Кризис институтов политической конкуренции, интернет и коллаборативная демократия

В. М. Полтерович

В 1973 г. по инициативе 3. Бжезинского и Д. Рокфеллера была создана Трехсторонняя комиссия, которая поставила перед собой задачу расширить сотрудничество между странами Северной Америки (США и Канадой), Западной Европы и Японией. В декларации исполнительного комитета комиссии подчеркивалось, что это сотрудничество должно быть выгодно другим странам «независимо от их политических систем или уровня развития»¹. Один из первых докладов комиссии, подготовленный известными исследователями (в том числе С. Хантингтоном), был посвящен кризису демократии. «Жизнеспособна ли ныне существующая политическая демократия?» — таков основной вопрос исследования; дезинтеграция общественного устройства, распад социальной дисциплины, слабость лидеров и отчуждение граждан — вот что беспокоило авторов этой работы (Crozier et al., 1975. Р. 2).

Проведенный в докладе анализ показал, что трудности демократического правления, возникшие к тому времени в Европе и США, существенно отличались по своей природе. Европейские правительства вынуждены были реагировать на быстро возраставшую сложность экономических и социальных задач, вызванную интенсивной трансформацией рынков и технологий, социальных и экономических связей, социально-психологических и культурных установок; они едва справлялись с этими задачами. Хантингтон, автор главы, посвященной США, сделал акцент на снижении уровня доверия граждан к правительству и другим общественным институтам, включая институт президентства. Он отмечал снижение уровня участия граждан в голосовании при одновременном увеличении числа митингов, собраний и демонстраций. Требования равенства независимо от знаний, опыта, занимаемой позиции или богатства ведут к «демократическому хаосу». Демократия стремится сделать правительство менее властным и более активным, расширить его функции и урезать полномочия — в этом, по мнению Хантингтона, основное противоречие, которое должно быть разрешено (Crozier et al., 1975). Автор отмечал поляризацию взглядов, особенно по проблемам расовой и гендерной дискриминации и страхования здоровья, и неспособность партий выразить стремления избирателей. Они все более склонны голосовать за конкретного кандидата, а не за ту или иную партию, и все большая их часть относят себя к независимым.

Хантингтон даже говорил о закате партийной системы и ставил вопрос: «Возможно ли демократическое правление без политических партий?» (Crozier et al., 1975. Р. 91). Его главный вывод: основной причиной трудностей демократического правления стал «избыток демократии», поэтому необходима «большая степень умеренности в демократии» (Crozier et al., 1975). Необходимо придать больший вес экспертному мнению, опыту, таланту, ограничить сферу действия демократических процедур и не допускать маргинальные группы населения к политической деятельности.

Ниже будут приведены данные, демонстрирующие, что ряд кризисных тенденций, отмеченных Хантингтоном, наблюдаются уже не только в США, но и в других странах Запада. История подтверждает тезис Хантингтона о том, что прямолинейные требования равенства, не принимающие во внимание опыт и экспертное знание, ведут к снижению эффективности управления и, как следствие, к падению доверия избирателей к политическим лидерам и институтам.

Однако существуют и другие механизмы, порождаемые политической конкуренцией и приводящие к деградации демократии. Ниже будут рассмотрены два из них. Первый механизм, особенно характерный для мажоритарных демократий, приводит к тому, что отбираемые демократической системой решения не обязательно поддерживаются большинством избирателей. Второй механизм в нынешних культурных условиях ведет к деградации моральных норм в политике: он обусловливает трудности в отборе достойных лидеров и падение эффективности государственных институтов. Из-за действия указанных механизмов в условиях широкого распространения интернета ослабляется контроль политической деятельности, интенсифицируется популистская активность независимых групп и партийных лидеров, ведущая к охлократизации политической системы.

После анализа причин и механизмов кризиса демократических систем в статье рассматриваются принимаемые западными правительствами меры по противодействию кризису. Показано, что практически все они ведут к постепенному замещению конкуренции механизмами сотрудничества между гражданами и между политическими партиями². На основе полученных результатов предлагается концепция коллаборативной демократии, постепенное формирование которой позволило бы преодолеть кризис. В заключение обсуждается проблема совершенствования российских политических институтов.

Кризис современной демократии

Многие социологи и политологи признают, что современные западные политические системы испытывают глубокий кризис (см.: Foa, Mounk, 2017). Кризис проявляется, с одной стороны, в недоверии к политическим институтам, снижении уровня участия избирателей в легальном политическом процессе, в возрастающей поддержке популистских партий, а с другой — в активизации протестных деструктивных движений, таких как «желтые жилеты» или «Захвати Уолл-стрит».

Снижение уровня участия

Согласно Отчету о мировом развитии 2017 г., опубликованному Всемирным банком (World Bank, 2017), за 25 лет уровень участия граждан в выборах сократился в среднем по широкому кругу стран на 10%. При этом падение характерно как для стран с развитой, так и развивающейся экономикой. В европейских странах с «установившейся демократией» средний уровень участия составлял около 85% в 1961 — 1970 гг. и немногим более 70% в 2011—2015 гг. Для посткоммунистических европейских стран (включая Россию) уровень участия снизился с 77% в 1981 — 1990 гг. до 57% в 2011—2015 гг. (Solijonov, 2016). В США уровень участия в выборах в представительные органы существенно упал еще в начале XX в. и с тех пор остается в основном в пределах 37—50%, что существенно ниже, чем в большинстве развитых стран³.

Известный политический деятель, бывший премьер-министр Бельгии И. Летерм писал: «Снижение явки избирателей сигнализирует о глубоких проблемах, стоящих сегодня перед демократиями. Более низкая явка демонстрирует, что меньшее количество граждан считает выборы главным инструментом легитимизации контроля политических партий над принятием политических решений. Это может даже свидетельствовать о том, что граждане в меньшей степени заинтересованы в политических партиях как основных органах демократического представительства» (Solijonov, 2016. Р. 9; здесь и далее, если не указано иное, перевод мой. — В. П.).

Падение доверия к политическим институтам

Как показано в работе К. Гел и М. Портера (Gehl, Porter, 2017), доверие американцев к средствам массовой информации в течение 40 лет почти монотонно снижалось. В 1976 г. доля опрошенных, объявивших об очень высоком или достаточно высоком уровне доверия, составляла 72%, а в 2016 г. — всего 32%. Уровень доверия граждан США правительству составлял 75% в 1960 г., а в 1980 г. был ниже 30%. В дальнейшем он колебался между 25 и 50%, оказавшись в 2015 г. чуть выше 25% (Van der Meer, 2017).

Доверие к Европейскому союзу граждан стран, входящих в его состав, снизилось с 63% в 2007 г. до 53% в 2011 г.; его уровень повысился лишь для Швеции и Финляндии (Armingeon, Ceka, 2014). За тот же период доверие национальным парламентам упало на 7,8% (Armingeon, Guthmann, 2014, Table 2). Данные за более широкий период приведены в работе Ч. Фостера и Дж. Фридена (Foster, Frieden, 2017): уровень доверия ЕС составлял 60% в 2004 г. и всего 36% в 2015. При этом уровень доверия национальным правительствам снизился с 36 до 29%.

Тем не менее в 2016 г. резко возросла доля граждан стран ЕС, положительно относящихся к Европейскому парламенту. В последующие два года она стабилизировалась и составила 32% в 2018 г.; об отрицательном отношении сообщил 21% респондентов. Эти значения, однако, заметно хуже данных за 2007 г. — 39 и 15% соответственно (Eurobarometer, 2018).

Подчеркнем, что, несмотря на падение доверия, в 2018 г. 62% респондентов поддерживали членство их стран в ЕС, против были 25%. Позитивный тренд наблюдается с 2011 г. В 2007 г. поддержка была меньше 58% (Eurobarometer, 2018).

Протестные движения и массовые беспорядки

Увеличение масштаба протестов и интенсивности массовых беспорядков — еще один признак наступившего кризиса. Достаточно упомянуть движение «Захвати Уолл-стрит», начавшееся еще в 2011 г., многочисленные протесты против избрания и политики Д. Трампа, массовые беспорядки в США, спровоцированные гибелью Дж. Флойда. Для Европы характерными примерами являются движение «желтых жилетов» во Франции, демонстрации в Великобритании, связанные с Брекзитом, и многочисленные массовые протесты против миграционной политики в ряде европейских стран.

Причины кризиса

Начиная с 1980-х годов, практически во всех западных странах увеличиваются имущественное неравенство и неравенство доходов. В 1980 г. 10% самых богатых граждан США и Канады получали 34% национального дохода; в 2016 г. их доля выросла до 47%. В Западной Европе прирост был существенно меньше: с 33% в 1980 г. до 37% в 2016 г. При этом в США доля нижних 50% по уровню доходов сократилась более чем с 20% в 1980 г. до 13% в 2016 г., а в Западной Европе — с 23,5 до 22%. В США резко выросло имущественное неравенство: доля 1% наиболее состоятельных граждан составляла 22% в 1980 г. и 39% в 2014 г. И по этому показателю рост в Европе был менее значительным: во Франции 17% в 1980 г. и 23% в 2014 г. (Alvaredo et al., 2018).

Институты государства всеобщего благосостояния не справляются с проблемой неравенства, которая усугубляется вследствие замедления экономического роста⁴. Увеличение неравенства порождает социальную напряженность; ряд авторов называют этот фактор одной из непосредственных причин кризиса демократии (Uslaner, 2011).

В статье С. Джей и соавторов (Jay et al., 2019) подчеркивается связь роста неравенства и активизации правого популизма. Эконометрические расчеты, представленные в работе Я. Алгана и соавторов (Algan et al., 2017), показывают, что в результате экономического кризиса 2007—2009 гг. снизился уровень доверия граждан к ЕС и увеличилось число приверженцев популистских радикальных партий. Однако глубинные причины наблюдаемого кризиса демократии коренятся в самом механизме политической конкуренции.

Политическая конкуренция, как и экономическая, — важнейший механизм организации управления обществом, более двух столетий способствовавший его развитию. Но в последние десятилетия партийные войны все в большей мере становятся тормозом общественного прогресса на Западе, особенно в странах так называемой мажоритарной демократии. Межпартийная конкуренция обусловливает материальные издержки на содержание партийного аппарата и выборные кампании. Более важно, что этот механизм, который на начальных этапах развития дал большую свободу выбора, в условиях современных западных стран, скорее, ограничил ее: избирателю предлагают присоединиться к одной из партийных программ, даже если он не согласен со значительной частью каждой из них. Этот недостаток проявляется особенно сильно при малом числе партий. В результате могут возникать ситуации, когда та или иная альтернатива поддерживается большинством избирателей, но отвергается в результате голосования.

Пусть, например, в обществе из 100 человек каждый является членом одной из двух партий. Партия 1 состоит из 40 членов, и все они голосуют за альтернативу А, а партия 2 состоит из 60 человек, причем 25 из них голосуют за альтернативу А, а 35 — за Б. Предположим, что фракции в парламенте по численности соотносятся как 4 к 6. В соответствии с внутрипартийным голосованием членов партии 2 побеждает альтернатива Б, которая принимается при голосовании в парламенте по правилу большинства, поскольку каждый парламентарий подчиняется партийной дисциплине. Но на самом деле большинство — 65 человек из 100 — предпочитают альтернативу А.

Альтернатива, за которую выступает большинство избирателей, может вообще не появиться в повестке дня на национальном уровне. Пусть в стране имеются три партии, членами каждой из них состоят около трети избирателей. Каждая партия выдвинула свое предложение по некоторому вопросу, поддержанное 60% ее членов. Возможно, что 40% в каждой партии выступают за четвертую альтернативу. Именно она выиграла бы на референдуме, однако в системе межпартийной конкуренции эта альтернатива даже не будет обсуждаться в парламенте. Подобные коллизии дестимулируют избирателя.

Отмеченный недостаток межпартийной конкуренции усугубляется в результате дуополизации политического рынка. Гел и Портер (Gehl, Porter, 2017) видят основной порок американской политической системы в том, что она является аналогом дуопольного рынка с очень высоким барьером входа. В таких условиях партии-дуополисты могут не искать решения проблем, стоящих перед обществом, достаточно «убедить рядового избирателя выбрать их как «меньшее из двух зол».

Процесс дуополизации характерен для мажоритарных демократий и близких к ним систем, где отсутствует антимонопольное законодательство применительно к политическому рынку. В представительных демократиях подобная тенденция законодательно предотвращена.

Использование правила простого большинства таит в себе угрозу принятия решений за счет незначительного преимущества, сопоставимого с ошибкой подсчета голосов. Это может усугубить кризис. Избрание Трампа и Брекзит — характерные примеры.

Еще один механизм, порождающий деградацию современной демократии, связан с так называемой проблемой «грязных рук». Автор этого термина М. Волцер отталкивался от тезиса Макиавелли, согласно которому политик должен «учиться быть плохим», поскольку принятие многих политических решений, казалось бы во имя общего блага, связано с нарушением моральных норм (Walzer, 1973). Проблеме соотношения политики и морали посвящены многочисленные исследования (De Wijze, 2018; Tillyris, 2019). Особое внимание исследователей привлекает проблема того, насколько неизбежно и оправдано нарушение политиками принципов морали в современных демократиях. Политический философ С. Де Вийзе, многие годы занимающийся близкими проблемами, приходит к следующему выводу: «Демократия... должна будет реагировать на морально проблемные ситуации, и порой это потребует нарушения базовых демократических принципов. Политики в условиях демократии, будь то лица, действующие самостоятельно или в качестве членов комитета или законодательного органа, неизбежно запачкают свои руки из лучших побуждений и при этом должны будут признать свою долю „морального загрязнения"» (De Wijze, 2018. Р. 6).

Есть основания предполагать, что проблема не сводится к фиксированной доле «морального загрязнения» и что демократическая система при недостаточно высоком уровне массовой культуры создает определенные предпосылки для формирования механизма, ведущего к деградации моральных норм и снижению эффективности политических решений. Поясним, о чем идет речь.

Тот факт, что политическая деятельность требует отклонений от общепринятой морали, должен резко снизить привлекательность карьеры в сфере политики. Косвенно это подтверждается результатами недавнего социологического опроса граждан США: 90% респондентов не хотели бы, чтобы их дети стали политиками. В 1995 г. такой ответ дали около 70% опрошенных⁵. Один из авторов этого исследования Дж. Поуп интерпретирует полученные результаты как следствие неуважения к политической деятельности⁶. Вероятно, многие из тех, кто потенциально способен выбирать эффективные решения, отказываются от политической карьеры, уступая место индивидам, не слишком страдающим угрызениями совести.

Сам по себе этот факт мог бы приводить к установлению «равновесных», хотя и низких уровней морали в политике и эффективности системы управления. Однако политическая конкуренция порождает механизм деградации, о которой свидетельствуют приведенные выше цифры. Коренная причина состоит в том, что политическая конкуренция, как и экономическая, не соответствует золотому правилу нравственности. Инструментом конкуренции оказывается диффамация — распространение сведений, порочащих политического деятеля. Выигрывающие стратегии предвыборных кампаний нередко базируются на заведомо невыполнимых обещаниях. При снижении избирательных цензов увеличивается число неквалифицированных избирателей, легко поддающихся подобным соблазнам. Цинизм, низкие моральные качества оказываются едва ли не типичными характеристиками успешных игроков. Неудивительно, что многие из них впоследствии подвергаются судебным преследованиям за те или иные преступления. Политика выглядит «грязным делом» уже на этом этапе, отталкивая избирателей (Van Elsas et al., 2020). В такой ситуации естественно предположить, что действующих политиков обыгрывают те, кто менее стеснен моральными ограничениями, а значит, возникает процесс постепенной деградации политической системы, ведущий к кризису.

До недавнего времени политическая конкуренция фактически контролировалась средствами массовой информации, что в развитых странах ограничивало (хотя и далеко не совершенным образом) возможности политиков манипулировать массами и пренебрегать моралью. Относительно небольшое число газет и телевизионных компаний с самого начала создавались как органы одной из ведущих партий. Большинство других масс-медиа были вынуждены присоединяться к ним в процессе конкуренции вследствие фундаментальной особенности спроса на информацию: индивид предпочитает информационные материалы, подтверждающие уже сложившуюся у него точку зрения (Flaxman et al., 2013). Средства массовой информации служили определенным барьером для непроверенных обвинений независимо от того, справедливы они или нет: слишком велики были риски административного давления и судебных издержек в случае обращения оскорбленного политика в суд. Но ситуация меняется по мере распространения интернета.

Использование интернета резко снизило возможности элиты контролировать потоки информации и тем самым раздвинуло границы допустимых приемов политической борьбы. Конкурирующие партии оказались заинтересованными не столько в обосновании предлагаемых ими решений важнейших общественных проблем, сколько в подрыве доверия к конкурентам. У «несистемных» политических деятелей появилась возможность обойти конкурентов, непосредственно обратившись к «рядовому» (и, значит, не слишком квалифицированному) избирателю⁷. Происходит охлократизация политической системы⁸, что ведет к интенсификации политических войн и резкому увеличению издержек западных политических систем.

Партийная политическая система дезинтегрирует общество. Она все в большей мере обретает признаки охлократии, выдвигая на высшие государственные посты людей, не обладающих необходимыми профессиональными знаниями и человеческими качествами, но по тем или иным причинам пользующимися популярностью (актеров, спортсменов, журналистов). Как отмечалось выше, развитие информационных технологий способствовало резкой интенсификации этой тенденции. Ослаблен контроль не только за содержанием агитационных текстов, но и за выдвижением партийных лидеров (Jungherr et al., 2019). В 2016 г. и Д. Трамп, и его соперница X. Клинтон прибегали к рекламной технологии микротаргетинга, предусматривающей специальную рекламу (тексты, выступления) для отдельных групп избирателей, выделенных методами психографического анализа на основе данных, собранных в сетях (Borgesius et al., 2018).

Процесс моральной деградации политической элиты наблюдается в западных демократиях уже в течение многих лет. Диффамация, нередко подкрепляемая снимками «с места событий» и фотографиями документов, стала стандартным средством и политической борьбы, и бытового развлечения. Цифровая сплетня вовлекла в политический процесс массу людей, не обладающих достаточными знаниями для обоснованного выбора между возникающими альтернативами. Недостаточный уровень общей культуры и тщеславное стремление стать вровень со знаменитостями привело к внедрению в массовое сознание презентизма. Стандартное в прошлом поведение и даже выдающиеся достижения многолетней давности оказываются преступными в рамках сегодняшних норм, и это рассматривается как основание для осуждения и наказания прославленных персонажей. Колумб в глазах протестующей толпы — уже не великий мореплаватель, а преступник, инициировавший уничтожение американских индейцев⁹. Администраторы среднего уровня, опасаясь обвинений в свой адрес и падения спроса на услуги возглавляемых ими учреждений, прибегают к репрессиям по отношению к обвиненным толпой сотрудникам, не дожидаясь судебных решений¹⁰. В таком контексте обвинения конкурентов в расизме или неподобающем отношении к женщинам становятся стандартными инструментами политической борьбы.

Интернет-сети формируют спрос на информацию, и в соответствии с логикой рынка пресса ориентируется на интернет. Известная журналистка Б. Вейс писала, что Твиттер «стал редактором последней инстанции» для газеты «Нью-Йорк Таймс»¹¹.

Тот факт, что коллективные акции протеста рассматриваются как естественная и конструктивная составляющая современной демократической системы, означает признание ее принципиального порока — неспособности вырабатывать консенсусные решения. А масштаб подобных акций в США, Франции, Великобритании и в ряде других западных стран свидетельствует о подлинном кризисе демократии.

Делиберативная демократия

Несовершенство механизма политической конкуренции послужило стимулом для разработки альтернативных теорий демократии. На наш взгляд, наиболее содержательной из них является концепция делиберативной демократии, предложенная в 1980 г. Дж. Бессетом. Ее варианты разрабатывали Ю. Хабермас, Дж. Дьюи, К. Санстейн, Ж. Коэн и другие философы и социологи (Линде, 2015; Floridia, 2013). В ее основе лежит тезис о том, что основные решения общественной значимости должны приниматься в результате их совместного обсуждения властью и гражданским обществом.

В работе А. Флоридиа (Floridia, 2013) концепция делиберативной демократии сопоставляется с концепцией демократии участия, ставшей популярной еще в 1960-х годах¹². Флоридиа отмечает, что в отличие от делиберативной демократии, рассматривающей процесс обсуждения как часть демократической процедуры принятия решений, демократия участия настаивает на непосредственном принятии решений самими гражданами¹³, причем отвергает представительную демократию. Фактически речь идет о разновидности анархизма с характерными для него утопическими конструкциями¹⁴.

Флоридиа, ссылаясь на Бессета, формулирует, как он полагает, основной тезис концепции делиберативной демократии: «Формирование коллективной воли не должно сводиться к непосредственной, прямой регистрации индивидуальных волеизъявлений, а осуществляться в процессе рациональной, аргументированной и информированной общественной разработки», поскольку демократический процесс обсуждения и принятия решений неизбежно приводит к изменению первоначальных, непосредственных предпочтений граждан. Политические институты должны обеспечивать этот процесс формирования коллективной воли (Floridia, 2013. Р. 29).

Взгляды сторонников делиберативной демократии нашли практическое применение при разработке институциональных коллаборативных платформ и создании электронных платформ — площадок для обсуждения политических проблем избирателями; в некоторых случаях они предусматривают также участие граждан в процессе принятия решений. Об этом пойдет речь в следующем разделе.

Противодействующие тенденции

Значительная часть элиты западных стран осознает необходимость мер по преодолению кризиса. Так, в программах Дж. Байдена и его соперников внутри демократической партии Э. Уоррен и Б. Сандерса предусмотрены меры по увеличению налогов для богатых¹⁵. Наблюдается ряд тенденций, частично сдерживающих повышение издержек политической конкуренции и интенсификацию политического противостояния.

Во-первых, растет роль парламентских комитетов, в рамках которых сотрудничают представители разных партий (обсуждение и ссылки см. в: Полтерович, 2015)¹⁶. Во-вторых, в ряде западных стран увеличивается как общее число партий, так и число партий, формирующих парламенты и правительства (Лысенко, 2019). Это расширяет возможности выбора для избирателей и повышает шансы на то, что интересы различных групп населения будут учтены. В-третьих, в странах развитой демократии все чаще проводятся референдумы. Так, их среднее число в год по совокупности этих стран равнялось 3,3 за десятилетие 1980 — 1989 гг., а среднее за период 2000—2009 гг. составило уже 12,6 и в дальнейшем продолжало расти (Qvortrup, 2017)¹⁷. Некоторые исследователи неоднозначно относятся к этому инструменту, подчеркивая, что он может использоваться для манипулирования массами. Однако трудно не согласиться с М. Квортрупом (Qvortrup, 2018) в том, что референдумы вынуждают конкурентов смириться с наличием разногласий¹⁸, чтобы снизить социальную напряженность.

В-четвертых, ряд стран проводят эксперименты по внедрению так называемого безусловного (универсального) базового дохода (Hall et al., 2019; Гонтмахер, 2019). Несмотря на очевидные возражения (нехватка бюджетных средств, ослабление стимулов к труду и т. и.) и отсутствие явно удачных попыток, эксперименты продолжаются¹⁹. Весьма вероятно, что эта идея будет постепенно воплощаться в жизнь, прежде всего в странах с высокоразвитой гражданской культурой и высоким средним уровнем доходов, существенно снижая социальную напряженность.

В-пятых, многие страны предпринимают попытки внедрить так называемую е-демократию — систему электронных платформ, обеспечивающих избирателя информацией о партийных программах и предоставляющих возможности обсуждения политических проблем и электронного голосования.

В-шестых, в ряде стран Северной Европы идет масштабная реформа, нацеленная на вовлечение населения в процесс управления общественным сектором на основе сотрудничества (Kekez et al., 2018). Идеи реформы тесно связаны с концепциями коллаборативного управления и коллаборативных платформ. Это направление противодействия кризису, на наш взгляд, наиболее важно.

В литературе предложено несколько вариантов классификации систем е-участия — электронного взаимодействия между гражданами и правительством в процессах управления. Д. Ле Блан (Le Blanc, 2020) предлагает выделить четыре класса систем: информационную, консультативную, коллаборативную и систему формирования повестки дня. Коллаборативными автор называет системы, в рамках которых неправительственные агенты помогают принять решение, исходя из множества альтернатив, предложенных правительством. Однако эффективность таких систем вызывает серьезные сомнения. Как отмечалось выше, успех долгосрочного сотрудничества в принятии социально-экономических решений достигается лишь в том случае, если оно опирается на правило консенсуса. Это возможно только за счет совместного конструирования подходящих альтернатив, а значит, и формирования повестки дня. Именно такие системы взаимодействия следовало бы называть коллаборативными.

В подавляющем большинстве случаев электронные платформы создавались для того, чтобы упростить процедуру представления гражданами предложений по тем или иным вопросам и участие в голосовании. Процедуры принятия решений, по существу, оставались неизменными, вынесенными за пределы электронной сети. Е-демократия должна была повысить уровень участия. Исследования показывают, однако, что существенно продвинуться в решении этой задачи пока не удалось. Так, в заключении статьи, посвященной обзору исследований по указанной проблеме, читаем: «Оптимистические ожидания в отношении оживления гражданской активности и политического участия, которые лежали в основе многих инициатив в области электронного участия в развитых странах в начале XXI в., в целом не оправдались. Участие граждан остается низким, как и доверие к государственным институтам» (Le Blanc, 2020. Р. 28).

Р. Нильсен с соавторами (Nielsen et al., 2020) приходят к аналогичным выводам: «...е-демократия, как она существует сегодня, не оправдала ранних ожиданий. Несмотря на то, что интернет значительно улучшил доступ к информации о принятии политических решений, был слабым или вообще отсутствовал импульс к созданию онлайновой сферы для обсуждения различных идей и совместного принятия решений. Вместо этого обширная коммуникация, которую делает возможным интернет, структурировалась таким образом, что ускорила распространение преднамеренной и непреднамеренной дезинформации» (Nielsen et al., 2020. Р. 356 — 357). Авторы отмечают, что эта неудача — не столько следствие «е»-аспекта электронной демократии, сколько отражает основополагающую взаимосвязь демократии как таковой и культуры принятия решений в общественных институтах. «Наш анализ показывает, что электронное участие не может быть самостоятельным, а должно быть встроено в реальный процесс принятия решений», — пишут исследователи (Nielsen et al., 2020. Р. 358). Механизмы использования электронных платформ совершенствуются, и есть надежда, что эта рекомендация будет учтена.

Электронные платформы следует рассматривать как технические средства, способствующие формированию систем коллаборативного управления. В последние 20 лет такие системы находят все более широкое применение в странах Запада. Их исследованию посвящено значительное число работ. Первое достаточно общее и содержательное определение дано в широко цитируемой статье К. Анселла и А. Гэш (Ansell, Gash, 2008). Коллаборативной они называют систему управления, в рамках которой одно или несколько государственных учреждений напрямую привлекают негосударственных заинтересованных агентов в коллективный процесс принятия решений, являющийся формализованным, делиберативным, ориентированным на достижение консенсуса и направленным на выработку или реализацию государственной политики либо управление общественными программами или активами (Ansell, Gash, 2008). Авторы ссылаются на опыт функционирования 137 подобных систем, существовавших к 2007 г. в разных странах. В более поздней работе Анселл и Гэш связывают реализацию коллаборативного управления с коллаборативными платформами, предлагая следующее определение: «Коллаборативная платформа —  это организация или программа со специальными компетенциями, институтами и ресурсами для содействия созданию, адаптации и успеху проектов или сетевой деятельности, основанных на сотрудничестве» (Ansell, Gash, 2018. Р. 16).

Введенное таким образом понятие коллаборативной платформы непосредственно не связано с использованием интернета, однако фактически современные институциональные платформы предполагают возможность электронного взаимодействия. При этом сочетание кол-лаборативных институтов и электронных платформ оказывается нетривиальной задачей, требуя разработки формальных правил взаимодействия, материальных затрат и новых навыков у участников (Besson, Rowe, 2012). Существенным препятствием может оказаться низкий уровень доверия участников друг к другу: в рамках виртуальных контактов для формирования доверия может потребоваться значительное время (Hoch, Dulebohn, 2017). Несмотря на это, происходит быстрое распространение виртуальных коллективов во всех сферах производства и управления. В работе Дж. Дюлебона и Дж. Хох (Hoch, Dulebohn, 2017) приводится результат опроса 3000 менеджеров из 100 стран: 40% занятых в их организациях тратят не менее половины своего времени на работу в виртуальных коллективах, причем 77% этих коллективов включают представителей разных государств.

Опыт функционирования коллаборативных платформ на основе интернета быстро накапливается. Не вызывает сомнений, что в течение ближайших 10—20 лет в развитых странах они станут доминирующим инструментом принятия государственных решений.

Контуры коллаборативной демократии

Теория делиберативной демократии содержит ряд продуктивных идей, которые особенно важны в свете нынешнего кризиса институтов политической конкуренции, однако нуждаются в уточнении. Две проблемы центральные в этой теории: вовлечение граждан в процесс 

управления обществом и достижение консенсуса. Очень важна сама постановка этих проблем, вытекающая из понимания необходимости радикально реформировать сложившуюся систему управления. При этом вполне обоснован отказ от перехода к прямой демократии. Предполагается, что обсуждения будут происходить не только между гражданами, но и между ними и институтами власти. Возникают две важнейшие и связанные друг с другом трудности: сложность организации продуктивного обсуждения между миллионами агентов и необходимость высокого уровня компетентности для эффективного принятия государственных решений. Преодолеть эти трудности невозможно без привлечения экспертов, а значит, распространенный среди делиберативных демократов тезис о полном равенстве граждан теряет смысл.

Принципиальным является вопрос о том, за счет чего возможно достижение консенсуса. В приведенной выше цитате из статьи Флоридиа содержится частичный ответ на него: в процессе обсуждения меняется первоначальное упорядочение агентами альтернатив по их предпочтительности, так что предпочтения сближаются. Можно указать два механизма, в силу которых это происходит. Во-первых, в процессе обсуждения агент получает дополнительную информацию о последствиях, к которым приведет выбор той или иной альтернативы. Во-вторых, он узнает о предпочтениях других граждан. Если участникам свойственны альтруистические мотивы, если они заботятся об общем благе, то такое знание должно сблизить их предпочтения. Эта идея особенно подчеркивалась Ю. Хабермасом²⁰.

Но даже если оба механизма «работают» и сближение происходит, это еще не означает достижения консенсуса. Решающее значение имеет другой механизм, требующий от агентов творческих способностей. Он предполагает конструирование новых компромиссных альтернатив. Опыт функционирования Европейского союза, политическая система которого во многом основана на консенсусе, подтверждает этот тезис.

В ряде случаев можно сформулировать правила принятия решений так, чтобы стимулировать достижение консенсуса, сделав его отсутствие невыгодным для всех участников (Doberstein, 2016).

Правило консенсуса имеет существенный недостаток: оно неустойчиво относительно внешнего влияния. Внешний агент может заблокировать принятие решения, компенсировав одному из участников потери в результате отклонения от консенсусного варианта. Нечто подобное наблюдается во взаимодействиях ЕС и США, использующих страны Восточной Европы для давления на ЕС. Чтобы смягчить этот эффект, целесообразно использовать правила квалифицированного большинства с достаточно высоким пороговым уровнем (скажем, 90%).

Можно заключить, что механизм политической конкуренции все в меньшей мере соответствует современным задачам общественного развития. Тенденции, которые были охарактеризованы как антикризисные, фактически ведут к постепенному смягчению межпартийной конкуренции за счет усиления роли сотрудничества²¹.

На этом пути формируется новая демократическая система, которая должна обеспечивать принятие эффективных решений и предотвращать политические войны за счет ограничения диффамации и максимального учета интересов различных групп населения. Она должна быть защищена не только от трансформации в автократическое или олигархическое правление, но и от превращения в охлократию. Чтобы ускорить ее наметившуюся эволюцию, необходимы масштабные коллективные усилия исследователей и практиков. Здесь мы попытаемся наметить основные принципы нового демократического порядка, которые, на наш взгляд, отражают основные позитивные тенденции развития западных политических институтов, наблюдаемые на фоне кризиса; эти же принципы должны послужить ориентирами при разработке дальнейших реформ.

Представительную систему принятия политических решений мы называем коллаборативной демократией, если она:

• а) обеспечивает избирателям доступ к процессу принятия решений и широкие возможности выбора;
• б) предусматривает принятие решений на основе сотрудничества;
• в) нацелена на поиск эффективных решений, близких к консенсусу;
• г) опирается на экспертные оценки и защищена от превращения в охлократию.

Попытаемся наметить пути выполнения перечисленных, на первый взгляд противоречивых, требований. При этом мы опираемся на проведенный выше анализ и на реальный опыт функционирования политических систем, стремясь продемонстрировать, что предлагаемая конструкция не является утопией. Разумеется, утопично было бы предлагать немедленное внедрение коллаборативной демократии, поскольку ее успех возможен лишь при достаточно высоком уровне человеческого капитала и гражданской культуры; речь идет прежде всего о таких ее характеристиках, как толерантность, обобщенное доверие, альтруизм и коллаборативность (желание и умение взаимодействовать с другими). Ниже обозначены основные направления реформ, которые могли бы приблизить существующие развитые политические системы к коллаборативной демократии.

А. Расширение возможностей выбора для рядового избирателя.

А1. Снижение барьеров для участия новых партий.

А2. Использование пропорциональной избирательной системы с открытыми списками, панашажем²² и «electoral fusion»²³.

АЗ. Создание единой системы делиберативных платформ — дискуссионных площадок для обсуждения политических проблем.

Б. Расширение прямого участия граждан в принятии решений. Б1. Регулярные референдумы по наиболее важным вопросам.

Б2. Широкое использование коллаборативных платформ в процессах принятия государственных решений.

В. Контроль издержек политической конкуренции и поддержание этических норм.

В1. Ужесточение ограничений на объем совокупных затрат на избирательную кампанию и на объем пожертвований.

В2. Совершенствование законодательства о недопущении диффамации в период избирательной кампании; создание комиссии по избирательной этике.

Г. Предотвращение охлократизации и обеспечение эффективности принятия решений.

Г1. Формулирование квалификационных требований к кандидатам на должности во всех системах власти, включая законодательную; создание соответствующих экспертных советов для контроля над выполнением этих требований.

Г2. Создание экспертных советов по оценке предвыборных программ и вопросов, выставляемых на референдумы.

ГЗ. Широкое использование правил принятия решений, близких к устойчивому консенсусу.

Большинство пунктов предлагаемой программы фактически уже обсуждались выше, а некоторые и не требуют дополнительных пояснений. Исключение составляют пункты А2, Г1 и Г2.

Прежде всего необходимо сделать одно замечание общего характера. Выше было показано, что система межпартийной конкуренции находится в глубоком кризисе. Фактически она уже изжила себя и требует радикального реформирования. Анархисты и многие сторонники демократии участия и делиберативной демократии призывают переходить к прямой демократии, а исследования ряда региональных парламентских режимов демонстрируют, что партии не являются необходимым элементом демократической системы (Weeks, 2015)²⁴. Тем не менее, как показывает практика, влияние партий уменьшается не путем их ликвидации, а, напротив, вследствие увеличения их числа при соответствующей организации выборов и процедур принятия решений в парламенте, а также за счет внедрения элементов прямой демократии.

Очевидно, что панашаж и «electoral fusion» не только расширяют возможности выбора для избирателя, но и снижают роль партий как архитекторов программ социально-экономического и политического развития. Кроме того, «electoral fusion» смягчает конкуренцию между партиями, способствуя их сотрудничеству.

Пункты Г1 и Г2 связаны с важной областью политической теории, посвященной технократии и ее соотношению с популизмом и демократией (Bertsou, Caramani, 2020). В этой статье мы ограничимся краткими комментариями.

Включение в процесс принятия решений неквалифицированных участников может иметь негативные последствия. Понимая это, государственные органы не стимулируют или даже препятствуют расширению участия (Le Blanc, 2020. Р. 27). Как и в офлайн-системах, этот недостаток может быть устранен за счет иерархической организации процесса принятия решений. С этой целью по каждому содержательному направлению необходимо создать экспертный совет, включающий представителей правительственных и неправительственных агентов; его состав должен быть одобрен обеими сторонами. Совет должен анализировать выдвигаемые предложения, синтезировать замечания и вырабатывать повестку дальнейшего обсуждения.

Проблемы целесообразности использования экспертов при принятии политических решений и формирования соответствующих механизмов рассмотрены во многих работах (см. обзор в: Holst, Molander, 2019). В статье К. Холст и А. Моландера (Holst, Molander, 2017), обращается внимание на руководство по привлечению экспертов, используемое Европейской комиссией и другими органами ЕС. Согласно этому документу при отборе экспертов следует ориентироваться на их научную квалификацию, оцениваемую публикационной активностью и отзывами коллег. В экспертные комиссии необходимо включать представителей разных научных направлений и предусматривать их взаимодействие с представителями разных групп интересов и гражданского общества (Commission of the European Communities, 2002).

На наш взгляд, должны формироваться постоянно действующие экспертные советы при парламентах и органах исполнительной власти.

В демократическом процессе эксперты не должны навязывать свои предпочтения избирателям. Эксперты нужны не для того, чтобы заменить политиков. Роль экспертов состоит прежде всего в том, чтобы разъяснять избирателям последствия тех или иных решений, предлагаемых партиями или независимыми кандидатами. Кроме того, эксперты должны помогать парламенту и правительственным органам разрабатывать альтернативы, подлежащие одобрению «подавляющим большинством». Подобную функцию в настоящее время выполняют парламентские комитеты. Разумеется, далеко не все общественные проблемы поддаются научному анализу; в этих случаях роль эксперта может ограничиться указанием на их особую сложность. Наконец, формулировка квалификационных требований к претендентам на те или иные должности²⁵ и контроль их выполнения также должны быть функциями экспертов.

Правила выдвижения экспертов в советы и их финансирования должны, насколько это возможно, обеспечивать их независимость от власти.

Еще раз подчеркнем, что предлагаемая концепция коллаборативной демократии и механизмы ее реализации, намеченные выше, основаны на реальном опыте функционирования западных политических систем и на наблюдаемых тенденциях их эволюции. Весьма вероятно, что уже в ближайшем десятилетии мы будем свидетелями становления того или иного варианта коллаборативной демократии в Дании, Норвегии, Швейцарии и ряде других стран Запада. Тем самым будет продолжена наблюдаемая уже в течение многих десятилетий тенденция — замещение механизмов конкуренции механизмами сотрудничества (Полтерович, 2015, 2016, 2018).

О совершенствовании российских политических институтов

России еще предстоит пройти этап обострения политической конкуренции. Однако, опираясь на описанный выше прогноз институционального развития западных систем, можно сократить длительность и издержки этого этапа. Целесообразно постепенно расширять участие граждан в принятии государственных решений, повышать роль экспертных советов, включая их непосредственно в систему управления и обеспечивая независимость экспертов, стремиться конструировать обсуждаемые альтернативы так, чтобы добиться консенсусных решений. Все это, а также увеличение числа партий в парламенте и расширение представительства регионов позволило бы обеспечить развитие российской политической системы, избежав масштабных социальных конфликтов.

¹ http: trilateral.org page 17 faq

² Тезис о том, что в процессе общественного развития роль механизмов власти и конкуренции в экономике, во внутренней и внешней политике постепенно снижается, а роль сотрудничества, напротив, растет, является центральным в теории, предложенной в работах: Полтерович, 2015, 2016, 2018. В настоящей статье показано, что эта тенденция, скорее всего, сохранится, несмотря на кризис.

³ См.: http: www.electproject.org national-1789-present. Уровень участия в выборах 2020 г. был необычно высоким - около 67%.

⁴ См.: https: data.worldbank.org indicator NY.GDP.MKTP.KD.ZG?locations=EU; https: www.macrotrends.net countries USA united-states gdp-growth-rate

⁵ См.: https: www.deseret.com 2020 9 10 21430875 2020-american-family-survey-parents-dont-want-kids-in-politics

⁶ См.: https: www.deseret.com indepth 2020 9 10 21431119 american -family-survey- parents-kids- politicians-brookings- institution-trump -biden-racial-unrest

⁷ В аннотации к статье А. Юнгерра и соавторов (Jungherr et al., 2019. Р. 1) читаем: «В последнее время наблюдается резкое увеличение числа политических субъектов и групп, оспаривающих легитимность существующих политических институтов и средств массовой информации... Эта волна. .. движима цифровыми средствами массовой информации. Цифровые СМИ позволяют внешним претендентам обходить социальные институты, которые структурируют политический дискурс, такие как партии и традиционные СМИ... Цифровые медиа ослабили власть этих институтов, позволив аутсайдерам удерживать экстремальные позиции, которые ранее были бы отфильтрованы или подавлены институтами, структурирующими политический дискурс».

⁸ Проблема вырождения современной демократии в охлократию рассматривается в статье X. Гальвеса (Galvez, 2017).

⁹ https: www.theguardian.com us-news 2020 jul 24 christopher- columbus-statue -removed-chicago- following-protests

¹⁰ См., например: https: time.com 5321130 414-executives-metoo

¹¹ Cm.: https: www.bariweiss.com resignation-letter

¹² Термин «participatory democracy» был введен А. Кауфманом в 1960 г. (Floridia, 2013).

¹³ Флоридиа ссылается на Б. Барбера, предлагавшего включать граждан в состав различных советов и комитетов путем лотереи. Он также отмечает, что в основе широко известной классификации уровней участия, предложенной Ш. Арнштейн (Arnstein, 1969), лежит популистская идея о целесообразности предоставления гражданам права «утверждать свою непосредственную волю» (Floridia, 2013).

¹⁴ Отметим, что в 1990-х годах концепция «демократия участия» фактически возрождается в работах Т. Фотопулоса под названием «инклюзивная демократия».

¹⁵ См.: https: www.kiplinger.com slideshow taxes t055-s001-2020-election -joe-biden-s-tax-plans index.html; https: www.kiplinger.com slideshow taxes t055-s001-2020- election-joe-biden-s-tax- plans index.html

¹⁶ В этой работе, а также в: Полтерович, 2018, показано, что в процессе развития механизма политической конкуренции снижались издержки проигравшей стороны. Отметим, что конкуренция, в которой проигравшие не несут издержек, является, по существу, вариантом сотрудничества.

¹⁷ Следует отметить, что почти половина общего числа референдумов проводится в Швейцарии.

¹⁸ Механизм «for agreeing to disagree».

¹⁹ Например, см.: https: www.dw.com en basic-income- germany-tax- free a-54700872 об эксперименте в Германии. Финансируют этот эксперимент спонсоры.

²⁰ «В коммуникативных условиях открытого для всех и свободного от какого бы то ни было принуждения дискурса свободных и равных участников каждый обязан принимать на себя точку зрения всех других, а тем самым и разделять их само- и миропонимание; из этих перекрещивающихся друг с другом перспектив выстраивается идеально расширенная „Мы“ — перспектива...» (Хабермас, 2001. С. 133). Автор подчеркивает, что сама мораль дает основания для достижения консенсуса и урегулирования конфликтов.

²¹ Отметим, что это соответствует общим закономерностям эволюции механизмов координации (Полтерович, 2018).

²² Система голосования, при которой избиратель может распределить фиксированное заранее число своих голосов между кандидатами из разных партийных списков. Практикуется в Швейцарии (см., например: Buhlmann et al., 2016).

²³ Включение кандидата одновременно в разные партийные списки. Разрешено в Австралии, Италии, Нидерландах, а также при выборах в законодательные собрания некоторых штатов США (Scarrow, 1986; Morse, 2006).

²⁴ В качестве примеров рассматриваются Легислатура штата Небраски в США, Законодательный совет Тасмании в Австралии (до 2020 г. он состоял из независимых кандидатов), Законодательная ассамблея Северо-Западных территорий в Канаде.

²⁵ Это требование может показаться необычным. Стоит, однако, отметить, что членами Еврокомиссии, высшего органа исполнительной власти ЕС, как правило, назначают бывших глав национальных правительств и министров.

Список литературы / References

Гонтмахер Е. (2019). Базовый (безусловный) доход: политэкономический аспект. Экономическая политика. Т. 14. № 3. С. 70—79. [(Gontmakher Е. (2019). Universal basic income: The political economic aspect. Ekonomicheskaya Politika, Vol. 14, No. 3, pp. 70-79. (In Russian).] https: doi.org 10.18288 1994-5124-2019-3-70-79

Линде A. H. (2015). Делиберативная демократия как направление в современной теории демократии: анализ основных подходов. Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. Т. 8, № 1. С. 52—58. [Linde А. N. (2015). Deliberative democracy as a direction in modern democracy theory: An analysis of the main approaches. Problemnyy Analiz i Gosudarstvenno- Upravlencheskoye Proyektirovaniye, Vol. 8, No. 1, pp. 52 — 58. (In Russian).]

Лысенко В. (2019). О допуске политических партий к участию в парламентских выборах: зарубежный опыт. Российский фонд свободных выборов. 24 июня. [Lysenko V. (2019). On the admission of political parties to participate in parliamentary elections: Foreign experience. Rossiyskiy Fond Svobodnykh Vyborov, June 24. (In Russian).] http: www.rfsv.ru education informirovanie o-dopuske-politicheskikh -partii-k-uchastiiu-v- parlamentskikh-vyborakh- zarubezhnyi-opyt

Полтерович В. M. (2015). От социального либерализма — к философии сотрудничества. Общественные науки и современность. № 4. С. 41 — 64. [Polterovich V. М. (2015). From social liberalism towards the philosophy of collaboration. Obshchestvennye Nauki i Sovremennost, No. 4, pp. 41 — 64. (In Russian).]

Полтерович В. (2016). Позитивное сотрудничество: факторы и механизмы эволюции. Вопросы экономики. № И. С. 5—23. [Polterovich V. (2016). Positive collaboration: Factors and mechanisms of evolution. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 5—23. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042- 8736-2016-11-5-23

Полтерович В. M. (2018). К общей теории социально-экономического развития. Часть 2. Эволюция механизмов координации. Вопросы экономики. № 12. С. 77—102. [Polterovich V. М. (2018). Towards a general theory of socio-economic development. Part 2. Evolution of coordination mechanisms. Voprosy Ekonomiki, No. 12, pp. 77—102. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2018-12-77-102

Хабермас Ю. (2001). Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.: Наука. [Habermas J. (2001). The inclusion of the other. Studies in political theory. St. Petersburg: Nauka. (In Russian).]

Algan Y., Guriev S., Papaioannou E., Passari E. (2017). The European trust crisis and the rise of populism. Brookings Papers on Economic Activity, Vol. 48, No. 2, pp. 309 — 400. https: doi.org 10.1353 eca.2017.0015

Alvaredo E, Chancel L., Piketty T., Saez E., Zucman G. (2018). World inequality report 2018. Paris: World Inequality Lab.

Ansell C., Gash A. (2008). Collaborative governance in theory and practice. Journal of Public Administration Research and Theory, Vol. 18, No. 4, pp. 543 — 571. https: doi.org 10.1093 jopart mum032

Ansell C., Gash A. (2018). Collaborative platforms as a governance strategy. Journal of Public Administration Research and Theory, Vol. 28, No. 1, pp. 16 — 32. https: doi.org 10.1093 jopart mux030

Armingeon K., Ceka B. (2014). The loss of trust in the European Union during the great recession since 2007: The role of heuristics from the national political system. European Union Politics, Vol. 15, No. 1, pp. 82 — 107. https: doi.org 10.1177 1465116513495595

Armingeon K., Guthmann K. (2014). Democracy in crisis? The declining support for national democracy in European countries, 2007—2011. European Journal of Political Research, Vol. 53, No. 3, pp. 423-442. https: doi.org 10.1111 1475-6765.12046

Arnstein S. R. (1969). A ladder of citizen participation. Journal of the American Institute of Planners, Vol. 35, No. 4, pp. 216-224. https: doi.org 10.1080 01944366908977225

Bertsou E., Caramani D. (eds.) (2020). The technocratic challenge to democracy. London, New York: Routledge.

Besson P., Rowe F. (2012). Strategizing information systems-enabled organizational transformation: A transdisciplinary review and new directions. Journal of Strategic Information Systems, Vol. 21, No. 2, pp. 103 — 124. https: doi.org 10.1016 j.jsis.2012.05.001

Buhlmann M., Zumbach D., Gerber M., Heidelberger A. (2016). Cherry picking at the 2015 Swiss federal elections: The influence of electoral campaigning on pana-chage and cumulation. Paper presented at the ECPR General Conference, Prague, September 7—10. https: ecpr.eu Filestore PaperProposal 4d62000c-e082-4f6b-b202-84de6e5c3aef.pdf

Borgesius F. Z., Moller J., Kruikemeier S., Fathaigh R. 6., Irion K., Dobber T., de Vreese C. (2018). Online political microtargeting: Promises and threats for democracy. Utrecht Law Review, Vol. 14, No. 1, pp. 82 — 96. https: doi.org 10.18352 ulr.420

Commission of the European Communities (2002). Improving the knowledge base for better policies. Communication from the Commission on the collection and use of expertise by the Commission: Principles and guidelines. COM (2002) 713 final. Brussels.

Crozier M., Huntington S. P., Watanuki J. (1975). The crisis of democracy. New York: New York University Press.

De Wijze S. (2018). The problem of democratic dirty hands: Citizen complicity, responsibility, and guilt. The Monist, Vol. 101, No. 2, pp. 129 — 149. https: doi.org 10.1093 monist onx039

Doberstein C. (2016). Designing collaborative governance decision making in search of a 'collaborative advantage’. Public Management Review, Vol. 18, No. 6, pp. 819-841. https: doi.org 10.1080 14719037.2015.1045019

Eurobarometer (2018). Parlemeter 2018: Taking up the challenge from (silent) support to actual vote. Brussels: EU Publications, https: doi.org 10.2861 886943

Flaxman S., Goel S., Rao J. M. (2013). Ideological segregation and the effects of social media on news consumption. Unpublished manuscript, https: pdfs. semanticscholar.org 768e b9576a9a478c95e 8ed3434ea4752c4098aa7.pdf ?_ ga=2.148732855.1232569661. 1609887108-1229386046. 1605027020

Floridia A. (2013). Participatory democracy versus deliberative democracy: Elements for a possible theoretical genealogy. Two histories, some intersections. Paper presented at the 7^th ECPR General Conference, Sciences Po, Bordeaux, September 4—7. https: ecpr.eu Filestore PaperProposal 71d7f83c-3fe4-4bll-82a2-cl51cd3769f4.pdf

Foa R. S., Mounk Y. (2017). The signs of deconsolidation. Journal of Democracy, Vol. 28, No. 1, pp. 5 — 16. https: doi.org 10.1353 jod.2017.0000

Foster C., Frieden J. (2017). Crisis of trust: Socio-economic determinants of Europeans’ confidence in government. European Union Politics, Vol. 18, No. 4, pp. 511—535. https: doi.org 10.1177 1465116517723499

Gehl K. M., Porter M. E. (2017). Why competition in the politics industry is failing America: A strategy for reinvigorating our democracy. Boston: Harvard Business School.

Galvez J. P. (2017). Democracy in times of ochlocracy. Synthesis Philosophica, Vol. 63, No. 1, pp. 167—178. https: doi.org 10.21464 sp32112

Hall R. P., Ashford R., Ashford N. A., Arango-Quiroga J. (2019). Universal basic income and inclusive capitalism: Consequences for sustainability. Sustainability, Vol. 11, No. 16, article 4481. https: doi.org 10.3390 sulll64481

Hoch J. E., Dulebohn J. H. (2017). Team personality composition, emergent leadership and shared leadership in virtual teams: A theoretical framework. Human Resource Management Review, Vol. 27, No. 4, pp. 678 — 693. https: doi.org 10.1016 j.hrmr.2016.12.012

Holst C., Molander A. (2017). Public deliberation and the fact of expertise: Making experts accountable. Social Epistemology, Vol. 31, No. 3, pp. 235—250. https: doi.org 10.1080 02691728.2017.1317865

Holst C., Molander A. (2019). Epistemic democracy and the role of experts. Contemporary Political Theory, Vol. 18, No. 4, pp. 541 — 561. https: doi.org 10.1057 s41296-018-00299-4

Jay S., Batruch A., Jetten J., McGarty C., Muldoon O. T. (2019). Economic inequality and the rise of far-right populism: A social psychological analysis. Journal of Community and Applied Social Psychology, Vol. 29, No. 5, pp. 418 — 428. https: doi.org 10.1002 casp.2409

Jungherr A., Schroeder R., Stier S. (2019). Digital media and the surge of political outsiders: Explaining the success of political challengers in the United States, Germany, and China. Social Media + Society, April, https: doi.org 10.1177 2056305119875439

Kekez A., Howlett M., Ramesh M. (2018). Varieties of collaboration in public service delivery. Policy Design and Practice, Vol. 1, No. 4, pp. 243—252. https: doi.org 10.1080 25741292.2018.1532026

Le Blanc D. (2020). E-participation: A quick overview of recent qualitative trends. DESA Working Paper, No. 163. United Nations Department of Economic and Social Affairs.

Morse A., Gass J. J. (2006). More choices, more voices: A primer on fusion. Brennan Center for Justice, https: www.brennancenter.org sites default files 2019-08 Report_More-Choices-More-Voices.pdf

Nielsen R., Hennen L., Korthagen I., Aichholzer G., Lindner R. (2020). Options for improving e-participation at the EU level. In: L. Hennen, I. V. Keulen, I. ICorthagen, G. Aichholzer, R. Lindner, R. Nielsen (eds.). European E-democracy in practice, studies in digital politics and governance. SpringerOpen, pp. 329 — 359.

Scarrow H. A. (1986). Duverger’s law, fusion, and the decline of american “third” parties. The Western Political Quarterly, Vol. 39, No. 4, pp. 634 — 647. https: doi.org 10.2307 448267

Solijonov A. (2016). Voter turn-out trends around the world. Stockholm: International Institute for Democracy and Electoral Assistance.

Tillyris D. (2019). Political realism and dirty hands: Value pluralism, moral conflict and public ethics. Philosophia, Vol. 47, pp. 1579 — 1602. https:   doi.org 10.1007 sll406-019-00071-x

Qvortrup M. (2017). The rise of referendums: Demystifying direct democracy. Journal of Democracy, Vol. 28, No. 3, pp. 141 — 152. https: doi.org 10.1353 jod.2017.0052

Qvortrup M. (2018). Western Europe. In: M. Qvortrup (ed.). Referendums around the world. Cham: Palgrave Macmillan, pp. 19 — 45. https:  doi.org 10.1007 978- 3-319-57798-2_2

Uslaner E. (2011). Corruption, the inequality trap and trust in government. In: S. Zmerli, M. Hooghe (eds.). Political trust. Why context matters . Colchester: ECPR Press, pp. 141-162.

Van der Meer T. W. G. (2017). Political trust and “the crisis of democracy”. In: R. J. Dalton (ed.). Oxford research encyclopedia on politics. New York: Oxford University Press.

Van Elsas E. J., Brosius A., Marquart F., De Vreese C. H. (2020). How political malpractice affects trust in EU institutions. West European Politics, Vol. 43, No. 4, pp. 944-968. https: doi.org 10.1080 01402382. 2019.1667654

Walzer M. (1973). Political action: The problem of dirty hands. Philosophy & Public Affairs, Vol. 2, No. 2, pp. 160-180.

Weeks L. (2015). Parliaments without parties. Australasian Parliamentary Review, Vol. 30, No. 2, pp. 61-71.

World Bank (2017). World development report 2017: Governance and the law. Washington, DC.