Неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция

(О ФОРМУЛЕ РАЗВИТИЯ РОССИИ)

С магистрали социально-экономического прогресса наша страна сбилась еще с середины прошлого столетия. Утратив историческую перспективу, перестав следовать законам и тенденциям современной эпохи, более полувека она пытается на ощупь обрести свой путь, через пробы и ошибки, а с 1980-х гг., словно незрячая, вообще стала полагаться на "подсказки" сторонних поводырей. В итоге - не столько приближение к высшим ступеням и достижениям современного развития, сколько удаление от них в зону отсталости.

Сама жизнь показывает теперь, как далеко назад откатилась за последние десятилетия некогда вторая промышленно развитая держава планеты, в сколь тяжком социально-экономическом и геополитическом положении оказалась, к чему привело ее беспрестанное с 1950-х гг. следование по ложным реформаторским ориентирам. "Мир без России" - так оценивают наше нынешнее состояние западные стратеги, во имя того действуют. Запад мнит себя творцом, а пореформенную Россию - подвластным себе творением, лишенным каких-либо самостоятельных импульсов, интересов и внутренних движущих сил.

По данному вопросу и хотелось бы высказать ряд принципиальных соображений. Собственно, они сводятся к аргументации в пользу обозначенной в заглавии формулы: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция.

Как представляется, именно эта формула конкретизирует магистральное направление современного развития России. Что касается "постиндустриального общества", "сверхиндустриализма", "постфордизма", "информационного общества", "второго индустриального раскола", "информационной революции", "экономики знаний", "сетевого общества", "новой экономики" и т.п., то это термины либо от философии номинализма, либо от идеологии иллюзий.

Главный урок нашей эпохи. По поводу пути развития Советский Союз имел с 1920-х гг. предельно конкретную ленинскую формулу, однако использовалась она половинчато, поскольку бралась лишь наполовину.

В свое время, исходя из анализа объективных закономерностей эпохи и крайне сложной конкретной обстановки, унаследованной после победоносного для Советской власти завершения гражданской войны, В.И. Ленин выдвинул и обосновал двуединую формулу дальнейшего развития советского общества. Одна часть формулы относилась к производительным силам, другая - к производственным отношениям, обе вместе - к будущему способу производства, мыслимому в качестве экономического базиса, необходимого и достаточного для успешного проведения социалистического строительства.

В отношении производительных сил ленинская формула сводилась к ясной установке, ставшей теперь уже всемирно-знаменитой: индустриализация и полная электрификация страны. Какой-либо сложности для понимания данная стратегическая установка не вызывала, особых споров и дискуссий вокруг нее не возникло. Почти сразу она стала руководством к практическому действию, войдя в историю под именем "ленинского плана электрификации". В кратчайшие сроки был разработан и VIII съездом Советов принят беспрецедентный план ГОЭЛРО. С подачи Г. Уэллса за рубежом его поспешили окрестить прожектерским и несбыточным, но Советский Союз выполнил его досрочно и взялся за осуществление еще более масштабных планов скорейшей индустриализации и электрификации всего народного хозяйства.

Применительно же к производственным отношениям ленинская формула давала следующее принципиальное положение: "через государственный капитализм к социализму" (1). Начиная с 1918 г. неустанно повторял В.И. Ленин свою новаторскую установку, разъяснял ее смысл и значение, анализировал различие укладов и показывал конкретное соотношение, во-первых, между обычным, "старым", стихийным, частнохозяйственным капитализмом и "своеобычным", новым, государственным, устанавливаемым на основе национализированной собственности, а во-вторых, между госкапитализмом и социализмом. Не раз и не два он подчеркивал: госкапитализм, даже советский, стоит ниже социализма, но выше любой другой ступени капитализма.

По сути, В.И. Ленин внес кардинально важное уточнение в научную теорию революционной трансформации капитализма.

Раньше традиционно провозглашался общий тезис об объективной необходимости перехода от капитализма к социализму, без выяснения того, до какой конкретно исторической стадии своего развития должен подняться капитализм, прежде чем в основании отложатся готовые материальные предпосылки для действия законов посткапиталистического общества. Получалось так, будто достигнутая ступень капитализма особого значения не имеет и не столь уж важно, низший он или высший, стихийный или централизованно регулируемый. Но когда дело дошло до практики, сразу обнаружилась недостаточность прежнего, излишне абстрактного представления. Советская Россия унаследовала базу и стихию главным образом низшего, мелкотоварного капитализма, не переведенного на рельсы крупно-машинного и электрифицированного производства, а в деревне и вовсе преобладал единоличный крестьянский уклад. Как показал ленинский анализ, на такой базе "ближайший переход не может быть непосредственным переходом к социалистическому строительству" (2).

Раз унаследованный базис недостаточен, вполне логично выдвигается вопрос о том, какой именно экономический базис может и должен быть достаточным. Такого вопроса теория перед собой прежде не имела и не занималась им, ибо в том еще не существовало практической потребности. Но в нашей стране в 1918-1922 гг. он был поставлен уже самой практикой. Четкий ответ на него дал В.И. Ленин: нужен базис госкапитализма. И пояснил: "Так сказала нам жизнь. Так сказал нам объективный ход развития революции" (3).

К социализму нельзя перейти, минуя госкапитализм - такова суть двуединой ленинской формулы. Иными словами: вначале система госкапитализма, а затем только система планомерной "единой фабрики", способной работать по прямым заказам. Тем самым было произнесено новое слово в теории социально-экономического развития человечества. Дальнейший ход истории подтвердил закономерный, универсальный характер открытой тогда тенденции: она справедлива для всех стран, а не только для условий России периода 1920-х гг.

В отличие от первой части ленинской формулы, бесспорной, вторая часть -относительно госкапитализма - с самого начала, еще в 1918г. стала предметом исключительно острой внутрипартийной, внутригосударственной и интернациональной дискуссии, далеко не оконченной до сих пор. Здесь не место описывать все перипетии полемической схватки, состав участников, различие и нюансы позиций, методологические и категориальные особенности, эволюцию взглядов, верные и ложные интерпретации предмета и т.п. Для нас важен пока лишь такой факт: после смерти В.И. Ленина, начиная с 1925 г., возобладала идея построения социализма в одной отдельно взятой стране, вследствие чего на вооружение принимается формула, зеркально противоположная ленинской: к социализму минуя госкапитализм.

Здесь, опять-таки, не место для подробного анализа причин и условий, в силу которых произошла замена ленинской формулы. Но для тех, кто хотел бы разобраться основательнее, небесполезным было бы сопоставление взглядов Г.М. Кржижановского и Н.А. Ковалевского, высказанных на страницах журнала "Плановое хозяйство". Первый стоял на позиции В.И. Ленина, а потому писал, что "все наше хозяйственное строительство связано с идеей государственного капитализма", и верно указывал на то, что "таковой немыслим вне планового хозяйства" и по всему фронту противостоит капитализму враждебных буржуазных стран (4). Второй, напротив, отстаивал вновь заданную линию "государственного социализма", в связи с чем проводил установку категорического отрицания госкапитализма (5). Заметим, в журнале "Плановое хозяйство" после статьи Н.А. Ковалевского и тема госкапитализма, и самый термин исчезают на будущее полностью, бесследно, как будто их никогда и не бывало.

Не ленинская формула изменила принятую политику; наоборот, принятая политика изменила ленинскую формулу. И понятно, почему: преобразование социальной действительности стало все больше подменяться ее переименованием; слово становилось важнее дела. Сторонники ленинской формулы исключаются из центра принятия хозяйственных решений. В частности, с поста руководителя Госплана СССР вскоре снимается Г.М. Кржижановский и заменяется В.В. Куйбышевым, который быстрее повернул вместе с "генеральной линией".

Таким образом, от двуединой ленинской формулы пути развития осталась только половина. Одну часть, об индустриализации и полной электрификации, сохранили и выдвинули, а другую, о госкапитализме как предпосылке социализма, отбросили и заменили в корне иной - по сути, идеей социализма без предпосылок, социализма без планомерной "единой фабрики".

Все же по поводу развития производительных сил ясности было не в пример больше, чем по поводу развития производственных отношений. Поэтому Советский Союз уверенно взял курс на индустриализацию и электрификацию. Производственные отношения, конечно, тоже не остались неизменными. Поскольку решающее слово, как всегда, остается за практикой, за самой жизнью, главная системная новация все равно оказалась отношением госкапитализма, а не социализма - в полном соответствии со второй частью ленинской формулы, с 1925 г. идеологически и политически отброшенной.

Имеется в виду, прежде всего, новая целевая функция общественного воспроизводства. Под влиянием практики кардинально меняется отношение к производству ради прибыли. Два исключительно серьезных кризиса подтолкнули к тому: "ножницы цен" в 1923-1924 гг. и сокрушительный крах трестовской модели погони за прибылью и накоплениями в 1927-1928 гг. Вслед за тем советская практика впервые в мире выходит за границы прибавочной стоимости (У) и прибыли. В качестве плановой цели воспроизводства в 1920-х гг. утверждается "народный доход", переименованный позднее в "национальный". Соответственно, максимизации подлежала стоимость уже не только прибавочного, но и необходимого продукта; иными словами - совокупная добавленная стоимость (v + s). Причем 1928 г. ознаменован появлением теоретической модели Г.А. Фельдмана, построенной на воспроизводственных принципах народнохозяйственного расчета, по критерию максимизации совокупного конечного потребления: модель ярко демонстрировала пагубность однобокой максимизации фонда "социалистического накопления", т.е. системы погони за прибылью.

Переоценить историческое значение тогдашней системной новации СССР невозможно: она стала главной, определяющей социально-экономической новацией всего XX столетия. И принесла с собой ряд принципиальных уроков, до сих пор еще не вполне выученных. Прежде всего она позволили внести существенные уточнения в прежние представления о госкапитализме.

У В.И. Ленина вопрос о госкапитализме решался преимущественно в политическом ключе. Госкапитализм определялся как способ удержания командных высот экономики за национализированным сектором народного хозяйства, который благодаря тому подчиняет себе и трансформирует все остальные, стихийные досоциалистические уклады, постепенно подводя к рубежу прямого социалистического перехода. Но как соотносятся госкапитализм и производство ради прибыли, т.е. высшая и низшая стадия капитализма, совместимы они или несовместимы? Такого вопроса В.И. Ленин не ставил. Жизнь столкнула с этим вопросом позже, когда в середине 1920-х гг. обрушила на СССР вначале стихийный кризис "ножниц цен", а потом кризис трестовского капитализма.

Как оказалось, по коренному вопросу об отношении к прибыли госкапитализм противостоит низшему, а низший - госкапитализму. Хотя тому и другому присуще общее, ибо в состав национального дохода тоже входит прибавочная стоимость (s), цели у госкапитализма объективно долгосрочные, а у низшего и частнохозяйственного - краткосрочные. Отсюда, помимо отношения к прибыли, еще одна грань непосредственно экономического водораздела между низшим и высшим капитализмом: госкапитализм может быть системой планового хозяйства, тогда как низший, стихийный капитализм - не может. Ленинский курс на госкапитализм, более известный как нэп, не случайно начинался с плана ГОЭЛРО и формирования Госплана в качестве генерального штаба индустриализации и электрификации. Глубоко прав был Г.М. Кржижановский, когда органически увязывал госкапитализм и плановое хозяйство.

Таким образом, госкапитализм и низший капитализм в корне различаются отношением как к частнокапиталистическому производству ради прибыли, так и к плановому хозяйству. По сути, здесь перед нами две стороны коренного вопроса всей современной эпохи - вопроса об отношении к объективно стихийному производству ради прибыли. Требуя расширенного воспроизводства национального дохода, высший, государственный капитализм отрицает производство ради одной только прибыли, чем отвергает также всю вообще идеологию максимизации прибыли и частнокапиталистической стихии.

Системная новация, открытая Советским Союзом, весьма недолго, лишь считанные десятилетия оставалась его системной монополией. "Великая депрессия" 1929-1933 гг., когда разразился всеобщий кризис низшего, либерального капитализма, т.е. капитализма стихийной, ничем не ограниченной погони за прибылью, заставила ведущие страны искать свое решение вопроса о практическом отношении к производству ради прибыли.

Присматриваясь к плановому опыту и плановому критерию общественного воспроизводства в СССР, Дж. Кейнс оценил критическую значимость советского способа ограничения стихии производства ради прибыли и в середине 1930-х гг. сформулировал, в своей конечно терминологии, идею целевой функции в виде совокупного спроса, т.е. спроса не только капиталистов (прибыль), но и наемных рабочих (заработная плата). Дальнейшее развитие капитализма связано у Дж. Кейнса с отрицанием принципа, стихии и самой системы максимизации прибыли, с организацией работы государственного регулирования на основах макроэкономического и долгосрочного подхода.

Позднее комплекс аналогичных анти-стихийных воззрений, а Дж. Кейнс был отнюдь не первым и не последним их носителем, получил на Западе название "кейнсианской революции". Несомненно, тут прогрессивная подвижка западной экономической мысли, однако она лишена главного - понимания того, какую тенденцию олицетворяет замещение прибыли совокупным спросом, или соединение в национальном доходе необходимого и прибавочного продукта. Впрочем, агрегированная конструкция национального дохода тоже не устроила кейнсианцев, они спроектировали взамен ВНП и ВВП, куда включили - в дополнение к первичным производственным - компоненты общехозяйственного перераспределения вновь созданной стоимости.

В отношении к производству ради прибыли есть еще одна исключительно важная грань, к сожалению, не обнаруженная советским довоенным опытом, а потому не найденная и кейнсианством. Общественное воспроизводство подразделяется на производство средств производства и производство предметов конечного потребления, т.е. включает в свой состав промежуточные и конечные переделы. Когда господствует низший, частнохозяйственный капитализм, персонифицированным частным собственникам капитала абсолютно безразлично, из чего выжимать максимум прибыли - из промежуточной продукции или конечной. Но если курс берется на госкапитализм и складывается фигура совокупного, деперсонифицированного капиталиста, ассоциированного с государством, обществу вовсе небезразлично, из чего выжимается максимум прибавочной стоимости - из промежуточного или конечного производства.

Не считая модели Г.А. Фельдмана, ни разу за весь советский период не поднимался вопрос, допустимо ли извлечение прибыли из промежуточного производства или недопустимо. Модель Г.А. Фельдмана имплицитно проводит принцип недопустимости. Модель межотраслевого баланса подразумевает тот же самый принцип. Но прямой постановки вопроса не найти ни у Г.А. Фельдмана, ни у В.В. Леонтьева. Не ставила его и советская политэкономия. Не поставлен он ни одним из течений западной экономической теории.

Только в наше время открыт новый экономический закон, закон вертикальной интеграции, в соответствии с которым рентабельность промежуточного производства должна быть равна нулю - лишь тогда достижим максимум конечных результатов общественного воспроизводства.

К сожалению, по вопросу об отношении к производству прибыли и принципу ее максимизации недалеко ушла также советская политэкономия. Но она, было время, хотя бы отличала высшую рентабельность (народнохозяйственную) от низшей (хозрасчетной). Разумеется, какой-либо вербальной увязки народнохозяйственной рентабельности и системы госкапитализма в то время быть не могло, в силу конституционно предписанной с 1936 г. формулы о "победе социализма". Поэтому вопрос о том, каков же экономический базис высшей рентабельности, попросту опускался и следовала обычная ссылка на государственную форму собственности, ассоциируемую с "социалистической".

Думается, ориентация на то, что говорят директивы "сверху", а не на то, что говорит жизнь, помешала советской политэкономии занять верную позицию в 1950-е гг., когда развернулся обратный пересмотр отношения к производству ради прибыли и стали громче звучать голоса тех, кто призывал вернуться к принципу и системе максимизации прибыли обособленными предприятиями. Потом было уже поздно. В ходе памятной экономической дискуссии 1951-1952 гг. "возрастающую" роль низшей рентабельности признал И. Сталин, а в 1961 г. принцип гарантирования "нормальной" рентабельности каждому предприятию и вовсе стал программным, вписанным в программу КПСС. С тех пор политэкономия перестала отстаивать и примат народнохозяйственной рентабельности, и народнохозяйственный расчет, и сам народнохозяйственный подход как таковой, все больше сползая к "хозрасчету предприятия". В том же русле "сползания" к стихии капитализма потекла вся хозяйственная политика.

Реакционный пересмотр коренного вопроса всей эпохи и формулы развития СССР выпал на 1950-е гг. отнюдь не случайно. К тому времени героический труд советского народа позволил выполнить в основном задачу индустриализации и электрификации производительных сил страны. Многое еще предстояло сделать, но ничего неразрешимого или неведомого в том уже не было. Советское общество оказалось перед необходимостью поиска и определения качественно нового вектора подъема своих производительных сил. Для наступающего этапа следовало заново выработать формулу развития применительно ко всему способу производства, включая также производственные отношения. К прогрессу вело такое преобразование планово-экономической системы, которое отвечало требованиям закона вертикальной интеграции и не допускало извлечения прибыли из промежуточного производства.

Но последовавшие хозяйственные реформы преследовали абсолютно противоположную цель. Они диктовали советскому обществу возврат к системе и стихии максимизации прибыли, свертывание по сути еще эмбриональных начал и форм госкапитализма. Более того, принципу максимума прибыли реформы подчиняли производство и конечной, и промежуточной продукции.

Прекращение развития системы высшей рентабельности означало более быстрое развитие системы низшей рентабельности. Полюса противоречия между высшим и низшим поменялись местами. Отныне не столько высшее отрицало и ограничивало низшее, сколько низшее подрывало высшее и освобождалось от него. Параллельно объективному происходил рост и субъективного: высшее теряло социальную базу, а низшее - приобретало и увеличивало. Уже тогда возник опасный крен советского общества в сторону производственных отношений низшего, частнохозяйственного капитализма и принципа максимизации прибыли. Уже в то время развернулась теневая реставрация "обычного" капитализма - юридически еще нелегального, а практически уже реального.

Поиск вектора предстоящего развития велся с тех пор при нарастающем влиянии той социальной базы, которая идеализировала отношения именно низшего капитализма - либерально-рыночного, домонополистического, нерегулируемого государством. Коренным ее интересам отвечало не развитие как таковое, а легализация форм и отношений "обычного" капитализма. Отсюда вытекала борьба за децентрализацию экономики, подчинение плана договорам хозрасчетных предприятий, т.е. стихийному рынку, сужение сферы планового ценообразования, расчленение единого фонда накопления на капиталовложения отдельных предприятий, свободу выбора поставщиков, включение в цены плату за землю и основные производственные фонды, отмену налога с оборота и планового порядка изъятия прибыли предприятия в бюджет государства и т.д.

Что же касается производительных сил, то применительно к ним выдвигалась абстрактная идея научно-технического прогресса. О том, насколько соотносятся друг с другом научно-технический прогресс и децентрализация экономики, т.е. возврат к стихии рынка, даже не задумывались, чего вполне достаточно, между прочим, чтобы заключить: реальное развитие производительных сил попросту не входило в представления реформаторов 1950-1960-х гг.

Таким образом, тогдашним реформаторам удалось подменить формулу развития формулой отката к основам и отношениям низшего, частнохозяйственного капитализма. Вопрос развития советского общества в современных исторических условиях оказался с той поры предоставлен стихии, а базис развития -подорванным. Здесь именно коренится первопричина неэффективности экономики послевоенного СССР, о чем досужие критики советской экономической системы предпочитают помалкивать. Они умалчивают о десятилетиях эффективного роста советской экономики и всячески выпячивают десятилетия неэффективности. И уж вовсе скрывают тот факт, что период неэффективности начался именно с децентрализации народного хозяйства, именно после перехода к модели "хозрасчета предприятия" и максимизации хозрасчетной прибыли. Эффективность и развитие обеспечивала система народнохозяйственного расчета, а в 1950-1960-е гг. ее дезорганизовали в угоду идеологии стихии.

При попятном движении к формам и отношениям низшего, стихийного капитализма децентрализация, естественно, конечного пункта собой не представляет. Конечным пунктом частнокапиталистической реакции на элементы и отношения госкапитализма является массовая денационализация, с полной легализацией частнокапиталистической собственности на средства производства, землю, фабрики и заводы, предприятия инфраструктуры. Как известно, на тотальной внеэкономической денационализации, именуемой приватизацией, и прервался советский период отечественной истории.

Ведущие западные страны, напротив, не остались в стороне от объективной тенденции движения от низшей стадии капитализма к высшей, госкапиталистической. После всеобщего кризиса низшего капитализма (1929-1933 гг.) они инициировали первый этап расширения границ и удельного веса государственного сектора экономики. Следующий этап наращивания позиций государственного капитала вызвала Вторая мировая война (1939-1945 гг.). Затем последовал третий этап, обусловленный стремлением Запада получить мировое господство в области оружия массового поражения (1958-1967 гг.).

В результате произошел кардинальный переворот всей системной асимметрии послевоенного мира. Благодаря элементам и отношениям, свойственным госкапитализму, системным преимуществом над ведущими западными странами до 1950-х гг. обладал Советский Союз. Затем СССР начал все больше отходить от базиса госкапитализма, тогда как западные страны, напротив, все ближе подходили к нему. С конца 1960-х гг. уже они располагали более зрелыми формами и основами госкапитализма, из-за чего и заполучили системное превосходство, представленное госкапиталистическими началами.

Так перевернулся послевоенный мир: новатор всей современной эпохи, Советский Союз вышел сперва вперед, а потом откатился далеко назад и рассыпался на части под ударами низшего, частнохозяйственного капитализма.

Происшедший системный контрповорот оказался нераспознанным. Вопреки реакционным изменениям советская политэкономия продолжала догматически утверждать, будто советские производственные отношения прогрессивнее, чем капиталистические. Такой постулат был относительно справедлив лишь до 1950-х гг., и стал в корне неверным - после. С начала 1960-х гг. производственные отношения СССР были не более, а менее прогрессивными по сравнению с ведущими капиталистическими странами. Естественно, обладая менее прогрессивными производственными отношениями, советская страна в принципе не могла обладать более развитыми производительными силами.

Вопрос об отношении к производству ради прибыли сохраняет краеугольное значение и продолжает быть коренным вопросом современного развития. К сожалению, из всех возможных ответов на него пореформенная Россия выбрала, по воле реформаторов, исторически самый ошибочный и пагубный. В России сейчас установлена частнокапиталистическая система, настроенная на максимизацию прибыли главным образом из промежуточного производства: сырьевого и добывающего. Положение усугубляется компрадорским характером данной системы, поскольку она подстегивает погоню за валютной прибылью, присваиваемой компрадорским меньшинством в форме сырьевой ренты.

Большей исторической ошибки, чем выбор в пользу стихии извлечения максимальной прибыли из промежуточного производства, из добычи и экспорта сырья, совершить уже невозможно. Если реформы 1950-1960-х гг. возвратили нашу страну к системе трестовского, или отраслевого капитализма середины 1920-х гг., то реформы 1980-1990-х гг. отбросили ее вообще на уровень отношений дореволюционного капитализма, всецело зависимого от иностранного капитала. Вместе с отсталостью вернулось и вновь стало настоящим компрадорское прошлое, похороненное, казалось бы, безвозвратно.

Итак, отход от второй части ленинской формулы, переименование капиталистических отношений в социалистические, отказ от упрочения и развития эмпирически нащупанных форм госкапитализма, реакционный пересмотр отношения к стихийному производству ради прибыли - таковы смертельные ошибки советского периода. По пути тех же самых ошибок идет сейчас пореформенная Россия, хотя на таком пути ее неминуемо поджидает участь СССР.

Закономерен вопрос: что делать? Альтернатива неизменна: либо высший капитализм, либо стихийный низший. На первый взгляд, она опять ведет к ленинской формуле развития. Но такой взгляд неверен. Жизнь ушла вперед. Россия унаследовала от СССР электрифицированные производительные силы, так что первая часть формулы, об электрификации, в целом выполнена. Вторая часть, о госкапитализме, в общем-то совершенно верна, но недостаточно конкретна. Жизнь и тут пошла вперед по сравнению с представлениями В.И. Ленина. В его формуле слабо представлена экономическая сторона госкапитализма, отсутствует экономическое решение вопроса об отношении к производству ради прибыли, и нет, естественно, закона вертикальной интеграции.

Стало быть, формулу современного развития нельзя скопировать с ленинской, ее нужно определить заново, в соответствии с теми крупными достижениями, которые принесло XX столетие в области и производительных сил, и производственных отношений. Говоря о наиболее крупных достижениях, два из них следует выделить особо: неоиндустриализацию производительных сил и вертикальную интеграцию производственных отношений.

Рассмотрим эти достижения подробнее, начав с неоиндустриализации.

Конец индустриализации или "постиндустриальной" утопии? Мы утверждаем: развитые капиталистические державы современности проходят ныне неоиндустриализацию. Вопреки ложным представлениям, индустриализация человеческого общества не прекратилась, а вступила во вторую свою фазу, органически связанную с первой: на базе электрификации (первая фаза) вширь и вглубь идет автоматизация производительных сил (вторая фаза).

Тиражируемые ныне ложные воззрения базируются на изрядно упрощенном, по сути поверхностном понимании индустриализации как, цитируем по энциклопедии Britannica, "процесса перехода к такому социально-экономическому строю, в котором доминирует индустрия". Представленная формулировка, а она общепринята в англо-саксонском мире, грешит рядом небезобидных упрощений.

Во-первых, индустриализация приводит к замене не самого строя капитализма, а лишь стадии его развития: по-настоящему новый, посткапиталистический строй устанавливается путем разрешения базисных противоречий капиталистической формации, а не машинизации ее производительных сил.

Во-вторых, сущность индустриализации состоит в замещении ручного труда машинным, т.е. в насыщении производительных сил общества максимально возможным количеством и качеством машинных работников.

В-третьих, удельный вес индустрии, исчисляемый как доля отрасли в экономике, абсолютно никакого значения не имеет, поскольку главным критерием выступают доля машинных работников в составе наличных производительных сил и степень машинозамещения живого труда.

В-четвертых, центральной исторической задачей первой фазы индустриализации является не просто машинизация, а электрификация общественного труда. Ей предшествовала достаточно длительная "паровая эра", когда производство вооружалось паровыми машинами. Но то было, как показал дальнейший прогресс, всего лишь паровой предысторией подлинной индустриализации. И вновь-таки, для оценки индустриального характера производительных сил совершенно безразлично, каков удельный вес занимает электроэнергетика как отрасль в воспроизводстве агрегированной или добавленной стоимости; зато критически важно, каков удельный вес электрифицированных машин и рабочих мест в народном хозяйстве.

Упрощенная формулировка не только ошибочна, но и вредна, ибо задает ложную социальную логику, пригодную лишь для постановки ложных целей.

Наиболее известный тому пример - гибридный образ "постиндустриального общества", приспособленный Д. Беллом в 1970-е гг. к нуждам идеологии "третьего пути". Памятуя о троцкистской фразе "ни война, ни мир", Д. Белл, в молодости заигрывавший с троцкизмом, додумался до перефразировки: ни капитализма, ни социализма. Готовый термин "постиндустриальное состояние" он обнаружил в книге А. Пенти, изданной еще в 1917 г. Правда, своей концепцией "постиндустриального состояния" А. Пенти отстаивал социалистический путь развития - в русле гильдейского социализма, поскольку не все принимал в фабианской версии. Но Д. Белла, мало озабоченного аутентичным пониманием авторской позиции, занимало только проведение своей: он берет готовый термин в отрыве от всякого социализма, чтобы тут же противопоставить в виде альтернативы и самому социализму, и капитализму.

Надо сказать, механически скопированной оказалась здесь и логическая схема. Хорошо знакомая трехчленная конструкция позаимствована у Гегеля: тезис, контртезис и синтез. Тезисом у Д. Белла выступает капитализм, контртезисом - социализм, а синтезом - "постиндустриализм". Но, подобно неприлежному школяру, Д. Белл упустил главное - существо предмета. У Гегеля тезис и контртезис отражают раздвоение однорядкового единого, притом на относительно самостоятельные, или обособленные элементы. Разнокачественные же капитализм и социализм никак не могут быть внутренне едиными. Таковыми могут выступать антагонистические друг другу наемный труд и капитал, антагонистические классы эксплуатируемых и эксплуататоров, т.е. полюса имманентных противоречий самого капитализма. Синтез же заключается в разрешении этих противоречий путем соединения общественного труда и собственности, т.е. в том посткапитализме, какой зовется социализмом.

Как видим, позаимствовав верную гегелевскую схему, Д. Белл заполнил ее неверным, сплошь умозрительным содержанием. Вместо заявленного отрицания и капитализма, и социализма вышло не что иное, как утверждение капитализма под иным именем, в виде лубочно-картинного, иллюзорного, избавленного вроде бы от рабочего класса и классовых антагонизмов. Великая триада гегелевской логики использована здесь не по назначению, не в интересах прояснения истины, а ради внушения иллюзий "третьего пути".

На том заимствование не окончилось. Если у А. Пенти "постиндустриальное состояние" означало подчинение не человека машине, а подчинение машины человеку на основе преодоления отчуждения труда от средств производства и, главное, прекращения производства ради прибыли, то Д. Белл явно уводит от коренного вопроса эпохи. Взамен выпячена идея К. Кларка о подразделении экономики на три сектора - добывающий, обрабатывающий и услуг, а также о "марше по секторам", т.е. о возрастании удельного веса сектора услуг. На итоговом полотне "постиндустриальное общество" изображено в виде общества услуг, независимого якобы от индустриального труда. Концы вроде сошлись с концами: раз определение выделяет особняком долю индустрии, а таковая заметно снизилась, значит общество вышло за пределы индустриального.

Впрочем, сам Д. Белл недолго любовался своим полотном, созданным при помощи еще кейнсианской палитры. Уже через считанные годы краски безнадежно потускнели, цветовая гамма выцвела, грунтовка растрескалась, тезисы о технократии как новом классе и общественном планировании, также списанные - с "техноструктуры" Дж.К. Гэлбрейта, стали дискредитировать автора: ведь кейнсианство вытеснила идеология монетаризма и дерегулирования. Понадобилась срочная и основательная реставрация футуристической картины, внезапно выпавшей из переменчивой идеологической конъюнктуры. Прибегнув по привычке к логике заимствования, Д. Белл ухватился за термин японских авторов и вскоре выдал кусок отреставрированного полотна, где "постиндустриальное общество" приравнено к "информационному", а технократия и общественное планирование стерты начисто, причем следы их замазаны черной краской(7). Об отношении же к производству прибыли - вновь ни слова.

Умозрительный капитализм без рабочего класса получил обновленный ярлык "информационного". При этом из пяти первоначальных признаков "постиндустриальное общество" лишилось по воле Д. Белла двух, т.е. сбросило 40% своего и так весьма рахитичного смысла. Фактически автор отказался от выставленного аляповатого творения, как отказывался прежде от троцкизма, "профессорского марксизма", "конца идеологии" - всего не перечислить.

"Постиндустриальное общество" перестало существовать для Д. Белла, но не для его сторонников. Больше всего они стесняются лишь "осевой линии", отведенной ранее общественному планированию (5-й признак и, по иронии, 5-я глава книги)(8). И действительно, многочисленные издания по соответствующей тематике держат читателя в полном неведении относительно того, как соотносятся планирование и "постиндустриальное общество", применяет ли последнее планирование или остается объектом стихии и бесконечных кризисов.

В пользу реалистичности "постиндустриализма" приводят единственный аргумент: мол, доля сектора услуг стала преобладающей и определяет характер современного развитого общества. В отечественной пореформенной литературе нет, пожалуй, более часто и механически цитируемого аргумента, чем этот. Он перекочевывает из статьи в статью, из книги в книгу, из учебника в учебник, причем подается как неоспоримый факт, статистически-де доказанный.

Хотя приведенное научное определение индустриализации избавляет нас от такой обязанности, рассматриваемая тема заставляет все же уделить внимание проверке сего "факта". Итак, утверждается: доля сектора услуг доминирует, ибо в ВВП и занятости превышает 60% для стран ЕС и 70% - для США. Нас интересует, насколько верно утверждение о доминировании сектора услуг. И уже с самого начала появляются принципиальные вопросы.

Во-первых, общественное воспроизводство включает два подразделения -производство средств производства и производство предметов потребления. Спрашивается, как соотносятся оба этих подразделения одно с другим, перестало ли производство средств производства быть решающим и определяющим или остается фундаментально значимым?

Проверка по данным официальных межотраслевых балансов (таблиц "затраты - выпуск") дает исчерпывающий ответ на поставленный вопрос: удельный вес производства средств производства во всех без исключения странах "большой семерки" превышает 50%. Так, в США доля средств производства в совокупном общественном продукте составляла по итогам 2004 г. более 55,8%, в Германии - свыше 58, в Японии - около 60%. Все остальное приходилось, естественно, на второе подразделение, на производство предметов конечного потребления. Чтобы наглядно проиллюстрировать подлинную тенденцию, на графике 1 приведена американская динамика воспроизводства в разрезе двух подразделений в период 1981-2004 гг.

Насколько известно, К. Кларк и Д. Белл никогда не оперировали данными межотраслевых балансов, зато их последователям ничто не мешает обратиться к статистическим таблицам "затраты - выпуск".

Беспредметных, бестоварных услуг статистика межотраслевого баланса не знает. Но она позволяет вычислять так называемый инфляционный потенциал, т.е. текущий объем фиктивного капитала. В различные периоды, в зависимости от особенностей экономической системы и фазы текущего макроэкономического цикла, на долю фиктивной может приходиться 15% стоимости совокупного общественного продукта и, в фазе кризисов, даже больше. Тем не менее отдельного сектора услуг "производство" фиктивного капитала не составляет, а сам этот капитал все равно требует предметных, овеществленных носителей, и неотрывен от своего реального собрата.

Итак, проверка четко выявляет совсем иной, по-настоящему неподдельный факт: развитие ведущих держав современности движется за счет производства средств производства, а не услуг. Это архиважный по значению факт.

Во-вторых, ВВП составляет лишь часть стоимости совокупного общественного продукта. Спрашивается, какой смысл в том, чтобы исчислять долю сектора услуг в ВВП и не исчислять - в совокупном общественном продукте?

В научной политэкономии дается критика "догмы Смита". Казалось бы, столько времени спустя, можно уже выучиться и избегать путаницы со стоимостью и вновь созданной ее частью. Но существует и вмешивается идеологическая борьба, которая вынуждает идеологов капитала реанимировать и использовать "догму Смита" в своих интересах. Пример Е. Бем-Баверка, предпринявшего бесцеремонную попытку "опровержения" цены производства "догмой Смита", оказался заразительным, в трогательном единстве последовали ему сторонники и "неоклассики", и "постиндустриального общества", и "информационного", демонстрируя внутреннюю общность своей идейной платформы. Перед нами тот самый случай, когда бессчетное число внешне различных воззрений вытекает из одного и того же идеологического источника.

Согласно статистическим данным, удельный вес ВВП в совокупном общественном продукте развитых держав колеблется вокруг 48%. Даже если взять долю сектора услуг в ВВП по максимуму, на уровне 75%, то и в таком случае она соответствует лишь 36% совокупного общественного продукта.

Но и это не все. ВВП классифицируется еще по статьям накопления и потребления. Номинальное накопление варьирует в диапазоне 18-25% и состоит, естественно, отнюдь не из услуг; реальное же поднимается до 30% и выше. Совокупное конечное потребление охватывает, тоже номинально, 75-82% ВВП. Интересно, что же потребляют тогда домохозяйства, население, государственные органы - товары или услуги? Если 75% дают услуги, значит совокупное конечное потребление на 91-100% состоит из услуг, а не товаров. Но это совершенно расходится с реальностью.

Совсем нетрудно установить, какова доля материальных ресурсов в конечном потреблении домохозяйств, претерпела ли кардинальные изменения структура необходимого общественного продукта, в составе которого мы берем пищу, жилище, одежду, транспорт, материальную базу здравоохранения, ресурсы страховых фондов и резервных запасов. Расчет по данным американской статистики за двадцатилетний период 1984-2004 гг. показывает определенное понижение удельного веса материального фактора в первой его половине - с 68,6 до 65,6% (9). После 1993 г. заметна выраженная цикличность, с чередованием повышения и понижения. В 2004 г. показатель возвратился к отметке 65,3% (см. график 2).

Таким образом, совокупное конечное потребление домохозяйств США почти на 2/3 обеспечивается не услугами, а материальными товарами.

Наконец, в-третьих, обратимся к структуре занятости и проверим, действительно ли сектор услуг занимает 60-70% совокупной рабочей силы.

По данным на март 2006 г., американская статистика формально относила к сектору "производства услуг" 83,6% общего числа занятых (без сельского хозяйства). Но стоит внимательнее ознакомиться с ее методическими пояснениями, и картина разом меняется. Выясняется поистине причудливая метода: в секторах добывающей и обрабатывающей индустрии, строительстве и прочих числятся исключительно рабочие, тогда как весь административно-управленческий персонал и инженерно-технические работники разнесены по различным отраслям услуг вроде "профессиональных" и т.п. По такой методе, получается, промышленные предприятия и корпорации США обходятся без управленцев, без инженеров, конструкторов, программистов, специалистов, ремонтных рабочих, работников научно-исследовательских, лизинговых и других центров, как будто вся эта многомиллионная армия работает за пределами промышленности. В действительности, конечно, все обстоит иначе.

С помощью принятого способа группировки сектор услуг превращается в доминирующий искусственно, чисто статистическими приемами. Называя вещи своими именами - путем статистического подлога. Цель его сугубо идеологическая и кроется в том, чтобы вычеркнуть из статистики рабочий класс. Но если исключить приемы манипуляции, то, как показывает расчет по тем же самым официальным данным за 2006 г., в секторах материального производства США насчитывалось 81 374 тыс. человек из 134 868 тыс., или 60,3% (без учета работников сельского хозяйства).

Незачем прибегать к негодным приемам, чтобы показать прогресс высшей в наше время стадии капитализма. Реальный прогресс несомненен, но он состоит в другом - в изменении пропорции между занятыми собственно трудом и занятыми обеспечением функции целесообразности труда: разработкой продуктов, материалов, технологий, средств производства с новыми полезными свойствами, оптимизацией форм организации интеграционных связей в производстве, автоматизацией планирования и проектирования работы технологических цепочек, сбыта и снабжения, предприятий и корпораций в целом.

Затраты рабочего времени общества на обеспечение целесообразности труда и впрямь становятся больше, чем непосредственные затраты на осуществление самого индустриального труда. В экономике США названная пропорция составляет, по приблизительным оценкам, 50 на 50. Иными словами, на одного работника, занятого выполнением индустриально-трудовых операций, приходится один работник, занятый обеспечением функции целесообразности труда, т.е. разработкой более прогрессивных и эффективных средств производства.

Еще одна зримая сторона того же по характеру прогресса - увеличение затрат совокупного рабочего времени на обеспечение функции целесообразности социального взаимодействия на уровне общегосударственной централизации и интеграции. По мере вступления современного капитализма на исторически высшие стадии своего развития в полный рост предстает тенденция, проницательно предсказанная В.И. Лениным - тенденция госкапитализма. У государства появляется кардинально новая функция, ранее едва различимая - функция организации и усиления социального взаимодействия, интеграции экономического базиса и политической надстройки, интеграции собственности, труда, управления и власти. Предшествующие стадии стихийного капитализма, напротив, требовали "разделения ветвей" единого организма, дезинтеграции, отделения государства от экономики, а в экономике - обособления собственности, труда, управления. Ныне же государственно-корпоративная стадия, на которую капитализм поднимается последние полстолетия, дает экономический базис общехозяйственной интеграции, регулируемой государством.

Становление "интеграционной" стадии современного капитализма закономерно сопровождается увеличением удельного веса тех, кто занят в государственном секторе и государственно-административных структурах. Несмотря на методологическую странность приемов американской статистики, о чем уже сказано, ее данные за период 1948-1997 гг. четко выявляют тенденцию практического восхождения к госкапитализму.

Значения в приведенной таблице отсортированы по убывающей, в крайнем правом столбце показаны сдвиги каждого из секторов по сравнению с 1948 г. Как видим, по численности работников обобщенный государственный сектор США, включая промышленные предприятия, переместился на одну позицию вверх и стал первым. Сектор обрабатывающей индустрии опустился на позицию и перешел на второе место. Следовательно, два названных сектора поменялись местами, но оба вместе сохранили общее преобладание (30,3%) - и это, отметим еще раз, в расчете по тенденциозному формату статистики.

Зафиксированная подвижка легко опровергает "постиндустриальные" иллюзии: по численности занятых обрабатывающая индустрия уступила место вовсе не информационным услугам, а государственному сектору и государственно-административной сфере. В США, которые пропагандируют себя как бастион либерального, т.е. стихийного частного капитализма, на деле происходит процесс нарастающего огосударствления. Он идет иначе и чуть медленнее, чем в странах Западной Европы, но поступь его безостановочна.

Наиболее заметный скачок, на восемь позиций вверх, продемонстрировал после 1948 г. сектор так называемых бизнес-услуг. Но какого рода эти услуги, каково их содержание? Ответ мы находим в методических пояснениях. Из них следует, что это услуги, оказываемые в интересах обрабатывающей индустрии: НИР и НИОКР, планирование и технологическая подготовка производства, научно-техническое тестирование качества и надежности, проектирование вертикальной интеграции предприятий и т.п. Судя по индустриальному характеру услуг, перед нами здесь сектор интеллектуальных работников обрабатывающей промышленности, и он занимает третье место.

Вместе с промышленными рабочими интеллектуальные работники корпоративной индустрии США составляли 25,3% совокупной рабочей силы, а с учетом государственного сектора - 42,3%. Государство плюс корпорации образуют интегрированный государственно-корпоративный сектор. Представленные цифры, которые характеризуют в основном его индустриальное ядро, значительны сами по себе. Но в действительности границы интегрированного государственно-корпоративного сектора гораздо шире, так как корпорации включают в себя звенья оптовой и розничной торговли, транспортно-складской инфраструктуры, электроэнергетики, сельского, лесного и рыбного хозяйства, финансово-промышленного лизинга.

Можно ли хотя бы приблизительно оценить масштаб "смешанного" государственно-корпоративного сектора США? Думается, данных для того достаточно. Как уже отмечалось, в материальном производстве занято 60,3%, к ним нужно приплюсовать около 1,1% работников сельского хозяйства и 17% - государственного сектора. Отсюда находим интегральную долю государственно-корпоративного сектора США в совокупной занятости - 78,4%.

Полученный результат исключительно важен. Дело отнюдь не в опровержении "постиндустриальной" утопии. Гораздо значимее другое: он доказывает факт вступления США в стадию государственно-корпоративного капитализма, причем этот процесс протекал во второй половине XX в. и завершился к началу XXI в. На той же стадии находятся ныне все ведущие державы современности, для них стихия низшего, дезинтегрированного капитализма позади.

Сделанный вывод вносит коренное изменение в теоретические представления об эволюции и исторических границах капиталистической формации, в учение об ее стадиях. По традиционному воззрению капитализм исчерпывает свой прогрессивный потенциал еще на стадии государственно-монополистического. Теперь же практика фиксирует относительно новую, прежде не предсказанную его стадию - государственно-корпоративную, которая тоже еще не последняя. Далее должна наступить обозначенная В.И. Лениным стадия госкапитализма, с преобладанием национализированного хозяйства, с фигурами совокупного капиталиста, ассоциированного с государством, и совокупного работника. Лишь затем складываются необходимые и достаточные предпосылки для непосредственного перехода от госкапитализма к социализму. Стало быть, исторически последней стадией капитализма может быть исключительно госкапитализм, причем ему обязательно предшествует государственно-корпоративная ступень.

Думается, в связи со сказанным есть над чем поразмышлять в рамках научной политэкономии. Но нас интересует иной аспект, а потому не станем вдаваться в политэкономический дискурс.

Очевидно, если развитые державы вышли на стадию государственно-корпоративного капитализма, значит они опережают все остальные страны, где капитализм находится ступенью или даже рядом ступеней ниже. Кроме того, ясно: страны низшего, стихийного капитализма заведомо неконкурентоспособны по сравнению с державами высшего капитализма и зависимы от последних; действительно, современный империализм базируется на государственно-корпоративном капитализме, а неоколониализм - на домонополистическом, фабрично-заводском и даже мануфактурном.

И главное: восхождение к уровню развития, достигнутому ведущими державами, может идти сейчас не иначе, как путем перехода на государственно-корпоративную стадию.

Что же касается "постиндустриального общества", то подобной ступени современного развития не значится ни в научной теории, ни на практике. Как видно из таблицы, за полвека информационный сектор поднялся по удельной численности работников всего на одну позицию и насчитывает лишь 2,4% занятых, что едва ли дает основание для констатации какого-то нового общества: "постиндустриального" или "информационного". К тому же заметно упали позиции тех секторов, которые числятся за услугами - транспортировка и хранение товаров, а также сектор "других услуг"; но это вовсе не повод, чтобы возвещать о закате услуг.

Вопрос о конкретно-исторической природе общества решается в зависимости от господствующего характера способа производства - производительных сил и производственных отношений. Даже по приведенным данным, а они весьма фрагментарны, отчетливо просматривается государственно-корпоративный характер производственных отношений в странах развитого капитализма. Посмотрим теперь, каким образом соответствует ему неоиндустриальный характер производительных сил.

Неоиндустриализация как вторая фаза индустриализации. Довольно весомые основания имеются и для того, чтобы внести коррективы в традиционное учение об индустриализации. Обычно индустриализация считалась однофазовым процессом, завершаемым становлением крупномашинного производства. Теперь историческая практика являет нам не одну, а две фазы индустриализации, равно как и объективный закон их взаимосвязи.

Первая фаза индустриализации заключается в электрификации производительных сил. Но остаются ли они лишь электрифицированными? Останавливается ли их прогресс на электрификации? Нет, развитие производительных сил не ограничивается их электрификацией. Напротив, оно идет дальше, поскольку электрификация является не конечным пунктом, а одной из важнейших предпосылок дальнейшего их прогресса.

Действительно, всеобщая электрификация выступает основой всеобщей автоматизации, или компьютеризации производительных сил. Автоматизировать паровые машины и средства производства, т.е. интегрировать их с цифровыми технологиями, было невозможно. Действует принцип последовательности, или эволюции средств производства: компьютеризируется или автоматизируется только то, что электрифицировано. Вначале общество добивается электрификации, и лишь затем оно получает возможность автоматизации своих производительных сил. Обратный ход исторического процесса невозможен: нельзя компьютеризировать или автоматизировать то, что не электрифицировано.

Таким образом, реальный ход истории показывает нам две последовательные фазы одного и того же общего, неразделимого, интегрального процесса -процесса индустриализации. Первая фаза имеет своим результатом электрификацию производительных сил общества и способа производства. Результат второй фазы - автоматизированные, или технотронные производительные силы.

Вторая фаза неосуществима без достижения первой, ибо, вновь подчеркнем, существует объективный закон: автоматизировать можно такие и только такие средства производства, которые уже электрифицированы.

Чтобы автоматизировать труд, необходимо предварительно электрифицировать его. Соответственно, автоматизированный труд обязательно должен быть электрифицированным, тогда как электрифицированный - не обязательно автоматизированный. По своему характеру оба они действительно соотносятся друг с другом как первичное и вторичное, исходное и основное, т.е. объективно выступают двумя последовательными фазами общего исторического процесса.

Разумеется, автоматизация производительных сил ни в коей мере не означает их деэлектрификации или деиндустриализации. С автоматизацией не наступает конец эры электричества. Автоматизированные средства производства остаются электрифицированными, поскольку в противном случае они перестали бы быть автоматизированными. Более того, стоит исчезнуть электричеству, и весь машинный парк общества замирает: везде и всюду - в производстве, сфере услуг, жилищно-коммунальном хозяйстве, как было в обесточенной Москве в мае 2005 г. Если без электричества невозможно оказание услуги метро, здравоохранения, образования, управления и какой-либо вообще социальной услуги, то какое значение может иметь доля электроэнергетики в чем-либо - в ВВП, в совокупном общественном продукте, занятости?

На деле каких-либо "постиндустриальных", неэлектрических и безмашинных технологий нет и не будет (постиндустриальный буквально означает после-машинный). К доэлектрической отсталости, не говоря уже о домашинной, человечество никогда не вернется. Машина - электрическая и автоматизированная - незыблемо стоит на вооружении современного физического и умственного труда. Даже так называемый информационный труд, и тот немыслим без машины - электронно-вычислительной. Не человек без машины, а рабочая или боевая машина без человека - вот к чему ведет подлинный прогресс.

Процесс полной автоматизации производительных сил общества развивается на основе и в пределах эры электричества, на базе эры индустриализации, будучи качественно более высокой ступенью той же самой эры. Вторую фазу индустриализации можно называть по-разному, но, основываясь на сформулированном законе генезиса и взаимосвязи, мы предпочитаем оперировать принципиально новой категорией: "неоиндустриализация".

Содержательный аспект неоиндустриализации уже обозначен и связан с полной автоматизацией производительных сил, с превращением их в технотронные. Под технотронными понимаются производительные силы общества, органически интегрированные по триединой формуле: работник - ЭВМ - автоматизированные, или "безлюдные" средства производства.

Каждая из обеих фаз индустриализации характеризуется рядом ключевых особенностей. Первыми по значению идут базисные продукты.

В период электрификации базисным продуктом, без которого невозможно функционирование ни производства средств производства, ни производства предметов потребления, становится электричество. В период неоиндустриализации в дополнение к электричеству появляется еще один базисный продукт -микропроцессор. Известная тенденция удешевления микропроцессорной техники, нередко трактуемая в "постиндустриальном" духе, на самом деле связана с превращением микропроцессора в базисный продукт, социально общедоступный и повсюду применяемый, а потому олицетворяет ярко выраженную поступь неоиндустриализации. Оба базисных продукта современной эпохи соотносятся друг с другом в точности по тому же самому закону, как и две фазы индустриализации: без электричества микропроцессор бесполезен.

Помимо двух базисных продуктов неоиндустриализация обладает и другими существенными признаками. Следующий по значению - замена кооперации отдельных машин органически единой системой машин. Формулировка научного критерия системы машин принадлежит К. Марксу, поэтому воспроизведем ее: "Но собственно система машин заступает место отдельной самостоятельной машины только в том случае, когда предмет труда проходит последовательный ряд взаимно связанных частичных процессов, которые выполняются цепью разнородных, но дополняющих друг друга рабочих машин" (10). Речь идет по существу о вертикально интегрированном строении всего производства.

Где действует система машин, там продукт непрерывно движется по всем отраслевым переделам и звеньям производства вплоть до окончательного превращения в предмет конечного потребления. Системе машин отвечает принцип единой межотраслевой технологической цепочки производства, протянутой от добычи сырья до выпуска готового продукта конечного назначения и утилизации отходов. Данный принцип, как нетрудно заметить, тождественен принципу вертикальной интеграции.

Для каждой технологической цепочки надобна, разумеется, специализированная и единая, интегрированная система разнородных, но технологически сопряженных машин. Отсюда вытекает главное правило организации современного производства: выпускать следует не россыпь отдельных, разрозненных машин и средств производства, а машинные средства производства в комплексе, как элементы единой системы для конкретной технологической цепочки в целом. Так, если разработан новый микропроцессор, то для его производства должна быть спроектирована, изготовлена, смонтирована, налажена и пущена в ход единая система машин.

Приведенное положение крайне важно, притом во всех отношениях, начиная с методологического и заканчивая практическим. Работу именно по такому правилу нарушала и срывала стихия "хозрасчета предприятия". По советскому опыту памятны проблемы создания и освоения новых мощностей: хронический некомплект и несовместимость разнородного оборудования, аритмия на каждом стыке между обособленными цехами, предприятиями и отраслями. Никакого непрерывного ритма продвижения предмета труда по межотраслевым звеньям и переделам производства затратная система "хозрасчета предприятия" дать просто не могла.

На Западе же требования названного правила были заново открыты в виде принципа "точно вовремя". В условиях неоиндустриализации работа не только собственно производства, но и транспорта, инфраструктуры автоматизируется, приводится там в соответствие с общим ритмом технологических цепочек, т.е. общенациональных корпораций.

Конечно, положение К. Маркса о системе машин предвосхитило время, и весьма значительно. Даже сейчас в наличии еще нет всех необходимых и достаточных предпосылок для господства системы машин. Так, о чем уже сказано, без электрификации нет и быть не может автоматизации. Между тем, до сих пор не электрифицированы орудия земледелия и транспорта: тракторный парк, комбайны, автомобили и т.д. Огромный участок общественного воспроизводства - сельское хозяйство, грузовой и пассажирский автотранспорт - по сию пору пребывают вне единой системы электрифицированных и автоматизированных машин. До полного завершения пока еще не доведена даже первая фаза индустриализации. И это - в развитых странах; слаборазвитые же сплошь покрыты обширными массивами примитивного и тяжелого ручного труда.

Итак, если электрификация дала базис для кооперации отдельных машин в масштабе отраслей, то автоматизация дает базис для органически единой системы машин в масштабе всего народного хозяйства, или систему "единой фабрики" - полностью автоматизированную, работающую в режиме безлюдной.

Предпосылкой становления системы машин служит автоматизация не только рабочей, но и управляющей машины, зачастую ошибочно отождествляемой с "информационной". Автоматизированным является "безлюдное" производство с применением машин, управляемых машинами: предметы движутся здесь без участия рабочих рук. Это также характеризует именно неоиндустриализацию. Действительно, одно дело - производство машин на базе ручного труда, и совсем другое - автоматизированное производство машин с помощью машин.

Исходя из понимания базисных продуктов нашей эпохи, приходим к выводу исключительной важности: подлинно неоиндустриальными могут быть сейчас и действительно являются такие и только такие страны, которые обладают самостоятельными технологиями и производственными мощностями по производству микропроцессоров. Для лидерства в условиях первой фазы индустриализации достаточно было наличия полного цикла производства техники для электроэнергетики: турбин, генераторов, трансформаторов, кабеля и т.п. Для лидерства же в условиях неоиндустриализации необходимо, плюс к этому, располагать полномасштабным производством микропроцессоров, притом передовым, "безлюдным", постоянно прогрессирующим.

СССР был одним из бесспорных лидеров мира во времена первой фазы индустриализации, в условиях электрификации, когда базисным продуктом общества выступало только электричество. С появлением микропроцессора ситуация переменилась. Советское руководство не сумело различить в микропроцессоре новый базисный продукт, а потому упустило и момент наступления, и саму общую тенденцию неоиндустриализации. Ресурсы, знания, кадры, научно-технический и промышленный потенциал оказались распыленными по вспомогательным направлениям, не сфокусированными на генеральном - на микропроцессоре. Напротив, остальные развитые страны, прежде всего США, сориентировались раньше, опередили нас и в определении центрального направления развития, и в деле концентрации здесь всей необходимой для прорыва ресурсной мощи. Впоследствии Советскому Союзу, уже и так отставшему с развертыванием неоиндустриализации, непоправимый урон нанесла децентрализация 1950-1960-х гг., из-за которой наша страна лишилась должных организационно-экономических форм концентрации сил и средств. В результате отставание стало критическим: индустриальный СССР, да еще внутренне раздробленный "хозрасчетом предприятия", на порядок уступал неоиндустриальным США, сцементированным государственно-корпоративным сектором.

Заблуждения по поводу значения микропроцессора и недооценка неоиндустриализации, унаследованные от советского прошлого, во многом сохраняются до сих пор. Хотя начиная с 2006 г. отношение к развитию электронно-компонентной базы изменилось и ряд предприятий нашей электронной промышленности получил возможность провести технологическую модернизацию, необходимую для освоения более передовой топологической размерности микросхем, данное направление по-прежнему рассматривается как отраслевое, а не народнохозяйственное, межотраслевое и базисное.

Это - большая и весьма чувствительная ошибка. Вновь, как и десятилетиями ранее, нет максимальной концентрации лучших сил и средств страны на организации полноценного производства быстродействующих микропроцессоров. Ведь проблема не столько в том, чтобы спроектировать передовой микропроцессор, с повышенной разрядностью и более высоким быстродействием, сколько в том, чтобы спроектировать технологии и средства производства, необходимые для массового выпуска такого микропроцессора. Здесь, в разработке и организации производства "безлюдных", автоматизированных и роботизированных средств производства состоит наша хроническая проблема.

Решение в том, чтобы интегрировать разработку микропроцессора с разработкой технологий и технологических линий его производства. Такая интеграция обеспечивается только межотраслевой корпорацией. Более действенной формы интеграции, кроме межотраслевой и вертикальной, передовой опыт не знает. Корпорации Intel и AMD - наглядный тому пример. Поэтому нужно менять подход. В первую очередь следует осознать роль и значение микропроцессора как базисного продукта эпохи неоиндустриализации. Соответственно, организацию полного цикла "безлюдного" производства отечественного микропроцессора необходимо рассматривать как главное направление неоиндустриальной модернизации России. Целесообразно создать одну или две общенациональные корпорации, специализированные на выпуске микропроцессоров.

Одновременно нужно развернуть широкий фронт разработки нанопроцессора: фундаментальные и прикладные исследования, поиск новых принципов вычислений (квантовых и т.п.), программирование своих операционных систем, проектирование архитектуры нанопроцессора на базе беспроводных интерфейсов - квантового или лазерного действия, и т.д. Для этого нужно организовать множество научно-поисковых коллективов, укомплектованных лучшими специалистами, оснащенных самым передовым приборно-лабораторным оборудованием, имеющих доступ к сверхбыстродействующим ЭВМ. Результаты их работы следует оценивать по количеству патентов, не только оформленных на бумаге, но и материализованных в наукоемкой и конкурентоспособной продукции общенациональных корпораций.

Аналогичный принцип применим для оценки результативности фундаментальной науки, поскольку новые законы, принципы или эффекты влекут за собой шлейф продуктовых и технологических инноваций, закрепляемых патентами. Продукция, выпускаемая отечественными корпорациями с использованием отечественных патентов, должна обеспечивать гарантированную инновационную ренту для всех тех, кто обеспечил результативные фундаментальные и прикладные разработки: гарантийный период определим жизненным циклом изделия, технологии, принципа, эффекта и т.д. Все издержки патентования обязаны взять на себя государственные органы и корпорации, с тем чтобы ученые и специалисты были полностью избавлены от потерь времени, документальной волокиты, правовых и прочих разбирательств.

Либо Россия будет страной-производителем самых передовых в мире микропроцессоров, либо России не будет - так сейчас ставит вопрос жизнь. Иными словами, если не будет неоиндустриальной России, то не будет никакой. Поэтому надо форсировать неоиндустриализацию, даже если для этого придется использовать методы мобилизационной экономики. Уговаривать олигархов и прочих частных собственников уже некогда, время компромиссов прошло.

Соответствие вертикальной интеграции и неоиндустриализации. Производительные силы не существуют вне определенных производственных отношений, вне исторически обусловленной формы своей организации. Электрифицированным производительным силам свойственна форма горизонтальной интеграции: отсюда стадия монополистического капитализма и ее градации - частномонополистическая и государственно-монополистическая. Технотронным производительным силам свойственна форма вертикальной интеграции с удержанием ключевых элементов горизонтальной - отсюда стадия государственно-корпоративного капитализма.

В силу закона соответствия производительных сил и производственных отношений можно сделать вывод: без вертикальной интеграции неоиндустриализация неосуществима. В частности, состояние децентрализации и дезинтеграции, а таково ныне состояние нашего народного хозяйства, исключает процесс неоиндустриальной модернизации; более того, не позволяет преодолеть даже деиндустриализацию. В современных условиях каждый шаг вперед требует осуществления вертикальной интеграции.

В пореформенные годы в нашей стране распространилось большое заблуждение насчет малых предприятий: доля таковых преобладает, мол, и в ВВП (нередко называют цифру 50% и более), и в инновациях, и вообще - на них-де держится вся экономика, вся конкурентоспособность. Роль и значение малых предприятий достаточны, а потому не нуждаются в преувеличении. Но все три сегмента - малых и средних предприятий, крупных корпораций - взаимосвязаны. Поэтому немного смысла в том, чтобы призывать к развитию малых предприятий без развития крупных корпораций, от работы и производительности которых напрямую зависят два других сегмента - малый и средний.

Данные о господстве государственно-корпоративного сектора в экономике неоиндустриальных держав уже приводились. Поэтому посмотрим на то, какие структуры доминируют в самом этом секторе. Если обратиться к группировке корпораций США по концентрации капитала и прибыли, то увидим, как в период 1970-2005 гг. неуклонно и систематически укреплялись доминирующие позиции крупнейших, вертикально интегрированных структур с капиталом более 1 млрд. долл..

В 1970 г. крупные вертикально интегрированные корпорации обладали 48,8% совокупного капитала, 51,9% - прибыли; в 2005 г. их доля поднялась, соответственно, до 83,2 и 86%. Сопоставима также их доля в экспорте, накоплениях, НИР и НИОКР, инновациях. Короче говоря, в развитых странах полностью доминирует господствует экономика корпораций, а не малых предприятий. Безраздельно господствует именно экономика вертикальной интеграции, в отличие от пореформенной России, где возобладала экономика частнокапиталистической стихии, дезинтеграции и децентрализации.

На ведущих направлениях неоиндустриализации - электроника и технотронное двигателестроение - господство ТНК просто безоговорочное.

Таблица примечательна по двум ключевым позициям, к которым неизменно должно быть привлечено наше внимание: речь идет о производстве электронного оборудования и двигателестроении - удельный вес ТНК в объеме инновационных разработок здесь достигает 100%. В НИР и НИОКР направляются, вдобавок к капиталовложениям ТНК, государственные инвестиции. Наряду с прямыми реализуются и косвенные, сопряженные - в науке и образовании, социальной инфраструктуре, подготовке кадров и т.д.

Две важнейшие для неоиндустриализации позиции - микропроцессор и двигатели технотронного типа - на 100% обеспечиваются вертикально интегрированными корпорациями с капитализацией свыше 1 млрд. долл. каждая. Такие корпорации выделяют средства на НИР и НИОКР не потому, что наука где-то за их пределами, а потому, что наука интегрирована в них, как и должно быть в соответствии с настоящей вертикальной интеграцией.

Таким образом, практика наглядно показывает действие закона соответствия - неоиндустриальное производство средств производства осуществляется вертикально интегрированными корпорациями. Одно закономерно предполагает другое. Вне вертикально интегрированных форм организации технотронные производства не развиваются и не действуют. Причем перелом пришелся на середину 1970-х гг., когда межотраслевые ТНК овладели в США командными высотами экономики, сконцентрировав свыше 52% совокупного капитала.

Что такое вертикальная интеграция? Это воспроизводственная интеграция науки, добывающих и обрабатывающих производств, со специализацией на выпуске конкретных видов конечной наукоемкой продукции: микропроцессоров, ЭВМ, технотронных двигателей различного применения, авиационной техники, судов и кораблей, систем цифровой связи и цифрового телевидения, автоматизированной техники бытового назначения и т.д.

Перечислим существенные особенности вертикальной интеграции.

Первая из них - межотраслевое объединение ранее отраслевых предприятий в полный и единый цикл воспроизводства конкретной наукоемкой продукции конечного спроса, причем по своему характеру это также интегрированная продукция, "оцифрованная".

Вторая - гарантированное внутреннее обеспечение необходимыми материальными ресурсами, начиная с сырьевого передела, продвижение от добычи до полной переработки и утилизации отработанных изделий. Иначе говоря, оптимальное распределение необходимых материальных ресурсов и оптимальная пропорция между добывающим и обрабатывающими переделами определяются и поддерживаются самой вертикально интегрированной структурой. Не извне задается и обеспечивается распределение материальных ресурсов, как было в рамках советской системы: оно становится внутренним делом самой интегрированной структуры. Это такой момент, который особенно важен для нас.

При вертикальной интеграции, например, общегосударственная авиационная корпорация не выпрашивает у стороннего собственника алюминий или композиционные материалы: она сама себе гарантирует все необходимые поставки. В любом случае - входит ли алюминиевый завод в ее состав или нет -поставщик должен экономически зависеть от корпорации, а не она от него. К сожалению, у нас сейчас все наоборот. И потому страна экспортирует необработанный алюминий вместо готовой авиатехники.

Третья - целевая продуктовая специализация вертикально интегрированной структуры. Она выпускает продукцию технотронного качества, наукоемкую, способную удовлетворять как промежуточный, так и конечный спрос.

Четвертая - объединение технологически смежных добывающих и обрабатывающих производств. Или еще точнее, объединение производства средств производства и производства предметов конечного потребления. Если корпоративной структуре нужны новые станочные или сборочные линии или модули, новое лабораторное или испытательное оборудование, она либо сама производит таковое, либо размещает заказы на конкурсной основе, либо устанавливает отношения подряда путем временного и гибкого подключения того или иного производственного звена, центра, комплекса.

Пятая - гибкая организационная структура, подвижная во времени и пространстве. Корпорация оперативно избавляется от устаревших звеньев, создает или присоединяет новые по мере своего развития.

Шестая - поддержание отношений как прямой (формальной), так и косвенной (неформальной) экономической зависимости ключевых поставщиков. Так, не обязательно прямое включение того или иного сырьевого предприятия в формальную структуру корпорации, чтобы оно работало на общий конечный результат. Если поставки для нужд корпорации охватывают 2/3 объема выпуска и гарантируют 2/3 сбыта, оно может быть формально самостоятельным. Пример - взаимоотношения алюминиевой Alcoa и самолетостроительной Boeing: экономическая зависимость Alcoa по сбыту авиационных узлов и компонентов высоких переделов гарантирует долгосрочное взаимодействие двух сторон, которое оформлено соответствующей договорной базой. Причем в случае необходимости у Boeing всегда есть возможность прямого поглощения Alcoa и включения ее в свой состав на правах внутренней единицы.

Седьмая - концентрация базовой науки в составе корпораций и в университетах (за их пределами только академическая). У нас ныне противоположная ситуация. Университеты во многом утратили научную базу и сократили научно-исследовательские работы. Бывшая отраслевая наука рассеяна. Лишь в ОПК еще более или менее сохранны ее островки. Как видим, нет межотраслевых корпораций - нет и должной концентрации науки. Отдельное предприятие, вне корпорации, вне вертикальной интеграции содержать науку не в состоянии. Децентрализованный частный капитал - не за науку, против, он избавляется от нее. Только вертикально интегрированный капитал притягивает к себе науку.

Для вертикально интегрированной корпорации наука становится фактором внутренним. В свое время не зря возник спор о том, какова природа НТП по отношению к капиталу: эндогенная или экзогенная. Когда в 1950-е гг. корпоративная форма только-только возникала и была еще спорадической, а не всеобщей, такой вопрос был актуальным. Но теперь он решен самой жизнью, становлением вертикально интегрированной корпорации как всеобщей формы организации производства в эпоху неоиндустриализации.

Итак, вертикальная интеграция превращает в основное звено экономики межотраслевую корпорацию. Ключевой критерий межотраслевой корпорации, увы, часто недооцениваемый: она объединяет технологически взаимосвязанные предприятия обоих подразделений воспроизводства, т.е. производство и предметов конечного спроса, и необходимых для их выпуска средств производства. Именно в межотраслевой корпорации практика нашла основную форму интеграции двух воспроизводственных подразделений: производства средств производства и производства предметов конечного потребления.

Закон вертикальной интеграции. На базисе экономики корпораций в силу вступает особый экономический закон, ранее неизвестный - закон вертикальной интеграции. Он представляет собой, в сущности, закон отношения к прибыли, ибо запрещает извлечение прибыли из промежуточного производства, допуская ее извлечение из производства конечной продукции.

Действительно, прибыль извлекается многоотраслевой корпорацией не из производства средств производства, не из сырья и полуфабрикатов. Нефтяные корпорации торгуют не нефтью, а продуктами глубокой нефтепереработки; машиностроительные - не алюминием, медью, чугуном, сталью, а двигателями, станками, машинами, самолетами; электронные - не кремнием и редкоземельными металлами, а микропроцессорами и цифровой техникой.

Нулевая рентабельность всего промежуточного производства - такова суть закона вертикальной интеграции.

Требованиям именно данного закона отвечает замена целевой функции государственно-корпоративной системы: s - v + s, или прибыль - ВВП. Недопустимо, неэкономично и нерационально извлекать прибыль из добычи сырья или производства полуфабрикатов; и уж вовсе деструктивно создавать условия, при которых из промежуточного производства извлекается не просто прибыль, а максимальная прибыль. Это означает конец производства конечной продукции, т.е. деиндустриализацию, остановку, неработоспособность или неконкурентоспособность обрабатывающей индустрии, деквалификацию кадров.

К сожалению, все наши послевоенные реформы, включая "радикальные", шли в абсолютном противоречии с законом вертикальной интеграции. И сейчас пореформенная система целиком в разладе с ним. Реформаторам было безразлично, из чего выжимается максимальная прибыль - из промежуточного производства или конечного. Вот почему советская система "хозрасчета предприятия" совершенно перестала ориентироваться на конечные результаты. Но и пореформенная не ориентируется на них - она ориентируется на максимум прибыли именно в промежуточном производстве, в добыче нефти, газа, первичных металлов, древесины и т.д. Итог закономерен - деиндустриализация.

Требования закона вертикальной интеграции до сих пор не осознаны у нас в должной мере, а без их осознания нельзя идти вперед, о чем вполне свидетельствует конкретный опыт.

Так, много говорится о необходимости организовать первоклассную в технологическом отношении экономику, чтобы жить не только за счет сырьевого экспорта. Но что делается, как на деле решается проблема соединения добычи и переработки, сырья и технологий? Вертикальной интеграцией, созданием межотраслевых технологических цепочек, специализированных на выпуске продукции с высокой долей добавленной стоимости? Формированием циклов полного воспроизводства наукоемкой конечной продукции? Нет, есть действия по старинке, административными запретами - заградительными экспортными пошлинами, чтобы сделать экспорт сырья невыгодным, как недавно в случае с кругляком, рыбным промыслом, удобрениями и т.п.

Такие действия неэффективны. Из-за денационализации сырье досталось частным собственникам даром. И потому невыгодное с точки зрения общества вполне выгодно для них. Никакая пошлина не остановит их, ибо они всегда будут с прибылью. Россия получит монетарные, безресурсные поступления в бюджет, но по-прежнему не будет иметь ни обрабатывающей промышленности, ни вертикально интегрированных технологических цепочек, ни конкурентоспособной конечной продукции типа микропроцессоров, роботов, авиадвигателей, оборудования цифрового телевидения, супер-ЭВМ, безлюдных машин.

К сожалению, как явствует из концепции долгосрочного, до 2020 г., развития, правительство все еще не рассчитывает на эффект вертикальной интеграции. Однако, без включения в действие эффекта вертикальной интеграции провести неоиндустриализацию России нельзя. Более того, без вертикальной интеграции заведомо невозможен заявленный в концепции переход от сырьевого роста к инновационному типу развития. Намеченные цели просто недостижимы при сохранении нынешней экономической системы, базисные основы которой - олигархическая собственность; господство сырьевого капитала над технологическим и инновационным; внутренний разрыв единых технологических цепочек по переделам, из-за чего обрабатывающие переделы остаются без сырья, ресурсов и полуфабрикатов, вывозимых за рубеж; извлечение максимальной прибыли из промежуточного производства, отчего обрабатывающая индустрия не только не конкурентоспособна, но и просто неработоспособна; низкое, безресурсное, не инновационное по составу накопление, и т.д.

Переход от сырьевого роста к инновационному развитию, инновационная диверсификация экономики, учетверение производительности труда в ключевых секторах экономики к 2020 г. - ориентиры правильные и взаимосвязанные. Их формулировка не вызывает сомнения. Они подразумевают преодоление деиндустриализации, подъем обрабатывающей индустрии России и уже на этой основе - учетверение производительности труда. Но тогда вся экономическая политика должна быть подчинена решению задачи вертикальной интеграции народного хозяйства, притом подчинена безотлагательно.

Никак нельзя согласиться с переводом проблемы инновационной диверсификации в разряд долгосрочных. Неужели на преодоление деиндустриализации надо 12 лет? Проблема ведь в разобщении сырьевой и индустриально-технологической собственности, в дезинтеграции сырьевого и обрабатывающего капиталов, т.е. в отсутствии вертикально-интегрированного строения нашего хозяйства. Решение проблемы очевидно, оно состоит в соединении переделов добычи сырья с переделами его технологической переработки в продукт конечного потребления. Такое соединение требует вертикальной интеграции собственности. Собственность сырьевых олигархов следует монолитно сцементировать с собственностью обрабатывающей индустрии - в единых вертикально интегрированных корпорациях. Короче, нам нужна экономика корпораций.

Сейчас этого нет. В структурах, именуемых государственными корпорациями, отсутствуют важнейшие сырьевые переделы и производство средств производства. Алюминий, никель, сталь по-прежнему движутся в отрыве от отечественного судостроения, авиастроения, электронной промышленности. Сырье вывозится за рубеж, оно не поступает на внутреннюю переработку. Экономика страны усечена до промежуточного производства, из которого выжимается максимум прибыли и компрадорской ренты. Организовать выпуск наукоемкой, инновационной конечной продукции не удается. И не удастся, пока не обеспечим реальную смычку добывающей и обрабатывающей индустрии.

Повсюду жизнь сталкивает с необходимостью вертикальной интеграции. Показателен эпизод с компанией "Мечел". Если в случае с "ЮКОС" проблема заключалась в сырьевой ренте и ее аккумуляции в бюджете страны, то сей эпизод уже иного рода. Перед нами жгучее проявление неотложной потребности в вертикальной интеграции, формировании целостных технологических цепочек от добычи сырья до выпуска готовой наукоемкой продукции. Кокс и металлургия - это единая технологическая цепочка. Но она разорвана на части, а части отгорожены, изолированы одна от другой частной собственностью. Притом сырьевой частник "на входе" держит мертвой хваткой всю технологическую цепочку, диктует ей цены и условия. Так обстоит дело сейчас во всем народном хозяйстве. И ради чего? Ради того только, чтобы сырьевые олигархи увеличивали свою долларовую, компрадорскую прибыль да купались в роскоши.

Пора понять: цена нарушения требований закона вертикальной интеграции, предписывающего нулевую рентабельность в промежуточном, сырьевом производстве - гибельная отсталость, ибо отсталую Россию сомнут. Поэтому время дать решительный бой отсталости, а значит всему тому, что ее генерирует.

С системой сырьевого олигархата необходимо покончить, и как можно скорее. Не обрабатывающая промышленность должна подчиняться сырьевой, а сырьевая - обрабатывающей. Хватит принимать средство за цель, а цель за средство. Сырье есть предмет труда, подлежащий обработке. Экспорт сырья составляет конечную цель только для частного сырьевого капитала. Когда же сформируем единый, вертикально интегрированный, государственно-корпоративный промышленный капитал, сырье сразу перестанет быть целью, ибо целью будут готовая наукоемкая продукция и максимум добавленной стоимости.

Именно вертикальная интеграция своими организационно-экономическими условиями кладет конец всей системе извлечения прибыли из промежуточного производства. Это имеет поистине историческое значение для развития России. При вертикальной интеграции уже не придется налегать на административные, налоговые, таможенные, тарифные и прочие внеэкономические методы распределения ресурсов между внутренним и внешним рынком. Межотраслевые корпорации, в которых интегрированы звенья промежуточного и конечного производств, будут максимизировать общекорпоративную прибыль, наращивая для этого выпуск продукции именно конечного спроса.

Практическое решение единственно: безотлагательная интеграция сырьевого и обрабатывающего секторов при главенстве обрабатывающего. Поэтому процесс интеграции собственности, труда и капитала обоих секторов должен быть инициирован и проведен государством. Сопряженные сырьевые мощности, особенно металлургии и других важнейших для машиностроения отраслей, надлежит предметно специализировать и включить звеньями в состав государственных корпораций: авиационной, судостроительной и т.д.

Итак, магистральная формула современного развития России конкретизирована: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция. Это формула подъема нашей страны на государственно-корпоративную стадию, куда вышли ныне наиболее развитые капиталистические державы. Это формула выхода из системного кризиса, преодоления системной и стадиальной отсталости.

Решение задач развития в соответствии с данной формулой требует осуществления общегосударственной программы вертикальной интеграции народного хозяйства. Основой для этого должны стать созданные государственные корпорации, состав которых следует дополнить технологически сопряженными, рационально специализированными производствами средств производства.

Незачем и некогда дожидаться 2020 г. Вертикальную интеграцию народного хозяйства надо осуществить без промедления, а затем основательно заняться отладкой системного механизма государственно-корпоративного сектора.

Не вдаваясь в детали, отметим фундаментальные требования к государственно-корпоративной экономической системе. Она должна обеспечивать неоиндустриальное развитие России, направленное на формирование технотронных производительных сил страны, за счет эффекта вертикальной интеграции, эффекта макроэкономического планирования, организации работы по принципу "точно вовремя", действия почасовой системы регулирования оплаты и производительности труда, электрификации земледельческих, транспортных и даже летательных машин. Приниматься за отладку основ государственно-корпоративной системы - вертикальную интеграцию, планирование, систему "точно вовремя", почасовую систему оплаты, электрификацию земледельческих и транспортных машин - также следует незамедлительно, не дожидаясь 2020 г.

В области развития производительных сил первоочередные усилия следует сосредоточить на организации технологически передового производства микропроцессоров, роботов и двигателей технотронного уровня, особенно авиационных. На этих направлениях важно добиться предельно насыщенной концентрации необходимых материальных, научно-технических и трудовых ресурсов.

Ключ к успеху и неоиндустриальному созиданию - свертывание системы извлечения прибыли из сырья и полуфабрикатов ради развертывания действенной государственно-корпоративной системы максимизации добавленной стоимости посредством производства наукоемкой продукции конечного спроса.

Чтобы уверенно выйти на магистраль неоиндустриального прогресса, коренной вопрос нашей эпохи - об отношении к частнокапиталистической прибыли - России пора решить раз и навсегда, в соответствии с законом вертикальной интеграции, на основе экономики межотраслевых корпораций.

1 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 151.

2 Ленин В.И. Там же. С. 208.

3 Ленин В.И. Там же. С. 151.

4 См.: Кржижановский Г.М. Электрификация и плановое хозяйство // Плановое хозяйство. 1924. N 4-5. С. 3-9.

См.: Ковалевский Н.А. Еще раз о "государственном капитализме" // Плановое хозяйство. 1925. N 10. С. 3-16.

6 Penty Arthur J. Old Worlds for New. A Study of the Post-Industrial State. London. 1917.

7 Ср., к примеру: Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Washington, DC: World Future Society. 1981; Bell D. The Social Framework of the Information Society. The Computer Age: A Twenty Year View, ed. Michael L. Dertouzous and Joel Moses. Cambridge: MIT Press. 1979. PP. 163-212.

8 См.: Bell D. The Coming of Postindustrial Society. New York. 1973 (Chapter 5. Social Choice and Social Planning: The Adequacy of Our Concepts and Tools).

9 Рассчитано по: Consumer Expenditures in 2004. U.S. Bureau of Labor Statistics.

10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 390.