Альтернативные стратегии преодоления стагнации и «новая модель роста» российской экономики

Маневич В.Е.
д. э. н., проф.
руководитель научного направления
«Экономическая политика» Института экономики РАН

Длительная стагнация российской экономики, ставшая заметной уже в 2013 г., вызвала острую полемику о путях и методах возобновления роста. Разногласия не только касаются сугубо экономических проблем, но и в значительной мере носят мировоззренческий характер. Кейнсианской традиции, возлагающей ответственность за экономический рост и благосостояние общества на активную экономическую политику, противостоит консервативная традиция, исходными постулатами которой выступают способность рынка к саморегулированию и восстановлению равновесия, время от времени нарушаемого внешними шоками или действиями денежных властей, и недоверие к возможностям правительства целенаправленно корректировать процессы в экономике. Такое противостояние характерно не только для российской, но и для мировой науки.

Мировоззренческая компонента неизбежно присутствует в серьезной экономической полемике; но важно, чтобы сопоставление аргументов, основанных на профессиональном анализе реальных процессов, не подменялось столкновением идеологий. Мы разделяем кейнсианские принципы «активизма» и «тонкой настройки», но это не значит, что положения, высказываемые представителями одной стороны спора, представляются нам всегда верными, а предпосылки и утверждения представителей другой стороны — всегда ошибочными.

Ярким воплощением направления, которое мы бы назвали «экономическим активизмом», стала «Стратегия роста», выдвинутая Столыпинским клубом (Титов и др., 2017) и представленная правительству и президенту РФ. Основные положения другого направления (назовем его условно «экономическим консерватизмом») традиционно излагаются в программных документах Банка России и в меньшей степени — Минфина и Минэкономразвития. Развернутая критика «Стратегии роста» с позиций экономического консерватизма содержится в работе: Кудрин и др., 2017.

Все участники дискуссии полагают, что России необходим переход от экспортно-сырьевой модели к диверсифицированной экономике с доминированием высокотехнологичных отраслей. Вместе с тем существуют не всегда четко сформулированные разногласия по вопросу о том, действительно ли механизм роста, основанный на экспорте энергоносителей, полностью исчерпал свои возможности, или его можно хотя бы временно активизировать и с его помощью преодолеть стагнацию?

Суть программы Столыпинского клуба предельно кратко можно изложить так: задействовав все доступные источники инвестиций, нужно добиться восстановления роста экономики. Для достижения этой цели предлагаются следующие изменения в макроэкономике и экономической политике:

• повысить норму накопления в ВВП;
• сохранить объем и увеличить доходность традиционного экспорта;
• для повышения конкурентоспособности отечественных производителей на внешнем и внутреннем рынках придерживаться «непубличной политики» ослабления курса рубля;
• смягчить денежную политику, расширить денежное предложение ЦБ РФ, использовать эмиссионный ресурс для кредитования приоритетных отраслей и инвестиционных проектов. (Смягчение денежной политики, согласно программе Столыпинского клуба, не приведет к значительному росту инфляции; инфляция в России носит в основном немонетарный характер, и ее снижение в 2016 г. было достигнуто не благодаря жесткой денежной политике, а вследствие стабилизации курса рубля и регулирования тарифов естественных и инфраструктурных монополий.);
• увеличить государственный долг и доходы от приватизации, расширить государственные инвестиции.

«Стратегия роста» включает также ряд других, на наш взгляд, менее важных составляющих; в большинстве случаев они не вызывают принципиальных возражений, и мы не будем на них останавливаться. Рассмотрим последовательно каждый из перечисленных пунктов этой программы.

Повышение нормы валового накопления

Авторы «Стратегии роста» выступают за повышение доли валового накопления основного капитала в ВВП с 21 до 26%, но они не ставят, казалось бы, естественный вопрос о том, доля какого направления (или каких направлений) использования ВВП должна при этом снизиться — конечного потребления или чистого экспорта¹?

Структура использования ВВП в 2012-2016 гг. представлена в таблице 1. Как видно из ее данных, в течение рассматриваемого периода доля валового сбережения в российской экономике не только не уменьшалась, но, скорее, увеличивалась, превысив в 2015 и 2016 гг. 30% ВВП. Этого было бы вполне достаточно для финансирования желаемых инвестиций, если бы норма накопления была равна норме сбережения. Дальнейшее повышение последней (и соответственно уменьшение доли расходов на потребление) приведет к снижению потребительского спроса и, вероятно, затормозит, а не ускорит, экономический рост. Сокращение доли конечного потребления неприемлемо в сегодняшних условиях по многим социальным и экономическим причинам².

Таблица 1

Использование валового внутреннего продукта РФ в 2010-2016 гг. (в % к итогу)

Источники: Росстат; расчеты автора.

В таблице 2 представлены данные платежного баланса, характеризующие формирование и использование валютных поступлений от чистого экспорта.

Таблица 2

Формирование и использование поступлений от чистого экспорта (млрд долл.)

* С учетом капитальных трансфертов и чистых ошибок и пропусков.

Источники: Банк России; расчеты автора.

Поясним некоторые агрегированные индикаторы в таблице 2. Во II кв. 2016 г. прирост иностранных обязательств превышал прирост иностранных активов, поэтому чистый вывоз капитала выражался отрицательной величиной. В III кв. 2016 г. сокращались как иностранные активы, так и иностранные обязательства, причем репатриация активов превышала погашение обязательств, поэтому чистый вывоз капитала также выражался отрицательной величиной. Ни та ни другая ситуация не типична для российской экономики и вряд ли будет часто повторяться в будущем.

Поступления от чистого экспорта могут использоваться для чистого вывоза капитала, покрытия отрицательного сальдо счета инвестиционных, трудовых и прочих доходов и в лучшем случае (если чистый экспорт превышает сумму чистого вывоза капитала и отрицательного сальдо доходов) — для наращивания валютных резервов. Ни одно из этих направлений использования ВВП нельзя считать желательным и тем более приоритетным с точки зрения экономической политики, направленной на возобновление и ускорение роста российской экономики. Накопленных валютных резервов достаточно, и нет нужды их увеличивать, если ЦБ РФ не стремится сдерживать укрепление рубля или добиваться его ослабления. Используя инструменты валютного контроля над трансграничным движением капитала, обеспечивая репатриацию доходов от иностранных инвестиций российских корпораций, теоретически можно свести отрицательное сальдо счета доходов и чистый вывоз капитала к минимуму (в идеале — к нулю). В таких условиях можно свести к нулю и чистый экспорт; тогда весь ВВП будет использоваться для потребления и накопления. Заметим, что снижение курса рубля уменьшает спрос на импорт и, при прочих неизменных условиях (постоянном, а тем более растущем, объеме экспорта и неизменном сальдо доходов), создает условия для увеличения вывоза капитала.

Как видно из данных таблицы 2, чистый экспорт по итогам 2016 г. составил примерно 44% поступлений от экспорта нефти, нефтепродуктов и газа, а в I кв. 2017 г. — 60%. Это значит, что в 2016 г. 44% нефтегазового экспорта использовалось не для оплаты импорта, а для чистого вывоза капитала, покрытия отрицательного сальдо счета доходов и прироста валютных резервов. В I кв. 2017 г. этот показатель увеличился до 60%. В гипотетической ситуации, когда чистый вывоз капитала, сальдо счета доходов и прирост валютных резервов сведены к нулю, можно либо существенно сократить нефтегазовый экспорт, либо на соответствующую величину увеличить импорт.

Конечно, такой резкий единовременный маневр практически неосуществим, но, намечая цели на среднесрочную перспективу, нужно исходить из двух императивных постулатов. Во-первых, при оптимальном равновесии платежного баланса экспорт уравновешивает желаемый импорт, а другие направления использования валютных поступлений от экспорта постепенно сводятся к минимуму (в идеале — к нулю). Во-вторых, регулирование трансграничного движения капитала — значительно более эффективный и менее затратный метод достижения равновесия платежного баланса, чем наращивание добычи и экспорта невоспроизводимых ресурсов. Регулировать нужно не только вывоз, но и ввоз капитала, потому что его неконтролируемый приток ведет к увеличению доходов, выплачиваемых иностранным инвесторам. В российской экономике сумма доходов, ежегодно выплачиваемых последним, давно превышает прирост иностранных обязательств за соответствующий год.

Вернемся к таблице 1. Как можно видеть, в 2012-2016 гг. доля валового накопления основного капитала в ВВП практически не снижалась, однако темпы роста экономики падали, ав2015и2016гг. их значения стали отрицательными. Очевидно, что в российской экономике снижалась отдача от дополнительных затрат капитала. Авторы «Стратегии роста», настаивая на повышении доли накопления в ВВП, не упоминают о тенденции к снижению эффективности дополнительных затрат капитала и не затрагивают вопрос о его причинах.

Падение эффективности дополнительных затрат капитала в экономике в целом обусловлено главным образом ростом капитало- и трудоемкости производства в добывающих отраслях. Массированные вложения необходимы не только для прироста, но и для поддержания достигнутого уровня выпуска и добавленной стоимости в добыче полезных ископаемых. До 90% инвестиций в добывающие отрасли приходится на долю добычи нефти и природного газа.

Как пишут Ю. Синяк и А. Колпаков (2014. С. 18), в России за 2000-2011 гг. величина удельных операционных затрат в добыче нефти возросла с 32,9 до 138,8 долл./т; среднегодовой темп их прироста составил 14%. Капитальные затраты за тот же период увеличились с 12,8 до 41 долл./т добываемой нефти; среднегодовой темп их прироста составил 11%. Удельные затраты на транспортировку нефти и нефтепродуктов увеличились более чем в 20 раз — с 3,2 до 66 долл./т.

Согласно прогнозу, представленному в: Синяк и др., 2013, к 2030 г. ежегодный объем инвестиций в топливно-энергетический комплекс России должен удвоиться по сравнению с уровнем 2000-2010 гг. При этом предполагается, что после 2020 г. рост физического объема добычи нефти прекратится, а после 2030 г. добыча начнет сокращаться.

Абсолютный размер инвестиций в добычу полезных ископаемых растет, даже когда инвестиции по экономике в целом падают. Как видно из данных таблицы 3, за время стагнации и депрессии (2013-2016 гг.) годовой объем инвестиций в основной капитал по экономике в целом сократился — приблизительно на 12%, причем они выросли лишь в добыче полезных ископаемых — на 22,5%. Однако добавленная стоимость, произведенная в этом секторе, увеличилась в 2016 г. по сравнению с 2013 г. всего на 2,5% (по экономике в целом она снизилась на 1,7%).

Таблица 3

Инвестиции в основной капитал и валовая добавленная стоимость, в реальном выражении (2016 г. в % к 2013 г.)

Источники: Росстат; расчеты автора.

Доля добывающих отраслей в валовых инвестициях в основной капитал систематически повышается. Так, в 2016 г. она составила около 18% общей суммы инвестиций по экономике в целом против 13% в 2013 г., то есть увеличилась в 1,35 раза. Примерно в такой же пропорции сократилась доля инвестиций в инфраструктурных отраслях (энергетика, транспорт и связь). Доля инвестиций в обрабатывающих производствах осталась примерно на прежнем уровне (14-15%), но основная их часть приходится на производство нефтепродуктов, химию и металлургию. Инвестиции в гражданское машиностроение (без транспортных средств) составили 0,7-0,8% совокупного объема инвестиций по экономике в целом.

Если тенденция к падению предельной эффективности капитала сохранится в среднесрочной перспективе, то любое увеличение нормы накопления в лучшем случае лишь временно компенсирует растущие инвестиции в топливно-энергетическом комплексе, но не приведет к устойчивому ускорению роста российской экономики. Как говорится в докладе ИНП РАН (2017. С. 8), «ключевым фактором, который будет сдерживать экономику в среднесрочной перспективе, является неизбежное увеличение капиталоемкости добычи и производства сырья». Тем не менее авторы доклада ИНП РАН настаивают на поддержании уровня доходов нефтегазового сектора как базы роста. Перераспределение инвестиций в пользу обрабатывающих производств, сельского хозяйства и отраслей инфраструктуры обеспечило бы качественное повышение эффективности инвестиций. Отказ от максимизации экспорта и чистого экспорта и сдвиг в направлении инвестиций — две взаимосвязанные задачи.

Рентабельность нефтегазового экспорта

Действительно ли экспорт энергоресурсов высокорентабельный и может служить источником финансирования модернизации экономики? Снижение мировых цен на нефть в 2014-2015 гг. привело к резкому падению валютной выручки от экспорта энергоносителей, однако потери отраслей, ориентированных на экспорт, во многом компенсировались в результате снижения валютного курса рубля. Авторы программы Столыпинского клуба настаивают на дальнейшем его ослаблении в краткосрочной перспективе. Цена экспортируемой тонны нефти, уплачиваемая в долларах, не зависит от курса доллара к рублю. Ослабление рубля повышает рентабельность экспорта, но ничего не прибавляет к экспортной цене нефти и других товаров. Дополнительный доход, который получают экспортеры вследствие ослабления рубля, не может возникнуть в результате арифметической операции умножения цены в долларах на увеличившийся множитель — повысившийся курс доллара. Дополнительный доход, возникающий в результате удорожания доллара на внутреннем российском валютном рынке, выплачивается экспортеру не внешним миром, а российскими индивидами, корпорациями, институтами, которые покупают доллары по возросшей цене в рублях.

Реальная цена, уплачиваемая внешними покупателями российской нефти, выраженная в рублях, равна цене в долларах, умноженной на паритет покупательной способности (ППС). Разность между экспортной ценой, переведенной в рубли по валютному курсу, и ценой, переведенной в рубли по ППС, представляет ренту, уплачиваемую не внешним миром, а самой российской экономикой. В 2016 г. средняя экспортная цена нефти, переведенная в рубли по валютному курсу, составляла 19,5 тыс. руб., а переведенная в рубли по ППС — 6,6 тыс. руб. Разность между этими величинами (12,9 тыс. руб.) — это рента, или экспортная премия на каждую тонну экспортируемой нефти, выплачиваемая экспортеру отечественной экономикой.

Цена, по которой внутренний покупатель приобретает нефть и газ, как правило, ниже экспортной цены, переведенной в рубли по валютному курсу, но значительно выше экспортной цены, переведенной в рубли по ППС (табл. 4). Как видно из данных таблицы 4, экспортная цена природного газа, переведенная в рубли по валютному курсу, составляла в 2016 г., примерно 10,5 тыс. руб. за 1000 куб. м. Внутренняя цена газа равнялась 5 тыс. руб. Возникает впечатление, что газовые корпорации дотируют отечественную экономику, продавая газ на внутреннем рынке по искусственно заниженным ценам.

Таблица 4

Среднегодовые экспортные цены и внутренние цены приобретения в 2016 г.

* Официальная статистика содержит данные о мировых, но не экспортных ценах дизельного топлива, поэтому мы предлагаем оценку экспортных цен, рассчитанную следующим образом. Мировая цена дизельного топлива превышает мировую цену сырой нефти в среднем в 1,33 раза, причем это отношение довольно устойчиво. Мы принимаем, что средняя экспортная цена дизельного топлива превышает среднюю экспортную цену нефти также в 1,33 раза. Наши оценки даны курсивом.

** Рассчитывая этот показатель, мы использовали данные о среднемесячных экспортных ценах и среднемесячном валютном курсе рубля за январь—декабрь 2016 г.; цифры, приведенные в этом столбце, получены в результате деления суммы помесячных показателей на 12.

Источники: Росстат; расчеты автора.

В действительности дело обстоит иначе. Экспортная цена газа, переведенная в рубли по ППС, составляла в 2016 г. 3,5 тыс. руб. за 1000 куб. м. Следовательно, внутренняя цена газа была на 1,5 тыс. руб. выше реальной экспортной цены, уплачиваемой остальным миром. Отечественная экономика уплачивала газовым монополиям ренту, равную 1,5 тыс. руб. на каждую 1000 куб. м газа, продаваемого на внутреннем рынке. Рента, содержавшаяся в цене 1000 куб. м экспортируемого газа, выраженной в рублях по валютному курсу (также уплачиваемая отечественной экономикой), составляла 7 тыс. руб.

Еще более яркую картину дотирования нефтегазового комплекса за счет отечественной экономики дает сопоставление экспортных и внутренних цен на нефтепродукты. Внутренняя цена приобретения дизельного топлива составляла в 2016 г. примерно 40 тыс. руб. за 1 т; цена мирового рынка, переведенная в рубли по валютному курсу, — 25,8 тыс., а переведенная в рубли по ППС, — 8,7 тыс. руб. Таким образом, внутренняя цена на дизельное топливо была существенно выше экспортной цены, переведенной в рубли не только по ППС, но и по валютному курсу.

Нефтегазовые корпорации передают в федеральный бюджет часть ренты, абсорбированной в их прибыли. Это усиливает иллюзию, будто нефтегазовый комплекс выступает главным потенциальным источником финансирования модернизации и развития экономики, и, следовательно, ее рост станет невозможным, если упадут доходы от экспорта энергоносителей. Напомним, что рост российской экономики практически прекратился в 2013 г., когда валютные поступления от нефтегазового экспорта достигли максимальной отметки 350 млрд долл.

В тексте программы Столыпинского клуба (Титов и др., 2017. С. 30) содержится одна очень точная и емкая сентенция, с которой мы полностью согласны: ресурсные монополии должны быть не центрами прибыли, а поставщиками услуг для населения и сектора переработки. К сожалению, практически все содержание «Стратегии роста» противоречит этому императивному высказыванию.

Проблема валютного курса рубля

В российской периодике широко обсуждается воздействие валютного курса на экспорт и импорт, на конкурентоспособность российских товаров на внешнем и внутреннем рынках, на обслуживание и погашение задолженности, выраженной в иностранной валюте, на динамику внутренних цен. Но существуют и другие, не менее важные, макроэкономические последствия снижения или повышения валютного курса рубля, которые практически не привлекают внимания исследователей, публицистов, разработчиков экономической политики. В частности, динамика валютного курса в сочетании с количественными показателями платежного баланса влияет, во-первых, на структуру использования ВВП, а именно, на долю в нем чистого экспорта и, следовательно, на совокупную долю потребления и накопления; во-вторых, на распределение добавленной стоимости между отраслями, ориентированными на экспорт и на внутренний российский рынок.

Как видно из данных таблицы 5, объем чистого экспорта, выраженный в долларах, в 2015 г. был меньше, чем в 2012-2014 гг., однако при переводе в рубли по среднегодовому валютному курсу он оказался больше, чем в предшествующие годы. Если бы в 2015 и 2016 гг. сохранялся обменный курс 2012 г. (31,07 руб./долл.), то чистый экспорт составил бы в 2015 г. не 8,1, а 4,2% ВВП; в 2016 г. — не 5,2, а 2,3% ВВП. Соответственно увеличилась бы доля ВВП, использованного для конечного потребления и накопления. Таким образом, снижение валютного курса рубля, при прочих неизменных условиях, ведет к увеличению доли чистого экспорта и уменьшению совокупной доли потребления и валового накопления. Снижение доли чистого экспорта в ВВП по итогам 2016 г., округленно, с 8 до 5% теоретически должно означать увеличение доли конечного потребления и валового накопления на 3 п. п.

Таблица 5

Чистый экспорт РФ в 2012-2017 гг.

Источники: Росстат; Банк России; расчеты автора.

По опубликованным официальным данным трудно судить о структуре использования ВВП в 2016 г. Согласно данным Росстата, доля чистого экспорта сократилась на 2,9 п. п., на 0,3 п. п. снизилась доля расходов на потребление (расходы на потребление домохозяйств уменьшились на 0,9 п. п., расходы на потребление сектора «государственное управление» увеличились на 0,6 п. п.). Теоретически доля валового накопления должна была увеличиться на 3,2 п. п., однако, согласно официальным данным, она возросла всего на 1 п. п. (в основном за счет роста оборотных запасов). Остальное изменение (более 2 п. п.) приходится на долю «статистического расхождения». Такая серьезная неувязка в официальных статистических данных встречается впервые с 1995 г. (когда начали публиковать данные о структуре использования ВВП). Например, в 2011 и 2014 гг. статистическое расхождение выражалось пренебрежимо малой величиной, в 2012 г. оно составляло менее 0,1% ВВП, в 2013 г. — 0,4 и в 2015 г. — 0,2% ВВП.

Сокращение чистого экспорта в 2016 г. означало уменьшение ренты, уплачиваемой отечественной экономикой экспортерам, что привело к снижению прибыли организаций нефтегазового комплекса и повышению прибыли в остальных базовых видах деятельности³. Отметим также, что по итогам 2016 г. сокращение нефтегазовых доходов бюджета полностью компенсировалось повышением прочих доходов, а некоторое увеличение бюджетного дефицита было обусловлено скорее ростом расходов, чем сокращением доходов.

Систематическое ослабление рубля, на котором настаивают авторы программы Столыпинского клуба, неизбежно обратит вспять позитивные тенденции, возникшие в 2016 г., увеличит долю чистого экспорта в ВВП, усилит процесс перераспределения добавленной стоимости в пользу нефтегазового комплекса, неизбирательно ограничит импорт, в том числе инвестиционных и промежуточных товаров, не имеющих аналогов на внутреннем российском рынке, даст новый импульс росту потребительских цен. Все это скорее замедлит, чем ускорит, выход экономики из состояния стагнации.

В течение первых трех кварталов 2016 г. и в I кв. 2017 г. на внутреннем валютном рынке предложение иностранной валюты постоянно превышало спрос на нее. Следовательно, укрепление рубля определялось не случайными колебаниями, а устойчивыми процессами в области внешнеэкономических отношений, включая как текущие операции, так и движение капитала⁴. В IV кв. 2016 г., согласно данным платежного баланса, спрос на иностранную валюту несколько превысил ее предложение, но продолжалось укрепление рубля. Эта ситуация вполне объяснима, поскольку на валютный курс воздействует также соотношение внутреннего предложения и спроса на иностранную валюту, не отражаемое в платежном балансе. В последнем квартале 2016 г. значительное внутреннее предложение иностранной валюты обеспечивал Минфин, финансировавший дефицит бюджета за счет продажи валюты из бюджетных фондов. Кроме того, на динамике курса не могли не сказаться устойчивые ожидания укрепления рубля.

Упреки в адрес руководства Банка России, которое будто бы искусственно поддерживает «завышенный» курс рубля, несправедливы: наращивая валютные резервы, ЦБ, насколько мог, сдерживал укрепление рубля, но его возможности ограничены. Чтобы переломить тенденцию к укреплению рубля, Банку России пришлось бы увеличить покупку валюты на внутреннем рынке, следовательно, задействовать дополнительные финансовые ресурсы. Вопрос о ресурсах, необходимых для регулирования валютного курса в текущих условиях, в программе Столыпинского клуба не упоминается.

Теоретически ЦБ может финансировать покупку иностранной валюты за счет трех источников: во-первых, за счет эмиссионного ресурса (прироста денежной базы); во-вторых, за счет профицита бюджета (прироста остатков на счетах правительства); в-третьих, за счет сокращения своих внутренних активов — главным образом кредита банкам. Прирост денежной базы составил в 2016 г. менее 1% ВВП, так что увеличить его было можно, но это противоречило бы, с одной стороны, «умеренно жесткой» монетарной политике ЦБ РФ, а с другой — требованию «Стратегии роста» (вполне обоснованному) использовать эмиссионный ресурс для поддержания инвестиционного спроса. О втором возможном источнике финансирования покупки валюты — профиците бюджета — в сегодняшних условиях говорить не приходится, во всяком случае — об устойчивом профиците, сохраняющемся больше одного месяца или, максимум, квартала. Остается допустить финансирование покупки валюты ЦБ РФ за счет сжатия кредита банкам, что и происходило в течение первых трех кварталов 2016 г. и в I кв. 2017 г. Для целенаправленного ослабления рубля потребовалось бы еще более интенсивное сжатие внутреннего кредита ЦБ, что вызвало бы дальнейший спад кредитной активности банков.

Стремление ослабить рубль само по себе представляется нам ошибочным, даже если бы ЦБ РФ располагал необходимыми для этого ресурсами. Но в любом случае в условиях, когда предложение иностранной валюты на внутреннем рынке систематически превышает спрос, для искусственного ослабления рубля неизбежно будут задействованы ресурсы, которые в ином случае могли бы использоваться для оживления и роста экономики.

Смягчение денежной политики и использование эмиссионного ресурса

Ключевую роль в повышении агрегированного спроса авторы «Стратегии роста» отводят смягчению денежной политики и использованию эмиссионного ресурса ЦБ. Объем денежного предложения Банка России, который они предполагают поддерживать ежегодно, составляет 1,5 трлн руб., или 1,7% ВВП. Кудрин и др. (2017. С. 15-16) находят подобный уровень эмиссии ЦБ чрезмерным и «вызывающим опасения». Но в таком темпе прироста денежной базы нет ничего необычного: в 2000-е годы ее ежегодный прирост составлял не менее 2,5% ВВП, а в отдельные годы (2003, 2006 и 2007) повышался до 4-5%, причем именно тогда темпы роста экономики были максимальными, а инфляция в 2003 и 2006 гг. не ускорялась, а замедлялась. В 2009 г. прирост денежной базы составил 2,3% ВВП, в 2010 г. — 3,7, в 2011 г. — 0,8, в 2012 г. — 1,8% ВВП⁵. В дальнейшем темп роста денежной базы замедлился, но вряд ли это было результатом волевого выбора денежных властей. По итогам 2015 г. денежная база сократилась на 0,35% ВВП, по итогам 2016 г. она выросла на 1% ВВП.

Предлагаемое Столыпинским клубом ускорение роста денежной базы до 1,7% ВВП представляется вполне умеренным. Важно, чтобы темп ее прироста поддерживался примерно на одном уровне в течение ряда лет, а эмиссионный ресурс ЦБ использовался для расширения агрегированного спроса, а не для других целей, например наращивания валютных резервов.

Критики программы Столыпинского клуба настаивают на монетарном характере инфляции в российской экономике. Следовательно, всякое расширение спроса за счет денежного предложения ЦБ приведет к усилению инфляции, включая ускорение роста регулируемых тарифов (см.: Кудрин и др., 2017. С. 7-9).

Вопрос о монетарном или немонетарном характере текущей инфляции много раз обсуждался в российской периодике, и мы не будем на нем подробно останавливаться. Отметим только, что в 2000-2013 гг. (за исключением 2009 и 2011 гг.) темпы роста транспортных тарифов и тарифов ЖКХ значительно опережали темпы роста потребительских цен и цен производителей промышленной продукции как в текущем, так и в предшествующем годах (табл. 6). Как видно из данных таблицы 6, по мере замедления роста тарифов снижался и темп инфляции. В 2016 г. темп роста тарифов на услуги ЖКХ снизился более чем вдвое по сравнению с 2015 г. (с 12,9 до 5,4%), что не было связано с высокой инфляцией в предшествующем году. Индекс потребительских цен также снизился почти вдвое (со 10,1 до 5,4%). Темпы инфляции и повышения тарифов на услуги ЖКХ практически совпадали.

Таблица 6

Регулируемые тарифы и темпы инфляции в 2000-2016 гг. (в % к предыдущему году)

Источник: Росстат.

Очевидно, что уровень инфляции в значительной мере детерминируется динамикой регулируемых тарифов, причем без временного лага. Если инфляция не исключительно монетарный феномен, то инфляционные ожидания также нельзя полностью относить к монетарным факторам инфляции.

Против смягчения денежной политики выдвигают также следующие аргументы:

• расширение спроса столкнется со структурными ограничениями производства (практически полная загрузка оборудования, близкая к полной занятость труда) и вызовет новый скачок инфляции;
• деньги, предоставляемые ЦБ экономике в случае смягчения монетарной политики, будут перетекать на валютный рынок, что приведет к падению курса рубля и ускорению инфляции;
• в банковской системе в настоящее время наблюдается избыток резервов ликвидности; низкая кредитная активность банков обусловлена не недостатком ресурсов кредитования, а общей ситуацией в экономике.

В каждом из этих аргументов содержится доля истины, но ни одно из названных препятствий для эффективного расширения спроса не может считаться непреодолимым.

Уровень загрузки оборудования различается в разных отраслях и видах деятельности, но в любом случае рост инвестиций приводит не только к расширению спроса, но и к созданию новых возможностей предложения. Как отмечается в программе Столыпинского клуба, в ряде видов деятельности (охрана, бухгалтерия, государственный аппарат) существует избыточная занятость. Высвобождение работников в результате рационализации и повышения производительности труда восполнит недостаток рабочей силы. К этому нужно добавить, что массовое строительство социального арендного жилья позволит повысить мобильность трудовых ресурсов, создать условия для притока населения из депрессивных, трудоизбыточных регионов в районы, где ощущается недостаток работников. Преодоление структурных ограничений роста (включая самое важное — падение предельной эффективности капитала) даст возможность в полной мере использовать эффект расширения агрегированного спроса.

Дополнительное денежное предложение ЦБ не всегда равнозначно росту спроса на иностранную валюту и понижательному давлению на курс рубля. Спекулятивный, ажиотажный спрос на иностранную валюту возникает в условиях негативных курсовых ожиданий. Напротив, устойчивая тенденция к укреплению рубля приводит к ожиданиям роста курса и избыточному предложению иностранной валюты, а не к избыточному спросу на нее.

Возможности расширить ресурсы банковского кредитования, действительно, ограничены не только политикой ЦБ, но и желанием банков привлекать такие ресурсы. Так, в докладе ИНП РАН (2017. С. 25-26), в частности, говорится: «Неординарность ситуации, сложившейся примерно к середине 2016 года, состоит в том, что отсутствие значимого роста экономики определяется не дефицитом предложения ресурсов роста (потенциалом финансирования инвестиционной деятельности), а масштабным сокращением спроса на эти ресурсы».

Сжатие кредита, предоставленного Банком России кредитным организациям и в целом отечественной экономике, продолжалось как в 2015, так и в 2016 гг., однако в 2015 г. одновременно сокращались банковские резервы ликвидности. Напротив, в 2016 г. резервы ликвидности у кредитных организаций росли, несмотря на уменьшение задолженности перед ЦБ. Банки предпочитали погашать свою задолженность и наращивать резервы, а не активизировать кредитование.

Отсюда, однако, не следует, что использование эмиссионного ресурса для поддержания спроса теряет смысл. Прирост количества денег Центрального банка нужно использовать главным образом не для расширения банковских ресурсов кредитования, а для финансирования бюджетного дефицита, что соответствует мировой практике. За счет дефицитного финансирования целесообразно осуществлять массированные инвестиции в дорожное и жилищное строительство, энергетику, социальную сферу, тем более что в последние годы инвестиции в эти отрасли падали. Значение государственных инвестиций как локомотива, способного вывести экономику из состояния стагнации, убедительно показано в работах А. Г. Аганбегяна (2015; 2016).

Финансирование бюджетного дефицита

Проблемы бюджетного дефицита и его финансирования в программе Столыпинского клуба глубоко не разработаны. Вычисляя финансовые ресурсы роста, авторы суммируют бюджетный дефицит с приростом долга и доходами от приватизации, то есть с источниками его финансирования. Предельный размер дефицита они определяют на уровне 3% ВВП. Однако в 2015 г. он составлял 3,4% ВВП, в 2016 г. — 3,7%. Чтобы расширить государственные инвестиции, дефицит нужно увеличивать, а не сокращать.

В «Стратегии роста» содержатся противоречивые суждения о роли бюджета и дефицитном финансировании государственных инвестиций. С одной стороны, авторы высказываются за активизацию государственных инвестиций, расширение источников финансирования дефицита (доходов от приватизации, внутреннего государственного долга), а с другой — полагают, что доходы и расходы бюджета в 2017-2019 гг. останутся на уровне 2016 г. Основное внимание в программе Столыпинского клуба уделяется активизации банковского кредитования.

Размер государственного долга в России невелик по сравнению с другими странами — он составляет всего 13% ВВП (включая задолженность региональных и местных властей), но это не значит, что его можно безболезненно расширить до 30-35% ВВП, как, по-видимому, полагают авторы «Стратегии роста». В ней не проанализировано, как намечаемый прирост долга на 1 трлн руб. в год соотносится с его приростом в предшествующие годы, как он скажется на процентных ставках, реальных инвестициях, спросе на альтернативные финансовые активы различных институциональных секторов, какими будут расходы бюджета по обслуживанию долга.

Экспортно-сырьевая модель российской экономики не только исчерпала свои возможности индуцировать экономический рост, но и выступает главной причиной (или одной из главных причин) ее длительной стагнации. Бесполезно ждать, когда новая модель роста сложится сама собой, но и вновь запустить заглохший мотор сырьевой экономики не удастся. Сам факт доминирования экспортно-сырьевой модели практически исключает качественный экономический рост и формирование современной, диверсифицированной экономики. Изменять макроэкономический механизм функционирования российской экономики необходимо уже сегодня, а не в более или менее отдаленном будущем, причем важно, в частности, демонтировать экспортно-сырьевую модель.

Существует устойчивая иллюзия, будто нефтегазовый комплекс служит основным центром создания дохода, который в среднесрочной перспективе нужно перераспределить в пользу других видов деятельности. Реальная ситуация такова: в прибыли нефтегазового комплекса концентрируется значительная часть добавленной стоимости, создаваемой во всех видах деятельности отечественной экономики. Механизмом этой концентрации выступают заниженный курс рубля и монопольное ценообразование на внутреннем рынке. Часть монопольной прибыли, или ренты, нефтегазовый комплекс передает в бюджет, но значительная ее часть вывозится за границу. В настоящее время от 40 до 60% валютных поступлений от нефтегазового экспорта используется для вывоза капитала и оплаты чистых доходов иностранных инвесторов и работников.

Задача заключается не в том, чтобы с помощью налогово-бюджетной системы перераспределить монопольный доход, а в том, чтобы исключить концентрацию дохода в прибыли нефтегазового комплекса⁶. Тогда будут формироваться новые центры дохода, произойдет перераспределение инвестиций в пользу инфраструктурных и инновационных отраслей, возникнет новый механизм экономического роста.

Для формирования такого механизма нужно отказаться от кратного занижения курса рубля и монопольного ценообразования, от максимизации экспорта и чистого экспорта. Равновесие платежного баланса должно поддерживаться за счет регулирования трансграничного движения капитала. Уровень добычи энергоносителей (и соответственно объем инвестиций в нефтегазовый комплекс) должен определяться внутренними потребностями экономики и оплатой желаемого импорта, а не финансированием вывоза капитала и выплатой доходов иностранным инвесторам. Расходы на выплату чистых доходов нерезидентов в среднесрочной перспективе также можно свести к минимуму при условии регулирования не только вывоза, но и ввоза капитала.

Минимизация чистого экспорта позволит приблизить норму накопления реального капитала к сложившейся в экономике норме сбережения, равной 30% ВВП, без снижения доли расходов на текущее потребление. Перераспределение инвестиций в пользу инфраструктурных и перерабатывающих отраслей приведет к повышению предельной эффективности капитала. Все это позволит качественно ускорить рост российской экономики. На ограниченном отрезке времени вполне допустим чистый импорт, финансируемый, предпочтительно, за счет сокращения валютных резервов, а не прироста иностранных обязательств. Это дало бы возможность временно увеличить накопление капитала, выйдя за пределы внутренних сбережений, и форсировать экономический рост.

Концентрация дохода и инвестиций в отраслях с падающей предельной эффективностью капитала выступает главным структурным ограничением роста. Его преодоление сделает смягчение денежной и бюджетной политики эффективным не только в кратко-, но и в долгосрочной перспективе. Дефицитное финансирование государственных инвестиций, в том числе за счет эмиссионного ресурса, создаст исходный импульс для возобновления экономического роста.

¹ Теоретически можно несколько увеличить долю валового накопления основного капитала за счет сокращения оборотных запасов, но этот источник относительно невелик и вряд ли может использоваться в течение периода, превышающего 1 год.

² Как отмечается в докладе ИНП РАН (2017. С. 5), «неоднократно использовавшийся в истории России размен потребления на накопление представляется неприемлемым*. Правда, авторы доклада предлагают в кратчайшие сроки довести норму накопления до 25-28%, не указывая, за счет каких изменений в структуре использования ВВП это может быть достигнуто.

³ В 2016 г., согласно данным Росстата, прибыль организаций нефтегазового комплекса снизилась, округленно, на 1 трлн руб., прибыль организаций в остальных базовых видах деятельности повысилась на 2 трлн.

⁴ Кудрин и др. (2017. С. 17) пишут, что «на практике невозможно отличить, какие движения курса вызваны фундаментальными факторами, а какие — краткосрочными и спекулятивными». Нам представляется, что устойчивое превышение предложения иностранной валюты над спросом на нее и сохраняющаяся более года тенденция к укреплению рубля свидетельствуют о фундаментальном характере факторов, обусловивших динамику валютного курса.

⁵ Заметим, что в 2011 г. прирост денежной базы, по сути, замещался приростом внутреннего долга, составившим 1,8% ВВП. Такой прирост не вызван потребностями финансирования дефицита (бюджет сводился с крупным профицитом) и использовался для наращивания валютных резервов. Рестрикционная монетарная и бюджетная политика, проводившаяся с 2011 г., частью которой был необоснованный рост внутреннего долга, очевидно, обусловила затухание темпов роста российской экономики в последующие годы.

⁶ Можно привести высказывание П. Самуэльсона (1964. С. 533 -534): «Может ли исправить зло, причиняемое монополией, введение налога на нее, равного ее прибыли? Очевидно, что, в конце концов, монополист лишится прибыли ...Однако потребитель по-прежнему получает слишком мало продукта, уплачивая за него слишком высокую цену. Теперь отвратительным получателем монопольной прибыли становится государство, которое ничем не помогло исправить неправильное распределение ресурсов».

Список литературы / References

Аганбегян А. (2015). Как госбюджет может стать локомотивом социально-экономического развития страны // Вопросы экономики. № 7. С. 142 — 151. [Aganbegyan А. (2015). How national budget can provide economic growth. Voprosy Ekonomiki, No. 7, pp. 142 — 151. (In Russian).]

Аганбегян А. Г. (2016). От рецессии и стагнации через финансовый форсаж — к экономическому росту // Деньги и кредит. № 12. С. 46 — 52. [Aganbegyan A. G. (2016). From the recession and stagnation through the financial fast & furious to economic growth. Dengi і Kredit, No. 12, pp. 46-52. (In Russian).]

ИНП РАН (2017). Структурно-инвестиционная политика в целях устойчивого роста и модернизации экономики: М.: Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН. [Institute of Economic Forecasting, RAS (2017). Structural-investment policy for sustainable growth and modernization of the economy. Moscow. (In Russian).]

Кудрин А., Горюнов E._? Трунин П. (2017). Стимулирующая денежно-кредитная политика: мифы и реальность // Вопросы экономики. № 5. С. 5—28. [Kudrin А., Goryunov Е., Trunin Р. (2017). Stimulative monetary policy: Myths and reality. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 5—28. (In Russian).]

Самуэльсон П. (1964). Экономика. Вводный курс. М.: Экономика. [Samuelson Р. (1964). Economics. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Синяк Ю. В., Некрасов А. С., Воронина С. А., Семикашев В. В., Колпаков А. Ю. (2013). Топливно-энергетический комплекс России: возможности и перспективы // Проблемы прогнозирования. № 1. С. 4—21. [Sinyak Yu. V., Nekrasov A. S., Voronina S. A., Semikashev V. V., Kolpakov A. Yu. (2013). The fuel and energy complex of Russia: Opportunities and prospects. Problemy Prognozirovaniya, No. 1, pp. 4 — 21. (In Russian).]

Синяк Ю. В., Колпаков А. Ю. (2014). Анализ динамики и структуры затрат в нефтегазовом комплексе России в период 2000—2011 годов и прогноз до 2020 года // Проблемы прогнозирования. № 5. С. 15 — 38. [Sinyak Yu. V., Kolpakov A. Yu. (2014). The analysis of the dynamics and cost structure in the oil and gas complex of Russia in the period 2000—2011, and forecast to 2020. Problemy Prognozirovaniya, No. 5, pp. 15—38. (In Russian).]

Титов Б. Ю. и др. (2017). Программа среднесрочного развития России до 2025 года «Стратегия Роста». М.: Институт экономики роста им. Столыпина П. А. [Titov B.Yu. et al. (2017). The program of medium-term development of Russia till 2025 "Strategy of GrowthMoscow: Stolypin Institute of economic growth (In Russian).]