря на важность денежно-кредитной политики, мы полагаем, что в настоящее время ведущую роль должна играть бюджетная политика. В результате принятых карантинных мер многие компании были вынуждены прекратить свою деятельность, а их сотрудники остались без работы. В данной ситуации экономическим агентам требуется не столько снижение стоимости кредитования, сколько прямая финансовая помощь, оказать которую можно в рамках мер бюджетной политики.

Однако наши оценки показывают, что в 2020 г. дефицит федерального бюджета с учетом принятых 17 марта и 16 апреля антикризисных пакетов, а также ожидаемого в мае достигает критического уровня — выше 4% ВВП — при сравнительно высоких среднегодовых ценах на нефть (43,5 долл./барр.) и 7% ВВП — при длительной пандемии и сохранении цен на нефть на уровне не выше 32 долл./барр. При этом цены на нефть могут оказаться ниже прогнозируемых. Рассмотрим различные сценарии развития ситуации с бюджетом в зависимости от длительности пандемии и уровня цен на нефть.

Первая группа сценариев предполагает быстрое завершение пандемии. В этом случае в 2020 г. при ценах на нефть на уровне 43,5 долл./ барр. основной задачей бюджетной политики будет выполнение мер трех федеральных антикризисных пакетов на уровне 4% ВВП в полном объеме. При дефиците федерального бюджета на уровне 3,8% ВВП дефицит бюджета расширенного правительства достигнет 6,5% ВВП. Тогда последний будет покрываться за счет средств Фонда национального благосостояния (ФНБ) в объеме не более 0,2% ВВП, а весь объем дефицита бюджета должен быть покрыт за счет перечисляемой в доходы федерального бюджета прибыли ЦБ РФ от продажи пакета акций Сбербанка (1% ВВП) и заимствований на рынке государственного долга РФ (5,3% ВВП). В этом случае объем ликвидной части ФНБ по итогам 2020 г. сохранится в размере 6,5% ВВП.

Если в 2020 г. среднегодовые цены на нефть не превысят 32 долл./ барр., то антикризисные пакеты можно профинансировать лишь в минимально необходимом размере 2% ВВП, так как дефицит федерального бюджета достигнет 6,3% ВВП, а бюджета расширенного правительства — 9,1% ВВП. Источники финансирования дефицита последнего могут распределяться следующим образом: ФНБ (3,1% ВВП, компенсация выпадающих нефтегазовых доходов по бюджетному правилу), прибыль ЦБ РФ (1% ВВП) и государственные заимствования (6,1% ВВП). В итоге к началу 2021 г. объем ликвидной части ФНБ не превысит 4,6% ВВП.

Сохранение сравнительно высоких цен на нефть в 2021 г. на уровне около 45 долл./барр. позволит активно стимулировать экономику на выходе из кризиса, а также продолжить реализацию национальных проектов. Для стимулирования экономического роста на этапе восстановления при реализации данного сценария мы считаем возможным вернуться к предложению о снижении налоговой нагрузки на труд, в частности, перейти к плоской ставке страховых взносов на уровне 22% (для малого и среднего бизнеса (МСБ) остается пониженная ставка 15%). Это решение, на наш взгляд, станет существенным стимулом к расширению найма персонала и наращиванию инвестиционной активности, а также повышению конкурентоспособности российских производителей. Кроме того, это в определенной мере компенсирует бизнесу последствия повышения налоговой нагрузки в 2019 г., когда основная ставка НДС была увеличена на 2 п. п. По нашим оценкам, с учетом уже принятого решения о более радикальном снижении ставки страховых взносов для МСБ с 30 до 15% потери внебюджетных фондов составят в 2021 г. 600—700 млрд руб. Одновременно данная мера позволит снизить расходы федерального и консолидированного бюджетов регионов на оплату труда бюджетников, куда входят страховые взносы. Такая экономия составит около 150 млрд руб. для региональных бюджетов и до 100 млрд руб. для федерального бюджета, а итоговый эффект для бюджета расширенного правительства оценивается нами примерно на уровне 400 млрд руб. (0,4% ВВП). В целом за год при таких сценарных условиях дефицит федерального бюджета составит 3,9% ВВП, а бюджета расширенного правительства — 4,2% ВВП, который может быть профинансирован за счет прибыли ЦБ РФ в размере 0,5% ВВП и государственных заимствований на уровне 3,8% ВВП. ФНБ не будет пополняться в 2021 г., поскольку среднегодовые цены на нефть находятся на уровне базовой цены по бюджетному правилу, и к концу 2021 г. ликвидная часть ФНБ составит 3,7—6,1% ВВП (в зависимости от итогов 2020 г.).

Если среднегодовые цены на нефть в 2021 г. не превысят 35 долл./ барр., то дефицит федерального бюджета достигнет 5% ВВП, а бюджета расширенного правительства — 6% ВВП, что не позволит снизить налоги. В этом случае дефицит может быть профинансирован за счет прибыли ЦБ РФ (0,5% ВВП), ФНБ (2% ВВП для компенсации выпадающих нефтегазовых доходов, согласно бюджетному правилу) и государственных заимствований (3,5% ВВП). При сохранении низких цен на нефть необходимо готовиться к секвестру бюджетных расходов в 2022 г. в размере до 1,5% ВВП. Объем ФНБ в этих сценариях снизится к концу 2021 г. до 2,4 — 4,9% ВВП.

Вторая группа сценариев предполагает затяжную пандемию коронавируса. В этом случае при среднегодовых ценах на нефть в 2020 г. не выше 32 долл./барр. дефицит федерального бюджета может достигнуть 7,2% ВВП, а бюджета расширенного правительства — 11,4% ВВП. Столь значительный дефицит последнего можно профинансировать преимущественно за счет роста государственных заимствований (7,1% ВВП), а также ФНБ (3,2% ВВП для компенсации выпадающих нефтегазовых доходов, согласно бюджетному правилу) и прибыли ЦБ РФ (1,1% ВВП). При этом величина антикризисного пакета, как и в сценарии короткой пандемии при низких ценах на нефть, не превысит 2% ВВП. При затяжной пандемии цены на нефть вряд ли восстановятся до более высокого уровня в 2020 г. Объем ликвидной части ФНБ в этом сценарии снизится до 4,9% ВВП к концу года.

При восстановлении цен на нефть в 2021 г. до 45 долл./барр. национальные проекты удастся профинансировать в полном объеме, а также можно установить единую ставку страховых взносов на уровне 22%, что снизит бюджетные доходы на 0,4% ВВП. В этом случае дефицит федерального бюджета составит 4% ВВП, а бюджета расширенного правительства — 4,5% ВВП, который можно профинансировать за счет прибыли ЦБ РФ (0,5% ВВП) и государственных заимствований (4% ВВП). Пополнение ФНБ в 2021 г. в этом сценарии не предусматривается, так как среднегодовые цены на нефть будут соответствовать базовой цене по бюджетному правилу, и вследствие роста ВВП и укрепления рубля объем ликвидной части ФНБ к концу 2021 г. сократится до 3,9% ВВП.

Если в 2021 г. среднегодовые цены на нефть останутся на уровне 35 долл./барр., то при сохранении финансирования национальных проектов дефицит федерального бюджета вырастет до 6,5% ВВП, а бюджета расширенного правительства — до 7% ВВП даже при отказе от снижения налогов. В этом случае финансировать дефицит бюджета расширенного правительства можно за счет роста государственного долга (4% ВВП), ФНБ (2,5% ВВП для компенсации выпадающих нефтегазовых доходов, согласно бюджетному правилу) и прибыли ЦБ РФ (0,5% ВВП). Тогда потребуется секвестр бюджетных расходов в 2022 г. в размере до 2,5% ВВП. Переходящий на 2022 г. объем ликвидной части ФНБ не превысит 2,2% ВВП.

Объем государственных заимствований для финансирования дефицита федерального бюджета РФ в 2020 г. оценивается в 2,0 — 2,7 трлн руб., что, при прочих равных условиях, представляется вполне реалистичным. Однако проблема заключается в том, что в тяжелой финансовой ситуации окажутся субфедеральные бюджеты, поскольку лишь у небольшого числа регионов есть собственные резервные фонды. Дефицит бюджета расширенного правительства значительно превосходит дефицит федерального бюджета, и дополнительные заимствования на региональном и муниципальном уровнях в 2020 г. могут потребоваться в объеме от 2,7 до 4,2% ВВП. Таким образом, в худшем сценарии объем долговых заимствований оценивается на уровне 7,0% ВВП, что приведет к существенному повышению их стоимости.

Ключевая задача бюджетной политики в 2020 г. — исполнение действующих социальных обязательств бюджета, обеспечение функционирования бюджетного сектора экономики (с повышенным вниманием к здравоохранению) и государственного управления (включая поддержание правопорядка и безопасности страны), а также ресурсное обеспечение пакета антикризисных мер. Все другие обязательства бюджета на всех уровнях, в том числе в рамках реализации национальных проектов и плана развития инфраструктуры, можно перенести на последующие годы. Соответственно также откладываются решения о дополнительных расходах, связанных с ускорением экономического роста и достижением национальных целей развития.

Чтобы перезапустить реализацию национальных проектов и поддержать рост экономики за счет бюджетных стимулов, важно сохранить номинальные объемы федерального бюджета на 2021 г., заложенные в законе о бюджете на 2020 — 2022 гг., и профинансировать в полном объеме предусмотренные национальными проектами расходы в 2021 г., что потребует корректировки действующего бюджетного правила. Мы считаем необходимым приостановить его действие в 2021 г. в части ограничения расходов федерального бюджета сверх расчетной величины расходов при базовой цене на нефть и разрешить их превышение в размере до 4% ВВП (разрешить дефицит федерального бюджета в размере 4% ВВП). При ценах на нефть не ниже уровня базовой цены по бюджетному правилу (44,2 долл./барр.) такой дефицит можно профинансировать за счет государственных заимствований, а при более низких ценах на нефть могут понадобиться дополнительные изъятия из ФНБ в размере 2,0 — 2,5% ВВП.

Меры антикризисной государственной социально-экономической политики целесообразно разделить на три этапа в зависимости от стадии развития пандемии. В настоящее время мы находимся на первом этапе, характеризующемся нарастанием числа заболевших, неопределенностью относительно сроков окончания карантина и глубины падения экономической активности. Сейчас ключевые меры должны быть направлены на поддержание совокупного спроса (поддержку населения и предприятий), совокупного предложения (поддержку компаний) и финансовой системы (прежде всего банковского сектора), которая может столкнуться с масштабными проблемами у своих клиентов.

К настоящему времени правительство уже приняло комплекс мер по поддержке экономики. Однако с учетом масштабов экономического спада их может оказаться недостаточно. В связи с этим представляется необходимым срочно реализовать дополнительные меры по следующим направлениям.

Во-первых, важно повысить гибкость рынка труда³, в том числе за счет введения понятия «временная безработица», то есть увольнение с обязательством последующего приема обратно на работу, или права работодателей отправлять работников в неоплачиваемые отпуска по инициативе работодателя на срок до 3 месяцев.

Во-вторых, необходимо регулярно предоставлять продовольственные наборы пенсионерам и лицам с хроническими заболеваниями, обязанным соблюдать режим самоизоляции по состоянию здоровья в регионах, в которых эпидемиологическая ситуация требует сохранять жесткий режим карантина. Важной мерой поддержки населения будет введение адресной продовольственной помощи малоимущим.

В-третьих, нужно снизить риски социальной исключенности. В рамках данного направления на базе центров социального обслуживания можно создать координационные пункты по учету и оказанию поддержки лицам из групп риска (одиноким пожилым людям, семьям с инвалидами, лицам с хроническими заболеваниями), привлечь к работе в указанных пунктах дополнительных работников, в том числе из числа потерявших работу и волонтеров, организовать телефонные и видеоконсультации для них, прием их обращений, оказывать помощь в доставке товаров и получении услуг. Следует усилить работу с бездомными при соблюдении соответствующих мер защиты (организация эпидемиологического контроля, питания и пр.), а также оказать государственную поддержку НКО в сфере предоставления социальных услуг для сохранения и расширения охвата их работы.

В-четвертых, надо рассмотреть меры по увеличению охвата молодежи системой высшего образования при контроле его качества (повышение количества бюджетных мест в бакалавриате и магистратуре, возможность поступать в магистратуру после специалитета, увеличение бюджетных мест в бакалавриате для выпускников организаций среднего профессионального образования), по социальной поддержке нуждающихся студентов (льготное питание и проживание, рассрочка оплаты обучения, льготные беспроцентные образовательные кредиты и рассрочка по выданным кредитам, предоставление компьютерного оборудования и программного обеспечения). К перспективным направлениям относятся трудоустройство студентов в различные структуры вузов (приемная комиссия, функциональные подразделения, ассистенты ППС, научные подразделения, колл-центры), облегчение поиска работы и стажировок (компенсации и налоговые льготы работодателям, соглашения между вузами и работодателями об оплачиваемых стажировках для студентов, общероссийский портал вакансий). Наконец, возможна прямая поддержка студентов (предоставление им пособий по безработице, повышение стипендий).

Второй этап антикризисной политики начнется после прохождения пика пандемии, когда станет понятен масштаб проблем. На данном этапе необходимо поддержать восстановление экономики, а также решить вопрос с накопленной задолженностью экономических агентов, деятельность которых была парализована в период карантина.

Из-за значительных проблем у компаний и населения банковский сектор неизбежно столкнется с трудностями, хотя и не сразу. Поэтому нужно рассмотреть вопрос о предоставлении ему стабилизационных долгосрочных беззалоговых кредитов (с пониженными коэффициентом риска и процентной ставкой) с жестким контролем за их целевым использованием, а также кредитных каникул для юридических (приостановленные сферы бизнеса) и физических (для работников таких сфер) лиц. По нашим оценкам, для поддержания достаточного уровня капитала банковской системы во втором полугодии 2020 г. может понадобиться поддержка со стороны ЦБ РФ или таких институтов, как АСВ или ФКБС, в размере от 0,5 трлн до 1,9 трлн руб. В текущей ситуации оправданно регулировать комиссионные доходы банков при предоставлении кредитов, а также процентные ставки, повышая коэффициенты риска (выше ключевой ставки — 100%). Можно также временно установить пониженные коэффициенты риска на уровне 70 — 80% для определенной категории кредитов (на пополнение оборотных активов, реструктуризацию задолженности); эмитировать ОБР с комбинированным купоном (фиксированный + плавающий с привязкой к инфляции или по типу ОФЗ-ИН) для поддержания уровня работающих активов банков; снизить ФОР до 0,5% по всем типам рублевых банковских обязательств и (или) повысить коэффициент усреднения до 0,9 — 1.

Чтобы смягчить проблему роста просроченной задолженности, мы предлагаем осуществить секьюритизацию задолженности предприятий (для сфер бизнеса, наиболее пострадавших от кризиса) в виде выпуска облигаций и (или) векселей с целью их полного или частичного выкупа государством. Для стабилизации депозитной базы можно повысить государственные гарантии по вкладам физических лиц до 2,5 — 3 млн руб. Одновременно надо постепенно пересматривать регуляторные послабления для банков, введенные во время острой фазы кризиса.

На данном этапе антикризисной политики нужно анализировать меры поддержки компаний и населения, корректируя и отменяя их в случае необходимости. Отметим, что в ряде случаев нельзя исключить национализацию попавшего в трудное положение крупного бизнеса при невозможности продолжать операционную деятельность без масштабной государственной поддержки и трудностях с привлечением заемного финансирования на рыночной основе. При этом важно заранее предусмотреть формат реприватизации в среднесрочном периоде (возможные аналоги — Программа поддержки токсичных активов TARP в США 2008 г.⁴), исключив любые варианты «замораживания» национализированных активов в государственных корпорациях и холдингах.

Вследствие сокращения номинального объема ВВП в условиях текущего кризиса плановый номинальный уровень расходов бюджета расширенного правительства составит 37,5 — 38,5% в 2021 г. Это, по нашему мнению, выше долгосрочного устойчивого уровня расходов для России, который может быть обеспечен доходной частью бюджета расширенного правительства при действующих параметрах налоговой системы РФ. Соответственно обсуждение бюджетного маневра в сторону производительных расходов с увеличением общего уровня расходов бюджетной системы РФ в долях ВВП⁵ откладывается до его снижения до 34 — 34,5% ВВП, вероятно, не ранее 2023 г. До этого времени бюджетный маневр возможен только за счет повышения эффективности в рамках действующих обязательств и перераспределения расходов между отдельными статьями без изменения общего объема расходов бюджета расширенного правительства.

Очень важен третий этап, на котором будут приняты меры по повышению долгосрочных структурных темпов экономического роста. Иными словами, в сложившейся ситуации особую актуальность вновь приобретают структурные реформы, в том числе предложенные ЦСР в рамках стратегии развития страны на 2018—2024 гг. При этом, говоря о третьем этапе, мы подразумеваем меньшую срочность предлагаемых мер по сравнению с антикризисными. Но начинать их реализацию можно уже на первом или втором этапах. На наш взгляд, наиболее актуальны следующие структурные реформы⁶.

Пока Россия значительно отстает по важным показателям технологического развития (роботизации, цифровизации, интернет-экономике) от передовых стран⁷. Необходима цифровая трансформация всех сфер экономики и государственного управления, что позволит достичь сопоставимых с развитыми странами показателей производительности труда. Отметим, что первой стадией цифровой трансформации может стать повсеместное внедрение электронного документооборота как в отношениях компаний и потребителей между собой, так и во взаимодействии с государством.

Для быстрого развития России требуются не только внутренние, но и внешние финансовые ресурсы. Важно активно участвовать в новой глобализации, устранить препятствия для российского экспорта и включать российские предприятия в международные производственные цепочки. Надо помочь российским компаниям выйти за пределы внутреннего рынка, преодолеть барьеры, связанные с таможенным регулированием и валютным контролем, и приспособиться к внешней среде (Баландина и др., 2020; Левашенко и др., 2019).

При этом внешний мир не должен воспринимать Россию как угрозу. Нужно формировать добрососедские отношения с партнерами, остановить деградацию межгосударственных отношений как на постсоветском пространстве, так и с другими странами. С помощью обновленных инструментов мягкой силы и экономически ориентированной дипломатии важно добиться, чтобы международные правила были едиными для всех и формировались с учетом российской позиции⁸.

Государству следует принимать меры для снижения предпринимательских рисков и издержек. От доминирования государственного сектора в экономике, имитации конкуренции, избыточного государственного регулирования нужно перейти к стимулированию предпринимательской деятельности и партнерским отношениям государства и бизнеса (Баринова и др., 2018; Земцов, Комаров, 2015). Необходимо избавиться от устаревших, невыполнимых или противоречащих друг другу правил, выстроить комфортное общение бизнеса и граждан с государством. Для развития предпринимательской инициативы надо обновить повестку антимонопольного и тарифного регулирования, перевести госзакупки на прозрачные рыночные механизмы, ограничить разрастание госсектора в экономике.

Особого внимания требует человеческий капитал. Инвестиции в него и отдача от них будут главными факторами экономического роста и технологического развития.

Кризис системы общественного здравоохранения, вызванный коронавирусом, подчеркнул приоритетность данной отрасли экономики (Назаров, Авксентьев, 2017). Нужно сформировать высокотехнологичный сектор охраны и укрепления здоровья, повысить адаптационные возможности здравоохранения к новым вызовам. С учетом цифрови-зации экономики надо внедрять системы дистанционного мониторинга и консультирования, развивать медицину предупреждения и ранней диагностики, укреплять систему лекарственного обеспечения.

В системе образования важно активно использовать современные технологии при обучении, перенося часть образовательного контента в онлайн-режим (Божечкова и др., 2019). Необходимо повышать показатели функциональной и современной грамотности, использовать онлайн-возможности для получения образования, снять избыточную административную нагрузку на учебные заведения⁹. Пандемия коронавируса ускорила формирование цифровой образовательной среды, для устойчивого развития которой надо создать соответствующую информационную инфраструктуру, подготовить кадры, разработать и обновить образовательные программы.

Нужно максимально использовать возможности регионов, особенно ключевых, делегировав им дополнительные полномочия, ослабив федеральное регулирование и усилив контроль за результатами. Необходимо повысить доходы и снизить расходы регионов в системе межбюджетных отношений, например, за счет передачи им 2 и. и. НДС либо передачи на федеральный уровень уплаты страховых взносов по ОМС за неработающее население.

Наконец, давно назрела перестройка правоохранительной и судебной систем. Независимая судебная система выступает гарантом прав граждан и компаний, непредвзятым арбитром в их спорах между собой и с государством. Эффективная правоохранительная система обеспечивает уверенность экономических агентов в собственной защищенности, гарантирует безопасность населения и формирует уверенность в завтрашнем дне.

Проведение каждой из упомянутых реформ, безусловно, сопряжено со значительными трудностями и издержками. Однако в сложившейся беспрецедентной кризисной ситуации их реализация необходима для более быстрого восстановления экономики и благосостояния экономических агентов РФ.

¹ Развал сделки ОПЕК+ вполне объясним. Например, в работе: Hyndman, 2008, показано, что вероятность заключения картельного соглашения уменьшается по мере сокращения спроса. Участники картельного соглашения с низкими издержками добычи могут счесть оптимальным выйти из коалиции, если они сумеют продать больше продукции в условиях ухода с рынка других производителей с более высокими издержками при снижении цен. Однако, вероятно, участники соглашения ОПЕК+ в начале марта недооценили масштабы сокращения мирового спроса на нефть и финансовую устойчивость производителей нефти с более высокими издержками добычи.

² Наши эконометрические модели (Дробышевский и др., 2018; Синельников-Мурылев и др., 2014; Полбин, 2020; Polbin, 2020), когда ставится задача оценить структурные темпы роста российской экономики, под которыми понимаются темпы роста ВВП, очищенные от влияния циклических факторов и шоков условий торговли, дают точечные оценки для рассматриваемого показателя в диапазоне 1—2% в год в конце 2019 г. В настоящей работе мы используем оценку 2% в год, полученную на базе последней модели (Polbin, 2020), фильтрация в которой производится на основе динамики нескольких переменных: ВВП, потребление домохозяйств и валовое накопление основного капитала, что в теории позволяет получить более точную оценку за счет использования большего объема информации (см., например: Antolin-Diaz et al., 2017; Bai et al., 1998).

³ Мы благодарим Т. М. Малеву за предоставленные материалы о возможных мерах поддержки рынка труда и социальной поддержки населения во время пандемии.

⁴ https: www.treasury.gov initiatives financial-stability TARP-Programs Pages default, aspx#

⁵ Подробнее о возможном бюджетном маневре см.: Кудрин, Соколов, 2017.

⁶ Подробнее см.: https: strategy.csr.ru

⁷ См.: ЦСР, 2017.

⁸ См.: ЦСР, РСДМ, 2017.

⁹ См.: ЦСР, НИУ ВШЭ, 2018.

Список литературы / References

Андреев М. Ю., Полбин А. В. (2019). Исследование эффекта финансового акселератора в DSGE-модели с описанием производства экспортного продукта Журнал Новой экономической ассоциации. № 4(44). С. 12 — 49. [Andreev М. Yu., Polbin А. V. (2019). Studying the financial accelerator effect in a two-sector DSGE model for an export-oriented economy. Journal of the New Economic Association, No. 4(44), pp. 12 — 49. (In Russian).] https: doi.org 10.31737 2221-2264-2019-44-4-1

Баландина Г., Пономарев Ю., Синельников-Мурылев С. (2020). Таможенное администрирование в России: какими должны быть современные процедуры Экономическая политика. Т. 15, № 1. С. 108 — 135. [Balandina G., Ponomarev Yu., Sinelnikov-Murylev S. (2020). Customs administration in Russia: State-of-the-art procedures to be followed. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 15, No. 1, pp. 108 — 135. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2020-1-108-135

Баринова В. А., Земцов С. П., Царева Ю. В. (2018). Предпринимательство и институты: есть ли связь на региональном уровне в России. Вопросы экономики. № 6. С. 92 — 116. [Barinova V. A., Zemtsov S. Р., Tsareva Yu. V. (2018). Entrepreneurship and institutions: Does the relationship exist at the regional level in Russia? Voprosy Ekonomiki, No. 6, pp. 92 — 116. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-6-92-116

Божечкова А. В., Клячко T. Л., Кнобель А. Ю., Лощенкова A. H., Любимов И. Л., Синельников-Мурылев С. Г. (2019). Образование и экономический рост Научные доклады: образование. М.: Дело. [Bozhechkova А. V., IClyachko Т. L., Knobel A. Yu., Loshchenkova A. N., Lyubimov I. L., Sinelnikov-Murylev S. G. (2019). Education and economic growth. Nauchnye doklady: Obrazovanie. Moscow: Delo. (In Russian).]

Дробышевский С. М., Идрисов Г. И., Каукин А. С., Павлов П. Н., Синельников-Мурылев С. Г. (2018). Декомпозиция темпов роста российской экономики в 2007—2017 гг. и прогноз на 2018—2020 гг. Вопросы экономики. № 9. С. 5 — 31. [Drobyshevskiy S. М., Idrisov G. I., ICaukin A. S., Pavlov Р. N., Sinelnikov-Murylev S. G. (2018). Decomposition of Russian GDP growth rates in 2007—2017 and forecast for 2018—2020. Voprosy Ekonomiki, No. 9. pp. 5 — 31. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-9-5-31

Дробышевский С., Полбин A. (2015). Декомпозиция динамики макроэкономических показателей РФ на основе DSGE-модели Экономическая политика. Т. 10, № 2. С. 20 — 42. [Drobyshevskiy S., Polbin А. (2015). Decomposition of the structural shocks contribution to the Russian macroeconomic indicators dynamics on the basis of the DSGE model. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 10, No. 2, pp. 20 — 42. (In Russian).]

Дробышевский С., Полбин A. (2016). О роли плавающего курса рубля в стабилизации деловой активности при внешнеэкономических шоках Проблемы теории и практики управления. № 6. С. 66—71. [Drobyshevskiy S., Polbin А. (2016). On the role of the floating exchange rate of the ruble in stabilizing business activity under foreign trade shocks. Problemy Teorii і Praktiki Upravleniya, No. 6, pp. 66—71. (In Russian).]

Дубовский Д. Л., Кофанов Д. А., Сосунов К. А. (2015). Датировка российского бизнес-цикла Экономический журнал ВШЭ. Т. 19, № 4. С. 554 — 575. [Dubovskiy D. L., ICofanov D. A., Sosunov К. А. (2015). Dating of the Russian business cycle. HSE Economic Journal, Vol. 19, No. 4, pp. 554—575. (In Russian).] 

Идрисов Г., Пономарев Ю., Синельников-Мурылев С. (2015). Условия торговли и экономическое развитие современной России Экономическая политика. Т. 10, № 3. С. 7—37. [Idrisov G., Ponomarev Yu., Sinelnikov-Murylev S. (2015). Terms of trade and Russian economic development. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 10, No. 3, pp. 7—37. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2015-3-01

Земцов С. П., Комаров В. M. (2015). Формирование экономики знаний в регионах России в 1998—2012 гг. Инновации. № 10. С. 29 — 36. [Zemtsov S. Р., Komarov V. М. (2015). Forming knowledge economy in Russia’s regions in 1998 — 2012. Innovations, No. 10, pp. 29 — 36. (In Russian).]

Кудрин А., Соколов И. (2017). Бюджетный маневр и структурная перестройка российской экономики. Вопросы экономики. № 9. С. 5—27. [Kudrin А., Sokolov I. (2017). Fiscal maneuver and restructuring the Russian economy. Voprosy Ekonomiki, No. 9, pp. 5—27. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2017-9-5-27

Левашенко А., Коваль А., Синельников-Мурылев С., Трунин П. (2019). Валютный контроль в РФ: архаизм или необходимость. Российский внешнеэкономический вестник. № 5. С. 7—15. [Levashenko A., Koval A., Sinelnikov-Murylev S., Trunin Р. (2019). Currency control in Russia: Archaism or necessity. Russian Foreign Economic Journal, No. 5, pp. 7—15. (In Russian).]

Назаров В. С., Авксентьев Н. А. (2017). Российское здравоохранение: проблемы и перспективы. Финансовый журнал. № 4. С. 9—23. [Nazarov V. S., AvxentyevN. А. (2017). Healthcare in Russia: Problems and perspectives. Financial Journal, No. 4, pp. 9—23. (In Russian).]

Орлова H., Егиев C. (2015). Структурные факторы замедления роста российской экономики. Вопросы экономики. № 12. С. 69 — 84. [Orlova N., Egiev S. (2015). Structural factors of Russian economic slowdown. Voprosy Ekonomiki, No. 12, pp. 69 — 84. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2015-12-69-84

Полбин A. (2017). Оценка влияния шоков нефтяных цен на российскую экономику в векторной модели коррекции ошибок. Вопросы экономики. № 10. С. 27—49. [Polbin А. (2017). Econometric estimation of the impact of oil prices shock on the Russian economy in VECM model. Voprosy Ekonomiki, No. 10, pp. 27—49. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2017-10-27-49

Полбин А. В. (2020). Оценка траектории темпов трендового роста ВВП России в ARX-модели с ценами на нефть. Экономическая политика. Т. 15, № 1. С. 40 — 63. [Polbin А. V. (2020). Estimating time-varying long-run growth rate of Russian GDP in the ARX model with oil prices. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 15, No. 1, pp. 40 — 63. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2020-1-40-63

Полбин А., Синельников-Мурылев C. (2020). Оценка простой модели системы одновременных уравнений для российских макроэкономических показателей (Научные труды № 180). М.: Изд-во Института Гайдара. [Polbin A., Sinelnikov-Murylev S. (2020). A simple macro-econometric simultaneous equation model for the Russian economy (Research Paper Series No. 180). Moscow: Gaidar Institute Publ. (In Russian).]

Синельников-Мурылев С., Дробышевский С., Казакова M. (2014). Декомпозиция темпов роста ВВП России в 1999—2014 годах. Экономическая политика. Т. 9, № 5. С. 7—37. [Sinelnikov-Murylev S., Drobyshevskiy S., Kazakova M. (2014). Decomposition of Russian GDP growth rates in 1999—2014. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 9, No. 5, pp. 7—37. (In Russian).]

ЦСР (2017). Новая технологическая революция: вызовы и возможности для России: Экспертно-аналитический доклад. М.: Центр стратегических разработок. [Center for Strategic Research (2017). New technological revolution: Challenges and opportunities for Russia: Expert and analytical report. Moscow. (In Russian).]

ЦСР, РСДМ (2017). Тезисы по внешней политике и позиционированию России в мире (2017—2024 гг.). М.: Центр стратегических разработок, Российский совет по международным делам. [Center for Strategic Research, Russian International Affairs Council (2017). Theses on Russia's foreign policy and global positioning (2017—2024). Moscow. (In Russian).]

ЦСР, НИУ ВШЭ (2018). Двенадцать решений для нового образования. М.: Центр стратегических разработок. [Center for Strategic Research, HSE University (2018). 12 solutions for a new education. Moscow. (In Russian).]

Antolin-Diaz J., Drechsel T., Petrella I. (2017). Tracking the slowdown in long-run GDP growth. Review of Economics and Statistics, Vol. 99, No. 2, pp. 343 — 356. https: doi.org 10.1162 REST_a_00646

Bai J., Lumsdaine R. L., Stock J. H. (1998). Testing for and dating common breaks in multivariate time series. Review of Economic Studies, Vol. 65, No. 3, pp. 395—432. https: doi.org 10.1111 1467-937X.00051

Bernanke B., Gertler M., Gilchrist S. (1998). The financial accelerator in a quantitative business cycle framework. NBER Working Paper, No. 6455. https: doi.org 10.3386 w6455

Cavalcanti D. V., Mohaddes K., Raissi M. (2015). Commodity price volatility and the sources of growth. Journal of Applied Econometrics, Vol. 30, No. 6, pp. 857—873. https: doi.org 10.1002 jae.2407

Hyndman K. (2008). Disagreement in bargaining: An empirical analysis of OPEC. International Journal of Industrial Organization, Vol. 26, No. 3, pp. 811 — 828. https: doi.org 10.1016 j.ijindorg.2007.06.003

Kiyotaki N., Moore J. (1997). Credit cycles. Journal of Political Economy, Vol. 105, No. 2, pp. 211—248. https: doi.org 10.1086 262072

Kohli U. (2004). Real GDP, real domestic income, and terms-of-trade changes. Journal of International Economics, Vol. 62, No. 1, pp. 83 — 106. https: doi.org 10.1016 j.jinteco. 2003.07.002

Mendoza E. G. (1997). Terms-of-trade uncertainty and economic growth. Journal of Development Economics, Vol. 54, No. 2, pp. 323 — 356. https: doi.org 10.1016 S0304-3878(97)00046-l

Polbin A. (2020). Multivariate unobserved component model for an oil-exporting economy: The case of Russia. Applied Economics Letters, [forthcoming], https: doi.org 10.1080 13504851.2020.1770678

Quadrini V. (1999). The importance of entrepreneurship for wealth concentration and mobility. Review of Income and Wealth, Vol. 45, No. 1, pp. 1 — 19. https: doi.org 10.1111 j.1475-4991.1999.tb00309.x

Zubarev A. V., Trunin P. V. (2017). The analysis of the dynamics of the Russian economy using the output gap indicator. Studies on Russian Economic Development, Vol. 28, No. 2, pp. 126-132. https: doi.org 10.1134 S1075700717020149