Экономическая теория в ИМЭМО: советский период

Автономов В.С.
д.э.н., проф., член-корр. РАН
научный руководитель факультета экономики НИУ ВШЭ
завсектором ИМЭМО РАН имени Е.М. Примакова

В последние годы феномен советской (это относится и к социалистической системе) экономической науки привлекает к себе все больше внимания во всем мире. Появляются специальные исследовательские проекты, призванные проанализировать эту ушедшую под воду Атлантиду, которая существенно отличалась от того, чем занималось мировое экономическое сообщество. В этой статье представлен, по возможности, объективный и в то же время «инсайдерский» взгляд на то, каким был подход ИМЭМО АН СССР к исследованиям в области экономической теории.

Большую помощь в этом начинании мне оказали книга об истории ИМЭМО П. П. Черкасова (2004) и публикации этого автора в журнале «Мировая экономика и международные отношения» (Черкасов, 2012; 2013а; 2013b; 2014а; 2014b; 2014с). Однако в силу нашей специализации я, в отличие от Черкасова, обращу внимание на то, чем занимались экономисты ИМЭМО, а не социологи, политологи и специалисты по международным отношениям. Недавно появилась статья A.B. Кузнецова (2015), в значительной мере посвященная месту ИМЭМО в экспертных разработках но экономике зарубежных стран и их значению для анализа российской экономики. Мне же ближе проблемы экономической теории, которыми ИМЭМО тоже активно занимался.

Хотелось бы избежать требований юбилейного жанра, которые наложили отпечаток aut bene aut nihil на статьи, посвященные предыдущему юбилею Института (см. в том числе: Автономов, Осадчая, 2006). Конечно, моя скромная позиция стажера-исследователя и младшего научного сотрудника, которую я занимал в Институте с 1977 по 1986 г., не дает возможность охватить весь горизонт теоретических исследований экономистов ИМЭМО в эти годы. Поэтому очень важным источником для этой работы стали статьи директоров ИМЭМО Е. М. Примакова (2006) и В. А. Мартынова (2006). Но взгляд «снизу» представит эту картину в новом ракурсе.

Функция экономической теории в советский период

Какие функции выполняла экономическая теория в СССР и в других странах «мировой социалистической системы»? Особо важное место занимала политическая экономия (то есть экономическая теория) социализма, которая преподавалась во всех вузах и играла исключительно идеологическую роль. Она описывала некоторый идеальный объект, не связанный с реальной экономикой социалистических стран, зато полностью соответствовала партийным догмам¹.

Что же касается политической экономии капитализма, то она покоилась на трех китах: «Капитале» К. Маркса, брошюре В. И. Ленина «Империализм как высшая и последняя стадия капитализма» и партийных документах (в основном отчетных докладах и резолюциях съездов), в которых содержались некоторые крайне общие характеристики мирового развития. Главными из них были перерастание капитализма в государственно-монополистический и углубление так называемого «общего кризиса капитализма». Последнее было на самом деле не экономической, а чисто исторической категорией, смысл которой заключался в том, что от капитализма со временем отпадает все большее количество стран. Эти три источника не позволяли советской политической экономии капитализма далеко выйти за пределы идеологической функции, только в данном случае, в отличие от политической экономии социализма, эта функция целиком находилась «в области отрицательных значений».

Советская экономическая наука, начиная с конца 1920-х годов, весьма напоминала средневековую. В ней даже можно разделить стадии патристики и схоластики. На стадии патристики главный аргумент — цитаты авторитетов: цитату Ленина можно было «побить» только цитатой Маркса или наоборот. В дальнейшем, на стадии схоластики, начинается спор на ином уровне. Отсылка к авторитету, согласно Фоме Аквинскому, перестает быть единственным или главным научным аргументом. Схоластика допускает значительную свободу самостоятельного творчества в более широких, чем раньше, но по-прежнему религиозных рамках, и не случайно именно этот период стал на западе Европы весьма плодотворным для экономических исследований (Шумпетер, 2001. С. 91 — 180). Возникает более или менее виртуозное жонглирование абстрактными понятиями. Высоким образцом советской схоластики можно считать учебник «Курс политической экономии» под редакцией Н. А. Цаголова (1973).

Особое положение ИМЭМО в советской науке

Вклад ИМЭМО в развитие советской экономической теории состоял во включении в политическую экономию капитализма реалистического элемента. Что дало Институту возможность сделать это и несколько ослабить идеологическую удавку? Парадоксальным образом — именно близость к власти как источник свободы.

Институт возник в 1956 г., в год XX съезда КПСС. В это время у советского руководства сформировалось понимание того, что неизбежны длительное сосуществование и, конечно, борьба двух систем. Оценивать ситуацию и перспективы в этой борьбе — важная политическая задача, которая и была поручена новому институту. В постановлении о его создании был один секретный пункт, который не вошел в официальный текст: ИМЭМО должен был информировать директивные органы о проблемах экономики и политики стран современного капитализма. Но в отличие от аналогичного Института международной политики и экономики (IPW) в ГДР, который напрямую подчинялся ЦК СЕПГ, ИМЭМО был создан в системе Академии наук СССР. Это порождало некоторую двойственность его положения. Главную задачу ИМЭМО утверждал, конечно, упомянутый секретный пункт. Институт должен был, говоря словами Г. Р. Державина, «истину царям с улыбкой говорить». Конечно с улыбкой, потому что цари могли разгневаться, но все-таки истину о том, что происходит с капитализмом. Особенно важным в то время был вклад ИМЭМО в подготовку международных разделов отчетных докладов на съездах КПСС.

Дополнительной функцией Института, которая особенно акцентировалась, когда директором стал Н. Н. Иноземцев², было составление рекомендаций по заимствованию западного опыта. Не берусь говорить про высшие сферы, но в ИМЭМО точно существовало стремление использовать западный опыт для совершенствования советской экономики³. Прежде всего это касалось научно-технического прогресса, организационных форм развития науки на Западе. Институт готовил пленум ЦК по научно-техническому прогрессу, участвовал в подготовке комплексной программы повышения эффективности экономики через ускорение НТП, которая началась в конце 1960-х годов, а в 1973 г. была представлена Брежневу. Эти начинания не получили поддержки ни при Брежневе, ни при последующих генсеках, поскольку вырисовывалась не слишком выгодная картина нашего отставания, требовавшая слишком существенных преобразований (Черкасов, 2004. С. 473-474).

Закрытые записки «в инстанцию» (около 100 в год) были самым важным и уважаемым видом научной продукции ИМЭМО (по сравнению с монографиями и статьями в открытой печати), хотя их практическая действенность была минимальной. Вместе с тем принадлежность Института к Академии наук заставляла играть по общим правилам, по которым жила советская общественная наука. Да и в ЦК разные отделы относились к Институту по-разному (Международный отдел благоволил, а Идеологический отдел и Отдел науки в целом относились с подозрением). Это промежуточное положение, необходимость соблюдать баланс, безусловно, сказывалось на научной продукции ИМЭМО.

Необходимость регулярно писать наверх умные записки, конечно, определяла отношение руководства Института к набору кадров: надо было брать людей, которые «разумеют дело» и к тому же хорошо владеют иностранными языками. Кроме того, еще первым директором А. А. Арзуманяном⁴ были поставлены условия беспрепятственного доступа сотрудников ко всей западной литературе. Конечно, был «спецхран»⁵ с особыми условиями пользования литературой, но каждый сотрудник мог читать в спецхране все что угодно.

С основной функцией ИМЭМО было связано и то обстоятельство, что по всем важейшим вопросам формулировалась так называемая «позиция Института». Если в прочих академических институтах и вузах до некоторой степени могли существовать разные точки зрения у разных экономистов, излагаемые в открытой печати (у Института экономики или у экономического факультета МГУ, как правило, не было единой позиции), то ИМЭМО должен был представлять «в инстанцию» единую консолидированную точку зрения. Поэтому после свободного обсуждения вопроса внутри Института, которое проходило без особой оглядки на идеологические табу, — иначе обсуждения были бы неэффективны, — вырабатывалась эта единая позиция. Она распространялась на общие, принципиальные вопросы и не сковывала сотрудников в мелочах, но она существовала.

Направления исследований в ИМЭМО

Под руководством Иноземцева сформировалась структура института, состоявшая из проблемных и региональных отделов секторов.

Были подразделения, занимавшиеся США, Японией, Европой, развивающимися странами, в других занимались инфляцией, циклом, эффективностью производства, внешнеэкономическими отношениями и т. д. (мы говорим здесь только об экономических отделах).

Само существование проблемных отделов и секторов подразумевало — или, скажем точнее, не исключало — теоретических исследований, хотя интересные исследования велись и в региональных отделах, где обычно не ограничивались страноведением и текущей конъюнктурой. Не следует забывать, что высокая теория не входила в перечень задач, поставленных перед Институтом, — преобладал прикладной прагматический подход. Если искать западный аналог тому, чем занималась большая часть сотрудников ИМЭМО, то это были статьи в журналах типа «Economist» или «Business Week», публикации «мозговых центров» при университетах или государственных учреждениях.

Это не значит, что в ИМЭМО все время писали про сиюминутные нужные вещи. Например, А.В. Аникин, человек, который знал досконально кредитную систему Соединенных Штатов, написал книги про экономические мотивы в творчестве Пушкина и про историю экономической мысли («Юность науки») — блестящую книжку, прочтя которую, автор данной статьи в свое время решил стать экономистом. В свободное от плановых работ время Аникин писал про то, что ему было интересно. Такие книги тоже были, но основным «хлебом» было другое.

Научные сотрудники, занимавшиеся «общими», то есть теоретическими, проблемами, были относительно немногочисленны, и им, конечно, приходилось участвовать и в аналитических работах. Но в фокусе нашего внимания будут именно теоретические исследования экономистов ИМЭМО.

От фактов к ревизии марксизма

Методологический подход ученых ИМЭМО к экономическим исследованиям, конечно, был обязан укладываться в рамки марксизма. Но вместо повторения марксистско-ленинских догм специалисты Института, по сути, занимались «ревизионизмом», то есть пересмотром «идеологических догм, нелепых анахроничных представлений в области официальных теоретических постулатов» (Примаков, 2006. С. 5), которые в наибольшей степени противоречили современным фактам. На практике это был чрезвычайно сильный идеологический ярлык, применявшийся советскими официальными лицами для характеристики еврокоммунистов, китайскими коммунистами для критики своих советских коллег и т. д. Поэтому осовременивать марксистскую теорию надо было с максимальной осторожностью. Новые факты надо было установить так, чтобы никто из догматиков не подкопался, — выводы подкреплялись иногда эконометрически, что было в ту пору мало кому доступно (занимались этим сотрудники секторов Е.М. Четыркина и Р. М. Энтова), а чаще всего статистически. Школа статистики ИМЭМО также служила главной функции Института — исследованию соревнования двух систем, причем на основе количественных сопоставлений⁶. То и дело результаты для советской экономики выходили достаточно печальными, и руководство ИМЭМО докладывало об этом в «инстанцию».

Какие же «священные коровы» марксистско-ленинской теории подвергались ревизии? Это закон роста органического строения капитала (отношения постоянного капитала к переменному), всеобщий закон капиталистического накопления, закон абсолютного и относительного обнищания рабочего класса, тенденция нормы прибыли к понижению, непроизводительный характер труда в сфере торговли и услуг, ленинский закон преимущественного роста первого подразделения общественного производства, закон отставания сельского хозяйства от развития промышленности (Мартынов, 2006. С. 20). Мы не будем рассматривать здесь каждую из этих историй ревизии, хотя многие из них были захватывающими и заслуживают отдельного разговора. Заметим лишь, что большая часть этих законов была связана с представлением Маркса о том, что технический прогресс может быть связан только с ростом соотношения постоянного и переменного капитала, то есть доля машин в стоимости продукта должна была становиться все больше. Правда, Маркс в III томе «Капитала» отмечал, что рост производительности капитала может быть одним из факторов, противодействующих этой тенденции. Но почему из этих двух противоположно направленных факторов один является основной тенденцией, а другой — противодействующим фактором, Маркс не объяснял и не доказывал — выбор носил, по сути, идеологический характер. Однако история пошла по другому пути, и надо было привести марксистско-ленинское «священное писание» в соответствие с фактами.

Например, в исследованиях сектора экономического соревнования СССР и США во главе с Е.А. Громовым, а затем и работах С. М. Никитина статистически показывалось, что тезис Ленина о преимущественном росте первого подразделения общественного производства — производства средств производства — в условиях современного капитализма устарел (Никитин, 1965). Именно с этими коллективными трудами была связана «первая волна обвинений ИМЭМО в ревизионизме» (Мартынов, 2006. С. 14). Никитин показал на статистических данных, что в современных западных странах растет сфера услуг и эффективность общественного производства от этого не ухудшается. Это уже было весьма революционно. Таким же способом опровергался тезис об абсолютном обнищании рабочего класса⁷, причем реальное улучшение положения рабочего класса объяснялось «изменением соотношения сил в пользу социализма» (Иноземцев и др., 1971. С. 16). Закон тенденции нормы прибыли к понижению, из которого Маркс делал далеко идущие выводы об исторических судьбах капитализма, аккуратно ревизовал А. В. Полетаев (1987), который работал в секторе экономического цикла.

Диспуты по поводу ревизионизма ИМЭМО возникали ожесточенные, и тут нас не прикрывали товарищи из ЦК — с советскими учеными-экономистами мы должны были разбираться сами.

Например, жесткая полемика по многим вопросам велась между ИМЭМО и экономическим факультетом МГУ. При этом обращала на себя внимание разная культура полемики. М. С. Драгилев, заведующий кафедры экономики зарубежных стран, опубликовал в Вестнике МГУ статью о том, возможна ли планомерность при капитализме (в полемике с С. А. Далиным из ИМЭМО), где была примерно такая фраза (цитирую по памяти): «Признавать планомерность при капитализме значило бы противоречить указанию Маркса, а значит, и действительности», но «полностью ее отвергать значило бы противоречить указаниям Ленина, а значит, и реальной жизни». Именно в такой последовательности: патристика, да и только!

Даже такое на первый взгляд невинное положение, что капитализм «меняется» и «приспосабливается», требовало большой (и не только научной) смелости, потому что переоценивать способность к выживанию капитализма, который Ленин в своей брошюре назвал загнивающим и умирающим, было небезопасно. Поэтому, когда с подачи нашего руководства такие фразы попадали в речи Л. И. Брежнева, сотрудники Института поздравляли друг друга с большим успехом. Изменения капитализма, позволяющие ему не умирать, а развиваться, были поданы ИМЭМО как приспособление производственных отношений капитализма (включая приоритетные для марксистов отношения собственности) к научно-технической революции (НТР) в области производительных сил, которая развивалась независимо от характера производственных отношений (пока, с точки зрения марксизма, все в порядке). Получившие развитие в ИМЭМО исследования тенденций научно-технического прогресса, национальных инновационных систем, включающих организацию науки, государственную политику, институты, фирмы и, что важно, специфичных для каждой отдельной страны, разворачивали панораму динамичного развития, достойного не только изучения, но и подражания. Почему же НТР приводила не к давно ожидавшейся революционной замене капиталистических производственных отношений, а к их далеко идущему «приспособлению»? Ведь таким образом революция на весь обозримый период уступала место постепенной эволюции, что было недалеко от проклятого Лениным бернштейнианского ревизионизма.

ИМЭМО находил ответ в рамках широко понятой марксистско-ленинской теории. Предполагалось, что обобществление производства, перешедшее в замеченный Лениным еще в период Первой мировой войны «госкапитализм», а позднее в так называемый «государственно-монополистический капитализм» (ГМК) («соединение силы монополий с силой государства в единый механизм»), позволило капитализму выжить в измененной форме даже в условиях быстрого развития производительных сил⁸. Диалектика производительных сил и производственных отношений приняла у советских экономистов форму взаимоотношений НТР и ГМК. Вместе с тем капитализм приспосабливался к условиям борьбы двух систем (в которой и проявлялся пресловутый общий кризис капитализма — ОКК)⁹.

Эта постановка проблемы не была монополией ИМЭМО, но Институт, сотрудники которого лучше других знали реальную капиталистическую экономику, закономерно был на переднем крае ее разработки. На проблемах участия государства в современной западной экономике специализировался сектор общих проблем империализма¹⁰.

Не случайным был интерес ученых ИМЭМО к проблематике циклов и кризисов. Эта тема в марксистской традиции была прочно связана с близким и неизбежным крушением капиталистической системы. Начало положили расчеты Маркса и Энгельса в середине XIX в., ожидавших краха капитализма от очередного циклического кризиса, затем последовала Великая депрессия 1929-1933 гг., революционные перспективы которой обсуждали марксисты, включая И. В. Сталина и Е. С. Варгу (1974) — директора Института мирового хозяйства, продолжившего работу в ИМЭМО. После Второй мировой войны с экономическими циклами и кризиса произошли неприятные для марксистов изменения. Циклы стали менее выраженными, накладывались на общую повышательную тенденцию, сократились глубина падения ВВП, колебания безработицы и пр. Объяснение этого, которое должны были дать сотрудники ИМЭМО¹¹, имело, таким образом, важное политическое значение. Оно основывалось на применении государственной антициклической политики, что, в общем-то, соответствовало действительности и поэтому укладывалось в общую схему приспособления к новым условиям через развитие ГМК.

Послевоенные циклические кризисы очевидно сопровождались накоплением потенциала роста. Это относилось и к структурным кризисам, в первую очередь энергетическому (Примаков, 1974). Вместо того чтобы подвести капитализм к краю пропасти, они вели к перестройке экономики и ускорению роста на новой технологической основе.

С. М. Меньшиков, заместитель директора при Иноземцеве, тоже занимался проблемами экономического цикла. В дальнейшем он переехал в Новосибирск и там участвовал в развитии экономико-математического направления. В частности, его интересовали длинные кондратьевские циклы, и он внес в их исследование (вместе с Л. А. Клименко) существенный вклад. Длинные циклы были и на «попечении» Сектора экономического цикла (Н. А. Макашева, Е. В. Белянова, Л. А. Клименко и др.), его сотрудники способствовали возрождению интереса к Н. Д. Кондратьеву и его трудам.

Очередной подрыв основ экономисты ИМЭМО совершили в области трактовки региональной экономической интеграции, самым ярким примером которой был Европейский экономический союз (Максимова, 1971; Шишков, 1979; 2006). Подрываемой основой в данном случае были ленинские положения о неминуемом обострении межимпериалистических противоречий, куда никак не вписывалась данная тенденция.

Означало ли все это, что в ИМЭМО действовала группа антимарксистов и сторонников «буржуазной» экономической теории? Насколько я могу судить, нет. Экономические исследования ИМЭМО в своей теоретической части в основном укладывались в рамки ревизии (творческого пересмотра) марксизма-ленинизма. При этом сознательного антимарксизма не было, а если и был, то он не выходил на поверхность: были попытки избавиться от явно устаревших догм и, может быть, создать «теорию промежуточного уровня», до которой Маркс не дошел в «Капитале».

Квинтэссенцией всей теоретической деятельности института был двухтомник «Политическая экономия современного монополистического капитализма» (1971)¹². Это считалось новым словом — попытка исследовать современную капиталистическую экономику, опираясь не на работу Ленина как на последнее слово в исследовании капитализма, а на отдельные теоретические проблемы, которыми занимались отделы ИМЭМО. Конечно, в двухтомнике отдавали ритуальную дань официальной идеологии. Так, первый его раздел — «Место империализма в современном мире» — содержал все необходимые штампы, но в последней главе, посвященной НТР, делались неортодоксальные выводы о развитии производительных сил, о которых речь уже шла выше. В остальных разделах Ленин и Маркс, где можно, цитируются в начале параграфов, а дальше идут и современная статистика, и свежие факты, и ссылки (естественно, критические, но излагающие критикуемые идеи без искажения) на западную теоретическую литературу.

В недолгое переходное время, самое начало перестройки, когда стало ясно, что можно свободно говорить, возникали дискуссии о том, что же такое рыночная экономика, как она устроена, как реализуются рыночные механизмы в реальной жизни. Во всех дискуссиях, которые были разрешены, мы были на стороне рыночников, потому что мы представляли, как работает капиталистическая экономика, и знали, что она работает неплохо.

В 1988 г. вышел новый коллективный труд ИМЭМО «Современный империализм: тенденции и противоречия» (под редакцией Примакова и Мартынова). Несмотря на архаично звучащее название, содержащее ленинский термин «империализм», значительные различия с двухтомником очевидны даже в структуре книги. В такого рода программных произведениях особенно важны начало и конец. В книге 1988 г. отсутствуют общеидеологические вводные главы, вместо этого изложение начинается с НТР и ее нового этапа — перехода к интенсивному типу воспроизводства, ведущей роли электронно-информационного комплекса. Главный (чрезвычайно мягкий) упрек, который делают авторы современнному капитализму, заключается в том, что научно-технический прогресс в капиталистической экономике придает ей не только дополнительный динамизм, но и возрастающую неустойчивость. При этом, правда, в главе, написанной политологами, а не экономистами, говорилось даже о приобретении капитализмом состояния динамического равновесия! Последний раздел был традиционно посвящен «исторической неизбежности революционного низвержения капитализма». Отмечается ослабление позиций рабочего класса, его профсоюзов и партий, которое произошло в последние 15-20 лет (то есть и в годы, описываемые двухтомником!). А последняя глава повествует об «императивах нового политического мышления», что означало переход от конфронтации к возможности сотрудничества двух систем. Эпоха изменилась, и идеология и теория изменились вместе с ней.

После крушения Берлинской стены и всей «мировой социалистической системы» на повестку дня встал вопрос о пересмотре исторических закономерностей развития человечества, которые ранее укладывались в концепцию общего кризиса капитализма. Важным продвижением в этом направлении была сделанная Л. Л. Любимовым в докладе на Ученом совете 18-19 декабря 1989 г. попытка обосновать рыночную экономику, апеллируя к понятиям гуманизма и человеческого развития. Был провозглашен отказ от формационного подхода с его узким экономическим детерминизмом. Общечеловеческие ценности, имеющие абсолютный приоритет, докладчик связал с рыночной экономикой, политической демократией и социальными отношениями, характерными для современных западных стран.

Изучение западных теорий

Специалисты по западным экономическим теориям в ИМЭМО были сосредоточены в секторе общих проблем империализма. Перед ними в первую очередь была поставлена идеологическая задача критики буржуазных экономических учений. Такой критикой в СССР активно занимались в университетах, Академии общественных наук при ЦК КПСС, Институте экономики и т. д. Но это была, в основном, традиционная советская критика, при которой было не обязательно даже адекватно пересказывать содержание критикуемых концепций, не говоря уже о цитировании соответствующих авторов. (Этот грех назывался «объективизмом», и за него могли жестоко наказать.) Альтернативный, «правильный» подход к критике современных буржуазных теорий означал сведение этой критики к потоку ругательств (Полянский, 1975; 1979; Дворкин, 1979). А чего еще заслуживает «вульгарная апологетика»?

Милейковский выдвинул революционную идею, согласно которой у буржуазной экономической науки есть две функции: не только апологетическая, как считалось раньше, но и практическая¹³. Иногда то, что пишут западные экономисты, рассчитано на какую-то практическую пользу, а значит, их надо изучать, не ограничиваясь выводами, что такой-то экономист «недопонял», а другой «сознательно извратил».

Нельзя сказать, что эта идея адекватно отражала тенденции развития современной западной экономической теории, но свою благотворную роль она сыграла, став опорой особого стиля критики западных экономистов в ИМЭМО, в которой было много пресловутого объективизма и которая вызывала праведный гнев коллег из МГУ, Института экономики и других научных центров.

В этом смысле символично, что в ИМЭМО прошли последние годы научной деятельности И. Г. Блюмина, который был чуть ли не единственным глубоким и добросовестным историком западной экономической теории в СССР, автором книги «Субъективная школа» (Блюмин, 1928), посвященной различным направлениям маржинализма. Блюмин критиковал маржинализм, зная и корректно излагая его, что вскоре стало недопустимым. Арестован он не был, но до конца жизни, конечно, боялся, — его переизданные работы (Блюмин, 1959) были совершенно не похожи на те, что выходили в 1920-е годы. Эстафету из рук Блюмина приняла в Институте его любимая ученица и аспирантка Осадчая.

Под прикрытием «практической функции» возникла идея переводить работы западных экономистов, писавших после Маркса, чего не было очень давно¹⁴. Возникла серия «Экономическая мысль Запада», в издательстве «Прогресс» (книги начали выходить в 1982 г.)¹⁵. Безусловно, ко всем книжкам писались предисловия, и этим занимались (как и самими переводами) в основном сотрудники сектора общих проблем и сектора экономического цикла. В этих предисловиях были и некоторые ритуальные слова, но для читателей они стали источником реальных знаний о самих теориях. Все эти книги издавались с грифом «для научных библиотек». Некоторые наши западные коллеги считали, что они были предназначены для спецхрана, но это не так. Тираж был ограничен, но купить книги при желании было можно. Так началось знакомство нашей аудитории со сравнительно современной западной экономической теорией.

Кроме издания классиков, работники сектора общих проблем выпустили также серию авторских книг о западных теориях. Например, К. Б. Козлова и Энтов опубликовали книгу под названием «Теория цены» (Козлова, Энтов, 1972). Это было очень странное сочетание: Козлова писала про «старый» институционализм, а Энтов — про маржиналистскую микроэкономику. Книга стала классической, все за ней охотились, потому что знали, что там написано, в чем на самом деле заключается маржинализм. Была книга Никитина, которая называлась «Теории стоимости» (Никитин, 1970). (Любопытен факт сосуществования «Теории цены» и «Теорий стоимости»!) О теориях денег писал Усоскин (1976), о современном кейнсианстве — Осадчая (1971). Это были книги наших ученых с квалифицированным обзором и анализом западных теорий, которые имели более широкий тираж, чем переводы, и сами переводились на иностранные языки.

От западных теорий к собственным идеям и к практике

Как уже говорилось выше, основной линией исследований в ИМЭМО была ревизия марксизма с учетом новых фактов. Но западные теории, которые приходилось изучать и критиковать, тоже давали материал для обновления марксизма. В ИМЭМО работал Я. А. Певзнер, человек уникальный по страстности, по увлеченности поисками научной истины. Он заведовал сектором экономики Японии и был ведущим специалистом по Японии в нашей стране. Но вместе с тем он неутомимо боролся со всякими теоретическими штампами, марксистскими предрассудками, был первым в авангарде обновителей марксизма (Певзнер, 1982). В своей книге с С. В. Брагинским он попробовал ввести в нашу экономическую теорию маржинализм (Брагинский, Певзнер, 1991).

Во время перестройки он пришел ко мне и сказал: «А давайте сделаем в институте такой проект: переведем и издадим четыре тома „Karl Marx: critical assessments"». Это был сборник статей о Марксе Самуэльсона, М. Моришимы и других зарубежных экономистов, из серии аналогичных сборников о классиках экономической мысли. Мы заказали ксерокс этих томов, думая, что наконец-то стало можно по-настоящему, не догматически проанализировать марксизм, исходя из того, что говорит по этому поводу мировая научная общественность. Но пока мы делали ксерокопии, эпоха закончилась, и о Марксе уже никто не хотел ничего слышать. Общественное мнение в стране как-то разом решило, что Маркс был абсолютно во всем не прав и слушать надо только Хайека и Мизеса.

Перенимать методы «вульгарной буржуазной политической экономии» в своей научной работе в советское время, естественно, никто не пытался. Хотя по опыту работы в секторе экономического цикла могу утверждать, что Энтов, который пытался заразить своих молодых сотрудников стремлением к высокой науке, ориентировался именно на науку западную, причем академическую. Это не пропагандировалось открыто, но всем сотрудникам сектора было понятно, что идеалом для нас было бы когда-нибудь опубликовать свою статью в «American Economic Review». Это явно было для нас недоступно, но к такому идеалу мы призваны были стремиться¹⁶. Для молодого поколения сектора Энтова — Бойко, В. С. Кузнецова, И.В. Цуканова — проблем с преодолением марксизма и усвоением западной науки не возникало. Но они в итоге предпочли науке практическую деятельность, в которой достигли больших успехов¹⁷.

В своей основной работе сектор экономического цикла следовал более приземленной методологии американского институционалиста У. Митчелла, который в начале XX в. внес огромный вклад в эмпирическое изучение циклических процессов в экономике (Mitchell, 1927, 1951). Показательна книга «Механизм экономического цикла в США» (Аникин, Энтов, 1978). Вообще из всего спектра направлений западной экономической науки «старый» институционализм, особенно работы Дж. К. Гэлбрейта (Гэлбрейт, Меньшиков, 1988; Galbraith, 1958; 1967; 1968; 1973), вероятно, был наиболее близким по духу исследователям ИМЭМО. Этому способствовало критическое отношение данного направления к современному капитализму, а также его ббльшая конкретность и меньшая математизированность по сравнению с мейнстримом. Не случайно именно в недрах сектора экономического цикла (С. П. Аукуционек, Е. В. Белянова) зародились первые опросные исследования предпринимателей в нашей стране («Российский экономический барометр»), наподобие исследований Conference Board в США и опросов IFO в ФРГ. Для опросных исследований, которые можно считать одним из направлений поведенческой экономики, характерно внимание к состоянию умов и чувств экономических агентов, что позволяет выйти за рамки модели рационального экономического человека и получить взвешенную самими агентами результирующую их психического состояния.

Многие экономисты ИМЭМО, склонные к теоретическому взгляду на действительность, переквалифицировались впоследствии в историков (Полетаев¹⁸), методологов и историков мысли (Макашева, Автономов), политологов (М. Ю. Урнов) и др. Наиболее известным исключением был, пожалуй, Р. Капелюшников. Свои основательные познания в области находящихся внутри или на грани мейнстрима теорий человеческого капитала и новой институциональной теории (Капелюшников, 1981, 1990) он впоследствии стал применять при исследовании российского рынка труда и институциональной структуры российской экономики.

Аукуционек, как оригинальный мыслитель, не был ограничен ни марксистской, ни неоклассической, ни кейнсианской, ни какой-либо другой традицией и сам, кажется, находил в математике методы, подходящие к изучаемым им объектам (см. его брошюру «Простая модель переходного периода»). От статистики шли Л. М. Григорьев (1988), С. А. Николаенко и А. В. Полетаев, умевшие обрабатывать и интерпретировать данные и критически относившиеся к способам их получения. В работах Григорьева анализ статистики сочетался с глубокой экономической интуицией и здравым смыслом, не всегда присущим теоретикам, что позволило ему сыграть важную роль, когда возникла необходимость перехода к рыночной экономике на практике (участие в Программе «500 дней», работа в правительстве Гайдара).

В ходе перестройки мы пытались понять рыночную экономику, исходя из теорий западных классиков, с которыми были хоть как-то знакомы. Когда частно-предпринимательская деятельность только-только перестала подпадать под статью Уголовного кодекса и начала проникать в нашу реальность в форме кооперативов и пр., я написал брошюру «Предпринимательская функция в экономической системе» (1990), основанную в первую очередь на «Теории экономического развития» Шумпетера, которую мне довелось переводить. Так ключом к осмыслению своей реальности, за неимением своего опыта, становилась чужая теория (конечно, наиболее близкая к реальности ее часть).

Связь аналитики и теории

Как уже отмечалось, ИМЭМО прежде всего выполнял функцию экспертно-аналитического центра наподобие Института Брукингса и Гуверовского института, исследовательских центров при федеральных резервных банках США, института IFO в ФРГ и т. д. С некоторыми из этих научных организаций у ИМЭМО установились партнерские отношения. Для них характерно использование менее абстрактных методов исследований, ориентированных на непосредственное применение в политике¹⁹, чем для чисто академических центров, в первую очередь университетов. Естественно, и в ИМЭМО применялись подобные методы. Примером могут быть макроэкономические прогнозы. В западной науке данная область анализа традиционно носила эмпирический, статистически-институциональный характер и по большей части не требовала «высокой теории», применяемой в академической макроэкономике. Лишь в последние годы центральные банки некоторых стран обзавелись прогнозными моделями на основе так называемых динамических стохастических моделей общего равновесия (DSGE), но в экспертных прогнозах, особенно во времена экономической турбулентности, они сочетаются с традиционными методами и корректируются ими.

Прикладные прогнозные исследования иногда приводили к теоретическим вопросам. Рассмотрю в заключение пример, известный мне по личному опыту. В середине 1970-х годов в секторе экономического цикла обсуждалась прогнозная эконометрическая модель экономики США. Обосновать ее необходимость помогли прагматические соображения: в США макроэкономические прогнозы делались на основе так называемых «больших эконометрических моделей», наиболее известными из них были Брукингская модель, модель ФРС, Уортонская модель Л. Клейна. С Энтовым и нашим сектором в целом Клейна связывала личная симпатия, и когда наши сотрудники ездили на ежегодные стажировки в США по линии IREX (International Research & Exchanges Board), их тепло принимали в Филадельфии. Поэтому несмотря на некоторое предубеждение к эконометрике, которое было характерно для советских ученых, идея получила поддержку, и наш сектор стал создавать в ИМЭМО некое подобие большой эконометрической модели.

Конечно, состязаться с Клейном и его командой мы могли примерно так же, как Эллочка Щукина из романа «Двенадцать стульев» с миллионершей Вандербильт. Для нашей модели не хватало даже мощности институтского компьютера, занимавшего почти целый этаж здания на Профсоюзной²⁰. Но так или иначе эта работа помогла если не прогнозированию экономики США (тут и к Уортонской модели можно было предъявить много претензий), то нашему развитию как экономистов. Мне в модели с некоторого времени был поручен блок инвестиций в основной капитал, поэтому пришлось задуматься над спефикацией соответствующих уравнений²¹. В литературе я наткнулся на спор между сторонниками кейнсианских инвестиционных функций на основе акселератора (Р. Айснер) и приверженцами неоклассических инвестиционных функций (Д. Джоргенсон), которые основными объясняющими переменными считали прибыль и издержки привлечения капитала (cost of capital) (Ferber, 1967). Мои симпатии были на стороне Айснера, я не мог понять неоклассической логики использования предполагаемых микромотивов в исследовании макрозависимостей. Поэтому когда до нас дошла весть о «революции рациональных ожиданий» и лидирующее направление макроэкономики стало «мйкрооснованным», я испытал состояние внутреннего протеста. Для меня, а может быть и для других, воспитанных в материалистическом духе сотрудников Института, неоклассическая теория со своей кажущейся субъективностью (реальная ее степень была мало кому в то время понятна) и искусственными поведенческими предпосылками представлялась довольно странной. В дальнейшем этот протест отчасти подтолкнул меня к занятиям «экономическим человеком» как поведенческой предпосылкой экономической теории (Автономов, 1993; 1998).

На этом хотелось бы закончить фрагментарный рассказ о теоретических исследованиях экономистов ИМЭМО советского периода. Период постсоветский, критический и для института, и для всего российского экономического сообщества, заслуживает особого разговора.

Автор благодарит Наталию Тоганову за помощь в подготовке текста.

¹ Кроме того, существовали математические модели оптимально функционирующей социалистической экономики, выросшие из западных концепций общего равновесия (Lange, 1936; 1937), которыми занимались в ЦЭМИ (Boldyrev, Kirtchik, 2014). Взаимоотношения этих моделей и политической экономии социализма были достаточно сложными, но в данном случае они не являются предметом нашего рассмотрения.

² Николай Николаевич Иноземцев был директором Института с 1966 по 1982 г.

³ Как писал Примаков (2006. С. 7), «в Институте были сторонники теории конвергенции. Может быть, это в прямой форме не проявилось, но косвенное согласие с тезисом о взаимовлиянии двух систем содержалось во многих экономических работах ИМЭМО».

⁴ А. А. Арзуманян был директором ИМЭМО с 1956 по 1965 г.

⁵ Туда обычно попадала любая критика классиков марксизма и политики Советского Союза в западной литературе, например все книги Л. Мизеса и Ф. Хайека, а также «Капитализм, социализм и демократия» Й. Шумпетера. В последнем случае роковую роль сыграл первый раздел книги, содержащий оценку разных граней марксистского учения.

⁶ Такие уникальные специалисты, как Л. М. Громов и Б. М. Болотин, прекрасно знавшие и отечественную, и западную статистику, заложили основу объективных сопоставительных исследований. (Сейчас эта традиция продолжается под руководством Г. И. Мачавариани.)

⁷ Против этого тезиса выступил уже Арзуманян, а в дальнейшем подобными темами занимались сотрудники отдела экономического положения трудящихся и социально-политических проблем развитых капиталистических стран (Любимова, 1974). В конце концов эта псевдопроблема просто выпала из оборота: в двухтомнике «Политическая экономия современного монополистического капитализма» (Иноземцев и др., 1971) она уже не упоминается.

⁸ «Новая концепция ГМК... помогала объяснить многое: и ускорение экономического роста, и повышение благосостояния широких слоев населения, и отсутствие крупных кризисов» (Автономов, Осадчая, 2006. С. 50).

⁹ Типичным названием монографии или конференции по западной экономике в те времена было что-то вроде «НТР и ГМК в условиях ОКК».

¹⁰ Теория (и, разумеется, практика) государственного регулирования капиталистической экономики (непосредственно ими занимались руководитель сектора А. Г. Милейковский и Осадчая) была не единственным направлением деятельности сектора, но можно сказать, что она глубоко проникала в проблемные (особенно финансовые: Аникин, Энтов, В. М. Усоскин) и стра-новые (В. И. Кузнецов, В. Н. Шенаев) исследования. Особо следует выделить исследования Ю. Б. Кочеврина (1985), который занимался тем, что сейчас можно назвать модным термином «governance»: механизмом управления крупными фирмами, ролью собственности и т.д.

¹¹ Сначала это были сотрудники сектора общих проблем империализма во главе с Л. А. Мендельсоном, подготовившим трехтомник «Теория и история экономических кризисов и циклов» (Мендельсон, 1959; 1964), а затем — специально созданного в рамках отдела экономики США сектора экономического цикла во главе с Энтовым (Аникин, Энтов, 1978; Энтов, 1979).

¹² Второе доработанное издание вышло в 1975 г.

¹³ О разнообразии средств популяризации таких идей и об их распространенности свидетельствует то, что однажды мне в магазине грампластинок попалась пластинка с записью лекции Милейковского на эту тему.

¹⁴ Были редкие исключения: например, весьма несовершенные переводы «Общей теории...» Дж. М. Кейнса и учебника «Экономика» П. Самуэльсона.

¹⁵ Первой была классическая книга Дж. С. Милля (некоторый анахронизм), за ней последовала книжка Й. Шумпетера «Теория экономического развития». Потом там был издан А. Маршалл в трех томах, А. Пигу, Дж. Робинсон и др.

¹⁶ Достиг этого идеала впоследствии только М. В. Бойко в соавторстве с Р. Шиллером (Shiller et al., 1991).

¹⁷ В качестве примера человека, который по капле выдавливал из себя советского экономиста, чтобы стать экономистом западным, можно привести А. Ф. Канделя, который после эмиграции в США не пошел по легкой тропе советологии, а освоил теорию мейнстрима и в конце концов защитил PhD диссертацию в Колумбийском университете.

¹⁸ Надо отметить, что помимо исторических трудов, Полетаев продолжал эмпирико-статистические исследования в области экономики.

¹⁹ Их можно отнести к так называемому «второму канону» в экономической науке в отличие от «первого канона» — абстрактного, формализованного, подражающего естественным наукам (Автономов, 2013).

²⁰ Мы набивали наши программы и данные на перфокарты, погружали их в авоськи и ехали через всю Москву в Гидрометцентр или НИИТЭХИМ, где и сдавали в обработку. Очень часто бывало так, что, приехав на следующий день за результатами (распечатками), мы обнаруживали, что одна из сотни перфокарт замялась и надо запускать все заново.

²¹ О себе я говорю не потому, что играл в разработке модели какую-либо существенную роль. Может быть, мои впечатления были характерны именно для новичка, недавно столкнувшегося с эконометрикой.

Список литературы / References

Автономов В. С. (1993). Человек в зеркале экономической теории. М.: Наука. [Avtonomov V. S. (1993). Man in the mirror of economic theory. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Автономов В. С. (1998). Модель человека в экономической науке. СПб.: Экономическая школа. [Avtonomov V. S. (1998). Model of man in economic science. St. Petersburg: Ekonomicheskaya Shkola. (In Russian).]

Автономов В. (2013). Абстракция — мать порядка? // Вопросы экономики. N° 4. С. 4 — 23. [Avtonomov V. (2013). Is abstraction the mother of order? Voprosy Ekonorniki, No. 4, pp. 4—23. (In Russian).]

Автономов В., Осадчая И. (2006). Анализ современных теорий рыночной экономики // Мировая экономика и международные отношения. № 4. С. 47—53. [Avtonomov V., Ossadchaya I. (2006). An analysis of modern theories of market economy. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 4, pp. 47—53. (In Russian).]

Аникин А., Энтов P. (ред.) (1978). Механизм экономического цикла в США. М.: Наука. [Anikin A., Entov R. (eds.) (1978). The mechanism of business cycle in the USA. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Блюмин И. (1928). Субъективная школа в политической экономии. М.: Изд-во Комакадемии. [Blyumin I. (1928). The subjective school in political economy. Moscow: Izdatelstvo Komakademii. (In Russian).]

Блюмин И. (1959). Кризис современной буржуазной политической экономии. М.: ИМО. [Blyumin I. (1959). The crisis of the contemporary bourgeois political economy. Moscow: I MO. (In Russian).]

Брагинский С., Певзнер Я. (1991). Политическая экономия. Дискуссионные проблемы, пути обновления. М.: Мысль. [Braginsky S., Pevzner Ya. (1991). Political economy. Problems u?ider discussion, ways of renewal. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Варга E. (1974). Избранные произведения. Т. 2: Экономические кризисы. М.: Наука. [Varga Е. (1974). Selected works. Vol. 2: Economic crises. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Дворкин И. (1979). Современная буржуазная политическая экономия и марксизм. М.: Политиздат. [Dvorkin I. (1979). The contemporary bourgeois political economy and Marxism. Moscow: Politizdat. (In Russian).]

Григорьев Л. M. (1988). Циклическое накопление капитала (на примере нефинансовых корпораций США). М.: Наука. [Grigoriev L. М. (1988). Cyclical accumulation of capital (The case of American non-financial corporations). Moscow: Nauka. (In Russian).]

Гэлбрейт Д. К., Меньшиков С. М. (1988). Капитализм, социализм, сосуществование. М.: Прогресс. [Galbraith J. К., Menshikov S. М. (1988). Capitalism, socialism, coexistence. Moscow: Progress. (In Russian).]

Иноземцев H. H. и др. (ред.) (1971). Политическая экономия современного монополистического капитализма М.: Мысль [Inozemtsev N. N. et al. (eds.) (1971). Political economy of contemporary monopolistic capitalism. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Капелюшников P. (1981). Современные буржуазные концепции формирования рабочей силы: критический анализ. М.: Наука. [Kapeliushnikov R. (1981). Modern bourgeois conceptions of labour force formation: A critical analysis. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Капелюшников P. И. (1990). Экономическая теория прав собственности. М.: ИМЭМО РАН. [Kapeliushnikov R. I. (1990). Economic theory of property rights. M.: IMEMO RAS. (In Russian).]

Козлова К., Энтов P. (1972). Теория цены. М.: Мысль. [Kozlova К., Entov R. (1972). Price theory. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Кочеврин Ю. (1985). Эволюция менеджеризма. M.: Наука. [Kochevrin Yu. (1985). The evolution of managerism. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Кузнецов A. (2015). Традиции изучения зарубежных стран в современной российской экономической экспертизе // Вопросы экономики. Me 8. С. 116 — 128. [Kuznetsov А. (2015). Traditions of foreign countries studies in modern Russian economic expertise. Voprosy Ekonomiki, No. 8, pp. 116 — 128. (In Russian).]

Любимова В. (ред.) (1974). Социально-экономические проблемы трудящихся капиталистических стран. М.: Мысль. [Liubimova V. (ed.) (1974). Social and economic problems of labouring classes of capitalist countries. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Максимова M. (1971). Основные проблемы империалистической интеграции. М.: Мысль. [Maksimova М. (1971). Main problems of imperialistic integration. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Мартынов В. (2006). Ведущий центр экономических и социальных исследований страны // Мировая экономика и международные отношения. Мо 4. С. 13—26. [Martynov V. (2006). The leading centre of economic and social research of the country. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 4, pp. 13—26. (In Russian).]

Мендельсон Л. (1959; 1964). Теория и история экономических кризисов и циклов: в 3-х т. М.: Соцэкгиз; Мысль. [Mendelson L. (1959). Theory and history of economic crises and cycles. In 3 vols. Moscow: Sotsekgiz; Mysl. (In Russian).]

Никитин С. (1965). Структурные изменения в капиталистической экономике. М.: Мысль. [Nikitin S. (1965). Structural change in capitalist economy. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Никитин С. M. (1970). Теории стоимости и их эволюция. М.: Мысль. [Nikitin S. М. (1970). Theories of value and their evolution. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Осадчая И. (1971). Современное кейнсианство. М.: Мысль. [Ossadchaya I. (1971). Modern Keynesianism. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Певзнер Я. (1982). Государственно-монополистический капитализм и теория трудовой стоимости. М.: Прогресс. [Pevzner Ya. (1982). The state-monopoly capitalism and the labor theory of value. Moscow: Progress. (In Russian).]

Полетаев A. (1987). Норма прибыли и перелив капитала: на примере США. М.: Наука. [Poletayev А. (1987). Rate of return and capital flows in the USA. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Полянский Ф. (ред.) (1979). Критика современных мелкобуржуазных экономических теорий. М.: Экономика. [Polyansky F. (ed.) (1979). A critique of modern petit-bourgeois economic theories. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Полянский Ф. (1975). Критика реформистских концепций современного капитализма М.: Изд-во Моск. ун-та. [Polyansky F. (ed.) (1975). A critique of reformist conceptions of modern capitalism. Moscow: MSU Publ. (In Russian).]

Примаков E. (ред.). (1974). Энергетический кризис: подход советских ученых. М.: Экономика. [Primakov Е. (ed.) (1974). Energy crisis viewed by Soviet scholars. Moscow: Ekonomika (In Russian).]

Примаков E. (2006). Портрет института в конце XX — начале XXI века // Мировая экономика и международные отношения. Mb 4. С. 5—9. [Primakov Е. (2006). A portrait of the Institute in the end of the XX and the beginning of the XXI century. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 4, pp. 5—9. (In Russian).]

Усоскин В. M. (1976). Теории денег. М.: Мысль. [Usoskin V. М. (1976). Theories of money. Moscow: Mysl. (In Russian).]

Цаголов H. (ред.) (1973). Курс политической экономии. М.: Экономика. [TsagolovN. (ed.) (1973). The course of political economy. Moscow: Ekonomika. (In Russian).]

Черкасов П. (2004) ИМЭМО: портрет на фоне эпохи. М.: Весь мир. [Cherkasov Р. (2004). IMEMO: A portrait with the epoch as a background. Moscow: Ves Mir. (In Russian).]

Черкасов П. (2012). Время реабилитации (1983 — 1985) // Мировая экономика и международные отношения. М° 11. С. 93—109. [Cherkasov Р. (2012). The time of rehabilitation (1983 — 1985). Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 11, pp. 93-109. (In Russian).]

Черкасов П. (2013a). Время реабилитации (1983 — 1985) (продолжение) // Мировая экономика и международные отношения. Mb 2. С. 103 — 118. [Cherkasov Р. (2013а). The time of rehabilitation (1983 — 1985) (continuation). Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 2, pp. 103 — 118. (In Russian).]

Черкасов П. (2013b). Возвращение Примакова (1985 — 1989 гг.) // Мировая экономика и международные отношения. М° 10. С. 95 — 108. [Cherkasov P. (2013b). Primakov's comeback (1985 — 1989 гг.). Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No 10, pp. 95 — 108. (In Russian).]

Черкасов П. (2014a). Возвращение Примакова (1985 — 1989 гг.) // Мировая экономика и международные отношения. N° 3. С. 98 — 110. [Cherkasov Р. (2014а). Primakov's comeback (1985 — 1989). Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No 3, pp. 98 — 110. (In Russian).]

Черкасов П. (2014b). Прощание с эпохой: ИМЭМО накануне распада СССР // Мировая экономика и международные отношения. Mb 5. С. 94 — 106. [Cherkasov P. (2014b). A farewell to the epoch: IMEMO on the wake of destruction of the USSR. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 5, pp. 94 — 106. (In Russian).]

Черкасов П. (2014c). Прощание с эпохой: ИМЭМО накануне распада СССР // Мировая экономика и международные отношения. No. 9. С. 103 — 120. [Cherkasov Р. (2014с). A farewell to the epoch: IMEMO on the wake of destruction of the USSR. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 9, pp. 103 — 120. (In Russian).]

Шишков Ю. (1979). Формирование интеграционного комплекса в Западной Европе: тенденции и противоречия. М.: Наука. [Shishkov Yu. (1979). The formation of integrati-onal complex in Western Europe: Tendencies and controversies. M.: Nauka.(In Russian).]

Шишков Ю. (2006). Отечественная теория региональной интеграции: опыт прошлого и взгляд в будущее // Мировая экономика и международные отношения. Mb 4. С. 54 — 63. [Shishkov Yu. (2006). Theory of regional integration in our country: Past experience and a glimpse into the future. Mirovaya Ekonomika і Mezhdunarodnye Otnosheniya, No. 4, pp. 54 — 63. (In Russian).]

Шумиетер Й. А. (2001). История экономического анализа Т. 1. СПб.: Экономическая школа. [Schumpeter J. А. (2001). A history of economic analysis. Vol. 1. St. Petersburg: Ekonomicheskaya Shkola. (In Russian).]

Энтов P. M. (ред.) (1979). Современные буржуазные теории экономического роста и цикла: Критический анализ. М.: Наука. [Entov R. М. (ed.) (1979). Contemporary bourgeois theories of economic growth and cycles: Critical analysis. Moscow: Nauka. (In Russian).]

Boldyrev I., Kirtchik O. (2014). General equilibrium theory behind the iron curtain: The case of Victor Polterovich. History of Political Economy, Vol. 46, No. 3, pp. 435 — 461.

Ferber R. (ed.) (1967). Determinants of investment behavior. N. Y.: Columbia University Press.

Galbraith J. K. (1958). The affluent society. Boston: Houghton Mifflin.

Galbraith J. K. (1967). The new industrial state. Boston: Houghton Mifflin.

Galbraith J. K. (1968). American capitalism: The concept of countervailing power. New Brunswick, NJ and London: Transaction Publishers.

Galbraith J. K. (1973). Economics and the public purpose. Boston: Houghton Mifflin.

Lange О. (1936). On the economic theory of socialism: Part one. Review of Economic Studies, Vol. 4., No. 1, pp. 53—71.

Lange О. (1937). On the economic theory of socialism: Part two. Review of Economic Studies, Vol. 4., No. 2, pp. 123 — 142.

Mitchell W. C. (1927). Business cycles: The problem and its setting. N. Y.: National Bureau of Economic Research.

Mitchell W. C. (1951). What happens during business cycles. N.Y.: National Bureau of Economic Research.

Shiller R., Boycko M., Korobov V. (1991). Popular attitudes towards free markets: The Soviet Union and the United States compared. American Economic Review, Vol. 81, No. 3, pp. 385—400. [Рус. пер.: Шиллер P., Бойко M., Коробов В. (1992). Рынок в восприятии советской и американской общественности (сравнительный анализ) // Мировая экономика и международные отношения. № 2. С. 39—54.]