Теоретико-экономический взгляд на языковую политику

Кадочников Д.В.
к.э.н.
доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ
старший научный сотрудник МЦСЭИ «Леонтьевский центр»

Вопросы языковой политики привлекают внимание исследователей, представляющих различные общественные и гуманитарные науки. Это неудивительно, поскольку практически во всех странах эти вопросы занимали и занимают важное место и в государственной политике, и в общественных дискуссиях. В мировой истории немало примеров того, как языковая политика может способствовать общественному прогрессу, и наоборот — как ошибки и непродуманные действия в этой сфере могут вызывать серьезные конфликты.

Основная масса исследований языковой политики, ее истории и последствий относится к такой междисциплинарной области знаний, как социолингвистика. Однако массив социолингвистических исследований объединен скорее объектом исследования, а не методологией. Именно поэтому, несмотря на огромный научный багаж социолингвистики, остаются актуальными исследования языковых явлений в рамках отдельных общественных наук¹, в том числе экономической теории.

Авторы, использующие экономические методы, обращаются к феномену языкового империализма как элементу политико-экономического империализма (Skutnabb-Kangas, Phillipson, 2013; Марусенко, 2013; 2014); анализируют взаимосвязь языковой политики и глобализации как социально-экономического и культурного процесса (Ricento, 2013); исследуют экономическую логику принятия решений об изучении языков (Gabszewicz et al., 2011; Laitin, 1993; Van Parijs, 2000; Reksulak et al., 2004). И все же, несмотря на множество опубликованных работ², конференций и семинаров, экономическая теория языковой политики (как часть экономической теории языка) еще находится в стадии становления. Связано это прежде всего с тем, что — при определенной общности аналитических подходов — на концептуально-методологическом уровне в имеющемся массиве литературы в этой области пока не сложился консенсус, присутствуют расхождения в интерпретации ключевых понятий. В значительной степени это объясняется тем, что большинство авторов предпочитают фокусироваться на специфических, относительно узких вопросах, адаптируя теоретико-экономические концепции под конкретные исследовательские задачи.

Экономическая теория языковой политики призвана не дублировать соответствующий раздел социолингвистики, а дополнять его. При этом необходимо осознать фундаментальные различия в методологии этих дисциплин (а в случае с первой — сформулировать исходные методологические принципы). В социолингвистических работах языковая политика трактуется и анализируется как действия государства, в результате которых языковая ситуация оказывается отличной от той, что сложилась бы без этих действий, при условии невмешательства (см., например: Coulmas, 2013; Ager, 2001). Но языковая политика формулируется и проводится не в вакууме, не изолированно от политики в других сферах общественной жизни. Ее подлинные (не обязательно декларируемые) цели и мотивы связаны с целями и мотивами социально-экономической политики в широком понимании. В этом смысле вся социально-экономическая политика государства уже будет языковой и наоборот; нет и не может быть «невмешательства» в языковую сферу, поскольку она неотделима от общественной жизни.

Если социолингвистика изучает связь между языковой и социально-экономической реальностью, то экономическая теория подходит к языковой реальности как к части экономической, к языку — как к экономическому явлению, к языковой ситуации — как к рыночной, а к языковой политике — как к элементу экономической. Экономисты способны не только предложить структурированную теоретико-экономическую интерпретацию языковой политики, но и обогатить представления об экономической истории и экономической политике, не «вынося за скобки» такое важнейшее общественное явление, как язык.

Цель этой работы — представить интерпретацию феномена языковой политики в контексте экономической теории. В основе такого взгляда на языковую политику лежат выводы некоторых теоретико-экономических исследований различных аспектов языковой реальности, и в этом смысле работа носит обзорный характер. Вместе с тем, поскольку в большинстве упоминаемых исследований изучаются отдельные, относительно узкие вопросы, представляется неверным ограничиться лишь обзором литературы. Для формирования целостного теоретико-экономического взгляда на исследуемый феномен целесообразно, опираясь на методологический аппарат экономической теории, осуществить синтез присутствующих в литературе идей, одновременно заполняя лакуны.

Языковые навыки как актив и элемент человеческого капитала

В рамках теоретико-экономического осмысления языковой политики нельзя обойти вопрос о сущности языка как экономического явления, как элемента экономической реальности. В литературе встречается множество определений языка разной степени детализации, связанных с различными исследовательскими программами, в частности с исследованием языка как психического и биологического феномена, как информационной системы, как социального явления. В нашем контексте можно исходить из определения языка как складывающейся в обществе знаковой системы, при помощи которой люди могут, во-первых, организовывать (систематизировать) информацию, а во-вторых, обмениваться ею. Язык складывается, развивается в обществе в процессе взаимодействия людей друг с другом и одновременно выступает одним из необходимых условий их эффективного взаимодействия³. В этом тезисе — ключ к теоретико-экономическому анализу значения языка. Ведь экономическая теория, в широком смысле, изучает закономерности взаимодействия людей (индивидов и групп, а в общем — экономических агентов), направленного на эффективную организацию производства, распределения, обмена, потребления благ.

Общие для участников взаимодействия языковые навыки становятся необходимым, хотя и не единственным, условием достижения взаимоприемлемого результата. В отсутствие общих языковых навыков потенциальные контрагенты вынуждены обращаться к посредникам. Причем в качестве посредников могут выступать как переводчики с языка на язык, так и индивиды или организации, предоставляющие более широкий спектр услуг, предполагающих наличие не только языковых навыков, но и, например, навыков ориентации в иной культурно-языковой среде (логистических, административных, информационных и т. д.). Обращение к посредникам сопряжено для конечных сторон взаимодействия с дополнительными издержками, размер которых существен даже в случае обычного перевода⁴, а в случае комплексных посреднических услуг может составлять значительную долю издержек. Помимо дополнительных издержек, обращение к посредникам сопряжено и с дополнительными рисками их оппортунистического поведения.

Языковые навыки могут рассматриваться как актив (элемент человеческого капитала), поскольку в ситуациях взаимодействия их обладателя с другими индивидами или группами они приносят ощутимые выгоды, избавляя от необходимости нести издержки на перевод/посредничество и от сопряженной с этим неопределенности и рисков (или позволяя обладателю самому заработать в качестве переводчика/посредника)⁵. Выгоды, определяющие ценность языковых навыков как элемента человеческого капитала, выступают частью совокупных выгод их носителя от взаимодействия, в котором он участвует на тех или иных рынках. Иными словами, ценность языковых навыков непосредственно связана с потенциалом рынков, доступ к которым они открывают обладателю.

Недостаточное владение английским языком статистически связано с меньшими заработками среди мигрантов в США, однако соответствующие потери азиатских мигрантов существенно меньше, чем испаноязычных, что снижает экономическую мотивацию первых к изучению английского (Kossoudji, 1988). Это может быть связано с тем, что первые в гораздо большей степени ориентированы не на рынок труда в целом, а на его отдельные сегменты, где велика роль азиатских бизнесменов. На примере США (Tubergen, Kalmijn, 2009) и Австралии (Chiswick, Miller, 1996) было показано, что стремление осваивать английский у мигрантов тем ниже, чем больше их соотечественников проживает в конкретном районе, чем сильнее социальные и деловые связи внутри диаспоры и доступнее медиа продукция на родном языке. В Канаде знание языка меньшинства наряду с языком большинства имеет тем более положительное воздействие на заработки, чем больше представителей данного меньшинства проживает в географической близости (Pendakur, Pendakur, 2002). В нижней точке делового цикла, когда высок уровень безработицы, готовность мигрантов в США изучать английский ниже, что также указывает на связь между перспективами на рынке труда и языковым поведением (Chiswick, Miller, 2002).

Результаты многих исследований показывают, что ценность языковых навыков для индивида зависит от параметров рынков, к которым соответствующий язык открывает доступ.

Языковые навыки и доступ к рынкам

Языковые навыки открывают их обладателю доступ к рынкам благ и ресурсов, производство и/или потребление которых в значительной мере связано с конкретным языком или языками (причем речь идет о доступе на рынок как в качестве поставщика или продавца блага или ресурса, так и в качестве покупателя). Это обусловлено тем, что существенным элементом многих благ и факторов производства (рабочей силы, технологий) выступают письменные тексты и устная речь (вербальная информация), без которых невозможно полноценно удовлетворять с помощью этих благ и ресурсов те или иные потребности, то есть использовать эти блага в конечном потреблении или для производства других благ (в промежуточном потреблении). Знания и навыки квалифицированных специалистов, воспитательные и образовательные услуги, консультирование и информирование в той или иной сфере, услуги по охране и обеспечению безопасности, кинопоказ, услуги гидов и другие блага требуют от потребителя (конечного или промежуточного) использования языковых навыков.

Рациональный потребитель заинтересован в доступе к максимально широкому рынку каждого блага, рациональный продавец или поставщик — к максимально широкому рынку сбыта товара и фактора производства соответственно. В ряде случаев языковые навыки существенно влияют на масштаб рынка, доступного для экономического агента⁶. Наиболее ярко это видно на примере рынка квалифицированной рабочей силы (причем как для соискателей, так и для нанимателей), а также рынка книгопечатной и информационной продукции (особенно если не сводить его только к текущим платным публикациям, а понимать под ним весь накопленный на твердых носителях и в электронном виде массив текстов на определенном языке). Эта логика применима в той или иной мере для других рынков, особенно для сферы воспитательных и образовательных услуг, консалтинга, рынка компьютерного обеспечения и т. д.

Связь между языком и масштабом доступных его носителям рынков подтверждается рядом эмпирических исследований как на микро-, так и на макроуровне. Наличие у стран общего языка статистически связано с большей взаимной торговлей товарами (Hutchinson, 2005; Melitz, 2008; Isphording, Otten, 2013; Melitz, Toubal, 2014), услугами (Ceglowski, 2006), с более интенсивным обменом знаниями и технологиями (Welch, Welch, 2008), с бблыпими взаимными прямыми инвестициями (Oh et al., 2011; Benito, Gripsrud, 1992), торговлей культурными благами (литературные произведения и иные публикации, музыкальные произведения, кино-и телефильмы, теле- и радиопередачи, игровая продукция и т. д.) (Disdier et al., 2010). Влияние наличия общего языка на взаимную торговлю стран подтверждается и объясняется и на микроуровне. В ряде эмпирических исследований продемонстрировано, что владение иностранными языками среди управляющих компаниями (особенно в малом и среднем бизнесе) в заметной степени связано с принятием решения об экспорте продукции на соответствующие иностранные рынки и с последующим успехом на этих рынках, поскольку языковые навыки открывают доступ к рыночной информации, позволяют эффективнее вести переговоры и учитывать местную культурную специфику (Stoian, 2007; Knowles et al., 2006; Clarke, 1999; Schlegelmilch, Ross, 1987; Cunningham, Spigel, 1971). При этом обращение к переводчикам не может полностью компенсировать отсутствие языковых навыков у менеджеров не только в связи с дополнительными материальными и временными затратами, но и в связи с психологическим дискомфортом и субъективным ощущением неопределенности (O'Grady, Lane, 1996; Chong et al., 2010). Языковые навыки как важный элемент культуры влияют на формирование деловых связей и сетей, которые в существенной степени основаны на культурно-языковой общности; именно поэтому дву- и многоязычные эмигранты — члены диаспоры становятся часто первыми проводниками деловых интересов фирм страны происхождения, особенно когда речь идет о сильно различающихся культурах.

Говоря о производителях и потребителях, следует вспомнить, что практически во всех странах и во все времена важнейшим источником спроса на блага и ресурсы (в том числе на рабочую силу, технологии, информацию) и важнейшим поставщиком благ/услуг (коллективных и частных), которые в процессе производства и потребления требуют обмена вербальной информацией (образовательные услуги, обеспечение национальной безопасности, охрана правопорядка и т. п.), выступает государство. Соображения доступа к рынкам и рыночной власти для государства так же актуальны, как и для любого хозяйствующего субъекта; это необходимо учитывать в анализе мотивов государственной языковой политики.

Ценность доступа на какой-либо рынок для покупателя или продавца прямо связана с масштабами этого рынка и обратно — с численностью конкурирующих покупателей/продавцов. В той же мере, в какой рациональный экономический агент заинтересован в том, чтобы языковые навыки открывали ему доступ к рынкам, он одновременно может быть заинтересован в том, чтобы доступ конкурентов к этим рынкам был ограничен. В связи с этим целесообразно подробнее рассмотреть экономическую сущность и значение языковых барьеров.

Языковые барьеры как частный случай рыночных барьеров

В общем случае рыночные барьеры — это факторы, которые осложняют вход на рынок для новых участников (барьеры для входа) или выход с рынка для текущих участников (барьеры для выхода) (McAfee et al., 2004). Наличие барьеров для входа на рынок подразумевает дополнительные издержки новых (потенциальных) участников по сравнению с издержками, которые несут текущие (прежние) участники рынка в связи с приобретением или производством и предложением соответствующих благ. Величина этих дополнительных издержек может быть запретительно высокой или бесконечной (в случае запрета на вход). Наличие барьеров для выхода подразумевает безвозвратные потери, размер которых превышает выгоду от смены рынка. При этом барьеры на выход с рынка выступают для его текущих участников барьерами на вход на другие рынки.

Языковые барьеры можно рассматривать как частный случай рыночных. Распространенное в работах и словарях по социолингвистике определение предполагает, что языковые барьеры — это сложности в коммуникации, связанные с отсутствием или недостаточностью языковых знаний. Представляется оправданным расширить это определение, дополнив его сложностями в получении и передаче информации, связанными с ограничениями (законодательными, административными, социальным давлением и т. п.) на использование того или иного языка в определенных ситуациях. Ведь в истории и современности немало примеров, когда возможности коммуникации (чаще в официальной переписке или вербальном общении) между сторонами ограничены не отсутствием у них общего языка, а отсутствием у одной из сторон знаний иного, вполне конкретного языка, использование которого в этой ситуации предусматривается той или иной регулирующей нормой.

Языковые барьеры препятствуют полностью или частично получению и/или передаче информации и, как следствие, реализации субъектами тех или иных намерений в ходе взаимодействия⁷. Языковые барьеры повышают величину трансакционных издержек, связанных с поиском, получением, обработкой и передачей разнообразной информации, необходимой для принятия решений, разработки контрактов, реализации законных и контрактных прав и обязательств. Эти барьеры могут ограничивать степень доступности и объем предоставления общественных благ (национальная оборона и безопасность, правосудие, знания и т. п.), превращая их в клубные блага (поскольку полноценное предоставление и потребление некоторых общественных благ подразумевает коммуникацию на определенном языке).

Языковые барьеры взаимодействуют с иными видами рыночных барьеров. Создание/устранение языковых барьеров, влияя на языковую ситуацию, влияет и на рыночную, и наоборот: изменение рыночной ситуации может влиять на языковую ситуацию как непосредственно, так и через языковую политику. Так, например, значимую роль играют повышение мобильности рабочей силы, международная миграция и, шире, глобализация рынков (Blommaert, 2012), что не могут игнорировать разработчики языковой политики.

Целенаправленное создание или устранение языковых барьеров как рыночных составляет экономическую суть языковой политики, поскольку влияет на степень фрагментации внутреннего рынка, на доступ к тем или иным внешним рынкам и тем самым — на благосостояние субъектов языковой политики. Влияние языковой ситуации на экономическую и наоборот подтверждается рядом эмпирических сравнений экономических показателей стран, гомогенных и гетерогенных в языковом отношении. Страны, более единые в языковом отношении, с большей вероятностью могут добиться экономического прогресса (Pool, 1972; Fishman, 1968; Nettle, 2000). Вместе с тем политика, направленная на языковую стандартизацию и унификацию, даже принося выгоды обществу в целом, может сопровождаться снижением благосостояния отдельных языковых коллективов, члены которых, в силу недостаточного владения доминирующим языком, оказываются на общест-венно-экономической периферии (Ginsburgh, Weber, 2011). В этом случае можно говорить, что наряду с устранением языковых/диалектных барьеров для большинства сохраняются или даже укрепляются барьеры между этим большинством и меньшинствами, при этом с экономической точки зрения последние отделены от растущих рынков, не могут воспользоваться положительными эффектами от масштаба, теряют конкурентоспособность.

Создание языковых барьеров — это введение официальных или негласных ограничений или запретов на использование тех или иных языков в различных сферах, на их изучение и преподавание, на перевод с какого-то языка на другой. Соответственно снижение или ликвидация языковых барьеров — это обеспечение возможностей свободного использования, изучения и преподавания языка, перевода. Создание языковых барьеров подразумевает ограничение доступа к тому или иному рынку для носителей иных языков (потребителей, производителей, поставщиков факторов производства), а ликвидация языковых барьеров — интеграцию рынков, ранее разделенных языковыми или диалектными барьерами. С экономической точки зрения полный языковой сдвиг (отказ от использования одного языка в пользу другого) неизбежно подразумевает отказ от одних рынков в пользу других, поэтому в основе оценки языковой политики должно быть сопоставление приобретаемых и упускаемых выгод. В то же время частичный языковой сдвиг (переход от одноязычия к многоязычию) влечет за собой не замену одних рынков другими, а расширение спектра доступных рынков. Осознание этого подсказывает направление анализа мотивов и последствий языковой политики с точки зрения благосостояния общества в целом, его отдельных частей, государственных элит, разнообразных групп интересов.

Языковая политика и экономика

Языковая политика — это комплекс мер, призванных влиять на использование тех или иных языков в различных ситуациях, а также на языки как таковые (словарный запас, правила произношения, орфографии и т. п.). Цели языковой политики могут формулироваться, а основанные на них меры могут реализовываться как органами власти различного уровня, так и различными общественными институтами и организациями, обладающими необходимыми ресурсами. Вопросы языковой политики в настоящее время актуальны не только на государственном уровне, но и на уровне международных организаций и многонациональных корпораций (Welch et al., 2005).

При формулировании целей языковой политики и при их реализации возможны как сотрудничество и взаимодействие, так и соперничество и взаимное противодействие вовлеченных субъектов, которые могут опираться на поддержку тех или иных социальных групп. Языковая политика воздействует на языковую ситуацию, создавая или ликвидируя различные языковые барьеры с целью обеспечить для субъектов этой политики контроль над разнообразными рынками. Языковая ситуация, формируемая языковой политикой, создает рамки, в которых рядовые индивиды определяют свое языковое поведение, то есть осуществляют выбор предпочтительного в том или ином случае языка, а также программируют языковое поведение своих детей.

Языковую политику и связанные с ней языковые конфликты можно представить как отражение борьбы за рынки благ и ресурсов. При этом, поскольку языковые барьеры — это рыночные барьеры, следует исходить из того, что логика языковой политики соотносится с логикой экономической политики в целом, а ключевую роль в том и другом случае играют экономические интересы государства и крупных хозяйствующих субъектов. В качестве иллюстрации данного тезиса обратимся (в той мере, в какой позволяют рамки данной обзорно-методологической работы) к двум ярким эпизодам из истории российской языковой политики в контексте экономической истории страны⁸.

Во второй половине XIX в. власти Российской империи начали уделять большее, нежели ранее, внимание использованию русского языка в дело-и судопроизводстве, а также расширению обучения русскому языку и на русском языке; во многих источниках языковая политика того периода описывается как русификация. Можно встретить различные точки зрения на мотивы этой политики, причем довольно распространена (не столько в академической, сколько в публицистической литературе) трактовка ее как вызванной шовинизмом и стремлением к культурной ассимиляции национальных меньшинств.

Между тем экономико-исторический анализ приводит к несколько иным выводам относительно целей и мотивов этой политики. Следует вспомнить, что примерно до середины XIX в. Российская империя не представляла собой ни единого государственно-правового, ни единого экономического пространства. В разных частях империи действовали разные законы, обычно закреплявшие привилегии местных элит, использовались разные языки судо-и делопроизводства, что опять же защищало местные элиты. Но к середине XIX в. это вступило в противоречие с развитием капитализма и борьбой нарождавшихся монополистических финансово-промышленных групп, возглавляемых петербургскими и московскими банками, за рынки. Если развитие железных дорог, судоходства, средств связи объективно способствовало этому процессу, то сохранение защищавших позиции местных элит законов, включая языковые, препятствовало ему (так, в Финляндии языком дело- и судопроизводства, образования был шведский, в Прибалтике — немецкий, на части территории Литвы и Белоруссии — польский, в мусульманских регионах Кавказа и в Туркестане широко использовался арабский). Одновременно на фоне внешних факторов (создание Германской империи, распространение идей пантюркизма, марксизма и т. д.) для центральных властей актуализировалась задача усилить контроль над созданием и распространением идей и знаний, а также над интеграцией национальных элит — часто альтернативных прежним элитам, которые в ряде случаев в этническом, религиозном, языковом плане отличались от основной массы населения (как шведская элита в Финляндии, немецкая — в Прибалтике, польская — в Белоруссии и Литве и т. д.) — в состав имперской элиты.

Языковая ситуация, которая формируется на определенной территории в результате предпринимаемых различными вовлеченными субъектами действий, отражает определенный баланс их интересов и мобилизуемых ими ресурсов. Это не значит, конечно, что субъекты языковой политики всегда руководствуются явно сформулированными экономическими целями и всегда действуют рационально. Но в той мере, в какой они действуют рационально, экономические интересы и целесообразность движут ими, даже если они не осознают этого. Советская языковая политика начиная с конца 1930-х годов во многом отличалась от политики царского правительства второй половины XIX в., но в своих ключевых целях была ей ближе, чем может показаться на первый взгляд (как, впрочем, и цели экономической политики этих периодов, как бы странно это ни звучало).

В первые годы советской власти идеи Ленина относительно языковой и национальной политики выразились в отказе от идеи единого государственного языка, в расширении использования в национальных республиках местных языков как в делопроизводстве, так и в образовании. Однако уже в 1930-х годах советская языковая политика, при формально декларируемой приверженности ленинским принципам, на практике существенно меняется. При сохранении возможностей получить начальное и среднее образование на родных языках народов СССР вводится обязательное изучение русского языка в средней школе. Тогда русский язык приобретает функции языка межнационального общения, языка вооруженных сил, вузов и научных учреждений. Изменение функционального соотношения языков СССР было обосновано советскими лингвистами того времени исходя из прагматических соображений. При этом политический и экономический контекст языковой политики 1930-х годов не по форме, но по сути повторял контекст второй половины XIX в.

Параллели между временем становления капитализма в Российской империи и временем утверждения централизованной административно-командной экономики заключаются в том, что если в первом случае финансово-промышленные монополистические группы в союзе с имперской элитой и государственными органами боролись с местными политическими и экономическими элитами за создание общеимперского рынка, то во втором случае советское государство поставило задачу развивать экономику СССР как единую систему (своего рода единый квазирынок), построенную на принципах централизованного планирования, управления и распределения не только материальных и финансовых, но и трудовых ресурсов⁹.

Перспективы экономического анализа языковой политики

Обобщая работы, упомянутые выше, можно сделать следующие выводы. Во-первых, наличие или отсутствие тех или иных языковых навыков, а также возможность или невозможность использовать тот или иной язык имеют для экономических агентов осязаемые экономические последствия, отражаясь на их способности взаимодействовать с другими агентами на разнообразных рынках, а в конечном счете — на их доходах. Во-вторых, мотивация экономических агентов к сознательному освоению и использованию того или иного языка прямо связана с масштабом рынков, доступ к которым открывает соответствующий язык. В-третьих, языковые барьеры как частный случай рыночных могут влиять на благосостояние участников рынка по-разному, снижая его для одних, но позволяя извлекать ренту другим. В-четвертых, языковая политика, влияя на языковые барьеры, воздействует на благосостояние индивидов, групп, стран в целом, а значит, ее можно анализировать в политико-экономическом контексте.

Опираясь на эти положения, можно сформулировать перспективные направления использования теоретико-экономического подхода в анализе языковой политики. В рамках позитивного экономического анализа языковой политики перспективной задачей является развитие прикладных методик оценки выгод и потерь, связанных с той или иной языковой политикой, для различных сторон. Актуальным теоретическим вопросом становится идентификация и оценка масштаба рынков, доступ к которым открывает знание того или иного языка либо закрывают языковые барьеры, а на этой основе — оценка выгод и потерь агентов, на которых влияет языковая политика. Задача эта не тривиальна еще и потому, что выгоды и потери конкретного агента зависят в том числе и от степени владения тем или иным языком, а такого рода подробные данные статистическими органами большинства стран не собираются и не публикуются.

В рамках историко-экономических исследований многообещающим может стать анализ языковых последствий социально-экономической политики и экономических последствий языковой политики в долгосрочной исторической перспективе. Важно это потому, что игнорирование конкретного социально-экономического и исторического контекста языковой политики — это самый распространенный прием недобросовестных интерпретаторов истории и современности, когда анализ и критика языковой политики подменяются пропагандой и мифотворчеством.

Теоретико-экономический подход перспективен и в рамках формулирования, обоснования и критики языковой политики. Ключевой нормативный вывод состоит в том, что поддержка или защита того или иного языка, которая во многих странах сегодня провозглашается основной целью государственной языковой политики, может быть действенной, если она выражается в сохранении и/или повышении ценности соответствующих языковых навыков для носителей данного языка и изучающих его. Этого сложно добиться пропагандистскими кампаниями или просто навязыванием изучения языка. Такое сохранение/повышение ценности языковых навыков обеспечивается сохранением/расширением рынков, на которые люди и организации получают доступ благодаря данному языку. Если отсутствие языковых навыков — это единственное, что отделяет индивида от существенно более высокооплачиваемой или интересной работы, то рациональным поведением для него будет освоение соответствующего языка, который откроет ему доступ на этот рынок. Нет смысла изучать язык, обеспечивающий доступ к существенно менее перспективному, невостребованному рынку труда. Но также нет смысла осваивать данный язык, если помимо языкового существуют и иные формальные и неформальные барьеры, ограничивающие доступ к перспективному рынку труда, даже при наличии языковых навыков (ограничения на занятость по иным признакам, ограничения трудовой мобильности, этническая дискриминация и т. п.).

В той мере, в какой языковые навыки открывают доступ к рынкам, их ценность определяется масштабом этих рынков. Языковая политика, нацеленная на сохранение и повышение функционального статуса и роли того или иного языка в стране, регионе, мире, может быть результативной и эффективной лишь при условии, что доступ его носителей на разнообразные рынки сохраняется или расширяется в результате реализации как языковой, так и вообще социально-экономической политики.

---

¹ Политологический взгляд на языковую политику см. в: Patten, 2001; Laitin, 1988.

² Обзоры исследований, связывающих языковые и экономические явления, см. в: Ginsburgh, Weber, 2014; Rubinstein, 2000; Grin, 1994; Gal, 1989.

³ Язык есть и часть производственного процесса, и его результат, поэтому воздействие на практику использования языков — это такой же элемент управления хозяйственными процессами, как и управление иными ресурсами (Heller, 2013).

⁴ Конечно, когда речь идет о переводе книг и кинофильмов, выходящих массовым тиражом, величина издержек на перевод в расчете на одного потребителя относительно невелика. Но уже в случае перевода текстов для публикации малым тиражом величина издержек на качественный литературный/технический перевод оказывается существенным элементом себестоимости. Если говорить о письменном или устном переводе для индивидуальных клиентов, то издержки на перевод и связанные с некачественным переводом риски могут сделать потребление/предоставление соответствующего блага или услуги (взаимодействие с контрагентом) экономически неоправданным и/или чрезмерно рискованным. Важную роль играют и затраты времени. Так, в исследовании языковых потребностей американских корпораций упоминается, что в телекоммуникационной отрасли качественный перевод испанских нормативно-правовых документов на английский часто был доступен с запозданием в год (Fixman, 1990).

⁵ Анализ языкового капитала как части человеческого и проблем его межпоколенческой передачи см. в: Casey, Dustmann, 2008.

⁶ Например, см. исследование Gallup о связи отношения к русскому языку и перспективами трудоустройства в России среди трудовых мигрантов из постсоветских стран (http:/ www.gallup.com/poll/l 12270/russias-lanßuaße-could-ticket-niißrants.aspx).

⁷ Иногда термин «языковой барьер» используется для описания сложностей в коммуникации, порождаемых низкой оценкой субъектом собственного уровня владения языком. Но это скорее психологическое препятствие.

⁸ Подробнее см.: Kadochnikov, 2016 (forthcoming).

⁹ Аналогично языковая политика КНР, направленная на нивелирование диалектных различий и продвижение стандартной версии китайского языка (Путунхуа) как среди ханьцев, так и среди этнических меньшинств Китая, тесно связана с формированием единых национальных рынков товаров, услуг, а также рабочей силы; эти процессы взаимно усиливают друг друга (Не, 2015).

---

Список литературы

Марусенко М. (2013). Внутренний языковой империализм США. США—Канада. Экономика, политика, культура. № 10. С. 35 — 48. [Marusenko М. (2013). Internal language imperialism of the USA. USA—Canada. Economics, politics, culture, No.10, pp. 35 — 48. (In Russian).]

Марусенко M. (2014). Внешний языковой империализм США. США—Канада. Экономика, политика, культура. Jsfe 6. С. 31—44. [Marusenko М. (2014). External language imperialism of the USA. USA—Canada. Economics, politics, culture, No. 6, pp. 31—44. (In Russian).]

Ager D. (2001). Motivation in language planning and language policy. Clevedon: Multilingual Matters.

Benito G., Gripsrud G. (1992). The expansion of foreign direct investments: Discrete rational location choices or a cultural learning process? Journal of International Business Studies, Vol. 23, No. 3, pp. 461—476.

Blommaert J. (2012). The sociolinguistics of globalization. N.Y.: Cambridge University Press.

Casey Т., Dustmann С. (2008). Intergenerational transmission of language capital and economic outcomes. Journal of Human Resources, Vol. 43, No. 3, pp. 660 — 687.

Ceglowski J. (2006). Does gravity matter in a service economy? Review of World Economics, Vol. 142, No. 2, pp. 307-329.

Chiswick В., Miller P. (1996). Ethnic networks and language proficiency among immigrants. Journal of Population Economics, Vol. 9, No. 1, pp. 19—35.

Chiswick В., Miller P. (2002). Immigrant earnings: Language skills, linguistic concentrations and the business cycle. Journal of Population Economics, Vol. 15, No. 1, pp. 31-57.

Chong A., Guillen J., Rios V. (2010). Language nuances, trust and economic growth. Public Choice, Vol. 143, No. S, pp. 191-208.

Clarke W. (1999). An assessment of foreign language training for English-speaking exporters. Journal of European Industrial Training, Vol. 23, No. 1, pp. 9 — 15.

Coulmas F. (2013). Sociolinguistics: The study of speakers' choices. Cambridge: Cambridge University Press.

Cunningham M., Spigel R. (1971). A study in successful exporting. British Journal of Marketing, Vol. 5, No. 1, pp. 2 — 12.

Disdier A., Tai S., Fontagne L., Mayer T. (2010). Bilateral trade of cultural goods. Review of World Economics, Vol. 145, No. 4, pp. 575—595.

Fishman J. (1968). Some contrasts between linguistically homogeneous and linguistically heterogeneous polities. In: J. Fishman, C. Ferguson, J. Das Gupta (eds.). Language problems of developing nations. N.Y.: Wiley, pp. 53 — 68.

Fixman C. (1990). The foreign language needs of U.S.-based corporations. Annals of the American Academy of Political and Social Science, Vol. 511, September, pp. 25 — 46.

Gabszewicz J., Ginsburgh V., Weber S. (2011). Bilingualism and communicative benefits. Annals of Economics and Statistics, No 101/102, pp. 271—286.

Gal S. (1989). Language and political economy. Annual Review of Anthropology, Vol. 18, pp. 345-367.

Ginsburgh V., Weber S. (2014). Culture, languages, and economics. In: Ginsburgh V., Throsby D. (eds.). Handbook of the economics of art and culture. North-Holland: Elsevier, pp. 507—539.

Ginsburgh V., Weber S. (2011). How many languages do we need? The Economics of Linguistic Diversity. Princeton: Princeton University Press.

Grin F. (1994). The economics of language: Match or mismatch? International Political Science Review, Vol. 15, No. 1, pp. 25 — 42.

He B. (2015). Governing Taiwan and Tibet: Democratic approaches. Edinburgh: Edinburgh University Press.

Heller M. (2013). Language as resource in the globalized new economy. In: N. Coupland (ed.). The handbook of language and globalization. Maiden, MA: Wiley-Blaskwell, pp. 349-365.

Hutchinson W. (2005). "Linguistic distance" as a determinant of bilateral trade. Southern Economic Journal, Vol. 72, No. 1, pp. 1 — 15.

Isphording I., Otten S. (2013). The costs of Babylon — Linguistic distance in applied economics. Review of International Economics, Vol. 21, No. 2, pp. 354—369.

Kadochnikov D. (2016). Languages, regional conflicts and economic development: Russia. In: V. Ginsburgh, S. Weber (eds.). The Palgrave handbook of economics and language. N.Y.: Palgrave Macmillan. Ch. 19. [forthcoming].

Kossoudji S. (1988). English language ability and the labor market opportunities of hispanic and East Asian immigrant Men. Journal of Labor Economics, Vol. 6, No. 2, pp. 205-228.

Knowles D., Mughan Т., Lloyd-Reason L. (2006). Foreign language use among decisionmakers of successfully internationalised SMEs. Journal of Small Business and Enterprise Development, Vol. 13, No. 4, pp. 620 — 641.

Laitin D. (1988). Language games. Comparative Politics, Vol. 20, No. 3, pp. 289—302.

Laitin D. (1993). The game theory of language regimes. International Political Science Review, Vol. 14, No. 3, pp. 227-239.

McAfee R., Mialon H., Williams M. (2004). What is a barrier to entry? American Economic Review, Vol. 94, No. 2, pp. 461 — 465.

Melitz J. (2008). Language and foreign trade. European Economic Review, Vol. 52, No. 4, pp. 667-699.

Melitz J., Toubal F. (2014). Native language, spoken language, translation and trade. Journal of International Economics, Vol. 93, No. 2, pp. 351—363.

Nettle D. (2000). Linguistic fragmentation and the wealth of nations: The Fishman-Pool hypothesis reexamined. Economic Development and Cultural Change, Vol. 48, No. 2, pp. 335-348.

O'Grady S., Lane H. (1996). The psychic distance paradox. Journal of International Business Studies, Vol. 27, No. 2, pp. 309 — 333.

Oh C., Selmier W., Lien D. (2011). International trade, foreign direct investment, and transaction costs in languages. Journal of Socio-Economics, Vol. 40, No. 6, pp. 732-735.

Pendakur K., Pendakur R. (2002). Language as both human capital and ethnicity. International Migration Review. Vol. 36, No. 1, pp. 147—177.

Patten A. (2001). Political theory and language Policy. Political Theory. Vol. 29, No. 5, pp. 691-715.

Pool J. (1972). National development and language diversity. In: J. Fishman (ed.). Advances in the Sociology of Language. The Hague: Mouton, Vol. 2. pp. 213—230.

Reksulak M., Shughart W., Tollison R. (2004). Economics and English: Language growth in economic perspective. Southern Economic Journal, Vol. 71, No. 2, pp. 232—259.

Ricento T. (2013). Language policy and globalization. In: N. Coupland (ed.). The handbook of language and globalization. Maiden, MA: Wiley-Blaskwell, pp. 123 — 141.

Rubinstein A. (2000). Economics and language. Cambridge: Cambridge University Press.

Schlegelmilch В., Ross A. (1987). The influence of managerial characteristics on different measures of export success. Journal of Marketing Management, Vol. 3, No. 2, pp. 145-158.

Skutnabb-Kangas Т., Phillipson R. (2013). The global politics of language: Markets, maintenance, marginalization, or murder? In: N. Coupland (ed). The handbook of language and globalization. Maiden, MA: Wiley-Blaskwell, pp. 77—100.

Stoian M. (2007). Managerial determinants and their influence upon the export behavior of the firm: Four case-studies of Catalan exporting SMEs. Barcelona: Universität Autönoma De Barcelona.

Tubergen F., Kalmijn M. (2009). A dynamic approach to the determinants of immigrants' language proficiency: The United States, 1980—2000. International Migration Review, Vol. 43, No. 3, pp. 519-543.

Van Parijs P. (2000). The ground floor of the world: On the socio-economic consequences of linguistic globalization. International Political Science Review, Vol. 21, No. 2, pp. 217-233.

Welch D., Welch L., Piekkäri R. (2005). Speaking in tongues: The importance of language in international management processes. International Studies of Management & Organization, Vol. 35, No. 1, pp. 10—27.

Welch D., Welch L. (2008). The importance of language in international knowledge transfer. MIR: Management International Review, Vol. 48, No. 3, pp. 339—360.