Академическая мобильность или networking по-русски?

Е. И. Трубникова

В современных условиях академическая мобильность — важный фактор производства научных знаний. Она обеспечивает взаимодействие различных научных подходов и может способствовать появлению новых идей, что невозможно в условиях изоляции (о значимости академической коллаборации для научного процесса см., например: Narin, Withlow, 1990; Crawford, 1992; Luukkonen et al., 1992; Crawford et al., 1993; Melin, 1996; Ушкалов, Малаха, 2011). Специалист из иной институциональной среды может способствовать формированию лучших академических практик и их применению в рамках принимающей организации. С этим в том числе связано наличие требования мобильности во многих программах финансирования науки.

Аналитики выделяют синхронную мобильность, при которой исследователь одновременно имеет несколько аффилиаций, и диахрон-ную, когда имеет место реальный переход исследователя из одной организации в другую, физический переезд в другой город или страну (Dubois et al., 2014; Moed et al., 2013; Moed, Halevi, 2014). Это различие имеет принципиальное значение для целей статьи, на чем и будет сделан акцент.

Мобильность — значимый фактор академической карьеры. Одновременно с этим исследователи (Bozeman, Corley, 2004) отмечают, что немобильная карьера может способствовать более быстрому получению позиции tenure-track. Для России характерен низкий уровень горизонтальной мобильности с доминированием инбридинга (внутреннего найма) при трудоустройстве и продвижении. При этом предполагается, что инбридинг помогает, с одной стороны, развивать собственные научные школы, но, с другой стороны, ограничивает значение альтернативных точек зрения (Balzer, 2020). Отмечается «проблема своих», когда лояльность считается не менее весомым фактором, чем результаты работы исследователя (Bozeman, Corley, 2004). Распространена ситуация, когда персонал подбирается из числа бывших студентов и аспирантов, а вакансии открываются по тематике со специфическими характеристиками, которые однозначно определяют победителя конкурса, и т. д.

Формальные институты в РФ часто создаются под воздействием норм более развитых стран, в связи с этим мобильность фигурирует в отечественных программах финансирования. Однако институты среды оказывают влияние на характеристики процесса формирования академических связей. Так, в России фактически отсутствует нормально функционирующий академический рынок, в результате привлечение исследователя полностью зависит от действий принимающего университета и интересов его наиболее влиятельных групп.

Цель исследования — выявить негативные аспекты академической мобильности, проявляющиеся в условиях рентоориентированной экономики. В рамках исследования акцент будет сделан на характеристиках академической мобильности, обусловленных наличием институциональной коррупции¹, в том числе особое внимание будет уделено механизму «обмена дарами» как инструменту укрепления данного феномена. В статье будут приведены выявленные случаи стратегического манипулирования системой и нецелевого использования института мобильности для извлечения личной выгоды акторами². Основное внимание будет уделено различиям диахронной и синхронной мобильности (повышение квалификации и стажировки остаются за пределами данной работы).

В рамках исследования была использована информация из открытых источников: аффилиация, указанная в публикациях из базы данных Scopus, информация лотов сайта госзакупок, информация о мобильности из резюме, размещенных на открытых платформах, сайтах вузов, страницах в академических и профессиональных социальных сетях, а также информация о выигранных грантах, представленная на сайтах РФФИ, и иные ресурсы. Кроме этого, использованы данные из интервью с представителями академической среды.

Связи: академические сети или «блат»?

Академическая мобильность способствует налаживанию профессиональных контактов, что может положительно отразиться на исследованиях, облегчить доступ к данным, сформировать команду, что является неотъемлемой частью создания связей (networking). Профессиональные связи невозможно исключить из процесса найма: активность в совместных проектах характеризует исследователя для других участников сообщества. Однако возникают вопросы объективности процесса отбора и наделения преимуществами соискателей, обладающих специфическими характеристиками. В исследованиях академического рынка труда отмечается, что «социальные связи заменяют собой рыночные механизмы распределения вакантных мест и определения „цены“ исследователя (Финкельштейн и др., 2014. С. 34; также см.: Yudkevich et al., 2015).

Доступ к распределению ресурсов и позиций формирует ренту, что может способствовать укреплению механизмов институциональной коррупции. В этом смысле связи характеризуются как инструмент деструкции формального процесса найма, поскольку кандидаты имеют неравные возможности для демонстрации своих способностей (Mulligan, 2018). В отдельных исследованиях фактически ставится знак равенства между связями и непотизмом, а сам феномен связей выделяется как один из источников ренты в современной экономике (Mulligan, 2018).

Негативные стороны использования связей еще во времена СССР характеризовались понятием «блат» (например, см.: Ledeneva, 1998; Барсукова, 2013; Барсукова, Леденева, 2014). Есть ли какая-то разница между этими категориями — профессиональные связи (networking) и блат? Ведь, по сути, блат — это знакомство/связи, которые можно использовать в личных целях, но при этом ущемляя интересы третьих лиц, то есть связи, которые можно использовать для получения преимуществ в обход общепринятых правил. Как понять, где получение конкурентных преимуществ переходит в ущемление третьих лиц? Как определить грань, где заканчиваются связи и начинается блат? Там, где коррупция институционализируется и становится нормой, практически невозможно определить, что факт наделения преимуществами нарушает правила и законы. Кроме того, в таких условиях связи (блат) становятся не только весомым фактором рекрутингового процесса, но и порой неотъемлемым элементом иных процедур в академическом мире. Разумеется, российские вузы сильно различаются по институциональной среде. Одни и те же инструменты и механизмы, применяемые в разных условиях, приводят к разным результатам, и далеко не каждый агент, распределяющий ресурсы, ведет себя оппортунистически. Однако механизмы блата, используемые одними игроками, накладывают отпечаток на всех членов группы. Более того, если в профессиональной сети принимают участие значимые акторы с нечистоплотным поведением (например, публикующиеся в хищнических журналах), это вынуждает участников группы снисходительно относиться к такому поведению, а менее опытные члены группы порой перенимают подобную практику.

Особенности диахронной мобильности на территории России

Логика диахронной мобильности предполагает переход исследователя на новое место работы, в том числе физический переезд в другой город или страну.

Согласно отдельным исследованиям, в российской академической среде лояльность коллективу и политические механизмы выступают основным инструментом и фактором продвижения по карьерной лестнице. Более того, так как наибольшая мобильность приходится на первые этапы карьеры, это приводит к росту значимости критерия лояльности. Ведь на ранних этапах карьеры молодой специалист более склонен к почитанию авторитетов и принятию точки зрения более зрелых коллег. Его продвижение часто зависит от степени соответствия его научной и мировоззренческой позиции точке зрения членов принявшего его коллектива. Целью мобильности в таких условиях становится «перспектива удачного оседания», что превращает научную и образовательную организацию в «эндогамные» коллективы с доминированием акцентов на стабильности, лояльности, отсутствии изменений (Елфимов, 2008). Отдельные вузы представляют собой сплоченные коллективы «yes-men», призванные легитимировать внедрение частных интересов руководства в деловые процессы организации³. Однако чтобы соответствовать современным международным требованиям, организация, в которой доминирует инбридинг и работают сплоченные коллективы, вынуждена демонстрировать соответствие критериям мобильности. Возможности такой демонстрации привлечения сотрудников дает механизм внутрисетевого взаимодействия. В то же время диа-хронная мобильность в таких условиях становится непривлекательной.

Диахронная мобильность имеет еще одну характеристику — сложность прогнозировать поведение неизвестного актора. Существует не только неопределенность вуза в отношении поведения привлекаемого сотрудника, но и неопределенность соискателя позиции в отношении потенциального работодателя. Российский регулятор создал массу ложных сигналов на рынке образовательных услуг, в связи с чем наделенные статусами вузы сильно отличаются друг от друга. Часто статус (федеральный, участник проекта 5-100 или иные привлекательные сигналы) получает как университет, реально значимый в той или иной области и стремящийся привлекать результативных сотрудников, так и небольшой региональный вуз, скажем, изначально педагогической направленности, создавший иные специальности, но не изменившийся по сути, в котором сохранилась система рентных трансферов, сложившаяся более 20 лет назад.

Вхождение в одну или даже несколько групп дополнительного финансирования не свидетельствует ни о качестве образовательных услуг (отдельные активно поддерживаемые вузы можно найти на последних позициях даже среди российских университетов⁴), ни о проводимых научных исследованиях: некоторые участники финансируемых проектов сферы образования активно оплачивают публикации сотрудников и заметно представлены в журналах, относящихся к категории потенциально хищнических (Sterligov, Savina, 2016; Sterligov, 2018; Комиссия РАН, 2020; Трубникова, 2020). В результате ни сигналы о включении вуза в группу финансирования, ни пиар-кампании в СМИ, профинансированные вузом⁵, нельзя считать сигналом о качественных характеристиках организации.

Синхронная мобильность по-русски, или «Обмен дарами»

Синхронная мобильность присутствует не только в вузах с дополнительным финансированием, но и среди иных российских учебных заведений. Один из ее вариантов — множественный наем сотрудников в одном городе (часто это естественное следствие низкой заработной платы в российских вузах). И если организация не предполагает реального расширения штата, не обладает достаточными финансовыми возможностями и привлечение сотрудника носит неопределенный по продолжительности характер, то в рамках краткосрочного привлечения специалиста синхронный вариант мобильности предпочтительнее. 

Тогда привлеченный сотрудник не только «закроет» фронт работ, но может вместе с выполнением трудовых функций принести некие преимущества от должности в иной организации. Например, если привлекаемый сотрудник занимает должность, предполагающую распределение ресурсов, то он может перенаправить денежный поток в желательное русло. Допустим, если привлекаемый сотрудник занимает должность начальника отдела сопровождения грантов в одном из активно финансируемых государством университетов, то он может привлечь к выполнению грантов в своем вузе сотрудников новой организации. Поэтому даже при отсутствии субъективного интереса и проведении реального конкурса наем такого сотрудника становится экономически целесообразным для руководства организации, такого соискателя могут предпочесть более результативным претендентам.

Однако становится очевидным, что наличие усиленного финансирования создает дополнительную основу для разнообразных схем привлечения специалистов, причем часто в ущерб реальным интересам университетов. Так, по мнению В. Полтеровича, появление новых возможностей извлечения ренты — и в частности, дополнительное финансирование — усиливает перераспределительную активность (Полтерович, 2008) и именно поэтому может усиливать активность по распределению ренты. Поэтому стоит отметить характеристики российского варианта синхронной мобильности, обусловленные наличием механизма обмена дарами.

Академическая мобильность и привлечение специалистов из российских и мировых научных центров нашли отражение в «дорожных картах» вузов проекта 5-100. В исследованиях подчеркивается вклад проекта 5-100 в коллаборацию университетов (Turko et al., 2016; Matveeva, Ferligoj, 2020). Однако простой анализ аффилиаций авторов статей, которые опубликованы в журналах, индексируемых в Scopus, позволяет выявить интересный паттерн привлечения сотрудников. Вузы нанимают сотрудников, которые не меняют места работы и продолжают осуществлять функции в своем основном вузе. Имеет место специфическая синхронная мобильность. Программы дополнительного финансирования позволили региональным вузам сформировать коллективы «мертвых душ», которые не только не способствуют созданию научного коллектива внутри приглашающей организации, но часто вообще ее не посещают.

Вуз А нанимает значимого сотрудника (исследователя или представителя руководства) из вуза Б, взамен значимый сотрудник вуза А также получает аналогичное предложение из вуза Б. Схема может быть менее прозрачной, если в ней формируется цепочка из нескольких вузов-участников. Так называемый «обмен мозгами» в данном случае превращается в «обмен дарами». Или региональный вуз приглашает исследователя из столичного региона, в том числе на удаленной основе (при условии сохранения его основного места работы и иногда даже без необходимости посещать принимающий региональный вуз), а в обмен региональный вуз получает некие услуги, которые могут быть как формально оговоренными (например, аффилиация в публикациях исследователя и/ или прочтение двух лекций или семинаров за год), так и неформальными (например, организовать защиту «нужных» соискателей, принять к публикации статью «нужного» исследователя или даже блок статей сотрудников организации, или провести несколько «бесплатных» лекций в частной бизнес-школе, аффилированной с руководством принимающего вуза, и т. д.). При этом неформальная часть контракта для руководства приглашающего вуза может быть гораздо интереснее и привлекательнее. Именно этим может быть обусловлен, в частности, приоритет привлечения сотрудников по совместительству по сравнению с привлечением исследователей в рамках диахронной мобильности.

В любом вузе существует сложившаяся система рентных трансферов, в связи с чем руководство вуза, как правило, не заинтересовано в привлечении исследователей, претендующих на изменение этой системы. В результате привлечение новых сотрудников с реальными научными достижениями, которые могут претендовать на часть ренты, интереса не представляет. Сигналы о наличии научных достижений можно приобрести иными, менее рискованными для рентного положения способами, в том числе «купить» аффилиацию известных авторов или просто оплатить публикацию статей сотрудников организации⁶.

В данных обстоятельствах интерес представляет механизм обмена дарами, в рамках которого можно получить дары, не рискуя рентным положением. С позиций антикоррупционного законодательства все может находиться в правовом поле, что полностью укладывается в понятие институциональной коррупции.

Особая категория в рамках синхронной мобильности — позиция «ведущего мирового ученого» (ВМУ). Вузы проекта 5-100 активно используют такой инструмент для привлечения исследователей. Заработная плата на такой позиции на порядок превосходит заработную плату местного профессора, а условия контракта, как правило, не предполагают преподавательской нагрузки, более того, часто даже не требуют посещать щедрое учебное заведение. Нанимаемые сотрудники в действительности достаточно часто соответствуют заявленным критериям, хотя в отдельных случаях имеет место привлечение на позиции ВМУ сотрудников со степенью кандидата наук или даже без ученой степени⁷.

Процедуры привлечения сотрудников на позицию ВМУ непрозрачны и предоставляют возможности как для выбора сотрудников по личным связям (позиции для «своих»), так и для формирования рентодоходных схем. Происходит некое деление на своих и чужих, применяются двойные стандарты поведения: принципы «прощения» для своих при допустимости «хищничества» в отношении чужих (Скоробогатов, 2011).

Дизайн системы допускает не только неэффективное использование средств проекта, но и формирование возможностей для частных выгод. Например, на позиции ВМУ может быть приглашен специалист, который одновременно является лектором в частной бизнес-школе, принадлежащей директору пригласившего его института⁸. Привлеченный на позицию ВМУ специалист может выступать инструментом для легитимации расходов организации по схеме с единственным поставщиком, даже в отсутствие корреляции между темой лота и специализацией поставщика⁹. Большинство вузов не размещает вакансии на такие позиции. Одна из причин — привлечение сотрудников происходит с помощью личных связей топ-менеджеров вуза.

Анализ публикаций, представленных в Scopus, и аффилиаций авторов в рамках синхронной мобильности с вузами программы 5-100 показывает, что приглашенное лицо достаточно часто указывает аффилиацию принимающей организации¹⁰. В случаях, когда публикации с аффилиацией все-таки есть, их уровень нередко ниже, чем у иных публикаций этого исследователя, в которых указана аффилиация основного вуза. Наиболее интересны случаи, когда региональный вуз оплачивает публикации приглашенных «звезд». Так, например, оптовые «покупки» публикаций были произведены одним из региональных вузов 5-100¹¹. Среди них — статья сотрудников РАН, где аффилиация «щедрого» вуза указана как вторая лишь у одного из пяти столичных авторов.

Отметим, что в исследованиях сотрудников РАН подчеркивается значительный вклад РАН в рост публикационной активности вузов (Ivanov et al., 2016). При этом отмечается рост доли работ, содержащих одновременно аффилиацию РАН и вузов проекта 5-100 (Pislyakov, Shukshina, 2014). Но это лишь приводит к выводам, что в данном случае вузы действительно предпочитают стратегию прямой покупки публикаций и аффилиаций в рамках синхронной мобильности. К сожалению, известные российские организации нередко легитимируют подобную схему освоения бюджетных средств без формирования реальных положительных результатов для общества. Возможности проекта 5-100 позволяют оплачивать публикации и аффилиации, что может демотивировать вуз в развитии собственных исследователей и привлечении результативных сотрудников в рамках диахронной мобильности. И это, несмотря на гигантские ресурсы, направленные на повышение уровня ряда региональных университетов, только усугубляет проблему иерархической сегрегации вузов.

При этом качество публикаций и иных атрибутов академического рынка теряет значение. В зачет идут не только оплаченные вузом статьи, но и статьи в откровенно хищнических журналах. В отдельных случаях большая доля публикаций приглашенного сотрудника размещена в журналах, отвечающих критериям отнесения к категории хищнических и входящих в известный лист «predatory open access publishers» Дж. Билла¹². Встречаются авторы, аффилированные в рамках синхронной мобильности с несколькими российскими вузами, имеющие высокий индекс Хирша, со множеством публикаций, проиндексированных в Scopus, большинство из которых можно найти в обозначенном списке. Среди них — десятки статей, опубликованные одним автором за один год, в том числе массовые публикации в одном журнале, а также примеры авторов с 3, 5 и более публикациями в одном номере одного журнала. Также впечатляет и количество соавторов у таких «исследователей» — в некоторых случаях более 200 человек за пять лет.

Как утверждает Ж. Тироль, агенты, которые уже запятнали свою репутацию, имеют больше стимулов к коррупционному поведению, чем если бы они всегда вели себя честно (Tirole, 1993). Таким образом, нечестное поведение в академической сфере имеет долгосрочные последствия. В этой связи возникает множество вопросов, когда среди статей топ-менеджмента активно финансируемых университетов присутствуют (и даже доминируют) публикации в исключенных из Scopus журналах или публикации, оплаченные организацией, а среди кейсов ресурса «Диссернет» широко представлены работы руководителей структурных подразделений этих университетов. Можно ли в таких условиях ожидать соблюдения академической этики от этих акторов в других сферах? Как требовать оригинальности в студенческих работах, когда в диссертациях директора института присутствуют массовые заимствования? Кроме того, подобная нечестная академическая практика негативно влияет на поведение молодых исследователей, привлеченных или случайно попавших в организацию. Как следствие, средства, выделенные на формирование международной репутации, могут трактоваться ее получателями исключительно как рента и в итоге ведут к девальвации сигналов не только на внутреннем, но и на международном рынке (о девальвации сигналов в среде высшего образования см. также: Полищук, Ливни, 2005; Балацкий, 2014).

Еще один способ обмена дарами — дать возможность получить дополнительный доход. Представители дружественного университета или даже частного бизнеса могут быть привлечены к рентабельным видам работ, например, к разработке образовательной программы стоимостью более 1 млн руб., а в ответ руководство вуза, размещающего такие тендеры, может получить иные, в том числе идентичные, «дары». Таким образом, денежные средства, исчисляемые в пределах одного вуза десятками миллионов, уходят в карманы группы, работающей в рамках российского варианта сетевых связей. Специалисты на условиях синхронной мобильности могут быть привлечены в группы грантовой поддержки (в том числе с целью легитимации выделения средств нужному коллективу). Распределители ресурсов вуза становятся, в терминологии А. Леденевой, «ключевыми фигурами в отношениях блата и экономике взаимных услуг» (Барсукова, Леденева, 2014. С. 121; см. также: Ledeneva, 1998; Барсукова, 2013). Более того, в условиях неправильного дизайна системы позиции сторон, участвующих в обмене дарами, отлично защищены «карманными» кадровыми и иными комиссиями от любой конкуренции. По отзывам респондентов, значительные средства часто проходят без проведения тендеров в связи с тем, что общая сумма делится на части, каждая из которых меньше требуемого для проведения закупки предела.

Описанная выше система обмена дарами включает практически все виды нецелевого использования институтов (Полищук, 2008): экономические агенты, делая вид, что следуют правилам, в действительности нарушают их к собственной выгоде; институт используется для формального оправдания и прикрытия деятельности, противоречащей его сути; имеет место захват института, который перестает быть общественным благом и превращается в эксклюзивный источник ренты.

К сожалению, участие в таких схемах известных исследователей и их синхронная мобильность не только легитимируют рентные трансакции и помогают «правильно отчитаться», но и создают инструменты институциональной коррупции и поддерживают возможности руководства вузов придерживаться этой перевернутой с точки зрения академической логики и этики стратегии поведения¹³ (Трубникова, 2020). Однако ведущие ученые, эксперты, члены и председатели наблюдательных и иных советов с удовольствием получают дары (в виде академических сигналов, атрибутов авторитета, оплаты гостиниц, перелетов, приглашения в качестве ключевых спикеров и лекторов и т. д.), обеспечивая легитимность существующей системы и создавая руководству отдельных вузов возможность дальнейшего извлечения ренты. Результативные специалисты в рамках диахронной мобильности не только становятся не востребованными в таких условиях, но и реально рассматриваются как источник угроз системе рентных трансферов, поскольку могут претендовать на получение определенной доли участия как в управлении вузом, так и в распределении научных бюджетов. В противовес этому специалисты в рамках синхронной мобильности прекрасно вписываются в систему обмена дарами и не нарушают установленного status quo.

Однако наличие приглашенных специалистов в рамках подобной синхронной мобильности определяется наличием финансовых средств. И как это ни прискорбно, но надо признать, что сразу после окончания программы финансирования привлеченные «звезды» теряют к региональному вузу интерес, и щедрый, активно манипулирующий системой вуз, например из проекта 5-100 или иной программы финансирования, вернется на допроектный уровень во всех международных рейтингах (если, конечно, вуз смог реально чего-то достичь за годы активного финансирования).

¹ Особенность институциональной коррупции, отличающая ее от обычной коррупции: принимаемые решения, несмотря на то что они противоречат общественным интересам, могут не выходить за пределы правового поля. Об использовании термина см., например: Thompson, 1995; Lessig, 2013; Trubnikova, Trubnikov, 2018; Трубникова, 2020.

² О нецелевом использовании институтов см.: Полищук, 2008.

³ Описание таких коллективов см., например, в: Van Duyne, 1999.

⁴ Например, см. место отдельных участников проекта 5-100 в рейтинге российских университетов по версии Forbes, рейтинге RAEX и др.: Институт элиты. Первый рейтинг вузов по версии Forbes, https: www.forbes.ru karera-i-svoy-biznes 363583-institut-elity-pervyy-reyting-vuzov-po-versii-forbes; Топ-100 вузов России, https: raex-rr.com education universities rating_of_universities_of_russia; Рейтинг вузов России, 2018 год. http: www.edu.ru abitur act.9 index.php?rating rating-2018.html

⁵ См., например, закупки № 31908170078; № 31705507482; № 31907824050; № 31806397808; № 31603338878; № 31806370208; № 0369100017616000346; № 0369100017616000344. Здесь и далее представлены номера закупок, осуществляемых российскими университетами через Единую информационную систему в сфере закупок. Информацию см. на сайте: http: zakupki.gov.ru

⁶ Многие российские вузы активно практикуют оплату публикаций своих сотрудников. Например, см. закупки № 31806497740; № 31806341349; № 31907901655; № 31806408193; № 31807155824; № 31705865519; № 32009059717; № 31908123277 и др. Следует отметить лоты, где в рамках договора заказчик должен провести работы по научной экспертизе и предоставить исполнителю рецензии на публикации своих сотрудников. Также интересны закупки услуг «по ...продвижению научного журнала... в... Web of Science и Scopus», «по содействию публикации научных статей в журнале, входящем в... Scopus», «по публикации научных статей в журналах... WOS», «выполнение агентских услуг и публикация статей в журналах, входящих в... Scopus», «выполнение работ по научному, литературному и техническому редактированию статей для последующей публикации». Исследование растущего числа оплаченных российскими вузами, в том числе участниками программы 5-100, публикаций см., например, в: Sterligov, Savina, 2016; Sterligov, 2018; Трубникова, 2020.

⁷ Например, для легитимации привлечения под категорию ВМУ лица, имеющего степень магистра, в БФУ им. И. Канта в «Положение по приглашению ВМУ» наряду с должностями «профессор», «профессор (исследователь)», «профессор (консультант)» была введена специальная позиция «преподаватель» (https: old.kantiana.ru upload iblock 51d Polozhenie-o-priglashenii-i-prieme-na-rabotu-VMU.pdf).

⁸ См. информацию на сайте одной из частных организаций, предоставляющих услуги в области бизнес-образования. Перманентная ссылка на версию сайта kibs.ru от 14.08.2019, организованная с использованием сервиса Harvard Library Innovation Lab, доступна по адресу: https: perma.cc 5SS8-3MXG; на версию сайта kibs.ru от 22.12.2019 — по адресу: https: perma.cc U2EH-JVBK

⁹ Закупка № 31907946867.

¹⁰ Хотя имеются случаи отсутствия у ВМУ публикаций с аффилиацией пригласившего вуза, несмотря на то что их наличие выступало официальной целью привлечения сотрудника.

¹¹    См., например, закупки № 31807155824 и 31705865519.

¹² http: scholarlyoa.com publishers и http: scholarlyoa.com individual-journals

¹³ К сожалению, подобная легитимация лишь усугубляет состояние «кафкианского мира» (НаШшап, Иаббег, 2015) академической среды.

Список литературы / References

Балацкий Е. В. (2014). Истощение академической ренты. Мир России. Т. 23, № 3. С. 150 — 174. [Balatsky Е. V. (2014) The depleting of academic rents. Universe of Russia, Vol. 23, No. 3, pp. 150 — 174. (In Russian).]

Барсукова С. Ю. (2013). Блатной Советский Союз, или Экономика взаимных услуг. Рецензия на книгу: Ledeneva А. 1998. Russia’s economy of favours: Blat, networking and Informal exchange. Cambridge: Cambridge University Press Экономическая социология. T. 14, № 1. С. 111 — 119. [Barsukova S. (2013). Blat in the USSR, or Economy of favours. Book review on Ledeneva A. 1998. Russia’s economy of favours: Blat, networking and informal exchange. Cambridge: Cambridge University Press. Journal of Economic Sociology, Vol. 14, No. 1, pp. 111-119. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 1726-3247-2013-1-111-119

Барсукова С., Леденева A. (2014). От глобальной коррупционной парадигмы к изучению неформальных практик: различие в подходах аутсайдеров и инсайдеров. Вопросы экономики. № 2. С. 118 — 132. [Barsukova S., Ledeneva А. (2014). From the global corruption paradigm to the study of informal practices: Outsiders vs. insiders. Voprosy Ekonomiki, No. 2, pp. 118 — 132. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2014-2-118-132

Елфимов А. Л. (2008). О дисциплине, авторитете и прочем. Антропологический форум. № 9. С. 82 — 90. [Elfimov A. L. (2008). On discipline, authority and more. Antropologicheskij Forum, No. 9, pp. 82 — 90. (In Russian).]

Комиссия PAH (2020). Иностранные хищные журналы в Scopus и WoS: переводной плагиат и российские недобросовестные авторы. М.: Комиссия РАН по противодействию фальсификации научных исследований. [The RAS Commission (2020). Foreign predatory journals in Scopus and WoS: Translation plagiarism and Russian unscrupulous authors. Moscow: The Commission for Counteracting the Falsification of Scientific Research of the Russian Academy of Sciences. (In Russian).]

Полищук Л. (2008). Нецелевое использование институтов: причины и следствия. Вопросы экономики. № 8. С. 28 — 45. [Polishchuk L. (2008). Misuse of institutions: Its causes and consequences. Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 28 — 45. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2008-8-28-44

Полищук Л., Ливни Э. (2005). Качество образования в России: роль конкуренции и рынка труда. Вопросы образования. № 1. С. 70 — 86. [Polishchuk L., Livni J. (2005). Quality of higher education in Russia: Role of competition and job market. Voprosy Obrazovaniya, Vol. 1, pp. 70 — 86. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2008). Современное состояние теории экономических реформ. Пространственная экономика. № 2. С. 6 — 45. [Polterovich V. М. (2008). Current state of the economic reforms theory. Spatial Economics, No. 2, pp. 6 — 45. (In Russian).] https: doi.org 10.14530 se.2008.2.006-045

Скоробогатов A. (2011). Дары, дарообмен и рыночный обмен на шкале организационных форм. Вопросы экономики. № 11. С. 38—56. [Skorobogatov А. (2011). Gifts, gift exchange, and market exchange as organizational alternatives. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 38—56. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2011-11-38-56

Трубникова E. И. (2020). Проект 5-100: взгляд через призму теории институциональной коррупции. Мир России. Т. 29. № 2. С. 72 — 91. [Trubnikova Е. I. (2020). Project 5-100: A view through the prism of the theory of institutional corruption. Universe of Russia, Vol. 29, No. 2, pp. 72 — 91. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 1811-038X-2020-29-2-72-91

Ушкалов И. Г., Малаха И. А. (2011). «Утечка мозгов» — масштабы, причины, последствия. М.: КД Либроком. [Ushkalov I. G., Malakha I. А. (2011). “Brain drain” — Scale, causes, consequences. Moscow: Librokom Publ. (In Russian).]

Финкельштейн M., Иглесиас К., Панова А. А., Юдкевич M. M. (2014). Перспективы молодых специалистов на академическом рынке труда: глобальное сравнение и оценка. Вопросы образования. № 2. С. 20 — 43. [Finkelstein М., Iglesias К., Panova A., Yudkevich М. (2014). Prospects of young professionals in the academic labor market: Global comparison and assessment. Voprosy Obrazovaniya, No. 2, pp. 20 — 43. (In Russian).] https: doi.org 10.17323 1814-9545-2014-2-20-43

Balzer H. (2020). Can Russia catch up keep up? Russian science and education in Putin’s fourth term. In: S. Rosefielde (ed.). Putin’s Russia: Economy, defense and foreign policy. Singapore: World Scientific Publishing, pp. 127—198. https: doi.org 10.1142 9789811212680_0006

Bozeman B., Corley E. (2004). Scientists’ collaboration strategies: Implications for scientific and technical human capital. Research Policy, Vol. 33, No. 4, pp. 599 — 616. https: doi.org 10.1016 j.respol.2004.01.008

Crawford E. (1992). Nationalism and internationalism in science, 1880 — 1939: Four studies of the Nobel population. Cambridge University Press.

Crawford E., Shinn T., Sorlin S. (1993). The nationalization and denationalization of the sciences: An introductory essay. In: E. Crawford, T. Shinn, S. Sorlin (eds.). Denationalizing science. The context of international scientific practice. Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, pp. 1 — 42.

Dubois P., Rochet J. C., Schlenker J. M. (2014). Productivity and mobility in academic research: Evidence from mathematicians. Scientometrics, Vol. 98, No. 3, pp. 1669-1701. https: doi.org 10.1007 si 1192-013-1112-7

Halffman W., Radder H. (2015). The academic manifesto: From an occupied to a public university. Minerva, Vol. 53, No. 2, pp. 165 — 187. https: doi.org 10.1007 sll024-015-9270-9

Ivanov V. V., Markusova V. A., Mindeli L. E. (2016). Government investments and the publishing activity of higher educational institutions: Bibliometric analysis. Herald of the Russian Academy of Sciences, Vol. 86, No. 4, pp. 314 — 321. https: doi.org 10.1134 S1019331616040031

Ledeneva A. (1998). Russia’s economy of favours: Blat, networking and informal exchange. Cambridge: Cambridge University Press.

Lessig L. (2013). Foreword: “Institutional corruption” defined. Journal of Law, Medicine et Ethics, Vol. 41, No. 3, pp. 553 — 555. https: doi.org 10.1111 jlme.12063

Luukkonen T., Persson O., Sivertsen G. (1992). Understanding patterns of international scientific collaboration. Science, Technology, & Human Values, Vol. 17, No. 1, pp. 101-126. https: doi.org 10.1177 016224399201700106

Matveeva N., Ferligoj A. (2020). Scientific collaboration in Russian universities before and after the excellence initiative Project 5-100. Scientometrics, Vol. 124, pp. 2383-2407. https: doi.org 10.1007 slll92-020-03602-6

Melin G. (1996). The networking university: A study of a Swedish university using institutional co-authorships as an indicator. Scientometrics, Vol. 35, No. 1, pp. 15 — 31. https: doi.org 10.1007 BF02018230

Moed H. F., Aisati M., Plume A. (2013). Studying scientific migration in Scopus. Scientometrics, Vol. 94, No. 3, pp. 929 — 942. https: doi.org 10.1007 slll92-012-0783-9

Moed H. E, Halevi G. (2014). A bibliometric approach to tracking international scientific migration. Scientometrics, Vol. 101, No. 3, pp. 1 — 15. https: doi.org 10.1007 S11192-014-1307-6

Mulligan T. (2018). Do people deserve their economic rents? Erasmus Journal for Philosophy and Economics, Vol. 11, No. 2, pp. 163—190. https: doi.org 10.23941 ejpe.vlli2.338

Narin E, Whitlow E. S. (1990). Measurement of scientific cooperation and coauthorship in CEC-related areas of science. Luxembourg: Office for Official Publications of the European Communities.

Pislyakov V., Shukshina E. (2014). Measuring excellence in Russia: Highly cited papers, leading institutions, patterns of national and international collaboration. Journal of the Association for Information Science and Technology, Vol. 65, No. 11, pp. 2321—2330. https: doi.org 10.1002 asi.23093

Sterligov I., Savina T. (2016). Riding with the metric tide: Predatory journals in Scopus. Higher Education in Russia and Beyond, No. 1, pp. 9 — 12.

Sterligov I. (2018). Russian federal universities: A bibliometric comparison with 5Topl00, C9 and Ivy League. Higher Education in Russia and Beyond, No. 1, pp. 17—22.

Tirole J. A. (1993). Theory of collective reputations (with applications to the persistence of corruption and to firm quality). Review of Economic Studies, Vol. 63, No. 1, pp. 1—22. https: doi.org 10.2307 2298112

Thompson D. (1995). Ethics in Congress: From individual to institutional corruption. Washington, DC: Brookings Institution.

Trubnikova E., Trubnikov D. (2018). The problem of institutional corruption in the system of higher education. Vysshee Obrazovanie v Rossii, Vol. 27, No. 12, pp. 29 — 38. https: doi.org 10.31992 0869-3617-2018-27-12-29-38

Turko T., Bakhturin G., Bagan V., Poloskov S., Gudym D. (2016). Influence of the program “5-top 100” on the publication activity of Russian universities. Scientometrics, Vol. 109, pp. 769-782. https: doi.org 10.1007 slll92-016-2060-9

Van Duyne P. (1999). Corruption: Acts and attitudes. In: M. Joutsen (ed.). Five issues in European criminal justice. Helsinki: HEUNI, pp. 22 — 60.

Yudkevich M., Altbach P. G., Rumbley L. E. (eds.). (2015). Young faculty in the twenty-first century: International perspectives. Albany, NY: SUNY Press.