Планирование и оппортунизм

Тамбовцев В.Л.
д. э. н., проф.,главный научный сотрудник
экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

В последние годы российская экономика демонстрирует не лучшие результаты. За период высоких цен на углеводороды в ней так и не возникли высокотехнологичные отрасли, которые вносили бы значимый вклад в ВВП, не сформировалась национальная инновационная система, которая производила бы не единицы, а десятки процентов объема продукции. С нашей точки зрения, это прежде всего связано с низким качеством институциональной среды, созданной с середины 2000-х годов, в первую очередь с недостаточной защищенностью прав собственности, что порождает высокие риски для продуктивной предпринимательской активности и долгосрочных инвестиций. В результате рыночный механизм в рамках отечественной институциональной среды не смог направить развитие отечественной экономики в сторону широкой диверсификации отраслевой структуры и формирования масштабного инновационного сектора.

В этих условиях многие отечественные исследователи и общественные деятели (см., например: Глазьев, 2011; Клейнер, 2011; Полтерович, 2015) начали говорить о государственном планировании¹. Оно, похоже, стало для многих «магическим» понятием: очень широким и неопределенным по содержанию; нормативно привлекательным, имеющим положительную коннотацию; создающим основания для консенсуса ученых и чиновников; широко используемым как теоретиками, так и практиками (Pollitt, Hupe, 2011. P. 643).

С нашей точки зрения, государственное планирование в очерченных условиях фактически представляет собой «решение в поисках проблемы». Иными словами, его сторонники и пропагандисты, опираясь на «магические» свойства этого понятия, не дают ясного ответа на вопрос, какую актуальную для развития экономики страны функцию оно должно выполнять.

Из неоклассической экономической теории известно, что рынок как механизм координации действий экономических агентов и эффективной аллокации ресурсов «не справляется» с этими функциями при обеспечении производства 1) общественных благ и 2) благ со значительными внешними эффектами². Однако перестройка отраслевой структуры экономики, возникновение новых секторов и уход с рынка старых не связаны с производством общественных благ, а масштабы экстерналий тех или иных инноваций могут различаться настолько сильно, что априори относить их к ситуациям «провалов рынка» нет никаких оснований.

Вместе с тем из новой институциональной экономической теории известно, что и рыночным, и плановым механизмам координации присущи определенные уровни трансакционных издержек. Соответственно рациональный выбор между этими дискретными институциональными альтернативами зависит от сопоставления трансакционных издержек работы рынка и системы планирования.

Как отмечал О. Уильямсон, существует общий консенсус в отношении того, что «оппортунизм представляет собой центральное понятие в изучении трансакционных издержек» (Williamson, 1979. Р. 234). Действительно, экономические агенты тратят время, усилия и иные ресурсы на измерение свойств потенциальных объектов купли-продажи, на тщательную проработку контрактов, обеспечение работы механизмов их защиты и т. д. именно потому, что допускают возможность оппортунистического поведения возможных контрагентов. Тем не менее, несмотря на подчас значительную величину трансакционных издержек, рынок, за исключением указанных выше случаев, в целом неплохо справляется со своими функциями. Следовательно, можно утверждать, что если плановые трансакции в меньшей степени подвержены оппортунизму, чем рыночные, то механизм плановой координации может заместить рынок и вне сферы производства общественных благ и благ со значительными экстерналиями. Обсуждению роли оппортунизма в планировании и посвящена эта статья.

Разновидности оппортунизма

В современную экономическую теорию понятие оппортунизма ввел Уильямсон (Williamson, 1975. Р. 26), который определял его как преследование личного интереса с использованием коварства и лжи. Безусловно, само это свойство людей не было открытием Уильямсона³, однако именно он связал его с проблемой организации экономической деятельности, прежде всего с анализом контрактных отношений и внутренней организации фирм.

Развивая это понятие, Уильямсон представил его как сильную форму реализации личного интереса, обозначив как «полусильную» обычное преследование своего интереса, а как слабую («фактически нулевую») — следование нормам и обязательствам (obedience) (Williamson, 1985. P. 47). Во временном аспекте он разграничил ex ante оппортунизм — в виде отрицательного отбора (adverse selection) и ex post оппортунизм — в форме морального риска (угрозы недобросовестного поведения, moral hazard), а в аспекте жесткости проявления выделил откровенный (blatant) и скрытый (subtle) оппортунизм, отнеся к первому типу ложь, воровство и мошенничество, а ко второму — различные виды хитрости (Williamson, 1985. Р. 47).

В более поздних исследованиях были предложены другие классификации оппортунизма: активный (ложь, воровство и мошенничество) и пассивный (отсутствие самоотдачи для достижения наилучших результатов) (Wathne, Heide, 2000. P. 36-37); с высокой (high-stake) и низкой (low-stake) выгодой (Jap et al., 2013); проявляющийся в стабильной или изменившейся ситуации (Wathne, Heide, 2000. P. 41); публичные (наблюдаемые посторонними внутри организаций) и частные формы оппортунизма (Schatzberg, Stevens, 2008). Были проанализированы многие конкретные практики оппортунизма. Так, в сфере изучения маркетинга объектами анализа стали ложь (Lee, 1998), разрыв формальных или неформальных соглашений (Achrol, Gundlach, 1999), подтасовка фактов (John, 1984), предъявление ложных претензий (Jap, Anderson, 2003), преувеличение трудностей (Anderson, 1988) и использование непредвиденного изменения ситуации для получения уступок от партнеров (Rokkan et al., 2003).

Хотя определение оппортунизма по Уильямсону относится ко всем типам поведения, сам он связывал его проявления преимущественно с контрактами (см., например: Williamson, 1993). Поэтому неудивительно, что упомянутые выше эмпирические и теоретические работы в основном посвящены оппортунизму в рамках контрактных отношений⁴.

При всей важности исследования контрактного оппортунизма с точки зрения задач этой статьи наибольший интерес представляют другие его формы, а именно — оппортунизм внутри организаций. Дело в том, что управление любой организацией включает в том или ином виде планирование. Следовательно, результаты изучения оппортунизма в организациях будут (хотя бы частично) характеризовать его формы, связанные с планированием.

Базовые результаты теоретического анализа этой разновидности оппортунизма содержатся в работах, посвященных задаче управления поведением исполнителя (agency problem) (Ross, 1973; Eisenhardt, 1989) в условиях асимметрии информации: исполнитель (агент) знает больше о процессе и результатах своего труда, чем менеджер (Holmstrom, 1979). Смысл самой задачи заключается, как известно, в формировании таких стимулов агента, чтобы он действовал в соответствии с предпочтениями менеджера (принципала).

Одним из вариантов ее решения выступают назначение заданий (targets) работникам и оплата выполненного задания. Распределение заданий между работниками внутри фирмы так, чтобы исполнение их совокупности реализовало бы желаемые менеджером объем и качество продукции, и есть разработка внутрифирменного плана. Менеджер может варьировать распределение заданий, а работники — уровень своих усилий, предпочитая минимизировать их. При этом очевидно, что чем меньше задание, тем выше вероятность его успешного исполнения и, следовательно, получения ожидаемой оплаты. Принципиально важный результат в этой области заключается в том, что в ситуации множественности заданий, часть которых фиксируется количественными показателями, а часть — нет, и при этом, исполняя разные задания, работник получает разную оплату, он концентрирует усилия на заданиях, которые измеримы и имеют ясную связь с оплатой, пренебрегая выполнением неизмеренных, пусть даже более важных (Holmstrom, Milgrom, 1991; Gibbons, 1998; Roberts, 2010).

В этих условиях «естественно» возникает феномен деятельности по оказанию влияния (influence activity), когда агент воздействует тем или иным неформальным образом на принципала с целью получить наиболее выгодное для себя задание (Milgrom, 1988). Издержки такой деятельности непроизводительны и составляют значительную часть всех трансакционных издержек функционирования иерархий (Milgrom, Roberts, 1988). Очевидно, деятельность по оказанию влияния — это разновидность оппортунизма со стороны агента (работника).

Однако если менеджер также наемный работник, то многообразные проявления оппортунизма реальны и с его стороны (Chalmers et al., 2002; Haslem, 2005; Foss et al., 2006). Более того, не менее реальны (и разрушительны для эффективности работы фирмы) различные сговоры между работниками и менеджерами среднего звена, а последних — с топ-менеджерами (Tirole, 1986; Laffont, 1990; Laffont, Rochet, 1997; Vafai", 2010). Результатом такого сговора, как показывают эмпирические исследования, могут быть и преувеличение достижений (приписки), и их преуменьшение, то есть фактически сокрытие резервов (Gabris, Mitchell, 1988; Arvey, Murphy, 1998).

Многообразие оппортунистических практик, возникающих в связи с формированием заданий внутри организаций, получило в англоязычной литературе название гейминг (gaming) (Реагсе, Реггу, 1983), или игрище (gamesmanship) (Lowe, Wilson, 2015). Под геймингом принято понимать использование установленных правил и процедур для достижения целей, для которых они не были изначально предназначены. Дж. Боте и К. Майер (Bohte, Meier, 2000), анализируя работу государственных ведомств и учреждений в США, разграничили три типа организационного мошенничества: 1) «срезание углов», то есть действия вопреки правилам, халтурная работа; 2) прямая ложь в отчетности; 3) использование смещенных выборок для представления результатов в лучшем свете. Первый тип относится непосредственно к деятельности организации, остальные — к формированию публичного образа этой работы. Как представляется, эта классификация включает элементы пересечения типов, поскольку 2 и 3 также отражают нарушение правил.

А. Джексон выделила три типа организационного гейминга: определительный, цифровой и поведенческий (Jackson, 2002). Определительный имеет место, когда плохо определенные индикаторы результативности (performance indicators) измеряют не те результаты, которые в действительности нужны (значимы). Цифровой связан с отсутствием доступных баз данных, что приводит к произволу в установлении количественных значений индикаторов результативности. Поведенческий гейминг означает сознательное изменение поведения работников организации с целью выполнить задания или требования с наименьшими усилиями. 3. Раднор добавила к ним дисфункциональный гейминг, заключающийся, по ее мнению, в том, что организация искажает систему измерения результативности вследствие своей культуры (Radnor, 2008).

С нашей точки зрения, эти классификации не вполне корректны. Любой гейминг, по существу, реакция работников организации на плохо сформулированные задания, с выполнением которых связано их вознаграждение. Иными словами, это ответ на непродуманные действия тех, кто ввел в организации такую систему стимулирования: следуя ее букве, не нарушая установленных правил, работники реализуют собственный интерес, а не интересы тех, кто создал такую систему. Поэтому относить к феномену гейминга некачественные индикаторы результативности, по меньшей мере, странно: это причина гейминга, но не его разновидность. Сами практики гейминга, осуществляемые работниками организации, безусловно, имеют креативный характер, изобретаются ими в соответствии с тем, какие возможности реализовать свой интерес в созданных условиях обнаруживает тот или иной «вынужденный институциональный предприниматель».

Наиболее широко распространенными случаями гейминга выступают подмена целей (goal displacement) (Bohte, Meier, 2000), туннельное видение (tunnel vision) (Smith, 1995) и «таргетология» (targetology) (Rouse, 1993. P. 73) — по аналогии с конспирологией. В отечественной публицистике и научной литературе эти практики известны как работа на показатель. Возникновение этого феномена обусловлено не инициативными действиями работников, а действиями менеджеров⁵, которые выбирают в качестве оснований для вознаграждения работников не показатели, которые четко отражают суть их требований к работникам, а те, которые легко измерить (Кегг, 1975. Р. 780).

Активное обсуждение этой разновидности оппортунизма в мировой литературе связано с введением в конце 1980-х годов в ряде экономически развитых стран новой системы управления производством и предоставлением государственных услуг. По выражению Г. Биван и К. Худа, эта система сочетала установление «сверху» заданий «с элементами террора», что имело «очевидные параллели с советским режимом, который первоначально был успешен, но затем рухнул» (Bevan, Hood, 2006. P. 517). Многочисленные эмпирические исследования показали, что практика работы на показатель, получив широкое распространение, подчас оказывала явное негативное воздействие на получателей государственных услуг (Mannion, Braithwaite, 2012; Gerrish, 2015).

В заключение отметим, что понятие оппортунизма не лишено некоторой противоречивости. Как заметил Я. Макнейл, для квалификации какого-либо действия как оппортунистического необходимо оценить, насколько «оно противоречит принципам отношений, в рамках которых было осуществлено» (Macneil, 1981. Р. 1024). Другими словами, оппортунизм — это всегда нарушение некоторых норм, договоренностей, обычаев и т. п. Вместе с тем трактовка оппортунизма как поведенческой предпосылки означает, что он представляет собой массовый, распространенный феномен, то есть типичное, «нормальное» поведение. Конечно, Уильямсон утверждал, что оппортунизм как поведенческая предпосылка новой институциональной экономической теории должен иметь равный статус с ограниченной рациональностью, но это «не означает, что большинство экономических агентов занимаются оппортунистическими практиками большую часть времени. Скорее большую часть времени большинство экономических агентов ведут бизнес как обычно, мало или вообще не думая об оппортунизме» (Williamson, 1993. Р. 98). Вместе с тем это не означает также, что он считает оппортунизм чем-то экстраординарным, редко встречающимся. Если оппортунизм — исключение из правила, может ли он считаться предпосылкой анализа? Как представляется, отмеченное несоответствие можно устранить, уточнив саму формулировку обсуждаемой поведенческой предпосылки институционального анализа и включив в нее не само оппортунистическое поведение, а его повсеместную возможность (или потенциал).

Планирование и его виды

В наиболее общей (или одной из наиболее общих) форме планирование можно определить как выбор (формулирование, назначение) тем или иным субъектом цели у то есть своего желаемого будущего состояния, и выбор средств, позволяющих (по его мнению) достичь эту цель, а план — как пару «цель — средства и способ ее достижения»⁶. Средства и способ достижения цели индивида в зависимости от доступных ему ресурсов могут включать, в частности, действия других людей и организаций.

Планирование — в терминах институциональной экономической теории — представляет собой трансакцию⁷. Действительно, по определению Дж. Коммонса, трансакции — это не обмены товарами, а «отчуждения и присвоения прав собственности и свобод, созданных обществом, которые должны быть согласованы заинтересованными сторонами, прежде чем работники смогут производить, потребители — потреблять, а товары — физически обмениваться» (Commons, 1931. Р. 652). Более конкретно, трансакция планирования — разновидность трансакции управления (managerial transaction): «Хозяин, или менеджер, или надсмотрщик, или другой управленец дает предписания — служащий, или рабочий, или другой подчиненный должен повиноваться» (Commons, 1931. Р. 653). Очевидно, что условием выполнения предписания служит установление релевантных правовых отношений между исполнителем и управленцем — заключение трудового соглашения, по которому наемный работник передает нанимателю право давать ему предписания в обмен на вознаграждение. Для нанимателя условием выдачи предписания выступает наличие плана действий, в котором предписываемое действие оказывается составной частью процесса достижения его цели.

В литературе есть много классификаций планирования и планов по таким признакам, как объект (экономика страны, региона, фирмы, домохозяйства), длительность (долго-, средне- и краткосрочное, оперативное), степень обязательности (директивное и индикативное), методы формирования («от достигнутого», целевое и т. п.) и др. При очевидной важности этих классификаций лежащие в их основе признаки не определяют степень оппортунизма в плановых трансакциях. С нашей точки зрения, таким определяющим признаком выступает соотношение субъекта и объекта планирования: составляется план субъектом для самого себя или для других индивидов. На основании этого признака можно выделить следующие виды планирования:

• самопланирование (СП), в рамках которого индивид планирует свои действия;
• коллективное планирование (КП), при котором группа индивидов сообща, формируя в ходе обсуждения консенсус, определяет будущие действия ее участников;
• планирование по поручению (ПП), когда группа индивидов поручает другим индивидам (в том числе из состава самой группы) сформировать план будущих действий всех участников группы;
• директивное планирование (ДП), в рамках которого группа индивидов формирует план действий участников другой группы при отсутствии прямого поручения со стороны последних сделать это.

Мы рассмотрим сначала подробнее указанные виды, а затем проанализируем широко обсуждаемые в литературе подходы к планированию. При этом основное внимание уделим возможностям проявления в их рамках оппортунистического поведения участников.

Самопланирование

Будучи эффективной стратегией саморегуляции для достижения отдаленных целей (Gollwitzer et al., 2004), планирование выступает неотъемлемой чертой рационального поведения (Ajzen, 1991). Согласно теории спланированного поведения (СП) А. Айзена, поведение (действие) — это следствие намерения (intention), которое, в свою очередь, определяется установкой (положительной самооценкой действия), субъективной нормой (оценкой мнений других о действии) и предполагаемым поведенческим контролем (perceived behavioural control, то есть самодейственностью — self-efficacy — самооценкой возможности осуществить действие).

В терминах указанной теории план представляет собой совокупность установки — психологической репрезентации цели — и образа намеченного действия, учитывающего ресурсные ограничения в виде субъективной нормы и самодейственности. Все оценки, фигурирующие в теории СП, очевидно, обращены в будущее, то есть включают элемент прогнозирования (Pezzulo, 2008) и анализа последствий. «Управление, ориентированное на цель (goal-directed control), базируется на выработке и последующей оценке результатов, ассоциированных с долгосрочными последствиями действий. Управление, основанное на модели (model-based control), представляет его в терминах сложного, требующего вычислений проспективного планирования, в котором, используя сформированную (learned) внутреннюю модель внешней среды, строится „дерево" решений для действий и возможных будущих состояний» (Dolan, Dayan, 2013. P. 315). Исследования в сфере нейронауки установили, что упомянутые процессы локализованы преимущественно в орбитофронтальной области коры головного мозга (Padoa-Schioppa, 2013).

Очевидно, в рамках СП нет места для оппортунизма. Планируя свои действия, индивид, разумеется, может ошибаться в оценках и прогнозах, что порождает неудачи в достижении поставленных целей. Он может также планировать оппортунистические действия в отношении других индивидов, но не в отношении самого себя. Анализ показывает, что самопланирование действий предпринимателей положительно сказывается на их успешности (Brinckmann et al., 2010).

Коллективное планирование

В его рамках участники планируют использование своих ресурсов — как тех, которыми владеют сообща, так и тех, которые принадлежат каждому из них. Планирование группой индивидов собственной программы применения ресурсов для достижения общих целей на первый взгляд не отличается от планирования индивидом своих будущих действий. Действительно, если индивиды согласовали свои действия, достигнув консенсуса (спланировали Парето-улучтение текущей ситуации), то, казалось бы, нет никаких причин для того, чтобы кто-то из них стал вести себя оппортунистически в ходе выполнения плана. Однако такие причины отсутствуют, только если намеченные действия индивидов лишены внешних эффектов. Если же они — положительное или отрицательное влияние одних действий на выполнение и результаты других действий — имеются, то перед участниками процессов планирования и выполнения плана, осознавшими возможность их проявления, возникают две дилеммы.

1. Для положительных экстерна лий: выполнять свои действия полностью или дождаться, пока свою часть плана выполнит тот, чьи действия положительно скажутся на ситуации в моей сфере ответственности?
2. Для отрицательных экстерналий: выполнять ли свое задание, несмотря на негативные последствия для других?

Очевидно, выбираемый каждым индивидом вариант решения указанных дилемм зависит от соотношения его выгод и издержек. При этом в состав и тех и других включаются выгоды и издержки нарушения принятых в сообществе норм поведения, действующих вне процесса разработки плана и его исполнения.

Подчеркнем, что в силу ограниченной рациональности индивидов далеко не все подобные взаимовлияния можно предусмотреть ex ante, в ходе разработки плана; часть из них может проявиться лишь в ходе его реализации. Их учет либо потребует корректировки плана, связанной с перераспределением усилий участников, либо будет осуществляться вне его рамок, посредством оппортунистических действий исполнителей. Отметим также, что в ходе планирования может проявиться ex ante оппортунизм, например в форме занижения возможностей, завышения ожидаемых издержек и т. п., если налицо высокие трансакционные издержки проверки истинности предоставляемых данных.

Может показаться, что возможность проявления оппортунизма в рамках коллективного планирования противоречит самой идее сотрудничества — оно предполагает достижение общих целей, приращение полезности для всех участников сотрудничающей группы индивидов. Однако наличие общей цели не означает, что стремящиеся к ней индивиды перестают заботиться о личной выгоде (разумеется, ее содержание может сильно различаться для разных индивидов: для кого-то эта выгода связана только с ним самим, для других — с благополучием семьи и друзей, для третьих — с широким кругом соотечественников и т. п.). Наиболее массовая разновидность коллективного планирования — разработка контрактов. Стороны любого заключаемого контракта, безусловно, имеют общие цели, что не отменяет преследование ими и собственных, в том числе вполне корыстных (очевидно, что покупатель хочет снижения цены, а продавец — ее повышения).

Вообще формирование консенсуса, строго говоря, не достаточное основание для предотвращения оппортунистического поведения. Консенсус представляет собой условие заключения любой сделки, однако контрактный оппортунизм от этого не становится менее распространенным.

Указанные формы оппортунизма в коллективном планировании практически не осуществимы, если оно имеет место в малой группе — устойчивом сообществе, члены которого хорошо знают личностные черты друг друга, ресурсные потенциалы участников и т. п. Тогда любое оппортунистическое действие сразу становится наблюдаемым и, следовательно, наказуемым.

Планирование по поручению

Если первые два вида планирования можно назвать обобщенно «планирование для себя» (ПдС), то другие два представляют собой «планирование для других» (ПдД). Для первого типа планирования его субъект (индивид или группа) и исполнитель совпадают, для второго — разделены: план разрабатывает субъект, отличный от исполнителя.

К этому типу планирования (в демократических странах) относятся такие его виды, как планирование развития городов и других территорий, бюджетов правительств разного уровня и т. п. Субъекты таких планов — индивиды, избранные гражданами (а также назначенные или нанятые теми, кто был выбран гражданами, например, сити-менеджеры), которым избиратели поручают обеспечить производство и предоставление ряда благ и услуг, финансируемых за счет уплачиваемых ими налогов.

Основная проблема, которая возникает для обсуждаемой разновидности ПдД: насколько полно и точно агент-планировщик отражает цели группы (сообщества), поручившей ему разработку плана? Как показано выше, сама структура «принципал—агент» чревата различными проявлениями оппортунизма. В нашем случае оппортунизм планировщика может проявиться в форме разработки такого плана, который давал бы преимущества в первую очередь ему и/или подгруппе сообщества, к которой он принадлежит или от которой зависит⁸.

Широко обсуждаемый способ решить эту проблему — участие граждан в планировании, или партиципативное планирование (Arnstein, 1969), которое мы обсудим ниже. Здесь отметим лишь, что привлекаемые участники-граждане, затрачивая личный ресурс времени и внимания на участие в планировании, только выражают свои предпочтения относительно будущего. Поскольку принятый и осуществляемый план будет влиять на их благосостояние, у них есть основания преувеличивать значимость предпочтений, реализация которых повысит его.

Директивное планирование

Если самопланирование присуще всем дееспособным индивидам, то директивное планирование в той или иной форме имеет место почти во всех организациях⁹. Директивное планирование осуществляет индивид (обычно группа индивидов), который, согласно совокупности действующих в некоторой стране правил (формальных и неформальных институтов), имеет право ставить цели для определенной социально-экономической системы и определять средства их достижения. В рамках тоталитарных обществ такое право применительно к планированию всей экономики обеспечивается потенциалом насилия, которым обладает властвующая группа, в рамках демократических (если это право есть) — конституциями государств. Право директивного планирования внутри организаций (в том числе собственно государств как организаций, фирм, территориальных систем совместного проживания, таких как регионы, города и т. п.) также фиксируется законодательством.

В целом, исходя из той или иной цели, планировщик, сформировав наиболее эффективный (по его мнению) вариант ее достижения, определяет задания для исполнителей. Судя по литературе, задания довольно часто путают (по крайней мере, терминологически) с целями. Однако достижение цели и выполнение задания имеют разные мотивации: цель важна индивиду сама по себе, это его желаемое состояние, а выполнение задания важно лишь постольку, поскольку с этим связаны некоторые «внешние» выгоды, получаемые от планировщика в обмен на исполненное задание. Если при достижении цели индивид сам оценивает, достигнута ли она, опираясь при этом на собственное понимание сделанного, непосредственные ощущения и т. п., то выполнение задания оценивает другой индивид, опираясь на доступные ему источники информации, в число которых, безусловно, не входит опыт исполнителя.

Более того, если число исполнителей заданий, сформированных планировщиком, достаточно велико, то он не в состоянии непосредственно наблюдать результаты их действий и не может лично в деталях объяснить каждому исполнителю, что именно он должен сделать в рамках реализации плана в целом, — трансакционные издержки оказываются запретительно высокими. На практике задания выражаются обычно теми или иными показателями, отражающими в качественной (наименование показателя) и количественной (его значение) форме некоторые стороны задания. Другими словами, здесь могут реализоваться все виды оппортунистического поведения, рассмотренные в предыдущем разделе статьи. Поэтому неудивительно, что плановая экономика советского типа была вся пронизана оппортунистическим поведением (Linz, 1988; Harrison, 2011), которое определяло ее неэффективность.

Заманчивые идеи: партиципативное и коммуникативное планирование

Одним из основных препятствий для обеспечения высокого качества директивного планирования выступает ограниченная рациональность планировщика (Webber, 1983). В связи с этим в литературе широко обсуждаются способы ее смягчения за счет привлечения в плановые процессы дополнительной информации, которой обладают индивиды, действующие в рамках объекта планирования. Другими словами, речь идет об участии в планировании граждан, или о партиципативном планировании (participative или participatory planning), и - его варианте — коммуникативном планировании (communicative planning). В нашей терминологии предлагается встроить в процедуры директивного планирования элементы коллективного.

Такие предложения на первый взгляд выглядят заманчиво, поскольку дают возможность значительно демократизировать планирование, что полностью совпадает с трендом последних десятилетий (в экономически развитых странах) к переходу от государственного управления (government) к общественно-государственной координации (governance) (Lane, 2005). Более внимательный анализ показывает, однако, что реализация идеи партиципативного планирования сталкивается как минимум с тремя принципиальными препятствиями.

Первое — отсутствие стимулов у участников вести себя не оппортунистически, то есть сообщать истинную, не искаженную информацию о своих предпочтениях и возможностях. Как следует из теорем К. Эрроу и Гиббарда—Саттерсвейта (Reny, 2001), в ситуациях группового выбора из трех и более вариантов любая его процедура либо имеет «диктаторский» характер, либо открыта для манипуляций, то есть ложного представления предпочтений. Как показал Т. Сейджер, сформулировавший «плановую версию» теоремы Гиббарда—Саттерсвейта, «не следует ожидать, что в ситуациях, где агенты действуют стратегически, преследуя свои интересы, планировщик будет всегда говорить правду» (Säger, 1999. Р. 123). Мотивы агентов действовать стратегически (оппортунистически) обсуждены в предыдущем разделе.

Второе — необходимость для планировщика «поделиться властью», чтобы привлекаемые граждане имели стимулы участвовать в предлагаемых процедурах. Ш. Арнштейн охарактеризовала «лестницу участия» граждан в процедурах управления — от полного неучастия и манипулирования их мнениями, через символическое участие (tokenism) до контроля граждан над плановым процессом, отметив, что «существует критическое различие между пустым ритуалом участия и обладанием реальной властью, чтобы влиять на конечные результаты процесса» (Arnstein, 1969. Р. 216).

Третье — само вовлечение граждан в плановый процесс. Участие в нем, как отмечалось выше, связано с издержками, а результат, перекрывающий их, не гарантирован. Как показывают эмпирические исследования, серьезной движущей силой здесь выступает личный интерес (Nienhuis et al., 2011), а для проявления позитивных последствий участия нужны специальные условия (Irvin, Stansbury, 2004).

Преодоление первой — фундаментальной — трудности выступает основной задачей комплекса идей, получивших название коммуникативного планирования (Healey, 1992; Innes, 1996) и основывающихся на концепции коммуникативных действий Ю. Хабермаса. Согласно ему, как известно, коммуникативные действия направлены на распространение и установление разделяемых смыслов о должном устройстве окружающего мира, его переходе от социального доминирования к свободе (Habermas, 1987).

С точки зрения сторонников коммуникативной концепции, плановая деятельность должна быть сконцентрирована на межсубъектной аргументации, что необходимо для понимания интересов участников, Именно взаимное понимание должно послужить основанием для предоставления друг другу правдивой, неискаженной информации.

Коммуникативные действия, нацеленные на распространение общих смыслов через аргументы и объяснения, согласно Хабермасу, по определению не оппортунистические. Тем самым основная предпосылка коммуникативного планирования состоит в отсутствии оппортунизма в человеческом поведении (по крайней мере, в рамках общения). С нашей точки зрения, ее нельзя считать оправданной в силу полного несоответствия повседневным наблюдениям. Поэтому, например, обоснование критики законодательно закрепленных в США форм участия граждан в управленческих процессах — общественные слушания, критические обзоры (review) и регламенты публичного обсуждения (public comment procedures), за их «контрпродуктивность, порождение раздражения и недоверия» (Innes, Booher, 2004. P. 419) — следует связывать не с отсутствием в них коммуникативных действий, а с тем, что в них не предусмотрено частичное перераспределение власти в пользу «сторонних» участников, то есть пересмотр намеченных властями решений в соответствии с суждениями граждан.

Заключение: что и как имеет смысл планировать в рыночной экономике?

Означает ли представленный в статье анализ, что любые формы планирования (кроме самопланирования) не имеют смысла с точки зрения повышения эффективности экономики? Разумеется, нет. Имманентно присущий планированию потенциальный оппортунизм участников вовсе не «отменяет» его, равно как и оппортунизм, имманентно присущий контрактным процессам, не предполагает отказ от заключения сделок.

Смысл проведенного анализа в другом. Во-первых, планирование — не универсальный «решатель проблем», ему также свойствен оппортунизм, как и рыночным процессам. Во-вторых, любая разновидность планирования (индикативное, партиципативное, интерактивное, директивное, планирование результативности и т. д.), будучи одним из механизмов координации действий экономических агентов, эффективна в «своей» ситуации. Попытки применить некоторый вид планирования в ситуации, которой он не соответствует, будет закономерно приводить к непредвиденным (для инициаторов использования нерелевантных подходов¹⁰) негативным (обычно не для них) последствиям.

Поскольку последствия использования тех или иных форм планирования на частных фирмах касаются преимущественно их самих, давать здесь какие-либо рекомендации не имеет смысла: это всецело выбор менеджеров и/или собственников. Что касается планирования на уровне государства, то здесь нужно сказать следующее.

Можно считать оправданным применение индикативного планирования как формы выражения структурных приоритетов государства, его промышленной политики. При этом существенны два вопроса. Первый: обеспечивает ли выбранный вариант политики желаемые конечные результаты с точки зрения уровня и качества развития экономики, то есть корректна ли атрибуция желаемых результатов именно этому варианту? Ответ на него лежит за пределами методики планирования и связан с уровнем исследованности связей между отраслевой структурой экономики и социально-экономическими последствиями. Второй вопрос: насколько адекватны меры поощрения фирм, которые выходят на заданные параметры? Масштабы поощрения, очевидно, зависят от доли госбюджета, которую государство способно выделить на эти цели. Должно ли индикативное планирование быть также партиципативным — не принципиально, поскольку, как показано выше, последнее тоже подвержено проявлениям оппортунизма, как и иные виды планирования.

Важным инструментом планирования могут стать целевые программы, ориентированные на решение локализуемых проблем и понимаемые как разветвленные контракты между государственным заказчиком и совокупностью исполнителей, формирующих систему, способную решить соответствующую проблему. Основанием для заключения контрактов выступает проект решения проблемы — разработанный по особой методике документ, фиксирующий совокупность причинно-следственных связей между действиями исполнителей программы и изменениями в проблемной области. Важно, чтобы такие контракты имели обязывающий характер, предусматривая финансовую ответственность сторон за неисполнение обязательств.

Оба отмеченных вида планирования с соответствующими изменениями могут применяться и на уровне регионов и муниципалитетов. Выбор между двумя механизмами координации — планами и регуляциями — априори не предопределен. Он должен быть результатом сопоставления их результативности в каждой конкретной ситуации, требующей, с точки зрения потенциального планировщика, государственного вмешательства.

¹ Соответствующий закон был принят в 2014 г. (Федеральный закон от 28 июня 2014 г. № 172-ФЗ «О государственном стратегическом планировании»).

² Заметим, что по этому поводу существует альтернативная позиция, согласно которой рынок вполне справляется с обеспечением производства подобных благ (см., например: Holcombe, 2004).

³ Например, Г Саймон, говоря об оппортунизме как характеристике Homo psychologies, ссылается на Дж. Мэдисона, писавшего в 1788 г.: «Как есть некая греховность в роде человеческом, требующая определенной степени осмотрительности и недоверия, так есть и другие качества человеческой природы, оправдывающие определенную долю уважения и доверия» (Simon, 1985. Р. 303). Очевидно, такого рода суждения можно (при тщательном поиске) обнаружить и в гораздо более ранних текстах...

⁴ Между контрактами и организациями нет непреодолимой границы. Одна из теорий фирмы представляет ее как сеть контрактов (Cheung, 1983), а каждый контракт на время своего исполнения формирует (виртуальную) организацию (Тамбовцев, 1996).

⁵ «Менеджеров» в широком смысле, включая госчиновников, кто вводит непродуманные «индикаторы результативности».

⁶ «Сущность плана именно в том и состоит, что он должен показать не только то, чего нужно достичь в конечном счете, но также показать, как это сделать, каковы рычаги выполнения плана и как должно развертываться выполнение во времени и в пространстве» (Куйбышев, 1958. С. 334).

⁷ За исключением такой его разновидности, как самопланирование (см. ниже).

⁸ Оппортунизм возможен, конечно, и со стороны исполнителей плана; здесь ситуация схожа с выполнением заданий внутри фирмы.

⁹ Впрочем, по мнению Р. Ланглуа, фирмы не планируют (Langlois, 1995), правда, лишь в смысле, что не предопределяют полностью своего будущего. Таким свойством, однако, не обладает никакой план. Планирование в кооперативах может быть как коллективным, так и по поручению.

¹⁰ Если «реформаторы» сознательно используют нерелевантный вид планирования, зная о негативных (для объекта планирования) последствиях, то последние нельзя, конечно, считать непредвиденными. Например, четкое объяснение негативных последствий применения директивного планирования результативности в рамках управления по результатам (performance management) было опубликовано (не в виде сложных математических моделей, недоступных для понимания чиновников и политиков, а в чисто текстовой форме) задолго до широкого распространения этого подхода (Кегг, 1975), однако влияния на процесс его внедрения не оказало. Чиновники продолжали и продолжают директивно задавать индикаторы результативности (Hood, 2006) — «хорошие, плохие и ужасные» (Bird et al., 2005). Ограниченные размеры журнальной статьи не позволяют развить эту тему.

Список литературы / References

Глазьев С. Ю. (ред.) (2011). О стратегии развития экономики России. М.: ООН РАН. [Glaziev S. Yu. (ed.) (2011). On the strategy of Russian economy development. Moscow: OON RAS. (In Russian).]

Клейнер Г. Б. (2011). Проблемы стратегического государственного планирования и управления в современной России // Проблемы стратегического государственного планирования и управления в современной России. Материалы круглого стола. Вып. 5. М.: Научный эксперт. С. 5—54. [Kleiner G. В. (2011). Problems of strategic government planning and administration in contemporary Russia. In: Problems of strategic government planning and administration in contemporary Russia. Round-table proceedings. Iss. 5. Moscow: Nauchnyi Ekspert, pp. 5—54. (In Russian).]

Куйбышев В. В. (1958). О второй пятилетке. Доклад на XVII конференции ВКП(б). М.: Госкомиздат. [Kuibyshev V. V. (1958). On the second five-year plan. Presentation at XVII conference of VKP(b). Moscow: Goskomizdat. (In Russian).]

Полтерович В. M. (2015). О формировании системы национального планирования в России // Журнал Новой экономической ассоциации. № 2. С. 237—242. [Polterovich V. М. (2015). On the formation of national planning system in Russia. Zhurnal Novoi Ekonomicheskoi Assotsiatsii, No. 2, pp. 237—242. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (1996). К типологии контрактов // Экономика и математические методы. Т. 32, № 3. С. 152 — 160. [Tambovtsev V. L. (1996). То the typology of contracts. Ekonomika і Matematicheskie Metody, Vol. 32, No. 3, pp. 152—160. (In Russian).]

Achrol R. S., Gundlach G. T. (1999). Legal and social safeguards against opportunism in exchange. Journal of Retailing, Vol. 75, No. 1, pp. 107—121.

Ajzen I. (1991). The theory of planned behavior. Organizational Behavior and Human Decision Processes, Vol. 50, No. 2, pp. 179—211.

Anderson E. (1988). Transaction costs as determinants of opportunism in integrated and independent sales forces. Journal of Economic Behavior and Organization, Vol. 9, No. 3, pp. 247-264.

Arnstein S. R. (1969). Ladder of citizen participation. Journal of American Institute of Planners, Vol. 35, No. 4, pp. 216—224.

Arvey R. D., Murphy K. R. (1998). Performance evaluation in work settings. Annual Review of Psychology, Vol. 49, pp. 141 — 168.

Bevan G., Hood C. (2006). What's measured is what matters: Targets and gaming in the English public health care system. Public Administration, Vol. 84, No. 3, pp. 517-538.

Bird S. M., Cox D., Farewell V. Т., Goldstein H., Holt Т., Smith P. C. (2005). Performance indicators: Good, bad, and ugly. Journal of the Royal Statistical Society: Series A (Statistics in Society), Vol. 168, No. 1, pp. 1—27.

Bohte J., Meier K. J. (2000). Goal displacement: Assessing the motivation for organizational cheating. Public Administration Review, Vol. 60, No. 2, pp. 173 — 182.

Brinckmann J., Grichnik D., Kapsa D. (2010). Should entrepreneurs plan or just storm the castle? A meta-analysis on contextual factors impacting the business planning-performance relationship in small firms. Journal of Business Venturing, Vol. 25, No. 1, pp. 24-40.

Chalmers J. M. R., Dann L. Y., Harford J. (2002). Managerial opportunism? Evidence from directors' and officers' insurance purchases. Journal of Finance, Vol. 57, No. 2, pp. 609-636.

Cheung S. N. S. (1983). The contractual nature of the firm. Journal of Law and Economics, Vol. 26, No. 1, pp. 1-21.

Commons J. R. (1931). Institutional economics. American Economic Review. Vol. 21, No. 3, pp. 648-657.

Dolan R. J., Dayan P. (2013). Goals and habits in the brain. Neuron, Vol. 80, No. 2, pp. 312-325.

Eisenhardt К. М. (1989). Agency theory: An assessment and review. Academy of Management Review, Vol. 14, No. 1, pp. 57 —74.

Foss K._t Foss N. J., Väzquez X. H. (2006). 'Tying the manager's hands': Constraining opportunistic managerial intervention. Cambridge Journal of Economics, Vol. 30, No. 5, pp. 797-818.

Gabris G. Т., Mitchell K. (1988). The impact of merit raise scores on employee attitudes: The Matthew effect of performance appraisal. Public Personnel Management, Vol. 17, No. 4, pp. 369-386.

Gerrish E. (2015). The impact of performance management on performance in public organizations: A meta-analysis. Public Administration Review, Vol. 76, No. 1, pp. 48—66.

Gibbons R. (1998). Incentives in organizations. Journal of Economic Perspectives, Vol. 12, No. 4, pp. 115-132.

Gollwitzer P. M., Fujita K., Oettingen G. (2004). Planning and the implementation of goals. In: R. F. Baumeister, К. D. Vohs (eds.). Handbook of self-regulation: Research, theory, and applications. New York: Guilford Press, pp. 211—228.

Habermas J. (1987). The theory of communicative action II. Lifeworld and the system. Boston: Beacon Press.

Harrison M. (2011). Forging success: Soviet managers and accounting fraud, 1943—1962. Journal of Comparative Economics, Vol. 39, No. 1, pp. 43—64.

Haslem B. (2005). Managerial opportunism during corporate litigation. Journal of Finance, Vol. 60, No. 4, pp. 2013-2041.

Healey P. (1992). Planning through debate: The communicative turn in planning theory. Town Planning Review, Vol. 63, No. 2, pp. 143 — 162.

Holcombe R. G. (2004). Government: Unnecessary but inevitable. Independent Review, Vol. 8, No. 3, pp. 325-342.

Holmstrom В. (1979). Moral hazard and observability. Bell Journal of Economics, Vol. 10, No. 1, pp. 74-91.

Holmstrom В., Milgrom P. (1991). Multitask principal—agent analyses: Incentive contracts, asset ownership, and job design. Journal of Law, Economics, and Organization, Vol. 7, Special Issue, pp. 24—52.

Hood C. (2006). Gaming in targetworld: The targets approach to managing British public services. Public Administration Review, Vol. 66, No. 4, pp. 515—521.

Innes J. E. (1996). Planning through consensus building: A new view of the comprehensive planning ideal. Journal of the American Planning Association, Vol. 62, No. 4, pp. 460-472.

Innes J. E., Booher D. E. (2004). Refraining public participation: Strategies for the 21^st century. Planning Theory and Practice, Vol. 5, No. 4, pp. 419—436.

Irvin R. A., Stansbury J. (2004). Citizen participation in decision making: Is it worth the effort? Public Administration Review, Vol. 64, No. 1, pp. 55 — 65.

Jackson A. (2002). Gaming of performance indicators: A classification related to impact. In: A. Neely, A. Walters (eds.). Performance Management Association 2002 conference proceedings. Boston: PMA, pp. 723—727.

Jap S. D., Anderson E. (2003). Safeguarding interorganizational performance and continuity under ex post opportunism. Management Science, Vol. 49, No. 12, pp. 1684-1701.

Jap S. D., Robertson D. C., Rindfleisch A., Hamilton R. (2013). Low-stakes opportunism. Journal of Marketing Research, Vol. 50, No. 2, pp. 216—227.

John G. (1984). An empirical investigation of some antecedents of opportunism in a marketing channel. Journal of Marketing Research, Vol. 21, No. 3, pp. 278—289.

Kerr S. (1975). On the folly of rewarding A, while hoping for B. Academy of Management Journal, Vol. 18, No. 4, pp. 769—783.

Laffont J.-J. (1990). Analysis of hidden gaming in a three-level hierarchy. Journal of LaWj Economics and Organization, Vol. 6, No. 2, pp. 301—324.

Laffont J.-J., Rochet J.-C. (1997). Collusion in organizations. Scandinavian Journal of Economics, Vol. 99, No. 4, pp. 485 — 495.

Lane M. В. (2005). Public participation in planning: An intellectual history. Australian Geographer, Vol. 36, No. 3, pp. 283-299.

Langlois R. (1995). Do firms plan? Constitutional Political Economy, Vol. 6, No. 3, pp. 247-261.

Lee D.-J. (1998). Developing international strategic alliances between exporters and importers: The case of Australian exporters. International Journal of Research in Marketing, Vol. 15, No. 4, pp. 335—348.

Linz S. J. (1988). Managerial autonomy in Soviet firms. Soviet Studies, Vol. 40, No. 2, pp. 175-195.

Lowe Т., Wilson R. (2015). Playing the game of outcomes-based performance management. Is gamesmanship inevitable? Evidence from theory and practice. Social Policy and Administration: [online version]. December 27, doi: 10.1111/spol.12205

Macneil I. R. (1981). Economic analysis of contractual relations: Its shortfalls and the need for a "rich classificatory apparatus". Northwestern University Law Review, Vol. 75, No. 6, pp. 1018-1063.

Mannion R., Braithwaite J. (2012). Unintended consequences of performance measurement in healthcare: 20 salutary lessons from the English National Health Service. Internal Medicine Journal, Vol. 42, No. 5, pp. 569—574.

Milgrom P. (1988). Employment contracts, influence activities, and efficient organization design. Journal of Political Economy, Vol. 96, No. 1, pp. 42—60.

Milgrom P., Roberts J. (1988). An economic approach to influence activities in organizations. American Journal of Sociology, Vol. 94, Supplement, pp. S154—S179.

Nienhuis I., van Dijk Т., de Roo G. (2011). Let's collaborate! But who's really collaborating? Individual interests as a leitmotiv for urban renewal and regeneration strategies. Planning Theory and Practice, Vol. 12, No. 1, pp. 95 — 109.

Padoa-Schioppa C. (2013). Neuronal origins of choice variability in economic decisions. Neuron, Vol. 80, No. 5, pp. 1322-1336.

Pearce J. L., Perry J. L. (1983). Federal merit pay: A longitudinal analysis. Public Administration Review, Vol. 43, No. 4, pp. 315 — 325.

Pezzulo G. (2008). Coordinating with the future: The anticipatory nature of representation. Minds and Machines, Vol. 18, No. 2, pp. 179—225.

Pollitt C., Hupe P. (2011). Talking about government: The role of magic concepts. Public Management Review, Vol. 13, No. 5, pp. 641 — 658.

Radnor Z. (2008). Muddled, massaging, manoeuvring or manipulated?: A typology of organisational gaming. International Journal of Productivity and Performance Management, Vol. 57, No. 4, pp. 316—328.

Reny Ph. J. (2001). Arrow's theorem and the Gibbard—Satterthwaite theorem: A unified approach. Economics Letters, Vol. 70, No. 1, pp. 99 — 105.

Roberts J. (2010). Designing incentives in organizations. Journal of Institutional Economics, Vol. 6, No. 1, pp. 125 — 132.

Rokkan A. I., Heide J. В., Wathne К. H. (2003). Specific investments in marketing relationships: Expropriation and bonding effects. Journal of Marketing Research, Vol. 40, No. 5, pp. 210-224.

Ross S. A. (1973). The economic theory of agency: The principal's problem. American Economic Review, Vol. 63, No. 2, pp. 134—139.

Rouse J. (1993). Resource and performance management in public sector organizations. In: I. Kester, C. Painter, C. Barnes (eds.). Management in the public sector. London: Chapman Hall, pp. 59—76.

Sager T. (1999). Manipulation in planning: The social choice perspective. Journal of Planning Education and Research, Vol. 19, No. 2, pp. 123 — 134.

Schatzberg J., Stevens D. (2008). Public and private forms of opportunism within the organization: A joint examination of budget and effort behavior. Journal of Management Accounting Research, Vol. 20, No. 1, pp. 59—81.

Simon H. A. (1985). Human nature in politics: The dialogue of psychology with political science. American Political Science Review, Vol. 79, No. 2, pp. 293—304.

Smith Р. (1995). On the unintended consequences of publishing performance data in the public sector. International Journal of Public Administration, Vol. 18, No. 2/3, pp. 277-310.

Tirole J. (1986). Hierarchies and bureaucracies: On the role of collusion in organizations. Journal of Law, Economics, and Organization, Vol. 2, No. 2, pp. 181—214.

Vafat K. (2010). Opportunism in organizations. Journal of Law, Economics and Organization, Vol. 26, No. 1, pp. 158 — 181.

Wathne K. H._t Heide J. B. (2000). Opportunism in interfirm relationships: Forms, outcomes, and solutions. Journal of Marketing, Vol. 64, No. 4, pp. 36—51.

Webber M. M. (1983). The myth of rationality: Development planning reconsidered. Environment and Planning B: Planning and Design, Vol. 10, No. 1, pp. 89—99.

Williamson О. E. (1975). Markets and hierarchies: Analysis and antitrust implications. New York: Free Press.

Williamson О. E. (1979). Transaction-cost economics: The governance of contractual relations. Journal of Law and Economics, Vol. 22, No. 2, pp. 233—261.

Williamson О. E. (1985). The economic institutions of capitalism. New York: Free Press.

Williamson О. E. (1993). Opportunism and its critics. Managerial and Decision Economics, Vol. 14, No. 2, Special Issue: Transactions costs economics, pp. 97—107.