Почему доллар рухнет

Будучи монетой этого чудесного царства, доллар стал доминирующей валютой мира. Центральные банки других стран принялись накапливать доллары в качестве главного резервного фонда. Стоимость таких товаров, как нефть, стала выражаться в долларах, и некоторые развивающиеся страны, в первую очередь Аргентина и Китай, привязали свои валюты именно к доллару — в надежде обрести такую же стабильность, как и США. К 2000 году, по некоторым данным, в России в обращении находилось стодолларовых купюр больше, нежели в самих США.
Однако век закончился, и вместе с ним закончилось и небывалое чудо. Курс акций высокотехнологичных компаний резко упал, рухнули башни-близнецы, и присущее американцам чувство всемогущества растаяло — точно так же, как и их сбережения. В тот момент, когда пишутся эти строки, то есть в начале 2004 года, американцев, получающих чеки с зарплатой, стало на три миллиона меньше. Каждый год федеральное правительство берет в долг450 млрд. долларов, чтобы финансировать войну с терроризмом, а также ряд новых или расширенных социальных программ. Ставки на краткосрочные займы снизились до всего лишь 1%, и хотя темпы экономического роста в конце концов ускорились, долги на всех уровнях общества растут еще быстрее. Тем временем доллар стал проблемной валютой, его курс относительно других валют, имеющих широкое хождение, понизился — и резко упал по отношению к золоту. Весь мир напряженно следит за этой драмой, почесывая в затылке и удивляясь, как же такое могло случиться.
Ответ, как станет ясно из следующих нескольких глав, состоит в том, что изменилось все — и в то же время не изменилось ничего. Видимый и впечатляющий рост прошлых двух десятилетий на поверку оказался миражом, сотканным из дыма, явившимся зеркальным отражением растущего долга и готовности остального мира принять поток новых долларов. Вы будете потрясены, узнав, сколько должны Соединенные Штаты. Но еще более потрясает тот факт, что мы продолжаем двигаться в прежнем направлении. Подобно семье, которая поддерживала прежний уровень жизни, обзаводясь все новыми кредитными карточками, Америка сейчас переживает стадию, когда новый долг уходит по большей части на погашение долга старого, а вовсе не на создание нового богатства. Отсюда и замедление темпов роста в течение нескольких предыдущих лет, и постоянное сокращение количества рабочих мест.
Так почему же мы говорим, что ничего не изменилось? Да потому, что сегодняшние проблемы являются новыми лишь с точки зрения недолгой истории Соединенных Штатов, Если же окинуть быстрым взглядом историю мировую, то окажется, что они до боли знакомы.
Все великие общества рано или поздно становились на этот путь, обрастая непосильными долгами, печатая (или чеканя) все больше денег в тщетной попытке сохранить иллюзию процветания. И все рано или поздно оказывались между пресловутыми молотом и наковальней: либо система просто рушилась под тяжестью накопившегося долга, как случилось с Соединенными Штатами и Европой в 1930-х, либо государство не останавливало печатный станок до тех пор, пока национальная валюта окончательно не обесценивалась и экономика не погружалась в хаос.
Сегодня правительства ведущих стран мира явно склоняются ко второму варианту. Они снижают процентные ставки, увеличивают расходы и поощряют использование современных финансовых технологий, чтобы создать приливную волну кредитов. А история учит, что, единожды начавшись, такой процесс приводит к неизбежному результату: бумажные (то есть контролируемые правительством), не обеспеченные золотом деньги теряют свою ценность, пока люди просто не отказываются от них совсем. Сказано сильно, и мы отдаем себе в этом отчет. Однако, прочитав следующие два параграфа, вы, как представляется, согласитесь, что данные слова, к сожалению, вполне справедливы.
Какое значение имеет для ваших финансов резкое обесценивание доллара, его коллапс? Ведь многие скверные вещи имеют в потенциальном отношении и хорошую сторону...
Прежде всего это бьет по людям с небольшим, фиксированным доходом, живущим на одну зарплату, поскольку покупательная способность каждого доллара, который они получают, стремительно падает. Коллапс — проклятие для тех, кому должны деньги, так как долги им возвращают в уже полегчавших долларах (отсюда катастрофа, грозящая многим банкам). Облигации, которые по своей сути не что иное, как займы бизнесу или правительствам, обещающим выплачивать по ним фиксированные ежемесячные суммы, а затем вернуть основной капитал, окажутся абсолютно невыгодными инвестициями, так как их будут возмещать в постоянно обесценивающихся долларах. Что касается акций и недвижимости, то картина будет смешная: слабый доллар может сыграть роль положительного фактора в одних отношениях, но отрицательного — в других. Мы проведем вас по этому лабиринту в семнадцатой главе.
Единственным безоговорочным победителем станет золото.
В течение первых трех тысяч лет истории человечества золото по ряду причин, до сих пор не утративших актуальности, являлось самой надежной валютой из всех, что использовали люди. Еще сравнительно недавно, в 1970 году, на нем зиждилась глобальная финансовая система. А когда мировая экономика в 1971 году обрубила нити, связывавшие ее с этим металлом, он стал выполнять роль теневой валюты, курс которой поднимается, когда доллар слабеет, и падает, когда доллар крепнет. Неудивительно, что в 1980-х и 1990-х золото «зачахло», поскольку курс доллара неуклонно рос, и зеленые бумажки подменили его в качестве стандарта, с которым соизмеряются все финансовые явления. Однако теперь, похоже, роли опять поменяются. В течение ближайших десяти лет по мере того, как доллар будет претерпевать кризис — причем один из самых серьезных за всю историю денег, — золото снова займет место в центре глобальной финансовой системы, и его стоимость по отношению к большинству сегодняшних национальных валют будет быстро возрастать. Такое развитие при ведет к тому, что золотые монеты, акции золотодобывающих шахт и базирующиеся на золоте цифровые валюты станут гораздо более надежным способом сохранения или даже приращения состояния, чем деноминированные в долларах облигации, акции или банковские счета.

Такова в общих чертах основная идея. Остальная часть книги сыграет роль мяса, которое нарастает на риторические кости данной главы, однако, как историки однажды сказали об Аристотеле, все, что последует, есть совершенствование.

Прежде чем мы объясним, почему доллар неминуемо ждут неприятности, давайте вернемся к утверждению из первой главы по поводу того, что бумажные деньги всегда терпят крах. Да, заявление экстравагантное, однако же вполне доказуемое. В действительности история таких валют не что иное, как нескончаемая литания неудач.
Почему такое происходит? Да потому, что правительства, попросту говоря, по сути своей не способны поддерживать курс собственных валют. Каждому лидеру — королю, президенту или премьер-министру — приходится лавировать между двумя мощными прослойками избирателей: налогоплательщиками, раздраженными теми налогами, которые они и так уже платят, и не желающими платить больше, и теми, кто получает правительственное пособие и выступает за увеличение расходов на все, начиная от обороны и дорог и кончая пенсиями по старости. Достаточно восстановить против себя любую из этих электоральных групп — и результатом может оказаться погубленная карьера. Так что наш гипотетический лидер находится перед выбором, и самый очевидный шаг — это быть откровенным со своими избирателями, объяснить им, что бесплатных ленчей не бывает. Налоги — цена, которую необходимо платить за пользование благами цивилизации, однако правительство может позволить себе быть щедрым только в таких-то рамках процента от ВВП нормально функционирующей экономики, и потому ни один человек или целый социальный слой не могут иметь все, что им хочется. На бумаге выглядит весьма просто, однако в реальном мире подобное делает лидера уязвимым для соперников, которые готовы пообещать все, что угодно, лишь бы прийти к власти.
Наш лидер вовсе не в восторге от такой перспективы, и потому выбирает другое: заимствование как средство финансирования новых расходов без увеличения налогов. Затем печатаются новые деньги для покрытия образовавшегося дефицита. Таким образом, каждая прослойка избирателей получает свое: довольны и те, кто выступает против повышения налогов, и те, кто настроен в пользу увеличения расходов, и никто не замечает (по крайней мере некоторое время), что вливание в денежное обращение очередной порции бумажных денег приводит к тому, что стоимость каждой отдельной денежной единицы падает. В силу особенности природы человека каждое правительство рано или поздно выбирает этот второй путь. И результатом почти всегда является постепенное уменьшение ценности единицы национальной валюты — явление, которое теперь нам известно как инфляция.
Однако немножко инфляции, как и немножко героина, не бывает. Со временем разрыв между доходами от сбора налогов и требованиями, предъявляемыми к правительству, все больше увеличивается: расходы, заимствование и печатание денег начинают расти ускоряющимися темпами. Инфляция усиливается, и население на своей шкуре испытывает последствия процесса удешевления валюты в виде обесценивания своих сбережений. Люди начинают в массовом порядке избавляться от денег, тратить их или конвертировать в более надежные формы — и притом как можно быстрее. Покупательная способность денег резко падает (можно выразиться и по-другому: растут цены), накопления целого поколения превращаются в дым. Такова судьба, неизбежно ожидающая всякую бумажную валюту.
Для иллюстрации этого процесса мы познакомим вас с некоторыми наиболее впечатляющими валютными кризисами в истории. Обратите внимание на то обстоятельство, что все они развиваются примерно по одному и тому же сценарию. Избыточные правительственные расходы ведут к созданию избытка бумажных денег, что, в свою очередь, приводит к инфляции и ее неизбежным последствиям.
Рим: варвары на монетном дворе. За пять веков мирового господства у Рима было предостаточно времени для усовершенствования искусства понижения ценности валюты. Одни императоры уменьшали размеры монет, другие вырезали в них клинья, делали отверстия, переплавляя сэкономленные кусочки в новые монеты. Бывало и так, что золото и серебро заменялось на менее дорогостоящие металлы — либо полностью, либо путем добавления примесей в процессе литья. К тому времени, когда в III веке н.э. на престол взошел Диоклетиан, его предшественники уже заменили серебряные монеты империи на медные, покрытые слоем олова. И — что делает ему честь — Диоклетиан попытался провести реформу денежного обращения, приступив кчеканке монет из более или менее чистого золота и серебра.
Не исключено, что подобная честность и возымела бы желаемое стабилизационное воздействие, однако император не встретил на своем пути взаимопонимания. В то время Рим представлял собой гигантскую империю, распростершуюся на огромном пространстве — от Испании до нынешней Сирии — и осаждаемую со всех сторон германскими и азиатскими племенами, численность которых быстро увеличивалась. Оборона границ империи требовала немалых расходов, и Диоклетиан, которому никак не хотелось вызвать неудовольствие римских граждан, стал придерживаться уже знакомого подхода — «и пушки, и масло».
Он значительно увеличил численность римских легионов и одновременно с этим финансировал многие проекты, для реализации которых привлекались большие массы населения. Когда ему не хватило денег, он просто-напросто стал чеканить новые монеты, теперь уже медные, и опять начал снижать ценность золотых и серебряных монет за счет добавок меди.
Когда же в результате вливания в денежное обращение большого количества новых монет стали расти цены, император обвинил во всем алчных торговцев и в 301 году н.э. издал указ о ценах, согласно которому всякому, кто продает свой товар свыше установленного законом максимума, грозила смертная казнь.
Торговцы вняли предупреждению и вместо повышения цен принялись сворачивать свой бизнес. Тогда Диоклетиан пошел еще дальше, потребовав от каждого гражданина наследовать профессию отца. Нежелание поступать подобным образом приравнивалось к дезертирству из армии в военное время, заявил император: и это тоже каралось смертью.
Указы Диоклетиана имели много нежелательных последствий, одним из которых было еще большее расслоение общества. Богачи стали еще богаче, так как они прекрасно понимали суть происходящего, заключавшуюся в обесценивании денег, и припрятывали свои монеты из золота и серебра (которые сохраняли свою ценность). Зато бедняки остались с не имевшими никакой ценности медными «пекуниями» и все более зависели от подачек государства. Подобное вынудило государство к чеканке медных монет во все возрастающем количестве. В 301 году н.э., когда Диоклетиан ввел контроль над ценами, фунт золота в стоимостном выражении был равен 50 тыс. денариям. К 307 году н.э. фунт золота стоил уже 100 тыс. денариев. К 324 году н.э. его стоимость возросла до 300 тыс. денариев, а к середине века до 2 млрд. В 410 году н.э. Рим, финансы которого окончательно расстроились, стал добычей вестготов под предводительством Алариха.
Франция: дважды в течение одного века. Франция в 1715 году представляла собой классическую жертву бездарного и коррумпированного правительства. Из-за постоянных войн, которые вел король Людовик XIV, его преемнику, Людовику XV, взошедшему на трон в возрасте всего лишь пяти лет, досталось в наследство общество, которое жило примерно по тем же законам, что бытуют в нынешней Калифорнии. Население изнывало под тяжестью непосильных налогов, а государственный долг вырос до астрономической величины. Общая обстановка в стране была неспокойной. И тогда регент Франции Филипп Орлеанский решил ввести новую финансовую систему, обратившись за помощью к некоему шотландцу Джону Л оу (бежавшему из Англии, где ему пришлось отбывать тюремное заключение за дуэль), который прибыл в Париж в 1716 году. Тот сумел убедить регента в неоспоримых преимуществах своего финансового плана.
Джон Лоу стал первым человеком, который предложил замену увеличения запаса звонкой монеты — золота и серебра — бумажными деньгами. Он создал новую денежную теорию, суть которой заключалась в том, что чем больше денег правительство выпускает в обращение, тем стремительнее растет благосостояние страны. Предваряя некоторые современные, еще более деструктивные, экономические идеи, Лоу полагал, что дешевый кредит, сам по себе обеспечивая циркуляцию денег и товаров, приведет Францию к благоденствию через быстрый подъем экономики без инфляции, способствуя поступлению в казну больших доходов от сбора налогов и делая население сытым и зажиточным. Он собирался достичь нирваны не с помощью золота или серебра, а посредством введения валюты нового типа — изготовленной из бумаги, — которая была изобретена и введена в обращение Банком Англии всего лишь несколькими годами раньше. Бумажные деньги имели неоспоримое преимущество перед набившими оскомину золотыми и серебряными монетами, утверждал Джон Лоу, так как их объем можно было увеличить или сжать, и этот процесс при правильном управлении должен привести к нескончаемому экономическому буму.

Отчаявшись, французское правительство предоставило Лоу шанс проверить его теорию на практике. При содействии регента Филиппа Орлеанского Лоу в 1716 году основал частный банк с правом эмиссии банкнот. Спустя два года банк Лоу был преобразован в королевский банк, который мог выпускать бумажные ливры, тогдашнюю валюту. Первоначальные результаты оказались положительными, стимулировав дальнейшие эксперименты, и Лоу учредил крупную акционерную торговую компанию, в ведении которой находились торговля с Канадой и Китаем и освоение огромных территорий вЛуизиане, принадлежавших Франции. В январе 1720 года Джон Лоу стал генеральным контролером и суперинтендантом финансов, т.е. он располагал полномочиями, аналогичными тем, которые имеют сегодня министр финансов США и председатель совета директоров Федерального резервного банка. Он также контролировал сбор налогов и эмиссию денег. Большая часть этих операций осуществлялась через один из первых в мире конгломератов, Западную компанию, больше известную как Мис-сисипская компания.

Заполучив почти полный контроль над французскими финансами, Лоу постановил, что земельная собственность и акции могут служить обеспечением кредитов. Клиенты получили возможность входить в его банк с купчей на землю или сертификатом на акции и выходили оттуда уже с новенькими банкнотами, еще пахнущими краской. В результате возник саморегенерирующий цикл, в котором люди брали кредиты под залог в виде земель и акций, чтобы приобрести еще больше земель и акций, вздувая цены и создавая обеспечение для новых ссуд. Это положение мало чем отличается от ситуации на современном рынке недвижимости в США, о чем вскоре пойдет речь. Банк Лоу авансировал правительству 100 млн. ливров всего под 3% годовых. Начался неслыханный ажиотаж вокруг Миссисипской компании. Спекуляции ее акциями сулили огромные прибыли, вследствие чего при номинале в 500 ливров в январе 1719 года к концу 1720 года они котировались по 18—20 тыс. ливров. Первые инвесторы составили себе состояние, и рядовые французы стали бросать свои прежние повседневные занятия, чтобы стать биржевыми маклерами той эпохи. Как рассказывает Чарльз Маккей в своем классическом труде «Экстраординарные массовые иллюзии и сумасшествие i толпы», вышедшем в 1841 году, это безумие было настолько повальным, что один горбун зарабатывал себе на жизнь, и весьма неплохо, тем, что сдавал свою спину внаем в качестве письменного стола впавшим в неистовство биржевым маклерам. Лоу стал международной знаменитостью и одним из самых богатых в мире людей — во всяком случае, на бумаге.
Однако за год безостановочный поток бумажных ливров, сходивших с печатных станков Лоу, привел к взлету цен на все товары без исключения. Французские потребители начали припрятывать золотые и серебряные монеты, а бумажные деньги тратили в тот же миг, как только они оказывались в руках, что являлось наглядной иллюстрацией того, что нам теперь известно как закон Грэшема (ненадежные деньги вытесняют из обращения «хорошие» деньги, когда правительство начинает требовать, чтобы они принимались в качестве одинакового платежного средства).
К январю 1720 года цены, если выражать их бумажными ливрами, росли на 23% в месяц.
В том же месяце два принца крови решили обналичить свои акции Миссисипской компании. Вскоре их примеру последовали другие владельцы акций, и цена на них резко покатилась вниз. Лоу ответил выпуском еще большего количества бумажных денег. Одновременно он воспользовался своим официальным положением, чтобы издать правительственное распоряжение, по которому никто не имел права держать дома наличные деньги на сумму, превышающую 500 ливров золотом или серебром. Этим распоряжением Лоу хотел искусственно поддержать курс бумажных денег, выпущенных в огромном количестве. Однако оно возымело обратное действие, поскольку навело всех на сомнение в возможности получения полной суммы по всем выданным обязательствам. Стоимость акций Миссисипской компании и ценность бумажного ливра начали понижаться. К концу 1721 года курс акций упал до первоначального номинала в 500 ливров, а французская экономика оказалась в абсолютном расстройстве. О масштабах бедствия можно судить по тому факту, что не было уплачено заявленных обязательств на 2 млрд. ливров. Лишенный состояния и власти, Лоу был вынужден бежать в Италию, где и умер в абсолютной нищете в 1729 году.
Регент, некоторые из его приближенных и еще те немногие, что были поумнее других, воспользовались суммами банка для уплаты своих долгов, и даже кое-что полезное было сделано на эти деньги. Вдобавок государство в немалой мере избавилось от своих долгов, черпая средства из оборотов банка. Всего Миссисипская компания ссудила правительству 1,2 млрд. ливров за очень умеренный процент, благодаря чему оно смогло погасить некоторые из своих старых займов, по которым уплачивались более высокие проценты.
Потерянные состояния и искалеченные жизни, ставшие следствием эксперимента Лоу с бумажными деньгами, оставили глубокие шрамы в коллективном сознании французского общества, не заживавшие десятилетиями, а главное — это не помогло стране преодолеть ее основной экономический недуг, являвшийся отвратительным пережитком феодализма. Франция в то время была абсолютной монархией, при которой знать и высшее духовенство владели большей частью материальных богатств страны, но при этом не платили никаких налогов. В результате все бремя огромнейших расходов, ответственность за которые несли малокомпетентные и расточительные короли (всех их почему-то звали Людовиками), падало на крестьянство, подвергавшееся жесточайшей эксплуатации, и растущий, однако чрезвычайно недовольный своим политическим бесправием класс буржуазии, торговцев и промышленников. Проиграв исключительно разорительные войны с Британией и Пруссией, Франция в 1780-е годы была, выражаясь осторожным языком, открыта для новых идей.
Не будем останавливаться на леденящих кровь подробностях Великой французской революции. Скажем лишь, что в 1792 году произошла смена режима, и новое правительство, называвшееся Генеральными Штатами, попыталось финансировать переход от феодализма к демократии путем конфискации церковных земель, составлявших 10% территории всей страны, и использования их для обеспечения выпуска процентных векселей, называвшихся ассигнатами.
Правительство жирондистов вначале действовало достаточно осторожно и выпустило ассигнатов на сумму в 400 млн. ливров. Однако в следующем году эмиссия составила уже 800 млн. ливров, затем еще 600 млн. и еще 300 млн.

Поскольку по ассигнатам выплачивали проценты и основной капитал в бумажных ливрах, рынок наводнился бумажными деньгами. К 1794 году в обращении находилось семь миллиардов бумажных ливров. Год спустя их было уже десять миллиардов, а через шесть месяцев — четырнадцать миллиардов. Вскоре их количество достигло сорока миллиардов, и началась полномасштабная гиперинфляция. Правительство, якобы действовавшее от имени народа, попыталось принудить этот самый народ принимать ненадежные деньги как платежное средство, пригрозив двадцатилетней каторгой всякому, кто будет продавать ассигнаты со скидкой, и смертной казнью тем, кто принимал в уплату бумажные ливры и ливры из золота или серебра по разному курсу. Лавочники закрыли свои заведения, и экономика рухнула. Торговля уступила место уравнительному распределению, и неоперившаяся республика пала, открыв дорогу диктатуре Наполеона и следующему раунду опустошительных европейских войн.

В течение десятилетия, предшествовавшего Первой мировой войне, Германия по темпам экономического роста обогнала все другие развитые страны Европы. Ее валюта, марка, была привязана к золоту: курс отличался стабильностью на протяжении многих лет. Промышленные регионы Германии снабжали всю Европу углем, сталью и прочей продукцией. Однако, проиграв войну, Германия была вынуждена выплачивать победителям колоссальные репарации. Условия капитуляции требовали от нее также создания нового, более демократичного государственного устройства.
Учреждение Веймарской республики более или менее соответствовало последнему условию, а вот с выплатой репараций дело обстояло гораздо сложнее, поскольку предыдущие правительства финансировали ведение войны за счет кредитов, рассчитывая на быструю победу и получение контрибуций со своих жертв. В 20-е годы прошлого века Германия вошла с грузом долгов, непосильных для ее экономики.
Тем временем победители, заседавшие в Версальском дворце, оказались не более щедрыми, чем германские кредиторы — если бы последним представилась возможность взыскать долги, — и неуклонно требовали выплаты репараций по графику. В 1921 году Германия выплатила около трети общей суммы контрибуции, по большей части в натуральном виде — поставками угля, стали и леса. Однако выплата остальной суммы потребовала бы либо драконовского сокращения всех государственных учреждений и ведомств, либо огромного увеличения налогов. Не желая прибегать ни к одной из этих крайне непопулярных мер, веймарское правительство отказалось от дальнейших выплат. Тогда Франция и Бельгия оккупировали Рур, сердце германской промышленности, что привело к еще большему расстройству экономической жизни. Будучи поставленным перед извечной правительственной дилеммой — однако в ужасающих масштабах, — руководство Веймарской республики избрало столь же кошмарный ответ, включив станки, печатавшие деньги, на полную мощность. Марки хлынули широким потоком, и цены начали расти.
Будучи захвачены врасплох, рядовые граждане поначалу отреагировали на это строжайшей экономией и сокращением потребления. Однако когда они поняли, что происходит рост цен не только на какие-то отдельно взятые товары, но на все без исключения, то стали тратить свои марки сразу же, как только те попадали к ним в руки.
За первые пять месяцев 1922 году цены удвоились, а затем и вовсе взбесились. Буханка хлеба, стоившая в 1923 году 160 марок, год спустя продавалась уже за полтора миллиона марок, и под воздействием гиперинфляции жизнь в Германии стала представлять собой пародию на современную экономику. Зарплату рабочим выдавали чуть ли не ежечасно, и они стремглав летели в магазин, чтобы успеть потратить деньги до вечера, пока курс марки не упадет за день. Покупатели являлись в бакалейный магазин не с кошельками, а с тачками и чемоданами, набитыми банкнотами. В ресторанах цены к концу обеда успевали подскочить вдвое. В конце 1923 году курс марки упал до одной триллионной довоенного уровня.
Однако инфляция не только оказывала разрушающее воздействие на весь хозяйственный организм, но и создавала опасную неустойчивость социальных отношений, служа почвой для обострения недовольства широких народных масс. В 1922 году министр иностранных дел Вальтер Ратенау погиб от руки правого националиста, а в 1923 году еще неоперившаяся партия национал-социалистов предприняла попытку государственного переворота. Должники внезапно оказались свободными от долгов, а вкладчики увидели, что их сбережения испарились. На пенсию, которая в 1920 году гарантировала ее получателю вполне достойную жизнь, в 1923 году нельзя было даже позавтракать. И как всегда, менее других пострадали самые состоятельные слои населения, поскольку обладали твердой валютой и недвижимостью, золотом и поместьями, где производилось продовольствие: все это сохраняло свою ценность на фоне стремительно обесценивающихся бумажных денег.
К осени 1923 года один доллар был равен одному триллиону марок.
Затем гроза миновала — так же быстро, как и налетела. Германское правительство при активном содействии финансового капитала Соединенных Штатов Америки взяло курс на стабилизацию марки, что было осуществлено в 1924 году. В сентябре 1923 года новый канцлер Германии Густав Штре-земан и глава Центрального банка страны Ялмар Шахт заменили старую марку рентной маркой, которая обеспечивалась золотом, полученным по займу из США, стремившихся восстановить экономический потенциал Германии, что являлось необходимой предпосылкой для нормализации торговых и кредитных отношений между европейскими странами. В результате деноминации марка похудела на девять нулей. Одна рентная марка была эквивалентна одному миллиарду старых марок.
В том же 1924 году Франция снизила сумму репараций до реального для германской экономики уровня, и наступило подобие стабильности.
Однако сбережения, съеденные гиперинфляцией, так и не были компенсированы, как не возродились и прежние традиции, когда превыше всего ценились прилежание в работе и порядочность, на чем зиждились устои довоенного германского общества. Как и во Франции за сто с лишним лет до этого, денежный хаос создал политический климат, благоприятствовавший различного рода социальным демагогам — возможность, за которую вскоре ухватился Адольф Гитлер.
Аргентина: плач по песо. Латиноамериканские правительства то и дело попадают в исключительно затруднительное положение. Из-за упущений европейских колонизаторов львиная доля национальных богатств сосредоточена в руках нескольких семей, которые, разумеется, никак не заинтересованы в более справедливом переделе собственности. Остальное население владеет крохами и требует от правительства очень многого, а политики, не принадлежащие ни к тому, ни к другому лагерю, зависят от утечек капитала, беспорядков и военных переворотов, которые случаются слишком часто. Результатом всего этого является бесконечный цикл чрезмерных расходов, займов, девальваций, гиперинфляции и появления новых денежных единиц, которые на несколько нулей «худее» своих предшественниц, что, однако, не излечивает экономику от болезни, забравшейся глубоко внутрь.
И все же в течение некоторого времени в 1990-х годах Аргентина выглядела как та латиноамериканская страна, которой в конце концов удалось встать на истинный путь. После очередного витка гиперинфляции в 1991 году ее правительство решило привязать свой песо к американскому доллару по курсу один к одному. Центральному банку было поручено гарантировать свободный обмен обеих валют, т.е. обеспечить песо, находившиеся в обращении, долларами.
Какое-то время эта схема действовала. Привязка к доллару внушала убеждение в стабильности аргентинской национальной валюты, и инвесторы как внутри страны, так и за границей уверовали в то, что песо может удержать свой курс. Капитал рекой потек в Аргентину со всего мира: начался самый настоящий экономический бум. Однако вместо того чтобы использовать резкое увеличение налоговых поступлений для ликвидации долга и уменьшить расходы на правительственные программы, Буэнос-Айрес, впав в эйфорию, бросился сорить деньгами, значительно увеличив количество рабочих мест в государственном секторе экономики и профинансировав дорогостоящие проекты, имевшие весьма сомнительную ценность.
Когда, несмотря на бурный экономический рост, даже и этих налоговых поступлений стало не хватать, правительство подняло уже существовавшие налоги и стало взимать новые, в том числе и «налог на предполагаемый доход», которым облагались корпоративные активы, что ударило даже по компаниям, имевшим отрицательное сальдо. В тех редких случаях, когда руководство страны пыталось урезать расходы, оно неизменно сталкивалось с бурными уличными демонстрациями и всеобщими забастовками и быстро шло на попятную.

К 1998 году разрыв между реальной стоимостью доллара и песо стал столь велик, что аргентинцы толпами стали осаждать Центральный банк, пытаясь конвертировать свои деньги в американскую валюту. Экономический бум моментально прекратился, а вновь избранные лидеры страны заморозили долларовые счета в банках, ограничив выдачу денег вкладчикам до 250 долларов в неделю. В конце концов даже эти суммы запретили снимать с вкладов, и долларовые депозиты Центрального банка, оценивавшиеся в двадцать с лишним миллиардов долларов, были, по существу, конфискованы. К концу 2003 года песо, которое в 2001 году стоило один доллар, стоило тридцать центов.

Совсем нетрудно отнестись к случаям с валютами, потерпевшим крах в истории, как к курьезам, не имеющим никакого отношения к нашей действительности. Уж мы-то люди куда более ученые, чем те парни, и даже мысли быть не может, что мы позволим доллару разделить судьбу аргентинского песо или немецкой марки, верно? Извините. Однако, как можно увидеть из следующих глав, США сталкиваются с теми же затруднениями, что и другие страны, и делают схожие ошибки, хотя во многих случаях и в гораздо больших масштабах. Имея это в виду, перейдем к безрадостному настоящему.