Возвращение научного наследия: социально-экономическая мысль русского зарубежья

Т. Кузнецова

---

Работы российских ученых-обществоведов, вынужденно покинувших Россию в начале 1920-х годов, составляют богатое научное наследие. Большинство трудов русских эмигрантов неизвестны в России, а между тем это сотни монографий, изданных на русском и иностранных языках, не считая научных статей, выступлений и архивных материалов (1). Наследие русского зарубежья чрезвычайно ценно само по себе, поскольку отражает итоги полувековой работы русских ученых, волею судьбы вынужденных трудиться за пределами отчизны. Но главное, пожалуй, в том, что в этом наследии содержатся основы и принципы отечественной научной культуры, во многом к настоящему времени утраченные. В работах представителей экономической теории русского зарубежья присутствует не прерванная социальными перипетиями традиция российской научной мысли, заключающаяся, во-первых, в критическом, но конструктивном анализе происходящих на родине событий. Во-вторых, в преемственности многих идей, методологических подходов и исследовательских принципов и в формировании на их основе определенных научных направлений и школ. И в-третьих, в приверженности исследователей более поздних поколений идеям и замыслам своих учителей. В работах представителей русской социально-экономической мысли за рубежом сохранялась идентичность России, причем не в форме изоляционизма, не принимающего ничего чужого, а в форме активного и заинтересованного участия в европейском и мировом научном процессе.

Основная часть русской эмиграции первой волны всегда старалась быть посредницей между Россией и Западом, адаптируя, с одной стороны, лучшие достижения западной научной мысли, сохраняя национальное достоинство и самобытность, а с другой стороны, пытаясь показать западному обществу особенности России, многообразие характерных для страны черт, ментальность ее населения.
Ученых русского зарубежья тревожили утрата национальных традиций и специфические факты новой, советской жизни, которые они внимательно отслеживали и объективно анализировали, пытаясь найти в этой новой жизни хотя бы малейшие позитивные черты, увидеть перемены к лучшему. Однако сделать это было трудно. Не видя таких перемен, русские ученые-эмигранты думали о будущем России, предрекали конец большевизму и предлагали свои варианты построения постсоветского общества. Знакомство с их работами может и сегодня помочь возрождению нашей страны на основе объективной оценки ее прошлого и настоящего, использования ее уникального духовного, пространственного и ресурсного потенциала.
Современным российским исследователям полезно обращаться не только к идеям западных социально-экономических школ, но и к наследию ученых русской эмиграции, веривших в то, что их научное наследие станет доступным потомкам, будет ими понято и востребовано.

А. Д. Билимович был одним из лидеров киевской экономической научной школы - автором ряда монографий, профессором ведущих киевских университетов, ректором Новороссийского университета. Во время Первой мировой войны Билимович был товарищем (заместителем) председателя Военно-промышленного комитета в Киеве, которым руководил М. И. Терещенко, впоследствии ставший министром финансов, а затем министром внутренних дел Временного правительства. Будучи принципиальным противником большевизма, Билимович эмигрировал в 1920 г. и продолжал свою научно-исследовательскую и педагогическую деятельность в университетах Югославии, Германии и США.
Билимович оставил богатейшее научное наследие. Он прошел путь от исследователя-эмпирика, создавшего обстоятельный труд по изучению конъюнктуры, математически интерпретировавшего "Экономическую таблицу" Ф. Кенэ и разработавшего динамическую модель народного хозяйства, до социального мыслителя, отстаивающего идеи планирования на макроуровне, с помощью которого, по его мнению, можно избежать экономических кризисов и безработицы, поддерживающего идею "социального капитализма" и "хозяйственной демократии", социальную политику, предупреждающую чрезмерную дифференциацию в распределении национального богатства страны.
В монографии "Кооперация в России до, во время и после большевиков" Билимович последовательно рассмотрел основы, направления и возможности развития в России всех основных видов кооперации (кредитной, потребительской, промысловой, сельскохозяйственной, ремесленной и кустарной), обращая особое внимание на территориальный аспект ее развития и культурную кооперативную работу на местах на протяжении всех заявленных в заглавии книги периодов.
Оценивая быстрый рост различных видов кооперации в дореволюционной России и отмечая трудности и особенности этого процесса, автор рассматривал деятельность кооперации и подчеркивал противоречивость государственной политики по отношению к ней при Временном правительстве, отмечал ущемленный и подчиненный характер кооперации в советский период, прослеживая этапы постепенного вырождения кооперативных начал в это время, возмущаясь непониманием со стороны международных кооперативных организаций сущности и состояния советской кооперации. Билимович видел широкие возможности развития кооперации в России после большевиков. Он писал: "Кооперативный сектор, вероятно, будет играть настолько крупную роль, что народное хозяйство послебольшевистской России станет в значительной мере кооперативным хозяйством. При этом новая кооперация будет в отличие от кооперации советской не служебной организацией государства, рабски подчиненной ему, выполняющей его задания и им эксплуатируемой, а подлинной независимой и свободной кооперацией, свободно создаваемой и свободно действующей в интересах своих членов"(3).
Роль кооперации, широчайшим возможностям которой Билимович давал высокую оценку, в известном смысле проявилась даже при советской власти. Кооперация и в советский период, несмотря на все деформации и невозможность ее полноценного развития, служила интересам населения, помогая ему выживать, "амортизируя" огосударствленное советское хозяйство, что, например, наблюдалось в деятельности промысловой кооперации до ее ликвидации в 1956 г.
В перестроечной России попытка возродить кооперацию оказалась неудачной, поскольку реальная кооперация могла возродиться только при принципиальном изменении всей хозяйственной системы в стране. Этого, как известно, не произошло. Между тем попытки развить кооперацию в тот период не были абсолютно тщетными. Перестроечная кооперация для определенной части российского населения во многом стала школой обучения предпринимательству, пригодившейся впоследствии. Жаль, что в современной России отказались не только от советской псевдокооперации, но и от кооперации вообще. Кооперативные структуры, которые формально сохраняются (система потребительской кооперации, новые накопительные жилищные кооперативы и т. п.), имеют мало общего с реальной кооперацией.
Ответ на вопрос о том, почему кооперация терпит неудачу в современной России, содержится во второй книге Билимовича "Экономический строй освобожденной России". Однако замысел работ, включенных в эту книгу, значительно шире. Речь идет в целом о той экономике, которая может сложиться после крушения большевизма. Эти работы (4) объединены общей темой, а именно - перспективами развития российского хозяйства в постсоветский период.
Билимович верил в скорый конец советского строя и последовательно обосновывал предстоящие перемены. Он придавал огромное значение разработке стратегических основ и тактических программ развития экономики России, "освобожденной от большевизма". Уже в 1919 г. он четко сформулировал основные принципы, на основе которых возможны восстановление и развитие российской экономики после войн и первых советских преобразований: "Горькие последствия произведенного опыта показали наглядно, что обычный, не социалистический строй хозяйства, сколькими бы недостатками он ни страдал, пока является единственным строем, который способен обеспечить населению гражданский мир, пищу, одежду, жилье, передвижение по железным дорогам и удовлетворение других материальных потребностей"(5).
Комментируя переход к НЭПу, изменившему экономическую ситуацию в стране, Билимович уже в 1922 г. предсказывает его скорый конец. Конечно, "большевики идут на дальнейшие уступки... страна постепенно переходит к нормальным основам хозяйственной жизни. Но... уступки большевиков ненадежны... неискренни... пока существует большевистская власть, неизбежно ограничены и обречены на неуспех... Колеблясь между коммунизмом и концессиями и с каждым месяцем все более разрушая хозяйство России, мечется советская власть"(6). Билимович надеялся на то, что сложившиеся в период НЭПа подходы "дают определенный ответ на вопрос о способах экономического восстановления России". При этом он подчеркивал, что Запад "поддержкой большевиков лишь отдалит их гибель и углубит вредное для него самого разорение огромной русской территории"(7).
Постсоветские перемены в России задерживались, однако Билимовича это не смущало, он был уверен, что освобождение рано или поздно придет и надо быть готовыми к проведению необходимых социально-экономических преобразований. В своей работе "К вопросу об экономической программе будущей России" он уверенно заявляет, что история России "не кончилась на большевиках. Переворачиваются страницы русской истории. И будущие страницы не совсем пусты. На них уже многое написано... Однако на этих страницах не все вперед написано, и от людей зависят новые записи. Каковы же будут и должны быть эти записи? Разгадать их - это задача работы над программой будущей России... Среди различных программных вопросов, касающихся различных сторон жизни будущей национальной России, одними из наиболее существенных являются вопросы ее экономического устройства" (8) . Экономическое устройство постсоветской России становится одним из важнейших научных интересов Билимовича.
Грозным, но оправдавшим себя в полной мере в современной постсоветской России, звучит предупреждение Билимовича о ее будущем: "Обычно думают: сейчас в России социализм, он должен быть сметен и вместо него восстановлен нормальный хозяйственный строй, то есть обычный классический капитализм с неограниченной свободой частной собственности и частного предпринимательства, полной свободой договоров, цен и торговли, с отсутствием вмешательства государства в частную хозяйственную жизнь. Но при этом упускают из виду, что такой классический капитализм представляет уже пережитую фазу хозяйственного развития и развитие самого капитализма. Такого капитализма уже нет в большинстве современных государств европоамериканского мира. Возврат к нему в настоящее время означал бы поэтому реакцию"(9). Провидческое заявление, сделанное в середине прошлого века, но полностью оправдавшееся в современной России!
Отвечая на вопросы о том, почему всегда важно заранее заниматься вопросами будущего устройства страны, в каких формах может происходить смена общественного устройства в России, какие трудности могут возникнуть на пути реформирования старых и становления новых социально-экономических отношений, как конкретно смогут развиваться отдельные отрасли и сферы экономики и т. д., Билимович дает ответы на главные вопросы, которыми почему-то в настоящее время в современной России не задаются. Вопросы таковы: какой страной должна стать Россия; каким должен быть тип ее общественного устройства; в каких условиях могут свободно развиваться отрасли и сферы хозяйства; как обустроить огромные российские территории; что необходимо сделать, чтобы российский человек чувствовал себя не отверженным, а нужным и активным гражданином своей страны?
Без ответов на эти вопросы не будет устойчивого развития страны, а будет та же социально-экономическая дифференциация в российском обществе, которая сложилась к настоящему времени, страну будут раздирать разного рода противоречия, а социальные силы будут тратить свою энергию на то, чтобы противостоять друг другу.
По мнению Билимовича, в стране должна установиться система общественных отношений, сходная с теми, что развиваются во многих странах. Он назвал ее системой смешанного типа. В этой экономике будут действовать частный, кооперативный и обобществленный сектора, ее краткая характеристика сводится к тому, что "такая система, не стесняя роста производительных сил, осуществляет начала хозяйственной демократии и социальной справедливости... Обладая преимуществами перед коммунизмом, ортодоксальным социализмом или другим подобным типом хозяйственного строя, эта система свободна от многих дефектов, из-за которых прежний капитализм был одиозен для трудящихся народных масс и еще теперь остается одиозным само слово "капитализм". Особенно ценно в этой системе то, что для нее открыта свободная дорога к мировому эволюционному устранению замеченных темных сторон без грубых ломок, попрания чужих прав и насилия над людьми. Именно такая смешанная хозяйственная система была бы наиболее целесообразной для освобожденной России. Можно думать, что она... ответила бы желаниям ее населения, и переход к ней был бы наиболее легким"(10). Эти выводы Билимовича сохранили свою актуальность до наших дней.

С. С. Маслов прожил удивительную, чрезвычайно деятельную, политически противоречивую жизнь. Его несомненный талант исследователя и публициста служил реализации его идеологических взглядов, основой которых была вера в российское крестьянство, желание создать достойные условия для его свободной трудовой и зажиточной жизни. Эмигрировав в августе 1921 г., Маслов за границей в 1927 г. создал Трудовую Крестьянскую партию (ТКП), став ее генеральным секретарем. Он с первых дней эмиграции не переставал следить за всеми событиями на родине, анализировал, обобщал и оценивал их, в своих статьях и речах откликался на все события, связанные с деревней, сельским хозяйством, состоянием крестьянства в России.
Опыт "военного коммунизма" и реакция на него крестьянства убедительно свидетельствовали о том, что решить задачу максимальной реализации крестьянского и, в целом, сельского потенциала, как считал Маслов и многие его единомышленники, в том числе и в советской России, можно только на путях экономической политики, подобной НЭПу.
Маслов полагал, что новая экономическая политика, создав условия для благополучия крестьянской России, определила, как он писал в своей книге, "ее движение в сторону хозяйственной независимости... В 1924-1925 годах, впервые за всю историю российского крестьянства, раздалось его требование политического полноправия, права на собственную политическую партию и свои свободные хозяйственные союзы"(12). Именно поэтому Маслов и создал ТКП, хотя и понимал, что желание политических свобод может обернуться для советской деревни "источником ее бед". Он прикладывал немалые усилия, чтобы расширить деятельность ТКП, однако сведений не только об ее активной деятельности, равно как и вообще о какой-то ее деятельности на территории советской России, практически не сохранилось. По утверждению современных исследователей того периода, таких действий реально не могло быть, поскольку в России такой партии не было.
Тщетные попытки Маслова воплотить свои идеи в жизнь, - в частности, его желание организовать деятельность ТКП в России, несмотря на их неудачу, оказали существенное влияние на аграрную экономическую мысль, поскольку определили судьбу многих российских ученых-аграрников и работников сельского хозяйства в СССР. В частности, это выразилось в надуманных обвинениях со стороны власти в якобы их организованном участии в оппозиционной Трудовой крестьянской партии. В причастности к этой партии обвиняли в конце 1920-х - начале 1930-х годов многих выдающихся российских экономистов-аграрников (А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, Л. Н. Литошенко и других), а также работников сельского хозяйства, агрономов-опытников, научных работников, преподавателей аграрных дисциплин, большинство из которых были репрессированы и погибли в лагерях и тюрьмах.
По свежим следам проведенной коллективизации Маслов рассмотрел, обобщил и обнародовал действительные ее результаты. Цель своей работы он определил как желание "дать о совершающемся в России достоверное знание, которое не чернит и не приукрашивает", поскольку часто случается так, что "неосведомленные и бесчестные во всем мире преподносят знание простодушным"(13). С оценкой результатов коллективизации долгие годы в нашей стране дело обстояло именно так.
Маслов в своей книге поставил задачу объективно осмыслить факт коллективизации, "когда почти исчез хозяйственно-свободный и самодеятельный крестьянский двор, ибо нынешнее его хозяйство является лишь придатком к колхозному. Почти все крестьянство загнано в колхозы и там с отвращением, часто с ненавистью, по чужому приказу должно пахать, засевать и убирать восемь десятых всех посевных площадей и ухаживать за двумя пятыми всего скота. Все его хозяйственные понятия, навыки и технические приемы насильственно сломаны. Большая часть его имущества, начиная с земли, отобрана и против его воли передана в чужие управительские руки. Хозяйственная самостоятельность, с которой вырастали десятки поколений его предков, от него отобрана и теперь стала меньше, чем в самую тяжелую пору крепостного права. И все это разыгралось на пространстве одной шестой земной суши, среди людского океана в 120 млн. человек и свершилось всего-навсего в три-четыре года" (14).
Следуя поставленной цели, Маслов старается быть максимально объективным, пытаясь найти в происходящих в России преобразованиях хоть какое-то рациональное зерно. Он был человеком, верящим в российское крестьянство и связывавшим с ним перспективы развития страны, искал пути развития российской деревни и готов был поддержать любые начинания, направленные на ее благо. Объективность оценок для него - момент принципиальный, и он старается ему следовать. Тем более что основания для этого у него были.
Во-первых, Маслов знал практику развития российской аграрной сферы в предреволюционный период, занимаясь сельской кооперацией, имел достаточно богатый опыт наблюдения за ее развитием в годы "военного коммунизма", пытаясь противостоять большевикам, будучи депутатом, избранным в Учредительное собрание от Вологодской губернии, застал, оставаясь в России до второй половины 1921 г., начало НЭПа. Он мог сравнивать накапливающиеся в разные периоды результаты аграрных преобразований, отражающиеся как на положении российского крестьянства, так и на социально-экономическом положении страны в целом.
Объективность Маслова, во-вторых, объяснялась тем, что, анализируя происходящие в России события, он находился вне страны, и на него не оказывала давления уже сформировавшаяся к тому времени советская пропаганда, а в силу независимости его характера на него не могли влиять и эмигрантские, часто в принципе отрицающие все советское, настроения.
В-третьих, все свои выводы он подкреплял доступными официальными документами, статистическими выкладками, как советскими, так и западными публикациями, наблюдениями и впечатлениями непосредственных участников событий, оказывающихся за рубежом, с которыми старался, по возможности, встречаться. Он внимательно следил за всем, что происходило на родине, черпая информацию из всех доступных источников.
В своем описании того, что случилось между 1929 и 1936 гг. в советской деревне, Маслов опирается, как он пишет, на редкий, но обширный, подробный и совершенно достоверный материал, "разрывающий "заговор молчания" вокруг колхозных сел, осведомляющий нас о действительном положении крестьянской России в небывалых условиях "социалистического хозяйства"", а именно на рассказ молодого русского крестьянина, бежавшего из родного села, спасаясь от ареста весной 1931 г., в мае 1936 г. тайно побывавшего в родном селе и слушавшего страшные рассказы односельчан о том, что случилось с ними и их селом за пять лет коллективизации.
Книги Маслова писалась по свежим следам форсированного проведения коллективизации, и автор рассказывает о ее негативных социально-экономических результатах, проявившихся немедленно. В монографии отражены понимание и восприятие новых отношений в российской деревне как самими непосредственными участниками, пережившими эти события, так и теми, кто эти события осуществлял. Маслов развенчивает мифы, которые были созданы в советской России вокруг методов проведения коллективизации и ее результатов.
Оценивая размах и темпы коллективизации, он признает ее "как величайшую из революций, какие переживало крестьянство всех народов и на всей памяти человеческой истории. Перед нею меркнут насильственная аграрная реформа Столыпина 1906 -1914 гг. с ее ставкой на сильных за счет слабых и насильственным разорением земельной общины, великая аграрная революция, проведенная крестьянством России в 1917-1918 гг., и даже жестокое "огораживание полей и пастбищ" в Англии XV-XVI вв., когда исчезало крестьянское землевладение и землепользование, а вместе с ними исчезло и само английское крестьянство"(15).
Маслов подчеркивает, что не следует упрощать конфликты в деревне в 1929 - 1932 гг. и изображать их исключительно как борьбу крестьянства с властью. Положение было сложнее. Власть нашла активное сочувствие и получила поддержку своим "коллективизаторским планам со стороны батраков и бедняков, и потому через деревню проходил не один, а два фронта. На одном крестьянство ожесточенно билось с агентами власти, на другом - со своими односельчанами, содействовавшими этим агентам. Борьба деревни против "внешнего врага" сплеталась с борьбой против "внутреннего врага", война внешняя с войной гражданской. Оттого она делалась ожесточенней и страшней"(16).
Еще на заре создания колхозов Маслов сумел понять отношение к ним государства и, говоря современным языком, институциональные особенности этой хозяйственной формы, впоследствии развившиеся и определявшие, с одной стороны, возможность столь длительного существования колхозов, с другой - экономическую неэффективность основной их части.
Знаменательно, что Маслов понял и сумел убедительно показать, что как крестьянскому хозяйству, так и колхозам со всеми их достоинствами и недостатками при антитоварной экономической системе, антикрестьянской идеологии и в целом антинародной государственной политике, которые установились в стране, нормальной хозяйственной жизни не будет.
К особенностям колхозов, которые способствовали их длительной жизни и определенным возможностям развития, Маслов уже тогда отнес: личное подсобное хозяйство; колхозный рынок; закрепление земли "в бессрочное пользование, то есть навечно" (по Конституции СССР 1936 г.); признание за колхозами негосударственной собственности; усиление значения общего собрания; признание в определенном смысле наличия различных интересов у колхозника, колхоза и государства.
Маслов пишет о вмешательстве центральной власти в дела колхозов в форме указаний, когда пахать и сеять, нарушающих колхозный устав; "планового" регулирования колхозной деятельности, вводящего все большее число планов, в том числе встречных; укрупнения колхозов - "гигантомании"; произвола с использованием колхозных земель и т. д. и т. п. Он справедливо утверждает, что принудительный характер организации колхозов распространялся и на их деятельность, на всю жизнь колхозника.
Маслов писал: "Положение крестьян в "крупном коллективном хозяйстве" поистине ужасно: у крестьян-колхозников отбирается их земля, хозяйственные постройки, мертвый инвентарь, скот, семена, корма, и притом навсегда; у них ежегодно государство забирает треть произведенного зерна, а из остатка от одной шестой до половины поступает в колхоз и на разные внеколхозные цели; но и это не все - за счет труда и продуктов колхозников широко обслуживаются личные нужды колхозных председателей, членов правлений и "нужных лиц" из состава низового советского и партийного начальства, до невероятной высоты вздуваются "законные" расходы на руководство и контору, кормятся "нахлебники". В то же время колхозники бесправны, безгласны, подвергаются многочисленным и произвольным взысканиям и не обеспечены даже в своем основном праве - в праве на членство в колхозе. Совершенно разоренными, их ежегодно в сотнях тысяч выбрасывают из колхозов по всему пространству России все виды низового начальства и по любому поводу..."(17).
Положение колхозов как хозяйственных организаций, по Маслову, было не лучше: труд в них использовался неэффективно. Сам нарком земледелия признавал, что "на колхозном дворе конюхов больше, чем лошадей: и старшие, и младшие, и дежурные, и помощники, и по уборке навоза, и заведующие над ними, и фуражиры, и закупщики, и нарядчики, а при всех лошади стоят по колено в навозе". "Словом, - пишет Маслов, - как на фабрике и заводе: строгое разделение труда! Но без положительных фабрично-заводских последствий от него"18).
Из проведенного уже в 1937 г. анализа состояния колхозов и деятельности колхозников Маслов делает вывод, что "лагери, как и колхозы, существовали и до сплошной коллективизации, но те и другие так размножились, что сделались символами России под Сталиным, лишь вследствие "социалистической переделки сельского хозяйства"... Населенность лагерей становилась тем выше, чем дальше продвигалась коллективизация. Связь обоих явлений была причинной: при насаждении колхозов местные органы партии и власти за зажиточность, политическую активность, распродажу и порчу добра перед вхождением в колхоз и за отказ входить в него неизменно объявляли часть сельского населения "кулаками" и "подкулачниками", отправляя их в лагери и ссылку. Число заключенных в лагерях росло. Действовала и обратная причинность: чем больше крестьян отправлялось в лагеря и ссылку, тем "охотнее" остальные входили в колхозы. Пополнение лагерей сделалось поэтому одним из методов коллективизации сельского хозяйства, и в лагерях, как в колхозах, сельское население оказалось в подавляющем большинстве"(19).
Убедительно показывая все ужасы колхозной жизни, называя колхоз "египетской казнью" для крестьянства, особенно среднего, Маслов в то же время признает определенное развитие колхозов. Он пишет: "Нельзя, однако, утверждать, что организованные усилия власти остались бесплодными. Они дали несомненные и положительные результаты, колхозник в последние годы вел себя в колхозе и выполнял колхозную работу лучше, чем прежде - в начале возникновения и действия колхозной системы"(20). Маслов видит возможности эволюции колхоза, поскольку "это искусственное и уродливое хозяйственное образование в нынешнем виде существовать не может: будущее принесет ему неминуемые и глубокие перемены"(21).

Н. С. Тимашев - популярный на Западе, но практически неизвестный на родине русский ученый-обществовед, вынужденный в 1921 г.
под угрозой ареста бежать из России. (Его отец, С. Н. Тимашев, видный политический деятель, премьер-министр царской России, был расстрелян большевиками.) Благодаря помощи своего друга П. Сорокина Тимашев получил место в Гарвардском университете, преподавал в других университетах США.
Тимашев как методолог предложил ряд научных подходов к гуманитарному знанию и изучению социальных наук. Свои выводы он подтверждал критическим анализом социальных концепций, представленных в обществоведческой литературе конца XIX-первой половины XX в. В 1940-1950-е годы публикуются его основные методологические исследования. Разработка принципов анализа, понятийный аппарат, характер обобщений, логика познания в социальных науках - вот сфера интересов Тимашева в этот период.
В 1938 г. была опубликована его статья "Феномен власти"(23). Свой интерес к этому явлению автор объяснял тем, что "обычно рассматривается лишь один аспект этого феномена и под особым углом зрения: речь идет о государственной власти, то есть о власти в ее наиболее сложной форме". Между тем, по мнению автора, власть правомерно и необходимо рассматривать "в простых, понятных и общеизвестных типах поведения". Представленный в статье строго выдержанный методологический подход к анализу феномена власти позволил Тимашеву сделать вывод о том, что "истинное властное взаимодействие - то, где межличностные отношения превращаются во взаимозависимость по критерию власти, и акты подчинения, первоначально добровольные, становятся привычной, автоматической, заученной и непреложной поведенческой практикой" не только в отношениях государство - человек, но и в отношениях различных сообществ и групп, в целом - в межличностных отношениях.
Главы монографии Тимашева "Социологическая теория. Ее природа и развитие", объединенные общим названием "Развитие неопозитивизма в социальных науках"(24), являются анализом последовательного развития методологических подходов разных направлений социального знания - взглядов представителей "заката эволюционизма и подъема неопозитивизма", идей выразителей позднеэволюционистской мысли, концепций авторов, стоявших у истоков неопозитивизма и пытавшихся развивать "комбинации эволюционизма и неопозитивизма", позиций приверженцев математических методов и т. д.
Целью статьи "Фундаментальные социологические концепты"(25), как отмечает сам Тимашев, является постановка вопроса о зрелости социологии как науки. Для этого им было проведено сравнительное исследование фундаментальных понятий, использованных в шестнадцати современных монографиях и учебниках, включая несколько работ, написанных социальными антропологами. С точки зрения Тимашева, такое исследование чрезвычайно важно, поскольку, по его мнению, науку можно называть зрелой только тогда, когда она располагает солидным основанием для конструирования теорий. В то же время такое основание есть не что иное, как набор общепринятых, хорошо описанных концептов, с помощью которых могут формулироваться теории. Казалось бы, социологическое знание и разработанная на его основе теория могут быть выражены как система хорошо отобранных, определенных и интегрированных концептов. Однако на практике при сравнительном анализе так не получается: один и тот же концепт конструируется из разных терминов и одинаковыми терминами обозначаются разные концепты. Для самого Тимашева выбор характеристик при анализе социальной реальности зависит от ее структуры, независимо от того, к каким концептам это относится. В результате терминологические различия можно разрешить посредством перевода партикулярных определений на общий, разделяемый всеми язык.
Следуя тезису, что любая эмпирическая наука, естественная или социальная, основана на наблюдении, которое представляет собой нечто большее, нежели простое восприятие объекта познающим субъектом, и кроме чувственного восприятия должна присутствовать концептуальная схема, в терминах которой и формулируется наблюдение, Тимашев придает большое значение роли определений в социальных науках. Этому посвящена еще одна его статья(26). Автор считает, что определения остаются лишь конвенциональными, поскольку состояние определений нередко отражает частичную истину и ложь. Поэтому он предлагает научное определение редуцировать до некоторого рода вербального уравнения, левая часть которого содержит термин (имя рассматриваемого предмета), а правая - серию атрибутов, необходимых и достаточных для классификации объекта как манифестации, воплощения или примера концепта, представленного термином. Исходя из такого методологического посыла и на основе анализа социально-экономической литературы своего времени он обосновывает механизмы, условия, процедуры и научный аппарат формирования определений.
В статье "Социология"(27) Тимашев, рассуждая о сущности социологии как науки, предлагает не отделять ее от других социальных наук, поскольку она является наиболее общей эмпирической наукой о человеке в обществе. Отношения между социологией и конкретными социальными науками становятся, по его мнению, понятнее, если последние делятся на множество классов - экономические, политические, правовые, религиозные, эстетические и др., каждому из которых "может соответствовать научная дисциплина, передающая все известное о каждом из них. Однако ни одна из этих наук не достаточна для того, чтобы делать научно обоснованным утверждение относительно общих свойств фактов, принадлежащих ко всем этим классам, и об их взаимозависимости. В этом, по Тимашеву, и заключается специфика предмета социологии. Кроме того, социология также вторгается в сферы исследования, остающиеся незанятыми. Однако подобные функции социологии не могут не отражаться на ней самой, поэтому социология все в большей мере становится группой связанных между собой дисциплин, постоянно усложняющейся и вызывающей необходимость специализации.

---

Рассмотрев несколько недавно опубликованных работ российских экономистов и социологов, живших в эмиграции и серьезно интересовавшихся жизнью покинутой родины, мы убедились: научное наследие русского зарубежья к нам возвращается. Вопросы, на которые пытались ответить ученые-эмигранты, по-прежнему весьма актуальны не только для экономической науки, но и для хозяйственной жизни современной России, и без творческого усвоения экономической мысли прошлого (в том числе и эмигрантского прошлого русских обществоведов) ответов на них нам не найти.

---

1. В 2004 г. Институт экономики РАН и издательство "Наука" основали научную серию "Русское зарубежье: социально-экономическая мысль". В данной серии предполагается, по возможности, воссоздать на основе переизданий с современными комментариями целостную картину социально-экономической мысли русского зарубежья за более чем 50-летний период. К настоящему времени опубликованы три книги, посвященные важнейшим проблемам России - кооперации, аграрному развитию и постсоветскому будущему страны. Эти проблемы не только не потеряли своей актуальности для современной России, по остаются во многом непонятыми и недооцененными.
2. Две из опубликованных в серии работ - монографии Александра Дмитриевича Билимовича (1876 - 1963) "Кооперация в России до, во время и после большевиков" ("Посев", 1955) и "Экономический строй освобожденной России" (Издательство Центрального объединения политических эмигрантов из СССР [ЦОПЭ], Мюнхен, 1960).
3. Билимович А. Д. Кооперация России до, во время и после большевиков. М.: Наука, 2005. С. 147.
4. Революция, большевики и хозяйство России. Ростов-на-Дону, 1919; Советское хозяйство и экономическое восстановление России // Русская мысль: Ежемесячное литературно-политическое издание. Кн. IV / Под ред. П. Струве. Прага, 1922; К вопросу об экономической программе национальной России. N 1. (Из цикла "Будущая Россия"). Издание Главного комитета содействия национальному союзу нового поколения. Белград, 1936.
5. Билимович А. Д. Экономический строй освобожденной России. М.: Наука, 2006. С. 50.
6. Там же. С. 55-56, 64.
7. Там же. С. 69.
8. Билимович А. Д. Указ. соч. С. 73, 78.
9. Билимович А. Д. Указ. соч. С. 78.
10. Там же. С. 111.
11. В 2007 г. в заявленной серии вышла книга Сергея Семеновича Маслова "Колхозная Россия. История и жизнь колхозов. Значение для сельского хозяйства, крестьянства, государства. Природа, эволюция и будущее".
12. Маслов С. С. Колхозная Россия. М.: Наука, 2007. С. 90-91.
13. Маслов С. С. Указ. соч. С. 80.
14. Там же. С. 85-86.
15. Маслов С. С. Указ. соч. С. 86.
16. 1Маслов С. С. Указ. соч. С. 139-140.
17. Там же. С. 205.
18. 1Маслов С. С. Указ. соч. С. 274.
19. Там же. С. 261-262.
20. Там же. С. 277.
21. Там же. С. 274.
22. В 2008 г. в упоминавшейся выше серии выходит подборка текстов Николая Сергеевича Тимашсва, разностороннего ученого-гуманитария, автора многочисленных работ по вопросам социологии и права, публицистических статей по различным аспектам социальной жизни дореволюционной и советской России, объединенных такой важной темой, как методологические основы социальных наук. Книга состоит из статей и глав монографии автора, специально переведенных для данной серии из американских источников.
23. Timasheff N. S. The power phenomenon // American Sociological Review. 1938. Vol. 3, No 4.
24. Timasheff N. S. Sociological theory. Its nature and growth. Ch. 11: The decline of evolutionism and the rise of neo-positivism; Ch. 15: Nco-positivism. New York: Random House, 1955.
25. Timasheff N.S. The basic concepts of sociology // American Journal of Sociology. 1952. Vol. 58, No 2.
26. Timasheff N.S. Definitions in the social sciences // American Journal of Sociology. 1947. Vol.53, No 3.
27. См.: Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т. 3, N 2.