Экономика России и Мира

Гребенкин А.В.

Поиски (и находки!) в области «очеловечивания», по определению Д. Родрика, «мрачной науки» (экономики) ознаменовались присуждением в 2017 году премии им. А. Нобеля Р. Талеру, который вместе с такими учеными, как Г. Саймон, Дж. Акерлоф, Р. Шиллер, Д. Канеман, А. Тверски и другие, «положил начало современной поведенческой экономике как междисциплинарной области исследований, посвященных особенностям человеческого восприятия и суждения» [6, с. 8] и их влияния на экономические решения. Не учитываемые в классической экономической теории субъективные факторы получили право на жизнь в виде разнообразных экспериментально проверенных эффектов (в рамках психологических опытов). Это и эффект наде-ленности (ценность владения активом выше ценности предполагаемого к покупке аналогичного актива), ментальный учет, несклонность к потерям и т. д. Д. Родрик отмечает, что благодаря лабораторным исследованиям «экономисты многое узнали об иных, нежели материальный эгоистический интерес, мотивах поведения людей, таких как альтруизм, реци-прокность (взаимность) и доверие» [18, с. 129].

Панова А.А.

Понятие «трансакционные издержки» прошло длинный непростой путь от предварительной, нечетко сформулированной теоретической идеи до удобного экономического инструмента анализа как прикладных, так и теоретических задач и до включения в учебники по экономике. Трансакционные издержки становятся ядром новой институциональной экономики, предполагающей, что трансакции осуществляются не бесплатно. Это понятие расширило границы мейнстрима и стимулировало появление новых теорий.

Дмитрий ЖДАНОВ

Императрицу Екатерину II спросили:

«Как вы, ваше величество, добиваетесь того,

что ваши непослушные дворяне вас всегда слушаются?»

— «Я не заставляю их делать то, что им не выгодно», — ответила государыня.

Сергей ДРОБЫШЕВСКИЙ
Анна КИЮЦЕВСКАЯ
Павел ТРУНИН

Российская экономика с середины 2013 года балансирует на грани стагнации и рецессии [Улюкаев, Мау, 2015], показав лишь в 2017 году небольшой рост на уровне 1,5%. За этот период доля российского ВВП в мировой экономике по паритету покупательской способности снизилась с 3,7% в 2012 году до 3,2% в 2016-м. В этих условиях звучат призывы к ослаблению денежно-кредитной политики Банка России путем снижения ключевой процентной ставки и/или введения программ количественного смягчения, отказа от плавающего валютного курса и возврата к контролю за движением капитала¹. Но даже оставив за скобками дискуссию о целесообразности проведения более мягкой монетарной политики [Кудрин и др., 2017], можно с уверенностью утверждать, что возможности монетарных властей по управлению денежно-кредитными условиями в пределах используемого Банком России процентного коридора выходят далеко за рамки непосредственного изменения уровня ключевой процентной ставки и включают регулирование не только соотношения процентных ставок в рамках процентного коридора, но и условий формирования обязательных резервов. Однако «Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики на 2018 год и период 2019 и 2020 годов»² предполагают, что в среднесрочной перспективе Банк России планирует «продолжать работать в рамках сформированной в последние годы системы инструментов», которую правомерно считать традиционной³.