Будущее плюралистичной институциональной теории

Д. П. Фролов

Институционалисты уже больше столетия находятся в рефлексивных поисках своей идентичности. Выросшая из идей Т. Веблена и жестко альтернативная неоклассическому мейнстриму оригинальная институциональная экономическая теория (далее — ОИЭТ) не смогла избавиться от ярлыка «институционализм без теории».

Новая институциональная экономическая теория (далее — НИЭТ) хотя и получила широчайшее распространение в социальных науках, но в значительной степени осталась неоклассической теорией институтов. Кроме того, в экономике и за ее пределами возник ряд альтернативных институционализмов (исторический, конструкционистский, конститутивный, дискурсивный, риторический, «обитаемый», критический и др.), статус которых остается нечетким. Без ответа остаются многочисленные вопросы о будущем институциональной экономики. Является ли НИЭТ «окончательной теорией» в области изучения институтов или же она нуждается в глубоких изменениях вплоть до замены новой (точнее, ПОСТНОВОЙ) теорией? Можно ли считать методологию НИЭТ эталоном научности, и если нет, какие методы институционального анализа наиболее перспективны? Возможна ли единая институциональная теория (на основе объединения НИЭТ и ОИЭТ) и как следует относиться к альтернативным институционализмам? В целом, что ждет институциональные исследования в XXI в.?

Существует консервативная точка зрения по этим вопросам. Ее суть в том, что ОИЭТ зашла в тупик, поэтому НИЭТ — единственный путь изучения институтов (например, см.: Williamson, 2008; Menard, Shirley, 2014). В России активным сторонником этой консервативной позиции, причем в ее радикальной версии, стал В. Тамбовцев (2020, 2021а, 2021b). Кратко его взгляды состоят в следующем. Современная институциональная экономика разделена на две конкурирующие школы — ОИЭТ и НИЭТ. Из них НИЭТ является в полном смысле научной школой, поскольку в ней широко используются количественные методы с опорой на методологический индивидуализм. ОИЭТ же представляет собой разновидность народной (folk) теории, то есть дотеоретическую рамку понимания институтов на основе обыденного языка и здравого смысла. Объединение ОИЭТ и НИЭТ невозможно, поскольку несводимы их методологические основания — соответственно холизм и индивидуализм. Взаимодействие НИЭТ и ОИЭТ возможно лишь в русле обсуждения полезности тех или иных методов в эмпирической работе, методологические же дискуссии бесперспективны. Альтернативные институционализмы не являются в полном смысле альтернативами НИЭТ и ОИЭТ, а лишь уточняют отдельные моменты их исследовательских программ. В целом, попытки выдвинуть альтернативу НИЭТ и ОИЭТ обречены на неудачу, поскольку не может существовать никакой промежуточной (интегративной, синтетической) методологии между методологическим индивидуализмом и холизмом.

На наш взгляд, эти чрезмерно однозначные (если не одиозные) выводы суть следствие искаженных представлений об институциональной экономике нашего времени. Далее мы покажем ошибочность многих стереотипов о логике развития и внутренней структуре институционального направления в экономической науке, а также представим альтернативное видение. Затем раскроем несостоятельность признания НИЭТ эталоном научности в институциональных исследованиях и обсудим вопрос о сочетании количественных и качественных методов анализа институтов. В завершение рассмотрим перспективу движения к плюралистичной парадигме в институциональной экономике и связанные с ней вызовы.

ОИЭТ и НИЭТ: параллельные вселенные с размытыми границами

Стереотипное представление состоит в том, что институциональные экономисты разделены на две конкурирующие школы, ОИЭТ и НИЭТ, с полярными методологиями и разнонаправленными исследовательскими программами, которые четко сформулированы и разделены непреодолимыми границами. При этом НИЭТ — подлинно научная школа, а ОИЭТ — скорее фолк-теория (например, см.: Тамбовцев, 2021а).

Приведенная точка зрения далека от реальности. Начнем с того, что понимание состояния институциональной экономики как конкуренции двух школ, ОИЭТ и НИЭТ, отражает ситуацию 1980 — 1990-х годов. В современной институциональной экономике тотально доминирует НИЭТ, а ОИЭТ находится явно на периферийных позициях¹. Никакой «борьбы» двух школ не наблюдается: они давно уже «разошлись по углам», и их представители практически не упоминают друг друга². Однако это не иллюстрация того, как фолк-теория сменилась настоящей научной теорией. Думать, что ОИЭТ проиграла в конкуренции с НИЭТ исключительно по научным критериям, — значит очень сильно упрощать и идеализировать развитие науки.

ОИЭТ — это, безусловно, не фолк-теория. Нарратив о дотеоретическом и даже антитеоретическом характере ОИЭТ был создан новыми институционалистами в ходе дебатов и использовался как довод в пользу подлинной научности НИЭТ. Но безоглядно доверять нарративам, созданным одной из противоборствующих сторон, как минимум, странно. Представители ОИЭТ предъявили серьезные аргументы в ходе дискуссий с НИЭТ: трехтомник «Институциональная экономика» под редакцией У. Сэмюэлса (Samuels, 1988), двухтомник «Эволюционная экономика» под редакцией М. Тула (Tool, 1988), двухтомная энциклопедия по институциональной и эволюционной экономике (Hodgson et al., 1994). У ОИЭТ были и методология, и крепкая аналитическая рамка, и рекомендации для экономической политики (Tool, 1993), в частности, для политики в области конкуренции (обзор см. в: Panhans, Schumacher, 2021). Признавая ОИЭТ псевдонаучной фолк-теорией, Тамбовцев повторяет аналогичные утверждения Р. Коуза и О. Уильямсона (Coase, 1984; Williamson, 1996). Однако их эмоционально заряженные оценки давались в ходе полемики³, это явное сгущение красок и, как минимум, они бездоказательны. Среди лидеров ОИЭТ были нобелевский лауреат Г. Мюрдаль, открыто признававший себя институционалистом, а также ряд президентов Американской экономической ассоциации (Дж. Коммонс, У. Митчелл, Дж. М. Кларк, М. Коупленд, Дж. К. Гэлбрейт). Оригинальные институционалисты, конечно, не были мейнстримом экономической науки (который они упорно критиковали), однако они не были и изгоями или псевдоучеными. Они были частью академической элиты своего времени и оказали большое влияние на идеи многих современников. Повторим, архаичность метода ОИЭТ и ее фолк-теоретичность — это не более чем нарратив, созданный представителями НИЭТ и закрепившийся в большинстве учебников.

Тем не менее ОИЭТ потерпела поражение от НИЭТ в конкуренции институциональных гранд-теорий. Присуждение Нобелевской премии Коузу и Д. Норту в начале 1990-х годов стало нокаутом: все внимание переключилось на НИЭТ. Для неоклассических экономистов НИЭТ, безусловно, была более понятной и методологически близкой: Уильямсон с самого начала позиционировал НИЭТ как дополнение к неоклассической теории (Williamson, 1975. Р. 1), Коуз тоже призывал просто добавить в стандартную экономическую теорию трансакционные издержки (Coase, 1988. Р. 30). При этом новые институционалисты оригинальным образом сочетали лояльность мейнстриму с его резкой критикой. После «нобелевского дубля» Коуза и Норта среди неоклассиков начался настоящий бум интереса к институтам, которые стали массово интегрироваться в макроэкономические модели, а Дж. Най саркастически заметил, что «мы все теперь институционалисты» (цит. по: Menard, Shirley, 2014. Р. 555). При этом НИЭТ инкорпорировала ряд ключевых методологических элементов ОИЭТ и стала развивать их под своим «брендом». Это касается, например, сравнительно-исторического анализа институтов (как и самого тезиса «история имеет значение») или социальной укорененности принятия решений и рыночных трансакций (см. работы Норта и Э. Остром). Эти идеи были представлены как часть программы НИЭТ, хотя они были органичной частью научной повестки ОИЭТ на протяжении многих десятилетий. Фактически многие идеи этой школы перекликались с идеями НИЭТ, но не были успешно донесены до широкой аудитории, что и стало причиной маргинализации оригинальных институционалистов (например, см.: Stanfield, 1999). Именно осознание ими своего периферийного положения и отсутствия серьезных перспектив на фоне резкого успеха лидеров НИЭТ, получивших Нобелевскую премию, и стало причиной призывов к интеграции ОИЭТ с НИЭТ.

Безусловно, ОИЭТ и НИЭТ — это эпистемологические параллельные вселенные, то есть разные способы мышления об институтах со своими дискурсами, сообществами, авторитетами, традициями, стандартами, конвенциями, приоритетными объектами исследований и т. д. В то же время между ОИЭТ и НИЭТ есть значительная область пересечения и нет четких незыблемых границ (Hodgson, 2014). Да и в целом институциональная экономика — это огромное, гетерогенное и непрерывно развивающееся исследовательское поле, поэтому проводимые границы и классификации здесь очень условны. ОИЭТ никогда не была целостным и внутренне согласованным научным направлением, но и НИЭТ, вопреки стереотипам, представляет собой очень неоднородную и даже эклектичную школу (скорее не школу, а некое научное движение; см.: Menard, Shirley, 2014) со множеством достаточно независимых внутренних течений с конкурирующими идеями. Неоднородность НИЭТ признается залогом ее успеха, хотя и может разочаровывать любителей строгих и четких теорий (Menard, Shirley, 2022). Далеко не все ученые, относящие себя к НИЭТ, разделяют ее методологическое «ядро» в версии Уильямсона — в первую очередь речь идет о методологическом индивидуализме и ограниченной рациональности⁴. Поэтому нужен дегомогенизированный подход, в частности, учитывающий серьезные различия между традициями нового институционального анализа, которые связаны с именами Коуза, Норта, Уильямсона и Остром (Hodgson, 2014), а также специфику неоклассического и австрийского течений в НИЭТ (Rutherford, 1994; Burns, Fuller, 2020). Граница между ОИЭТ и НИЭТ настолько зыбкая, что, например, Дж. Ходжсон является главным редактором Journal of Institutional Economics (рупора НИЭТ), будучи одним из лидеров ОИЭТ. При этом и ОИЭТ, и НИЭТ уверенно эволюционируют в сторону усиления междисциплинарности, что еще сильнее размывает их границы.

Интеграция ОИЭТ и НИЭТ невозможна: дело не в методологиях, а в дискурсах

На взгляд консерваторов, идея объединения ОИЭТ и НИЭТ несостоятельна из-за несводимости их методологий — холизма и индивидуализма соответственно. Это связано с тем, что данные методологии «составляют логически полную пару, не допускающую какого-либо синтеза своих компонентов» (Тамбовцев, 2021b. С. 29). При этом холизм представляет собой нереалистичную предпосылку, которая мешает подлинно научному анализу институтов (Тамбовцев, 2021а).

Реальная ситуация с методологией институционального анализа гораздо сложнее. Бесспорно, холизм представляет собой методологическое основание ОИЭТ, но не в том карикатурном виде, какой рисуют последователи культа НИЭТ как «настоящей науки». Например, Мюрдаль подчеркивал выражение холистическую направленность ОИЭТ, ее курс на системный учет всех типов институтов (не только экономических), акцент на эмерджентных свойствах социальных систем и их динамичном характере (отказ от идеи равновесных состояний). Он писал, что «общий знаменатель для институциональных экономистов — их неявное принятие общей модели, охватывающей движение всей социальной системы, внутри которой существует причинная взаимозависимость» (Myrdal, 1978. Р. 775). Авторы одной из самых известных работ по методологии ОИЭТ Ч. Уилбер и Р. Харрисон также отмечали, что для институционалистов холизм означает фокусировку на эволюционирующих форматах (паттернах) отношений между социальными системами и их элементами (Wilber, Harrison, 1978). Но при этом влияние индивидуальных действий оригинальными институционалистами не недооценивается, наоборот, оно рассматривается ими в более широком (по сравнению с неоклассикой и НИЭТ) смысле: «Жажда власти и приключений, чувство независимости, альтруизм, праздное любопытство, обычаи и привычки могут быть мощными мотивами экономического поведения» (Wilber, Harrison, 1978. Р. 72). Холизм не означает игнорирования роли индивидов в экономике, просто имеется в виду не автономная и целерациональная, а культурно укорененная и ценностно рациональная индивидуальность.

Один из лидеров ОИЭТ Ходжсон еще в 1988 г. прояснил методологическую позицию оригинальных институционалистов. Хотя ОИЭТ критически относится к индивидуалистической методологии в ее экстремальных версиях (свойственных, например, австрийской школе), «мы в рассуждениях не впадаем и в противоположную крайность: утверждение грубого примата общества или институтов над индивидом» (Ходжсон, 2003. С. 57). Речь идет лишь о том, что «многое в поведении индивида определяется внешними факторами» (Ходжсон, 2003. С. 119). Это экстерналистская (акцентирующая роль среды) точка зрения, но далеко не радикальная. Более того, экстернализм сейчас стал наиболее авангардной парадигмой в философии сознания (Newen et al., 2018; Gallagher, 2020) и начинает активно использоваться институциональными экономистами для изучения когнитивной деятельности. С позиций экстернализма, когнитивные процессы не локализованы в мозге; напротив, они вовлекают внешние ресурсы (от смартфонов до социальных институтов) и носят динамичный, интерактивный характер, размывая границу между мозгом и средой (подробнее см.: Petracca, Gallagher, 2020; Frolov, 2022). Таким образом, холизм в версии ОИЭТ — это методология анализа институционально, социально и культурно расширенного индивидуального сознания и поведения. Холизм не просто не потерял актуальности: этот методологический подход явно опередил свое время и нуждается в серьезном переосмыслении.

«Реакционную» и неумеренную холистическую ориентацию приписывали ОИЭТ уже в 1970-х годах. В частности, именно такая мысль проводилась в книге Д. Зеклера (Seckier, 1975). В критической рецензии на нее Д. Хэмилтон подчеркивал, что ни один (оригинальный) институционалист не придерживается индивидуалистической методологии. Однако это не означает, что институционалисты отвергают индивидуальную агентность: «В каком-то смысле наше поведение индивидуалистично, а, с другой стороны, в то же самое время оно социально или культурно» (Breit et al., 1976. Р. 957). Оригинальные институционалисты намеренно делали акцент на коллективном измерении человеческой деятельности, поскольку оно игнорировалось неоклассическим мейнстримом. Карикатурность изображения методологии ОИЭТ многими критиками связана также с непониманием разницы между онтологическим и эпистемологическим холизмом. Онтологический холизм — это убеждение в том, что в реальном мире социальное целое всегда детерминирует все (или почти все) свойства своих элементов⁵. Эпистемологический холизм — методологическая позиция, согласно которой «чтобы понять поведение индивидов, необходимо глубокое понимание социальной структуры, в которую они встроены. Это то, что имеют в виду Уилбер и Харрисон» (Grabner, 2015. Р. 245), как и Мюрдаль и другие оригинальные институционалисты.

Что же касается несводимости (необъединяемости) методологического индивидуализма и холизма, этот тезис справедлив только в отношении их радикальных версий, которые, добавим, никто из серьезных ученых не использует. Напротив, методологические подходы, занимающие промежуточное положение между микро- и макроанализом институтов, получают все более активное развитие. Такие мезометодологии позволяют преодолеть редукционизм, неизбежно встроенный как в холистические, так и в индивидуалистические интерпретации, выступая для них объединительными мостами.

Уже предложены разнообразные теоретические варианты выхода за пределы дихотомии структуры и агентности (structure —  agency). В целом они связаны с достраиванием бинарной оппозиции индивидуального (микро)уровня и системного (макро)уровня промежуточными связующими звеньями. В акторно-сетевой теории это звено —  циркулирующая актор-сеть (actor-network), динамично пересобираемая ее участниками материально-институциональная структура (Latour, 2005). В мезоэкономике таким звеном выступают популяции носителей правил внутри экономической системы (Dopfer et al., 2004; Elsner, 2010). В интеракционистской социологии роль этого звена отведена взаимодействию (interaction), в которое органично встроены взаимосвязанные индивидуальные и структурные черты (Jacobsen, 2019). В организационном институционализме предпринимаются разнообразные попытки связать макрофеномены (институты, институциональные логики, организационные поля, культуру и др.) с их микрооснованиями и сместить акцент на микро—макро взаимосвязи (Cardinale, 2018; Haack et al., 2020). В частности, в «обитаемом» (inhabited) институционализме фокусировка делается на «обживании» институтов совместно действующими людьми, чьи социальные взаимодействия находятся под влиянием институтов и, параллельно, изменяют эти институты «изнутри» (Hallett, Hawbaker, 2020). В практико-ориентированном (practice-driven) институционализме социальные практики рассматриваются как центральная категория институционального анализа. Любой институт представлен множеством связанных с ним практик, посредством которых он воплощается в повседневной деятельности людей. И именно через изменение практик в ходе каждодневной рутинной институциональной работы происходит изменение институтов (Lounsbury et al., 2021). Такой подход близок к теории перформативности, с позиций которой ключевую роль играют символические и дискурсивные практики (Boldyrev, Svetlova, 2016), опосредующие взаимодействие людей и институтов; эти идеи получили развитие в коммуникационном и дискурсивном институционализмах. Все эти мезометодологические решения направлены на то, чтобы рассматривать институты как неоднородные, внутренне динамичные системы, зависимые от деятельности их акторов. Многоуровневый анализ используется все чаще: хрестоматийный пример — подход школы Остром, интегрирующий в единую аналитическую рамку уровни индивидов, сообществ и социально-экологических систем (Poteete et al., 2010); многочисленны примеры многоуровневых оптик и в организационном институционализме (Haack et al., 2020). Поиск мезометодологий, связывающих институциональный микро- и макроанализ, показывает, что объединение методологического индивидуализма и холизма уже идет.

Интеграция ОИЭТ и НИЭТ невозможна не из-за методологической «пропасти» между холизмом и индивидуализмом, а по большей части из-за специфики их научных дискурсов. Речь идет о канонах научности, культовых фигурах, объектах критики, нарративах собственной истории, а не о методах, терминах или фокусировках исследовательской программы. Несовместимы не подходы, а дискурсы ОИЭТ и НИЭТ. Именно по причине нестыковки дискурсов один из лидеров современной ОИЭТ У. Уоллер не видит перспектив интеграции с НИЭТ, демонизируя эту школу как часть неоклассики (Waller, 2020. Р. 330). По этой же причине невозможен синтез альтернативных институционализмов, хотя активизация коллабораций между ними предугадывалась уже давно (DiMaggio, 1998) и сейчас стала реальностью. С чисто методологической точки зрения расширение области пересечения НИЭТ и ОИЭТ вполне возможно и потенциально очень продуктивно (Hodgson, 2014). Для этого, безусловно, нужно расширять дискурсивный коридор между сообществами новых и оригинальных институционалистов — поле общих убеждений, разделяемых взглядов, совместимых точек зрения и т. д. Еще важнее новый нарратив, раскрывающий развитие институциональных исследований как коэволюцию двух научных традиций. Это позволит переосмыслить институциональную экономику как континуум взаимодополняющих подходов и школ, оставив противопоставление ОИЭТ и НИЭТ в прошлом.

Альтернативные институционализмы: новые повороты в исследовании нститутов

По мнению консервативного крыла сообщества институциональных экономистов, альтернативные институционализмы выступают дискретными методологическими альтернативами НИЭТ или ОИЭТ, претендуя на их полноценную замену, что невозможно (Тамбовцев, 2020, 2021b). В лучшем случае это ответвления НИЭТ или ОИЭТ, а чаще всего — не имеющие под собой оснований проекты.

Критики альтернативных институционализмов рассматривают развитие институциональной экономики, опираясь на теорию научных революций Т. Куна. НИЭТ представляется при этом доминирующей парадигмой, которая является основой «нормальной науки», то есть решения эмпирических задач на основе уже сложившихся теоретических подходов. При этом альтернативные институционализмы понимаются как претенденты на «трон» доминирующей парадигмы. Однако мы настаиваем на необходимости посткунианского подхода, согласно которому научные революции — это лишь один из возможных путей развития науки. Гораздо большее значение имеют взаимодополняемость и коэволюция различных систем научного знания (Lari, 2021), а не конкуренция парадигм/школ/теорий и их смена. Не случайно эволюционные экономисты во главе с Р. Нельсоном отказались от затяжного противостояния с неоклассическим мейнстримом, признав неоклассическую и эволюционную теорию взаимодополняющими «генеральными» теориями (Nelson et al., 2018). Эпистемологический плюрализм предполагает, что адекватное познание сложного предмета требует использования широкого разнообразия методов (Courvisanos et al., 2016), а не поиска одного, пусть и наиболее эффективного метода. Развитие институциональной экономики наиболее перспективно через фрагментацию исследовательского поля и дифференциацию новых теоретических течений⁶, а не в формате господства единственной доминирующей парадигмы или интеграции в единую теорию. Столь часто критикуемая размытость методологии институциональных исследований в этом смысле является конкурентным преимуществом (а не недостатком), отражая постоянно происходящие процессы творческой реинтерпретации научных конвенций и границ⁷.

Альтернативные институционализмы сфокусированы на отдельных аспектах институциональной реальности, развивая специфические методы и подходы, или же прокладывают особые методологические «тропы». В частности, в критическом и «обитаемом» институционализмах пересматривается роль агентности в институциональных процессах, в дискурсивном и коммуникативном институционализмах переосмысляется значение коммуникаций, дискурсов и других идеационных факторов, а в феминистском институционализме привлекается внимание к гендерной проблематике. Посткейнсианский институционализм нацелен на синтез идей и методологий ОИЭТ и посткейнсианства, а исторический институционализм — на дальнейшее развитие сравнительно-исторического анализа институтов⁸. Общее у всех этих подходов то, что они выходят за предметные и методологические рамки НИЭТ и ОИЭТ; в целом они представляют собой размытое семейство слабо сопоставимых теоретических схем.

Сторонники альтернативных институционализмов, безусловно, создают прорывные теоретические инновации, например призывают к отказу от различных устоявшихся элементов аксиоматики НИЭТ. В частности, они оспаривают предпосылку о детерминирующем влиянии институтов на человеческое поведение, доказывая, что даже рядовые индивиды и миноритарные группы способны перенастраивать институты и влиять на их развитие (эти идеи развиваются, в частности, в «обитаемом», дискурсивном и феминистском институционализмах). Также альтернативные институционалисты критикуют стандартные представления о функциях институтов, утверждая, что все институты мультифункциональны, их функции динамично меняются, а часть этих функций скрыта или неявна, что блокирует целенаправленный дизайн институтов (это ключевая идея критического институционализма, близкая и историческому институционализму). В свою очередь, постнортианский институционализм дистанцируется от интерналистского понимания когнитивных процессов и индивидуальной рациональности в пользу концепций социально расширенного познания (socially extended cognition) и экологической рациональности, в которых ключевая роль отводится когнитивным институтам (подробнее см.: Petracca, Gallagher, 2020; Frolov, 2022). Вместе с тем альтернативные институционализмы не имеют претензий на статус гранд-теории или новой парадигмы: прежде всего, это поисковые исследования за границами исследовательских программ и НИЭТ, и ОИЭТ. Именно в выходе за конвенциональные границы и состоит их главная функция в развитии институциональных исследований. Ведь когда все большие задачи решены, научные направления неизбежно теряют привлекательность: с ОИЭТ это произошло раньше, НИЭТ сейчас переживает «кризис среднего возраста». Поэтому нужны повороты (turns), переориентирующие программу исследований на «свежие» темы и новые крупные задачи. Во всех социальных науках такие повороты стали привычным явлением. Среди них — культурный, лингвистический, исторический, релятивистский, гендерный, нарративный, поведенческий, нейронаучный, спекулятивный и др.⁹ Их названия — это своего рода «хештеги», размечающие исследовательское поле и служащие ориентирами для новых проектов и коллабораций.

Альтернативные институционализмы — новые повороты в изучении институтов, выводящие в центр внимания новые области анализа, объясняющие переменные или теоретические подходы. Чаще всего это междисциплинарные течения, «запускающие» новые тренды в институциональных исследованиях. Пусть часто такие повороты носят достаточно локальный характер и довольно быстро затухают (так произошло, в частности, с постмодернистским и постструктуралистским институционализмами), но вполне вероятно, что они являются частями происходящего глубокого сдвига всей программы изучения институтов. Поэтому было бы правильным относиться к попыткам осуществления новых поворотов в институциональных исследованиях терпимее и конструктивнее. Не стоит встречать их ожесточенной критикой, навешиванием ярлыков и стигматизацией. Альтернативные институционализмы и так испытывают на себе влияние монопольного статуса НИЭТ¹⁰, поэтому их поддержка важна для роста разнообразия институциональной экономики и анализа институтов в целом.

Какой институционализм научнее? (спор о методах без учета канонов)

Природа противостояния ОИЭТ и НИЭТ связана с очередным спором о методах (Methodenstreit), которых в истории экономической науки было немало. И, как обычно, спор о методах свелся к столкновению двух канонов научности, условно разделяющих разнообразные школы и подходы на два типа (Reinert, 2007; Автономов, 2013). Первый канон лежит в основе неоклассической теории и основанной на ее предпосылках НИЭТ: его суть — дедуктивный метод, поиск универсальных законов, высокий уровень абстракции, ориентация на «строгие» выводы. Второй канон органично присущ ОИЭТ: в его основе индуктивный метод, акцент на специфике объектов анализа, низкая абстрактность, стремление к «реалистичным» выводам. Между этими двумя канонами располагается широкий спектр методологий, применяемых в институциональных исследованиях. Сосуществование канонов не статично и выражается в их коэволюции, конструктивном процессе встречного движения и взаимного обогащения (Avtonomov, Avtonomov, 2019), в том числе принимающего напряженные формы споров о методах.

Важно понять, что критика и ОИЭТ, и НИЭТ в своей основе, как правило, методологически не толерантна, то есть в ней игнорируется факт сосуществования канонов и их совместного развития. Становясь на позиции первого, «строгого» канона, многие апологеты НИЭТ громят методологические изъяны оригинального институционализма. Сторонники ОИЭТ с не меньшим энтузиазмом обрушиваются на дефекты методологии нового институционализма, отталкиваясь от принципов второго, «реалистичного» канона. Критики и ОИЭТ, и НИЭТ старательно не замечают наличия двух канонов научности в экономической науке и социальных науках в целом.

Критика ОИЭТ как теоретически незрелого или недоразвитого направления всегда основывается на аксиоматике первого канона, состоящей в том, что у экономических систем существуют универсальные законы и механизмы, которые могут быть открыты и смоделированы. По в основе ОИЭТ лежит иная аксиоматика — второй канон, —  в частности, явно выраженный релятивизм, то есть признание высочайшей специфичности экономических систем (Wisman, Rozansky, 1991). Поэтому с точки зрения ОИЭТ бессмысленно пытаться искать общие закономерности и строить универсальные формальные модели, не учитывающие массу специфических факторов и потому очень абстрактные. Перечень допущений, сопровождающий любую эконометрическую модель, превращает ее в очень несовершенную имитацию реальных институтов с массой искусственных свойств (например, см.: Klein, 1989). Как следствие, ОИЭТ отказывается от крена в сторону количественных методов, отдавая приоритет качественным методам.

Такая методологическая ориентация, типичная для второго канона, вызывает резкие возражения у ревностных последователей НИЭТ, по мнению которых экономический анализ институтов однозначно связан с количественными оценками (Тамбовцев, 2021а) и с формальным моделированием на основе статистических данных (Rodrik, 2015). Но почитатели культа количественных методов, по всей видимости, не учитывают, что каноны в экономической науке периодически вступают в фазу встречного движения. Именно это и происходит в современной институциональной экономике. Представители НИЭТ особое внимание обращают в последнее время на развитие качественных методов, а представители ОИЭТ — на использование математического инструментария.

Многие лидеры НИЭТ давно использовали качественные методы как дополнение к количественным: например, школа Остром широко практиковала полевые исследования институтов и анализ кейсов (Ostrom, 2005), а А. Грейф с соавторами объединили теоретико-игровую теорию институтов с историческими кейсами (Bates et al., 1998; Greif, 2006). Современные новые институционалисты обсуждают необходимость более активного использования качественных методов анализа институтов (Skarbek, 2020), таких как сравнительный анализ кейсов и отслеживание процессов (process tracing). Ведущие специалисты в области НИЭТ единодушны в том, что одержимость экономистов количественными методами становится тормозом научного прогресса (Menard, 2020) и будет печально, если качественные методы будут отвергаться просто по причине их непривычности (Shirley, 2020). Изучать сложные институциональные процессы и явления можно, расширив канон научности, принятый в НИЭТ, за счет включения в него качественных методов, в том числе из других социальных наук, ведь в ОИЭТ уже успешно адаптированы методы антропологии, социологии, истории и др. Так, этнографические методы начинают использоваться в НИЭТ для изучения экономики дара (gift economy), позволяя лучше понять логику человеческого поведения за пределами абстрактной рациональности и специфику гибридных институтов (обзор см. в: Resting et al., 2020). Антропологические, психологические и социологические подходы также рассматриваются как ключ к расширению трактовки рациональности в НИЭТ, чтобы учитывать многие неформальные и слабо измеримые параметры индивидуального выбора (обзор см. в: D’Amico, Martin, 2022). Анализ докладов, представляемых на ежегодной конференции Общества институциональной и организационной экономики (Society for Institutional & Organizational Economics), показывает, что неуклонно растет доля работ, опирающихся на качественные методы или сочетающих их с количественными методами.

Невозможность быстрой операционализации не означает неверности теорий: так, теории человеческого капитала и трансакционных издержек прошли долгий путь к количественному измерению и формальному моделированию. Аналогично, разработку объяснительных вербальных паттерн-моделей (один из основных методов анализа институтов в ОИЭТ) долгое время критиковали за нечеткость. Преодолеть этот встроенный недостаток паттерн-моделирования позволяют современные агент-ориентированные модели (agent-based models), которые предлагается активно применять в ОИЭТ. Такие модели, в отличие от теоретико-игрового подхода, дают возможность изучать индивидуальные и институциональные факторы в их взаимодействии, тем самым преодолевая узость как холизма, так и методологического индивидуализма (Grabner, 2015; Grabner, Kapeller, 2015). Главный редактор Journal of Economic Issues подчеркивает, что журнал готов публиковать статьи по математическому моделированию открытых экономических систем (Waller, 2020). В частности, следует ожидать активизации работ на стыке ОИЭТ и теории сложности, посвященных моделированию сложных адаптивных институциональных систем.

Повторим, речь не идет о том, что представители ОИЭТ осознали ненаучность своей методологии и начали учиться у НИЭТ: именно такую картину изображает Тамбовцев (2021а), игнорируя тот факт, что и НИЭТ, в свою очередь, начала учиться у ОИЭТ, перенимая качественные методы. Кроме того, количественные методы и формальные модели, массово применяемые в современной НИЭТ, постепенно меняются под влиянием критики (Voigt, 2013; Sindzingre, 2021). Так, лидеры НИЭТ признают, что «субъективные оценки необходимы для понимания сложной природы большинства институтов» (Menard, Shirley, 2018. Р. 4). Это требует развития новых методов институциональных измерений, сочетающих объективную и субъективную (в частности, экспертную) информацию (например, см.: Teorell et al., 2019). Методы теории игр, используемые в НИЭТ, также серьезно критикуются, а теория динамических систем — главный кандидат на их замену (Seligson, McCants, 2021).

Па наш взгляд, ОИЭТ и НИЭТ олицетворяют в современной институциональной экономике два канона научности. После фазы взаимной критики спор о методах изучения институтов перешел в фазу активного взаимовлияния канонов, следствием чего становятся методологические эксперименты, в которых комбинируются количественные и качественные методы, а также совмещаются принципы логической строгости моделей и реалистичности выводов. Конечно, объединить ОИЭТ и НИЭТ в единую институциональную теорию невозможно: это слишком разные исследовательские сообщества со своими традициями и конвенциями. По интеграция научных направлений редко происходит в форме объединения их методологий в единую рамку. Гораздо чаще наблюдается диффузионный обмен элементами методологий. По большому счету ничего не мешает более широкому применению качественных методов в НИЭТ, что сблизит ее с ОИЭТ, а обращение институционалистов из ОИЭТ к формальному моделированию — шаг к взаимопониманию с НИЭТ. Вполне возможно, что НИЭТ сохранит ориентацию на количественные методы институционального анализа, дополнив их качественными, а ОИЭТ останется плацдармом качественных методов, усилив их количественными. Методологические традиции изучения институтов сблизятся, но сохранят свою идентичность.

Еще один момент, важный для понимания научности методов ОИЭТ и НИЭТ, связан с их прогностической функцией. Общеизвестно, что оригинальные институционалисты скептически относились к самой идее прогнозирования экономических процессов в связи с их сложностью и нелинейностью. С точки зрения первого («строгого») канона это выглядит как отказ ОИЭТ от общепризнанных функций науки, а также делает ее бесполезной для общества (поэтому ОИЭТ объявляют фолк-теорией). Однако ОИЭТ отрицает не саму прогностическую функцию, а возможность достоверных прогнозов, то есть повышает требования к точности прогнозирования, делая выбор в пользу описания сценариев (например, прогноз развития труда как экономического института см. в: Hodgson, 2016), что не редкость и в современной НИЭТ (прогнозы институциональной эволюции блок-чейна см. в: Davidson et al., 2018; Frolov, 2021; Alston et al., 2022). Бесспорно, теоретическое обоснование прогнозов и их эмпирическое тестирование — ключевая черта большинства работ в области НИЭТ, особенно в традициях школ Уильямсона и Остром. Но сама по себе разработка формальных моделей прогнозирования не есть синоним научности методологии той или иной теории, если принимать во внимание существование двух канонов. Прогностические возможности НИЭТ и ОИЭТ ограничены главным образом сложностью изучаемых ими реальных институтов¹¹. Растущая институциональная сложность экономики сопротивляется редукционистским подходам и подталкивает обе школы к сближению.

Перспективы плюралистичной институциональной теории

Если описывать институциональную экономику как своего рода «рынок идей» (Mokyr, 2016), то консервативная точка зрения означает, что сейчас этот «рынок» дуопольный, слияние двух лидеров невозможно и, скорее всего, в будущем нас ждет монопольное доминирование нового институционализма. По нашему мнению, «рынок» институциональных идей уже сейчас гораздо неоднороднее, чем принято считать, а в перспективе его внутреннее разнообразие будет расти, требуя «политики» поддержки конкуренции, в том числе за счет устранения входных барьеров.

Наиболее вероятный сценарий развития институциональной экономики в XXI в. — это формирование плюралистичной исследовательской программы, направленной на расширение методологического разнообразия, стимулирование новых поворотов и направлений анализа институтов, переход к постдисциплинарному формату. Такой прогноз основывается на ряде фактов. Начнем с того, что НИЭТ и ОИЭТ поступательно наращивают свою междисциплинарность. Изначально ОИЭТ создавалась как междисциплинарное научное течение, и этот курс продолжает выдерживаться. Движется в этом направлении и НИЭТ: ее лидеры ожидают в будущем еще больше междисциплинарных партнерств, которые могут привести к «потрясающим новым союзам» (Menard, Shirley, 2014. Р. 560). Главный журнал НИЭТ, Journal of Institutional Economics, позиционируется в качестве междисциплинарного форума по изучению институтов, а ведущая ежегодная конференция по НИЭТ, организуемая Обществом институциональной и организационной экономики, проводит выраженный курс на междисциплинарность, особо приветствуя работы, объединяющие разные дисциплины и тематические рубрики. ОИЭТ и НИЭТ начали двигаться по пути адаптации методов из противоположных канонов, что будет способствовать расширению дискурсивного коридора (диалогового поля) и переопределению границ этих школ. За пределами НИЭТ и ОИЭТ активно развиваются альтернативные институционализмы, методы которых часто комбинируются исследователями, создающими новые теоретические линии. Альтернативные институционализмы продолжают развиваться в других социальных науках и междисциплинарных полях, формируя специфические методологические традиции и исследовательские программы. Таким образом, институциональные исследования становятся все более разнообразными, но консервативная часть институционалистского сообщества пытается замаскировать этот тренд нарративом о двух противоборствующих школах.

НИЭТ слишком часто представляется как «теория всего» в области изучения институтов. Но многообразие институтов и их постоянно растущая сложность обусловливают невозможность единой (и единственной) теории. У институциональных экономистов нет научных методов и инструментов, которые можно в одинаковой степени применять к институтам любого типа, любой страны и любой эпохи. Так, массированная критика теории инклюзивных институтов Д. Аджемоглу и Дж. Робинсона адресована главным образом ее претензиям на универсальность и слишком простым объяснениям сложнейших исторических процессов экономических изменений. Другой пример: если для институтов индустриального капитализма теория трансакционных издержек отлично работала, то в условиях вызванного цифровыми технологиями революционного снижения трансакционных издержек эта почтенная теория перестает адекватно интерпретировать институциональные изменения (Frolov, 2021). Что дает монопольно доминирующая теория институтов, за исключением одного, пусть и продуктивного, но одностороннего способа описания и объяснения институциональной реальности? Эту реальность можно познать разными способами, поэтому пора прекратить культивирование мифа о единственно верной институциональной теории.

Чтобы оставаться в авангарде современной экономической науки, институциональные экономисты должны будут перевообразить, переосмыслить и пересобрать свое исследовательское поле. Важен осознанный курс на плюрализацию предмета институциональной экономики, ее методологического арсенала и, в целом, того, что значит быть институциональным экономистом в XXI в. Центральным принципом плюралистичной парадигмы в институциональной экономике может стать эпистемологический плюрализм', нередуцируемая сложность институтов означает необходимость задействовать максимально широкий спектр подходов и методов. Причем эпистемологический плюрализм не следует понимать как промежуточный этап в развитии институциональных исследований на пути к единой «правильной» парадигме (Grabner, Strunk, 2020). Это не временная стратегия «разброда и шатаний», сменяющаяся в перспективе унификацией и (пусть даже междисциплинарным) синтезом, а принципиальная установка, отражающая осознание фундаментальной эпистемологической неопределенности при изучении сложных институтов. Восхождение к пониманию институциональной сложности может и должно идти разными путями. Было бы правильно начать движение от жестких методологических схем к методологическому бриколажу — творческому комбинированию различных методов применительно к специфике конкретных исследовательских проектов (Pratt et al., 2022). Тенденция к использованию слишком строгих версий различных институциональных подходов существует, и ее не следует недооценивать¹². В парадигме методологического бриколажа любые стандартные или даже каноничные подходы являются не более чем наборами инструментов, открытыми изменениям и комбинациям с другими подходами. Использование и комбинирование методов направлено только на решение задач исследования, а не на следование методологическим традициям: этот взгляд должен получить широкое распространение среди институционалистов, особенно ведущих поисковые исследования.

Важная особенность плюралистичной институциональной экономики в том, что ее методом (в собирательном смысле) в принципе невозможно овладеть. Его нужно компоновать и рекомбинировать применительно к особенностям конкретных исследовательских проектов, осуществляя тем самым пользовательские методологические инновации. Реальным объединительным началом в институциональной экономике является ее предмет — экономические институты, а не какой-либо метод их анализа. Сама идея объединения по методу неизбежно будет преодолена. В институциональных исследованиях уже есть примеры плюралистичных областей. Так, в свое время Норт высказался о том, что только предмет объединяет исследователей трансакционных издержек, тогда как по поводу методов идут бесконечные дискуссии (Норт, 1997). Ситуация с тех пор изменилась не сильно — и это даже к лучшему. Еще один пример: недавно начавшая формироваться постнортианская институциональная экономика, изучающая когнитивные экономические институты, объединена общим предметом, но при этом характеризуется разнообразием подходов (Greif, Моку г, 2017; Petracca, Gallagher, 2020; Rosenbaum, 2021; Frolov, 2022), которое будет только расти.

На наш взгляд, постдисциплинарность, то есть принципиальный отказ от дисциплинарных оптик, станет целевым вектором развития плюралистичной институциональной теории. Этот курс означает новое качество открытости институциональных исследований за счет принятия аксиомы нередуцируемой сложности институтов, а не просто преодоление междисциплинарных барьеров. Современные экономические институты достигли такого уровня сложности, что попытки анализировать их в рамках обособленных дисциплин — самообман. Пора признать, что дисциплинарные границы — морально устаревший концепт. Они уже давно должны служить лишь условными разграничительными линиями и ориентирами, а не основой организации науки и профессиональной идентификации ученых. Эти границы делают невидимыми для институциональных экономистов новые тенденции и оригинальные подходы к исследованию институтов, складывающиеся в других дисциплинах. Например, теория институционального бри-колажа, которая в институциональной экономике только формируется (обзор см. в: Фролов, 2020), уже получила активное развитие в социологии и политической науке (Morgan et al., 2010), а также в организационных науках в виде теорий институциональной работы и «обитаемых» институтов (Hallett, Ventresca, 2006; Lawrence et al., 2011). Эти теории имеют общую черту: акцент на преобразующую институты деятельность рядовых и даже маргинальных акторов (индивидов и их групп), испытывающих перманентный дефицит ресурсов. Предлагаемое смещение внимания, образно говоря, с крупных институциональных «предпринимателей» на институциональных «рабочих» позволяет давать более глубокие объяснения изменений институтов, с чем и связана растущая востребованность этих подходов.

Еще один пример: теории дискурсивного конструирования и перформативности имеют долгую традицию в философии, социологии, исследованиях науки и техники и др. На их основе возникли дискурсивный и коммуникативный институционализмы в политологии и исследованиях организаций (Schmidt, 2010; Cornelissen et al., 2015), однако из широчайшего круга обсуждаемых вопросов институциональные экономисты пока обратили внимание только на нарративы (например, см.: Вольчик, 2020; Casas-Klett, Li, 2021; Whalen, 2022) вслед за авторами нарративной экономики (Shiller, 2019). Но создание нарративов (сторителлинг) — лишь одна из множества дискурсивных практик, которые уже активно изучаются в смежных дисциплинах.

Необходимо двигаться за пределы междисциплинарности, которая, при всей ее несомненной продуктивности, сохраняет дисциплинарные границы и даже способствует их укреплению. Современные институциональные экономисты, перенимая методологические идеи из других социальных наук, продолжают рассматривать эти методы в качестве «примесей» к базовой экономической методологии. Но институциональные экономисты XXI века должны стать универсальными учеными, хорошо ориентирующимися в философии, социологии, политологии, антропологии, культурологии, истории, когнитивной науке и т. д. Конечно, речь не идет о глубоких специальных знаниях во всех этих дисциплинах. В принципе, общего понимания их методологических возможностей, знакомства с теоретическим инструментарием и особенностями дискурсов, отслеживания новых трендов вполне достаточно. Регулярно выходящие во всех областях знаний общедисциплинарные и тематические руководства (handbooks) помогут в этом. Институциональная экономика в перспективе может трансформироваться в открытое исследовательское поле, где будут ликвидированы барьеры между любыми социальными дисциплинами и устранены любые формы иерархических отношений между ними. Необходима плоская эпистемология, то есть принципиальное равенство любых дисциплин, изучающих экономические институты. Ее следствием станут быстрое присоединение к новым «поворотам» (turns) в других социальных науках, а также поддержка альтернативных институционализмов как «эндогенных» поворотов, обусловленных внутренней логикой развития институциональных исследований. Никакого специального метаязыка при этом не потребуется¹³. Даже сейчас сосуществуют многочисленные трактовки категории «институт», и в этом нет никаких проблем, просто ученые обязательно оговаривают в своих работах, что именно они имеют в виду под институтами. И это не дефект, а особенность современной институциональной экономики, которая уже отражается в учебниках (например, см.: Voigt, 2019).

Преимуществ развития институциональной экономики в плюралистичном русле много. Во-первых, отказ от деструктивного противопоставления ОИЭТ и НИЭТ, преодоление негативных эффектов монопольного статуса НИЭТ («туннельное зрение», см.: Stilwell, 2019; дефицит «больших идей» и др.). Во-вторых, вовлечение вдохновляющих идей и подходов из других дисциплин, в том числе связанных с построением новых исследовательских программ за рамками НИЭТ и ОИЭТ. В-третьих, повышение гибкости институционалистского сообщества: быстрое реагирование на повороты в других социальных науках, постоянная генерация свежих дискуссионных идей, активизация методологических дискуссий. В-четвертых, рост конкуренции альтернативных подходов повышает вероятность отбора и широкого распространения лучших из них (этот механизм часто описывается метафорой «рынка идей»). В-пятых, методологическая толерантность и сосуществование различных теоретических подходов стимулируют методологические эксперименты и нестандартные дизайны исследований, а также способствуют улучшению взаимопонимания и качества диалога между различными направлениями институционального анализа.

В ходе плюралистичного развития периодически возможны (и даже необходимы) интеграционные процессы, приводящие к возникновению объединительных движений и к росту согласованности (но не унификации) исследовательского поля. Но параллельно эпистемологический плюрализм будет стимулировать развитие контрдоминантных подходов и проектов, повышающих внутреннее разнообразие институциональной экономики. Бесспорно, плюралистичной институциональной теории будут свойственны эклектичность, нестабильность исследовательской программы, нечеткость границ и неоднородность сообщества. Эти «обратные стороны» методологического плюрализма и постдисциплинарности суть объективные следствия непрерывно «бурлящего котла» институциональных идей. Но приведут они не к теоретической анархии, а лишь к отсутствию претензий на создание универсальной и всеобъемлющей теории институтов.

Морально устаревшие стереотипы об институциональной экономике следовало бы отбросить, и как можно скорее. Пора перестать воспринимать НИЭТ и ОИЭТ как гомогенные исследовательские программы, находящиеся в жесткой оппозиции. Никогда ОИЭТ не была внутренне согласованным научным течением (как и фолк-теорией), но и НИЭТ представляет собой в большей степени неоднородное движение, чем унифицированную доминирующую парадигму. Не стоит недооценивать рост разнообразия институциональных исследований, размывание дисциплинарных границ, методологические эксперименты. Современная институциональная экономика — это не поле битвы ОИЭТ и НИЭТ, а ландшафт конкуренции и кооперации множества направлений институционального анализа, в том числе развивающихся за пределами ОИЭТ и НИЭТ. Альтернативные институционализмы не пристанища еретиков с завышенными теоретическими амбициями, а потенциальные новые повороты (turns) в изучении экономических институтов, игнорировать которые по меньшей мере недальновидно. Нет никаких оснований для формирования единой институциональной теории. Наоборот: главные тренды развития институциональной экономики сегодня — это усиление методологического плюрализма и разветвление направлений междисциплинарного поиска. В будущем институциональные экономисты будут слишком разными, чтобы можно было описать их типичный портрет, но именно это разнообразие позволит им успешно реагировать на вызовы роста институциональной сложности. Представлять НИЭТ (с ее акцентом на количественных методах) в качестве эталона научности в области институциональных исследований — слишком большое упрощение. Новые институциональные экономисты все активнее применяют методы качественного анализа (за которые так долго критиковали ОИЭТ), поступательно отказываясь от редукционистских представлений об институтах. Это активизирует поиск новых количественных методов, более адекватных растущей сложности современных институциональных систем.

Культивирование методологического разнообразия, снятие дисциплинарных барьеров, активное экспериментирование с новыми подходами, разветвление поисковых направлений изучения институтов, возможно, лучший сценарий будущего институциональной экономики, особенно по сравнению с вариантом ее превращения в единую теорию. В перспективе мы можем увидеть институциональную экономику гораздо более разнонаправленным, высокодиверсифицированным, быстроменяющимся и постдисциплинарным исследовательским полем.

¹ Достаточно сравнить частотность упоминания НИЭТ и ОИЭТ в англоязычных печатных источниках: new institutional economics встречается в 24 и 67 раз чаще, чем соответственно old и original institutional economics, a new institutionalism — в 17 и 200 раз чаще, чем old и original institutionalism (округленные данные Google Books Ngram Viewer за 2019 г.).

² Наглядный пример: в главных журналах ОИЭТ (Journal of Economic Issues) и НИЭТ (Journal of Institutional Economics) за последние десять лет вышло соответственно 17 и 6 статей, в которых одновременно упоминаются ОИЭТ и НИЭТ.

³ Термин «старая институциональная экономика» предложен Уильямсоном в качестве инструмента полемики и имел выражение оценочный, даже уничижительный характер. Этот термин был негативно воспринят сообществом ОИЭТ: Сэмюэлс напрямую говорил о «самопровозглашенной „новой“ институциональной экономике» (Samuels, 1995. Р. 578).

⁴ Например, редко упоминается о двух традициях трактовки рациональности, сложившихся в НИЭТ: первая напоминает реалистичный, но слабо операционализируемый подход ОИЭТ; вторая ближе к аналитически строгим, но более абстрактным версиям НИЭТ (подробнее см.: De Vries, 2022).

⁵ Так, на онтологический индивидуализм опираются неоклассические экономисты (Vandenberg, 2002. Р. 221).

⁶ Об этом на примере организационного институционализма см. в: Lok, 2020.

⁷ О пользе расплывчатости на примере эволюционной экономики см. в: Klaes, 2004.

⁸ Например, см. обзорные работы по критическому (Cleaver, de Koning, 2015), «обитаемому» (Hallett, Hawbaker, 2020), дискурсивному (Schmidt, 2019), коммуникативному (Cornelissen et al., 2015), феминистскому (Thomson, 2017), посткейнсианскому (Whalen, 2020) и историческому (Morgan et al., 2010) институционализму.

⁹ В современной интеракционистской социологии сосуществуют более 20 альтернативных интеракционизмов — и это важная составляющая ее огромного влияния (Jacobsen, 2019).

¹⁰ Развиваемый мною постинституционализм (Фролов, 2020) основывается на широкой программе критического институционализма (Cleaver, de Koning, 2015) и по большинству методологических вопросов противопоставляется НИЭТ (как и ОИЭТ). Однако редколлегия Journal of Institutional Economics предложила вынести в название моей статьи (Frolov, 2021) термин «расширенный институциональный подход», представив его как расширение НИЭТ. Моей книге, готовящейся к выходу в издательстве Routledge, редакционный совет утвердил название «Digital capitalism and new institutionalism», мотивировав это тем, что термин new institutionalism предпочтительнее с точки зрения маркетинга. Это примеры мягкого вписывания альтернативных институционализмов в доминирующий дискурс.

¹¹ Это относится и к неоклассическому мейнстриму, на методологической рамке которого базируется НИЭТ: неоклассики многократно демонстрировали неспособность их эконометрических моделей достоверно прогнозировать сложные процессы, такие как макроэкономическое развитие (Lawson, 2015; Storm, 2021) и глобальные климатические изменения (Keen, 2021), но это не лишает мейнстрим статуса науки.

¹² Эта тенденция касается, например, теории фирмы (Grandori, 2021), анализа дискретных структурных альтернатив (Frolov, 2021) или концепции институтов как правил (Hindriks, Guala, 2015).

¹³ Тезис о ключевой роли метаязыка во взаимодействии различных направлений экономической науки отстаивается в: Тутов, Шаститко, 2021.

Список литературы / References

Автономов В. С. (2013). Абстракция — мать порядка? (историко-методологические рассуждения о связи экономической науки и экономической политики). Вопросы экономики. № 4. С. 4—23. [Avtonomov V. S. (2013). Abstraction as a mother of order? Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 4—23. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2013-4-4-23

Вольчик В. В. (2020). Нарративы и понимание экономических институтов. Terra Economicus. Т. 18, № 2. С. 49 — 69. [Volchik V. V. (2020). Narratives and understanding of economic institutions. Terra Economicus, Vol. 18, No. 2, pp. 49 — 69. (In Russian).]

Норт Д. (1997). Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала». [North D. (1997). Institutions, institutional change and economic performance. Moscow: Nachala. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (2020). Непродуктивность попыток методологического синтеза. Вопросы теоретической экономики. № 3. С. 7—31. [Tambovtsev V. L. (2020). Unproductivity of the methodological fusion’s attempts. Theoretical Economics, No. 3, pp. 7—31. (In Russian).]

Тамбовцев В. Л. (2021a). Возможна ли единая институциональная экономическая теория? Вопросы экономики. № 1. С. 33 — 51. [Tambovtsev V. L. (2021а). Is unified institutional economics possible? Voprosy Ekonomiki, No. 1, pp. 33 — 51. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2021-1-33-51

Тамбовцев В. Л. (2021b). Институционализмы в экономической науке: что стоит за их разнообразием? Журнал институциональных исследований. Т. 13, № 1. С. 20 — 36. [Tambovtsev V. L. (2021b). Institutionalisms in economics: What are behinds their variety? Journal of Institutional Studies, Vol. 13, No. 1, pp. 20 — 36. (In Russian).] https: doi.org 10.17835 2076-6297.2021.13.1.020-036

Тутов Л. А., Шаститко A. E. (2021). Метаязык внутридисциплинарного дискурса для научно-исследовательских программ: приглашение к разговору. Вопросы экономики. № 4. С. 96 — 115. [Tutov L. A., Shastitko А. Е. (2021). Metalanguage within disciplinary discourse for scientific research programs: Invitation to a debate. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 96 — 115. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2021-4-96-115

Фролов Д. П. (2020). Постинституционализм: за пределами институционального мейнстрима. Вопросы экономики. № 5. С. 107—140. [Frolov D. Р. (2020). Postinstitutionalism: Beyond the institutional mainstream. Voprosy Ekonomiki, No. 5, pp. 107-140. (In Russian).] https: doi.org 10.32609 0042-8736-2020-5-107-140

Ходжсон Дж. M. (2003). Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело. [Hodgson G. М. (2003). Economics and institutions: A manifesto for a modern institutional economics. Moscow: Delo. (In Russian).]

Alston E., Law W., Murtazashvili I., Weiss M. (2022). Blockchain networks as constitutional and competitive polycentric orders. Journal of Institutional Economics, [forthcoming], https: doi.org 10.1017 S174413742100093X

Avtonomov V., Avtonomov Y. (2019). Four Methodenstreits between behavioral and mainstream economics. Journal of Economic Methodology, Vol. 26, No. 3, pp. 179 — 194.

Bates R. H., Greif A., Levi M., Rosenthal J.-L., Weingast B. R. (1998). Analytic narratives. Princeton: Princeton University Press.

Boldyrev L, Svetlova E. (eds.) (2016). Enacting dismal science: New perspectives on the performativity of economics. New York: Palgrave Macmillan.

Breit W., De Gregori T. R., Gruchy A. G., Hamilton D. (1976). Thorstein Veblen and the institutionalists. A study in the social philosophy of economics. Journal of Economic Issues, Vol. 10, No. 4, pp. 943 — 957. https: doi.org 10.1080 00213624. 1976.11503397

Burns S., Fuller C. S. (2020). Institutions and entrepreneur ship: Pushing the boundaries. Quarterly Journal of Austrian Economics, Vol. 23, No. 3 — 4, pp. 568 — 612. https: doi.org 10.35297 qjae.010080

Cardinale I. (2018). Beyond constraining and enabling: Toward new microfoundations for institutional theory. Academy of Management Review, Vol. 43, No. 1, pp. 132 — 155. https: doi.org 10.5465 amr.2015.0020

Casas-Klett T., Li J. (2021). Assessing the Belt and Road Initiative as a narrative: Implications for institutional change and international firm strategy. Asia Pacific Journal of Management, pp. 1 — 17.

Cleaver F. D., de Koning J. (2015). Furthering critical institutionalism. International Journal of the Commons, Vol. 9, No. 1, pp. 1 — 18. https: doi.org 10.18352 ijc.605

Coase R. H. (1984). The new institutional economics. Journal of Institutional and Theoretical Economics, Vol. 140, No. 1, pp. 229—231.

Coase R. H. (1988). The firm, the market and the lace. Chicago, London: University of Chicago Press.

Cornelissen J. P., Durand R., Fiss P. C., Lammers J. C., Vaara E. (2015). Putting communication front and center in institutional theory and analysis. Academy of Management Review, Vol. 40, No. 1, pp. 10—27. https: doi.org 10.5465 amr.2014.0381

Courvisanos J., Doughney J., Millmow A. (eds.) (2016). Reclaiming pluralism in economics. London, New York: Routledge.

D’Amico D., Martin A. (2022). Introduction to the symposium on institutional analysis, market processes, and interdisciplinary social science. Journal of Institutional Economics, [forthcoming], https: doi.org 10.1017 S1744137421000941

Davidson S., De Filippi P., Potts J. (2018). Blockchains and the economic institutions of capitalism. Journal of Institutional Economics, Vol. 14, No. 4, pp. 639 — 658. https: doi.org 10.1017 S1744137417000200

De Vries P. (2022). New institutional economics as situational logic. New York: Routledge [forthcoming].

DiMaggio P. (1998). The new institutionalisms: Avenues of collaboration. Journal of Institutional and Theoretical Economics, Vol. 154, No. 4, pp. 696—705.

Dopfer K., Foster J., Potts J. (2004). Micro-meso-macro. Journal of Evolutionary Economics, Vol. 14, No. 3, pp. 263—279. https: doi.org 10.1007 s00191-004-0193-0

Elsner W. (2010). The process and a simple logic of 'meso’. Emergence and the co-evo-lution of institutions and group size. Journal of Evolutionary Economics, Vol. 20, No. 3, pp. 445-477. https: doi.org 10.1007 s00191-009-0158-4

Frolov D. (2021). Blockchain and the institutional complexity: An extended institutional approach. Journal of Institutional Economics, Vol. 17, No. 1, pp. 21 — 36. https: doi.org 10.1017 S1744137420000272

Frolov D. (2022). Crafting cognitive institutions for overcoming the COVID-19 pandemic. Journal of Institutional Economics, [forthcoming], https: doi.org 10.1017 S1744137422000030

Gallagher S. (2020). Action and interaction. Oxford: Oxford University Press.

Grabner C. (2015). Agent-based computational models — a formal heuristic for institutionalist pattern modelling? Journal of Institutional Economics, Vol. 12, No. 1, pp. 241-261. https: doi.org 10.1017 S1744137415000193

Grabner C., Kapeller J. (2015). New perspectives on institutionalist pattern modeling: Systemism, complexity, and agent-based modeling. Journal of Economic Issues, Vol. 49, No. 2, pp. 433-440. https: doi.org 10.1080 00213624.2015.1042765

Grabner C., Strunk B. (2020). Pluralism in economics: Its critiques and their lessons. Journal of Economic Methodology, Vol. 27, No. 4, pp. 311 — 329.

Grandori A. (2021). Pushing the boundaries of Williamson's ‘science of economic organization’ — knowledge and pluralism challenges. Unpublished manuscript, https: extranet.sioe.org uploads sioe2021 grandori.pdf

Greif A. (2006). Institutions and the path to the modern economy: Lessons from medieval trade. Cambridge: Cambridge University Press.

Greif A., Mokyr J. (2017). Cognitive rules, institutions, and economic growth: Douglass North and beyond. Journal of Institutional Economics, Vol. 13, No. 1, pp. 25 — 52. https: doi.org 10.1017 S1744137416000370

Haack P., Sieweke J., Wessel L. (eds.) (2020). Mier о foundations of institutions. In 2 vols. Bingley: Emerald Publishing.

Hallett T., Hawbaker A. (2020). Bringing society back in again: The importance of social interaction in an inhabited institutionalism. In: P. Haack, J. Sieweke, L. Wessel (eds.). Microfoundations of institutions. Bingley: Emerald Publishing, pp. 317—336. https: doi.org 10.1108 S0733-558X2019000065B024

Hallett Т., Ventresca М. (2006). Inhabited institutions: Social interactions and organizational forms in Gouldner’s “Patterns of industrial bureaucracy”. Theory and Society, Vol. 35, No. 2, pp. 213—236. https: doi.org 10.1007 slll86-006-9003-z

Hindriks F., Guala F. (2015). Institutions, rules, and equilibria: A unified theory. Journal of Institutional Economics, Vol. 11, No. 3, pp. 459 — 480. https: doi.org 10.1017 S1744137414000496

Hodgson G. (2014). On fuzzy frontiers and fragmented foundations: Some reflections on the original and new institutional economics. Journal of Institutional Economics, Vol. 10, No. 4, pp. 591-611. https: doi.org 10.1017 S1744137414000307

Hodgson G. M. (2016). The future of work in the twenty-first century. Journal of Economic Issues, Vol. 50, No. 1, pp. 197—216. https: doi.org 10.1080 002136 24.2016.1148469

Hodgson G. M., Samuels W. J., Tool M. R. (eds.) (1994). The Elgar companion to institutional and evolutionary economics. Brookfield: Edward Elgar.

Jacobsen M. H. (2019). Introduction: The coming of critical and cultural interactionisms. In: M. H. Jacobsen (ed.). Critical and cultural interactionism insights from sociology and criminology. New York: Routledge, pp. 1 — 11. https: doi.org 10.4324 9781315141640-1

Keen S. (2021). The appallingly bad neoclassical economics of climate change. Globalizations, Vol. 18, No. 7, pp. 1149 —1177. https: doi.org 10.1080 14747731. 2020.1807856

Resting S., Negru I., Silvestri P. (2020). Institutional analysis and the gift: An introduction to the symposium. Journal of Institutional Economics, Vol. 16, No. 5, pp. 665-674. https: doi.org 10.1017 S1744137420000223

Klaes M. (2004). Evolutionary economics: In defence of 'vagueness’. Journal of Economic Methodology, Vol. 11, No. 3, pp. 359 — 376. https: doi.org 10.1080 1350178042000252992

Klein P. A. (1989). Institutionalism confronts the 1990s. Journal of Economic Issues, Vol. 23, No. 2, pp. 545-553. https: doi.org 10.1080 00213624.1989.11504920

Lari T. (2021). When does complementarity support pluralism about schools of economic thought? Journal of Economic Methodology, Vol. 28, No. 3, pp. 322—335. https: doi.org 10.1080 1350178X.2021.1945659

Latour B. (2005). Re-assembling the social: An introduction to actor-network-theory. New York: Oxford University Press.

Lawrence T., Suddaby R., Leca B. (2011). Institutional work: Refocusing institutional studies of organization. Journal of Management Inquiry, Vol. 20, No. 1, pp. 52—58. https: doi.org 10.1177 1056492610387222

Lawson T. (2015). Essays on the nature and state of modern economics. London; New York: Routledge.

Lok J. (2020). Theorizing the T in institutional theory: Moving forward through theoretical fragmentation, not integration. In: A. D. Brown (ed.). The Oxford handbook of identities in organizations. New York: Oxford University Press, pp. 732—749. https: doi.org 10.1093 oxfordhb 9780198827115.013.16

Lounsbury M., Anderson D. A., Spee P. (eds.) (2021). On practice and institution: Theorizing the interface. Bingley: Emerald Publishing, https: doi.org 10.1108 S0733-558X202070

Menard C. (2020). Please, open the windows! Journal of Institutional Economics, Vol. 16, No. 4, pp. 427-428. https: doi.org 10.1017 S1744137420000089

Menard C., Shirley M. (2014). The future of new institutional economics: From early intuitions to a new paradigm? Journal of Institutional Economics, Vol. 10, No. 4, pp. 541-565. https: doi.org 10.1017 S174413741400006X

Menard C., Shirley M. M. (2018). Introduction. In: C. Menard, M. M. Shirley (eds.). A research agenda for new institutional economics. Cheltenham: Edward Elgar, pp. 1-5. https: doi.org 10.4337 9781788112512.00006

Menard C., Shirley M. M. (2022). Advanced introduction to new institutional economics. Cheltenham: Edward Elgar.

Mokyr J. (2016). A culture of growth: The origins of the modern economy. Princeton: Princeton University Press, https: doi.org 10.2307 j.cttlwf4dft

Morgan G., Campbell J. L., Crouch C., Pedersen О. K., Whitley R. (eds.) (2010). The Oxford handbook of comparative institutional analysis. New York: Oxford University Press, https: doi.org 10.1093 oxfordhb 9780199233762.001.0001

Myrdal G. (1978). Institutional economics. Journal of Economic Issues, Vol. 12, No. 4, pp. 771-783. https: doi.org 10.1080 00213624.1978.11503577

Nelson R. R., Dosi G., Helfat С., Рука A., Saviotti P., Lee K., Dopfer K., Malerba E, Winter S. (2018). Modern evolutionary economics: An overview. Cambridge: Cambridge University Press, https: doi.org 10.1017 9781108661928

Newen A., De Bruin L., Gallagher S. (2018). 4E cognition: Historical roots, key concepts, and central issues. In: A. Newen, L. De Bruin, S. Gallagher (eds.). The Oxford handbook of 4E cognition. Oxford: Oxford University Press, pp. 4 — 18.

Ostrom E. (2005). Understanding institutional diversity. Princeton: Princeton University Press.

Panhans M. T., Schumacher R. (2021). Theory in closer contact with industrial life: American institutional economists on competition theory and policy. Journal of Institutional Economics, Vol. 17, No. 5, pp. 781—798. https: doi.org 10.1017 S1744137421000357

Petracca E., Gallagher S. (2020). Economic cognitive institutions. Journal of Institutional Economics, Vol. 16, No. 6, pp. 747—765. https: doi.org 10.1017 S1744137420000144

Poteete A., Janssen M., Ostrom E. (2010). Working together: Collective action, the commons, and multiple methods in practice. Princeton: Princeton University Press.

Pratt M. G., Sonenshein S., Feldman M. S. (2022). Moving beyond templates: A bricolage approach to conducting trustworthy qualitative research. Organizational Research Methods, Vol. 25, No. 2, pp. 211-238. https: doi.org 10.1177 1094428120927466

Reinert E. S. (2007). How rich countries got rich and why poor countries stay poor. London: Constable.

Rodrik D. (2015). Economics rules: The rights and wrongs of the dismal science. Oxford: WW Norton & Company.

Rosenbaum E. (2021). Mental models and institutional inertia. Journal of Institutional Economics, [forthcoming], https: doi.org 10.1017 S174413742100059X

Rutherford M. (1994). Institutions in economics: The old and the new institutionalism. Cambridge: Cambridge University Press.

Samuels W. J. (ed.) (1988). Institutional economics. Vol. I-III. Brookfield: Edward Elgar.

Samuels W. J. (1995). The present state of institutional economics. Cambridge Journal of Economics, Vol. 19, No. 4, pp. 569 — 590. https: doi.org 10.1093 oxfordjournals.cje.a035331

Schmidt V. (2010). Taking ideas and discourse seriously: Explaining change through discursive institutionalism as the fourth 'new institutionalism’. European Political Science Review, Vol. 2, No. 1, pp. 1-25. https: doi.org 10.1017 S175577390999021X

Schmidt V. A. (2019). Where might the next generation of progressive ideas and programmes come from? Contemporary discontents, future possibilities for Europe. In: P. Diamond (ed.). The crisis of globalization: Democracy, capitalism and inequality in the twenty-first century. London: I. B. Tauris, pp. 167—186.

Seckier D. (1975). Thorstein Veblen and the institutionalists: A study in the social philosophy of economics. Boulder: Colorado Associated University Press.

Seligson D., McCants A. (2021). Coevolving institutions and the paradox of informal constraints. Journal of Institutional Economics, Vol. 17, No. 3, pp. 359 — 378. https: doi.org 10.1017 S1744137420000600

Shiller R. J. (2019). Narrative economics: How stories go viral and drive major economic events. Princeton: Princeton University Press, https: doi.org 10.1515 9780691189970

Shirley M. (2020). How should economists analyze institutions? Comments on David Skarbek, 'Qualitative research methods for institutional analysis’. Journal of Institutional Economics, Vol. 16, No. 4, pp. 429 — 431. https: doi.org 10.1017 S1744137420000053

Sindzingre А. N. (2021). Concept and causation: Issues in the modelling of institutions. Forum for Social Economics, Vol. 50, No. 2, pp. 194—213. https: doi.org 10.1080 07360932.2016.1263230

Skarbek D. (2020). Qualitative research methods for institutional analysis. Journal of Institutional Economics, Vol. 16, No. 4, pp. 409 — 422. https: doi.org 10.1017 S174413741900078X

Stanfield J. R. (1999). The scope, method, and significance of original institutional economics. Journal of Economic Issues, Vol. 33, No. 2, pp. 231—255. https: doi.org 10.1080 00213624.1999.11506154

Stilwell F. (2019). From economics to political economy: Contradictions, challenge, and change. American Journal of Economics and Sociology, Vol. 78, No. 1, pp. 35 — 62. https: doi.org 10.1111 ajes.12259

Storm S. (2021). Cordon of conformity: Why DSGE models are not the future of macroeconomics. International Journal of Political Economy, Vol. 50, No. 2, pp. 77—98. https: doi.org 10.1080 08911916.2021.1929582

Teorell J., Coppedge M., Lindberg S., Skaaning S.-E. (2019). Measuring polyarchy across the globe, 1900—2017. Studies in Comparative International Development, Vol. 54, No. 1, pp. 71-95. https: doi.org 10.1007 sl2116-018-9268-z

Thomson J. (2017). Resisting gendered change: Feminist institutionalism and critical actors. International Political Science Review, Vol. 39, No. 2, pp. 178 — 191. https: doi.org 10.1177 0192512116677844

Tool M. R. (ed.) (1988). Evolutionary economics. Vol. I-II. Armonk: M. E. Sharpe.

Tool M. R. (ed.) (1993). Institutional economics: Theory, method, policy. Boston; Dordrecht; London: Kluwer Academic Publishers.

Vandenberg P. (2002). North’s institutionalism and the prospect of combining theoretical approaches. Cambridge Journal of Economics, Vol. 26, No. 2, pp. 217—235. https: doi.org 10.1093 cje 26.2.217

Voigt S. (2013). How (not) to measure institutions. Journal of Institutional Economics, Vol. 9, No. 1, pp. 1-26. https: doi.org 10.1017 S1744137412000148

Voigt S. (2019). Institutional economics. An introduction. Cambridge: Cambridge University Press, https: doi.org 10.1017 9781108573719

Waller W. (2020). The Journal of Economic Issues in the calculable future of original institutional economics. Journal of Economic Issues, Vol. 54, No. 2, pp. 329 — 333. https: doi.org 10.1080 00213624.2020.1743140

Whalen C. J. (2020). Post-Keynesian institutionalism: Past, present, and future. Evolutionary and Institutional Economics Review, Vol. 17, No. 1, pp. 71 — 92. https: doi.org 10.1007 s40844-019-00150-4

Whalen C. J. (2022). Storytelling and institutional change: The power and pitfalls of economic narratives. In: C. J. Whalen (ed.). Institutional economics perspectives and methods in pursuit of a better world. New York: Routledge, pp. 247—270. https: doi.org 10.4324 9781003160434-13

Wilber С. K., Harrison R. S. (1978). The methodological basis of institutional economics: Pattern model, storytelling, and holism. Journal of Economic Issues, Vol. 12, No. 1, pp. 61-89. https: doi.org 10.1080 00213624.1978.11503505

Williamson О. E. (1975). Markets and hierarchies: Analysis and antitrust implications. New York: The Free Press.

Williamson О. E. (1996). Economic evolution: An enquiry into the foundations of new institutional economics. Economic Journal, Vol. 106, No. 6, pp. 1791 — 1793. https: doi.org 10.2307 2235224

Williamson О. E. (2008). Foreword. In: E. Brousseau, J.-M. Glachant (eds.). New institutional economics: A guidebook. Cambridge: Cambridge University Press, pp. xxiii- xxxvii.

Wisman J. D., Rozansky J. (1991). The methodology of institutionalism revisited. Journal of Economic Issues, Vol. 25, No. 3, pp. 709—737. https: doi.org 10.1080 00213624.1991.11505198